Блог клуба - Литературно-исторический

(Продолжение. Начало в №№ 11, 14, 17, 20, 24, 26, 28—29, 31).

Тихая заводь, уютная постель — это очень хорошо. Но у нас свои дела, своя работа, которая требует мужества и терпения. Спасибо, бухта Торки, за гостеприимство, мы уходим в океан, в свой далекий путь.

6. КАПИТАН ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ
Ночью творилось что-то необыкновенное. Бортовая качка, видимо, достигла своего апогея. Все чувствовали ее и головой, и подошвами ног, особенно когда ложились на отдых. Это был не сон — мучение.
На судне опять все ожило. Не замкнутая на штормовку дверь стучала громко и яростно. Плохо закрепленные предметы — телефон, пепельница — летели со стола с такой скоростью, будто их выпустили из пращи. Серебряным звоном звенели графин и стаканы. Иногда траулер, «запнувшись» о крутую волну, вздрагивал. И мелкая дрожь пробегала по его телу от носа до юта, оставляя в душе тревожное чувство.
Волны захлестывали иллюминаторы.
Одиннадцать баллов. Когда я утром, поднялся, то голова шумела, как после страшного похмелья. С трудом оделся, вышел из каюты посмотреть, что же творится кругом. По коридору пройти трудно: сила инерции так плотно прижимает к переборке, что невозможно оторваться — ждешь обратного момента качки.


Боцман Виктор Абашин.

Открыл дверь, выходящую на верхнюю палубу. Боже милостивый! Ужас овладел мной. Такого хаоса мне видеть не доводилось. Моря, в нашем понимании, не существовало. Линия горизонта отсутствовала. Кругом бурлила, пенилась и клокотала огромная масса воды. Волны вздымались горами. Если судно пропадало во впадине, то, казалось, оно провалилось в водяную яму. С гребня волны траулер скатывался, как с горки, И само море напоминало холмистую местность, по которой летела водяная пыль.
Слева от нас шел СРТР-9122, с которым мы встретились в бухте Торки. Наблюдаю за ним. Вот он взлетает на гребень волны — и весь на виду, словно на горке. Еще один момент, и траулер проваливается во впадину. Даже клотика мачты не видно.
Таков он — настоящий шторм ...
В штурманской рубке капитан и старший помощник. Лица у обоих осунулись, взгляды тяжелые, напряженные.
— Скорость три узла, — заметил капитан, обратившись ко мне.
В этот момент очередная волна, прыгнув через полубак, раскатилась по палубе, и ударившись о стенку рубки, захлестнула взметнувшейся водой все стекла.
Мне стало жутко.
— Дает! — по лицу старпома пробежал нервный тик.
— Придется молотить носом на волну, — вздыхает Николаич. — Все равно никакой скорости. Да и чай попить надо.
Повернули носом на волну. Бортовая качка пропала сразу. Осталась килевая. Мотает чуточку меньше. Судно, то периодически вздымается на гребень, то срывается вниз. Такая качка переносится легче,
В салоне на столах подняты бортики, а столы накрыты мокрыми простынями. Это для того, чтобы не ездила посуда.

(Продолжение следует).

(Продолжение, Начало в №№ 11, 14, 17, 20, 24, 26, 28—29).

Десятью днями раньше из Таллина вышел СРТР-9122 под командованием Олева Керкеля. Он тоже следует в Гавану. В ожидании нас он болтался в Северном море, работал, как поисковик в нашей экспедиции. Мы связались с капитаном по радио. Он сообщил, что стоял у французского берега, а теперь вышел в бухту Торки, чтобы встретиться с нами, забрать своих пассажиров и почту, договориться о порядке следования через океан.
Ночь прошла спокойно. Нам приветливо мигали огни маяков английского побережья. А утром вновь разыгрался шторм. Если вчера Ла-Манш был спокоен и приветлив, то с утра он сделался сердитым и озлобленным. Сюрприз в одиннадцать баллов приготовил нам Английский канал. Волны озверело набрасываются на наше судно, с грохотом разбиваясь о его борта. «Пидула» дрожит, как в лихорадке от яростных многопудовых ударов разбушевавшейся воды. Она хлещет и хлещет. Бьет по иллюминаторам, даже взлетает на ходовой мостик. Волны перелетают через полубак, разливаются на палубе. Ветер гудит, свистит и воет. В каютах все летит вверх тормашками. Оголенный винт сотрясает судно.
Дикая пляска стихии, шабаш ведьм.
Даже если держишься за поручни, и то устоять невозможно.
— Ну дает! — сердится капитан.
Все мы с нетерпением ждем нашу спасительницу, бухту. Морозов, капитан нашего судна, хорошо знает бухту Торки, уверенно ведет туда траулер.
Не прошло и двух часов, как мы вползли в бухту. Стоило нам войти в ее подковообразную чашу, как все сразу стихло, успокоилось. В каютах перестали прыгать вещи, блаженство расплылось по всему телу.
Бухта Торки. Чудесное спокойное местечко. В ней бросили якоря несколько кораблей, в том числе и наш напарник СРТР-9122. Он, в ожидании нас, приготовил швартовые кранцы. Мы подошли к земляку и бортом навалились на кранцы, матросы завели швартовые концы, перебросили трап.
— Привет, друзья!
Все высыпали на палубу, что может быть приятней встречи земляков вдалеке от Родины.
- Англичане в этот момент повели себя молодцами. Мы стояли в полумиле от их берега, спокойно разглядывали прохожих на улицах курортного города Торки, автобусы и автомобили, изредка нарушавшие здешнюю тишину. Ни один представитель пограничной службы не подошел к нам, не погнал нас со своей территории. Все-таки англичане — настоящие моряки. Они прекрасно понимали, какая сила заставила нас нарушить пограничную зону.
Нас никто не тревожил. Только небольшой катерок обошел нас. В нем устроились две моложавые симпатичные женщины, одетые в непромокаемые плащи оранжевого цвета. На руле сидели молодой паренек без головного убора и седовласый благообразный джентльмен. Проходя мимо нас, вся четверка дружелюбно заулыбалась, приветливо махая руками.
Мы отвечали взаимностью.
— О кей! — крикнул кто-то из наших моряков. Англичане вскоре легли в дрейф и начали втаскивать свою рыболовную снасть, очень похожую на перемет. Они подняли на свой борт несколько крупных рыбин.
Так второй раз в жизни я увидел настоящих, живых англичан.

