Блог клуба - Литературно-исторический

В Дакар нас завели после полуночи. Хотелось ещё по утреннему холодку завершить формальный визит к советскому консулу, так как официоз требовал быть при парадной форме, а не в тропических шортах, поэтому я и заказал машину с утра пораньше. Проснуться меня заставило Солнце, заглянувшее в спальню, я высунулся в открытый настежь иллюминатор и опешил. На причале разминался примелькавшийся русскому глазу стрелочник с захудалого отечественного полустанка. Обут был «стрелочник» в неизменные для глубинки кирзовые сапоги, а одет в ватные брюки и стёганку. На голове шапка-ушанка с завязанными под подбородком тесёмками. Так и подмывало поинтересоваться у «стрелочника»,- почему стоим и как название полустанка. Тот дёрнулся и поднял чёрное, как в маске налетчика лицо, с белыми как сахар зубами. Вот, те на! Наваждение какое-то, чур, тебя!
Давно, ещё в рейсе № 01/01 «Криптона» я побывал в этом порту, побродил по ночному городу и убедился, что добрая десятая часть его жителей бездомные. Ночуют они прямо на набравшемся за день тепла тротуаре. Хотя это и Африка, к утру асфальт выстывает, и тут как раз к месту оказываются ватные штаны, стёганка и шапка. Русские ватники оказались надёжной заменой матрацу, одеялу и подушке. Ну, а если днём повезёт наняться на работу, вся амуниция может ещё ой как понадобиться на выгрузке из рефрижераторного трюма мороженой рыбы. Наши сердобольные рыбаки отслужившую срок тёплую робу не выбрасывают, а одаривают ей грузчиков из аборигенов. Однако среди массы рыбаков - бессребреников всё чаще стали случаться предприимчивые молодые люди, сообразившие как сделать из этого бизнес. Таких мальчиков видно сразу, они никогда не оденутся в новенькую штормовку, а сберегут её для ченьджя, так называется этот натуральный размен: «Шапка на тапка» на местном сленге. Сделка проходит по безналичному расчёту и по первобытным законам обмена товаром. Русская шапка "по твёрдому курсу" меняется на мужские босоножки, неведомо, почему дефицитные в Союзе. За новую штормовку и брюки к ней, можно заполучить туземный сувенир - подделку под ритуального племенного божка из чёрного дерева или маску шамана. К сделке приглашает тебя буквально каждый третий из встречных аборигенов:- Тсс, Саня, махнём шапка на тапка?
Несмотря на крайнюю нищету, здесь не видно побирающихся и убогих нищих. Сенегалец скорей украдёт, чем попросит. С детства их пацанва приучена зарабатывать, хотя не имеют никакой склонности к физическому труду. Мальчишки снуют по улицам города с ящиком и сапожными щётками. Стоит расслабиться, как сорванец неслышно подберётся и отполирует на одной ноге твой ботинок. Если нечем тебе расплатиться за второй, так как кончилась мелочь, не беда:- давай сигареты, значок, или снимай рубашку. Дакарский пацан хорошо знает свои права, и с ним не поспоришь. Чуть что, он тут же зовет полицейского.
Сенегалец, ещё не испорченный городской жизнью и нравами, полон собственного достоинства и на равных ведёт себя с бывшими колонизаторами. Бросается в глаза, что аборигены из бывших французских колоний, разительно отличаются от британских, где не выветрилось из сознания граница между чёрным слугой и сипаем. Зато сенегалец с французом вполне может быть и запанибрата. Нередки среди них смешанные браки. Городские нравы здесь ещё раскованней, чем в бывшей метрополии. Несмотря на раннее утро, на причале уже появилась стайка юных чернокожих барышень. Их привлекает знаками один из «Бывалых», подманивая флаконом парфюма - "Шипр" и упаковкой туалетного детского мыла.
Покидая судно, напомнил старпому не спускать глаз со швартовых концов. По верёвкам, как обезьянки легко могли вскарабкаться в гости эти неприхотливые барышни. Не хватало ещё завезти в родной порт тропической заразы в виде африканского сувенира! - Чиф, ради Бога, смотри в оба! И чтобы вдоль борта не раскладывалось никаких базаров! Уверен, «Бывалые» враз попытаются устроить ченьджь:- Шапка на тапка!
В прошлом заходе в Дакар консул на инструктаже капитанов рассказал:- На дипломатическом приеме президент Сенегала мусьё Сенгор задал вопрос на засыпку советскому послу:- В списке товаров, ввозимых из Союза, не нашёл я шапок. Чем объяснить, что добрая половина моих сограждан красуются в русских головных уборах?
- Очевидно только добротой и братской солидарностью советских рыбаков,- нашёлся, что ответить дипломат. Ох, как он лукавил! А со своих капитанов обещал три шкуры содрать, при случае.
- Гляди в оба, Чиф, если тебе дороги наши шкуры.
Семён Максимыч в Дакаре ещё не бывал. Пешим гулять по расплавленному асфальту, я ему не советовал. – Прошвырнемся по холодку вечерком, тогда и попьем пивка, а сейчас давай прокатимся по городу на авто. Не грех тебе побывать в нашем посольстве. Познакомишься с культурным атташе, поклянчишь центральную прессу, а его порадуешь парочкой буханок чёрного хлебца. «За бугром» «черняшка» для русской души на вес золота.
Ждать комиссара пришлось долго. Понятно, уйти с борта судна, не закончив чрезвычайно муторной работы по согласованию очередности групп на увольнение, комиссар просто не имеет права.
- Наконец-то! Всё, что мог сказать я запыхавшемуся комиссару и попросил шофера:- Шеф, давай в советико эмбази.
По пути Максимыч передумал и заявил, что не хочет к консулу:- мол, в гробу он его видел в белых тапочках.
- Командир, высади меня у рынка. Присмотрю я для своей благоверной отрез кримплена. А ты на обратном пути заберешь меня через часик.
- Хозяин-барин, только и осталось, что сказать в ответ комиссару, покидавшему машину. Шоферу надоела наша канитель. Одновременно с хлопком задней дверцы, машина с места рванула по газам. Мы помчались. К счастью, мне захотелось сделать жест ручкой комиссару, и я оглянулся через заднее стекло. Такое увидишь разве только в кино "Золотой теленок". Так бежал вслед за «Антилопой-Гну от городской толпы незаконнорожденный сын лейтенанта Шмидта - Паниковский. Комичность происходящего не отвлекла меня от осознания серьёзности момента, и я заорал:- Тормози! Да, затормози ты, ради Бога!
Шофёр, не понимая, чего от него хотят, только добавил газу. Покатываясь и давясь от смеха, мне было не сообразить простого английского слова - "Стоп".
А посередине шоссе продолжал мчаться человек в парадной черной морской форме с тремя золотыми галунами на рукавах. Так же, как Паниковский держал шляпу, человек левой рукой придерживал напяленную задом наперёд морскую фуражку. Летел он, как ангел, едва касаясь грешной земли ногами в БЕЛЫХ ТАПОЧКАХ! От него шарахались автомобили. За ним, улюлюкая, увязалась около рыночная дакарская шпана.
- Максимыч,- знаешь на кого ты был похож?- спросил у него, когда тот отдышался.
- Наверно, на спринтера, что хватил как на пятьсот, и спекся!
- Не-ка! На Паниковского!
- А что ты мне орал в заднее стекло, мне же ничего слышно не было.
- Брось гуся!- вспомнил я незабвенную фразу командора пробега по бездорожью и разгильдяйству. А ты выглядел бы здорово в вечерних Дакарских газетах. Весь при полном параде и в белых тапочках.
- Троица «Бывалых» кому хочешь мозги закомпостирует! Пришли качнуть права, когда мне оставалось только ботинки обуть. Вот я и выпорхнул налегке. А ведь в ботинках мне за машиной было бы не угнаться. Ты оказался прав, командир, эти парни кого хочешь, обуют в белые тапочки.

КИНОШНИКИ.
По пути от Дакара до Гибралтара капитанские денёчки пролетели за арифмометром. Песеты и франки переводились в валютные рубли с точностью до пятого знака после запятой. Суммы складывались, и делался обратный перевод в рубли по установленному курсу. В который раз уже обнаруживался чистой воды завал в валютном отчёте: то не хватало 10 валютных копеек, а то они оказывались лишними.
Душно, но иллюминаторы задраены, иначе сквозняком развеет гору документации, разложенную по столу, дивану, креслам и стульям. Через распахнутые двери в каюту мистралем вламывался Аркадий. Как и все представители беспокойного племени операторов телевидения был он напорист, непредсказуем и пребывал в уверенности, что весь мир обязан плясать под его дудку. Смахивал с дивана или кресла кипу бумаг, и без церемоний рассевшись там, где считал, что ему будет удобней, мог хвастать, какой сегодня момент удалось ему схватить в кадр. А мог и просто заорать в распахнутые двери:- Мастер прикажи своим салагам обогнать вон того купчишку!
Возникнув с доставшей уже весь экипаж камерой, Аркадий мог потребовать даже от бессловесного «Криптона» замереть на мгновенье в нужном ему месте. Либо совсем как сеттеру, по команде «пиль», рвануть в нужном ему направлении. А мог и распорядиться, удерживая нос танкера в заданном к снимаемому объекту ракурсу, пробежаться туда - сюда и обратно.
Группа киношников Центрального телевидения закончила съёмки фильма о труде и быте советских рыбаков на промысле и возвращалась теперь домой. Подписывая договор с министерством рыбной промышленности, киношники обязались выполнить его ко Дню рыбака. Но когда этот день наступит, они толком не знали, а кивали на неопределённый выходной день середины лета. Молчало Союзное министерство, молчало родное руководство, и как воды в рот набрали средства массовой информации.
А тут ещё со своими домыслами привязался Максимыч.
- Как хочешь, командир, мне непонятна цель замены нашего планового захода с Канарских островов на Гибралтар. Да и к чему навязывать нам киношников, когда проще и быстрее было попасть им домой вместе с летевшей чартерным рейсом из Дакара в Москву подменной командой траулера – как банный лист до срамного места пристал со своими «почему» Максимыч.
- Ты же читал, в радиограмме недвусмысленно предписано:- капитану и экипажу оказать всевозможное содействие в работе группы ЦТВ. Значит так надо! И отстань, Максимыч. И перестань придираться к Аркадию.
- Я твоего Аркадия на полном серьёзе предупредил, в рваной безрукавке и в шортах в кают-компании не появляться. Не только женский пол, но даже кочегары жалуются:- аппетит пропадает, глядеть тошно на обилие рыжей растительности на его склеротических ножках. Не зря в команде прозвали его сухожопым валетом.
- Столичная публика всегда славилась своею раскованностью. Да и потолкавшись на траулерах москвичи разбаловались, обвыкнув к рыбацкой простоте нравов. Зря ты его избегаешь, Аркадий - парень занятный. Заходи после кино, посидим, сумерничая в компании, под рислинг. Так на свою голову свёл я две противоположности: рыжего, лохматого и смахивающего на нигилиста столичного творческого интеллигента и убеждённого сторонника социального равенства. На семейном опыте с детства был я научен избегать в компании разговоров на политические темы, а тут, как говорится - влип, «как кур во щи».
Аркадий, типичный представитель и ярый поборник оттепели шестидесятых, мыслил непривычно и неординарно. Максимыч схватился с ним с первой минуты и на первой же фразе. Горячась и споря, оба, соглашались в одном:- «не всё так благополучно в «царстве Датском». Конечно, надо что-то менять, но вовсе незачем парткомам с шершавым рылом лезть в науку, искусство, экономику, да ещё на Нечёрноземье с опостылевшим на всю страну кукурузным початком.
Пессимизм Аркадия и притягивал, и раздражал. Особенно поражало показавшееся странным заявление:- ничто в стране не стронется с места, пока не будет отменена шестая статья Основного закона: «партия – руководящая и направляющая сила…», а государственный капитализм не сменится свободным рынком. К тому же Аркадий предлагал упразднить институт комиссаров на флоте и в армии.
- Разве у нас командиры и капитаны – старорежимные спецы, и посему с них недремлющее пролетарское око нельзя спускать? Глупость! Возьмём пример с братьев славян. Смогли же поляки и болгары убрать со своих траулеров комиссаров, но славяне продолжают не хуже ловить рыбу и без указки этих бездельников.
Максимыча такое рассуждение зацепило за живое и распалившись, попёр, как на забор. - Аполитично рассуждаете, дорогой товарищ! Без классовой идеологии России не выжить, а вы предлагаете разоружить пролетариат и отдать нажитое трудом трёх поколений подпольным бизнесменам? Захапав всё, что плохо лежит, нувориши быстренько слиняют с капиталом за бугор, накупят там дворцов и яхт, а народ опять останется с голой задницей…
Мне казались не лишёнными смысла доводы обоих. Но чтобы как-то закончить бесполезный, но небезопасный спор, напомнил фразу известного совкора М. Кольцова из «Испанского дневника». – Опыт Интернациональных бригад подтвердил вывод: «хороший комиссар – большая редкость, а плохой комиссар – большая беда». И, Слава Богу, меня сия чаша миновала!- перекрестился я на бороду Маркса с его портрета за дверью спальни. И чтобы развести по углам ринга, так и не пожелавших признать «ничью» «боксеров тяжеловесов», глянув на часы, заметил:- кому как, а мне, джентльмены, пора баиньки, уже наступило сегодня, а вставать мне рано, с рассветом заходим в Гибралтар.

СТОЛОВАЯ ГОРА
Вдоль и поперёк изучил я лоцию порта Гибралтар. Кроме преданий старины глубокой, и, вроде отживших своё сигнальных фигур и флагов, развешиваемых на портовой мачте, полезного к познанию в ней сказано было мало. Однако в лоции были расписаны правила поведения моряков торгового флота иностранных государств. Там чёрным по белому был записан запрет на фотосъёмки на всей территории порта и у стратегических объектов. Оно и понятно. Гибралтар - база военно-морского флота Её Величества Королевы Великобритании - "Владычицы морей и океанов". Не раз мне довелось побывать на нашей базе ВМФ в Севастопольской бухте. Там порядки ещё строже. Иностранцам, тем вообще было заказано туда свой нос показывать, а нам советским - запрещено фотографироваться с видом на море, тем более на военные объекты. - Надо подсказать комиссару, чтобы ознакомил экипаж и пассажиров с портовыми обычаями ещё до схода их на берег, пусть фотоаппараты оставят на судне - и с этой мыслью я пошёл в отруб. Надо выспаться. Рано утречком будем уже у Геракловых столбов: географических, стратегических и политических ворот в Средиземное море.
Под ласковым утренним Средиземноморским солнышком, по террасе узких старинных улочек среди домов в мавританском стиле, урча на подъёме мотором, протискивалась машина судового агента. Старый город прилепился к склону горы, заросшей лесом и кустарником. Агент, представившийся запросто – Педро - уверял, заросли эти принадлежит шайке бомжующих гибралтарских мартышек. По обычаю эти приматы отсыпаться до полудня, иначе бы нам пришлось терпеть безобразные проделки обнаглевших от безнаказанности человекообразных попрошаек.
Главный киношник и автор сценария, оторвавшись от блокнота, в котором, строчил впечатления от обозреваемого и услышанного, попросил узнать у Педро как гибралтарцы называют гору?
- По-разному. Кое-кто зовет гору просто «Скалой», а старики предпочитают называть её «Столовой горой» - перевёл я ответ Педро.
Никто, и не заметил, как поразили меня последние слова агента. Будто бы лопнула какая-то струна внутри, и засосало под ложечкой. Как же я не приметил сразу? Действительно очертаниями, плоской вершиной и названием эта гора напоминает о родине моих отца и матери и последнем приюте бабушки, деда, дядюшек и тётушек. Далеко, далеко отсюда за четыре тысячи миль на восток, рядышком с Главным Кавказским хребтом благоухает город моего детства Владикавказ. Над городом высится гора, похожая на эту и зовётся она так же, - Столовой. Как упоительны вечера под сенью Столовой горы на городской набережной, когда под конец знойного дня, живительной прохладой пахнёт ветерок со снежных вершин Кавказского хребта. Вспомнилось, как свесив босые ноги с канатного моста через Терек, однажды здесь засиделся я зачарованный буйством горных вод. Так и сидел, глядя вниз, пока над танцплощадкой у трека, не зажглась гирлянда огней, а духовой оркестр заиграл вальс «На сопках Манджурии».
- Домой хочу!- вздохнул внутренний голос.
– Заткнись, не сыпь мне соль на раны...- одернул я внутренний голос – нельзя нам расслабляться! Придётся не только терпеть, а даже малость «ощетиниться». На пути к дому предстоит "Сцилла и Хабрида": Ла-Манша, Па-Де-Кале и трёх Балтийских проливов.
Приткнув машину на склоне, агент повёл нас через распахнутую калитку. За кованной из металлических прутьев приземистой оградкой почти до самой вершины горы лысым черепом выглядел горный склон, покрытый листовым металлом. Всё это напоминало крышу огромного металлического ангара, площадью с квадратную милю. - Why-, обратился я к агенту с вопросом, который кроме: "почему, зачем?" или "что же это такое?..", мог запросто обозначать: "какого хрена ты нас сюда приволок"?
Педро понял вопрос по-своему, как "что же это такое?" и стал распространяться как завзятый гид. - В городе нет подземных вод. Снабжаются и город, и база ВМФ дождевой водою, собираемой вот с этой крыши в подземную цистерну. В засушливые годы цистерна пополняется привозной водою из танкеров-водолеев.
Мы потоптались по нижнему краю крыши. С видом знатока я постучал по покрытию "черепа". – Сорреr - медь?- спросил зачем-то я. – Да, медь,- ответил агент. Больше спрашивать было не о чем. А про себя подумалось:- нет на вас, ребята, пионеров. Они бы эту горку давно бы на металлом ободрали. Если бы такой водосбор был у нас в Севастополе, на всех четырех углах медной квадратной мили торчали бы сторожевые вышки, а под грибками дежурили автоматчики с боевыми патронами в Калашниковых.
- Доверчивый народ живёт в Гибралтаре! Что стоит шутнику подняться на горку, рассыпать здесь мешок снотворного и захрапит во сне весь флот Её Величества вместе с оперативным штабом и горожанами. - Однако этими соображениями не стал я ни с кем делиться.
За спиной застрекотала камера.– Аркадий!- ужаснулся я.
- Сейчас налетят голубчики, наблюдающие за нами из-под подворотен, и повяжут нас, как миленьких! Это же стратегический объект!
- Спрячь камеру в машину! Тебя же предупреждали о запрете киносъёмки - напоролся я на Аркадия.
- Дорогой, мастер, ты окончательно шизанулся на советских запретах и подозрительности. Спроси у Педро. Он тебе скажет то же самое. Педро проявил полнейшую неосведомлённость по поводу запретных правил, установленных ещё в 1898 году, и посоветовал сдать лоцию в исторический музей.
В городе, занявшем площадь всего-то в 6,5 квадратных километров, ездить на автомобиле было чистейшим пижонством. Через пять минут нас доставили на вторую достопримечательность города - государственную границу между Великобританией и Испанией. Для нас, выросших среди непроницаемых оград вокруг вокзалов, портов, заводов и даже городских парков, с запретными надписями на изгородях и с восклицательным знаком после - "Стой!"- смотреть на подобное безобразие было просто возмутительно. Здешняя государственная граница была оформлена слабее ограды вокруг Балтийского судоремонтного завода. И порядки на проходной у нас не в пример строже. Без пропуска тебя не впустят и не выпустят с завода, хотя для охранника ты уже шапочный знакомый и порою перебрасываешься с ним парой фраз. А тут на границе почему-то в сумках и в карманах даже у подозрительных лиц не роются. Хотя взаимоотношения двух государств Испании и Великобритании самые что ни на есть склочные, их спор, с угрозами применить оружие, пытается охладить ООН, но отношение английских пограничников к разноязычной толпе иностранцев самоё что ни на есть приятельское.
У границы мы оказались в час пик. Утренняя смена дворников, вахтёров, портовых рабочих и «ночных бабочек» торопились к себе домой в Испанию на завтрак и отдых. Встречный поток испанских подданных змейкой струился через вторые распахнутые двери в границе. С пограничной охраной кое-кто из толпы перебрасывался приветствиями и шуточками, но никто не рылся в карманах в поисках своих документов.
На плацу перед границей, кучками по интересам, общались знакомые. В этой толпе затерялся Аркадий неразлучный только со своей камерой. С плаца открывался великолепный вид на Столовую гору. А над ней творилось что-то невероятное. Один за другим беспрерывно, как пробудившиеся пчёлы из улья, вылетали и взмывали ввысь истребители ВМФ Британии класса "Спитфайер".
Рядом, совсем как на леток улья потянулась вторая ниточка самолётов, идущих на посадку. Деловито пробежавшись по посадочной полосе, "Спитфайры" один за другим скрывались прямо в гору.
- За киносъёмку такого цирка, "Интеллинджент-сервис" не погладит никого по головке - заверещал мой внутренний голос и я ринулся на поиски Аркадия. Но успел заприметить лишь камеру на его плече, промелькнувшую рядом с человеком в форме с нашивками капрала, затаскивающего моего соотечественника в караулку.
- Педро, там Аркашку замели!- дергал я за рукав судового агента, увлеченного беседой с сеньоритой. Завороженный жгучим взглядом с поволокой, агент меня не слышал, а может быть просто не хотел слышать.
- Ну, блин и дела! Знаю я этих законников англичан, их без надёжной протекции даже на брудершафт выпить не пригласишь! Эти бюрократы по международным судам затаскают!- стоя на плацу, тоскливо разглядывал я, сразу ставший скучным воздушный парад.
Не прошло и пары минут, как на крыше караульного помещения погранзаставы появилась сладкая парочка. Аркашка водил камерой за совершающим посадку истребителем, а капрал пальцем тыкал в небо на другой, входящий в вираж самолёт.
- Срам какой-то, а не граница! Ну, вас всех на хутор к бабушке! От ваших фортелей у меня седые волосы на висках проявляются. Пойду я лучше прогуляюсь по городу. Пивка выпью. Буркнув судовому агенту:- гуд бай, бамбино, я растворился в легкомысленной толпе гибралтарцев, растекающихся по узким лабиринтам улочек.
В каждом английском городке есть свои Сити и Тауны, по нашим понятиям центр города и его спальные районы. Мне нафик дешёвые лавочки индусов с их ширпотребом. Я иду покупать подарок жене в Сити, в центр деловой активности города, в самые лучшие магазины. В кармане у меня лежали сбережённые за весь рейс фунты стерлингов.
Перед выходом в рейс пришлось клятвенно пообещать семье, что по возвращению оформлю отпуск и мы, за кои годы, вместе проведём время у тёплого моря. В предвкушении золотых пляжных деньков я твердо определился с подарком, увиденным в глянцевом журнале. Как-то, роясь между томами Б. С. энциклопедии, обнаружил я неизвестно кем туда засунутый журнал Плейбой. Забавляясь статьями из журнала, подобным "Сексуальная жизнь Робинзона Крузо", для закрепления навыков в разговорном английском, я их прорабатывал вслух. Там же, на цветных фото трех победительниц конкурса на мисс Флорида, мною был примечен шикарный купальник. На другой фотографии, звезда Голливуда красовалась в белоснежном свитере из махера, с необычно длинным на лебединой шее воротом.
Магазины только начали поднимать жалюзи на витринах. Разглядывая архитектуру викторианской эпохи, я бесцельно бродил по незнакомым улочкам, пока не наткнулся на дом губернатора. У парадного подъезда, как изваяние восковой фигуры в музее мадам Тиссо, стоял на посту гвардеец в красном мундире и медвежьей шапке. Ещё издали заприметил я троицу туристов по очереди и чуть не в обнимку фотографирующихся с часовым. Тот не проявлял никакой жизни. Один из троицы "туристов", опустился на колени и беспардонно разглядывал ствол винтовки.
- Братцы, винторез, то у него иранский со львом и солнцем. Года выпуска нет, но видать - допотопный,- послышался знакомый голос «Бывалого». Часовой среагировал моментально. Протянув прямо в руки «Бывалому» винтовку, «изваяние часового» неожиданно ожило и довольное своей шуточкой заржало.
- И часовые у них какие-то не настоящие, наш бы винтовку из рук ни за какие коврижки не выпустил, а в лучшем случае пнул бы прикладом под дыхало, мол, знай наших!- подумал я, круто заворачивая в магазин напротив. Ну, вас всех на фик, загнивайте дальше, а я беззаботно насвистывая, профланировал в британский шопинг. В британском фирменном магазине все не так, как в привычном ГУМе или ЦУМе. Никаких тебе очередей и всегда найдётся то, что ты ищешь. Улыбчивые и доброжелательные сеньориты выложили на прилавок для выбора купальники и свитера один лучше другого. Непривычно это как-то, когда выбор товара остаётся только за тобой. Да вот, как на грех, никак не вспомнить размера одежды жены. Тут же пришла на помощь стайка сеньорит. Перед прилавком выстроилась "как на подбор, одна краше другой" женская наличность магазина. Я уставился на самую стройную, среднего роста девушку. Как и моя драгоценная, она была чистейшей матрицей с известнейшей итальянской кинозвезды Клаудио Кардиналли. Немножко помявшись, я спросил: Возможно, ли это примерить на себя. И добавил,- пожалуйста.
- О, Yes, Yes. Безусловно, возможно - хором пропели сеньориты.
Вскоре, как в кадре из корабельных снов, из-за ширмы выплыла копия моей "супружницы" в роскошном купальнике. Этого не может быть, сознавал я, во всём виновато только очень разгулявшееся воображение.
- О*Кей,- стряхнув наваждение, вымолвил я. - Это то, что надо!
Расплатившись за чудо-купальник и белоснежный мохеровый сви-тер, и получив сдачу, я попросил девушек на оставшиеся деньги, за¬вернуть что-нибудь из женской мелочи на их вкус. Это оказалось шерстяного трикотажа тройкой. - Сгодится в сырую Балтийскую погоду в качестве поддёвки под плащ - и довольный, что смог так по-хозяйски распорядиться валютой, не торопясь и насвистывая под нос:- Я встретил вас, и всё былое, в отжившем сердце ожило,- размахивая свертком, потопал в порт.

