Блог клуба - Литературно-исторический

История рассказанная в ресторане в штормовую погоду

Совершая "шопинг" по магазинам с целью подобрать автомобиль на время проживания в Испании, мы изрядно подустали, проголодались и решили пообедать в приглянувшемся нам на берегу моря недалеко от наших апартаментов ресторанчике с прекрасной испанской ветчиной и отличной гриль форелью. День выдался сравнительно холодным для этих мест, из-за северного штормового ветра и небольшого дождя, от которых мы, честно говоря, за два месяц на курортном побережье Коста Бланка успели отвыкнуть. Через большое окно в виде иллюминатора было хорошо видно штормовое море, так не похожее на Средиземное из-за непривычного цвета грозных, неприветливых, с пенными барашками волн и низколетящими тучами вроде наших прибалтийских. Посетителей в украшенном к Рождеству зале было немного. Несколько шумных пар, разогретых пивом и вином скандинавов, четверо оживленно болтающих испанок, мы да хмурый крепко сбитый мужчина нашего возраста, допивающий, видимо, уже не первую бутылку вина. Заказав обед, мы с женой уставились в окно на море и сидели молча, как оказалось, думая об одном и том же... - Господи, - тихо, не глядя на меня, произнесла она, - как хорошо, что ты не там! Я согласился, но промолчал и впервые за много лет поймал себя на мысли, что в первый раз, глядя на бурное море, не думаю о том, что бы делал там в такую погоду. Это удивило меня, и я сказал вслух: - Теперь понимаю, что с меня хватит. Имею полное право смотреть на него только с берега. Видимо произнес это достаточно громко, одиноко сидящий мужчина оторвал взгляд от окна и внимательно посмотрел на нас. Что-то среднее между гримасой и улыбкой появилось у него на лице. Через несколько секунд он резко встал, подошел к окну, сложил комбинацию из трех пальцев правой руки и, показав ее морю, сказал громко со злостью в голосе: - Вот тебе! Накось выкуси, хрена два ты меня теперь достанешь! Не твой я больше, не твой! Погрозив еще для острастки кулаком, он повернулся к нам. - Вот так я теперь с ним разговариваю. Оно сегодня на нас с вами злится за то, что в такую погоду нам на него наплевать. Раньше-то мы его про себя чаще уговаривали пощадить нас, быть ласковей, а оно на наши просьбы плевало и сколько хотело, столько и рычало. Пускай теперь попробует меня достать, - заключил он и сел за свой столик с чувством выполненного долга. Разумеется, после этого я пригласил его за свой стол. Он недолго раздумывал и, попросив у официанта бутылку, перебрался к нам. Так и познакомился я со своим коллегой, капитаном торгового флота Сергеем Степановичем Старыгиным, который рассказал историю своей любви, а поскольку она показалась мне интересной, я ее потом записал. Непроста эта история любви к женщинам, которых в его жизни было немало, а вот настоящей взаимности так и не получилось. - Тебе многое не понять, капитан. Вот в твои семьдесят рядом с тобою жена и делите вы с ней, как видно, все пополам. Где-то дети да внуки вас и подарков ждут, а меня никто не ждет, и делить мне не с кем ни радость, ни горе и даже деньги. Исключение, пожалуй, кельнер Сержио, которому от меня прямая польза - я его постоянный клиент и в месяц приношу ему минимум пятьсот евро. Бывает, правда, еще девки приходят, простите, - обращается он к жене, - но иначе о них и не скажешь, шлюхи они и есть шлюхи. От них поутру отмываться хочется и противно, будто с похмелья в шторм попал. А разве я об этом мечтал всю жизнь? Заметив усмешку на лице, жены он обратился к ней: - Да. Не одна у меня была женушка, а где они все? Вот посмотрите на меня, - он встал во весь рост, расправил плечи, поправил прическу, - разве я урод, или недотепа? На меня