III

Капитан Олев Керкель радостно встретил нас в своей каюте. Этот симпатичный великан, подлинный сын Калева, добродушный и веселый, засыпал нас вопросами. Каким-то чудом у него уцелела бутылка «Вана Таллина». Мы отдали должное гостеприимству земляка.
Механики заменили форсунки, навели порядок в машине. Судно полностью подготовили к переходу через Атлантику.
Поздно вечером мы поднялись на мостик. В городе зажглись разноцветные огни. Откуда-то доносилась рок-музыка.
— Неплохо бы посидеть вечерок, — подмигнул мне с улыбкой капитан ...
А за огромной скалой, защищающей вход в бухту, свирепо гудел Ла-Манш. Посмотрев туда, я зябко передернул плечами. Выходить в ночное, да еще бушующее море - такая перспектива не особенно вдохновляла меня, тем более, что рядом горел огнями вечерний ресторан, ласкала уютом приветливая бухта. И мне почему-то вспомнилось военное училище. Зима. Мороз. Команда «подъем» и выход в район сосредоточения в далекой Сибири. Тогда нас подняли с теплых постелей и вывели навстречу вьюге, холоду и снегу.

(Продолжение следует),

(Продолжение. Начало в №№ 11, 14, 17, 20, 24, 26).

Подход к проливу Па-де-Кале отмечается интенсивностью движения судов. Они втягиваются из безбрежных просторов моря в горловину пролива, скапливаясь на огромном пространстве. Судов здесь нисколько не меньше, чем в Зунде, может быть, даже и больше. И чьих только нет! Нас всех удивил огромный пароход под английским флагом, с двойной надстройкой. Двигался он весьма необычно. Носом он так сильно зарывался в волну, что казалось, будто у него нет совсем носа. Видимо, нагреб воды — вот и образовался дифферент.
За этим тяжелоидущим судном легко и свободно шлепает суденышка под красным флагом. Нашенский. Вид у него светлый, праздничный. Он по конфигурации, линиям обводов напоминает «Вяндру». Было в базе океанического флота Эстонии такое судно. Тысяча тонн водоизмещения, легкое, быстроходное, чуть больше СРТР. Осматриваем с любопытством своего собрата. На нем нет приспособления для лова рыбы. Порт приписки -- Калининград. Поприветствовали его. Морозов поясняет:
— Научно-исследовательское. Наше, рыбацкое. Принадлежит АтлантНИРО.
Пролив Па-де-Кале. Здесь есть своя особенность судодвижения. Суда, идущие на Запад, придерживаются английского берега; на восток — французского. Па-де-Кале, да и сам Английский канал тоже имеют одну особенность. Здесь сильные приливные и отливные течения. Если рассчитаешь свой приход в Па-де-Кале так, что попадешь в отливное, — скорость в канале за счет отлива увеличится на два-три узла. Моряки знают эту особенность и используют с выгодой для себя. Промахнешься — скорость потеряешь.
У нас расчетами занимался Игорь Котляр. Находясь в штурманской рубке, он долго колдовал над картами. Выверял свои расчеты. «Пидула» оказалась в благоприятном течении. Скорость возросла.
Ла-Манш. Между прочим, это название в нашей литературе иногда пишут вместе, иногда слитно. И то, и другое неверно. Писать надо через дефис. Вряд ли найдешь в мире человека, который не слышал бы об этом проливе. В далекие школьные годы, помнится, толковали на уроках географии, что этот пролив не так давно образовался из-за опускания суши. Опустилась земля, море завоевало впадину, появились Британские острова, здесь на протяжении многих столетий шла ожесточенная борьба между англичанами и французами. Все тут дышит страстями. серые волны Ла-Манша хранят величайшие тайны многих эпох, богатые сокровища. Нет смысла пересказывать историю народов Европы. Но на одну деталь хочется обратить внимание. Если у вас появится возможность познакомиться с навигационной картой Ла-Манша, обратите внимание на знак, похожий на хворостинку. Таких хворостинок здесь уйма. Их можно даже сосчитать, если есть время. Не трудитесь. Около тысячи, поверьте на слово. Устав от счета, я поразился. Каждая веточка — затонувший корабль, большой или маленький. Кладбище кораблей. Да, Ла-Манш бывает сердитым, ревущим, Но эти «точечки» не работа Посейдона. Это следы работы бога войны, которого древние греки нарекли Аресом. И когда смотришь на белесые, спокойные берега Англии, на города, расположенные у берегов, на линии высоковольтных передач, кое-где шагнувших в воду, отдаешь дань уважения англичанам за их труд и деловитость, а французы?! Разве не внесли они свой огромный вклад в развитие мировой культуры, науки и техники. И, наверно, поэтому, когда смотришь на карту, возникает чувство досады. Ведь «веточки» это суда, затопленные здесь в период многочисленных войн. Тысяча судов. Больших и малых. С погибшими и спасшимися экипажами. Если выстроить эти корабли в кильватерную колонну, то головное судно окажется в Гаване, а последнее - на рейде какого-нибудь английского порта. И это только тут, в сравнительно небольшой акватории Английского канала. Сколько труда, человеческого гения, смекалки нужно вложить, чтобы сделать один корабль. Чтобы уложить его на дно — значительно меньше.
Дно Ла-Манша говорит о величии человека и одновременно о его безумии, Восторжествует ли когда-нибудь здравый смысл в жизни человечества?
II
Тумана нет. Мы идем легко, подгоняемые попутным ветром и отливным течением. Члены команды «Пидулы» наблюдают Англию. Есть на судне и те, кто уже бывал в этой стране. Моряки делятся впечатлениями, рассказывают байки. Сыплются остроты и шутки, анекдоты о консерватизме англичан. Жизнь на судне идет своим чередом.

