Блог клуба - Литературно-исторический

(Продолжение. Начало в №№ 11, 14, 17, 20, 24, 26, 28—29, 31 34, 37, 40, 43, 47, 50, 52, 55, 57)

Входит Саня Степанов. Он уже год отработал на Кубе и обладает кое-какими познаниями в испанском. Саня слушает учеников и смеется.
— Эй, вы, кабальеро! Хотите байку?
— Давай!
— Один чудак изучал французский язык. Другой спрашивает: трудно? — Нет, отвечает первый, просто. — Тогда скажи, как по-французски девушка? — Мадмуазель. — А женщина? — Мадам. — А много женщин? — Бабьё!
Все весело ржут. Молодежь и есть молодежь.
Вечером, когда мы уже шли Северо-Восточным проливом, почти вся команда бубнила испанские слова, разумеется, страшно их коверкая:
— Salut! Gracia! Muche gracia!
Puerto. Societico pescador. Seniorita.
Подготовка к встрече с Гаваной шла, я бы сказал, вдохновенно. С каким жаром проходила большая уборка! С каким ожесточением выколачивались матрацы! Как драились переборки и палубы! Как красились металлические части!

Старпом Игорь Котляр.

Это надо было видеть. Никому ничего не нужно было напоминать.
Покончив с приведением в порядок судна, каждый взялся за свой туалет. Отутюженные брюки, рубахи... Все сверкает белизной, чистотой.
Шли двадцать пятые сутки нашего перехода.
Николаич связывается по радио с двадцать вторым. Просит Керкеля не убегать вперед, так как в проливе шустрят кубинские «контрас». Мало ли что может случиться.
Утро двадцать шестого октября выдалось солнечным. На горизонте висела дымка, сокращавшая видимость. Ровно в семь я поднялся на мостик. Вахту нес старпом. Ответив на мое приветствие, Игорь показал направо:
— Майами. Американский Сочи!
Гонимый любопытством, я вышел на правое крыло мостика. Да, справа от нас лежали Соединенные Штаты Америки. Страна, которую иногда мы кратко называем Америка. Страна, которой, мы восхищаемся за ее технический взлет и которую мы ругаем за наглые имперские амбиции.
Мы проходим близко от города, поэтому он виден, как на ладони, Бросаются в глаза огромные дома из бетона, стекла и стали. Особенно выделяется одно здание в центре города. Оно меняет свой цвет: то сверкает, то чернеет, в зависимости от освещенности — покрыто нержавейкой.
От города на запад тянется огромный парк, убегает к самому маяку. Вспомнилось, что именно здесь, в парке, президент Кеннеди, на стадионе вел смотр контрас, вручал им знамя с надеждой, что побывает в «свободной Кубе». Но история распорядилась по-своему. В заливе Качинос нашли свой конец контрас, пал от руки убийцы и сам Кеннеди.
Надо отдать должное: в облике города есть что-то величественное. Около часу мы шли возле Майами, Налюбовались им вдосталь.

(Продолжение следует).