ЕЩЁ НЕМНОГО, ЕЩЁ ЧУТЬ-ЧУТЬ...
Остальные двое суток стоянки в Гибралтаре, я не сходил на берег, а набирался сил для прохождения проливов. Заодно приводил в порядок отчётность за рейс, писал рейсовое донесение капитана и ещё кучу каких-то докладных и объяснительных записок. Все 135 плановых суток рейса уже давно исчерпались, а мы только, только настраивались на путь вокруг Европы. Хорошо, что больше задержек на этом пути не предвиделось, разве что пару часиков придётся постоять на якоре в Копенгагене. Там, наш серьёзный и надёжный судовой агент "Русс Йенсон, сам управится с фирмой Бурмейстен-Вайн и на своём ботике подвезёт заказанные 200 метров капролоновых шлангов для раздачи воды. Старые шланги за 13 рейсов уже окончательно износились. Под напором воды их вид был таким, будто добрый десяток сорванцов, выстроившись в ряд, испускали вверх бесстыдные струи, шаловливо расцвеченные солнышком. Фигурка бронзового мальчика, с рыбиной, писающей прямо из своей пасти, затаившаяся от прохожих за кустиками в сторонке от центральной площади Таллина, выглядела куда как скромнее. В сравнении по бесстыдности струй с наших шлангов терялся даже такой шалун, как брюссельский Менкенпис, мочащийся с высоты пьедестала прямо на прохожих.
В проливе Зунд, прямо на ходу к нашему борту подскочил ботик агента. Старпом, загодя, позвонил стармеху:- Дед, иди, принимай шланги. Тот сонным и разобиженным голосом буркнул,- что их смотреть,- фирма! но всё же, вышёл на палубу. Однако через минуту переполошенный взлетел он на мостик:- Халява!- орал дед.- Я с себя ответственность снимаю! Хочешь, принимай сам, раз такое назаказывал.
Пришлось стать на якорь на внешнем рейде Копенгагена. Агент расстроено разводил руками. – Моё дело доставка и оформление груза на таможне - отнекивался он, и ссорился с кем-то по радиотелефону. Сошлись на том, что я должен ехать в завод и разбираться там.
- Собирайся, одевайся, поехали на берег – успокаиваю распалившегося деда.
А по палубе "Криптона" тем временем понуро бродили пассажиры и иногородние члены экипажа. Они поторопились сообщить время прихода в порт, а кое-кто билеты до дома заказал. - Понаедут жёны. Будут толкаться на проходной и каждый час тормошить диспетчера. И все по вине капитана, не сумевшего предвидеть очередного Случая задержки судна и преждевременно сообщившего предполагаемое время прихода - корил меня внутренний голос. Ботик агента затарахтел по направлению к причалу завода. И только тогда из его недр на палубе показалась кинокамера, а за ней и сам Аркадий! – Вот поц!- подумал я с восхищением, но сказал иное:
- Если вякнешь хоть слово менеджеру, утоплю вместе с камерой. И главное, трещать камерой будешь только после позволения хозяев. Киносъёмка на территории «Бурмейстер-Вайн» без разрешения администрации может расцениваться как промышленный шпионаж. Чему вас в вашем ВГИКЕ учили?
Менеджер завода никак не мог врубиться, чем так не довольны капитан и чиф инженер танкера. - Весь мир пользуется нашими шлангами для перекачки воды, топлива, масел и агрессивных жидкостей. Все не иначе, как с похвалой отзываются о качестве изделия. Ваша жалоба впервые за мою практику.
- Выходит не зря захватили мы копию радиограммы-заказа. В ней разъясняется, что шланги выбираются через барабан шпиля и внутри шланга не должно быть проволочной спирали. - Вот здорово, что всё это мы не поленились расписать при заказе по радио - похвалил я себя, не ожидая похвал от внутреннего голоса.
Помрачневший менеджер извинился за упущение фирмы и за все связанные с ними неудобства и заверил:- к концу рабочего дня будут доставлены изделия полностью соответствующие требованиям капитана. Нас он уговорил использовать это время для экскурсии по городу, музеям и ленчу в престижном ресторане и все эти блага за счёт его фирмы. Судовой агент согласился предоставить авто и стать нашим гидом до самого вечера. С общего согласия решили прокатиться в замок датских королей - Кронбург, где временами проявляется тень отца принца датского - Гамлета.
Снаружи замок выглядел впечатляюще, но внутри было сумрачно и пустовато. Гобелены, картины и коллекции оружия, всё - путём, но не дотягивало до ценностей, собранных в Эрмитаже.
От замка мы покатили вдоль по набережной к Русалочке Андерсена. Бронзовая фигурка пострадавшей от несчастной любви девочки, нагишом застывшая на мокром булыжнике, обдуваемом всеми морскими сквозняками, вызывала сложное и болезненное чувство безысходности и непоправимости нашего бытия, порой такого же заляпанного птичьим помётом. Рядышком с изваянием героини на набережной примостились лавчонки торговцев сувенирами с бронзовыми копиями русалочки на любой размер. Опять же за счёт проштрафившейся фирмы, агент презентовал нас сувенирами. Крошечные статуэтка русалочки и макет корабля викингов пылятся по сей день на домашней книжной полке рядышком с океанскими раковинами, добытыми на дне Южно-Африканского шельфа, напоминая мне об ералашном рейсе № 1/13.
День заканчивался ленчем в ресторане. Всем заказали по порции каракатиц. Для любителей экзотических блюд поделюсь секретом их приготовления. Мешочек каракатицы заполняется рисом. Чтобы не вытекла чернильная жидкость, мешочек зашивается нитками, и это подобие украинского голубца отваривается в собственном соку. Вкусно, но чревато осложнением - чернильный налёт на зубах не смывается даже виноградным спиртом и если предстоит свидание или деловая встреча, никогда не стоит заказывать каракатиц.
Каракатиц мои сотрапезники брезгливо отодвинули в мою сторону, а сами налегли на седло косули. Коньяк мэтр разлил по крошечным рюмочкам. В кулачище деда мизерная рюмка выглядела оскорбительно, и казалось вот-вот, вызовет скупую мужскую слезу. Мэтр догадался и поднёс «деду» фужер на целую пинту. Тут не утерпел, Аркадий:- «Дед» не лей коньяк в глотку, подержи под языком как таблетку нитроглицерина и проникнись ароматом. Да, не набрасывайся на закуску. Это тебе не пальмовая водка.
Заключительный процесс приёма кофе нам подпортил судовой агент. При заурядном мужском трёпе, казалось, так и ни о чём, он, то и дело подбрасывал вопросики:- во сколько обходится мне плата за квартиру, медицину, обучение ребенка? Крепко засомневался в правдивости моих слов о навязывании профсоюзом почти бесплатных, горящих путёвок. Записал на салфетку цену хлеба и минеральной воды и под сурдинку, поинтересовался ценой бензина. Я признался, что заправляю "Москвич -412" по восемь копеек за литр. Тут агент не удержался и грохнул кулаком. - Так не бывает, чтобы литр бензина стоил дешевле половины литра минеральной воды! Мы этому тоже удивились. Наверное, потому, что никогда об этом не задумывались! Агент взволновался. Если всё то, что ему тут наплели, правда, а не пропаганда:- то мы - форменные идиоты! живем не хуже, но спокойней, чем он. Сам же он проживает в долг и стоит заболеть или потерять работу, нечем будет выплачивать банковскую ссуду за дом, машину и ещё какие-то покупки в кредит.
Пришлось дать ему домашний телефон и адрес.- Пиши, звони. Постараемся оформить приглашение в гости и разбирайся сам, раз не веришь «честному пионерскому» троицы джентльменов.
Вечером мы возвратились на судно со шлангами, которые нас устраивали по всем параметрам. Всё хорошо. Да только жаль дня, отобранного у родных и близких, уже задёрганных нашими задержками.
Наконец-то всё позади, мы минули последний маяк датского пролива и выскочили на просторы Балтики. "Криптон", как крестьянская лошадка, почуяв запах дома, наддал и развил несвойственную ему скорость. После проливов, у капитана в распоряжении двое суток свободного времени от дежурства на мостике и, спускаясь по трапу, я мурлыкал под нос бодрую конармейскую:- никто пути пройдённого у нас не отберёт...

ТАК КТО ЖЕ ОН, ЭТОТ ВНУТРЕННИЙ ГОЛОС?
- С тебя причитается, командир. Поздравляю, с благополучным прибытием в родную Балтику, и можно сказать, с окончанием ералашного рейса,- подловил меня у дверей каюты Максимыч.
- Дурак, такую песню испортил – чуть было я не ляпнул слова из известной пьесы, но во время одумался. Шутка оказалась бы воистину дурацкой. Однако, не оплошав, ответил:- Максимыч, не кажи гоп, поки не перестрибнешь,- подсказывает мне внутренний голос. Однако выход в родную Балтику не плохо бы и отметить.
Я заваривал кофе, а комиссар, как обычно, распутывался с пробкой.
- Извини, командир, как у тебя, вообще-то, с психикой? Тебя что, как Блаженную Орлеанскую деву голоса посещают? Что-то частенько ты на свой внутренний голос ссылаешься?
- Ни хрена себе, а комиссар не деликатничает со мною, как давеча я с ним. У бывшего капитана третьего ранга зубки прорезались. Охоч стал к рыбацким подначкам. Прижился, значит, на рыбном флоте помполит!
- Максимыч, не дури! "Внутренним голосом" я называю интуицию или шестое чувство капитана. Эта интуиция пару раз за мою практику судно от верной гибели спасала. Да только не зрелая она моя интуиция, учится ещё, и поэтому порой мелочится. А ты шизика во мне заподозрил!
- Извини, не хотел обидеть. Однако, интересно, расскажи.
- Пришел я на флот юнгой, пацаном ещё. И крупно мне повезло. Застал военное поколение, так сказать "последних из могикан" из капитанов, прошедших: войну, "Крым, дым и медные трубы". Морские карты красной тушью сплошь расчерчены, так на них проходы в минных полях обозначались. На судах другого навигационного оборудования и на нюх не было, кроме магнитного компаса. Но плавали исправно, ориентируясь на звериное чутьё капитанов, и не случалось столько аварий, как сейчас на судах напичканных радиоэлектроникой – ткнул я пальцем на мерно жужжащие на стенах каюты репитеры навигационных приборов.
- Мы с тобою кофеи с бренди в тепле, при свете и в мягких креслах распиваем, а перед глазами у нас на стеночке, пройденные по курсу мили приборами отщёлкиваются. Не в пример мне черноморский капитан весь переход до порта торчал бы на крыле мостика закутанный в брезентовый плащ или полушубок, а все наличные приборы: зрение, слух, да шестое чувство как у древнего Аргонавта держал бы при себе. Помнится, по щенячьей непоседливости и преданности к навигацкой науке я, тогда молодой штурман пунктуально вёл счисление и определял место судна всеми доступными способами, сверяя его с точкой, в которую тыкал пальцем, ни разу не ошибаясь, капитан. Подобную способность ориентироваться в пространстве и хотелось мне не только разгадать, но научиться и перенять её. Про себя это шестое чувство кормчего я назвал феноменом старых черноморских капитанов.

Ровно в 08-00 я у скамейки, напротив магазина "Телефункен", но, ни какого верзилы в белой капитанской фуражке и с журналом "Плейбой" в руках не наблюдается. Полчаса сижу в ожидании, взяв на поправку точность и обязательность аборигенов. К ботинку пристроился чернокожий пацан, и чистит один из них уже по второму разу. Дальше тянуть нечего. Залезая в такси, прошу:- Шеф, пожалуйста, в Генеральный штаб. У подъезда штаба часовой с автоматом Калашникова любезничает с сексапильной африканской молодкой. Оба млеют. Напускаю деловой вид и за спиной часового беспрепятственно прохожу в длинный коридор. Делать нечего, как открывать одну за другой двери кабинетов с единственным вопросом:- джентльмены, вы танков случайно не заказывали?
Всё уладилось на втором этаже, куда провел меня любезный офицер с тремя звёздочками на погонах. Оттуда уже выходил детина в белой капитанской фуражке с журналом "Плейбой" в руках. Оказывается свидание на скамейке договорено на 08-00 по Гринвичу, т. е. на час позже.
- Ни одно доброе дело, не остается безнаказанным,- любил повторять обожаемый судовой молодёжью капитан научного судна "Н. Данилевский". И всегда оказывался прав. Вечерком "Криптон" и панамский сухогруз вытолкали на рейд, а на нашем причале всю ночь выгружали танки из необьятных трюмов "Ленинского Комсомола". "Вася" исчез не попрощавшись. Остались на память его шикарные чёрные, в итальянской оправе и с Цейсовскими стёклами очки. Мои неказистые светофильтры из лавочки африканского ширпотреба он прихватил на замену. Ясно. На такой работе нельзя проявлять себя особыми приметами. А «Васины» сверхмодные и дорогие светофильтры ещё несколько лет выделяли мою скромную особу от фланирующей под Балтийским солнцем публики, до тех пор, пока я эти очки либо потерял, толи стащил их какой-то завистник.

НА СТЫКЕ ДВУХ ОКЕАНОВ.
Погоня за рыбацкой удачей занесла группу БМРТ на стык двух океанов, туда, где месяцами гуляла мёртвая зыбь, катившаяся с «гремучих сороковых». Африка, протянувшаяся по левому борту с Севера на Юг на 14 суток беспрерывного 13,5 узлового хода, наконец, закончилась у мыса Доброй Надежды. У самой южной точки континента – за мысом Игольным мы повернули на восток. Впереди бюризой разостлался Индийский океан – предмет мечтаний и снов не только моего детства, но и недостижимый объект серьёзных намерений нарождающегося российского флота. Впереди, где-то далече за горизонтом распластался Мадагаскар – бывшая пиратская республика, обосновавшаяся на этом острове в начале 1700 годов. Только преждевременная смерть Петра Великого остановила полностью снаряжённые к вояжу через два океана три боевых фрегата под российским флагом. Цель похода задумывалась с петровским размахом и была одновременно проста: предложить ищущему у европейских государей заступничества корсару Моргану свои услуги как надёжного сюзерена и сорвать переговоры о военном и финансовом союзе Карла ХII с пиратской республикой. Под покровом чрезвычайной государственной тайны готовилась эта экспедиция. И именно здесь, у мыса Доброй Надежды капитаны российских фрегатов, вскрыв пакеты с инструкциями, могли узнать о цели и назначении экспедиции. Об этом, мало известном, и зачастую искажённо освещаемом историческом факте, я сегодня на часе политинформации поговорю с ребятами перед киносеансом.
А пока делу – дело, а потехе час, мы упорно приближаемся на достижимую по УКВ радиотелефону связь с самой южной группой промыслового флота и пора открыть промысловый рабочий канал.
Блин! Всю радость встречи с океаном из снов моего детства испортил капитан БМРТ «Добролюбов» заявлением:- трёх матросов нам уже прислали из Калининграда. Так, что вези-ка своих пассажиров в порт. Всё равно раньше тебя никакой оказии не предвидится.
- Ё – МА - Ё!… не сдержавшись, в сердцах матюгнулся я прямо микрофон. Где же ты, был, чудак на букву «м», десяток дней назад, когда расходились мы со встречным калининградским рефрижератором. Наверняка бы эти парни нынче уже были дома – плевался я в микрофон, отлично сознавая всю бесцельность колебания эфира...
- Насчёт быстрой раздачи воды, ты тоже не разгоняйся – продолжил флагман отряда.- Уловы нынче повалили стабильные. Даже на часик никого не оторвёшь от рыбалки, капитаны скорее предпочтут утолять жажду опреснённой водой, но не тратить драгоценное время на бункеровку. Поэтому прикинь, как бы наладить снабжение промысловиков не отвлекая их от траления. Сможешь ли ты сам пристроиться на ходу в десятке метров сбоку от кормы траулера, да продержаться на параллельном курсе пару часов? Скажу прямо, ситуация на мёртвой зыби, не для слабонервных. Если уверен в себе, и механизмах - попробуй освоить передовой опыт капитана Орликовой, показавшей класс снабжения топливом, не отвлекая БМРТ от траления.
- Ну и блин! На танкере "Уржум" у мадам Орликовой два руля в дополнении к двум гребным винтам позволяют вертеться на пятачке, как собаке за собственным хвостом, когда её блохи заели. У красавца «Уржума» трёх островная архитектура корпуса, ему и ветерок с борта нипочём. А я с одним винтом и с трех этажной кормовой надстройкой, с парусностью подстать грот - парусу на барке "Крузенштерн", могу оказаться младенцем, запутанным в собственные пелёнки. Пустой нос "Криптона" вздёрнут не хуже чем у вздорной бабёнки, и при толчке машиной назад, ветер его заносит всегда в ненужную сторону. Взвился и внутренний голос:- поди ж ты! Опять "Леди капитаны" борзеют и даже в мирное время их на подвиги тянет. А мужикам покою от них нет.
- А, что если залить в носовой диптанк и сухогрузный трюм морскую воду и загрузить нос судна? Даже в прикидку на морской выпуклый глаз ясно: нос сядет не меньше, чем на три фута – подсказывает мне вахтенный штурман. – Риск, конечно, есть, но если начинать, то только сейчас, пока нос в полном грузу - продолжил совращать меня штурман.
Что ж! Вызов брошен!- подталкивал «на подвиг» и внутренний голос. Для пробы сил, «Криптон» пристроился на параллельный курс с БМРТ шпарившим со скоростью в пять узлов. На мачте «Добролюбова» поднят сигнал "Иду с тралом. Не могу свободно управляться". За кормой как две струны дрожат от натуги два стальных троса - ваера трала. Вахтенные штурман и рулевой переглянулись, но вопросов не задают, всё черти понимают. Ясно им обоим - "Проба" всё это! Оценка собственных возможностей! Штурман позвонил в машину:- "Стоять у реверса", и положил руку на машинный телеграф. Когда нос танкера поравнялся с кормой траулера, уравняли скорость и чешем рядышком параллельными курсами. Рулевому напоминать не надо, взопрел, напрягся, но удерживается точно на курсе. К нам на полубак падает "груша" от линя выброски. Тут уж расстарались "Бывалые" и без команды, но с оглядкой на мостик, подали на корму траулера бакштов. Идём на бакштове уже с четверть часа. Жить в таком положении можно. Орут с "Бармалея": чего спите, волосаны, подавайте шланги!
Аппетитно хлюпая, заработал грузовой насос. Весело заиграла радуга на струйках из нашего дырявого латанного и перелатанного шланга. А из головы не выходят "Уржум" и его капитан в юбке Орликова. И непроизвольно, сам по себе, сложился не совсем приличный жест руками под локоть:- накось, вот выкуси, Орликова!"

ЭТОГО ЗАБЫВАТЬ НЕЛЬЗЯ.
Гм, засвербело в памяти: – Орликова! Любовь Орликова, не знаю как по отчеству. Капитан в юбке!
Ещё на заре морской карьеры, на баркентине "Штиль" был я наслышан об этой леди из довоенного выводка капитана Генриха Павловича Бютнера. Хотя мы с ней и незнакомы, тем не менее, выходит, что с Любовью Батьковной мы оказались «птенцами из одного гнезда». Хотя я не смею утверждать, что вышел из «приплода своего в доску немца», но в какой-то мере был «высижен» «Тишайшим капитаном» с баркентины «Штиль».
Не раз довелось слышать по радиотелефону её прокуренный голос, но как я ни старался, не мог представить Любовь Батьковну в образе матроны, а упорно виделась мне – пигалица - штурманский ученик Любушка в обгоревшей спецовке и с носиком, вымазанным сажей. Давним - давно это было. В лихую годину войны на мостике турбоэлектрохода «Балтика» штурманский ученик Люба Орликова стояла рядом с молодым, рослым, красивым, но уже прославленным и орденоносным капитаном Генрихом Павловичем Бютнером. Выполнив маневр уклонения от серии бомб с выходящего из пике "Юнкерса", «наш в доску немец» чисто по-русски показал пилоту люфтваффе неприличный жест под локоть:- Накось, мол, выкуси! Героический переход лайнера «Балтика», переоборудованного под госпитальное судно № 309 пробиравшегося через минные поля от Таллина до Кронштадта с 2500 ранеными на борту давно превратился в легенду.
Взрыв на мине. Пожар и пробоина в носовой части судна, опасный крен на левый борт. И снова взрыв. Гибель и крики тонущих на твоих глазах людей с сопровождающего «Балтику» тральщика. Всю ночь экипаж госпитального судна боролся с огнём и водою. Погас свет в судовых лабиринтах бесчисленных коридоров, нарушилась связь отсеков с мостиком. В распоряжении капитана всю бессонную ночь находилась штурманский ученик Люба. На ней держалась связь мостика с аварийными партиями. Пробираясь в темноте промеж «огня да полыньи» девчушка ни разу ничего не напутала со страха, а чётко и внятно передавала распоряжения капитана и рапортовала на мостик об их выполнении.
Ранний рассвет над Балтикой не принёс облегчения. Подобно тому, как падальщики саванны грифы - птицы с отвратительно морщинистыми и голыми шеями чуют и находят израненное животное, так и вражеская авиация вынюхала агонизирующее судно. От тевтонской злобы не защитили опознавательные знаки госпитального судна - наци открыто вели тотальную войну на море, запрещённую Международной Гаагской Конвенцией.

Потрусив головой, сбросил я наваждение. Нет, это не суда конвоя слева и справа следуют одним с нами курсом. И это не лидер перехода эсминец "Стерегущий" долбит очередями из спаренных пулемётов, отгоняя от израненной "Балтики" стаю люфтваффе. Это вовсе не пулемёт, а натруженный выхлоп из дизеля мирного рыболовного траулера. А кружат над нами не «Юнкерсы», а настырные и драчливые бакланы. Слева и справа от "Добролюбова" в трех-пяти кабельтовых друг от друга идут параллельными курсами с тралами ещё пяток "Бармалеев". Все это здорово напоминает идиллическую картину весенней пахоты в большом целинном совхозе. Только вместо интеллигентных грачей каждого "пахаря" сопровождала стая горластых бакланов. Суда в группе внимательно следят за действиями друг друга и перекликаются по радиотелефону. И бакланы тоже перекликаются и всегда начеку. Стоило выбросить за борт рыбьи отходы, как стаи сбиваются в «куча мала», а их гвалт заглушает рокот моторов.
На мостик поднялся комиссар, вежливо испросив разрешения на присутствие у вахтенного помощника и замер, уткнув нос в стекло носового иллюминатора. На связи проявился БМРТ "Сергей Есенин":- "Криптон", после "Добролюбова" цепляйся к нам на бакштов.
Заполучив в грязной рукавице коносамент на груз, мы отвалили от «Добролюбова». И тут комиссар не выдержал, и покрутив головой, высказался. – Ну, ты и даёшь, командир! Подобная операция крепко напоминает заправку в воздухе стратегического бомбардировщика с самолета-танкера! Здесь права на ошибку нет. Стоит ли идти на такое?
А вместо ожидаемой дискуссии с комиссаром на тему «Об оправданных производственных рисках», внутренний голос внепланово заострился на ином:- Не откладывай на потом, а сегодня же расскажи парням, о Любе Орликовой, о баркентине "Штиль" и о нашем «тишайшем» капитане Генрихе Павловиче Бютнере, а ещё и о том, какими разными бывали немцы. Да поделись опытом, какой родной тебе покажется придорожная пыль, когда ты в неё вжимаешься носом, под высыпавшими на твою голову фугасами. Столько лет прошло, но до сих пор порою орёшь во сне и просыпаешься в поту от воя бомб и фурчания осколков. Каково же было девчонке - студентке техникума выдюжить такое, причём не на земной тверди, а на палубе израненного и полу затопленного судна. Не зря Провидение наградило человека памятью. Забыть такое - преступление!

ПРОБЛЕМЫ, ПРОБЛЕМЫ!
Пополоскал, нам, однако, мозги старпом с "Есенина". Мало того, что ждали, пока он перебежит на новое место постановки трала, но после бункеровки он окончательно оборзел. Вместо отсчитанных по водомеру ста, он подтверждал получение лишь девяносто кубометров воды. - "Криптон", у вас шланги ссат в три свиста, вот вы и проссали десять тонн – деловым тоном и по-хозяйски заметил он. Хитромудрый одессит знал, чего добивался:– Гони, мастер, пузырь, тогда дам подтверждение хоть на сто десять тонн. Не сообразив о последствиях, совершил я явную глупость, передав бутылку Терри. А тот раззвонил на весь флот:- Братцы, какой божественный напиток на "Криптоне", закажу - ка я ещё сотню тонн водицы. Тут же и у большинства нуждающихся возникла срочная потребность в воде. Нас наперебой приглашали на бакштов, и на каждом траулере повторялась одна и та же история – недостача в десять тонн, улаживавшаяся после презента из капитанской душевой.
К концу клонится пятисуточная капитанская вахта от рассвета и до темна на мостике. Последние капли высасывает насос из танков уже при свете прожекторов. На карте проложен курс на Кептаун. И тут заблажили обделённые. - Пьём и чай запариваем на опреснённой воде! Да и картошку, поди ж ты, пора перебрать, не иначе, как её половина уже в гниль превратилась.
- Всё братцы славяне!- отбивается вахтенный штурман «Криптона». - Вернёмся через десяток дней, тогда всё сполна и получите. А за свою картошку не беспокойтесь, есть кадры, кому её перебирать. На нашем борту троица «тружеников моря» от безделья дурью мается!

ПОЧЕМУ Я ВОДОВОЗ.
К наступлению душной тропической темноты, комиссар с активистами растянул прямо на палубе киноэкран и порадовал экипаж комедией «Волга - Волга». Песенкой развесёлого водовоза заразилась троица пассажиров. Ни к селу, ни к городу без передыху распевали они: «удивительный вопрос, почему я водовоз». Дурацкая песенка достала боцмана как китайская пытка с каплями воды на голое темячко.
Комиссар и я завершали вечерний променад, когда с нижней палубы донеслись сорвавшиеся на повышенные тона голоса. На юте, где смена вахт традиционно кантовалась с сигаретой в зубах, зашёлся в словесной пене митингового краснобая голос пассажира. – Не сыскать в океане настоящего труженика моря акромя, как на палубе «Бармалея». Однако нынче любой лох и слабак, натянувший на пузо тельняшку, бьёт кулаком в грудь распинаясь – Дескать я, мол и есть труженик моря! А у самого кишка тонка, корячиться на БМРТ по 12 часов в сутки на рыбе. Поэтому все умники, слабаки и лохи разбежались по транспортным судам, где не стесняясь, как захребетники кормятся и живут за счёт без меры вкалывающего рыбака.
Никого не удивило появление комиссара, слёту завладевшего полемикой на юте. Не впервой здесь с сигаретой в зубах, и на правах завсегдатая «клуба курящих», гасить ему случавшиеся страсти. Не в первый раз комиссар оказывался первым в курсе и на самом острие волнующих экипаж событий. Пребывая в приятельском расположении с «рогатыми»- из палубной команды, наш комиссар ухитрялся оставаться «своим в доску» среди «маслопупых» из машинно-котельного отделения. Не чураясь традиционных подначек и розыгрышей между «рогатыми» и «маслопупыми», комиссар предпочитал даже подогревать их, устраивая некое подобие клуба весёлых и находчивых. Экипаж ценил комиссара за справедливость, за острое словцо, сказанное к месту, за умение не докучать длинными собраниями, а в поднимаемых вопросах обходиться без занудной тяготины. Зато при надобности комиссар мог и подсказать нечто дельное по техническому и производственному вопросу. Сказывались опыт командира подлодки, хватка бывшего бригадира судосборщиков разбирающегося в конструкции и энергетики современного судна, да знания, полученные в заочном политехническом институте и работа на судоремонтном заводе.
- Нечего греха таить, а с комиссаром тебе подфартило… – собрался было пофилософствовать мой внутренний голос, да его тут же прервал баритон комиссара, взявшийся дешифровать загадку, будоражившую команду:- Почему я водовоз?
- «Потому, что без воды не туды и не сюды…» современному промысловику, как и «не сюды» без солярки, без которых рыбка так бы и плавала по дну, и хрен поймать хоть одну. Вот тут-то срочно требуется танкер. Но мало поймать, надо ещё и довезти рыбку по потребителя, а тут не обойтись без транспортного рефрижератора. Вот и получается как в известной детской песенке:- Мамы всякие важны, мамы всякие нужны… так и для океанического рыболовного промысла:- пароходы всякие нужны!
- Мы с командиром разделяем ваше возмущение. Давайте составим радиограмму вашему начальству, ведь кто-то должен ответить за то, что вы второй месяц катаетесь на чужом судне – увещевал комиссар пассажира под ручку уволакивая его с юта.
Как-то от нечего делать, на пенсионном досуге, занялся я подсчётом судов, на которых довелось мне походить в море, но сбился со счёту и бросил эту затею. За полвека походил я и в помощниках и капитанах на разных по размерам, по типу и назначению пароходах и теплоходах под вымпелом с двумя скрещенными рыбками. Суда эти, как выразился комиссар:- всякие нужны! А назначение у всех одно: обеспечить население продуктами моря, а наших деток, чтобы росли и правильно развивались – фосфором и рыбьим жиром. Но так и не удалось повидать мне судно, полностью страхующее экипаж от непредсказуемых стихий Океана, перед грозной силой которого равны все, и современные громады супертанкеров, и рыбозаводы, не говоря о крошечных рыбацких траулерах.
И не случайно сегодня, к очередному «Дню рыбака», занесло меня не в «героические будни труженика моря», а зацепился я памятью за самую, что ни на есть не престижную и незатейливую работу в море – развозить и раздавать воду. Даже при такой довольно «не пыльной работе» не всё и не всегда складывается так красиво, как расписано в рейсовом задании. Хотя и обретались мы с «Криптоном» на географической широте благословенного Рио-де-Жанейро, а наш экипаж получал дозу солнечного загара вполне сравнимую с развозчиком пейпси-кола по пляжам Капа - Кабаны, но, тем не менее, море это далеко не Рио, а даже ещё хуже! – как заметил незабвенный командор автопробега по бездорожью и разгильдяйству.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ, тем не менее, ералашный рейс продолжается.