(Продолжение следует).

(Продолжение. Начало в №№ 11, 14, 17, 20, 24).

И когда все было готово, Уно зашел в каюту капитана, устало опустился на диван и начал докладывать по существу. Нет смысла приводить полное техническое пояснение неисправности. Закончил Уно свой рассказ словами:
— Это химия, а не ремонт.
Меня всегда удивляет одно. То, что плохо, — всегда называют химией. Всякое мошенничество, недобросовестность — величают «химичеством». Нередко можно слышать такое: «Чего ты там химичишь?» Ну, скажите на милость, при чем тут химия! И тем более химики! Хотя какая-то подспудная связь тут есть. Крутишь одно — получаешь другое.
Мы сидим с Демонтианом Николаевичем, этим опытным бывалым моряком, капитаном дальнего плавания, внимательно слушаем доклад третьего механика и возмущаемся. В конце нашего разговора Николаич задает несколько совсем не риторических вопросов:
— Что было бы, случись это ночью? Что было бы, окажись мы в самом узком месте Зунда? Что было бы, если бы слева двигалось судно?
Скажете, нелепость, гадание на кофейной гуще? Отнюдь. Здесь «бы» звучит ой как реально. Только счастливая случайность увела нас от катастрофы. В конечном счете, хочется, чтобы поняли это ремонтники, особенно тот бесчестный подлец (мягче сказать не могу), который ради пресловутой нормы совершает «химию». Ни рубль, ни копейка лишними не бывают. Но ради них подвергать опасности жизнь десятков людей — дело преступное.
— За такой ремонт судить надо, — заметил с горечью мой сосед по каюте, капитан СРТР-9102 Семем Семенович Эйдельнант.
У него после этого случая вдвойне плохое настроение: СРТР, на котором ему предстоит работать, совершив переход через Атлантику, стоит в Гаване: его так отремонтировали, что хватило всего лишь на тридцать суток.
А об этом эпизоде просто не могу не рассказать. Два дня Игорь Котляр и Саня Степанов бились с гирокомпасом. Ничего не могли сделать. Врет, окаянный. И ни много, ни мало, на восемь градусов. Доверься такому — и уплывешь к черту на кулички. Они и так пробуют, и эдак. Врет и все. Упорно и настойчиво, хоть лопни. Радист заменил несколько деталей. Не помогло. Потом проверили уровень поддерживающей жидкости. Тут и оказалась зарытой собака. Улетучиться, жидкость не могла. Не тот вариант. Тут явно перепутали с отверстиями — не туда залили. Гирокомпас по своей природе непьющий. Но своей нормы требует. Хочешь-не хочешь, отдай. На судне спиртного — шаром покати. Раньше, в эпоху начала атлантического промысла, выдавали на суда кое-что для технических целей. Теперь глухо. Не дай бог, ЧП случится.
Думали-гадали, и решили вносить поправку.
Но тут произошло следующее. Прослышав о несчастье с гирокомпасом, подходит ко мне один из моряков и спрашивает конфиденциально:
— А коньяк подойдет?
— Шутишь?- отвечаю вопросом на вопрос.
— Нет, не шучу, Приберег на день рождения. Если подойдет — пожалуйста. Дело-то общее.
Специалисты ответили утвердительно.
Моряк просил не называть фамилии. И я выполняю его просьбу. Хотя от души хочется ему сказать за бескорыстие:
— Спасибо, Миша.
Четыре раза ложилось судно в дрейф, И это только в Европе. Четыре раза механики устраняли недоделки ремонтников. В общей сложности потеряно двадцать восемь часов человеческой жизни. Это почти триста миль. Если мерять рыбацкими мерками — почти двадцать тонн рыбы.
В наших условиях ругать ремонтников — дело бесполезное. От этого никому ни холодно, ни жарко.
Мы поступили иначе. Собрали открытое партийное собрание. Обсудили обстоятельства дела. Приняли решение, в котором обязали механиков, выявить все возможные дефекты и по машине и по корпусу. А в бухте Торки — южная окраина Британских островов - устранить все недостатки, чтобы без всяких фокусов, смело совершить нелегкий прыжок через Атлантический океан.

5. ЛА-МАНШ

За кормой остаются первые трудные мили. Холодное Северное море, унылое, с крупной зыбью, не оставляет особых впечатлений. Справа и слева, спереди и сзади видишь необозримую водную гладь. Где-то слева, в тумане, еле проступают синеватые вершины далекого побережья. Они сравнительно далеко и, растворяясь в линии горизонта, делаются похожими на плывущие облака.
(Продолжение следует).

(Продолжение. Начало в №Na 11, 14, 17, 20),

Следующую главу я хочу начать вот с какого случая, Когда мы упорно сквозь шторм пробивались вперед, через сутки после выхода из порта, на ходовой мостик прибежал взволнованный старший механик Миша Нарожный. Увидев капитана, взмолился:
- Дмитрий Николаевич, подрейфуем часика три.
- А что случилось? - Морозов оторвался от локатора.
- Что-то с форсунками...
Капитан посмотрел на хронометр, потом на стармеха; вздохнув, махнул рукой:
- Давай!
Мы дрейфовали не три, а целых пять часов. Механики меняли форсунки. Команду это тревожило, но никто не роптал. Каждый понимал, что впереди и переход и работа. Так что чему надо поломаться - пусть ломается в начале пути, чтобы потом уже чувствовать себя уверенно и надежно.