(Продолжение. Начало в №№ 11, 14, 17, 20, 24, 26, 28—29, 31, 34, 37, 40, 43, 47, 50, 52, 55, 57).
Медленным движением Уно достал сигарету и закурил. Он смотрел на голубое море и щурил от солнца свои усталые серые глаза. В них, несмотря на пережитое, горели искры. О чем думал сейчас этот человек?
Скорее всего, о том, что сумел победить трудность, которая выпала на его долю, — так думалось мне.
Когда я подошел к нему и сел рядом, он повернулся ко мне и совершенно спокойно, как ни в чем ни бывало, сказал:
— Какая теплынь. Двадцать пять градусов. А у нас, в Таллине, сейчас, наверное, прохладно, — Он немного помолчал, затем как-то грустно добавил: — Идут дожди...
Значит, о доме думал сейчас этот замечательный человек.
— Сегодня по радио сообщили, — добавил я, — у нас в Таллине плюс шесть.
— Да, а здесь лето.
Выкурив сигарету, Уно Борк поднялся и, немного сутулясь, широко расставляя ноги, побрел к себе в каюту.
«Какой замечательный человек, — подумал я, — золотые руки, умнейшая голова. Такому нет цены».
(С Уно Борком мы встретились вновь лет через десять после рейса на Кубу. Он был референтом по морским вопросам у Председателя Совета Министров Эстонской ССР.)
12. ПРОЛИВЫ. ВПЕРЕДИ ГАВАНА
Время тянется мучительно медленно. Однообразие Саргассова моря томит. Вода ... Кругом вода … Изредка, навстречу плывут ошметки водорослей. Иногда вдалеке прыжками проскакивают дельфины.
Наш траулер плывет бодро: его подгоняет попутный ветер в пять-шесть баллов. Он добавляет нам скорость в два узла. На палубе вовсю кипит работа. Добытчики и рыбмастера готовятся к главному — промыслу.
Владимир Георгиевич Дюна — старший мастер по обработке рыбы, юркий подвижный человек с тоненькими черными усами на узком лице — занимается промывкой трюмов.
Ему под сорок. Он самый старший из вас, но ему позавидует любой молодой человек. Энергичен, вездесущ. Дюна весь тонко скроен. У него тонкий острый носик, тонкие прозрачные уши, подвижные маленькие глазки. И смеется он таким тоненьким дребезжащим смехом. Говорит торопливо. Не всегда поймешь его разговор. Но работник он славный. На промысловых судах ходит давно. Но есть у него одна слабость. Как говорят в народе: любит заложить за воротник.
Дюна закрепляет ведерко к бортовому гаку, машет рукой:
— Порядок! Трюма готовы!
А второй механик Степан Леончук, розовощекий хохол, любитель острых рассказов, предприимчиво-энергичный человек, сердито вздыхает:
— Когда ж буде та дьявольска Гавана!
Мы все ждем. И нетерпение наше возрастает прямо пропорционально пройденному пути. Чем меньше остается миль до Гаваны — тем нетерпеливее мы.
— Если бы шли в Атлантику, — деловито рассуждает капитан, - давно бы уже работали, набрали бы груз и рассчитались с отходными долгами.
С каким-то особым вниманием, напряжением вглядываюсь в карту, изучаю ее. До Северо-Восточного пролива, который предшествует Флоридскому, по карте осталось менее сантиметра. Это означает миль двадцать пять, два с половиной часа ходу. Осознание того, что проливы уже скоро, радует всех. Океан позади! Все, весь экипаж скучает по настоящей рыбацкой работе.
Но в целом настроение у всех отличное.
Проявляет активность секретарь комсомольской организации Владимир Любин. Сдав свою вахту, поставив на карте точку и обведя ее кружочком, он идет вниз, чтобы собрать комсомольцев на молодежный диспут по кинофильму «Коллеги».
Диспут — это для начала. А молодёжь собирается для того, чтобы провести урок испанского языка. Всем хочется в какой-то мере овладеть языком друзей. Изучение далеко от академического. Нет учебника, зато есть словарь. Причесав ежик, Любин деловито спрашивает:
— Какие слова нам нужно знать в первую очередь?
Сыплются ответы:
— Здравствуйте, спасибо, товарищ, порт...
Он записывает в блокноте слова. Их набирается более двух десятков Затем Володя отыскивает их в русско-испанском словаре. У каждого блокнотик. Нужные слова записываются в них. Ну, а там, как в первом классе, все дружно, хором повторяют: «Salut, kompanero, dinero ...»
Кто-то острит:
— Компанеро, гони динеро! Все весело гогочут.


(Продолжение следует).

(Продолжение. Начало в №№ Пг 14, 17, 20, 24, 26, 28—29, 31, 34, 37, 40, 43, 47, 50, 52, 55).

Тут и прояснилось, что у Уно Борка ко времени прихода в рыбфлот Эстонии была богатая биография. После средней школы окончил Ленинградское артиллерийское училище, Служил в Эстонском национальном корпусе в должности старшего на батарее. В 1956 году в связи с сокращением армии ушел в запас. Два года проучился в ТПИ, затем его перевели для специализации в Мурманское высшее мореходное училище. После его окончания работал на первом атомоходе «Ленин». Потом случилось непредвиденное: повышенная доза радиации. И врачи отстранили от работы на атомном ледоколе. Предложили работу на берегу. Он отказался, вернулся на родину, в Эстонию.
В отделе кадров Таллинской базы океанического рыболовного флота ему, как опытному инженеру, предложили должность на берегу, в механико-судовой службе. Но он опять отказался:
— Хочу в море.
Так его определили третьим механиком на рыболовный траулер. На большее не хватало ценза.
Вторая встреча с Уно Борком у меня произошла на СРТР-9139, который отправлялся на Кубу.
Перед отходом мы долго беседовали о разном: от военной службы до особенностей работы на судах с атомным двигателем.
— А не кажется тебе, что твоя новая должность — понижение по службе? - спросил я.
Уно улыбнулся:
— Работать надо, а не думать о повышении-понижении.
Уно Борк уже успел ознакомиться с главной машиной, вспомогательными двигателями, электрооборудованием. Все проверил и прощупал. Вечером, когда на судне остались одни вахтенные, Уно зашел ко мне. Он оказался не в восторге от произведенного ремонта.
— На живульку все сделано, второпях, - посетовал Борк, — в море многое придется переделывать.
И он оказался абсолютно прав. С самого начала рейса пошли неприятности: то в одном месте «полетит», то в другом.
Третий механик заведует электрооборудованием судна. Это огромное и сложное хозяйство. А если учесть, что оно после ремонта не отрегулировано, дает сбои, то поймешь и нервозность Уно, а иногда крепкое слово в адрес тех, кто «химичил» во время ремонта.
На самом деле, куда ни кинь — везде клин. Начали майнать в трюм бочки — отказал электромотор. Включили большой прожектор— не горит. Попробовали стравить якорь — забарахлил брашпиль. Не говоря уже о батареях отопления и прочих мелочах.
Целый день Уно с набором инструментов мечется по судну. Он принимает решение: не ожидать, когда тот или иной агрегат поломается, а принять превентивные меры — опередив события, предупредить возможный выход из строя.
На плечи Уно Борка легла большая общественная нагрузка: его избрали секретарем судовой партийной организации. И первая предложенная им повестка дня партийного собрания была предельно четкая: «Подготовить судно к приходу и работе на промысле».
Доклад сделал сам. Квалифицированно обрисовал положение. Решение состояло из одного пункта, суть которого сводилась к тому, что коммунисты; должны были личным примером вести за собой всю команду.
И Уно Борк показывал пример. Помнится, как долго он возился с сигнальным ревуном. Не сигналит — и всё, хоть разбей его вдребезги. Долго мучился, но добился своего.
Днем, ночью, в штормовую погоду, в штиль вдохновенно работал Уно. И благодаря его усилиям электросистема на судне стала надежной.
Был случай, когда в районе Азорских островов вышла из строя трубка подачи топлива топливонасоса главного двигателя. Борк только что отстоял свою вахту в машине. Но стоило двигателю замолчать, Уна, забыв об отдыхе, работал, вместе со всеми в машинном отделении. А когда застучал, затарахтел главный двигатель, по графику подошла его вахта. Ничего не поделаешь — совпадение. И Уно отстоял ее.
Двадцать восемь часов подряд тогда длилась его вахта. Сдав ее, третий механик вышел на палубу. Устало опустился на крышку трюма. Под глазами — черные круги, веки припухли и покраснели. Через упрямый лоб пролегла глубокая складка.

