БЛАЖЕН, КОГО СУДЬБА НЕ ОБДЕЛИЛА... – 13 12 1990

Вообще-то побудительным мотивом этого материала послужил юбилей Анатолия Федоровича Моисеенкова и его утверждение в новой должности — заместителя начальника культбазы плавсостава. Так и предполагалось, что зарисовка пойдет под рубрикой «Наши юбиляры". Анатолий Федорович, однако, спутал все карты — от изложения своего послужного списка ушел и, о чем бы ни говорил, все сводил к мысли: жизнь человека нередко определяется стечением обстоятельств и его ближайшим окружением. Каюсь — пошла у него на поводу и не стала «вдаваться в детали его трудовой биографии. Потому что — подумалось — может, он и прав — суть не в фиксировании заслуг человека — даже если они действительно значительны, а в том, как воспринимают его окружающие люди: «своим» ли, «чужим»... Трудно задним числом сказать, как воспринимали его, мальца, хозяева дома, где, по стечению обстоятельств, в предвоенные годы разместилось семейство Моисеенковых. С высоты времени судить — должны бы были потесненные буржуа видеть в приезжих классовых врагов. Но — чего не было, того не было. Все определялось иной, нежели привычная для нас, ценностной ориентацией.
Отец Анатолия Федоровича денно и нощно пропадал на службе, а позднее, с наступлением фашистской армии — и вовсе «исчез», будучи мобилизованным на флот. Мать бралась за любую черновую работу — преимущественно белье стирала, хотя подряжалась и дрова пилить — это уж вместе с сыном. В глазах Александра Мяги, состоявшего судьей в той еще, буржуазной Эстонии, и его жены, русской белоэмигрантки, Моиссенковы, таким образом, представали такими же трудовыми людьми, как они сами. Буханка хлеба, продовольственная карточка — казалось, чего большего можно ожидать от белоэмигрантского общества в занятом немцами городе? Только Александр Мяги не отказался предпринять еще более рискованные в этом положении шаги: когда встал вопрос об отправке семьи Моисеенковых в небезызвестный лагерь Клоога, неведомо как, ему удалось предотвратить нависшую угрозу...
Может, вот так, не декларативно, а делом, исподволь прививались молодому Анатолию понятия совести и человеческого достоинства? Состоянием быта. Учебой в школе, где преподавателями были преимущественно отставные офицеры царской армии, северо-западники по духи, но ни словом, ни взглядом не обнаруживавшие совей неприязни к Советам...
Потом уже, когда Анатолий оказался в учениках слесаря на шахте Кивиыли, связала его жизнь с милицией. Совсем на короткий период, который он сам себе и определил. Время было, известно какое, — середина сороковых — и в милицию подавались люди отнюдь не только из числа тех, кто «без страха и упрека». Вот их-то школа никак не вязалась с той, что преподана была семьей Александра Мяги и собственной матерью. Анатолий подался «в бега». От греха подальше... Спустя годы узнал: многие из его случайных сотоварищей настолько далеко зашли в своих противоправных действиях, что пришлось им отбывать суровое наказание. (Как вот тут судить: обстоятельства ли уберегли парня от сомнительного окружения или другое что?).
А жизнь не стояла на месте, уготовила уже ему очередное испытание. Армией. Служил на подводных лодках. Пока в результате аварии не подорвалось сердце. Глубокое переохлаждение в воде сделало свое дело — в 25 лет выдали Анатолию Моисеенкову «белый билет». Чем, скажите, не оправдание для того, чтобы отдаться на произвол судьбы? Только ему стыдно казалось в расцвете молодости «выбивать» себе инвалидность. Подался, вопреки житейской логике, на деревообрабатывающий комбинат. Одновременно учился в вечерней школе, упрямо «накачивал» себя спортом. И — первый поворот судьбы, который, как будто, вынес на гребень жизни. Был признан молодым передовиком производства с вручением почетного знака и одновременно с направлением на учебу в совпартшколу. Втайне он, правда, о другом мечтал — побывать бы на первом Всемирном фестивале молодежи и студентов... (До ярких впечатлений всегда был охоч). Вместо этого маячила перед ним перспектива инструкторской работы. С, известным по тем временам, заметным положением, но и с известной же ответственностью - пропорционально времени смутных 50-х.
Работа эта и вывела Анатолия Федоровича на рыбацкую стезю. Курировал в Харьюском РК КПЭ партийные организации рыболовецких колхозов. Оставался еще инструктором и позднее, с переподчинением этих структур Калининскому РК... Внешне все складывалось перспективно: будни перемежались с приемами различных делегаций, а в роли экскурсовода он чувствовал себя вполне уверенно. Предстояла учеба в Высшей партийной школе в Москве, а там — не исключалось и повышение по службе. Моисеенков, однако, не стал искать для себя лучшей доли, нежели работа на флоте, пусть даже на самом гражданском, каким является флот рыбопромышленного объединения. Сыграла ли роль морская закалка в армии, постоянное ли безденежье, тяга к новым впечатлениям или все вместе взятое — так или иначе, подался Анатолий Федорович в первые помощники капитана.
В море ходил на самых различных судах. Был в его послужном списке даже 246-й, который давно уже, кажется, проржавел. Был и «Секстан», который Анатолий Федорович вместе с членами своего экипажа получал из новостроя — ныне и это судно уже в «ветеранах».