Экипаж СРТР-9139« «Пидула»
Пошли...Ожила машина и на душе как-то посветлело. Балтика остается позади. Чувствуется приближение Зунда. Справа и слева обгоняют нас большегрузные суда. Под разными флагами они спешат с грузом в ближние и дальние края. Суетится человечество. Мы с завистью засматриваемся на корабли, имеющие хорошую скорость. Она издавна была нужна моряку. Скорость, скорость, скорость. Ради нее человек идет на все. И не удивительно: скорость – это, прежде всего, выигрыш времени. А время — это деньги. Так говорят на Западе. Мы почему-то иногда не ценим ни первого, ни второго, ни третьего.
... Вот обогнал нас танкер, под советским флагом. Он приветствует нас. Мы отвечаем ему тем же.
И вдруг! Что такое? Наша "Пидула" вдруг забрала влево, начала описывать круг. Матрос Миша Кальгавчук, стоящий на руле, от удивления выпучил глаза. Он со всей силы нажимал кнопки рулевого устройства. А судно не повинуется воле человека. Продолжает каруселить - и баста. Словно насмехаясь над ним. На мостик стремительно влетает капитан.
- Стой! - раздается его команда. Он сам отводит ручку ВРШ в нулевое положение. Мы снова ложимся в дрейф.
Щедро в этот миг рассыпаются "словеса" в адрес все тех же ремонтников. Одни говорят, что их надо по старому рецепту вздернуть на реи, другие - молча и сердито сплевывают за борт. И ничего не поделаешь. Они вполне заслужили этого, совсем нетрудно представить себе положение судна и его команды.
Узкое место. Туда и сюда топают пароходы.
А твое судно вдруг ни с того, ни с сего начинает выписывать дуги. Весело. Особенно, если ты бессилен помешать непредусмотренному маневру. Только по чистой случайности вокруг нас не оказалось судов. Или мы бы кому-нибудь пропороли борт, или нас бы кто-нибудь "поцеловал".
Вот и разбирайся потом, кто виноват...
Три часа механик Уно Борг возился с рулевым, три напряженных часа на этаком перепутье. Он осмотрел всю электрическую систему, питающую рулевое, проверил все, что можно и нужно проверить. Взлохмаченный, измазанный машинным маслом, он взлетал на мостик, убегал вниз.
Ковырялся у руля, как хирург в кишках. Пот капал с кончика носа. Лицо раскраснелось....

(Продолжение следует )

Документальная повесть
(Продолжение, Начало в №№ 11, 14, 17).
Когда это будет?
Непременно будет. Вот поэтому бывалые моряки атакуют уже загодя боцмана Виктора Абашина, требуя тропическую одежду. Она по штату предусмотрена.
Иду за ней и я. Боцман снимает с полки сверток, разворачивает и подает мне, указывая:
- Вот здесь все. Полный комплект.
В комплекте шорты, пара маек, босоножки-тапочки. Пытаюсь как-то примерить. Но чувствую, что все чрезвычайно велико и не соответствует моим размерам.
— Размеры? - интересуюсь я.
- Самый маленький - пятьдесят четвертый.
Я ношу сорок восьмой, а потому грустно улыбаюсь,
Боцман виновато пожимает плечами. Но он меня окончательно
убивает босоножками-тапочками. Они сорок четвертого размера. Я ношу тридцать девятый.
— Что будем делать - спрашиваю.
— ???
Грустно заворачиваю пожитки и бреду к себе в каюту. Пони маю, что кто-то где-то производит этот хлам, то бишь, продукцию. Она, конечно, не находит сбыта. Появляются снабженцы, скопом закупают эти неликвиды. Выручают тех, кто производит это барахло. А те опять его строчат. Благо найдется потребитель, которому не носить его. Спихнет его по нормам снабжения, а там хоть трава не расти.
Ho мне надо носить, как к трем десяткам наших парней, которые идут в море. И хочется быть и красивым, и аккуратным. В народе говорят, что «голь на выдумку хитра». Так и я. Внимательно осмотрев свои «скороходы», поняв, что я не маленький Мук из арабских сказок и никакой джин мне не поможет, обдумываю, создавшееся положение. В голову приходит мысль, что этих босоножек можно сделать классные туфли.
Вооружаюсь иглой, капроновой нитью, шилом. Последнее выпросил у механиков. И принимаюсь за дело. Распорол задники, отодрал каблуки, подрезал подошву... Хотя меня никто не обучал никогда сапожному ремеслу, дело закипело. Часа через пол тора на ногах у меня красовались тапочки в самую пору, да и шорты подошли как надо.
Когда я, форся, поднялся на мостик, то старпом Игорь Котляр от удивления присвистнул:
- Вот это фунт изюма! Где достал? — Сам сделал. точнее, переделал. . .
- Здорово! - завосхищался Игорь, осматривая мою экипировку. - Только вот непонятно: один каблук черный, другой — светлый.
Я засмеялся. А со вторым каблуком случилось несчастье. Когда я его оторвал, то ставил на диване. Пришел юнга делать уборку и вместе с прочим хламом вышвырнул его за борт. Но не беда. Черт с ними, с каблуками. Теперь у меня отменные босоножки. Ноги не будут натерты — это гарантия.
А когда наш боцман Виктор Абашин выдает кому-нибудь из команды огромного размера тапочки и тот начинает возмущаться, Виктор с улыбкой говорит;
— Иди к помполиту. Он знает секрет. У него есть волшебная палочка. Прикоснется ею к твоим тапочкам, и они сразу сделаются нужного размера.
Так по воле наших многоуважаемых снабженцев я превратился (хотел сказать «в волшебника») в сапожника и консультанта по сапожным и портновским делам (а потом и в парикмахера).
Но вот что меня потом волновало. Проблема, перед которой я оставался бессильным. Какой волшебник раздобудет нам в каюты вентиляторы, сифоны, которые нам так нужны, и без которых в южных широтах не обойтись?
Много книг написано о подвигах русских моряков. О первооткрывателях, покорителях северных и южных морей, об экспедициях; далекого прошлого. И почти все современные авторы с горечью, говоря о подготовках к выходу в море, как правило, отмечают, что чиновники царских департаментов беспечно и беззаботно относились к снабжению экспедиций. Волей-неволей тех, кто готовил нас тогда к выходу в море, хочется сравнить с этими бездушными, тупыми чиновниками.
4. А ЧТО ДЕЛАТЬ?
Как бы хотелось начать следующую главу своего повествования лирическим отступлением типа; «Балтика гудела, волны яростно хлестала о борт судна». Но этим никого не удивить, поскольку любой моряк пережил это, и вряд ли такая ситуация вызовет у кого-нибудь положительные эмоции. Дело привычное, повседневное.
(Продолжение следует).