всегда женщины оборачивались, а я, как осел, только на свое сено смотрел. Все их прихоти исполнял и любил так, что порой сердце останавливалось, а они? Тьфу, на них! Он сел на стул, выпил залпом фужер вина и продолжил, обращаясь к жене: - Вот вы мужа за что любите? - Не знаю, - немного подумав, ответила жена. -- Люблю и все. За то, что он есть, мой один раз и навсегда. Мне просто хорошо рядом с ним, уютно, надежно. И если любишь, разве так важно за что? У него поползли вверх брови, удивленный взгляд просветлел, будто наступило неожиданно отрезвление. - Не ожидал я, капитан, такого ответа. Морские жены обычно другое говорят, правду скрывают на всякий случай по-привычке. - Это на какой же случай? Уточните, - попросила жена. - Как бы вам точнее сказать... Морские жены подолгу бывают одни и привыкают рассчитывать только на себя, а потому о своих чувствах, как и о жизни в отсутствие мужа, предпочитают не говорить и от прямого ответа обычно уклоняются по-привычке, на всякий случай. Но если то, что вы сказали не кокетство, то ответ делает вам честь. - Спасибо, если не шутите, как говорит мой супруг, но вы дважды упомянули "всякий случай". - Вот видите, - он даже обрадовался. - Вы сами-то тоже повторяетесь, а значит, вас мои слова задели. Если говорить откровенно, только с одной целью - чтобы не проговориться. Разве я не прав? - Понятно. Bы имеете в виду самое болезненное для мужа-рогоносца. А разве об этом нельзя догадаться без слов? - жена на эту тему, как и все женщины, говорить не любила и слегка занервничала. - Вы зря заводитесь. Уж кому, как не вам, жене моряка, прекрасно известно, что от встречи с любимой женщиной моряк глупеет, как пробка, а развесистые рога не дают спать потом, уже в море. Если любишь, измену всегда чувствуешь, и очень обидно, когда вы этого не замечаете или делаете вид, что не заметили. Но с каждой встречей все повторяется - стоит только вновь увидеть свою любимую на причале, как многодневные сомнения улетучиваются в один миг и вместо развесистых вокруг головы лимб эфемерного счастья. По виду жены я понял, что разглагольствования мужчины-неудачника начинают ее раздражать, да и мне слушать это было не по душе, среди моряков такие разговоры не популярны и наводят на нерадостные мысли, поэтому их предпочитают избегать. Однако становилось занятным, куда приведет такое начало и сколько еще времени выдержит супруга. - Весьма впечатляюще, но в ваших устах не убедительно. Вы же сами сказали, что у вас было несколько жен. Неужели все вас бросили, потому что не любили? Тогда, может быть, скажете, скольких других женщин вы любили, или у вас с этим тоже возникали проблемы? Неожиданно для меня он растерялся, по его лицу было видно, что этого вопроса он не ожидал. - А причем здесь другие женщины? Теперь пришла очередь удивиться жене. - Как это причем? -- растерялась она, - вы что, не понимаете? - Ах, вот вы о чем! Вы же жена моряка и вам ли не знать, что другие женщины не оставляют в нашей жизни следа. Все, что остается за кормой, кроме створов, для нас, капитанов, не имеет значения. Главное в этом случае оставить о себе хорошую память, но это не любовь, а скорее тренинг для главной встречи или что-то вроде бункеровки, без чего продолжение рейса становится просто невозможным. Любовь это совершенно другое. Быть любимым и оставаться самым лучшим для нее в этом мире - это ни с чем не сравнимое счастье. Он помолчал, но потом продолжил: - Впрочем, наверное, не обязательно быть самым лучшим, а вот так, как вы сказали: один мой, раз и навсегда! Как все просто и здорово, вот это видимо и есть настоящая любовь. Настала очередь удивляться жене: - Неужели при таком обилии любимых эта мысль ни разу не пришла вам