КОРОЛЕВСКАЯ РЫБАЛКА
Кончилось главная и основная часть нашего рейсового задания и "Криптон" полным ходом курсом Норд-Вест следовал в направлении к дому. По выходу из зоны попутного пассата, атмосфера и океан заштилели. Куда ни кинь глаз, только голубые небо и водная гладь без малейшей ряби на ней, совсем как на пруду Елагина острова.
Пользуясь погожим деньком, старпом провел тотальную мобилизацию среди команды для приведения в порядок побуревшей от ржавчины палубы полубака. Устроившись с кирочкой в руках на послеполуденном солнышке, чиф оставил на мостике за вахтенного штурмана комиссара. Бывший командир подлодки не растерял навыков управления судна по приборам, а Океан был безлюден, так что за штурманскую вахту беспокоиться не приходилось. Листая центральную прессу месячной давности, я было вздремнул, когда с дивана сбросил меня вопль по принудительной трансляции:- Командиру и Чифу срочно подняться на мостик! После перезвона машинного телеграфа стихла под ногами дрожь от тысячи лошадиных сил, запряженных в главный двигатель. Стихла и барабанная дробь с полубака. Танкер бесшумно летел по инерции, казалось в абсолютно чистый по курсу горизонт.
«Вахтенного штурмана» мы обнаружили на правом крыле мостика, где подобно бронзовому изваянию вождя пролетарской революции, комиссар застыл с вытянутой вдаль рукой, указывая на что-то в парочке румбов правее от курса. Завладев биноклем, старпом высказал предположение:- довольно таки похоже на извержение подводного гейзера или плюгавенького вулканчика,- и протянул бинокль мне. Увиденное, было сравнимо с эффектом от засунутой под поверхность воды огромной раскалённой жаровни, над которой вскипела значительная часть океана. На площади около квадратной мили водная гладь пузырилась и растекалась струями, которые иногда вспыхивали золотыми бликами.
Троица пассажиров, не первый год рыбачившая на Африканском шельфе, уже суетилась с рыболовными снастями. Споря, «Бывалые» громко перекликались, явно не сойдясь в определении породы стаи: «жёлтопёрый тунец» или «королевская макрель». Услышанное настолько подстегнуло мой рыбацкий азарт, что я чуть было, не сбежал с мостика, позабыв о капитанских обязанностях.
- Следуйте по инерции в тишине, чтобы не распугать стаю. Объявите по трансляции: «Королевская рыбалка!»- прокричал я, скатываясь по этажным трапам, зажимая в руках рыболовную снасть. Моей снасти и цены не было. Она состояла из тонкого, но рассчитанного на прочность в 400 кг линя от судового линометательного аппарата, железнодорожной ржавой гайки чеховского «Злоумышленника» вместо грузила, но зато с оригинальным японским кованным тунцеловным крючком на конце. В своё время на эту снасть ловилась полуметровая треска у Фарерских островов, а с полста метровой глубины банки Флемиш-кап, что у Ньюфаундленда, таскал я пучеглазого морского окуня. О Эта снасть однажды выдержала буйство, жёлтоперого тунца, величиной не уступавшего матёрой азовской белуге. Хорошо, что леску я не обернул вокруг кисти руки, а благоразумно продел её в кольцо на фальшборте. Иначе в бешенстве тунец мог сломать мне руку или утащить до самых рифов Мавритании. Отделался тогда я лишь сожжённой кожей на ладонях.
Где-то читал или же был наслышан, что лов королевской макрели превосходит всё пережитое при самых удачливых рыбалках и в глубине души надеялся, что когда-нибудь, да получу такой подарок от господина Случая. Похоже, что это случится сегодня. Казалось воздух и безбрежный океан изготовились явить нам первозданное чудо охоты, достойное переживаний наших предков при загоне мамонта. И я не ошибся!
Солнечные лучи пронизывали на полтора десятка метров голубизну вод чтобы яркими бликами высветить золотистую чешую на боках хаотично снующих рыбин. Мы оказались свидетелями громадного скопления крупных особей, снующих в причудливых плясках в самых неожиданных направлениях. Их замысловатая игра была похожа на игру пылинок в лучике солнца, пробившегося сквозь щель в темноту помещения. Всё это выглядело феерично, привлекательно и непонятно. Чем это было вызвано, не известно. Толи охотой макрели на стаю сардин, находившуюся в недостигаемой глазом пучине, толи всем этим скопищем овладело необъяснимое стадное чувство, вызванное неведомыми нам космическими силами. Никто и не думал отвлечься на созерцание, или поиск ответа на необъяснимость происходящего. Весь экипаж охватила лихорадка гона! Только успевай нанизывать наживку и снимать с крючка улов.
За четверть вековую практику, лишь во второй раз дано мне увидеть нечто подобное с корабельной палубы. Похожий ералаш наблюдал я десяток лет назад, в заштилевшей Атлантике, при необычайно яркой полной Луне, сиявшей в безоблачном небе. Наш траулер дрейфовал на сетях. На ленте эхолота из ста метровой глубины к поверхности океана медленно поднималась стая сельди. Вдруг вода у борта вскипела от метавшейся в беспорядке рыбы. Казалась, она исполняла какой-то диковинный танец с загадочными прыжками в воздух, как охваченные экстазом подростки на дискотеке. Тысячи особей взмывали в воздух, чтобы серебристым дождём громко шлёпнуться о поверхность и исчезнуть в чёрной пучине.
Ученые-ихтиологи разъяснили, что это явление называется брачным танцем. Дескать, он необходим, когда созревшая икра и молоки просятся наружу. Сельдь трётся боками о партнёра и стимулирует мышцы брюшка, шлёпаясь о поверхность воды. Такая сельдь, увлёкшаяся вакханалией танца, называется "бешенкой". Возможно, на стадо сельди оказывает влияние Луна, имеющая для всего живого притягательную и таинственную силу. Возможно!.. Но уж больно отдаёт шаманством предков.
Через час «королевскую» рыбалку как обрезало. Всё так же вокруг снуют рыбины, но на свежую наживку ноль внимания, да и только! Максимыч оказался единственным человеком, своевременно не запасшимся орудием лова. Даже буфетчицы, повара и уборщицы – все оказались при деле и теперь хвастались уловом. Наконец Семёну Максимовичу удалось завладеть чьёй-то снастью, и у него тут же задергалась в руках жилка. Ему наперебой бросились помогать всем миром, явно устыдившись своего поведения при жоре, когда от него отмахивались, как от не ко времени прилипшей мухи. Извлечённое чудище оказалось последней пойманной сегодня рыбой. На «затылке» у непомерно большой головы этого уродца оказалось подобие рифлёной подошвы от резиновой галоши на 45-й размер ноги. "Галошей" знатоки шлепнули о переборку кормовой надстройки и рыба тут же к ней прилипла. Так она висела долго, вызывая у дам брезгливые улыбки из-за мерзопакостного вида, и крысиного хвоста. Рыба называлась прилипалой, так значилась по справочнику, принесённому из судовой библиотечки.
За час жора палуба юта оказалась заваленной ещё не уснувшей, трепещущейся рыбой. Безусловно, не только за свой нежный и неповторимый вкус, но и за вид, эта порода макрели названа королевской. Кстати, на настоящую макрель – скумбрию по-нашенски - она даже не похожа. Тело её не круглое, а приплюснутое с боков, а рыбья морда, ну, абсолютный обрубок. Листаем «Справочник промысловых рыб». Ага, немцы её называют «золотая макрель», испанцы «золотая дорада», а греки «корифена». В живом виде эта корифена одна из самых красивых рыб с яркой и элегантной расцветкой, выглядит потрясающе и прямо-таки по-королевски. В волнении корифена способна судорожно менять свой окрас от серовато-голубого до вспышки ярко-золотистого цвета. Эта вспышка конвульсивно пробегает по всему телу от головы до конца туловища. Чем объяснить это необычное явление не знаю, однако чтобы не ударить лицом в грязь, на вопрос пищеблока, отделался учёным словом «мимикрия».
- Тогда понятно,- ответил начпрод, и велел: - дорогие стряпухи, сегодня к ужину нажарьте свежего улова.

ИНСТРУКЦИЯ ПО ПРИЁМУ СУХОГО ВИНА В ТРОПИКАХ.
Пока Максимыч занимался с капризной пробкой застрявшей в бутылке рислинга, я ещё раз протёр бокалы и смахнул салфеткой воображаемую пыль с гостевого столика. Когда судно заходило за воображаемую черту тропиков, т.е. находилось в пределах географической широты места меньше 23 градусов 27 минут, каждому внесённому в судовую роль полагалось 200 грамм сухого вина или его заменителя - 400 грамм виноградного сока ежедневно. Медицина рекомендовала перед употреблением разводить вино водой. Конечно, вино никто не желал портить. Сами судовые врачи, а вслед за ними и весь рыболовный флот злостно нарушали инструкции, выпивая вино сухим, т.е. неразбавленным водою.
Более двух тысяч лет продолжается спор, как пить не креплённое виноградное вино. Из-за разности в подходах к этому вопросу, в вечной ссоре были два античных полиса. В древних Фивах пить вино предпочитали неразбавленным водою. За это Афиняне обзывали Фиванцев пьяницами. Обиженные отцы семейств частенько ввязывались в споры, кончавшиеся ссорами и потасовками в масштабе уже межгосударственных отношений. Выходит, не без причин заседала и ломала головы судовая администрация «Криптона» по поводу «Культуры приема сухого виноградного вина в тропиках». Вино с таллинского склада «Торгмортранса» мы получили в полулитровых бутылках. В первый же день после пересечения «Криптоном» географической параллели северного тропика судовой артельщик раздал по бутылке вина на двоих. Поскольку содержимое полулитровой бутылки никак не делилось без остатка на 200 граммов, сто граммовый остаток зачислялся авансом наперёд двум её обладателям. Тут не обошлось и без вздорных конфликтов, вызванных подозрениями, что кого-то обделили, а кто-то воспользовался неразберихой и хапанул лишку. Тогда старпом упростил решение: распорядился выдавать по две бутылке на нос из расчёта на пять дней. Трудно заставить рыбака заткнуть пробкой початую бутылку, дробя её на два с половинкой дня. Покончив с первой бутылочкой, хорошеет на душе, и рука автоматически тянется распечатать вторую. Не на всех сухое вино действует одинаково, нашлись и такие, кому после принятого на грудь литра, неотвратимо потребовалось добавить ещё, хотя бы в зачёт аванса за весь предстоящий период рейса. Сделали оргвыводы и коллективно осудили виновников перебора. Кто-то присоветовал испробовать старую систему, проверенную ещё на парусном флоте, когда выдали по чарке вместо компота во время обеда. Тут же возникли заступники традиционного флотского напитка:- дескать, мы и на обед ходим только ради компота.
Трудно угомонить растревоженную морскую душу, вкусившую вольницу. С массой вариаций на деление плохо делимого с калькулятором в руках, зачастили ко мне ходоки, с требованием справедливости, до третьего знака после запятой. Этот спор я разрешил, казалось бы, с мудростью царя Соломона: стали выдавать вместо вина виноградный сок, из расчёта трех литровая банка на 6,5 суток. Однако вскоре пришлось пожалеть об этом. Даже невозможно предположить, как и насколько богаты людская смекалка и изобретательность. Из трехлитровой банки соку «народный умелец» выгонял три с половиной уже не сухого, а креплёного вина. В связи с этим в продуктовой кладовой стал на глазах таять судовой запас сахара.

«НЕПТУН» И ПАЛЬМОВАЯ ВОДКА.
Комиссар заглянул нынче ко мне как посредник в переговорах с капитаном и самодеятельной частью экипажа, настроенного на проведение повторного в этом рейсе праздника Нептуна. Легко догадаться, кто был зачинщиком самой идеи. Троица пассажиров больно уж крепко подружилась со старшим механиком. Наш «Дед» крепко подходил комплекцией на роль властителя морей и океанов и уже разок самозабвенно сыграл Нептуна. В этом мы убедились, при пересечении экватора с севера на юг, тогда праздник прошёл по всей форме весело, и с соблюдением традиций. Все «Салаги», кто впервые пересекал экватор, были крещены в морской купели, и весь экипаж получил красивые дипломы за личной подписью "Нептуна", заверенной его царственной печатью. Казалось бы, такой документ навечно освобождал владельца от повторной купели и взимаемой Нептуном таможенной дани и впредь давал право на беспрепятственное передвижение в его владениях.
- Давай подумаем, Максимыч, не возникнут ли сомнения в легитимности первого праздника, если мы снова его повторим. И не возникнет ли справедливый вопрос:- «чего стоит уже обретённый диплом с личной и подлинной подписью уже побывавшего на нашем борту «Владыки морей»? Но, если обойтись без выкупа, купели и без дипломов, то какой без них праздник? Как-то совсем не в праздник. Давай не будем торопиться с окончательным решением, а хорошенько подумаем и посоветуемся.
Для начала давай вспомянем, как и почему в бочке праздничного мёда в тот раз не обошлось без ложки дёгтя. "Черти" из свиты Нептуна, все как один оказались из известной троицы «Бывалых». Они явно переборщили, когда вместо морской воды окропляли новообращенных отработанным маслом. Чтобы отмыться и отстираться, мы сутки вынужденно гоняли паровой котёл. От тропической жары маялись кочегары, и зря расходовалась приобретенная за валюту вода. И давай-ка вспомянем, жалобы и обиды женщин на не корректное обращение «нечисти» при «крещении» их в купели?
Здравый смысл нам подсказывает:- давай заостримся на наших с тобой ошибках и недоработках в прошлом празднике. Вовек не прощу себе подобного промаха. Хорошо зная про слабость «Нептуна» к горячительному, нужно было вместо портфеля с бренди сунуть ему муляж, а портфель с капитанским презентом выставить прямо на общий стол. А получилось так, что «Нептун» и его свита мой презент экипажу посчитала своим «кровным заработком». Тут «черти» меня крепко провели, и словчив, заныкали целый портфель бренди. Затем, в каюте «Деда», эта компашка потихоньку надиралась несколько ночей к ряду.
В принципе я не прочь дать разрядку уставшему от единообразия затянувшегося рейса экипажу, если бы только не беспокойство за слабости «Деда». Не так уж и беспочвенны женские жалобы на ночные шумы из каюты старшего механика, и явно не только безобидная «пулька» разыгрывается там. Видимо удосужилась компания «Бывалых» обзавестись пальмовой водкой. Больно уж непомерное количество «Шипра» и «Земляничного» мыла набрал старший механик в судовом ларьке перед последним заходом в Пуэрт Нуар, а там это ходовой товар для меновой торговли.
- Кстати, Максимыч, слышал ли ты, как готовят пальмовую водку?- подкинул я «наживку» комиссару, а тот, не задумываясь, наживку заглотил! - Ну, раз не знаешь, могу и рассказать, тем более, что ты уже поужинал. Кому, как ни комиссару такие знания не помеха и раз такое дело, то слушай.
Вся способная передвигаться африканская деревня садиться вокруг большого жбана. Жуют кокос долго молча и добросовестно все обитатели деревни: и беззубые старухи, и дети. Разжёванная масса не глотается, а сплёвывается в общий котел. В Африканском тепле содержимое жбана, ферментируемое слюной быстро забродит, потом отстоится неделю и из него вычерпают лёгкое пивко – «Маде ин джунгли». Освежившись «пивком», вся деревня опять жуёт и плюёт. Эта смесь слюны и кокоса постоит три недели в благодатном климате, вот и готова мутная бражка. После процеживания через подол юбки старшей жены местного вождя, и получают не очень крепкий, но бьющий по мозгам напиток, называемый пальмовой водкой. Не уверен, что всё это истинная правда, но за что купил, за то и продаю.
Максимыч побледнел и, зажав ладонью рот, бросился к унитазу в капитанской «гаванне».
- Ну вот, прав я оказался, когда подумал, что не мог не угостить тебя экзотическим продуктом хлебосольный "дедушка". Слушай теперь капитанское слово:- ты и «дед» оба отвечаете персонально за троицу «Бывалых», ну а я за весь остальной экипаж. Это - раз. Праздновать без окропления отработанным маслом - два. В купель женщин не таскать, и не тискать - три, и чтобы обошлись без излишней выпивки - четыре. Ну-ка припомни, комиссар, приказ командарма из фильма Чапаев?:- «И чтобы дипломы были выданы по всей форме, клистирные трубки!»- закончив перечислять свои условия, загнул я пятый палец.

НАС ПЕРЕАДРЕСОВЫВАЮТ НА ДАКАР.
- Что это мы всё о празднике? давай и по делу погутарим! Только, только к тебе собрался со свежей новостью:- Ералашный рейс продолжается! Читай радиограмму, Максимыч.
- Ёли пали!- «В связи частичным изменением рейса зпт заход отдых экипажа порту Лас-Пальмас отменяется тчк».
- Блин! Жена опять без фарфорового сервиза останется – расстроился Максимыч.
- Зато отрезом кримплена купленным в Дакаре успокоишь, а дешёвый фарфор и у Гибралтарских индусов можешь поискать. Ты зри в корень, и читай дальше. Что говориться в радиограмме? «Порту Дакар принять борт группу центрального TV доставить Таллинн зпт обеспечить пассажирам условия НОРМАЛЬНОЙ работы и проживания тчк. «Отдых экипажа собственному усмотрению планируйте Гибралтаре тчк». Вот и соображай комиссар на пару с чифом, как и где расселить троицу "Бывалых", чтобы освободить пассажирскую каюту. Только не забудьте каюту вымыть с порошком от палубы до подволока и хорошенько выветрить от пальмового пойла. Ну, и впредь, «Бывалых» в Дакаре и в Гибралтаре в одной тёплой компании в город не увольняй, а увольняй по одному, под присмотром стойких парней. Только не из тех стойких, кто после хорошего приёма на грудь за стенки не держится!
Быть начеку и ждать проявления очередного каприза Господина Случая я уже привык, поэтому не очень удивился переадресовке заходов, и даже необычного содержания фраза:- «планируйте собственному усмотрению» меня не очень смутила, а подвигла к догадке:- Если на ночь звёзды зажигают, значит это кому-то очень нужно!

Не подходящим для выяснений личных вкусов были место и время! А белое сухое вино оказалось тоже завозным - португальским и, следовательно, втридорога. Этим вином запивал я фирменное блюдо – «Пульпа из осьминога», соус к которому готовился в основном из стручкового перца. Толи перец лишил меня вкусовых восприятий, толи прав был комиссар:- наш крымский «Сурож» по 20 копеечек за пивную кружку нисколечко не уступает дорогому «заморскому квасу».
Даже по таллинским меркам варьете закруглялось рано. Под занавес выплыла к роялю чернокожая глыба женского рода и густым контральто исполнила несколько зажигательных мотивов, а закончила гимном Канарских островов – «Вива Гран-Канария». При первых звуках гимна все встали. Зажглось освещение и ярче люстр засверкали драгоценности на разодетых в вечерние платья дамах.
Мануэло пояснил:- дамы в драгоценностях и господа в смокингах – гости известного миллиардера и греческого судовладельца Онасиса – теперешнего толи мужа, толи «бой френда» вдовы президента США. Его яхту вы могли видеть стоящей на якоре в аванпорту. Сегодня гости ужинали на берегу и поэтому ужин пассажиров яхты, будет вылит за борт, а изысканные блюда послужат подкормкой для рыбы. Местные любители рыболовы с рассветом будут по корме у яхты таскать на крючок отменные уловы. Повторяется такое много раз к ряду, потому как рыбы, как и люди, склонны привыкать к обычаям.

Мануэло и, примкнувшие к нам два его приятеля по окончанию программы варьете не только доставили нас к борту судна, но и проводили до самых коек. - Русская водка и томатный сок?!- заглянув в капитанский холодильник, заметил Мануэло. - Что ещё нужно шестерым холостым сеньорам? Надеюсь, никто не откажется освежиться коктейлем «Кровавая Мэри?»- и фирмач принялся за коктейль с мастерством завзятого бармена. «Дед» от таких предложений никогда не отказывался. Через пару минут он вернулся с тушкой копчёного тунца, а комиссар подбросил в капитанскую каюту аккордеон и гитару. Уроженцы Канарских островов очень музыкальны и их хлебом не корми, а дай в руки гитару. Трио амиго, поощряемые нашими разомлевшими физиономиями, добавили громкости и до рассвета из распахнутых иллюминаторов капитанской каюты лились мелодии из популярных партий Леонковало, Кальмана, Оффенбаха. Судя по тому, что ни с соседнего судна, ни из чрева танкера, ни разу не проявилось ни одной заспанной физиономии и не было высказано, ни слова упрёка, т. к. все партии, исполнялись во истину райскими голосами.

Полагая грядущий рабочий день пропавшим, я проспал до полудня. Разбудил меня сигнал подкатившего к борту «Криптона» продуктового фургона. Из его кабины выскочил свеженький как майский огурчик Мануэло. И тут же он не поленился смотаться в сухой трюм. Убедившись, что там чисто, сухо и проветрено, распорядился: - Капитан, организуй выгрузку.
- Эти ребята могут петь, пить и работать совсем как наши - похвалил, вездесущий комиссар. Мануэло догадался, о чём речь, и выдал по-русски: – фирма веников не вяжет!
Последний груз в десять ящиков бренди – оказался презентом капитану «Криптона» от фирмы. Не полагаясь на стойкость судового артельщика с репутацией уже сильно подмоченной сухим вином, презент не стали грузить в продовольственную кладовую, а от пола до подволока десятком ящиков заставили угол в ванной капитана. В ванную заглянул комиссар, потом старпом, потом дед. И ни кто из них не вымолвил ни словечка, а только присвистнул. Такой же была и моя реакция. Господин Случай явно не поскупился. Такого количества спиртного у меня ещё в жизни не бывало и никогда не будет. Что я буду с этим делать? Ста двадцати бутылей бренди должно хватить на всю мою оставшуюся жизнь! Покидая каюту капитана, мечтательно жмурясь, «Дед» высказался:- TERRI - BRENDI - божественный напиток мягонько пьётся. Совсем не то, что FUNDADOR. От того, с утра затылок разваливается. Не унывай, мастер, мы свои люди – поможем!

ЕЩЁ ОДИН СЮРПРИЗ.
Из радиорубки вывалился я в заметно расстроенных чувствах. - Кто тебя так раскочегарил?- заинтересовался комиссар.
– Только, что пообщался с начальником промыслового района. Полчаса зря истратил, отбиваясь от очередного задания. Не помогли ни ссылки на порчу скоропортящихся продуктов в трюме, ни радиограммы от его южного коллеги об ускорении подхода водолея. Ему хоть с… в глаза, он гнёт свое:- Ничего за двое суток не станется с продовольствием. Знаю фирму Мануэло: у него каждый огурчик запаян в целлофане, а помидорчик бланжевой спелости. Картофель, конечно, придется вам перебирать и проветривать. Надеюсь, для мароканских цыплят вы нашли место в морозилке? – Ну, и ладненько! тогда всё в порядке! А добил меня он распоряжением:- На 21-м градусе Северной широты на якоре без лопасти на винте отстаивается БМРТ "Мамин Сибиряк". Отбуксируешь его на рейд Дакара. Там снимешь с него трех пассажиров - матросов для БМРТ "Добролюбов", промышляющий где-то за мысом Доброй Надежды.
Примечание: БМРТ – Большой Морозильный Рыболовный Траулер кормового траления с неограниченным автономным районом плавания. Рыбаки прозвали суда этого типа «Бармалеем». Над выпуском глубоко замороженной продукции и рыбной муки на Бармалее трудилось около сотни человек. По своим мореходным и производственным параметрам, БМРТ оказался непревзойденный конструкцией рыболовного траулера и два десятка лет «Бармалей» главенствовал в судостроительном потоке страны.
- Стоит ли печалиться, погода здесь курортная, с попутным пассатом буксировка не проблема, много времени не отнимет,- пытался подбодрить меня повидавший на своём веку и не такое, бывший отец – командир дизельной подлодки, а теперь наш комиссар.
– Да вовсе не о буксировке речь, а о пассажирах. По мне так лучше уж буксировка по штормовой погоде. Не люблю я чужих глаз на пароходе. По горло сыт я этой публикой ещё со времён работы на плавбазе. Нет хуже бездельника на борту, чем бесцельно слоняющийся пассажир, отвлекающий экипаж от работы. Смотреть на него тошно. Да и других он мутит. Того и гляди бражку заварят, либо среди аборигенов ченджем займутся: «давай махнём шапка на тапка». А какой спрос с пассажира? Подумайте со старпомом, да подберите для них какое-либо занятие: культмассовой работой или самодеятельностью, но "потешьте" лучше вы их, чем они нас. Чует моё сердце, не к добру всё это, намаемся мы с этим «подарочком» А ведь так мечталось об отдыхе.
- Слушай командир, подобные охи-вздохи я уже слышал. Многие мне в эту дуду дудят:- быть рейсу суматошным! Больно уж цифра, выдалась непутёвая! Да зря пугают, я, как моряк, хотя и суеверен, но не до такой степени, чтобы в нумерологию и кабалистику уверовать! Всё это предрассудки рыбацкие, да и только! А тебе, как командиру вовсе не пристало думать о таком,- Расходился наш комиссар, совсем премудрый Фурманов бывало кудахтал, перед комдивом Чапаевым.
- На какую цифирь, ты намекаешь,- навострил ушки мой внутренний голос – Ну-ка, не тяни, выкладывай.
- Да, ты чего? Будто бы и не знаешь. Спрашивается, какой номер нынешнего рейса? Разве не 1/13? Единица обозначает первый рейс в этом году, а знаменатель указывает на тринадцатый рейс по счёту, или "чёртову дюжину?"- постучал по дереву, помянув чёрта, "несуеверный" комиссар. Наконец всё стало на свои места. Читая, рейсовое задание я не обратил внимания на ничего в особенности не говорящие цифры заголовка. Но в подсознании они зацепились и царапались как котята. Со станичного детства был я тоже малость суеверен и, конечно, предпочёл, чтобы вместо № 13, стояла другая цифра.
- Информация об опасности даёт возможность избежать её. Главное в деле кормчего быть вовремя информированным. А теперь надо извлечь из информации пользу!- вспомнились предупреждения, светлой их памяти моих учителей и наставников.
- Комиссар, кто тебе сказал, что в номере рейса содержится, чёртова дюжина? Разъясни этому бездельнику, что номер рейса состоит из суммы двух цифр 1+13=14. И приказываю немедля объявить это по судовой трансляции. Наделил же меня Господь грамотеями! Чему вас только в школе учили? Ладно, поллитровку сухого вина на доли по 200 миллилитров разделить ума не хватает, так ещё с простеньким заданием прибавить единицу к двухзначному числу самостоятельно справиться не умеете!

Проснулся я вместе с экипажем от голоса старпома по судовой трансляции. «Судовое время семь часов. Доброе утро. Танкер "Криптон" в очередном рейсе № 1+13=14 находится в координатах..., следуя в район промысла эстонской флотилии на материковом шельфе у южной оконечности Африки. Команда приглашается на завтрак!». - Так-то будет лучше - сказал я сам себе, намереваясь окунуться в бассейне.


МЕЧТЫ И ПРОЗЫ ЖИЗНИ.
Стих попутный северный пассат. Появились на ночном небе незнакомые созвездия. Настало время любоваться стаями из тысяч летучих рыб. Всю ночь, подобно падающим звёздам затейливыми полосами бороздили они водную гладь, полыхавшую в фосфорном свете планктона. Днём, вспугнутые вышедшими на охоту дельфинами, тунцами, макрелью и другими прожорливыми чудищами, рыбки выскакивали из гребешка волны и парили в воздухе на перепончатых серебристых крылышках прямо, как стрижи за комарами. Этих несчастных созданий, природа наделила деликатесным вкусом, поэтому в воде не было им покоя от морских хищников, а в воздухе их живыми заглатывали прожорливые бакланы. Избежавшая гибели рыбка, как опытный планерист набирает высоту используя силу ветра, делает перед форштевнем полукруг и скользит вниз уже по другому борту судна. Но это не похоже на игру, и название этому зрелищу – жизнь в неприкрытой наготе и борьбе за существование. Мне искренне жаль летучих рыбок. Однако, если разобраться, то и они не ангелы, хотя и с крылышками. В их переполненных желудках скопище мелких ракообразных – калянуса. Этот рачок, как раз и замыкает круговорот в природе, жируя на беззащитном планктоне. Ради добычи ракообразных летучие рыбки и подвергают себя риску быть проглоченными более сильными и проворными в этом похожем на Рай мире. Тут уж налицо наглядное пособие по Дарвину или Спенсеру:- «в борьбе выживает кто сильнее, а в беге кто быстрее».
С наступлением темноты тропической ночи танкер невольно подключается к этой схватке за собственное место в подлунном мире. Выдуманная в детстве сказочка «О золотой рыбке» к утру обернулась суровой прозой. При капитанском обходе с грузовой палубы я подобрал с десяток закостенелых телец: одни совсем маленькие, другие - размером с небольшую речную форель. Созданий, взлетевших в азарте парения выше черты, за которой в сплетении трубопроводов танкера их ждала неминуемая гибель, хватило на завтрак капитана.
- Где вы раздобыли сачок для ловли рыбы?- заинтересовались работницы пищеблока. Пришлось объяснить: участь этих рыбок оказалась неизбежной и предопределённой как и удел:- маленькой, но гордой птички из фильма «Кавказская пленница». Маленькая, но гордая птичка мечтала подняться до самого Солнца, однако, не рассчитав силы, упала на дно глубокого ущелья. Вывод: никогда не уподобляйтесь в полёте собственных фантазий маленькой гордой птичке, а всегда рассчитывайте силы.
Вот и сбылись, но больно прозаичными оказались мечты юности, «подержать за крылышки и опустить во сине море летучую рыбку». На палубу танкера не прекращал проливаться дождь из стай глупеньких рыбок, а для «спасения на водах» не хватало уж сил. Не только с летучими рыбками всё пошло не так, как мечталось, но и с другой мечтой детства:- побывать в порту Зурбаган вовсе не складывалось. Этот порт оказался лишь плодом фантазии писателя-романтика, но расстраиваться по этому поводу было некогда. Его величество Случай расстарался забросить нас в не менее экзотичные места на реальном, а не на выдуманном континенте.
На форсированных оборотах двигателя, как это и положено карете скорой неотложной помощи мчался «Криптон» в ближайший Африканский порт Уолфиш - Бей. Нам было хорошо известно, что в городке нет советского консульства, как нет и ни одного нашего представительства, потому что у нашей страны с Южно Африканской Республикой были разорваны все возможные, а не только дипломатические отношения. Зато в этом городке имелся первоклассный французский госпиталь с современной хирургией, а у нас на борту моряк с острым перитонитом и сопровождающий его врач с Севастопольского траулера.
По левому борту танкера на расстоянии в десяток миль угадывается невидимый в восьмикратный бинокль берег пустыни, а на экране радара порою проявляется прерывистая линия от полосы прибоя. Низкий песчаный берег луч радиолокатора не отражает, и к берегу прижиматься опасно. Глубоко под килём танкера самописец эхолота вырисовывает «горб Земли»- древнее африканское вспучивание земной коры. На этом месте уже пять миллионов лет поднимается материк, а земля наступает на океан, образуя не указанные на карте рифы. Тут сквозь трещины в литосфере из глубин земли пробиваются раскалённые газы, вынося через алмазные трубки драгоценные камешки. «Берегом Скелетов» прозвали моряки растянувшееся на 800 километров побережье пустыни Намиб, а на языке аборигенов этот район зовется «Берегом алмазов и смерти». Огромная территория обнесена колючей проволокой охраняемая вооружённой стражей с боевых вертолётов. Эта земля собственность глобального монополиста по добыче и обработке алмазов компании Де Бирс. Не приведи Господь вляпаться к этим до зубов вооружённым Бармалеям в непрошенные «гости». Ведь предупреждал нас добрый доктор Айболит:- Не ходите детки в Африку… Но вместо детских стишков в голову лезут переделанные строчки из Киплинга:
- День, ночь, день ночь, мы идём вдоль Африки.
- день, ночь – вдоль всё той же Африки…
Уже сотни лет «топчет Африканскую пыль дорожную» солдатский сапог и моего века не хватит, чтобы дождаться пока облако этой пыли уляжется. Много африканской крови и детских слёз еще прольётся прежде, чем «приобщится к цивилизации белого человека» древний континент. О помыслах «носителей демократии и прав человека» с изрядной долей откровенности сознаётся Редьярд Киплинг в стихотворении «Бремя Белых»:
Несите бремя белых,-
И лучших сыновей
На тяжкий труд пошлите
За тридевять морей,
На службу покорённым
Угрюмым племенам,
На службу к полу детям,
А может быть – чертям…
В бухту Китовая «Криптон» влетел не опоздав ни на минуту. Выходит не зря двое суток не выходил из машинного отделения наш «Дедушка».
- Больной в реанимации и его состояние можно назвать удовлетворительным, заверил на приличном русском пожилой врач немец. – По возрасту и знанию русского языка этот немец не иначе, как бывший хирург с восточного фронта – догадался мой внутренний голос. Покачав сединой, врач добавил:- Правильное решение, господин капитан, вы приняли, когда завернули к нам. Живым до порта Кептаун больного вы бы не довезли, всё решало уже несколько часов.