Документальная повесть
(Продолжение, Начало в № 11, 14).

А повар на судне — звезда не последней величины. Он сам должен подбирать ассортимент продуктов. Чтобы дешево и сердито. Ну и, конечно, если хочешь иметь уважение товарищей, необходимо готовить вкусно.
Совсем простые требования!
...Всю ночь бушевал шторм в десять баллов. Наша «Пидула», как необъезженный конь, подпрыгивала на качках волн.
... Словом, делали с ней ветер и волны все, что хотели. Единственное, что не удавалось им сделать, то это сбить с курса. Хотя скоростишка не продышала трех узлов, СРTP упорно двигался вперед.
Не стих шторм и утром. Шторм, конечно, штормом, но есть хочется. К завтраку пришли в салон. Поели, что бог послал. Вернее то, что подал наш кок Федя Семенов. А он, кроме колбасы и сыра ничего изобрести не мог. Никто не роптал: морская традиция предлагает утренний чай. Обед компенсирует все.
Но вот наступило время обеда. Чем накормишь нас, чем по радуешь? В салоне собрались моряки. Салон у траулере на корме. И, естественно, в период качки там подлетаешь кверху, аж дух захватывает.
Юнга, по-другому, матрос без класса, Леонид Иванов угрюмо подает миски. Он бледен, но старается перебороть себя, держится на ногах. Капитан берет ложку и медленно размешивает содержимое миски. Лицо его тускнеет. Николаич хмурится, затем кивком головы указывает на миску:
— Тысяча чертей. Никогда в жизни не приходились, есть суп из гречки. Из гороха — да, лапшу — да. Придумал же, черт побери!
Матросы переглядываются. Кто-то в тон капитану бурчит:
— Наградили, дьяволы, коком ...
— Ну и харч... - сердито произносит Миша Лебедев.
— Но-но, потише — капитан понял, что загнул не то. И решил поправить дело: — Человек первый раз идет в море. Отболтается, оклемается, оботрется, отстоится, авось, и будет настоящим коком. -
Второе не лучше первого.
После трапезы заходим на камбуз. Вид у нашего кока Феди Семенова (а окрестила его на судне «Сашок»; почему, никому не известно) далеко не бравый. Лицо осунулось и щеки впали. На них за одну ночь выросла щетина. А натянутая на густые брови беретка в сочетании с большим носом делает нашего кока похожим на старого уставшего ворона.
Федя уныло смотрит на капитана. Он чувствует себя виноватым. А сил оправдываться нет. Так и стоит с черпаком в руках у плиты, широко расставив ноги. Через сгорбленную спину проглядывают лопатки,
— Неважен обедишко, — спокойно замечает капитан. Федя в знак согласия кивает головой.
— Расходуйте овощи, — предупреждает кэп, — на переходе крупу не тратьте. Овощи могут погнить. Это ни к чему. Улетят за борт.
— Понял, — извинительно выжимает из себя кок, Мы вышли.
— Укачала беднягу, — вздыхает Демонтиан. - Первый раз идет человек, в море, И готовил парень из того, что было под рукой.
Затем подумал и добавил:
— Море, брат, не шутка.
Позднее Федя Семенов и Леня Иванов сознались, что обалдели от качки, а поэтому не могли ничего путного приготовить на обед. А Леня Иванов виновато объяснял морякам:
— С Русского острова до Владивостока ходил и ничего, А тут укачало. Никакой мочи.
— Это цветочки, - пугал второй штурман Владимир Любин — ягодки будут впереди.
И Леня, словно прося пощады, умоляюще смотрел на Владимира, как будто от него зависело будущее нашего плавания.
3. ОХ, УЖ ЭТИ СНАБЖЕНЦЫ!
Температура наружного воздуха не более плюс десяти. Забортная вода — в этих же пределах. Влажность воздуха где-то в пределах ста процентов. Неуютно. Но это, однако, не мешает нам, заботится о своей тропической экипировке. Мы идем в нолевые широты, т. е. к экватору, в район северных тропиков. И все хорошо понимают, что там сейчас где-то около плюс тридцати. Свитера, в которых сейчас щеголяют ребята, придется сдать и надолго упрятать в рундуки. Если еще сегодня многие жалуются, что спать холодно и ругают механиков за «неживые» батареи отопления — хотя они тут не при чем (батареи отказались работать сразу после выхода в море) — то там нужно будет отдраивать иллюминаторы и сбрасывать одеяла.
(Продолжение следует).

(Продолжение. Начало в № 11).