(Продолжение следует).

(Продолжение. Начало в №№ 11, 14, 17, 20, 24, 26, 28—29, 31, 34, 37, 40, 43, 47, 50, 52).

Саша Степанов, год назад промышлявший в Мексиканском заливе, стал рассказывать:
— В Мексиканском заливе часто встречаются акулы. В трал попадают. В прошлом году одна попала. Здоровая. Весь трал попутала. Голова у нее, как молоток. Так и называлась «молот». По краям молота — глаза. Светлые, холодные, страшные. Выволокли мы ее на палубу. Она лежит. Спокойно так лежит, Потом как даст хвостом. Всю рыбу по палубе разметала. Живуча — страшно. Час на палубе пролежала. Все ходят вокруг нее осторожно. Не дай бог, махнет хвостом. Ноги переломает, хребет сломает. Один из кубинских практикантов подошел к ней, стал пальцем проверять остроту ее зубов. Она как тяпнет. Парень — в крик. Чуть без пальца не остался. Успокоили акулу.
— А потом куда? — поинтересовался кто-то.
— Ошкерили и в трюм смайнали.
— Зачем?
— Как зачем? Она у кубинцев за первый сорт идет. Едят с удовольствием. Селедку не едят, зато акулу — за милую душу! Привычка. Рыбаки ее не выбрасывают, как у нас. А шкура — как наждачная бумага, полирует что надо.
И снова наш траулер весело режет форштевнем голубую воду Саргассова моря, разметывая попадающие навстречу шматки водорослей.
Штиль. Солнце. Тепло.

Старший механик «Пидулы» Михаил Нарожный.

11. ТАКОМУ НЕТ ЦЕНЫ
С Уно Борком мы познакомились месяцев пять назад. Произошло это при следующих обстоятельствах. Меня как-то пригласили в комиссию по утверждению кадров на судах рыбфлота. Дело, в. общем-то, нужное. Один за другим приходят и уходят люди. В основном, славные молодые ребята. Вполне понятно. Почему бы молодому человеку не попробовать себя в серьезном деле? Море любит смелых и сильных духом людей.
Сидим беседуем. Желаем человеку успеха, если видим, что из него будет толк.
Зашел очередной товарищ. Невольно все члены комиссии обратили на него внимание. Высокий, стройный, подтянутый. Одет в простенький, но аккуратный костюм. Вид интеллигентный.
— Уно Борк, — представился вошедший и поправил рукой светлые волосы.
Председатель комиссии зачитал, как водится в таких случаях, анкетные данные. После нескольких вопросов поступило предложение «утвердить».
— А вы в Таллинском политехническом учились? — неожиданно спросил Борка Феликс Акопян, председатель базкома.
— Да, учился.
Почему возник этот вопрос у Акопяна? Дело в том, что в анкете указывалось: «Окончил спецфакультет Мурманского высшего мореходного училища», а Феликс был с ним на одном курсе в ТПИ, хотя на разных факультетах. Запомнил его, как секретаря комитета комсомола курса.


(Продолжение следует).