НА КРАЮ ОЙКУМЕНЫ.
В уголке бухты Китовая примостился городок Уолфиш-Бэй, принадлежащий теперешней Намибии, а в те годы пребывал он в протекторате ЮАР. Отстаиваясь у причала порта, за рюмкой «Столичной» сошёлся я с таможенным инспектором порта, конопатым шотландцем Майклом. Уж больно веснушками походил он на бывшего моего школьного корешка – немецкого мальчика Карлушу. Видать, Майкла я зацепил за сокровенное, когда процитировал шотландского поэта Роберта Бёрнса:- Ух, ты, короткая рубашка... В восторге от презента, русского издания избранных стихов любимого поэта, Майкл вылез из-за стола, по-свойски запечатал початую бутылку «Столичной» и, засунув её за пояс, отрезал:- Больше не пьём! Едем ко мне домой обедать. Хочу, чтобы ты познакомился с моим семейством. Он стал звать меня Биллом, и потребовал, чтобы его звали запросто, Мишей.
- Давай плюнем на твои социалистические и на мои либеральные убеждения. О политике ни слова! Скажи своему комиссару, что тебя не будет на судне трое суток: с пятницы до понедельника. Едем на моё ранчо к Жёлтой реке. Там слоны, вытоптав плантацию маиса, (по-нашему кукурузы), устроили подлинный беспредел. Если сумеешь обращаться с винчестером, будет тебе сафари на слона.
Комиссар, был у нас мужик, что надо. Бывший командир подводной лодки, уволенный с военного флота, за то, что на проявленное хамство обозвал придурка - коменданта Кронштадта: - гав... м,- да и ещё - и зас… тым, Максимыч навсегда таким и остался, он говорил только то, что думает. Почесав макушку, комиссар выдал:- знаешь, нам с тобой потом будет не отмыться. Здесь нет ни советского консула, ни торгпреда, чтобы ты мог у них кантоваться трое суток. Ладно, поезжай на сутки, а уж потом подумаем, как брехать в одну дуду по приходу в порт.
Жена оказалась под стать Майклу- очаровательной и приветливой хозяйкой, а парочка юных шотландцев, воспитанные бойскаутами, были моими гидами и помощниками при рыбалке на реке Желтой. Такой рыбалки, мне, заядлому любителю и профессионалу даже и не снилось! Багряный заход солнца за крону тропических деревьев на другом берегу реки. Первобытный костер на этом, нашем, берегу. Запечённая африканская рыба в красной глине на углях костра под шотландское виски, с родным запахом первача, под понятные на любом языке слова песни "Подмосковные вечера", выводимые чистыми детскими голосами навсегда запечатлелись в памяти. Эта ночь на краю Света была явью, а не романтическими фантазиями писателя. Я не могу, и, поэтому не люблю декламировать стихи. На подвиг подвигли меня бойскауты. Больно уж им захотелось услышать, как по-русски звучат английские стихи шотландского поэта:
- Ты свистни – тебя не заставлю я ждать,
- Ты свистни - тебя не заставлю я ждать.
- Пусть будут браниться отец мой и мать,
- Ты свистни – тебя не заставлю я ждать.
Успех оказался полным. Ещё и ещё на бис меня заставили повторить четверостишие. Нелепее места для урока словесности, чем у затухаю¬щего костра, на берегу африканской реки, под созвездием Южного Креста, трудно вообразить. Боюсь, что о таком не могли и думать ни Бёрнс, ни Пушкин, чьи стихи я читал по памяти. Первым на ум пришло заученное в станичной начальной школе: - Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя…
Пацанве, родившейся под африканским солнцем, у края пустыни, даже во сне не видавшим снега, просто обязан был я рассказать о русской зиме. Да разве шершавым языком и заурядными словами, передать Пушкинские очаровательные строки:
- Под голубыми небесами, великолепными коврами,
- Блестя на солнце, снег лежит…
У старшего сына Майкла оказалась феноменальная память и чёткая артику¬ляция русского языка. Он заткнул за пояс мяукающих и не способных произносить шипящих, родителей и братца. Без подсказок, самостоятельно, с чувством, с правильно расставленными ударениями, живо запомнил и повторял четверостишие Александра Сергеевича. Намереваясь составить подстрочник на родном языке, дотошный мальчишка замучил меня своей любознательностью: «What is it? кровля обветшалая и путник запоздалый?» Со своим скудным английским я отбивался, как мог. «Путника запоздалого» сообразил назвать пилигримом, а с остальными синонимами Джо согласился подождать до завтра, чтобы вместе разобраться со словарём.
С углей вечерний бриз сдувал пепел и тогда костёр вспыхивая, освещал посерьёзневшие лица, вслушивающиеся в мой «ржавый» английский. После третьей рюмки «Белой лошади» меня понесло. Неведомо, где хранились, и когда успел набраться я такого запаса английских слов? Расходившись, рассказал я о пращуре поэта, из арапчонка для придворных забав выросшего до инженера - фортификатора и известного генерала Ганнибала. На Вышгороде Таллина сохранился дом начальника артиллерии крепости Ревель, в котором когда-то жил прадед поэта. Проходя мимо, и сняв шляпу, подстраивал я шаг под размер стиха, налегая на строчку: «Здравствуй племя молодое незнакомое»...
Мой язык тем временем продолжал сам по себе заливаться о детстве и юности поэта. О его няне Арине Родионовне – кладезе народных песен и сказаний. О дружбе поэта с Декабристами. О его послании «Во глубину Сибирских руд». О нелепой гибели русского национального поэта в самом расцвете творческих сил от руки чужеземного проходимца, пресыщенного педараста и светского шалопая.
На следующий день из судового бассейна вместо: Хау а ю? Джо продекламировал:- Пока свободою горим, пока сердца для чести живы, Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы!.. Шустрый парнишка уже подыскал стойкого учителя русского языка. Подружившись с комиссаром, он пропадал если не в бассейне, то в каюте первого помощника капитана.
Все оставшиеся дни нашей стоянки в Уолфиш-Бэе, детишки Майкла были участниками проделок молодёжи, коротавшей свободное от вахт время у судового бассейна. Бойскауты шустро подхватила самые обиходные словечки судового жаргона, а Джо на серьёзе заявил, что будет поступать на факультет русской литературы в Гарвардском университете. Родители согласны и дело можно считать решённым. Теперь он не расставался с томиком избранных стихов Пушкина и кратким англо-русским словарём – подарками Максимыча. По этим книжкам Джо закреплял произношение русских букв, суя под нос первому встречному книжку с просьбой прочесть по слогам нужное ему слово.

Хорошо сознавая, что подобного шанса господин Случай мне больше никогда не предоставит, и всё же я не сожалею о несостоявшемся сафари на слонов. Не смотря на свою давнюю любовь к оружию, и общее признание меня, как неплохого стрелка, бившего «влёт» по пустым бутылкам из судовой мелкокалиберки, охота в любом её виде, претила мне как преднамеренное убийство.
Зато общение на дикой, не тронутой цивилизацией природе сближает случайных встречных. Много лет минуло с той поры, но не притупляется моё чувство признательности семейству таможенного инспектора за тот праздник на краю Ойкумены. Правда, такой задушевности, как на дикой природе ни Майкл, ни я не позволяли себе при посторонних. Сказывалась различие в идеологии, сумевшей разделить людей на два противоположных лагеря. В Претории в те годы пребывало в полном здравии, и правило белое правительство апартеида. Кто-то, из беглых нацистов, обосновавшихся в городке, просигналил в столицу донос на таможенного инспектора. У Майкла случились неприятности по службе, о чём он нехотя проговорился. Пришлось мне лично объясниться с эмиграционными властями и, ссылаясь на нормы Международного морского права заявить:- «Криптон» покинет порт лишь после заключения местного хирурга о безопасности морской транспортировки прооперированного им больного матроса

ЗДЕСЬ ПРУССКИЙ ДУХ, ЗДЕСЬ НЕМЦЕМ ПАХНЕТ.
Уолфиш - Бей запомнился хорошо спланированным, маленьким и чистым городком, застроенным коттеджами, спрятавшимися за зеленой оградой палисадников. Пустыня Намиб вплотную прижала городок к надёжно защищённой от океанских волн бухте. Амбулаторной чистотой улиц и двориков Уолфиш-Бей нисколечко не походил на бесшабашный Зурбаган, а тем более, на пропахший колониальным товаром контрабандный Лис, существовавшие лишь в богатом воображении романиста А. Грина. Невыдуманный Уолфиш-Бей пахнул чем-то знакомым с детства и бередил сознание, пока не вспомнил, что подобный мирок знаком мне с довоенной поры и обретался на правом берегу Терека в немецкой колонке.
- Здесь прусский дух, здесь немцем пахнет - на нюх определил и сразу же «ощетинился» мой внутренний голос. И не обманулся, «райский уголок» на краю безжизненной пустыни оказался прибежищем новых колонистов. В скромном парке, разбитом на отвоёванном у песков клочке земли в безоблачное небо уткнулась колона. Эпитафия на немецком языке, выполненная готикой на цоколе колоны гласившая: «Жертвам двух мировых войн. Мы вас никогда не забудем»- окончательно утвердила мои догадки. Я сфотографировался под надписью готикой, а потом ещё разок на скамейке, но с уже другой надписью, но не с меньшей значимостью. На скамейке было выведено, но теперь уже по-английски: "Только для белых!". Вот тебе на! Хорошенькое же сочетание мировоззрений обнаружилось в сонном на вид городке:- апартеид с примесью скорби недобитых наци.
От сухого ветерка пустыни першило в горле и захотелось срочно его промочить. Нам навстречу из бара высыпали подростки. По производимому шуму было ясно: баварским пивом юнгштурмовская компашка загрузилась по самую ватерлинию. Но завидев взрослых, всё стихло. Дурачества прекратились, а белокурые мальчики как по команде преобразились. Вмиг они стали паиньками. Подтянулись, и чуть было не строем, в ногу, молча, отмаршировали прочь. Вот что значит воспитание! Меня так и подмывало рявкнуть в такт их шагам: - Айн, Цвай, Драй! Однако вовремя одумался. Возможно, я ошибся. Быть может детки приучены маршировать теперь под Киплигское - колониальное, рейтарское:
- В ногу, ногу, ногу – мы идём по Африке,
- Сотни ног, обутых в бутцы, топают по Африке,
- Бутцы, бутцы, бутцы топчут пыль дорожную,
- От войны никуда не уйдёшь…
Возможно вместо библии своих отцов - Майн кампф, этим деткам нынче Киплинга на ночь читать положено. Но как бы то ни было, понятно, кем и как воспитаны сынки, сбежавших от Нюрнбергского трибунала папочек, и кого обещано «никогда не забыть».
Зато наша интеллигентная память слабоватой оказалась. Сегодня, у нас молодёжь пичкается версиями о непредосудительной и человеколюбивой сдаче настырным тевтонам «во временное пользование» города на Неве. А фашистского прихвостня и предателя генерала Власова учат почитать как предтечу русской постперестроечной демократии.

УНЕСЁННЫЕ ВЕТРОМ.
Вечерком, к концу рабочего дня на борт «Криптона» поднимался гость старпома и его земляк – пожилой эстонец, с острова Сааремаа. Большими кружками земляки пили чёрный кофе, коротая часы до полуночи в дружеской беседе. В ожидании очередного визита, старпом посетовал: - Жаль старика. Одинокий, оторванный от родины лист, гонимый ветрами военных переделов в Европе. Теперь совсем один остался, и поговорить не с кем. Родной язык стал забывать. Мечтает перед смертью балтийской килечки с ржаным хлебцем откушать. Почесав затылок и решившись на то, зачем пришёл, чиф поинтересовался:- Мастер, не завалялась ли у тебя в холодильнике баночки килек. – Нет проблем. Как же, как же, на подобный случай баночка кильки, а к ней и «пузырь» с «Виру Валга» припасены. Вспомни, Артурович, я и сам давеча убедился, каково это услышать на чужбине пару слов на родном языке.
А случилось это при первом заходе танкера в Пуэрт-Нуар. «Криптону» отвели место за кормой громадного сухогруза приписанного к Панаме. В чрево панамца лилась вода из двух колонок. Нам же достался лишь один, самый последний на причале гидрант. Судя по немощной струйке, этот гидрант из-за старческого возраста страдал аденомой предстательной железы. Понятно, дело гиблое! Мы оказались обреченными плескать воду до скончания века. А тем временем под африканским солнцем наши рыбаки усыхают от жажды. Засунув за пазуху пузырь бренди, (и «за бугром» это расхожая валюта) карабкаюсь по длинному и крутому трапу на борт панамца. Смуглый, горбоносый капитан на первый взгляд показался мне, толи мексиканцем, толи пуэрториканцем. Не растягивая бодяги, выставляю на капитанский стол презент и напрямую задаю вопрос:- Не будет ли столь любезен капитан, чтобы уступить нам на пару суток водоразборные колонки вместе со своими шлангами во временное пользование?
Капитан, принятый мною за потомка инков, отвечает с приятным кавказским акцентом, при этом в одесской манере, то есть встречным вопросом на вопрос. - На каком ещё языке ты можешь говорыть? Я знал парочку слов по-немецки, но его это не устроило. С пристрастием и со знакомым акцентом капитан продолжал гнуть своё:- На каком ещё языке ты можешь говорыть?! Наконец, меня осенило. Хотя и с проседью на висках, но тогда был я ещё брюнетом, а усы мои оставались черными как смоль. Бывало, на Батумских улицах незнакомцы обращались ко мне по-аджарски. Когда же честно признавался:- не понимаю,- меня долго и горячо в чём-то убеждали. Лишь удостоверившись, что дело гиблое, сплюнув, отходили прочь, бросив в лицо по-русски:- Кончай прыдурятся засранэц! В человеческом мозгу, как на чердаке старого дома, хранится масса выброшенных за ненадобностью вещей. И если порыться в хламе школьных знаний, ненужного и позабытого когда-то вычитанного, или просто слышанного, можно случайно натолкнуться на искомое: слово, лицо или впечатление.
- Ну, ну, давай. Давай - понукал меня капитан. Он по моим глазам понял, что мы на правильном пути. И всколыхнулось в памяти искомое слово - "Цхали"- вода. А за ней и другие грузинские слова:- Гамарджоба - здравствуй! Геноцвали - дорогой. Кацо - товарищ. В такой последовательности и были выданы три знакомых слова. К ним я добавил по-русски, акцентируя на последнем слове - хочу ЦХАЛИ.
- Повтори, пожалуйста!- выдохнул капитан. Мы окончательно перешли на «ты», и до рассвета пили отвратительное пуэрториканское бренди. Илларион оказался выходцем из Батуми. Младенцем на руках родителей бежал от вступившей в Грузию Красной Армии. Зато теперь подавай ему всё, что видел и знаешь о жизни на его солнечной родине. Рассказал ему о своей дружбе с Михо из Михенджаури, о "дэдушке" Михо и о жене Михо – красавице, отличнице, ударнице и комсомолке Нино. Честно признался, почему не довелось накрыть ей белой скатертью для нас мужчин стол под старой чинарой.
Без песен не бывает грузинских застолий. И чтобы не нарушать древних законов, мы дуэтом исполнили печальную песню про Сулико. Илларион пел на языке оригинала, а я на русском, и казалось, что мы знакомы уже сотню лет. Когда мы замолкали, Илларион просил:- Повторы, пожалуйста, три слова, давно их нэ слышал!
Для поддержания разговора, пришлось рассказать и о своём друге детства Илюше Чиквеладзе. Его отец был не только грузин, но и сапожник и, вероятно, поэтому выпить любил вдвойне. И как истинный грузин, выпив, хотел песен в компании. За компанию пел и я с Ильюхой. Старый Чиквеладзе плохо соображал по-русски, а малость перебрав, вообще забывал слова. Пользуясь этим, мы горланили на русском, вместо слов:- Я могилу милой искал, Но, найти её нелегко... был кощунственно переиначенный куплет:
Я могилу милой копал,
но могилу рыть нелегко,
долго я томился и страдал,
но зато зарыл глубоко.
Старый грузин вытирал слёзы и, одаривая нас рублём, отпускал с миром.
Любимой книжкой Ильюхи была поэма «Витязь в тигровой шкуре». Илларион окончательно растрогался, когда я выудил из памяти известный афоризм Шота Руставели:- Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны… Он всё наливал и наливал. Говорил очень мудрые и проникновенные тосты, и мы пили за Грузию, пили за её народ, пили за русский народ, пили за мир и дружбу во всём мире, всех тостов уже и не упомнить… А вода всё текла в наши ёмкости в три шланга, два из которых принадлежали Панаме. Их давно перетащили на "Криптон" сами панамцы. Вот, что значат три слова на родном языке для человека "Унесённого ветром".

НЕ ЗАКАЗЫВАЛИ ЛИ ВЫ СЛУЧАЙНО ТАНКОВ?
До рассвета засиделись мы с Илларионом. Поэтому перед обедом я ещё отмокал в ванне с прохладной океанской водицей, когда объявился второй штурман с известием. - У чёрной «Волги» ожидают капитана какие-то хмыри из советского посольства.
Третий советник посольства в Браззавиле представил своего попутчика, назвавшегося лаконично и запанибрата - Вася. Даже знакомясь, он не снял тёмных очков и старался держаться в тени пальмы. - Шпион, явно дело шпион – догадался мой внутренний голос. - Вся Африка кишит шпионами: русскими, французами, немцами, китайцами… "Корпус мира" нагло старается залезть прямиком в душу нацменьшинств экипажа, а японцы в машинное отделение. Вчера переодетый в робу японского рыбака офицер, чуть в обморок не грохнулся, увидев у нас на вспомогательном двигателе бирку с адресом нового машиностроительного завода в Хабаровске. Советник, в необычном для подобного чиновника просительном тоне поинтересовался, могу ли я лишь на одну ночь приютить его хорошего знакомого. - К сожалению, гостевая каюта занята троицей пассажиров, списанных с БМРТ за какие-то шалости. Себя ведут они как бывалые контрабандисты, и койку в этой компанией я не смею предложить. Вожу их уже больше месяца и жду не дождусь когда избавлюсь. Если гостя устроит диван в моей каюте, милости просим!- обрисовал я обстановку. - Да мы на диван только и рассчитывали. Вот и ладненько - хлопнул меня по плечу советник.
– Извините, дела - и умотал на чёрной «Волге».
На полдник у нас были кальмары в майонезе и кофе со сгущенным молоком вместо сливок. От кофе в кают-компанию я отказался, и чтобы меньше светить гостя, сам принёс с камбуза полную супницу даров моря. Наконец «Вася» снял очки и удивил невыразительной тусклостью глаз. – А ведь он тоже с отменного будуна!- мелькнуло озарение. Рыбак рыбака, видит издалека, вспомнилась поговорка моего однокашника – юнги Юрки. От глаз проницательного гостя не ускользнуло и моё состояние «невесомости», результат дружественного приёма у грузинского капитана. - Клин надобно выбивать клином – одобрительно провозгласил Василий, под капитанскую руку, разливающую бренди.
- "Прозит",- к первой предложил «Вася». По второй мы приняли под другой тост - "На здрав". - Значит после Скандинавии, пил с "братушками" на Балканах, продолжал вычислять я гостя. – Мне этого бугая не перепить, да ещё на старые дрожжи. Надобно бы половинить и пропускать выпивку,- задался я программой на сегодняшний вечер. А втыкая в розетку шнур электрочайника, спросил голосом японской горничной, изучившей привычки старого хозяина кабинета, но не успевшей ознакомиться с предпочтениями у только, что состоявшейся дипломатической замены:- Что прикажете господина советника: цай, кофе, или ну их на хрен, подавай коньяк?
- Под такую закуску, мил человек, только и годится что "ну его на хрен!"- хохотнул гость, подливая себе из бутылки и закусывая прямо из супницы ложкой. – Знаю я вас Прибалтов. Изнежились. Уже не можете без своих кофеёв. А я три недели из джунглей не вылазил, на сухом пайке отощал. Эх, теперь бы да в ванночку, обмыться, да на боковую. Завтра мне к 08-00 надобно быть как штык на месте.
- Нет проблем, иду наливать ванну. Тебе как, погорячей или освежительную желаешь?
Постелил гостю, потом себе. Позвонил вахтенному штурману и попросил:- передайте по вахте - разбудить меня в 06-00. Я был уже «в пелёнках», когда вошёл гость, завёрнутый в моё махровое полотенце и последнее, что я услышал от «Васи»:- Александра Васильевич Суворов наказывал чудо-богатырям: «После бани, хоть кальсоны заложи, но рюмку выпей»! В полусне я пробормотал:- Распорядись сам, Василий. За дверью спальни - холодильник, там найдешь выпить и закусить.
В 06-00 я, как штык был уже на ногах. Освежился сам и налив освежительную ванну стал будить гостя. «Вася» оказался в раскладном состоянии. На столе бордель и две пустые бутылки. Всё понятно с моим «Васей», он, как тогда пелось:- будет первым на Луне! Только засунул его в ванну, как разорался УКВ радиоканал:- танкер "Криптон", я турбоход "Ленинский Комсомол". Позовите капитана. Помчался в рубку, а в мозгу мелькнула мыслишка:- кажется это только начало! Толи ещё будет, ой-ёй-ёй!
- "Криптон", я "Ленинский Комсомол", как там Вася?
- Жив, ваш Вася ничего с ним не сделается. Жив.
- Прекратите разговорчики! Отвечайте, как там Вася?
- Да, жив, здоров ваш Вася, только занят утренним туалетом и пока подойти к трубке не может.
- Прекратите разговоры, как там Вася!? – и молчок.
Бегом в каюту. «Вася» дрыхнет, но уже в моей койке. Достал нашатырный спирт. Сую под нос тампон. Тру ладонями уши. Гость глаза открыл, кажется начал соображать. Докладываю ему обстановку:- товарищ капитан первого ранга... - Но «Вася» поправил:- полковник. – Ладно,- говорю, товарищ полковник вставайте, немцы в городе! – Вот падлы, я так и думал - отвечает «Вася», но ноги его не слушаются, и он опять заползает под одеяло.
Выходит не зря в минуты капитанского безделья зачитывался я детективами из судовой библиотечки и восхищался аналитическими построениями героя сериала Штирлица. У меня зреет план, но нет исходных данных, а только догадки. Никакой он не Вася, а "варяжский гость"- купец! Торговца оружием подсунул мне товарищ третий советник посольства.

С благодарностью посвящаю воспоминания о былом своим учителям и наставникам: писателям-маринистам Л. М. Веселову и
Р. Ю. Титову. Без их товарищеского понукания и без их помощи, никогда бы, и ни за какие коврижки не набрался я смелости написать что-либо, более объёмное по содержанию, чем рядовой раппорт капитана за прошедший рейс. Что из этого получилось судить не мне. Всю ответственность за содеянное, возлагаю на своих наставников по перу.

Судьба играет человеком, а человек играет на трубе…
(Козьма Прутков)

ПРИЗКАЗКА…
В те шальные годы предвоенных пятилеток в стране разразился всеобщий культ преклонения перед героями освоения Арктики, а босоногая ватага станичных пятиклашек само собой просто бредила её романтикой. В какой-то мере виною тому оказались популярный фильм «Семеро смелых», с кумиром молодёжи, разбитным и хулиганистым Петром Алениковым, не игравшим, а скорее жившим на экране в роли парня с нашей улицы, да еще зачитанные до дыр повести спецкора К. Диковского о моряках и зимовщиках с полярных станций и, конечно: «Белый клык» и «Белое безмолвие» Джека Лондона. Забытыми оказались в уличных играх Чапаев и Петька, их заменили моряки и бородатые мужчины - зимовщики с острова, заброшенного в Ледовитом океане. А босоногих огольцов и во сне не отпускали полярные принадлежности: унты, парка, шкура белого медведя на полу, и а самое что ни на есть притягательное – винчестер на гвозде у выходных наружу дверей занесённой снегом избушки. Особенно будоражил мальчишеское воображение обычай зимовщика: выходя в полярную ночь по служебной, или иной надобности, он непременно забрасывал винчестер на плечо, не забывая снять его с предохранителя.

На узловой железнодорожной станции Северной Кавказской ж. д. дороги мой отец дежурил радиотелеграфистом. В его аппаратной бывал я частым гостем, иногда по делу, но нередко просто так, чтобы сидя, в сторонке, послушать переливчатые трели морзянки. Однажды, вслушавшись в затухающую дробь аппарата, отец сообщил потрясающую новость. - В далёком Красном море английский сухогруз угодил на рифы, и подаёт сигнал SOS. Эта аббревиатура, как отчаянный призыв – «Спасите наши Души», была хорошо известна босоногой компании, и я тут же вообразил себя на палубу англичанина. Как и положено радисту, я стоял рядом с капитаном на опустевшей палубе, ождая приказа отправить в эфир прощальные слова:- Погибаем, но не сдаёмся!…. Но дальше этого мне больше ни чего путного не придумывалось. Как и положено представителю босоногой кампании, я был убеждён, что уважающие себя капитан и радист обязаны до конца не расставаться с гибнущим судном. Эта неразлучная парочка - люди особого склада, ими за просто так не заделаться, ими надо только уродиться.
Собственных возможностей я не переоценивал, отлично сознавая, что физически слабоват и поэтому в уличном рейтинге первых мест и не пытался занимать. Помня и понимая, что имею врождённую склонность к ленце и большое расположение к препровождению времени с книгой в руках, я поэтому даже в сокровенных мечтах на место капитана ни разу не замахивался. Тем не менее, на своё жизненное предназначение у меня был уже сделан выбор, и когда приставали взрослые, - кем я хочу стать? - Радистом на полярной станции – отвечал я, как давно решенное и не подлежащее сомнению дело.
- Белое безмолвие, белые медведи, буйство белой пурги и одни и те же физиономии быстро наскучат, и ты вскоре запросишься в тепло к нормальным, бритым людям - пытались урезонить мои фантазии друзья отца из его охотничьей компании.
- Радисты всегда и везде будут в надобности – упорствовал я. Когда стану старым и потянет в тепло, устроюсь на корабль, совершающий рейсы в тропики. В свободные часы от радиовахты днями буду любоваться полётом летучих рыб, а ночами звездопадами и зарницами под сенью Южного Креста.
- Ну и ну, - замолкали в раздумье взрослые, видимо расстроившись утерянными возможностями «прожить собственную жизнь красиво».
Фантазиями повидать летучих рыбок заразил босоногую компанию заезжий штурман дальнего плавания. Он проводил свой отпуск рядышком со станичной ватагой, выуживая на поплавок в плавнях Терека осторожного трех килограммового сазана. Огольцы, считая себя достаточно взрослыми, чтобы их развлекали подобными байками, не веря сказочкам, незаметно переглядывались и, перемигиваясь, хихикали в кулак. Вероятно, мы так бы и остались при собственных убеждениях, если бы не «Морские рассказы» Станюковича и повести А. Грина. Оказывается, в тропических водах летучие рыбки и впрямь порхают настолько же обыденно, как станичные стрижи в охоте за мошкарой. Тут уж загорелось желание увидеть этот цирк собственными глазами, подержать за крылышки летучую рыбку и отпустить её «во сине море», как это сделал старик в известной сказочке. Со временем детские фантазии превратились в иллюзии отрочества. В докучливых мечтах видел я себя с матросской трубочкой в зубах. С независимым видом и попыхивая контрабандным табачком, днями я толкался среди шалой морской братии в тавернах Лиса и Зурбагана, а душными ночами любовался созвездием Южного Креста с кромки причала, от которого отчалила в фантастические дали «Бегущая по волнам».
Даже война, дважды, сначала на восток, а затем на запад прокатившаяся через нашу станицу не смогла порушить мои мечты. Всё нежданно сложилось в самом лучшем виде. После семилетки меня приняли в речное училище. Учусь на полном государственном обеспечении в славном городе на Волге в элитном училище, выпускающем радиотехников для речного и морского флотов.
- Вот и исполнились мои мечты. В память о погибшем на фронте отце, выучусь и стану радистом – хвастался я в письмах к матери.