Задним ходом выбирается наша «Пидула» в ковш порта, разворачивается. На мостике и капитан, и старший помощник. Оба грамотные моряки, бывалые судоводители. У них за плечами тысячи миль. Они легко разворачивают судно в сторону ворот мола. Ветер нам бьет прямо в рубку. Сильный ветер. Провожающие и город теперь у нас за кормой. На мостик поднимается наш радист Саня Степанов. Игорь Котляр, старпом, выводит судно на простор Таллинского залива. А он бушует мелкими, но крутыми и сильными волнами. «Пидула» подскакивает на них. Волны разбиваются о борт. Водная пыль окатывает палубу. Вода, вода, кругом вода... Матросы в лимонного цвета проолифенках. Вот один из них зазевался, и волна бьет его в лицо. Он отфыркивается и утирается рукавом.
— А ведь торгашей в такую погоду не выпускают, — замечает Саня Степанов.
— Рыбак — это трижды моряк, — говорит задумчиво Демон тиан Морозов, наш капитан, кавалер ордена Трудового Красного Знамени, один из зачинателей океанического лова в Эстонии.
Нас здорово качает. Мы прыгаем вверх, вниз. Впереди важно и внушительно идет плавбаза «Иоханнес Варес». Эту махину в 18 тысяч тонн водоизмещением раскачать трудно.
— Вот где житуха! — говорит рулевой, - И шторм нипочем! Матрос с завистью оглядывает огромное судно, которое набирает ход.
Мы стоим на мостике. Со мной рядом Семен Семенович Эй-дельнант, капитан СРТР-9102 и сосед по каюте. Он тоже идет на Кубу. Там примет пароход и будет ловить рыбу. Спокойным, умным взглядом он смотрит на бушующие пенные волны и мечтательно произносит, обращаясь ко мне:
— Вы знаете, какая самая счастливая минута у моряка? Молчу, притаился. Боюсь ляпнуть, невпопад. А сам думаю, что,
конечно, не эта, когда идешь черту в зубы. Семен Семенович сам отвечает на свой вопрос:
— Приход к родному берегу- А самая тяжелая — эта. Что я могу сказать? Видимо, во все времена это было так. Впереди у нас большой путь. Его можно отсчитывать и милями
и сутками. На судне толкуют по-разному. Одни говорят: 180 суток, другие — шесть месяцев, третья — полгода. И все они правы. Если мы отходим в последний день сентября, то по плану должны вернуться — в последний день марта.
— От зимы убегаете, — позавидовал мне кто-то в конторе, А ведь этот кто-то был прав. От зимы, но не от судьбы.
2. СУП ИЗ ГРЕЧКИ
Наш кок — Федор Семенов — хороший по анкетным данным человек. И вид у него заядлого моряка, этакого морского волка. Худощавый, поджарый. Большой, с горбинкой нос на вытянутом книзу лице. Из-под густых пшеничного цвета бровей смотрят на вас острые, чуть бегающие глаза. Голова, точнее, ее верхняя часть, спрятана в берет неопределенного цвета. Он натянут к самым бровям.
Одним словом, по виду он человек бывалый. Но для всех нас кок пока загадка, так как он и его помощник впервые выходят в море. Поэтому члены команды смотрят на них весьма подозрительно. Этот ушлый народ отлично знает, что такое на промысле кок. Особенно на рыбацком судне, где живут и работают одни мужики. От кока зависит многое. С одним и тем же набором продуктов можно превратиться в «рыцаря печального образа» или отрастить животик. Да, пока наш кок. — фигура загадочная. На судне он уже неделю, но ничем особым себя не проявил. Да, собственно, и проявить не мог — приходилось готовить только чай. Премудрость в общем-то нехитрая. Хотя как сказать. Даже у некоторых домашних хозяек вместо чая бывают помои. Во всем нужен толк, умение.
Между прочим, не знаю, как сейчас, а тогда в отделе кадров флота к подбору поваров на суда подходили весьма и весьма формально. Штукатур, например, вдруг загорелся желанием «заколотить деньгу». Вздумалось ему пойти коком в море, Пожалуйста! Пиши заявление — и порядок. Лишь бы семафор ему окрыли.
Что штукатур? Любой физически здоровый человек может быть поставлен коком, Лишь бы изъявлял сам жалание. Никто не спросит, чем занимался раньше, как. насчет "горилки" и всего прочего.

(Продолжение следует).

(Документальная повесть)