в голову? Ведь были все же пусть и недолгие, но счастливые минуты и у вас. На этот раз задумался он. - Разумеется. Только, знаете, они почти не остались в памяти и стерлись. Растворились в море обид и обмана. Как во сне проснувшись, некоторое время помнишь, а затем все забывается под влиянием реальности, будто это и не с тобой было. А когда обид много и их тяжело переживаешь, начинает казаться, что хорошего не было вовсе и вся жизнь кажется бессмыслицей. Он замолчал на минуту, ушел в себя и неожиданно спросил меня: - А вам, коллега, никогда не приходила в голову мысль о том, что от нас в этой жизни ничего не зависит, и живем мы лишь потому, что кто-то свыше решил все за нас. Одним дал счастье и продолжение рода, других, вроде меня, обрек на беды и одиночество. Только не думайте, что я не сопротивлялся этому. Поверьте, я приложил немало сил, чтобы изменить свою судьбу и долго надеялся, что это произойдет но, увы. После этих слов, как я и думал, жена потеряла интерес к разговору и честно призналась что, как и все женщины, не любит неудачников. Попросив извинения, оставила нас вдвоем со словами: - Не хочу мешать такому откровенному разговору двух старых моряков. Я знаю, что моему мужу как литератору они по душе, а мне ни к чему. Только хочу сказать вам, и у морских жен жизнь не райские кущи. Только мы, в отличие от вас, не мучаемся сомнениями и храним воспоминания о хорошем, прощая обиды. Думаю, ваша ошибка в том, что вы не умели прощать и забывать обиды. Хотя может быть я и не права. Она вышла из кафе на набережную и, не пряча лица от северного ветра, направилась к резиденции Альдея дел Мар, где мы купили апартаменты. Удивительно, но под нашим взглядом она двигалась довольно твердо, несмотря на шторм и свои больные ноги. - Я вижу, капитан, вы ее очень любите и вероятно причина не только в ее красоте. Все мои жены были очень красивы, только это была красота без души, что я понял слишком поздно. - Под словом ДУША, - скорее для себя, чем для него сказал я, - задумываюсь часто. Считаю ее не столько невидимой субстанцией, а скорее как совокупность мировоззрения, чувств и устремлений человека, заставляющих творить добро и не причинять людям зла. Вероятно, верно, что душа нетленна, и когда тело человека превращается в прах, душа остается. Моя бабушка по отчиму с Кубани, очень малограмотная и совсем не набожная женщина говорила, что затем душа вселяется в новорожденного, которого сама выбирает, чтобы наделить его счастьем и победить зло, которое тоже вечно и так же бродит в поисках убежища. А потом только от самого человека и его дел зависит, кто победит. Мои слова собеседник выслушал, прикрыв глаза. - Пожалуй, она была права, но у человека есть еще и судьба, от которой тоже многое зависит, если не все. Я уверен - моя судьба, в отличие вашей, несчастливая, а ведь жизнь наша с вами во многом похожа, не правда ли? Хотите, я скажу, что вы ищите на чужбине, здесь в Испании? - Не трудно догадаться. Как и многие русские, после развала Союза - покоя все для той же души и защиты от зла. Очень не хочется омрачать себе и жене оставшиеся годы злом и ненавистью не так уж много их осталось. А вот чего ищите здесь вы? Одиночества? - И да, и нет. Всю жизнь опасался одиночества, и долгое время мне удавалось избавляться от него, хотя друзей было не так уж и много. У капитана их и не может быть много, настоящая дружба требует большой ответственности, а ее и на работе хватало с избытком. Просто не хотелось оставаться там, где потерял последнюю любовь, а теперь мне не хочется возвращаться туда, где у меня никого и ничего нет. А знаете, капитан, если вы не торопитесь к жене, я лучше все вам расскажу и уверен, вы тогда меня поймете.