(Продолжение. Начало в №№ 11, 14, 17, 20, 24, 26, 28—29, 31, 34, 37, 40, 43, 47, 50)

Конечно, нет здесь никаких чудовищ. Все гораздо проще: в Саргассовом море мало ветров, много водорослей. И если парусное судно попадало в такое царство, то, понятно, оно становилось его пленником до тех пор, пока течение не выносило его на простор.
О Саргассовом море в лоции написано коротко: «Ветры слабые, много растительности. Судам, имеющим малосильные двигатели, заходить не рекомендуется».
В нашей команде никто, начиная от матроса и кончая капитаном, не бывал в этом загадочном море, поэтому не случайно оно возбуждало большой интерес.
Каждый день я торчал на верхнем мостике, все смотрел на море, как и большинство членов команды. Солнце здесь щедрое. Оголенные по пояс, мы всматривались в горизонт, но ничего необычного не замечали. Море как море. Голубовато-зеленая вода, местами напоминающая светлую синьку, в которой женщины полощут белье.
А где же знаменитые водоросли?
Изредка небольшими клочками или дорожками они бежали нам навстречу. По виду водоросли напоминали клок плавающего в воде сена. Опасаться за свое судно нам не приходилось. Оно шло с хорошей скоростью. И все же, Саргассово море прекрасно. Оно понравилось нам своей добродушной тишиной, богатым животным миром. Впервые за двадцатидневный переход мы увидели дельфинов. Эти обаятельные животные кружились возле нашего судна, взлетали вверх, выписывая дуги. Торпедами вонзались в воду.
В один из дней перехода нам пришлось лежать около тридцати минут в дрейфе — что-то ремонтировали в машине. Нашлись и смельчаки, которые даже искупались в Саргассовом море. Среди них оказался и Игорь Котляр, наш старпом.
Мы с любопытством вглядывались в лазурь. Толща воды проглядывалась здесь на многие метры. Вдруг кто-то крикнул:
— Рыба!
Возле кормы степенно проходила стая довольно крупных рыб, сверкавших на солнце серебром. Они медленно работали плавниками ...
Моментально нашлись рыболовы-любители. Матросы Иван Галета и Михаил Кульгавчук быстро соорудили снасть, на камбузе раздобыли кусочек мяса, наживили удочки... Через две-три минуты на палубе трепыхалась рыбина, одна из обитательниц Саргассова моря. Вся покрытая чешуей, с огромными выпуклыми глазами, со ртом, усеянным крысиными зубами, она производила неприятное впечатление. В ней не было такого благородства, которое бывает у рыб съедобных, хотя о съедобности данной особи говорить было трудно. По крайней мере, мы таких рыб не едим. Рыболовы выбросили ее за борт. Она какое-то мгновение постояла, а затем, видимо, оправившись от шока, медленно двинулась к своим сородичам.
Вдруг резко и сразу стая исчезла. Что-то громадное, голубое промелькнуло у борта.
— Акулы! — крикнул Иван Галета.
Вскоре стоявшие у борта увидели: хищниц. Одна — большая, не менее трех метров; четыре других — метровые. Они довольно спокойно перебирали своими длинными, широко раздвинутыми в стороны плавниками. Спины, упругие и сильные, отливали яркой голубоватой зеленью, плавники окантованы голубой полоской.
Голубая акула! Самая страшная морская хищница после барракуды. Она достигает больших размеров. Мясо ее употребляют в пищу давно. Но встреча с ней в море один на один — предприятие в высшей мере рискованное.
Голубая акула — красавица. Если смотреть на нее сверху, она своими формами напоминает самолет типа ТУ-104. Большой фюзеляж (туловище), короткие небольшие крылья (плавники), высоко поднятый задний плавник (хвост). Природа сформировала акулу так, что она находится в постоянном движении.
Мастер добычи, знаток рыб Тынис Нейдре стал просвещать моряков. Подробно рассказал о биологии акул. Тут же пояснил, что голубая акула — это деликатес, что ее плавники стоят очень дорого и подаются за рубежом только в фешенебельных ресторанах.
Рыбацкая струна была задета.
Кто-то пошел искать рыболовный крючок, кто-то стальной тросик. Но когда все уже было готово, неожиданно за кормой забурлила вода, и судно на малом ходу пошло вперед. Акулы исчезли. Нам не довелось испытать свою удачу.
Но возбуждение увиденным не проходило.

(Продолжение следует).

(Продолжение. Начало в №№ 11, 14, 17, 20, 24, 26, 28—29, 31, 34, 37, 40, 43, 47).

Тойво с удивлением посмотрел на кока. Нерешительно ответил:
— Будет перерасход муки.
— Какой перерасход? В пределах хлебных норм.
Во всем этом был вполне здравый смысл. Тойво понял это сразу. Но давать «добро» не торопился. Стоило все взвесить. Он пригласил председателя судкома Виктора Ратникова, Втроем они обсудили «пирожковый» вопрос и доложили капитану свое решение. Тот удовлетворенно сказал:
— Валяйте!

Старший мастер добычи Тынис Нейдре.