1. УБЕГАЕМ ОТ ЗИМЫ

Таллинская осень злилась. Свирепый норд-ост сердито тряс пожелтевшую шевелюру столетних дубов и могучих краснолистных кленов, срывал ее безжалостно, бросал под ноги прохожим, сбивал в кучки у бортиков тротуаров.
По Таллинскому заливу гуляли вспененные гребешки. На море шторм. Резкий, каким он бывает на Балтике.
Наш СРТР-9139, окрещенный именем «Пидула», стоял у третьего причала бывшей Купеческой гавани. Он готовился к далекому рейсу, на Кубу. Экипаж должен привести рыбацкий траулер к острову Свободы и включиться с остальными шестью собратьями, находящимися там, в промысел. Наш район работы — Карибское море, Мексиканский залив.
Мы стоим у причала. И нам дьявольски не везет. Вот уже четвертый день подряд назначают отход. Но отойти не можем, Два дня стоим из-за того, что где-то в машине «гонит» масло. Чертовски обидно: судно три месяца отстояло в текущем ремонте на заводе, его по авралу вытолкнули, не приведя, как следует, в порядок.
Честят вдоль и поперек моряки Таллинский судоремонтный. Так уж случалось, что после его работы машинным командам самим приходилось доводить все до нужной кондиции. Вот и сейчас «дед» (а ему около тридцати) Михаил Нарожный приказал «крутить машину». За два последних дня он неотлучно на судне. Почти не спит. Даже под пшеничным ежиком волос следы машинного масла. Небрит. Весь в заботах.
На вопрос моряков «когда?» махнет рукой и убежит вниз. Гулко отдают на трапе деревянные подошвы его босоножек.
На тритий день подвели снабженцы, завезли вместо пенных какие-то другие огнетушители. Пришел «пожарник», сердитый дядя, хмуро посмотрел на них, походя осведомился о мотопомпе, взглянул на часы и коротко отрезал:
— Рабочий день окончен. Больше не приду.
И это не было шуткой. Через час, когда нам уже завезли нужное, старпом Игорь Котляр посылал за ним матросов. Старик оказался неумолимым. Старпом пошел сам. Пожарник слушать не стал. Только бросил гневно:
— Когда вы научитесь точности? Даже под конвоем милиции не приду.
Так мы вновь не отошли. Илья Хесин, старший диспетчер рыболовного флота развел руками:
— Человека месяц назад уволили. Приказ вывесили. А на шестьдесят рублей никто сюда не идет.
Капитан объявил отход на завтра, Я домой не пошел, прилег в каюте. Суматоха последних перед выходом дней не дала мне возможности получить кинофильмы. И я был рад тому, что отход не состоялся. Утром еще сумею заняться кинофильмами.
На следующий день мы с Мишей Лебедевым, нашим рефмотористом и по совместительству культурником, поделили обязанности: он поехал в контору кинопроката за фильмами, а я в контору рыбаков — за машиной. Обычно моряки не ходят за машиной. Отучились. Помыкаешься-помыкаешься среди большого и малого начальства, в сердцах плюнешь на это дело, возьмешь такси и притащишь что надо.
Мне повезло: машину выколотил быстро, И к 12.00 целая гора металлических коробок уже покоилась на палубе, перекочевывая в салон, где был установлен киноаппарат.
Моряки активно помогали. Каждый интересовался духовной пищей. И от души все радовались, когда увидали "Гусарскую балладу». Миша пояснил:
— В прошлом рейсе крутили ее раз двенадцать. Никому не отдавали. Картина — вещь. Для сердца и души.
. .. Мы стоим. Ждем отхода. Ветер и волна раскачивают судно. С носа сорвало краску: стальной конец спасательного буксира «Ураган» пилит наш борт.
К семнадцати ноль-ноль пришли «власти». Крутят паспорта, ставят печати. Мы готовы пересечь государственную границу. Все процедуры отправления окончены.
Последние рукопожатия. На мостике капитан Дима, а точнее Демонтиан (так зовут нашего кэпа) бодрым голосом отдает приказ:
— Крепить все по-штормовому! А через несколько минут:
— Отдать кормовой!
На палубе без суеты четко работает боцманская команда. После отдачи швартовых концов нас отжимает ветром от причала. Полоса воды между судном и причалом растет, ширится. И, наконец, звучит:
— Отдать носовой!
Теперь прямой связи с берегом нет. Последняя нить – толстый трос — выбирается матросами. Но связь с берегом не оборвется никогда. Даже если судно уйдет за тысячи миль отсюда. А для нас с отдачей последнего швартового конца начинается новая жизнь, которая вложится в короткое понятие «рейсовое задание».


(Продолжение следует)

Читатели нашей газеты в свое время познакомились с творчеством безвременно умершего начальника плавбазы «Академик Павлов» Дмитрия Тихонова. Его стихи нашли горячий отклик у рыбаков.
В архивах флотского поэта сохранился также и ряд его прозаических произведений.
Одно из них очерк «Ньюфаундленд» любезно предоставила для нашей газеты сестра поэта И. Тихонова.


«42000 квадратных миль скал, холмов и речных долин. 8000 квадратных миль озер. 6000 миль побережья. Охота на лосей и карибу! Лов лосося и тунца! Связь воздушная и морская. Вас доставят самолетом компания «Транс Кенеда Айрлайнс» или автомобильный паром «Вилиам Карсон». Приезжайте на Ньюфаундленд! К вашим услугам отели и тунцеловные боты, охотничьи домики и гидропланы. Ньюфаундленд это колыбель белой цивилизации Северной Америки. Приезжайте! » Так соблазняют туристов проспекты Бюро путешествий.
Но наше знакомство с Ньюфаундлендом состоялось иначе.
Плавучая база траулеров пароход «Академик Павлов» повредил во льдах Лабрадора рулевое устройство и был отбуксирован в Сент-Джонс на ремонт.
Мы плелись на буксире спасательного судна «Ураган», обходя редкие айсберги и источенные волнами обломки арктического пака. Первым вестником земли был краснокрылый самолет, сбросивший на суда листовки с предупреждением о близости трансатлантических подводных кабелей. Самолет сделал над нами несколько заходов, пытаясь рассчитать снос, и, всетаки, промахнулся. Белая стайка листовок, подхваченная ветром, опустилась на воду далеко в стороне. Пилот отбросил колпак кабины, досадливо махнул рукой и лег курсом на остров. Через несколько часов в том направлении, где скрылся самолет, неясно замаячили крутые берега Ньюфаундленда.
Может быть, именно таким увидели его девятьсот шестьдесят лет назад норманны викинга Эриксона, назвавшие эту землю «Маркландом» — страной лесов. Может быть, пять столетий спустя, вот так же рассматривал сквозь туман эти скалы английский мореплаватель Джон Кабот, отплывший в 1497 году из Бристоля на поиски новых земель. Может быть. Гранитные берега Ньюфаундленда не боятся времени.
Сент-Джонс — главный город провинции, почти не заметен с моря. Океанские суда с трудом протискиваются между громадами мысов с прозаическими названиями Северный и Южный, в узком проходе, ведущем в просторную глубокую бухту.
Уже не один, а три буксира, преодолевая дующий в проходе ветер, пытались отвести нас от гранитных обрывов, нависающих над нашими мачтами. Лоцман, нервничая, бегает по мостику и требует на подмогу буксирам ярко-красное пожарное судно, которое тоже впрягается в работу. Наконец, белым маячок, прилепившийся к скале, словно игрушечный, остается позади, ветер стихает, и мы, облегченно вздохнув, отдаем якорь на внутреннем рейде Сент-Джонса.
Американцы любят называть Сент-Джонс старейшим городом Америки. Если вы позволите себе усомниться в этом и скажете, что другие города, например, Мехико, куда древнее, то вам ответят, что все это, конечно, так, но ведь речь идет не о каких-то там индейцах, а о начале «белой цивилизации», а она, как известно, началась 24 июня 1497 года, в день святого Джона, когда моряки Кабота, благославляя небеса, обнаружили бухту, давшую им укрытие от непогоды.
Итак, Ньюфаундленд — первые «заморские» владения Англии, и Сент-Джонс первый колониальный город Северной Америки. Он стал им с того дня, когда сэр Хэмфри Джильберт по приказу королевы Елизаветы I водрузил в 1583 году на берегу бухты английский флаг и официально присоединил остров к владениям британской короны.
• • •