Первые женщины

Жизнь моя, вероятно, не многим отличается от вашей. Вы упомянули свою бабушку с Кубани, а я из Анапы. Мы одногодки, дети военных лет и в море влюблены с детства. Оба немало капитанили, а значит, и повидали в жизни немало. Вот только в любви вам повезло, а мне нет. Вам одиночество неведомо, а я поздно понял, что оно мой удел, моя судьба, хотя поверить в это было трудно - я был удачлив, пользовался почетом и уважением в экипаже и у начальства. Неудачи в любви переживал хотя и болезненно, но не долго, считая, что непременно найду свое счастье, и однажды нашел его, однако оно было недолгим. Но для начала вернемся лет на пятьдесят с лишним назад. Когда я закончил восемь классов школы, отец решил, что этого мне хватит. К тому времени, благодаря ему, я знал уже многое. Он, как говорится, был ходок и верности матери женщине тихой и болезненной не хранил. У нас был приличный дом с большим садом и пристройкой во дворе, где мы спали с отцом, куда он приводил женщин, как правило, молодых, до которых был весьма охоч. Ночуя на чердаке пристройки, я все слышал, а одна из любовниц отца, которая некоторое время жила в доме в качестве домработницы, сделала меня мужчиной и обучила всему. Мама умерла, когда мне было пятнадцать, и отец привел в дом новую любовницу, очень красивую двадцатилетнюю женщину. Вскоре его сняли с работы в горисполкоме. Он крепко запил и как-то рассказал мне, за что не любил мать. Та в годы оккупации якобы спала с немецким офицером. Я маму любил и назло стал спать с молодухой, но однажды он нас застукал и решил проучить. Попытался меня избить, но не вышло - я уже тогда был сильнее и неплохо дрался. Тогда он выгнал нас обоих. Елена, так звали девушку, помогла мне устроиться на работу в порту матросом на буксир, и мы стали жить у ее матери как муж и жена. Через два года меня призвали на флот и по просьбе отца отправили служить на Дальний Восток. С Еленой мы переписывались два года, а на третий во время отпуска узнал, что она вышла замуж за механика буксира и родила ему сына. Переживал недолго, дочка командира корабля, на котором служил, положила на меня глаз и помогла забыть свою первую любовь, тем более в постели она была не хуже, и по окончанию службы по рекомендации командира я поступил в мореходное училище. Командир на предложение своей жены сделать из меня законного мужа дочери был готов согласиться только после окончания училища, но когда я перешел на третий курс, дочка умотала с новоиспеченным лейтенантом в Находку, избавив меня от необходимости "делать ноги" после окончания училища. По-настоящему в первый раз я влюбился, когда стал третьим штурманом на теплоходе "Амур". Она училась на филологическом в университете и была очень недурна и умна, последнее и сыграло решающую роль. Когда я сделал ей предложение, она вышла за летчика-испытателя с целью уехать в Питер, которым бредила. Неудачные романы я посчитал прелюдией и не придал этому значения, тем более что женщинам я нравился и недостатка в них на берегу не испытывал. Однако вскоре все мои друзья стали семейными, завели детей, и случайные встречи наскучили. Я стал серьезнее относиться к знакомствам, в какой-то степени определил для себя параметры избранницы и решил, что спутницу жизни нужно брать со стороны - в городе, где военных навалом приличной не найдешь.


Раиса


После назначения вторым штурманом на теплоход "Невельской" произошла встреча, которая нарушила мои планы. Я собирался делать последний рейс перед отпуском и уже договорился с другом отправиться с приходом в его родной Иркутск, когда по трапу застучали каблучки-шпильки, и спортивного вида молодая женщина легко вбежала на палубу. Окинув меня небрежным взглядом, спросила, где может видеть капитана и, фыркнув на мой небрежный ответ - "Там!" - тряхнула копной рыжих волос и громко хлопнула входной дверью. - Ух, ты, - дружно вздохнули мотористы, перекуривающие на палубе, - видать, новая жена капитана. И где он находит таких телок - одна другой краше... Капитан нашего теплохода, как я успел узнать, славился в пароходстве привычкой менять жен, причем все они были женщинами яркими и непохожими друг на друга. Это давало повод думать, что делает он это сознательно, задавшись целью отыскать что-то исключительное и необыкновенное именно среди таких женщин. Но на этот раз мы ошиблись, рыжая оказалась нашим новым судовым доктором. Через пару часов мы уже знали, что она не замужем, и гон самцов начался еще до отхода от причала. Скажу вам честно, в этой женщине было все: красота, стройная фигура, точеные ножки, развитая грудь, холеные и чувственные руки, завораживающие глаза, нежный голосок и необыкновенная способность притягивать к себе мужчин. Первым был сражен капитан. Он, не