Моряки стали получать к чаю пирожки, пончики, пышки, ватрушки— то есть, все те кулинарные изделия, рецепты которых хранились в книге «Приготовление пищи». Помноженная на добросовестность и любовь к делу, сдоба стала приносить Федору дивиденды в виде заявлений:
— Молодец, Сашок!
А когда мы стали работать в районе тропиков, стали появляться на столе свекольник, холодный борщ, окрошка... Не переводился квас. Научился Федор готовить рыбу...
Теперь наши моряки весело шли в салон. Ели с аппетитом. Работы коку прибавилось, зато все довольны. «Харч» — дело важное. Не случайно в народе говорят: «Как полопаешь, так и потопаешь»,
Острых реплик в адрес нашего кока нет и в помине — одна лишь похвала. Он, наш Федя Семенов, встает спозаранку. Его руки — руки рабочего человека — не знают устали. Они делают нужное и благородное дело. А когда встал вопрос о том, кого поощрить в честь праздника Великого Октября приказом начальника базы океанического рыболовного флота, то мнение было единогласным — Федора Ивановича Семенова.
— Человек в авторитете,— сказал про него председатель судкома Виктор Ратников.
Вот так-то!
10. САРГАССОВО МОРЕ
Прокладывая маршрут нашему судну, Игорь Котляр, пользуясь штурманской линейкой, уверенно перечеркнул Саргассово море. По этой карандашной линии денно и нощно должен следовать наш траулер. Острие карандаша пробежало с нашей точки отсчета до Флоридского пролива за какие-то доли секунды. Нам же по расчетам предстояло «топать» около десяти суток.
Таково Саргассово море.
На многих физических картах оно покрыто зеленью, на штурманских—нарисованы хворостинки. То и другое условно означает изображение водорослей. Они занимают все водное пространство.
О Саргассовом море ходит много легенд, необычных рассказов. В век парусных кораблей его величали «мертвым морем». Молва приписывала ему необычные свойства — умение месяцами, задерживать суда на одном месте. Моряков пугали невидимыми чудовищами, мертвой хваткой вцепляющимися в корабль.


(Продолжение следует).

(Продолжение. Начало в №№ 11, 14, 17, 20, 24, 26, 28—29, 31, 34, 37, 40, 43).

— Возьми меня на буксир, — попросил Морозов Олева Керкеля.
Через тридцать минут двадцать второй взял нас за ноздрю и потащил со скоростью девять узлов.
— На войне и поросеночек божий дар, — смеется Николаич.— В журнале отметьте, а в контору ни гу-гу. А то начнут «простыни» слать.
Вахтенный берет судовой журнал.
В машине работают все механики и мотористы. Лица потные, сами мокрые — как-никак здесь плюс сорок. Сняли злополучную трубку, гадают, как сварить. Нет агрегата, придется паять медью. В это время у Михаила Ивановича, стармеха, появилась добрая мысль. Дело в том, что у судового двигателя две трубки. Одна вводит топливо, другая — отводит. Они одинаковы, но вводящая выдерживает большее давление. Если их поменять местами, а вышедшую из строя — подрезать, то все будет в порядке.
На том и порешили. Благо, нарушения технологии нет. А топливо пройдет двойную сепарацию. Это совсем не вредно.
Три часа вместо десяти работали механики. Двигатель ожил, судно приобрело ход. К тому же было выиграно тридцать миль. Это тоже что-нибудь да значит.

9. ФЕДЯ ЗАВОЕВЫВАЕТ АВТОРИТЕТ
Хотя в народе говорят: «кто старое помянет — тому глаз вон», эту главу мне хочется начать именно с воспоминания о старом. На второй день после выхода из Таллина многие из нашей команды, может быть, впервые за свою жизнь отведали гречневого супа. И эти многие скептически смотрели на нашего кока Федю Семенова. Довольно часто раздались на смешки и ядовитые реплики в его адрес: «Щи да каша — пища наша», «Что ел, что кушал, что радио слушал», «С этим коком хлебнем горя».
Неприятно было слушать подобное, но ведь людям рот платочком не завяжешь. Федя стоически выслушивал «критику» в свой адрес и молчал. Спорить-то бесполезно. Блюда, приготовленные Федором, били его самого больно и беспощадно. Оценка, как говорится, — по труду.
Нет-нет, да и вздохнет капитан после обеда или ужина:
— Ведь просился с нами в рейс Яша Цейтин. Можно сказать, повар первой гильдии. Не дали ...
Так шли дни за днями.
Как-то, разбирая судовую библиотеку, я неожиданно наткнулся на обшарпанную книгу. Она имела совсем не поэтическое название — «Приготовление пищи». С интересом полистад. И даже обрадовался. В этой непоэтической книге хранились рецепты более трехсот блюд. От «русских пельменей» до «молочного поросенка с яблоками под хреном».
Пригласил кока. Подал книгу:
— Прочитай и действуй.
Федя несказанно обрадовался.
И тут наступила метаморфоза. Качество блюд заметно улучшилось. Разговоры о коке стали утихать. И в одно прекрасное утро, старший помощник, отведав свежеиспеченного хлеба, восторженно воскликнул:
— Черт побери, а хлеб что надо! Из повара будет толк! Игорь вертел в руках горбушку, брал на зуб хрустящую корочку и, довольный, говорил:
— В прошлом рейсе мы всю дорогу вместо хлеба ели лепёшки. А это хлеб! По большому счету хлеб!
Что и говорить. Хлеб, действительно, удался на славу. Нисколько не хуже того, что выпекают на хлебозаводах Таллина. Пожалуй, даже лучше.
Но настоящий авторитет Федя завоевал не хлебом. Дело в том, что завтрак на судах — скромный. Собственно, его и не называют завтраком. Просто утренний чай или утренний кофе. А к этим патентованным напиткам, подается хлеб, масло, колбаса или сыр. Продукты высококачественные, но, повторяясь изо дня в день, это настолько надоедает, что человек заходит в салон, тычет ножом масло, глотает без всякого аппетита чай и уходит.
На промысле, когда есть рыба, к столу добавляется она. На завтрак никто не ропщет. Это морская традиция. Обед и ужин компенсируют все: здесь три блюда.
Однажды после чая Федор подошел ко второму штурману Тойво Каугвоо, ведающему продуктами, с предложением:
— А нельзя ли нам вместо хлеба, масла, сыра подавать на стол морякам пирожки с той же колбасой, бублички с сыром, пончики и разную другую стряпню?