Чего искал в рыбацкой доле? Может, того же самоутверждения, какое движет многими моряками. Только самоутверждаться больше стремился не за счет рыбаков, а прежде всего — в собственных глазах. Если и отводилось во время рейса время на мероприятия воспитательного свойства, стремился ими не злоупотреблять — сводил их к минимуму. Как практик в партийной работе хорошо усвоил: никакие мероприятия «не сработают» так, как непосредственное общение с человеком. Тут, между прочим, имелась своя закавыка». Хоть в море, хоть па суше — что лучше всего сближает мужчин? Известное дело: беседа с сигаретой в руке, когда и другого можно выслушать и свою мысль сформулировать не торопясь, и не опасаясь, что тебя не дослушают. Моисеенков, увы, к такому «тактическому ходу» прибегнуть не мог — некурящий из необходимости беречь сердце. Есть у него другая «метода». Хочешь достичь с человеком взаимопонимания, дай понять ему самого себя (согласно русской пословице «как аукнется, так и откликнется»). Ну, а чем плотнее личные контакты, тем сильнее экипаж.
Последние рейсы в составе экипажа ПР «Саяны», что работал на Дальнем Востоке, и вслед за тем — на «Юлемисте» у Анатолия Федоровича не задались. Не по производственным показателям. Из-за таможенных конфликтов. Моисеенкова депремировали (не углядел-таки за моряками!), а он, давно уже привыкший к тому, что у нас «стрелочник виноват», никак не мог взять в толк: ну, ладно бы наказали за просчеты в работе с рядовым составом, но командиров ему ли воспитывать ?! И тем не менее...
Так что и в море симпатии и откровения тоже могут распространяться до известного предела. Надо только уметь найти грань между возможным и невозможным. Анатолий Федорович, как правило, умел-таки в деликатных ситуациях соблюсти известную дистанцию, сообразуясь с принципом: пойдешь хоть на маленькую сделку — потом по большому счету останешься у кого-то «на крючке». За все время работы в объединении только одним выговором и обзавелся, да и гот в иных обстоятельствах можно было бы зачесть за поощрение. Как-то в инпорту, чтобы не дожидаться водолазов для устранения намотки на винт взялся сам произвести эту несложную операцию. Знал ведь — в таких случаях нужна подстраховка, известны были и драматические исходы подобных «инициатив». Ну, так ведь он — моряк, знает что к чему. Не простаивать же экипажу по пустякам. Да и обошлось все. Одно плохо: выговора избежать не удалось.
Досадный этот случай недолго задержала память — след оставляло только то, что делало жизнь богаче, содержательнее. Сколько было промысловых рейсов — столько осталось и впечатлений. Кому сейчас из молодых доведется увидеть как луфарь идет на нерест? Или много ли еще моряков помнят зрелище, когда в уловы шла зеленовато-мраморная нототения? Кажется, только в Австралии не удалось побывать. А так — работал и на Дальнем Востоке, и Гибралтар видел — (мечту многих моряков) — все красоты... И с людьми небезынтересными доводилось много общаться — такими в его понимании предстают капитаны В. Котляр и А. Кожурин, В. Пикат и У. Мельников, X. Сильвере и В. Сахаров...
Сколько человек проходит через судьбу каждого моряка — нет, поди, такого социологического исследования, как никто не скажет, какой след оставляет в его жизни каждый, с кем довелось работать бок о бок. С подачи Моисеенкова, в какой-то мере, определилась «линия жизни" некоторых, по крайней мере, видных, что называется, в объединении работников. Принимал в партию (а затем и в ряды первых помощников капитана рекомендовал) работающего ныне помощником генерального директора объединения В. Буханевича и сегодняшнего заместителя секретаря парткома Б. Рудковского.
Видел толк в моряке — наставлял его, как мог, добивался, чтобы учился человек дальше. Главный аргумент был: хорошо, когда прижился на флоте, а на берег сойдешь — что умеешь? Много таких, на кого совет возымел действие. Вот уже и Николай Ганжа, недавний моторист, ходит в море третьим механиком...
В рыбаки Анатолий Федорович и сына определил. Не настаивал, но социальные преимущества (а равно и моральные потери) выложил как есть. Ходил сын в море поначалу на транспортах. "Удобное» место? Это обстоятельство и смущало (выходило: сын, вроде за счет отцова положения прижился?). На семейном совете постановили: пора свою судьбу самому же и обустраивать. Так и ушел Моисеенков-младший в рыболовецкий колхоз.
Еще чем судьба его не обделила? Надежным и добрым пристанищем всегда оставалась для него семья. Он и юбилей свой взялся справить не ради юбилея, а ради того, чтоб жене доставить удовольствие, оставить добрую память об этом дне. Получилось все наилучшим образом: Тимофей Синицкий и фильм заснял, и еще осталась пленка, чтоб доснять ее с сыном, когда тот вернется с промысла. Это — как раз в ноябрьские дни. Не раз и не два при встрече отец и сын Моисеенковы порадуются еще между собой: какие доблестные жены «достались» им. Не на том ли и жизнь стоит: когда в тылах надежность — тогда и на работе полный штиль? Анатолий Федорович к тому и вел разговор: благодарен за жизнь доброму окружению.

Л. СТИШЕНКО.

Фото. Р. ЭЙНА.