Однако оказалось, Его Величество Случай вовсе не желал, чтобы свою принадлежность к интеллигентной морской профессии радиста я всю жизнь подчёркивал закатанными рукавами на белоснежной сорочке. И его Величество распорядилось по-своему. Из училища меня отчислили с убийственной по тем крутым временам характеристикой:- «За хулиганство при интернациональных контактах».
Всё случилось из-за «Сталинграда», учинённого ротой курсантов, над ротой пленных немцев, подошедшей явно не ко времени, и как оказалось тоже на экскурсию в Нижегородский Кремль. Под древними крепостными стенами, у ворот Кремля первокурсники дали свой первый и последний бой, рассеяв строй матёрых вояк, забросав их «подручными средствами с дороги».
А ведь могло бы и не случиться скандалу, не повидай из нас кое-кто и в своё время, как обращались немцы с советскими пленными. Одетые в такого же цвета и покроя форму, конвоиры гнали наших отцов и братьев измождённых, голодных, в рваной одежде, еле передвигавших босые ноги. Гнали в никуда. По бокам процессий, брызжа пеной и хрипя от злобы, рвались с поводков обученные в одном прыжке рвать гениталии и перегрызать горло пленника немецкие овчарки.
Зато сейчас, этих вояк в выстиранных и аккуратно заштопанных мундирах, в начищенных сапогах привёл в культпоход верзила с нашивками фельдфебеля. Привёл один и без охраны, не говоря уже о собаках.
Не видал бы я, как за краюху хлеба пуля конвоира сразила, навечно оставшегося «Неизвестным» красноармейца, вероятно и не было бы и «хулиганства», и не потребовалось возвращать меня на домашнее перевоспитание. А ситуация осложнялось тем, что дома, как такового, у меня уже не было. На радостях, что сын пристоен на полном государственном обеспечении, моя матушка тоже устроила собственную жизнь, вышла замуж и уехала куда-то в Белоруссию, впопыхах позабыв сообщить свой адрес.

Училище не поскупились на бесплатный литер по Волге до самой Астрахани. Выдали и вещевой мешок сухого курсантского пайка на двенадцать суток до конечной цели моего пути - Каспийского моря. По бытовавшим слухам в портах Астрахани и Баку требовались юнги на суда «Касптанкера», и я намеревался обосноваться на одном из них.
Уже подмораживало. Зима по пятам преследовала колёсный пароходик «Добрыня Никитич», а он, кажется, и не торопился на зимовку в астраханском затоне, простаивая по ночам у околицы каждой деревушки. Для ускорения продвижения к тёплому климату, из Казани далее я последовал «зайцем» по железке. «Моя милиция меня берегла», и как злостного безбилетника не один раз снимала с поезда, но проверив документы и зря промурыжив в компании спекулянтов и беспризорников, отпускала с миром. Застрял я лишь на вокзале Ростова - на Дону, где из-за свирепствующей железнодорожной милиции, мне трое суток не удавалось устроиться на скорый поезд Ростов-Баку. Тут-то и почувствовалось, что силенки мои на последнем издыхании. Требовалось срочно вымыться, постираться, избавиться от обязательных при послевоенной разрухе дорожных насекомых, и завалиться на целую ночь в тепле и не на пустой желудок.
Вероятно, этого и ждал господин Случай, чтобы сотворить «обыкновенное чудо». «Чудо» проявилось «голосом с неба!», продребезжав из вокзального репродуктора:- Повторяю, через пять минут с четвёртого пути отправляется пригородный поезд Ростов – Таганрог.
Невозможно предугадать, дальнейшую судьбу недоросля, не случись «ржавого голоса с неба». Заслышав - «Таганрог», сработала реакция:- В Таганрог к тётушке!- перескакивая через платформы уже на бегу соображал я. - Вымоюсь, высплюсь в тепле как белый человек, не вздрагивая от каждого шороха и окрика: «Ваш билет!». Отдохну денёк – два, и снова к морю.
Не на денёк – два, а на два года выпало задержаться мне в Таганроге. Здесь оказался мой дом. И отсюда и началась моя дорога к морю. Спустя пару лет я с энтузиазмом драил палубу буксирного катера «Казбек». Правда, не с интеллигентно закатанными рукавами на белоснежной сорочке, а с закатанными на коленях штанинами брюк из «чёртовой кожи», наследстве таганрогской школы юнг.
Вот и выходит, не случись «хулиганства при международных контактах», стал бы я радиооператором, а со временем возможно и в начальники судовой радиостанции выбился. Оказалось, не Судьба! Провидение или Случай распорядились по-своему, отправив подростка на выучку в руки капитанов из поколения прошедших самую страшную из войн. Как сговорившись, все они принуждали меня - недоросля к знаниям и учёбе. Их заботами и со временем состоялся я как штурман дальнего плавания, а позже, и как капитан-директор.
Учёба, как хроническая болезнь не покидала меня всю жизнь. То была эпоха повальной учёбы. Почти ежегодно судовой комсостав пропускался через какие-либо курсы. Однако, ТАМ-НАВЕРХУ, и этого показалось мало! Поступило указание:- Даёшь диплом о высшем образовании каждому капитану дальнего плавания, выходцу из средней мореходки! Либо ты сегодня же студент-заочник ВУЗа, либо уступи место счастливому обладателю «корочек» инженера-судоводителя. И ни каких тебе скидок, ни на опыт, ни на седину в усах.
В Базе рефрижераторного флота холдинга «Океан» третий год подряд числился я в «безлошадных капитанах», т. к. не было у меня постоянного парохода, а был я тогда резервным, или попросту говоря «подменным» капитаном. Но по этому поводу я не здорово убивался. Если отбросить все сложности привыкания к новому, не досконально изученному судну, да ещё необходимость вживания в коллективы со сложившимися без тебя традициями, то в положении резервного капитана можно найти и положительные качества. При подобной работе не соскучишься от рутины единообразия, а главное подменный капитан находился в благоприятных для заочной учёбы обстоятельствах. Три лета подряд я подменял капитанов-директоров плавбаз на заслуженные отпуска, зато три зимы спокойно просиживал штаны в береговой службе мореплавания, и мог проводить вечера в политехническом институте на консультациях и за лабораторными работами. Все бы ничего, но домашним это изрядно надоело. Пора было и честь знать, и назрела потребность, в кои то годы, смотаться семьёю к тёплому морю.
- Вот столкну «хвосты» за третий курс и возьму учебный отпуск. К учебному добавятся рабочие отпуска за три года и… закачусь я с вами, девоньки, до глубокой осени к Чёрному морю! – соловьём заливался я перед домашними, рисуя перед ними прелести грядущего лета.
Но всё сложилось наперекосяк моим желаниям. Не зря говорят:- «Если хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах!». Служба мореплавания была непреклонна:- либо завтра ты выйдешь в рейс на танкере «Криптон», либо отправляйся в зимние отпуска, чтобы к лету быть готовым на подмены. В глазах начальства всё дело упрощалось тем, что с «Криптоном» я пребывал в старом знакомстве. Пяток тому лет назад мне довелось принимать танкер со строительной верфи в Керчи и год походить на нём капитаном. Поэтому не требовалось разводить бодяги с моей стажировкой дублёром капитана изученного мною судна, а решение конторских флотоводцев невозможно оценить как необоснованное. В провале семейных планов виной мне казался лишь очередной каприз Господина Случая!
Но жена рассудила чисто по-женски:- Стоило капитану «Криптона» подхватить насморк, чтобы, ему как любимцу парткома, тут же устроили путёвку в престижный санаторий. А на таких бесхребетных и смирненьких, только воду и возят - корили меня дома. Против дамской логики не попрёшь, потому что и в самом деле, предстояло мне развозить воду на недавно испех переоборудованном из нефтяного танкера в водолея «Криптоне».
По трапу «Криптона» я поднялся фаталистом, смирившимся с неизбежностью предопределения, и встретил здесь полное понимание. Не один я оказался разобиженным на своеволие фортуны. О превратностях морской жизни и о непредсказуемости в её поворотах, за пять месяцев рейса в избытке было переговорено мною с первым помощником, или помполитом, или комиссаром, назови хоть так, или иначе - не ошибёшься! У Семёна Мурашко на любой случай в запасе был личный оберег:- дабы не навлечь худшего – не бери случившегося на голову, а радуйся и тверди: «что, ни делается – всё к лучшему!». Так по прихоти господина Случая, два фаталиста сошлись на борту одного судна, сработались и по-мужски зауважали один другого.

РЕЙС № 1/13 ТАНКЕРА - ВОДОЛЕЯ «КРИПТОН».
Тремя длинными, душераздирающими гудками рас¬прощались мы с ледоколом. Развернувшись на обрат¬ный курс, ледокол повёл выстроившийся гуськом караван судов на восток в Балтийские порты, а "Криптон" добавив ход до полного вперёд, ринулся на запад, на выход в океан. Прощаясь с зимней и продрогшей Балтикой, я примирился с неизбежным, и в безмятежном виде пытался нарисовать себе предстоящие 135 суток рейса. Уходим мы зимой, а вернёмся в порт загорелыми, отдохнувшими, в разгар короткого Балтийского лета. Да и сам рейс предполагался не как обычный, с несладким рыбацким трудом, а вырисовывался этаким, круизом вокруг двух континентов: Европы и Африки. Мне давненько мечталось о подобном отдыхе т.к. пребывал я в последнем приступе молодости и был изрядно потрёпан рейсами в Северную Атлантику. Успокаивая близких, я твердил то, во что поверил сам: – Развозить и раздавать буду не топливо, а воду, да ещё в благостном субтропическом климате. Разве это работа? Чистой воды санаторий! Чтобы так устроиться, надобно путёвку за полную стоимость покупать, а мне зарплата положена не только в рублях, но и какая-то толика в инвалюте. Задарма напичкаюсь витаминами из цитрусовых и ананасов. Отосплюсь, позагораю и поплещусь в целительных океанских водах не хуже, чем в Ялте или Алупке. Бодрым и отдохнувшим вернусь к началу лета, чтобы до глубокой осени насладиться отпуском.
Спустившись с мостика, и прежде чем убрать со стола в сейф папку с рейсовым заданием, с довольным видом ещё раз перечитал его.
а затем на запад прошедшая катком через нашу землю не смогла порушить детские мечты, и всё для меня сложилось в лучшем виде. После семилетки меня приняли в речное училище. Учусь на полном государственном обеспечении в славном городе на Волге в элитном училище, выпускающем радиотехников для речного и морского флотов. - Вот и исполняются мечты. В память о погибшем на фронте отце выучусь и стану радистом - хвастался я в письмах к матери. Однако оказалось, Его Величество СЛУЧАЙ не желал, чтобы свою принадлежность к интеллигентной морской профессии я подчёркивал закатанными рукавами на белоснежной сорочке. И его Величество распорядилось по-своему. Из училища меня отчислили с убийственной по тем крутым временам характеристикой: - "За хулиганство при интернациональных контактах". А всё случилось из-за "Сталинграда", разгромно учинённого ротой курсантов, роте пленных немцев, подошедшей явно не ко времени, и как оказалось тоже на экскурсию. Под древними крепостными стенами, у ворот Новгородского кремля первокурсники дали свой первый и последний бой, рассеяв строй матёрых вояк, забросав их "подручными средствами с дороги". А ведь могло бы и не случиться скандалу, не повидай кое-кто и в своё время, как обращались наци с советскими пленными. Одетые в такого же цвета и покроя форму, конвоиры гнали наших отцов и братьев измождённых, голодных, в рваной одежде, еле передвигавших босые ноги. Гнали в никуда. По бокам процессий, брызжа пеной и хрипя от злобы, рвались с поводков обученные в одном прыжке рвать гениталии и перегрызать горло пленника немецкие овчарки. Зато сегодня, этих вояк в выстиранных и аккуратно заштопанных мундирах, в начищенных сапогах привёл в культпоход верзила с нашивками фельдфебеля. Привёл один и без охраны, не говоря уже о собаках. Не видать бы как за краюху хлеба пуля сразила, ставшего навечно "Неизвестным" красноармейца, вероятно и не было бы и "хулиганства", и не потребовалось бы возвращать меня на домашнее перевоспитание. Ситуация осложнялось тем, что дома, как такового, у меня уже не было. На радостях, что сын пристоен на полном государственном обеспечении, матушка тоже устроила собственную жизнь, вышла замуж и уехала куда-то в Белоруссию, впопыхах позабыв сообщить свой адрес. Училище не поскупились на бесплатный литер по Волге до самой Астрахани, да ещё на вещевой мешок сухого курсантского пайка на двенадцать суток до конечной цели моего пути - Каспийского моря. По слухам в Астрахани и Баку требовались юнги на суда "Касптанкера", и я намеревался обосноваться на одном из них. Подмораживало, и зима по пятам преследовала колёсный пароходик "Добрыня Никитич", а он и не торопился на зимовку в астраханском затоне и ночами простаивал у околицы каждой деревушки. В целях ускорения продвижения к тёплу, из Казани я последовал "зайцем" по железке. "Моя милиция меня берегла", и как злостного безбилетника снимала с поездов, но проверив документы и зря промурыжив в компании спекулянтов и беспризорников, отпускала с миром. Застрял я лишь на вокзале Ростова на Дону, где из-за свирепствующей милиции, трое суток не удавалось устроиться на скорый поезд Ростов-Баку. Тут-то и почувствовалось, что силенки мои на издыхании. Требовалось срочно вымыться, постираться, избавиться от обязательных при послевоенной разрухе дорожных насекомых, и завалиться на целую ночь в тепле и не на пустой желудок. Кажется, этого и ждал господин СЛУЧАЙ, чтобы сотворить "обыкновенное чудо". Проявившись "голосом с неба!", продребезжал Он из вокзального репродуктора: - Повторяю, через пять минут с четвёртого пути отправляется пригородный поезд Ростов-Таганрог. Невозможно предугадать, судьбу подростка, не случись "ржавого голоса с неба". Заслышав - "Таганрог", сработала реакция: - В Таганрог к тётушке! - перескакивая через платформы уже на бегу соображал я. - Вымоюсь, высплюсь в тепле как белый человек, не вздрагивая от каждого шороха и окрика: "Ваш билет!". Отдохну денёк - два, и снова к морю. Не на денёк-два, а на два года выпало задержаться мне в Таганроге. Здесь оказался мой дом. И отсюда началась дорога к морю. Два года спустя, уже с энтузиазмом я драил палубу буксирного катера "Казбек". Правда, не с интеллигентно закатанными рукавами на белой сорочке, а с закатанными на коленях штанинами брюк из "чёртовой кожи", наследстве таганрогской школы юнг. Вот и выходит, не случись "хулиганства при международных контактах", стал бы я радиооператором, а со временем возможно и в начальники судовой радиостанции выбился. Однако, не СУДЬБА! Провидение или СЛУЧАЙ распорядились по-своему, отправив подростка на выучку в руки капитанов из поколения прошедших самую страшную из войн. Как сговорившись, все они принуждали недоросля к знаниям и учёбе. Их заботами и со временем состоялся я как штурман дальнего плавания, а позже, как капитан-директор. Учёба, как хроническая болезнь не покидала меня всю жизнь. То была эпоха повальной учёбы. Почти ежегодно судовой комсостав пропускался через какие-либо курсы. Однако, ТАМ-НАВЕРХУ, и этого показалось мало! Поступило указание:- Даёшь диплом о высшем образовании каждому капитану дальнего плавания, выходцу из средней мореходки! Либо ты сегодня же студент-заочник ВУЗа, либо уступи место счастливому обладателю "корочек" инженера-судоводителя. И ни каких тебе скидок, ни на опыт, ни на седину в усах. В Базе рефрижераторного флота холдинга "Океан" третий год подряд числился я в "безлошадных капитанах", т. к. не было у меня постоянного парохода, а был я тогда резервным или попросту "подменным" капитаном. По такому поводу я и не здорово убивался. Если отбросить сложности привыкания к новому, не досконально изученному судну, да ещё необходимость вживания в коллективы со сложившимися без тебя традициями, то в положении резервного капитана можно найти и положительные качества. При такой работе не соскучишься от рутины единообразия, а главное подменный капитан находился в благоприятных для заочной учёбы обстоятельствах. Три лета подряд подменял я капитанов-директоров плавбаз на заслуженные отпуска, зато три зимы спокойно просиживал штаны в береговой службе мореплавания, и мог проводить вечера в политехническом институте на консультациях и за лабораторными работами. Все бы ничего, но домашним это изрядно надоело. Пора было и честь знать, и назрела потребность в кои годы смотаться семьёю к тёплому морю. - Вот столкну "хвосты" за третий курс и возьму учебный отпуск. К учебному добавим рабочие отпуска за три года и... закатимся, девоньки, мы до глубокой осени к Чёрному морю! - соловьём заливался я перед домашними, рисуя перед ними прелести грядущего лета. Но всё опять сложилось вопреки моим желаниям. Не зря же говорят: - "Если хочешь рассмешить Бога - расскажи ему о своих планах!". Служба мореплавания оказалась непреклонна: - либо завтра выходи в рейс на танкере "Криптон", либо отправляйся в зимние отпуска, чтобы к лету быть готовым на подмены. С "Криптоном" мы пребывали в старом знакомстве: пяток лет назад я принимал танкер со строительной верфи в Керчи и походил на нём капитаном. Поэтому и не требовалось разводить бодяги с моей стажировкой дублёром капитана уже изученного судна и решение руководства казалось обоснованным. Однако семью из равновесия выводил провал в хорошо просчитанных личных планах. А виной всему опять лишь каприз Господина СЛУЧАЯ! - Стоило капитану "Криптона" подхватить насморк, чтобы, как фавориту парткома, ему тут же устроили путёвку в престижный санаторий. А на таких смиренных, как ты, только воду и возят - корили меня дома. Супротив дамской логики не попрёшь, так как и в самом деле, предстояло мне возить воду на "Криптоне", наспех переоборудованном из нефтяного танкера в водолея. По трапу танкера поднялся я фаталистом, убеждённым в неизбежности предопределения, и тут встретил полное понимание. Не я один был разобижен своеволием фортуны. О превратностях жизни и о непредсказуемости в её поворотах, за пять месяцев рейса в избытке было переговорено со своим первым помощником, или помполитом, или комиссаром, назови как хочешь, не ошибёшься! У Семёна Максимыча М. в запасе был личный оберег: - дабы не навлечь худшего - не бери случившегося на голову, а тверди своё: "что, ни делается - всё к лучшему!", которым он и не замедлил поделиться. Так лишь по прихоти Господина СЛУЧАЯ, два фаталиста сошлись на борту "Криптона", сработались и по-мужски зауважали один другого. РЕЙС N 1/13 ТАНКЕРА "КРИПТОН". Тремя длинными, душераздирающими гудками рас-прощались мы с ледоколом "Киев". Развернувшись на обратный курс, ледокол повёл выстроившийся гуськом караван судов на восток в Балтийские порты, а "Криптон" добавив ход, ринулся на запад, на выход в океан. Прощаясь с зимней и продрогшей Балтикой, я уже примирился с неизбежным, и даже в безмятежном виде рисовал себе предстоящие 135 суток рейса. Уходим мы зимой, а вернёмся в порт уже загорелыми, отдохнувшими и в самый разгар короткого Балтийского лета. Да и рейс предполагался не как обычный, с несладким рыбацким трудом, а вырисовывался этаким, круизом вокруг двух континентов: Европы и Африки. Мне давненько мечталось о подобном отдыхе т.к. пребывал я в последнем приступе молодости и был уже изрядно потрёпан рейсами в Северную Атлантику. Успокаивая близких твердил им то, во что поверил сам: - Раздавать буду не топливо, а воду, да ещё в благостном субтропическом климате. Разве это работа? Чистой воды санаторий! Чтобы так устроиться, положено путёвку покупать, а мне будут зарплату выделять и не только в рублях, но и толику в инвалюте. Напичкаюсь витаминами из цитрусовых и ананасов. Отосплюсь, позагораю и наплещусь в целительных океанских водах не хуже, чем в Ялте или Алупке. Спустившись с мостика, и прежде чем убрать со стола в сейф папку с рейсовым заданием, с удовольствием перечитал его.


Рейсовое задание на рейс 1/13 танкеру "Криптон". Выход в рейс - 10 февраля 1969 года. Доставить в район промысла в ЦВА - аббревиатура от Центральной Восточной Атлантики,- и снабдить промысловые суда 1500 тонн питьевой воды. Принять полный бункер воды в порту Лас-Пальмас или в порту Касабланка и следовать в южное полушарие, в район промысла на африканском шельфе ЮВА - Юго-Восточную Атлантику, где по разнарядке начальника промысла снабжать суда водою. Три захода для забора полного бункера воды планировать на Пуэрт-Нуар (демократическая республика Конго) или другой, ближайший к промыслу иностранных порт, по согласованию с руководством промыслом. По окончанию рейсового задания, на пути следования в Таллинн, планировать трехсуточный отдых экипажа на Канарских островах в порту Лас - Пальмас . Ничто в рейсовом задании не предвещало подвохов, и ничто не связывало здоровой инициативы капитана. И ежику понятно, процесс раздачи воды это не бункеровка судов дизтопливом, значит не предвидится конфликтов с Международной Конвенцией по предотвращению загрязнения моря нефтью и не предвидится никаких фискальных надзоров со стороны прибрежных государств, совсем не так, как бывало на нефтяном танкере. Облетит тебя разок, другой самолёт береговой охраны, убедится в твоей непорочности, и за тобой более никакого сыска. Следи за собою сам, чтобы сослепу, либо по собственной дури, в чужие территориальные воды во время грузовых операций не запереться. Однако не по душе было что-то в рейсовом задании и исподволь настораживало. И о чём-то пытался шепотком предостеречь "внутренний голос". - Тебе только в тёплой конторе диспетчерского управления флотом штаны просиживать,- урезонивал я "внутренний голос",- а не по морям-океанам шастать! В предвкушении встречи с мечтами юности: подивиться на летучих рыбок и созвездие Южного Креста, прогуляться вниз головой по южному полушарию, как это вытворяют наши антиподы, позагорать на золотом песке африканских пляжей, и, наконец, получить из рук Нептуна диплом, удостоверяющий пересечение экватора, тут даже думать не хотелось о выходках Господина СЛУЧАЯ. А тем временем Его Величество продолжал развлекаться, готовя новые сюрпризы. Раздав груз у Марокканского побережья, "Криптон" шёл на бункеровку к Канарским островам, не предполагая, что в Министерстве оставалось только ткнуть пальцем на исполнителя своей задумки. Постановление правительства об утверждении профессионального праздника "Дня Рыбака" ещё не было обнародовано, но в министерстве о нём знали, и готовилось к славной дате. Слухи о том, что в ЦК родной партии озаботились об отрасли народного хозяйства и по примеру шахтёров, металлургов, работников торговли... и т. п., решили подарить рыбакам праздник "День рыбака", давно муссировались на флоте. Однако задумки партии в низы не выбалтывались, и дата нового Всесоюзного праздника так и оставалась законспирированной. СЛУЧАЙ проявил себя в деснице диспетчера министерства, когда его рука, наткнулась на карте мирового океана на флажок с названием "Криптон". Тут же полетела к нам радиограмма-распоряжение: - закупить партию свежих овощей и фруктов для судов, промышлявших на Африканском шельфе от Дакара до мыса Доброй Надежды. Так вместе с известием о заботе духовной, министерство замыслило подать к праздничному столу доказательство заботы и о желудке рыбака. В его уши изрядно нажужжало определение: - путь к сердцу рыбака, как и солдата, прямиком проложен через его желудок. Начальник судовой радиостанции не вылазил из радиорубки. Нас завалили радиограммами с заявками ассортимента и суммы в инвалютных рублях. Как сговорившись, капитаны на эзоповом языке заказывали, писать в накладных поболей овощей и фруктов, а взамен получить энное количество растворимого кофе и консервированных ананасов. Оно и понятно, баночку neskafe и баночку ananas желал бы довезти до берега каждый рыбак, на Родине они считались экзотическим презентом, хотя кофе и консервы как раз и не входили в перечень дозволенных на закупку скоропортящихся продуктов. Меня явно втягивали в конфликт с Уголовным кодексом, уважению к которому с детства привил незабвенный комбинатор - Остап Сулейман Бендер. После суммирования двадцати двух заявок и перевода инвалютных рублей в испанские песеты получалась астрономическая сумма закупок с пятью нулями на конце и стали мерещиться кошмары. Вспомнились прогремевшие по стране показательные процессы по делу о расхитителях валюты в особо крупных размерах. Приговоры были однозначными - расстрел! К тому же у меня с детства были нелады с изредка попадавшими в руки двумя - тремя рублями. А тут 780 тысяч песет! Я стал плохо спать! САНТА - КРУС ДЕ ТЕНЕРИФЕ. Получив солидный заказ, Канарские власти мгновенно откликнулись переадресовкой танкера из Лас - Пальмаса в столичный порт Санта-Крус-де-Тенерифе, где мне не доводилось бывать и куда нас запускали не так уж часто. Как правило, рыбаков принимал провинциальный Лас Пальмас. Столичный лоцман тоже не заставил себя ждать, и танкер сходу поставили к причалу. За гостевым столиком каюты капитана обнаружилась парочка джентльменов: европеец и японец - шипшандлеры из конкурирующих фирм. Цены в прайс-листах обоих почти не разнились, однако у японца образцы были более привлекательные. Хотя рассудок и восставал против дискриминации, но, сердцу не прикажешь, и симпатии склонялись к испанцу, а не к замкнутому и немного чопорному азиату. Мануэло оказался рубахой-парнем. С непосредственностью, похожей на славянскую, он тут же озаботился расстроенным видом капитана. Тут же начистоту выдал свои сомнения в махинациях с заменой овощного ассортимента на кофе в банках. - Никаких проблем. Ты только посредник между фирмой и капитанами траулеров. Твое дело передать их заявки. Фирма сама обязуется озаботиться о выполнении воли клиента. Все продукты погрузятся в расфасованном и упакованном виде с маркировкой адресата. Ты только перевозчик и отвечаешь перед законом за количество мест и целость упаковки. Так делается во всём цивилизованном мире! Моя фирма бережёт лицо и ценит своих клиентов!- развеял все сомнения Мануэло. - Какой презент ты желаешь получить для себя лично? За хлопоты и неудобства, фирма обеспечивает плату твоего интереса в три процента от суммы сделки. - Ни хрена себе. К такому повороту я был не готов. В мореходке этому не учили. И посоветоваться не с кем. Не было ещё на Канарах нашего представительства "Совиспано". Оно появиться позже, и будет официально прикарманивать только "за здорово живешь", половину капитанского презента. В прайс-листе обнаружились очень смешные цены на алкоголь. 750 грамм бренди стоили рубль, и во столько же, оценивалась трехлитровая бутыль испанского муската. - Валяй алкоголь, Мануэло! хорошее бренди и хороший мускат, а в счёт моих трёх процентов, пусть фирма наймёт автобус для выезда экипажа на экскурсию по острову, примечательным местам и музеям. По очереди весь экипаж побывал в музее Колумба, и вволю пообщался с попугаем - долгожителем, пережившим на 500 лет своего коменданте, с плеча которого открыл Америку. Покончив с открытием Америки, какаду - долгожитель благополучно возвратился с докладом о проделанной работе, и теперь остаток своих дней коротает на родине. На высказанные сомнения в достоверности этого мифа, гид музея смеясь ответил: - Хотите, верьте, хотите, нет! Большинство американских туристов предпочитают верить и желают получить на память фотографию с птичкой открывшей Америку на своем плече. Три дня автобус развозил экскурсии на роскошные пляжи, вершину потухшего вулкана, а под занавес, на банановые плантации и хозяйства, выращивающие на гидропонике овощи. Больше смотреть на крошечном острове было нечего. Да и погода соблазняла нежится на шикарном океанском пляже, чтобы себя показать и туристок рассматривать. Под вечер подкатил Мануэло с приглашением в варьете "Фламинго". Я засомневался в правомерности столь позднего схода на берег, так как расписался у агента за соблюдение местного правила: увольнения экипажа на берег только до 20-00. Мануэло не поверил и поднял на смех. Он с польскими и болгарскими рыбаками постоянно имеет дело, а те, гуляют всю ночку до утра. - У меня кузен губернатор Гран-Канарии, если возникнет конфликт, мигом уладим по телефону. Вы собирайтесь, я подожду, - настаивал Мануэло. Варьете "Фламинго" выглядело по высшему классу и оказалось без откровенного стриптиза и американских шуточек с бросанием дамских подвязок в публику. Здесь собиралась мировая элита богатеньких. Старший механик, или же по флотскому прозвищу - "Дед", был ценителем таллинской программы ночного варьете, поэтому начал с критического осмотра по сторонам. Зато после божился, что впредь его на нашу "клубную самодеятельность" и силком не затащат. Помполит, а по подпольному прозвищу попросту "Помпа", пинался под столом ногами: - Командир, посмотри-ка на обезьяну в бриллиантах, что справа от тебя. Меня коробило от пахнувшего солдатчиной - "Командир", но принимая военную привычку комиссара, терпел, хотя и предпочёл бы общепринятое - "Мастер", тогда как от вовсе фамильярного "Кэпа" - меня просто передёргивало. Тем временем на сцене менялись феерические танцы и исполнители, и в недосуг болтать. Одинаковые по росту, фигуркам и мордашкам, будто вылупившиеся их одного инкубатора гёрлз, выдали вошедший в фавору русский танец под французскую песенку "Раз-два-три-Казачёк". В белых шубках боярышень и в белых сапожках смотрелись они лебёдушками, а в зажигательности исполнения не уступали девицам из ансамбля Моисеева. Мануэло шептал в ухо: - Танцевальная группа целиком завезена из Португалии. - И тут же принялся уверять, что в Португалии самые красивые женщины в Мире. Я кивал неопределённо головой лишь бы не ввязываться в споры. А что делать раз не дано было потомку идальго повидать нашу казачку с турецким разрезом голубых глаз и русой косой по самую по... поясницу. Ну не видал он красавиц со славянским носиком и грацией половецкой княжны. Эту смесь кровей породили набеги джигитов по станицам, и ответные казачьи рейды по приграничным аулам во времена, когда лучшим призом для молодца считалось богато украшенное оружие, лихой конь и первая красавица. Кавказская пленница становилась верной женой и хорошей матерью. Деток она награждала оливковым цветом лица и взглядом из-под чёрных бровей, сравнимым с дулом дуэльного пистолета, направленного прямо в ваше сердце.