С давних времен Ньюфаундленд населяло немногочисленное мирное и даровитое племя индейцев беотиков. О его происхождении известно очень немногое. Достоверно лишь то, что предки беотиков некогда , переправлялись в Америку через Берингов пролив, тем же путем, каким проникли на американскую землю олени-карибу. Свое мастерство строить из бересты вигвамы и каноэ, индейцы принесли из далекой Сибири. Теснимые другими племенами, они пересекли весь континент и осели на Ньюфаундленде, ставшем их последним убежищем. Этому исчезнувшему племени принадлежит одно величайшее изобретение той далекой эпохи. Для убоя карибу, во время весенних и осенних миграций стад, беотики сооружали вдоль речных берегов изгороди из поваленных деревьев. Длина таких изгородей иной раз достигала шестидесяти километров.
В завалах оставлялись проходы, в которые устремлялись животные, а индейцы, сидя в засаде, убивали оленей, пытавшихся прорваться к реке. Беотики знали процесс копчения мяса и после удачной охоты заготавливали его впрок на долгие зимние месяцы. Зиму они проводили под защитой лесов, в центральной части острова, на песчаных отмелях озера Ред Индиан Лейк и впадающих в него рек. Когда наступала весна, беотики вместе со стадами карибу кочевали по острову. Они выходили на берег океана, охотились на тюленей, на прибрежных островах собирали яйца кайр, чаек и гаг, высиживавших здесь свое потомство. Их хрупкие берестяные каноэ не боялись морского плавания. Колония бескрылых гагарок на маленьких островах Фанк, отделенная от Ньюфаундленда тридцатью двумя морскими милями пролива, посещалась индейцами регулярно. Беотики не знали огнестрельного оружия. Их вооружение состояло из луков и стрел, каменных томагавков, ножей и дубинок, и мужчины племени были больше охотниками, нежели воинами. Беотики не раз подвергались нападениям своих воинственных соседей, индейцев-микмас из Новой Скотии, а с приходом белых переселенцев судьба племени была решена. Основная причина гибели беотиков «отсутствие дружественных контактов», как мягко выразились авторы одного путеводителя. Оттесненные от морских берегов в бесплодную центральную часть острова, индейцы были обречены на вымирание, пока голод, болезни и преследования не истребили их совершенно. Жалкие остатки племени просуществовали недолго. В 1829 году умерла последняя индианка-беотик. Ее портрет показывают в провинциальном музее, вместе с утварью и украшениями из кости, камня и морских раковин.
Воины-индейцы на гербе Ньюфаундленда, Индейская река, озеро Красных индейцев на карте, да три небольших стенда в музее — вот и все, что осталось от целого народа.
Давно истреблены индейцы, давно загнаны в глухую часть острова поредевшие стада карибу; белый человек, колонизатор, наложил на облик девственного острова неизгладимый отпечаток. И, хотя Сент-Джонс далеко не первый город Америки, тем не менее, он стар, очень стар этот провинциальный городок над синей водой гавани.
Он не стал ни Нью-Йорком, ни Сан-Франциско, которые моложе его. Для этого надо быть материковым городом. Но он с успехом выполнил роль плацдарма завоевателей.
Французы пытались отторгнуть его у Англии, а когда из этой затеи ничего не вышло, послали свой флот, с целью перерезать оживленную важную магистраль между Новым и Старым светом. В результате, на этой большой дороге пышно расцвел морской разбой. Пираты основательно поработали здесь, не упуская случая пограбить суда любого флага, будь то королевские лилии Франции или британский «Юнион Джек». История сохранила рассказ о том, как некий английский адмирал был послан на борьбу с пиратами. Видимо, адмирал в чем-то сплоховал, ибо в самом скором времени очутился на борту пиратского брига в качестве невольного гостя. Пиратский капитан был великодушен. Он не повесил адмирала сушиться на рее, а только поморил для острастки голодом с неделю в вонючем трюме. Затем посоветовал не мешкая возвращаться в Англию и отпустил с миром.
Прошли годы. Отгремели пушки, стали легендой усатые пиратские капитаны. Над сравнявшимися с землей фортами безмолвно стоят мемориальные доски, призванные напоминать о прошлом. Впрочем, у досок есть одно назначение — рекламировать древность города. Поэтому их так много, и ставят их по поводу и без повода. Есть надписи, вроде: «Это буковое дерево посадил его высочество принц Марокко, когда впервые посетил город Сент-Джонс». Что и говорить, событие первостепенной важности. Но есть и другие: «Египет— Фландрия — Галлиполи — Бельгия». Рыбак и лесоруб, застывшие в бронзе, с надеждой смотрят в морскую даль. А ниже перечисление полков, бригад и дивизий. Это памятник солдатам-ньюфаундлендцам, павшим в первую мировую войну. И сколько бы ни смотрел в океан старый рыбак, никогда не вернутся домой те, кто лежит в полях Фландрии, в бесплодной земле Галлиполи. Никогда не изгладится скорбная складка на лбу лесоруба, никогда не смирится он с тем, что погиб его сын, защищая чьи-то барыши. Памятника солдатам второй мировой войны нет. Может быть, и не будет.