(Продолжение следует).

(Продолжение. Начало в №№ 11, 14, 17, 20, 24, 26, 28—29, 31, 34, 37, 40).

8. ТРОПИКИ, ОКЕАН, БУДНИ.
Капитан был прав. Чем ближе к тропикам — тем тише океан. Волнение со временем совсем успокоилось. Щедрое солнце одаривало нас теплом. С каждым днем температура забортной воды повышалась на один градус.
Команда стала переодеваться в тропическую одежду. Все щеголяли в шортах и босоножках. Свободные от вахт люди выходили на палубу, верхний мостик, жарились под тропическим солнцем.
Тынис Нейдре со своим помощником каждый день разворачивал бухту с тросами и скрупулезно вымеривал ваера. Матросы-добытчики разбивали набор железных цепей. Времени даром не терял никто. Все спешили на переходе подготовиться к предстоящему промыслу.
... Небо голубое, чистое. Только временами появляются облака. Океан необозрим. Куда ни кинешь взор, кругом вода. Спокойная вода. Даже не верится, что океан может быть таким спокойным.
Каждый день отмахиваем двести сорок миль. Это мало. Впереди огромное расстояние. Нам еще «шлепать» и «шлепать», говорят моряки. Настроение хорошее. Мы идем стороной от основных морских путей, а поэтому сутками не встречаем ни одного судна. Полнейшее безлюдье. Порой из-под самого киля вдруг выпорхнет стайка летучих рыбок. Они летят быстро и далеко, за сто метров. Одна из них шлепнулась на палубу. Мы с любопытством рассматриваем ее. Летучая рыбка не больше средней селедки, очень похожа на нее. Только грудные плавники непропорционально разрослись. Неудивительно: при их помощи она летает. В полете, словно стрекоза, часто-часто машет ими.
В океане не видно птиц — далеко от берегов. Не видно и других обитателей моря. Глубина, видимо, сказывается.
— До суши пять тысяч метров, — шутят моряки. Да, тот район, где мы идем, имеет глубину пять тысяч метров.
В тихую погоду, особенно вечером, океан чертовски красив. Поражают воображение очень яркие краски. Мы постоянно держим курс на запад, а поэтому ежедневно наблюдаем закат. Солнце опускается в воду. Где-то возле горизонта вода и небо окрашиваются в яркие цвета. Вода — в малиновый, небо — в ярко лимонный. На лимонном фоне поднимаются веером розоватые столбики. Выше появляется бледно-голубая широкая полоса. Она постепенно, насыщается, превращаясь в ярко-голубую. А когда тучи закрывают опускающееся в океан солнце, то картина становится еще гуще. Появляются темные цвета. Все тучи черные, только каемки у них золотистые. В наших широтах краски все размыты, плавно переходят одна в другую. Здесь все контрастно.
Темнота наступает быстро. Через тридцать минут после захода солнца уже мрак. Высыпают на небосвод яркие звезды. Они мерцают на темном бархате неба игриво, весело.
В один из таких вечеров, мы, как обычно, стояли на ходовом мостике, вели разговор. А их, этих разговоров — не перечесть. От простых житейских до сложных политических. Слышим, как мерно постукивает двигатель, щелкает кнопками рулевого устройства матрос. Наблюдаем фосфорическое свечение воды под форштевнем судна.
Вдруг все неожиданно стихло. Судно потеряло ход. Капитан запрашивает механиков, в чем дело.
— Полетела трубка подачи топлива, — отвечают из машины.
— Сколько потребуется времени на восстановление?
— Минимум десять часов.
А нами уже потеряно 28 часов. Тут еще десять. Капитан хмурится. Засунул руки глубоко в карманы, ходит по мостику. Мы молчим. Понять наше состояние нетрудно. Со старпомом спускаемся в машину.
Там все механики и мотористы по авралу в сборе. Михаил Нарожный объясняет:
— Трубка была сильно перетянута. Она стальная, хрупкая. От вибрации лопнула. Сменить — требуется время.
Демонтиан Николаевич ходит по палубе, дымит сигаретой. Вот он остановился и отдал распоряжение второму помощнику, вахтенному штурману.
— Тойво, дай ракету. Просигналь двадцать второму.
Тойво выпускает три ракеты, но двадцать второй их не увидел и продолжает ход.
— Просигнальте левым прожектором, — отдает второе распоряжение капитан.
Левый прожектор не загорелся — перегорели лампы. Саша Степанов быстро меняет их. Мрак ночи разрезал яркий луч. Двадцать второй вышел на связь.