На подготовку к полугодовому рейсу, контора отвела всего две недели, хотя известно, что сборы в полугодовую экспедицию равносильны хлопотам по ликвидации среднего по размеру домашнего пожара. Собранный с миру по нитке экипаж, должен принять судно от перегонной команды, вскрыть, проверить и сдать на склад ящики с запасными частями на группу из пятёрки судов, закупленные в ГДР. Пломбированными ящиками были забиты трюма и одновременно с их разгрузкой, завозилось и грузилось промысловое вооружение. Регистрировались и раскладывались по местам навигационные пособия на всю Северную Атлантику и прилегающие к ней моря. В нерабочие часы забивали под «завязку» бункер водой, топливом и маслами, проходили мерную милю, определение девиации компаса и радио девиации. Распихивалось по самодельным сусекам сухое продовольствие. Готовили солонину и по флибустьерскому рецепту запечатывали её в бочки. А по варяжскому способу хранения говяжьих туш, натёрли солью парочку и подвесили вялиться на вантах.
За этими сборами нужен хозяйский глаз. Подобную суматоху сборов я уже проходил и был достаточно натаскан, готовя к рейсу "Айсберг" и СРТ-620. На обоих я не только «набил себе руку», но и в прямом смысле сломал ногу.
Как только соорудили на шлюпочной палубе загоны, компания боцманов с трех траулеров отправилась в совхоз, выбирать поросят. К вечеру на шлюпочной палубе уже визжала парочка хрюшек. Увидев и услышав поросят, и убедившись в бесповоротности человеческих решений, Бич загрустил.
Я засиделся за приходно-расходными документами, нуждающимися в неустанном внимании материально-ответственного лица. В открытую дверь каюты зашёл Бич. Положив на мои колени голову, Бич смотрел выразительным, как у близкой женщины, взглядом прямо мне в глаза. Я чесал лобастую голову за ушами, гладил по голове и загривку. Не отводя глаз, Бич жалобно по-бабьи вздыхал и скулил. - Бич, да это что с тобой? Не прихворнул ли? Ан нет, нос у тебя в порядке. В чём дело? Не сразу врубился я в тайны собачьей души. Зато теперь понимаю, что Бич имел намерение сообщить, что принял окончательное решение и тот вечер посвятил прощанию со мною.
К концу дня 7 ноября троица траулеров, прощалась с родным портом тремя длинными и бередящими душу гудками, гуськом двинулась в плохо изведанные в зимний период года воды Северной Атлантики. Бич заметался по палубе, взлетел по трапу на мостик, рычал и скулил, тыкаясь носом в наши колени Необъяснимое поведение собаки действовала на нервы. Когда троица судов прошла траверс Клайпедского маяка, Бич стоял на палубе задрав голову и смотря в глаза людей за окнами рубки, дико по - волчьи выл. Потом взметнулся и, перемахнув через правый фальшборт, бросился в море. Два судовых бинокля не выпускались из рук, пока крошечная собачья фигурка не показалась на пляжной дюне. Отряхнувшись, не оглядываясь Бич затрусил по направлению к порту. Второй помощник капитана, бывший офицер флота шепнул мне: - Не к добру всё это, чиф! На флоте есть примета, если крысы бегут с корабля…
- Это у вас на военном флоте даже крысам ваш бардак не по нутру, а тут другой случай – индивидуальный. Не иначе, как при кораблекрушении в Атлантике у Бича крыша поехала и психика отказывает - перебил я коллегу.
Спустя годы, пережив на своём веку несколько собачьих судеб, сегодня я по полочкам могу разложить смысл давно происшедшего. Я разуверился в утверждениях учёных этологов, упорно доказывающих, что собакой управляют врождённые инстинкты. Подобное скорее можно отнести к отдельным представителям гомо сапиенс, верящих в нелепости. За 16 лет наблюдений за рыжим пуделем у меня утвердилось убеждение о полной рассудочности собачьего поведения. Это доброе и привязанное ко мне создание, хорошо изучило, помнило и могло пользоваться всеми моими слабостями. Для достижения собственной собачьей цели пудель не преминет воспользоваться наглым шантажом и обманом, заранее рассчитав все ходы и варианты за нас обоих.
Уверен, что Бич, избежав гибели и пережив весь ужас собственной незащищённости от разбушевавшихся стихий, был счастлив, что выжил. Вернувшись в родной порт, он решил, что море создано не для собак, и нахождение в нём связано с большим риском для жизни, не говоря уже о кобелином здоровье. Решив навсегда порвать с морем, Бич пошёл на всё, преступив даже определенный Богом завет верности человеку. До какого-то предела он ещё надеялся, что люди одумаются, поймут его и пока не поздно вернутся в мир, в котором всё так прекрасно устроено для жизни.

Спустя ровно половину года к 1 мая СРТ- 4163 вернулся в порт. Клайпеда благоухала распустившейся сиренью и утопала в весенней зелени. Здесь всё осталось так, как будто бы и не было нашего полугодового отсутствия и его никто, вернее почти никто, в городе и не заметил.
После выгрузки СРТ-4163 ошвартовался к шхуне "Штиль", доверчиво прижавшись к ней заматеревшим в океане ободранным и ржавым корпусом. Сойти на берег минуя трап просто невозможно, и здесь я встретил старого друга. Он лежал, распластавшись на свежей подстилке, но не поднял головы и даже не глянул в мою сторону.
- Бич, приятель здорово. Вот и встретились, дружище!
Опустившись на колени, я хотел почесать ему за ухом. Раньше Бич это любил, жмурился от удовольствия и часто дышал. Но теперь, так и не подняв головы, он глухо заворчал. Комок подкатил к моему горлу, когда понял, для Бича я стал чужим! Не приведи Господь, возвратившись к родным берегам, обнаружить, что тот к кому ты привязан, равнодушно от тебя отворачивается. Для моряка, а особенно для «пахаря моря» необходимы "крепкие тылы", когда бесспорна и непреложна уверенность:- на берегу рады твоему возвращению.
И в кают-компании «Штиля» меня тоже не ждали. Не стало Бориса Михайловича Перегудова. Сменились незнакомыми лицами все штурмана и палубная команда. Генрих Павлович замкнулся, заделался молчальником, и, прикладывая платок к глазам, лишь сетовал на врачей запретивших пить кофе. Его прошлый мир из радостей встреч и общения со своими воспитанниками бесповоротно распался. Разъехались и ушли на повышение старые друзья-ученики, заменявшие ему семью. Своим нежданным визитом, я лишь напомнил о былом, о наших прошлогодних "каникулах" и этим расстроил старика. А у него и так бед хватало. Главное не было ясности, что будет с самой баркентиной «Штиль». Толи она пойдёт на капремонт, а толи вообще на списание и на слом, и всё потому, что не уберегла вахта шхуну. Всю ночь в зимний шторм колотилась и тёрлась она о каменный причал и пострадала деревянная обшивка корпуса шхуны.
На следующее утро, в портовом буфете я прихватил колечко ливерной, любимой колбасы Бича. Бич встретил меня у трапа стоя в угрожающей позе и ощеривши пасть, пока не появился вахтенный помощник шхуны со словами:- Бич, пропустить!
Бич уставные обязанности помнил и службу нёс исправно. Взяток не брал, и к любимой колбасе так и не притронулся. А я чувствовал себя в чем-то виноватым, нарушившим какой-то неведомый мне закон, установленный в собачьем мире. Ну а в своём, человеческом мире, будь на то моя воля, возбудил бы я против чиновников, изобретших полугодовые рейсы, судебное дело о превышении власти. Осуждая их судом присяжных, хотелось бы, чтобы заседателями на суде были молодые жены рыбаков, мужья которых находились эти полгода в море. Можно думать, мера наказания была бы вполне справедливой, но не чрезмерно суровой, и обошлось бы без приговора на лишение жизни или изоляция от общества. Сердобольные женщины на такое не способны! Полагаю, что за кастрацию бездушных чиновников проголосовали бы единогласно все двенадцать присяжных заседателей! И без права на апелляцию!

Вот и закончился годичный срок моей командировки в Клайпедское Управление сельдяного лова. Сполна набрал я ценз дальнего плавания и сменил свой рабочий диплом на «корочки штурмана дальнего заплыва». За прошедшие полгода зимняя Атлантика вывернула мои внутренности да так, что невзирая на блага, предлагаемые мне в Управлении: квартиру, новое судно и должность, мне требовалось основательно оклематься, чтобы прийти в себя. Да к тому же я крепко соскучился по Черному морю, и оно не отпускало меня даже во сне, а под мичманкой с «крабом» в моём котелке без перерыва крутился мотивчик:
"Там море Черное, песок и пляж,
Там жизнь привольная чарует нас!"
Нахватавшись сполна прелестей полугодового заточения в тесном железном пространстве среднего траулера заброшенного в зимний океан, молодой организм взбунтовался и заявил:
"Надену шляпу я, махну в Анапу я,
Махну в Анапу я, там жизнь легка"...
Не остановили меня муссируемые в рыбацких кругах слухи о предполагаемых изменениях в режиме труда и отдыха плавсостава. Говорили о том, что проснулись медицина и профсоюз и даже разбудили они аппарат министерства. Теперь по новым санитарным нормам длительность рейса не должна превышать 135 суток, а в случаях большей продолжительности, обязателен плановый заход для отдыха команды в ближайшем иностранном порту. Будут предусмотрены закупки в иностранных портах свежих овощей, фруктов и скоропортящихся продуктов за валюту. Кажется, продумали всё, чтобы разнообразить и улучшить жизнь рыбака, но почему-то в прежнем и несправедливом загоне для рыбака осталось пиво. Пить пиво на судне, так и остаётся предосудительным занятием, хотя на берегу ты можешь хлестать его литровыми кружками даже в общественной бане
Правда, в самом порту Клайпеда с пивом полный порядок. На центральной улице города открыт пивной бар, где к трём сортам пива, можно заказать креветок или порцию копчёной скумбрии. Но зато в Керчи, в отделе "Воды" любого продуктового магазина, либо в палатке на перекрёстке улиц, из бюветов предлагается сухой рислинг по цене два гривенника за кружку. Даже местные матроны утоляют жажду «причащаясь» сухим вином, нисколечко не беспокоясь о своем облике, и что подумают о них в парткоме.
- Всё! С меня хватит! Решено окончательно:- уезжаю!
Покончив со всеми формальностями перевода на прежнее место работы в Керчь, я зашел на кладбище, попрощаться с могилой моего наставника и друга Бориса Михайловича Перегудова.
Он скончался дико, нелепо и в полном одиночестве в парусной мастерской шхуны "Штиль". Ярый ревнитель трезвости, в особенности в среде молодёжи, когда зимней порой обезлюдела шхуна, не вынес он одиночества и запил. Михалыч задохнулся в собственной рвотной массе, выпив перед сном какой-то самопальной дряни. На похоронах была вся контора, плавсостав и мореходное училище. Говорят, что был и Бич.
Разложив на носовом платке шкалик, рюмку и скромную закуску, я было задумался о быстротечности времени и непрочности бытия, когда, вздрогнув от неожиданного шороха, поднял глаза. Рядом сидел Бич. Я обнял его за шею. Горючие струйки безудержно закапали Бичу на голову и засолонели на моих губах.
- Чиф и Бич, Бич и Чиф - друзья. Мы с тобой из одной стаи!- как заклинание шамана непроизвольно шептали губы.

Тот приволок бухточку троса на замену фала, но лезть на мачту не спешил, чистосердечно сославшись на слабость в коленках после вчерашнего хорошего приёма "на грудь". Чтобы не пустить на мачту, набивающихся на подвиги добровольцев из новичков, у меня на это хватило рассудка. Боцман уговаривал дождаться его приятеля дрифтерного мастера:- «тот верхолаз, что надо, ему на мачту сбегать легче, чем два пальца обмочить!» Согласись я с предложением боцмана, и вся жизнь моя сложилось бы иначе. Но моя молодёжная строптивость чаще двигала к действию, чем к раздумью о последствиях. Максимализму молодости претило любое растягивание бодяги, когда всё нутро пело:- Я хочу сегодня, я хочу сейчас. Ко всему надо добавить врожденный шляхетский бзык. Моя тётушка Бронислава, как могла, эти «семейные проявления» одёргивала мудрой польской поговоркой:- Опять эти ссыки, пердыки, играйте музыки, я ваш гость! А здесь и сейчас одернуть эти самые «пердыки» оказалось некому! Они и погнали меня по скобам вверх без страховочного пояса до топа бизань-мачты. Расположившись на высоте, и держа в одной руке конец от бухточки троса, другой я ухватился за сопревший от гари сизальский фал бизани. Ощущения от «растаявшего» в кулаке комка фала незабываемо на всю оставшуюся жизнь. Они до сих пор порой возникают во сне чувством пустоты, за которую я ухватился и зажал в кулаке. Получилось, вместо спасительной опоры пытался я удержаться за жменю воздуха. Ей и оказался равноценен по прочности кусок сопревшего от гари троса. Он оставался зажат в кулаке на всё время моего полёта с высоты второго этажа до палубы ботдека. Находясь в запарке, я справился с болью в "осушенных" падением ступнях, зачем-то отдал ошеломлённому боцману кусочек сопревшего троса и спустился в каюту. К вечеру обе ноги распухли, стало невмоготу и меня забрала неотложка. Рентген показал трещину в голеностопном суставе. Наложили гипс и на прокат выдали мне костыли. А мой врождённый бзык обернулся тем, что на подготовленном к рейсу СРТ-620, вместо меня в экспедицию вышел старший помощник капитана шхуны "Штиль".
В больнице меня навещали Михалыч и Бич… Больше было некому. Все мои однокашники уже облавливали сельдяные стада в океане. Борис Михайлыч меня успокаивал, уверяя:- ломанные в молодости кости заживают без проблем и без следа, как на дворняжке. Он считал решённым моё назначение старпомом на шхуну и обстоятельно вводил меня в курс судовых дел. - На шхуне осталось два помощника. Оба ждут, не дождутся твоей выписки из больницы. И в два голоса уверяют:- береговую вахту можно стоять и на одной ноге. Начитавшись Стивенсона и, опираясь на его авторитет, оба доказывают:- деревянная нога пирата Сильвера не мешала тому управлять шхуной на полном ходу и под всеми парусами. Так что не залёживайся. А за порядок на шхуне не беспокойся. Чем сможем, тем и поможем. Пока всё путём, мы с Бичём будем продолжать приглядывать за порядком на палубе шхуны,- заверил меня Борис Михайлович. Твоё назначение на «Штиль» старшим помощником согласовано с капитаном шхуны Генрихом Павловичем Бютнером. Он супер классный капитан и мужик, что надо.
На следующий день на конторском авто фургончике Б. М. приволок парочку пудов свежих газет и журнальной периодики. Всё это поступило в дар больнице от профсоюза рыбаков. На больничной койке я отсыпался, читал, а временам задумывался. Конечно я искренне зарекался совладать с врожденным бзыком, и клялся впредь прислушиваться к советам подчиненных. - Слава Богу, уже не маленький, дорос и до старпома. Пора бы и научиться справляться с собою, прежде чем наставлять других. Научиться прощать мелкие обиды. Мимо ушей пропускать подначки и колкости, бытующие на флоте. Научиться одергивать зарвавшегося не занудными внушениями и выговорами, а острым флотским словцом.
На подобные размышления подвигли меня беседы с новым другом и наставником Борисом Михайловичем. Мы вечеряли обычно на лавочке в парке, за больничной оградой. Б. М. уверял, что мне крупно повезло, и реалистично, в красках обрисовал все возможные последствия моего полёта с бизань мачты. Стало как-то тоскливо на душе, когда перед глазами возникла картина, к которой обычно приводят падения с высоты:- вплоть до перелома позвоночника и полного паралича. От такой перспективы даже трели Куршских соловьёв показались сродни карканью ворон. До поздней прибалтийской зари продолжались беседы с навидавшимся в жизни всячекое старым морским и мудрым бродягой. Его примеры и притчи из жизни были настолько убедительны, что до седых волос втемяшились в головушку юнца, только начинающего морскую жизнь. На незамысловатых жизненных примерах Б. М. заставил понять и уверовать, что за каждой сухой буквой морских законов, и корявым параграфом правил и предписаний, кроется тысячелетний опыт, ошибки и победы предыдущих поколений. Они написаны кровью и сердцем славных и незабвенных наших предтеч - мореходов! Крайне нелепыми обрисовал Б. М. трагические последствия на море от злоупотребления горячительными напитками. Казалось бы, основательно и хорошо подготовленные, умелые и сработавшиеся экипажи совершали "под кайфом" невероятные глупости, топили непотопляемые суда и тонули сами как котята в луже. Неизвестно почему, но особенно бесконтрольную страсть к алкоголю испытывают те, кому по долгу службы больше всех положено иметь трезвую голову, как раз те, кому доверено управлять людьми, судном и механизмами.
- Водка бела, но красит нос и портит репутацию,- пришли на память мне слова нашего таганрогского авторитета Антона Павловича Чехова. Эта сентенция очень понравилась Б. М., он пообещал подумать в каком бы это виде её можно применить в наглядной агитации. - Хорошо бы,- размышлял он вслух,- написать этот лозунг большими белыми буквами на кумачёвом полотне и вывесить над парадным входом в Управление сельдяного лова. Да только не дадут партийные фарисеи врезать им по мозгам правдой маткой!
Свои житейские истории Б. М. зачастую облекал в форму и подобие евангельской притчи. - Зазимовали мы как-то, затертые льдами в Карском море. Полярная ночь и безделье - не сахар, крепко давят на психику. Вот, и стали зреть в экипаже дурные мыслишки и брожения. Некоторые не в меру начали оттягиваться спиртом. И пошли, поехали скандалы и нарушения... Наш, теперешний - "тишайший капитан"- Генрих Павлович, по молодости бывал излишне крут, да горяч и скор на расправу. Умел держать коллектив на короткой узде! А тут ни гу-гу. Молчит в тряпочку, вроде бы вникает в корень! Его начальники судовых служб рапортами с просьбой наказать своих "особо отличившихся" подчинённых закидали, а он и не торопится с приказами о наказании. Видать запала немцу в душу мудрая русская поговорка:- Всякое г...но должно хорошо прокиснуть, а всякая бумажка должна в меру вылежаться!
Смотришь, через недельку, другую всё прояснилось, да всё стало на свои места: "виновный" в бузе оказался просто спровоцированным вступиться за справедливость, а всё дело оказалось выеденного яйца не стоит! Так оно зачастую и бывает в жизни – заключил Борис Михайлович.
Бич лежал рядышком, и, казалось, вслушивался в наш разговор с полным одобрением. Временами он поднимал голову и смотрел на меня, как бы убеждаясь, что мне всё понятно и со всем здесь сказанным я согласен. Будто бы хотел убедиться:- Ну, что Чиф, секёшь в корень?
Со известным рыбакам Литовской экспедиции псом по кличке Бич я не только близко сошёлся, но и крепко подружился. Вернувшись после гибельного урагана в родной порт, он почему-то не захотел оставаться в штатном расписании СРТ-450, ушедшем в завод на капитальный ремонт, а выбрал сам себе место обитания по соседству с трап - сходней на шхуне "Штиль".
У экипажа шхуны и курсантов Клайпедской мореходки он пользовался заслуженным уважением и воспринимал это как нечто должное и само собой разумеющееся. Он прекрасно вжился в судовой распорядок, чётко соблюдал субординацию, выделяя при этом двух человек на судне: боцмана и старпома. Днями он иногда пропадал, очевидно, выполняя свой кобелиный долг по улучшению породы бездомных портовых бродяг. К спуску флага Бич возвращался на борт шхуны, где его ждали миска с похлёбкой или хороший мосол из судового котла и чистая подстилка у трапа. Уставные обязанности вахтенного у трапа Бич выполнял рьяно. Чужой не мог зайти на судно, пока не появится вахтенный помощник капитана и не произнесёт сакральное для Бича слово:
- Пропустить!
Это настолько разложило вахтенных у трапа, что они позабыли про свои обязанности, хотя "Штиль" стоял прямо под окнами портового надзора. В конце концов, это стало раздражать дежурных портовых надзирателей и визитеров из конторы. В довершение ситуацию обострили и сами остряки из палубной команды шхуны. Спасательный нагрудник, надетый в страшную ночь на Бича, был доставлен с СРТ-450 и хранился рядом с миской и циновкой, как его личные вещи. Бич спасательный нагрудник ценил, очевидно как реликвию. Надо отдать должное, вероятно благодаря спасательному жилету, у Бича не было сломано ни одного ребра при падении на палубу СРТ-450. Бич не противился, когда на него напяливали спасательный жилет, завязывали на башке тесёмки шапки ушанки, а на правую лапу вешали отличительную повязку «Рцы» вахтенного у трапа. В таком виде он с достоинством восседал на виду у береговых зевак. Очевидно так бы продолжалось и дальше, но не дремлющий комитет комсомола порушил идиллию на борту шхуны. Вскоре нарочный высвистал меня в долбанный комитет в разгар рабочего дня. У дверей комитета бросался в глаза "Комсомольский прожектор". Я протиснулся сквозь ржущую толпу и под крупным заголовком "Молния" обнаружил два фото и оба в анфас. На одной Бич в полном облачении вахтенного у трапа, на второй я узнал себя. Под портретом Бича ремарка: "Вахтенный у трапа м/ш "Штиль" по кличке Бич."
Под моей фотографией излагалось более подробно:- Старший помощник капитана м/ш "Штиль"- имярек.. Принял повышенные обязательства в короткие сроки подготовить Бича к несению вахты в качестве помощника капитана шхуны…и ещё какая-то мура, которую я запамятовал.

В ожидании прихода из Германии новенького траулера, на котором я должен был выйти в рейс в первую зимнюю сельдяную и экспериментальную экспедицию, мы с Бичем всё лето прослужили на шхуне. Нельзя сказать, что мы там били баклуши. На борту шхуны курсанты КМУ обучались такелажному и парусному делу, а мы обязаны были следить за судовой службой. Капитан баркинтины Бютнер Генрих Павлович был очень, очень старым и заслуженным морским волком. За участие в освоении Северного морского пути ещё до войны был он награжден редким в те времена орденом Ленина. Кое-кто из его бывших учеников работали в руководстве Управления сельдяного лова и в администрации порта. Но даже они ничего не могли доказать органам, которые, разыскали в Гамбурге родственников Генриха Павловича и сочтя только это за порочащий его криминал, напрочь закрыли ему выход не только в море, но даже на рейд. Этот старый, дряхлый, одинокий и неразговорчивый человек весь рабочий день проводил в дрёме в кресле капитанской каюты, полностью доверяя управление вверенного ему судна своим молодым помощникам. Когда шхуна выходила на парусные учения с курсантами на рейд, Генрих Павлович со скромным чемоданчиком сходил на берег и не спеша следовал в номер гостиницы "Балтия". На рейд шхуну без капитана под ответственность старпома выпускали по специальному разрешению капитана рыбного порта Олега Павловича Чеботнягина.
Спустя моё не более, чем недельное пребывания на шхуне, оказался я в щекотливой ситуации, ставящей под сомнения мои способности кормчего. Ухмыляясь, докладывает судовой плотник:- товарищ старпом, пресная вода на судне кончается. – Что ж, пойду, доложу капитану - отвечаю я. Плотник ещё шире заулыбался, явно предвидя развитие событий наперёд.
- Генрих Павлович, надо бы пресной водички набрать,- вывел я из дрёмы капитана. Услышав ответ не разомкнувшего глаз капитана:- раз надо, то идите,- я понял, что надо идти готовить машину и экипаж к довольно сложной перешвартовке на крошечный причал рыбной базы, у которой через куцую баржу заправлялись водой траулеры. Подготовив машину и палубную команду, я занял место по судовому расписанию на полубаке в ожидании дальнейших указаний с мостика. Пришла очередь удивляться боцману:- Ты чё здесь делаешь, чиф? Что тебе кэп сказал?
- Сказал, хорошо, идите!
- Так, это же он дал тебе добро на перешвартовку, так что пошли, чиф! Уж, коль назвался груздём, полезай в кузов,- помянул Б. М. мне вслед поговорку. Именно так угодил я впервые на «святое» капитанское место на шканцах. И оттуда через жестяной «матюгальник», смахивающий на оцинкованное пожарное ведро, впервые командовал перешвартовкой шхуны. Вот так, примерно такими приёмами приучал нас «молодых, да ранних» к самостоятельности мудрый и «тишайший» капитан Генрих Павлович. Надо отдать должное, меня боцманская команда не подвела, а расстаралась, и не ожидая команд со шканцев, лихо и с умом работала со швартовами. Помогло мне и течение с залива, мягко прислонившее борт шхуны к полу затопленной хилой барже, местечку заправки траулеров водою.

Окрылённый удачей первого опыта, и наперёд догадываясь об реакции капитана, довольно бодро доложил я Генриху Павловичу как приятную новость:- Водичку полностью приняли. Разрешите швартоваться на старое место? Я не стал уточнять, что ситуация несколько изменилась, а диспетчер давая «Добро» на перешвартовку предупредил. – «Ваше место у причала на сутки занял питерский рефрижератор, швартуйтесь к нему вторым корпусом». - Кто ещё помнит шхуну финской постройки с её главным двигателем - незабвенным шведским Болиндером, не сочетавшимся ни с парусностью, ни с инерцией судна, тот мне посочувствует. Главный двигатель шхуны работал от запального шара и поэтому не терпел любой спешки, порой полностью игнорируя нервные перезвоны машинного телеграфа с мостика. До знакомства с болиндером, довелось мне иметь дело лишь с отзывчивым и надежным двигателем "Буккау-Вульф", служившем верой и правдой на рефрижераторе "Айсберг" весь переход от Балтики до Чёрного моря. Здесь же, на шхуне, чтобы реверсировать с переднего на задний ход, после "Стоп машина", надобно поставить машинный телеграф на "Товсь на задний ход". А уж после этого долго слушать через переговорную трубу, как механики гремят ключами и ещё какими-то железками, и перебрасываются упоминаниями чьёй-то матери. Дождавшись, когда с машины отрепетовали, что "дескать, они уже готовы дать задний ход", я поставил телеграф на "Средний назад". Однако сам почувствовал, что здорово припозднился, и было бы вернее дать "Полный назад". Инерция шхуны оказалась более солидной, чем я предполагал и как на беду, за те несколько часов стоянки у баржи, течение в Куршском заливе сменило направление на противоположное. Теперь течение подгоняло и несло шхуну на новенький, белоснежный ленинградский рефрижератор ещё сегодня с любовью подкрашиваемый рукой питерского пижона - старпома. Бугшприт «Штиля» здорово похожий на устремлённую вперед шпагу задиры мушкетера, нацелился прямо на серп и молот на красивой трубе рефрижератора. К счастью на заднем ходу машины корма шхуны стала валиться влево, и бугшприт, сменив направление, покатился вправо, в явном намерении теперь проткнуть брезентовый обвес мостика. Кончилось тем, что смяв леера ограждения крыла мостика, и разодрав на нём брезентовый обвес, мы навалились на кранцы рефрижератора, а нас прижало к его борту течением. Оказывается всё "это невесёлое кино" молча наблюдал через комингс дверей надстройки наш "тишайший капитан". Покончив с заводкой швартовых на берег, и отдышавшись, я приготовился идти с повинной к Генриху Палычу с теплящейся надеждой, что "повинную голову и меч не сечёт". Но к вящему изумлению, тот уже проворно мчался по направлению к конторе капитана порта, размахивая как белым флагом, актом, составленным шустрым питерским старпомом с перечислением повреждений, полученных рефрижератором от безобразных «художеств» шхуны. Минутой позже из дверей конторы вывалилось уже два Павловича: наш - Генрих Павлович, а за ним капитан рыбного порта - Олег Павлович. Они наперегонки ринулись к судну. Моё сердце ёкнуло, ну думаю,- торопятся они за моим рабочим штурманским дипломом, чтобы поскорей завершить его изъятие. К немалому удивлению гром разразился на борту питерского рефрижератора. А "родительской субботы" удосужился не я, а пострадавший - питерский старпом. Все стихло, когда клочки акта, сварганенного питерцем, подхватил между бортами судов весёлый ветер. Возвратившись, Генрих Павлович закрылся в каюте. А я вместе с боцманом и Бичём отправился в припортовой ресторан "Ржавая вилка". Конечно, я так не переживал бы из-за лееров и брезентового обвеса, если мне было бы известно, что ни багаж знаний, вдолбленный в стенах элитной Макаровки, ни солидный капитанский опыт управления шхуной не страхуют от подобных конфузий. Многим судоводителям не был за новость норов шхун финской постройки:- непременно бодать своим бугшпритом самые неординарные сооружения. Не знал тогда я, что главный капитан Эстонской базы океанического лова - Александр Павлович Б. (везло же мне на Павловичей), так тот вообще забодал и увез на своём бугшприте портовый общественный гальюн, что по береговым понятиям попросту соответствует сортиру. Этот афронт стал темой для шуточек во всех кают-компаниях и надолго сделал известным на Балтике имя капитана шхуны. Кроме того эпизод поставил работников порта Ромассааре в крайне неловкое положение. Представьте себе ряд джентльменов с золотыми шевронами на рукавах мундиров, вынужденных неприкрыто от взоров прохожих, "орлами" восседать у самой кромки причала. В сравнении с этим Ромассаровским крутым делом, мой "подвиг" с питерским брезентовым обвесом выглядел детской шалостью.
Преподанный мне урок показал, что финскими шхунами должны управлять настоящие мужчины, обладающие талантом тореадора, могущие справиться с её бодливым норовом, заимствованными у разъяренного быка на корриде.
До глубокой осени Борис Михалыч, я и Бич, добросовестно усердствовали в поддержании распорядка дня соответствующего требованиям учебного судна, а о проделанной работе я ежевечерно докладывал капитану, но мне ни разу не довелось услышать от добрейшего Генриха Павловича ни слова упрека за свои упущения. Правда, за это время я поднаторел в швартовках под дизелем, но управлять шхуной под парусами не брался, предоставив это удовольствие новому второму помощнику капитана - ещё одному выпускнику КМУ того же 1953 года, только из литовской группы курсантов. Вилли Покальникшис с измальства, ещё в доме пионеров нахватался опыта управления парусным шверботом и в дополнение к рабочему диплому ШМП обладал ещё дипломом капитана парусной яхты. Вилли оказался не только безнадежно чокнутым фанатом, ловящим ветер, но и талантливым мастером парусного дела. Что только не вытворял он со шхуной под парусами, не выходя из Куршского залива! Благо, после последнего траулера отправившегося за поиском удачи в океан, рейд рыбного порта был полностью свободен. И мне оставалось только закрывать глаза при лихом повороте оверштаг, когда, казалось, агрессивно выпятившийся бугшприт вот-вот проедется по соснам на берегу Куршской косы. Не по себе мне становилось и при мальчишеских шалостях первокурсников, обвыкших шустро, как мартышки, бегать по вантам и реям бригантины. Ведь ничто, и даже присутствие руководителя практики курсантов не снимало с меня своей меры ответственности за нарушения техники безопасности. Частенько руководитель практики сам хватался рукой за сердце, когда другою шарил в карманах валидол.
С известием, что к концу октября приходят из ГДР три новеньких, с иголочки траулера, а на один из них распределён и я, Михалыч удивил меня своим предложением:- забирай Бича с собою в море, пока он окончательно на берегу не рассобачился. Обращаясь ко мне на людях, Михайлыч употреблял Чиф мэйт, или просто Чиф, хотя я никогда не называл его по должности – боцман, неизменно обращаясь к нему по отчеству - Михалыч.
После пульки в каюте Генриха Павловича, обычно к полуночи, боцман забредал в каюту вахтенного офицера шхуны, чтобы расслабиться и запить чайком кофе, которым его потчевал капитан за карточным столом. Явно лукавя, бурчал он на:- «чёртового немца, отравившего православную душу басурманским пойлом». Я понимал, что это лишь пустое колебание воздуха, что в действительности он очень гордится своей дружбой с капитаном, и подыгрывая ему, предоставлял возможность малость порисоваться. Как бы в ответ на подобную любезность ждал и я от Михалыча похвалы за со знанием дела приготовленный напиток. Раскусив основной секрет его приготовления, заключавшийся в преодолении собственного желания ограничить количество засыпаемой в чайник заварки, я гордился искусством запарки крутого флотского чая. Половина пачки байхового чая № 36 на заварной фаянсовый чайник казалось мне в самый раз, её хватало для всенощного бдения на вахте. Белые ночи и тишина в замершем порту располагали к общению. А для Михалыча главным стимулом было наличие внимательного слушателя.
- Так вот, чиф, ты ещё, извиняюсь, пешком тогда под стол ходил в том 1936 году, когда, как ты изволил выразиться наш "тишайший" Генрих Павлович, бессменно пребывал на мостике лесовоза "Ванцетти". Нескончаемый полярный день позволял денно и нощно вести судно по разводьям во льдах Северного морского пути. В тот год лишь двенадцать из тридцати одного транспорта, следовавших на восток, смогли пройти на Восток сквозным рейсом под проводкой ледоколов. Зато два из них "Ванцетти" (капитан Г. П. Бютнер) и "Искра" (капитан В. Ф. Федотов) следовали самостоятельно, и от Мурманска до бухты Провидения 3221 мили прошли за 38 суток и это с попутными заходами и бункеровками углём. Побив все рекорды по времени, они закончили рейсы без аварий и с полной сохранностью грузов. Вот тогда-то Генрих Павлович и стал кавалером ордена Ленина. А свой первый боевой орден Генрих Павлович получил за доставку в августе 1941 года в Ленинград из Таллинна 2500 раненых на знаменитом пассажирском лайнере турбоэлектроходе "Балтика". Тогда сквозь минное поле "Балтику", или транспорт за номером 509, вели три тральщика в охранении эсминца "Стерегущий". Вскоре головной тральщик подорвался на мине и затонул, а через несколько минут параван "Балтики" подтянул к собственному борту мину. В результате взрыва остановились двигатели, погас свет, нарушилась связь. Судно завалилось на один борт. Капитан Г. П. Бютнер и экипаж лайнера самоотверженно боролись за жизнь корабля, спасая этим и находящихся на борту раненых, и смогли благополучно добраться до Кронштадта. Рядом с капитаном на мостике находилась штурманский ученик, а сегодня известный капитан дальнего плавания в юбке В. Я. Орликова. Встречали "Балтику" в Кронштадте как героев. А растроганный командующий укрепрайоном сказал: "Ваш подвиг, Генрих Павлович, Родина никогда не забудет!"

- Каждый год в газетах к 9 мая пишут: "Никто не забыт, ничто не забыто!" А ведь на самом деле коротка наша память. Сколько одиноких и неприкаянных рассеяно по стране, таких как наш Генрих Палыч, о которых вспоминают только на майских празднованиях. А сколько ещё безымянных могил не отмечено крестами и рассеянных косточек не собрано, а ведь уже восемь лет минуло после нашей Победы. Выходит, позабыли мы - нехристи Божий закон, считавший войну незаконченной, пока не упокоятся с миром косточки всех тех, кто живота своего не пожалел защищая Отчизну.
Не раз слышал я, как начальство уговаривало нашего немца:- Подавай, да подавай документы на персональную пенсию, а остальное, дескать, всё за нами. Знаешь, что он им ответил?
- А на хрена мне ваша персоналка? Суета одна! Денег,- говорит - мне много не надобно. Сами знаете, оставлять их некому, разве что сторожу Пискарёвского кладбища.

Мне один нынешний курсантик как-то высказался: "что это вы, боцман, всё про войну, да про войну. Рассказали бы про японских гейш, вы же бывали там". Слов не нашёл, что недорослю ответить! Вот ты, чиф, грамоте зря что ли обучен, взял бы и прописал про то, что повидал сам в оккупацию, и каков он был "порядок" занесенный в твою станицу "просвещенной Европой". А заодно бы рассказал о том, какие разные бывают немцы.
- Об этом, Борис Михайлович, уже много писано, смогу ли я сказать что-то новое и так, чтобы меня поняли - засомневался я.
- А вот возьми и напиши, про то, что рассказал мне, о рыжем денщике Пауле, вытащившего тебя из беды, как собственного сынишку. И про пердун - обер – лейтенанта напиши, как он первым, сбивая женщин с ног, взапуски устремлялся в бомбоубежище, на бегу испуская "злого духа. И потерев сократовскую лысину, продолжил:- обязательно напомни тем, у кого память закоротило о диких издевательствах фашистов над пленными. Как их гнали, голодных, измождённых, раздетых и босых. Про лай овчарок и лающие команды конвоиров. Как на глазах баб и пацанвы конвоир всадил очередь из шмайсера в пленного парнишку, поднявшего краюшку хлеба. Про школу, превращенную в хлев для армейских битюгов. Про наспех засыпанный ров над полуживыми расстрелянными и про твою повешенную учительницу. Борис Михалыч опять потер лоб и, вздохнув, повторил слова Господни:- "И отомщение аз воздам!" И месть оказалась страшной! С лица земли был стерт Гамбург. «Ланкастеры» и «Летающие крепости» обычной пироксилиновой взрывчатки сбросили столько, что горели не только дома, а сам воздух горел! Ты когда-либо слышал об огненных смерчах и бурях? В те ночи Апокалипсиса почти четверть миллиона жителей города Гамбург превратилось в пепел. Так за грехи отцов расплачиваются их жёны и дети. Вряд ли уцелели в этом аду детишки рыжего Пауля. О Гамбурге союзники не любят вспоминать, хотя пепел Гамбурга и Лейпцига – по сути своей те же Хиросима и Нагасаки, только на западе! Жаль твоего Пауля, видно нормальный был немец, поработай малость над его сознанием и стал бы он таким, как наш Палыч. Но для таких, как он конец войны обернулся новым и диким кошмаром. Так уж повелось на белом свете, за грехи поддонков всегда рассчитываются безвинные.
Время от времени Бич засовывал в открытую настежь дверь каюты любопытную морду, передёргивал лихо заломленным ухом, хмыкал и уходил назад к трапу.
По субботам Михалыч с полудня завсегда был занят на баке шхуны, там судостроители обустроили "без мыла и воды" финскую сауну. В сауне стояла настоящая печурка-каменка, а обшитая досками из лиственных пород дерева парилка, была предназначена только для сухого пара. Здесь мог распоряжаться только один человек – сам боцман. Священнодействуя, он никому не доверял ни уборку, ни топку каменки. Каждый субботний вечер ровно в 18 ч 00 м по судовому времени у трапа шхуны сходились "ясновельможные гости": Александр Яковлевич Попов - начальник Управления сельдяного лова, Исаак Адольфович Дубнов - начальник порта, и Олег Павлович Чеботнягин - капитан порта. Каждый из гостей держал в руках жбанчик с дефицитным для простого городского обывателя "Монастырским" пивом. В коридоре надстройки благоухал копчённый рыбец, иногда угорь, а порою шептались в корзине обложенные крапивой и лопухами живые раки. В каюте капитана булькал и извергал из себя умопомрачительный запах кофе, похожий на реторты алхимика, аппарат. На зеленом сукне стола поджидали компанию две новенькие колоды игральных карт. Бич со всеми картёжниками давно перезнакомился и относился к ним со сдержанным холодком, а угощения принимал с королевской благосклонностью.
В те годы, проточные воды Куршского залива ещё не успела загадить научно-техническая революция, посему и не пресекалось коронное банное действо - купание за бортом. Начальство плюхалось в воду осторожненько с фальшборта шхуны. А тем временем с нока реи фок-мачты стыдил потерявших форму бывших гардемаринов Борис Михайлович, крича: "что салажата, а отсюда прыгнуть - кишка тонка стала!"
Генрих Павлович от сауны далече не выдвигался. Тут же у входа стояли наготове два полных пожарных ведра, и вахтенный матрос, с заметным удовольствием окатывал прохладной водицей громадное, расплывшееся тело капитана.
Потеряв начальственную чинность, компания здорово походила на цыплячий выводок на пикнике, а сам Генрих Павлович на большую, белую наседку, заботливо оберегающую своё семейство. В такие вечера Генрих Павлович молодел, исчезала его неприкаянность одиночества, но воспоминаний о былом он всё же категорически пресекал. Война. Блокадный Ленинград. Пискарёвское кладбище, где упокоилась от блокадного голода и холода его семья, были табу даже для Бориса Михайловича!
Раздобревшее от банного жара руководство, без проволочек, однажды подмахнуло мою заявку на приобретение для судового рабочего яла подвесного мотора "Вихрь". Под мотором ялик сколотил вокруг себя узкий круг фанатов: Б. М. Перегудова, А. Я. Попова, меня и Бича. Правда, шлюпочный мотор Бич недолюбливал. Мотора он всячески сторонился, забиваясь от него на нос шлюпки. Здесь, на самом виду всегда сидел Бич держа нос на ветер. От его монументально неподвижной фигуры так и пёрло честолюбием. Была у Бича такая слабость: любил он помаячить впереди, старался выпятиться и показать себя вожаком всей стаи. Благодаря "Вихрю" наша компания забиралась на десятки километров вверх по заливу, и исследовали большую часть заповедных мест Куршской косы - бывших охотничьих угодий Рейх - маршала Геринга. Высадив меня и Бича на песочек косы и поставив перемёты, рыболовы отходили на веслах в прибрежные камыши и замирали там, с удочками до темноты не проявлялись, явно завороженные игрой поплавков. Бич, мигом взяв след косого, или иной живности, исчезал в кустах. Лай и горестное подвывание подсказывали, что с охотой Бичу, как обычно, не везло. Тем временем из плавунца и валежника я разводил костер. У костра падал изнемогший от гона пёс и, не мигая, глядел прямо в огонь. В его зрачках мелькали отблески костра и какие-то первобытные тени. Усталые веки падали и он на мгновенья засыпал. Во сне Бич вздрагивал, подергивал лапами, на кого-то рычал и тут же просыпался, видимо никак не мог успокоиться после азарта погони. На шампурах шкварчало замаринованное в специях и в сухом вине баранина. Костер вспыхивал от капавшего на угли жира, освещая за моей спиной крону корабельных сосен. Будто вспомнив об обязанностях сторожа Бич по временам вскакивал и ощетинив шерсть рычал в темноту. Можно понять, это зов предков напоминал ему о долге отгонять от костра пещерных тигров, сумчатых волков и прочую первобытную нечисть. В таком случае и в моём разыгравшемся воображении рисовались тени наших предков пристроившиеся у пиршественного костра после удачной охоты на мамонта. Рядом с косматыми, пьяными от обжорства неандертальцами обгладывали кости полудикие полу волки – полу собаки. Видимо тогда, десятки тысяч лет назад, и состоялся первый негласный договор между пращурами собаки и человека. Заключён он был добровольно и без всякого принуждения с той или иной стороны и полностью исключал рабскую зависимость. Как я полагаю, из всех одомашненных животных только собака и кошка никогда не были рабами человека, но только одну собаку можно назвать другом, служащим, подчинённым, но – другом, а не слугой.
– Хорошая собака сама себе выбирает хозяина - и это один из удивительных и непостижимых феноменов,- утверждает именитый этолог Карл Лоренц. В Промысле Божьем был верный расчёт. Привязав к дикарю собаку, Господь дал ему хорошего учителя в бескорыстной и беззаветной дружбе и выручке. Не думаю, что только творчество осмысленного труда сделало человека человеком, роль собаки в процессе развития дикаря в человека разумного неоспорима и, полагаю, когда-нибудь будет серьёзно исследована.
В случае, если в котелке зрела уха, Михалыч непременно напомнит, "посолить уху и не забыть плеснуть в котелок рюмку водки". С рюмки водки юшка приобретёт прозрачность и особую пикантность смешавшись в букете с запахом дымка.
Ранним июльским утром Бич вывел меня к поляне в молодом редколесье ельника. Я даже присел, обалдев от натюрморта созданного природой, и долго любовался, не смея порушить эту красоту. Вся поляна была усеяна семейками молодых, один к одному, как откалиброванных колосовых боровичков с тёмно коричневыми головками на толстеньких ножках. Стащив с себя рубаху, я набрал в неё половину ведра отборных даров леса. Поляну эту я заприметил, но её нахождение затаил, а на допросах с пристрастием молчал как стойкий подпольщик в подвале гестапо. Здесь, на Куршской косе, я навсегда заразился бескровной лесной охотой, и она по сию пору мнится мне в длинных зимних снах. В разгар грибного сезона, на эту поляну вывел я детишек Александра Яковлевича, и детская упоительная радость стала мне драгоценным подарком на всю оставшуюся жизнь! Дети ошалели от восторга, а я растрогался от собственной доброты и произведенного эффекта.
Теперь, когда экипаж яла пополнился юной порослью, взрослые старались не упустить каждый выпавший свободным вечер. Михалыч приучил нас к строгой пунктуальности: собираться в обусловленном месте точно к условленному времени. И никто ни разу не опоздал. Ведь точность – не только вежливость королей, точность – качество, которое должен выработать в себе каждый штурман, жена его, дети его, друзья его...
Быстротечно прибалтийское лето и: "Уж небо осенью дышало, короче становился день", а ночи становились всё длиннее и прохладнее. К концу подходили мои "Клайпедские каникулы", прощание с ними навевало легкую печаль, похожую на сладостную грусть от просмотра шедевра Голливуда - "Римских каникул", созданных прекрасным тандемом из Грегори Пека и Одри Хедборн.
Пришло время расставания со "Штилём" и, ставшими такими близкими мне учителями и наставниками. Я нисколечко не стесняюсь этого затасканного пропагандой слова - наставник. Мне повезло застать в расцвете сил отдельных представителей поколения "из последних могикан" сохранивших за душой идеи девятнадцатого века - всеобщего братства человека. Немногие из них уцелели в огне гражданской бойни, партийных чисток, беспределе Гулага. Много из уже поредевших «могикан» полегли при защите Родины в Отечественную. В живых остались единицы. Так в течение 20 века шло последовательное уничтожение здорового генетического фонда прирождённых последователей альтруизма в России. А на смену им торопились, отсидевшиеся в тылах, прагматики и волюнтаристы - козлы с мышлением сельского секретаря райкома. И как сегодня не вспомнить пройдошливую сметливость и дар предвидения главного шпиона и идеолога холодной войны. Ещё в 1946 году Ален Даллес предсказал гибель нашего государства:- Достаточно внедрить на место генсека КПСС козла - провокатора (известно, что овцы на бойню послушно идут за таким козлом) как коммунистическая партия СССР послушно пойдет за ним в пропасть...

Мы пили крепкое кофе из чудо - кофеварки Генриха Павловича. Настала пора прощаться. Неудобно было первым подать руку уважаемому капитану, и я замялся, не зная как себя вести. Генрих Павлович всё понял: привлёк, обнял и, оттолкнув, перекрестил меня, сложив три пальца по православному обычаю.
Провожая до моей новой каюты на СРТ-4163, Михалыч наставлял:- Не забывайся! Благополучно окончившееся твоё падение с мачты, было чудом предупреждением свыше, и подарком судьбы одновременно. А свой шляхетский бзык забудь и выкинь! И как говорил незабвенный председатель пробирной палатки Козьма Прутков:- "БДИ!" Это, пожалуй, основная заповедь для судоводителя. Постоянно бдеть - первейшая обязанность кормчего, даже когда он не у дел. Посему - БДИ!- всегда!
Специфический и стойкий немецкий запах в каютах новенького траулера Бичу пришёлся не по нутру, и в помещения судна он заходить сразу же отказался. Местом для своего обитания он сам выбрал за траловой лебёдкой, и там я сложил его пожитки: выстиранную подстилку, затасканный спасательный жилет и алюминиевую миску с надписью «БИЧ».

Не пройдет и полгода, как я возвращусь,
Чтобы снова уйти на полгода….
Из песни Высоцкого: «Корабли постоят и ложатся на курс»

БИЧ и ЧИФ. (Рыбацкие байки старого капитана).

Предисловие.
Посвящается памяти моих наставников и учителей - простых тружеников моря, щедро приложивших силы, знания и умение для воспитания из послевоенной шпаны – безотцовщины просто-напросто достойного человека. Это были люди, старавшиеся хорошо делать свою работу по обеспечению страны дешёвым белком, а детей рыбьим жиром. На этих дарах океана было вскормлено три поколения страны, которые вскоре удивят мир своими достижениями в технике, науке и культуре. Океаническое рыболовство дало рыбы стране столько, что из-за дешевизны, та порою не умещалась на столе потребителя и её подчас скармливали скоту и пушному зверю.
Это было время, когда корабли случались деревянными, но люди, плавающие на них, были не из мякины сделаны. Рядом с ними зачастую находились и "братья наши меньшие". Об одном из них, по кличке Бич, и о людях из его окружения - "пахарях моря", мой невыдуманный рассказ.


БИЧ.

Четыре лапы ступают вослед...
(Редьярд Киплинг)

В переносном смысле и при переводе с английского бич это моряк, отставший от судна, либо списанный с него по какой-либо причине, а порой и вовсе без неё. Мало кто из рыбаков Литовской атлантической сельдяной экспедиции мог твердо поручиться, что с ним не приключится такая оказия, и он не окажется на биче. Очевидно поэтому на любом пребывающем в порту траулере, бичу традиционно был обеспечен ночлег и скромное судовое питание по береговой норме. Если рыбак оказывался на биче по уважительной причине, его не обижала и контора, гарантируя выплату 75 % берегового оклада. На эти "бабки" здорово не разгонишься, их хватало лишь на парочку хороших заходов в Клайпедский припортовой ресторан известный под прозвищем "Ржавая вилка". Здесь серьёзного бича всегда привечали, будучи в твёрдой уверенности, что отпущенное ему в кредит окупиться сторицей по возвращению рыбака из экспедиции.
В тот, 1952 год, я ещё протирал штаны за партой Клайпедского мореходного училища, совершенствуя знания, полученные в школе юнг. Поэтому одиссею судового пса по кличке Бич я изначально узнал по отрывочным рассказам старожилов Управления сельдяного лова. А как, и «откуда пошла, есть, и начинала быть» щенячья жизнь со звучной закордонной кличкой – Бич, так и осталось неизвестно, канув в потемках сознания первооткрывателей атлантических экспедиций. Родословная щенка была неизвестна даже ветерану и "историографу" Литовского Управления сельдяного лова – Перегудову Борису Михайловичу. По крайней мере, так утверждал он сам - бывший юнга российского Добровольного флота, переживший три русских революции, красный и белый террор, НЭП, электрофикацию, коллективизацию, индустриализацию и Великую Отечественную войну. Трудно перечислить в каких только морях ни плавал Борис Михалыч, в каких только экзотических портах он ни побывал, и под какими только флагами мира он ни ходил. Таверны, гашиш, гейши, ямайские и кубинские ромы, кальян, финики и рикши всё это перемешалось в его воспоминаниях и будоражило наше юношеское воображение. До зрелых лет в привычке Бориса Михалыча не пропало стремление находиться на острие событий, связанных с ростом и восстановлением в стране морского и промыслового флота. На паях с японскими рыбаками в АКО – Акционерном Камчатском обществе - ловил Михалыч сельдь иваси и дальневосточных крабов. Потом в составе знаменитого на всю страну ЭПРОНА занесло его на поиски золотого клада с «Черного Принца». Экспедиция Подводных Работ Особого Назначения первоначально предназначалась для поиска и подъёма золота, с английского фрегата "Чёрный принц". Фрегат затонул у самого входа в Балаклавскую бухту при неожиданно сорвавшемся шторме 1854 года. По слухам там, на сто метровой глубине вместе с обломками «Чёрного Принца» осталась годичное жалование оккупационной армии англичан в несколько миллионов золотых фунтов стерлингов. Не мог Б. М. не откликнуться и на романтичный призыв времени и расставшись с ЭПРОН ом, быстренько рванул он на противоположный край страны. Здесь вместе со студентами морского техникума, выросшими до нынешних руководителей Управления сельдяного лова, Б. М. осваивал судоходные дороги в паковых льдах Северного морского пути. Всю Отечественную войну Борис Михалыч ходил в ленд-лизовских атлантических караванах, и изрядно наловчился там заделывать пробоины и тушить судовые пожары от зажигательных бомб люфтваффе. После войны он совершает на номерном китобойце рейс в Антарктику и с возвращением успевает попасть в первооткрыватели Атлантической сельдяной экспедиции. Калининградским рыбакам Б. М. известен как боцман шхуны "Юпитер". Целую серию парусно-моторных шхун финской постройки Калининградские рыбаки планировали использовать в Атлантической сельдяной экспедиции как плавучие базы обслуживающие промысловые сейнеры. Однако ни шхуны, ни сейнеры не выдержали буйства Северной Атлантики, а некомпетентный замысел руководства первой экспедиции оказался обречённым на неудачу. Самый заурядный Атлантический шторм выбросил на рифы южного побережья Исландии неповоротливую шхуну вместе со своим слабосильным мотором. Экипаж шхуны «Юпитер» был спасён благодаря самоотверженности боцмана Перегудова. С бухтой каната Михалыч вплавь добрался до берега, чтобы построить канатную дорогу между гибнущим судном и скалистым берегом. Три часа в мокрой одежде, на океанском сквозняке, трудился Борис Михайлович. Он жестоко застудился. Долго болел и лечился по санаториям. Но снова рвался в море. Медицина стояла насмерть, не выпуская его дальше портового рейда. Руководство подобрало для него работу, если и не на морских просторах, но всё же "у моря". Так он стал боцманом и парусных дел мастером на одной из трёх парусно-моторных шхун принадлежащих Клайпедскому Управлению сельдяного лова. Баркентина "Штиль" и её боцман оставались "не у дел" лишь на зиму, когда уходили на классные занятия практиканты - первокурсники местной мореходки. Зато с началом летней практики вокруг боцмана мельтешила пацанва, с которой он проводил время за парусными и такелажными работами. Будущие гардемарины заслушивались байками, на которые был горазд Михалыч. А повидал он немало и был в курсе многих знаменательных событий, отгремевших на родном флоте. Талант рассказчика был у него от Бога. Любил боцман расцветить и приукрасить свои байки и даже приврать малость, «для лучшего складу и интереса для». Именно от Михалыча услышал я занятный рассказ об одиссее судового пса по кличке Бич, и задался целью пересказать, что из него запомнилось, сопроводив давние события собственными впечатлениями по поводу быта и условий жизни рыбацкого люда из окружения Бича.