(Продолжение следует).

(Продолжение. Начало в №№ 1.1,14, 17, 20, 24, 26, 28—29, 31, 34, 37).

На мостике, куда я вскоре поднялся, находились капитан, старший помощник, штурвальный.
— Барометр поднимается, — подмигнул мне по-доброму Игорь Котляр. — Скоро тропики. Будет порядок.
Так начались наши морские будни. Штурмана определялись, чтобы перед сдачей вахты поставить на карте точку стояния. Федор Семенов с юнгой возились на камбузе, чтобы накормить команду добротным обедом. Старший мастер добычи Тынис Нейдре (он шел на Кубу второй раз) поглядывал на свои промысловые снасти и поговаривал о необходимости выверки и разметки ваеров.
Капитан идею одобрил, но рекомендовал повременить:
— Будет потише море, тогда и начнете.
... Шел обычный трудовой день. Не только в море. Всюду. В Москве, Ленинграде, Таллине, Тюмени... Люди трудились, вели разговоры, строили перспективы. День, в общем, как день. Наш траулер находился чуть севернее острова Мадейра, примерно на сороковой параллели, «Еще пару дней, — радовался я, — и мы окажемся в зоне субтропиков».
Термометр на воздухе показывал плюс девятнадцать. Такой же была температура забортной воды. А вчера радио принесло весть: в Москве уже выпал первый снежок. Не рановато ли для этого времени года?! Как-то там у нас, в Таллине? «Убегаете от зимы», — вспомнился мне разговор в конторе,
А в общем мы действительно почти уже убежали...
Неожиданно на пороге рубки появился наш радист Саша Степанов. Он был чем-то возбужден, лицо сияло.
— Новость, — в глазах радиста засветился лукавый огонек. " — Что за новость? — спросил я.
— Не отгадаете. Сегодня у нас в Союзе запустили космический корабль с тремя космонавтами на борту!
Может быть, сейчас это известие не произвело бы такого впечатления. Мы уже привыкли к такого рода сообщениям. Но тогда, 12 октября 1963 года, эта весть обрадовала нас. Мы гордились успехами страны. А когда находишься вдали от Родины, гордость ощущается вдвойне. Мы завидовали советским людям, которые прильнули сейчас к экранам телевизоров, видят лица наших героических парней, а утром прочтут в газетах подробные сообщения о полете. Конечно, в Гавану придут наши газеты. А до нее, ой, как далеко!
Первым опомнился наш капитан. Он сказал коротко:
— Здорово! Растет команда Гагарина!
Потом мы переходим в радиорубку. Через треск, писк, находим московские позывные, узнаем знакомый голос Юрия Левитана. Саня крутит ручки Приемника, сбивает помехи.
— Перигей ... апогей, — слышится в приёмнике.
— Поздравить бы ребят с успехом, - предлагает Виктор Ратников,
Всей гурьбой спускаемся в салон. У меня в руках перо, чистый лист белой бумаги, Кратко пишу: «Москва, радио ...» Эти два слова подчеркиваю жирной чертой. Хотелось вместить в нашу радиограмму все, и седую лапотную Русь, и наши шаги к прогрессу, и многое-многое другое, что мы так любим и чем гордимся.
Но написали коротко; что находимся в море, далеко от Родины, что услышали по радио голос Москвы, что рады новому достижению науки и техники" и от души поздравляем наших космонавтов. Даем моряцкое слово, что и свое рейсовое задание выполним достойно.
— Не передадут — скептически заметил Юрий Косых, такие радиограммы приходят в Москву сотнями.
— Кончай, Юрка! — набросились на него моряки. — Мы же родные братья космонавтам. Передадут!
Мне понравился накал наших людей. Я понимал, что задача у московского радио нелегкая. Действительно, советская страна огромная, да сколько еще людей за ее пределами. И, конечно, редакция будет завалена радиограммами, пришедшими со всех концов страны. Пусть для нашей не найдется: места в эфире, в этот радостный день мы все равно с тобой, Родина.
Вечером мы в салоне крутили кинофильм, посвященный событиям дня — «Снова к звездам».
Динамик в салоне мы настроили на московскую волну и периодически слушали известия. Сколько радости было здесь, на нашем пяточке советской земли, когда в числе прочих поздравлений мы услышали свою радиограмму.
Моряки хлопали в ладоши, кричали «Ура!». Восторгам не было предела.

(Продолжение следует).

(Продолжение. Начало в №№ 11, 14, 17, 20, 24, 26, 28—29, 31, 34).

Завтракают моряки быстро. Тут уж не до рассиживаний. Поел — и на бок. Качка в положении «лежа» переносится легче. Я тоже отлеживаюсь, поглощая одну за другой книжки.
Барометр упал до семисот тридцати восьми. Глубокий циклон. Если учесть, что в этих широтах нормальное давление семьсот семьдесят, то станет ясно, какой воздушный вакуум образовался в северном районе Бискайского залива, всемирно известного своими штормами.
А ведь и здесь в Бискае, бывает штиль. Юло Туулик, известный эстонский писатель, рассказывал мне, что несколько раз проходил здесь, направляясь в Африку, и всегда было тихо.
К полудню стрелка барометра начала подниматься, потом резко упала до отметки 736. Сила ветра достигла тридцати двух метров в секунду. Это уже ураган.
Капитан собрал совет. Накануне он принял сводку погоды. Спокойным, ровным голосом объяснил:
— Идет сдвоенный циклон. Бушует не только Бискай. Штормит весь север Атлантики. Прежним курсом на Ньюфаундленд нам сейчас не пройти. Штормить будет не меньше двух недель. Я думаю, что нам нужно следовать на юг, по волне. За три-четыре дня пройдем штормовую зону. Выйдем к острову Мадейра. Там море спокойно. Оттуда повернем к югу Азорских островов. Этот путь на сутки длиннее, но для нас практически станет короче.
Молчим. Но каждый понимает, что капитан все обдумал, взвесил, рассчитал. Не согласиться с ним было нельзя.
Мы пошли курсом па зюйд. Стало как-то веселее на душе. Шторм на трое суток — это не на две недели. Такая перспектива устраивала всех.
Уйдя от капитана, я лег на кровать и предался размышлениям. Остров Мадейра. Далекая юность, романтика дальних путешествий. Район тридцатой параллели. Там наверняка спокойно. Штиль. Застыли в тишине листья пальм. Одним словом, тропики. Остров Мадейра. Ох, как далеко до него — шестьсот миль. Принадлежит он португальцам. Еще ниже — Канарские острова. В век пудреных париков эти острова были присоединены к испанской короне. На Мадейре рос огромный лес. И тот, кто присвоил себе этот остров, истребил всю растительность. Три года горел остров. А затем на пепелище разбили сады и виноградники.
Такова вкратце история острова Мадейра, давшего название вину Мадера.
В лоции о нем сказано кратко: «Остров в Атлантическом океане, разводятся фрукты, великолепный зимний курорт». И я на миг представил себе пляж, горячее солнце и полную-полную свободу. Днем солнце, а вечером — вино, музыка. Экзотика.
Остров Мадейра. Ты не для нас . . .
Четверо суток бушевал шторм. И каждый день я отмечал по карте путь, пройденный нами. Мы уверенно шли вперед. С нами топал на параллельном курсе СРТР-9122. А где-то совсем неподалеку в Бискае молотил носом на волну БМРТ-350, принадлежащий эстонской рыболовной флотилии. Его вел на промысел Сергей Владимирович Хорохонов, славный человек, замечательный промысловик. Он сообщил нам, что пробивается через шторм.
На пятый день шторм начал спадать. Волны устали, словно насытившись вакханалией. Катились уже ровно и с безразличием, вяло шлепались о борт судна. Ожили люди. Веселей и бодрей стали двигаться. Все обросли. Посмотрел на себя в зеркало. Не узнал: черная борода закрыла подбородок. Под ней неистово зудело.
А где-то в Северной Атлантике все еще свирепствовала непогода. Это мы чувствовали по той зыби, которая оттуда докатывалась до нас.
— Мне было очень тяжело, — откровенно признался я старпому.
— Всем тяжело, — успокоил меня Игорь. — Я сколько хожу в моря, а голова от этой качки гудит.
Однако я вспомнил капитана. Вот у кого вестибулярный аппарат. В самый разгар шторма в коридоре раздавился его бодрый голос:
— Кино, братцы! Пошли в кино.
7. 12 ОКТЯБРЯ
Трудовое утро на судне начиналось с давно установленного порядка. По сигналу сирены сменялись вахтенные. Рано поднявшись с постели, я посмотрел в иллюминатор. На совершенно безоблачном небе ярко светило солнце. Океан — а мы уже шли Атлантикой — катил отголоски штормовой волны. Они не влияли на наш ход. И это радовало меня: пятидневная болтанка горьким комом стояла в горле. Хотелось передышки. «Пидула» шла полулагом к волне.

(Продолжение следует).