Глубокая осень 1952 года у побережья Исландии была на редкость благодатной. Погода, даже по Средиземноморским меркам, стояла курортная, впору - бархатный сезон на побережье Адриатики. Сельдь пёрла табунами и прямо в сети! Уловы были знатными и стабильными, до полутоны, а то и боле на сетку. Под живым жваком рыбы и острый глаз не увидит даже ячею сети. На радио летучках, капитаны такие уловы на собственном жаргоне звали "шубой". Если удавалось выбрать такую "шубу" из сотни дрифтерных сетей, траулер за фартовый дрейф забивал оба грузовых трюма бочками сельди, и сверх того заставлял ими всю главную палубу, да ещё оставалось и чем поделиться с товарищами. Рыбаки измотанные круглосуточной выборкой улова даже во сне повторяли механически заученные движения, дёргаясь руками, как бы вытряхивая из сети рыбу. Я всегда поражался выносливости и неприхотливости своих соотечественников. Особенно наглядно выглядели они при сравнениях с иностранными работниками, за которыми довелось понаблюдать при грузовых операциях в заграничных портах. В обязательные, но короткие перерывы в работе докеров, в так называемые "кофе-таймы", не раз удавалось мне сойтись ближе с иноземным пролетариатом.
-Пленти, пленти ворк!,- сидя на люковом закрытии и запивая пуддинг горячим кофе,- много, много работы!,- жаловались на тяжёлый труд английские докеры.
-Муча, муча трабаха!- закатывая глаза, и делая глоток сухого вина после каждой фразы, то же самое вторили им испанские коллеги.
Подобное наблюдалось в разнеженной демократией и трейд - юнионами Европе, а о заморочках с грузчиками в африканских портах, вообще невозможно вспомнить без трепета и содрогания.
Зато от наших многонациональных кадров, жалоб на чрезмерное обилие работы при знатных уловах, ни разу не довелось услышать. Наоборот, богатые уловы у наших рыбаков вызывали неподдельный энтузиазм и подъём духа. Фартовые уловы тащили из-за борта с песней. Хорошо помогала держать рабочий темп традиционная "дубинушка", глушившая даже дикий гогот бакланов, не сумевших поделить рыбу, выпавшую из сетей, и устилающую поверхность моря в пределах видимости глаза.
Чтобы не терять времени на переодевание непростой рыбацкой амуниции, при знатном улове, команда на обед и ужин в столовую не ходила. Оно и понятно. На традиционный ватный костюм, рыбаки напяливали, считавшиеся непромокаемыми, рокон и буксы из пропитанного горячей олифой гремящего как жесть брезента. Потом на нитяные перчатки надевались перчатки из резины, и всё это аккуратно забинтовывалось на запястьях. С зюйдвесткой на голове получался, только без маски, почти космический скафандр! Чтобы обрядиться в наш рыбацкий костюм времени затрачивалось не меньше, чем у средневекового рыцаря на облачение в боевые доспехи. Поэтому мы предпочитали перекусывать тут же на палубе, не раздеваясь и стоя по колено в трепещущемся, ещё живом серебре сельди. Судовой юнга в порядке живой очереди засовывал каждому рот бутерброд «с чем Бог послал», а повар носик полуведёрного чайника с обжигающим кофе. Тем, кто уже причастился кофе, юнга сухими пальцами вставлял в зубы дымящуюся папироску "Беломорканал" ленинградской фабрики имени Урицкого. Сигареты для употребления на палубе траулера не годились, они сразу же расползались от первой же капли из рыбацкого носа.
К исходу дня, к сумеркам наступал переломный момент, когда уставшему экипажу необходимо было обрести второе дыхание. Опытные и заботливые капитаны интуитивно улавливали наступление такого момента, и по судовой трансляции объявлялся "КВАС – ТАЙМ", то есть время испить судового кваса.
От кваса, который заделывал судовой кок на СРТ-4425 я и сейчас бы не отказался, и не променял его на бутылку фирменного Пильзенского пива. Наш кок называл его "Сааремааским квасом". Ингредиенты и секрет своего творчества он бережно хранил и унес с собой, сходя на берег в конце рейса. Заготавливался и хранился этот «квас» в сверкающей белизной берёзовой в сто двадцать литров бочке, любовно и собственноручно подготовленной рыбным мастером. До полного созревания «квас» хранился в тепле камбуза за спиной у кока как минимум две недели. Выхаживался напиток до крепости не менее десяти-двенадцати градусов и после парочки кружек подобного допинга экипаж на глазах оживал и, как правило, его снова потянет на вокал.
Доводилось мне испробовать "кваса" и на других траулерах. Но, "фирма" оказалась явно не та! Самая заурядная брага, отдающая сивухой! За самодеятельность с подобным "квасом" партийный комитет Управления привлекал капитанов к строгой ответственности. При возвращении в родной порт, первым вопросом к капитану со стороны работников парткома был "квасный вопрос", протекающий традиционно в таком ключе:- Допускали ли вы изготовление браги на судне?
- Какой браги?- удивлялся, крепко обиженный капитан. - У нас если и готовили, то только квас на натуральной магазинной мальтозе, да и квас получался так себе.
- Ну, тогда давайте проверим накладные по приходу сахара на судно,- настырничал партком - вот и определим ваш моральный облик, дорогой товарищ капитан.
Этим моральным обликом советского моряка за границей, партийные ханжи вконец заколебали капитанов. О моральном облике нам талдонили на всех сборищах и, порой, совсем не к месту. Лучше попробовали бы сами одеть пропитанные олифой рокон и буксы и высидеть в кресле своего кабинета, не снимая их до конца рабочего дня. А уж после, не смыв ароматов, под прозванием "в здоровом теле - тяжёлый дух", завалиться домой и поговорить с женой об облике моряка за границей.
Для рыбака банный день- праздник, устраиваемый в лучшем случае, раз в десять дней. Пресная вода на промысле была дефицитом, привозной, закупленной за инвалюту в ближайшем зарубежном государстве, и поставлялась она нерегулярно и нормировано.
Бич на свой собачий нюх и напрочь не переносил застарелый людской запах пота и нестиранных портянок, поэтому жилые помещения без нужды не посещал, а обитал на свежем воздухе на шлюпочной палубе, рядом с загоном для двух судовых хрюшек. Таковы были быт и окружение у проводившего очередную полугодовую экспедицию в Атлантическом океане, судового псины с истинно флотским именем – БИЧ.
Погода и промысловая обстановка в том рейсе были на редкость благоприятны для Бича и команды траулера. Это был их последний дрейф с сетями, выбрав которые и сдав на плавбазу палубный груз, они должны были сняться в родной порт со значительным перевыполнением плана добычи, и, следовательно, с достойным всех лишений экипажа заработком!
Бич улавливал приподнятое настроение команды, но ничего не мог с собой поделать. Смутное предчувствие надвигающейся беды бередило собачье сердце и его потянуло на люди. Он совершил то, чего не делал никогда, запросился в рулевую рубку. От охватившей его необъяснимой тоски он искал защиты у человека. Вахтенный штурман потрепал Бича по холке.
- Не грусти Бич, закончим выборку сетей, примем на плавбазе водичку, заодно искупаем и тебя, и досрочно снимемся в родной порт. Там барышни тебя, небось, ждут не дождутся. Да боюсь, не узнают. Ишь, какой гладкий стал! Сам видишь, какой нам под конец рейса фарт подвалил!
Обалдевший от фарта капитан и его команда напрочь забыли чему их учили незабвенной памяти преподаватели морского дела. «Судном, грузом, здоровьем и жизнью экипажа, ты вправе рисковать лишь в случаях необходимости спасения другой человеческой жизни, и то, лишь при уверенности в своих возможностях оказать реальную помощь терпящему бедствие.»
«…- Ни одна тонна рыбы не должна быть выловлена с нарушением требований, обеспечивающих безопасность мореплавания и сохранность жизни людей на море…»- распорядится и в своём несколько запоздавшем приказе министр рыбной промышленности.
Обычно, никто из промысловиков в дополнение к полным трюмам не отказывал себе в удовольствии принять на палубу ещё десяток - полтора десятка тонн сельди, если это позволяла грузовая марка. Судовой документ: "Информация капитану об остойчивости судна" вполне допускает такой вариант загрузки. А практически всё это выглядит одним рядом бочек с сельдью поставленных "на попа" на главной палубе. Остойчивости судна такая загрузка не повредит, а даже принесёт благо. Исчезнет резкая и изнурительная качка, и она станет плавной и размеренной как на круизном лайнере.
Главное условие чтобы при положительной остойчивости судна, не была утоплена грузовая марка, намертво закрепленная на сварке к борту судна. Марка блюдёт минимальную высоту надводного борта судна при плавании и в неспокойном районе земного шара. Она так и называется – "Зимняя грузовая марка для района Северной Атлантики" или ЗСА. Приняв поверху одного, ещё второй ряд бочек, и только по собственной жадности утопив марку ЗСА, понадеявшиеся на авось капитаны, подписали приговоры своим судам.
Хотя синоптики плавбазы "Тунгус" и проморгали надвигающийся шторм, просто невозможно утверждать, что он с подленькой неожиданностью свалился, как снег на голову. На его приближение указывали верные местные признаки: рванные облака на западе горизонта и усиливающаяся мертвая зыбь. Да и барометр показывал полную потерю потенции. Стрелка его свалилась вниз, и по аналогии с часовым циферблатом, показывала на половину шестого. Сила ветра нарастала постепенно и лишь к ночи достигла мощи шторма. А он и не был экстремальным, подобные шторма случаются над Атлантикой даже в летнее время, а зимой частенько дуют целую неделю, порой по два-три, а то и более раза на месяц.
Не на всех траулерах успели убрать улов с палубы в бочки. У тех, кто припозднился, незатаренную сельдь с палубы волна быстренько смыла за борт, и они как облегчившиеся после обжорства утята начали весело выгребать носом против волны и штормового ветра.
Хуже дела обстояли у траулеров, заставивших палубу бочками с засоленной рыбой. Совсем нехорошо у тех, кто установил два ряда бочек и перегрузил этим своё судно. Такой траулер плохо всходил на волну и черпал воду на палубу через притопленные, низкие борта. Вкатившаяся на палубу, волна крушит всё, что попадет ей "под руки". Благо, если разбив все бочки и смыв клёпку от бочек вместе с рыбой она, освободит траулер от "лишнего груза" и вернет ему прежние мореходные качества. Однако трем траулерам основательно не повезло. Не все бочки убрала волна с палубы, часть их бешено подпрыгивая продолжала скакать с борта на борт, круша всё на своём пути, не щадя люков закрывающих трюма.
Один из таких невезучих траулеров принадлежал нашей литовской флотилии. На нём разбушевавшимися бочками разбило люковое закрытие и первый трюм "под завязку" залило морской водой. Судно стало зарываться носом в десяти метровые волны и плохо управлялось. Поняв, что дело "пахнет керосином", капитан дал сигнал бедствия. На аварийном траулере команда собралась на шлюпочной палубе и в рулевой рубке. Все были одеты в спасательные пробковые жилеты, хотя никакой надежды на спасение в такую погоду жилеты и не могли дать. Оказавшийся за бортом человек погибнет от переохлаждения меньше, чем за полчаса. Нашёлся запасной спасательный жилет и для собаки. Бич воспринял одетый на себя жилет как нечто должное и приравнивающее цену его собачей жизни к цене жизни полноправного члена экипажа траулера.
Подошедшие суда осветили прожекторами аварийное судно, удерживались около него, но ничем помочь не могли, кроме передачи по радио очередного доброго совета его капитану.
В те годы рыбаки ещё не ведали о всепогодных надувных спасательных плотах и прочих полезных изобретениях научно- технической революции. Пригодных средств, для снятия людей в штормовую погоду в те годы просто не существовало.
В кромешной тьме, когда бешеный ветер несет морскую воду, сорванную с верхушек волн, прямо в глаза не то, что пригоршнями, а прямо как из ведра, когда твой траулер еле-еле выгребает против волны и ветра своими маломощными тремястами лошадиными силёнками, спасательная операция кажется безумием.
Она и в настоящее время, не всегда под силу даже для современного спасателя- профессионала на специальном судне. Об этом, вероятно, даже и не думал капитан траулера - СРТ- 450 В. И. Михасько. Он просто не мог допустить, чтобы вот так, не за понюх табака, на его глазах погибли двадцать семь его товарищей. Так видимо повелось на белом свете:- каков капитан, таков и экипаж судна. На СРТ-450 все были единодушны и разделяли убеждения своего капитана, взращенные в лучших традициях российского флота:
- Погибай сам, но товарища выручай!
Повторюсь, никаких пригодных спасательных средств у СРТ- 450, как и у, слетевшихся на выручку сотоварищей, не было. Поэтому капитан Михасько предпринял беспрецедентный в морской практике метод снятия людей с гибнущего судна. Искусно маневрируя, он подвёл нос своего судна к корме терпящего бедствие траулера и удерживал между ними минимально возможное расстояние. Временами на волне суда сближались настолько, что избежать навалов судов и скрежета деформированного металла было невозможно. Когда корма терпящего бедствие траулера вздымалась на волне над вдрызг расплющенным носом СТР–450, на его полубак прыгали люди. На брашпиль, шпиль и выступающие стальные конструкции были уложены все судовые матрацы, а поверху надувных буёв наброшена куча мокрых рыболовных сетей. Над ними от борта до борта, как батут в цирке, растянули брезентовое полотно. Тех, у кого не хватало духа прыгнуть в неизвестность, хватал в охапку верзила - повар и метко забрасывал на нос СРТ-450. Последним он забросил Бича, а затем лишь сиганул сам.
Удивительное и не вполне необъяснимое происходило дальше. За гибнущим траулером продолжали наблюдать литовские суда. По их докладу серый атлантический рассвет застал на плаву полностью покинутое и агонизирующее судно. Траулер явно не хотел умирать. Через его борта перекатывались валы, и тогда на виду оставались лишь одна кормовая надстройка и мачты. Но, спустя какое-то время судно опять вставало, как поднимается на четвереньки смертельно раненный, но борющийся за жизнь человек, и отряхивалось от скатывающейся с него воды, чтобы снова упасть между валами. И совсем как человек, уставший бороться за жизнь, траулер, выдохнув воздух, ушёл на дно с вдрызг развороченной кормой вверх. Это произошло тогда, когда, казалось, возникла реальность спасения судна, так как стих ветер и улеглись дикие океанские валы. Тут ещё и ещё раз хочется отдать дань уважения удивительной жизнестойкости среднего рыболовного траулера - СРТ, или как называли его «родители»- немецкие корабелы - Североморского логгера.

ЧИФ.
Рассказ Бориса Михайловича поразил мое юношеское воображение. Мне очень хотелось, но так и не удалось сойтись поближе с легендарным капитаном, хотя и долго ходил по его пятам в конторе, удивляясь заурядной внешности Михасько.
- Мужик, как мужик. Не знал бы, и не подумал, что он способен на такое! А чтобы так, запросто подойти и пожать его руку, духу не хватало. Был я очень молодым, скромным и сознавал сам, что далеко не по возрасту и опыту занимаю должность старшего помощника капитана парусно-моторной шхуны "Штиль", сестричке знаменитой учебной баркентины Таллинского мореходного училища – "Вега".
На "Штиль" я попал вовсе не по доброй воле, а явно по велению господина случая, а быть может и самого Провидения. По окончанию курса мореходки был я направлен старшим помощником к одному из известных капитанов-промысловиков Маркову С. П. на заканчивающий ремонт и готовящийся в рейс СРТ-620. С юношеским энтузиазмом занялся я подготовкой СРТ-620 к выходу в сельдяную экспедицию к побережью Исландии. А наш капитан, как и полагается именитым промысловикам, неизвестно где пропадал днём, а по вечерам "справлял отходную" с друзьями в Клайпедском элитном ресторане "Виктория". Я уже в полной мере и в достатке, успел ознакомиться с экипажем и траулером, но капитану ещё не имел чести быть представленным. На пятые сутки моего самостийного правления судовой службой траулера, во время завтрака по салону пронёсся шёпот.
- Капитан прибыли на судно...
Молча проследовав к раздаточному окну камбуза, капитан осведомился:- Что у нас сегодня на завтрак?
- Каша манная и чай к булке с маслом, бодро отрепетовал кок.
- Кашка манная, кашка овсяная, я заучил это как стихотворение,- обронил капитан, покидая судно.
Снова довелось мне повидать своего капитана спустя парочку дней. Последние денёчки СРТ-620 выстаивал у причала судоремонтного завода. В его днище уже были врезаны вибраторы новенького рыбопоискового эхолота. С нетерпением, со дня на день мы ждали окончания монтажа прибора. Пригрело солнышко и наладилось весеннее утро. Стайка нарядных студенток педагогического института прибыла на экскурсию с целью ознакомления с героическим бытом тружеников моря. Каждой барышне, спускающейся на палубу траулера, я вежливо подавал руку. К моему конфузу нежданно - негаданно на палубе возник капитан. Был он небрит, в неглиже и явно с ночного будуна. Из рваной галоши торчал большой палец босой ноги. Кроме застиранных кальсон с поворозками, завязанными кокетливыми бантиками, и такой же посеревшей от небрежной стирки рубахи на нем больше ничего не было. Заприметив на причале мастеров - монтажников, капитан во всё похмельное горло поинтересовался:- когда, наконец, будет сдан ему в работе эхолот?
Заводских мастеров врасплох не застанешь, у них всегда ответ наготове:- Вот, если сегодня монтажный провод завезут, то завтра и будете прибор в работе принимать. Будем надеяться, что нынче к вечеру и завезут.
- Надеяться, надеяться. Я, тоже на свою задницу понадеялся, хотел пукнуть, да в штаны нас...л! А вы говорите надеяться!- подытожил ситуацию капитан.
- Ой, кто это? Залепетали в переполохе воспитатели юного, доброго, вечного. А я и сам оказался в прострации и от растерянности, не нашёл, что сказать. Лучше было бы соврать, придумав примерно такое:- боцман, мол это! Какой с него спрос, совсем огрубел на палубных работах! А я по наивности и в растерянности брякнул правду матку:- это вам, девоньки, не хухры - мухры, а капитан третьего ранга в отставке, а нынче заслуженный промысловый капитан товарищ Марков. Желание глубже знакомиться с бытом и геройскими трудовыми буднями рыбаков океанического лова тут же пропало и с палубы барышень, как ветром сдуло.
Видимо у капитана СРТ-620 истощились валютные запасы и он остался ночевать на судне. Моя догадка подтвердилась на следующую ночь, когда растолкал меня вахтенный матрос с докладом:- Товарищ старпом, беда. Поросёночка приказано зажарить!
И вправду. По палубе ботдека бродят выпущенные из загона поросята, а за ними с занесёнными наизготовку шкерочными ножами крадутся жуткие тени. Замыкает злодеев моторист с поднятой над головой кувалдой. На вельботе расположился сам капитан и оттуда руководит действиями криминальной группы килеров - самоучек:- Кувалдой, да кувалдой по темечку, а потом ножом по горлу,- как опытный пахан, давал наводку киллерам капитан.
Толи моторист промахнулся, толи поросенок дёрнулся, почуяв неладное, и кувалда угодила где-то у колечка хвоста. Стараясь перекричать поросячий визг, пытался я уговорить сбредившего, от беспрерывного перебора, гурмана совладеть с идеей фикс – устроить закуску из запечённого поросёночка. Слушать меня не желали. А чтобы я угомонился и не возникал более, капитан лишил меня всех уставных полномочий и, отстранив от должности, потребовал немедленно покинуть вверенное ему судно. Исполнить это указание было не под силу, так как стояли мы на якоре в группе судов на внутреннем рейде рыбного порта, а катер будет развозить экипажи лишь с началом рабочего дня. Добираться вплавь до берега я не собирался, а поступил мудро, уединившись в каюте старпома.
Утром всему флоту, и в конторе было уже известно о Вальпургиевой ночи на борту СРТ-620. У нашего борта столпились шлюпки, а в них бездельники с соседних судов обгладывали поросячьи остатки. Меня в приказном порядке сдернули на берег и затаскали по кабинетам Управления:- «где капитан, где поросёнок, где твоя и капитана объяснительные? Расскажи подробности!»
Бывалые капитаны из службы мореплавания, на своём веку повидавшие и не такое, меня утешили:- "Шагай на судно, занимайся делами и готовь траулер к рейсу. А с Марковым и не такое случалось. Побузит малость, а проспавшись, каяться и извиняться будет. Трезвый он милейшей души человек. Да и рыбак он знатный, будет тебе от кого рыбацкого опыта поднабраться". Опытные «флотоводцы» из службы мореплавания помогли мне написать «Правильную объяснительную записку», с печальным для поросёнка концом. - Дескать, в ведро с отходами пищи, служившими кормом для поросят, невзначай попала вилка из нержавеющей стали. Поросёнок вилку по недоразумению и собственной глупости заглотил. Не ожидая смертельного исхода, исходя из милосердия, поросёнка умертвили, и пустили на коллективное питание. Прошу списать с подотчёта судна:
Поросенка - 1 шт.
вилку из нержавейки - 1 шт.
В бухгалтерии похмыкали, но исходя из резолюции главного флотоводца Управления, акт у меня приняли, и поросенка и вилку с подотчёта старпома списали.
Как бы то ни было, с заданием по подготовке судна к полугодовому рейсу я справился на два дня раньше планируемого выхода в море. После определения девиации компасов и окончания бункеровки, было получено распоряжение диспетчера на швартовку вторым корпусом к парусно-моторной шхуне "Штиль". Это место было специально отведёно для прощания с родным портом. Остальные причалы рыбного порта были наглухо забиты траулерами, стоящими по четыре корпуса в группе. Даже внутренний рейд, как сельдью в бочке, был забит стоящими на якорях судами, ждущими очереди к причалу. К вожделенному борту шхуны я пробирался через толпу траулеров продвигаясь зигзагами как опытный слаломист между флажками, не ведая что приближаюсь к месту к которому прирасту корнями почти на полгода.

БИЧ И ЧИФ, И ИЖЕ С НИМИ.
При подходе СРТ-620 к шхуне "Штиль", на её палубе проявился солидной комплекции кобель. Неспешно и с достоинством прогуливался он с бака до юта шхуны и обратно, изредка бросая оценивающие взгляды на палубную команду швартующегося траулера. Очевидно пересчитав нас в уме, кобель теперь прикидывал кто, и чего из нашего экипажа стоит.
На первый взгляд это была обычная немецкая овчарка, а намётанный глаз заметит, что одно собачье ухо время от времени падает, выдавая помесь от родителя явно "не дворянского" происхождения. Собаку это, смущало и, очнувшись, она спешила ставить ухо, как и положено чистокровной овчарке - торчком. Швартовать траулер левым бортом – одно удовольствие даже для новичка-судоводителя. Главное чтобы удачно подвести нос и закрепить носовой швартовый конец, а на заднем ходу, корма сама «побежит» в нужную сторону. У меня всё получилось, и СРТ-620 мягко «прилип» к борту шхуны. Чтобы сойти на берег, надо пересечь палубу шхуны, т. е. пройти по территории охраняемой псиной. Кобель с подобным безобразием явно смирился, но для порядка совершал ритуальное обнюхивание штанин каждого проходящего. На мои белые брюки из робы черноморского покроя псина брезгливо фыркнула, видимо не одобряя запаха хлорки, с которой я научился стирать штаны ещё в школе юнг. Сколько себя помню, ещё со станичного детства был я неисправимым собачником и все псины, кроме нервных болонок, обычно отвечали мне взаимностью. Поэтому я с ходу попытался сблизиться с незнакомцем, потрепав кобеля по загривку. Тот отринул и совсем как барышня-недотрога, уставился на меня осуждающим взглядом, как бы говоря:- А вот этого делать не надо! И удалился, пробурчав что-то невнятное себе под нос.
- Бич, ко мне - позвал со шкафута шхуны пожилой, невзрачный, лысый человек. Первое что бросалось в глаза, у него были необычайно длинные, как у гиббона, руки. Жилистое, гибкое тело мужчины увенчивалось крупной, с лбом Сократа, головою. Тело и голова будто бы предназначались для двух, с различными качествами и назначением, людей.
- Так это и есть знаменитый Бич, а мужчина, несомненно, – боцман Перегудов Борис Михайлович. Или просто - Михалыч, как требовал величать он себя первокурсникам мореходки. Подойдя, и назвав себя по имени, я протянул руку. И добавил:- чиф мэйт с шестьсот двадцатки,- что означало на модном в те времена экспедиционном сленге - "старший помощник капитана СРТ-620".
- Черноморец?- по штанам из белой «чёртовой кожи» определил намётанным взглядом Борис Михайлович.
- Эх, Балаклава, Балаклава - горы слева, горы справа-... пропел он вступление из позабытой черноморской песенки. И тут же, без всякого перехода начал байку о том, как их катер обслуживал в Балаклаве водолазов ЭПРОНа, которым официально не удалось найти никаких сокровищ "Черного принца" но, по всей видимости, это было не совсем так... И пошло, поехало о том, как было, и как могло бы быть, если бы...
Непрезентабельный с виду Борис Михайлович сразу преображался, как только из его горла начинал истекать морской треп, или травля по-флотски, приперчённая словечками морского жаргона, истоки которого надо искать от деревянных причалов Соломбалы до арбузной гавани Одессы.
Вахтенный матрос с шестьсот двадцатки принёс остатки рёбрушек от несчастного поросёнка и тоже присел в сторонке. Бич без разрешения Б. М. к презенту даже не прикоснулся, хотя явно изнывал от пьянящего запаха молоденьких сахарных мослов. Кончив травлю Б. М. приказал Бичу сесть со мной рядом и как опытный психотерапевт, толи в шутку, толи всерьёз провёл сеанс гипнотического внушения голосом. Положив руку на моё плечо, и подражая голосу самоедского шамана, как заклинание стал Михалыч бормотать подвывая:- Бич, это чиф. Чиф - твой друг. Бич и чиф - друзья. Бич и чиф из одной стаи! Вот тебе, Бич, презент от чифа. Можешь взять! Прежде чем приняться за мослы, Бич глянул на меня одобрительно, и уже с полным собачьим расположением. Мы и взаправду мгновенно и искренне подружились в это апрельское утро. Молодость обоих позволяла не задумываться о завтрашнем дне. Видимо так, не ведая, "что день грядущий нам готовит"... проще и легче жить. Тем не менее, Господин случай, либо само Провидение не дремали и уже готовили на завтра новый поворот в моей и Бича жизни.
В мореходке нас не учили искусству руководства массами, администрированию и планированию, хотя потом в жизни случалось руководить довольно большим, в две сотни человек, экипажем. Науку руководства коллективом приходилось постигать каждому самостоятельно - методом проб и ошибок, попросту говоря – методом тыка! С благодарностью вспоминал я школу буксирного катера "Казбек", где старпом дядя Саша приучил меня – молодого боцмана с вечера набрасывать план судовых работ назавтра. -Тебе самому будет легче жить, если подчинённый будет знать, чем он будет заниматься завтра. Конечно, если только до завтра этот мир не перевернется вверх тормашками!- убеждал меня бывший крымский партизан. Он прошёл сложную школу выживания, и только чудом уцелел, три года бегая по лесным партизанским горным тропкам Крыма, избегая и прячась от облав Абвера. Износив в клочья не менее дюжины пар самодельных пасталов из кожи крымского оленя, дядя Саша переиграл и перехитрил Абвер. Пережив карателей, бывший партизанский командир теперь любил учить подрастающую смену искусству выживания во враждебных человеку природных условиях, а заодно и искусству управления коллективом. – Работу завсегда предлагай выполнять "на шабаш",- учил он. Поговорка:- Сделал дело, гуляй смело,- исключает из сознания исполнителя обычную отговорку разгильдяя:- Работа не волк, в лес не убежит!
Не забыв партизанских наставлений, настраивал я боцмана СРТ-620:- планируй на завтра осмотр и проветривание парусного вооружения. В результате почёрпнутых знаний от бывалых рыбаков, я проникся уважением к стакселю, как парусу незаменимому при постановке порядка из дрифтерных сетей. Вымётывая по ветру сотню сетей под стакселем, траулер был застрахован от риска аварийной намотки их на гребной винт, что вполне возможно при слабой подготовленности экипажа. В отличие от стакселя, кормовой парус - бизань конструкторы логгера предлагали поднимать при выборке сетей. Причём и без бизани траулер неплохо удерживал нос на ветер, и ею никто не пользовался, поэтому меня бы и не осудили, оставь я в покое зачехлённую бизань. Но безудержная инициатива и комсомольский зуд, "делать всё как учили", тут сработали явно «не в ту степь» и несчастный случай на производстве случился ровно за два дня до выхода СРТ-620 в рейс.
Как и планировалось, с утра был поднят на проветривание стаксель, однако бизань боцман уговаривал меня не трогать. «Ну зачем эта лишняя работа, чиф! Бизанью никто не пользуются, а она и хлеба не просит, лежит себе упакована и зашнурована в чехле ещё с завода строителя и грех её трогать». - Все, чем оборудовано судно, должно быть в ухоженном виде:- пытался вдолбить боцману я собственную точку зрения, упирая на смутивший меня вид фала бизани. Уж больно эта «верёвка» у блока на топе мачты была черна от копоти. Выхлоп из трубы главного двигателя приходился прямо на шкив блока и за три полугодичных рейса горелым маслом пропитался сизальский трос фала. И я продолжал «капать на мозги» боцмана, принуждая его заняться бизанью.