обращая внимания на экипаж, делал все, для того чтобы она легла к нему в постель, но к своему удивлению обнаружил, что ни его должность, ни шикарный белоснежный китель с золотыми галунами, ни роскошная английская фуражка, французский коньяк и швейцарский шоколад не произвели на нее никакого впечатления. Вскоре он получил полный оверштаг и запил на неделю. Еще через неделю к нему по той же причине присоединились стармех и комиссар. Затем их место заняли старпом и начальник радиостанции. - Удивляюсь, что вы не упоминаете себя, - перебил его я. - Неужели вы остались в стороне, что-то не верится. - Знаете, тогда я сам себе удивлялся. Пока все прыгали вокруг нее, у меня было какое-то предчувствие, что мне этого делать не надо, ибо каждый раз, встречая меня, она фыркала, как при первой встрече, а взгляд ее говорил - ишь, ты какой! Для меня этого было достаточно, и я спокойно наблюдал со стороны битву титанов. До прихода в Сингапур она так и не заговорила со мной, а ведь каюты наши были рядом, и многие думали, что причина ее стойкости в этом. Следует отметить, погода на переходе была отменная, и нашей докторше, еще не ведающей штормов, жизни не осложнила. Меняя наряды и купальники, она порхала как бабочка, скрашивая наши морские будни. Не знаю почему, видимо считая, что мы друг другу безразличны, для первого выхода в город комиссар включил ее в мою группу. Вообще-то выходить за границей в город с женщинами моряки не любят, они привередливы в выборе покупок, и являются помехой для посещения злачных мест, к тому же все можно купить на борту у торговцев плавучих магазинов или через шипчандлера. Впрочем, вы это знаете. Однако Раиса, так звали доктора, к нашему удивлению проявила незаурядную способность торговаться и сумела купить в городе многое гораздо дешевле, чем мы, которые здесь были не в первый раз. При этом торговцы, очарованные внешностью, а главное, умением торговаться одарили ее многочисленными подарками. Возвращались мы под вечер, и, когда подошли к борту, я обратил внимание, что на палубе нас ожидали капитан и старпом. Обычно в это время они собирались у капитана для игры в карты, а конкретнее на "пулечку", преферанс на судне процветал, и играли на довольно серьезные ставки. За ужином капитан в шутливом тоне обратился ко мне и доктору с вопросом, каким образом нам удалось так хорошо "отовариться", несмотря на мизерное, по его мнению, у нас количество валюты. Я в том же духе ответил, что наш доктор оказалась неотразимой для индусов женщиной, очевидно из-за рыжих волос, и не придал значение реплике стармеха - не одна она у нас рыжая. Когда вышли из-за стола, в коридоре второй механик, который недолюбливал своего непосредственного начальника, обратился ко мне: - Ты намек понял? - Это ты про что? - спросил я. - Не валяй дурака, - возмутился он. -- Смотри, пришьют ей контрабас (контрабанду), а тебе халатность и попустительство, и тю-тю виза. Они как увидели вас с кучей пакетов, так сразу принялись потирать руки. Не простят они ей гордости, да и тебе не простят ее выбора. - А почему ты решил, что она выбрала меня? Я до нее и пальцем не дотронулся. - Еще дотронешься, раз она тебя выбрала, - уверенно произнес он, - мимо таких женщин грех проходить, они это чувствуют и непременно тебя подловят. Тогда мне его слова показались несерьезными, я посчитал причиной обычную зависть, но все произошло, как он сказал. На обратном переходе погода испортилась, сильный шторм в Южно Китайском море прихватил нас сразу же после выхода из порта. Я сменился с ночной вахты и отправился в каюту проверить порядок и крепление имущества по-штормовому. Открыв дверь, услышал стон и увидел лежащую на полу Раису в одной ночной рубашке. Ее мучила сильная рвота, она совсем обессилила и едва двигалась. Ничего не оставалось делать, как привести ее в порядок. Усадил ее в душе, снял белье и обмыл прохладной водой. Обтерев досуха, одел в свою рубашку и халат, уложил в мою койку (на диване она в такую качку не удержалась бы) и отправился на ночной ужин в столовую команды. Я понимал, что случившееся дает повод разговорам, но в свою каюту ее не понес, там царил ужасный беспорядок, а убираться в ней не мое дело. К тому времени, когда я вернулся, старпом изменил курс к волне, уменьшил скорость, и качка стала не столь изматывающей. Раиса спала, беспокойно дергаясь во сне, но тошнота прекратилась. Я лег на диване и уснул, а когда проснулся, увидел аккуратно сложенную и выглаженную рубашку на спинке кресла и убранную кровать. В обед все смотрели только на меня и ее, она прятала глаза, изредка бросая на меня благодарный взгляд, отчего остальные едва сдерживались от реплик. В первые минуты вахты капитан устроил мне разнос из-за пустяка: по его мнению, я не удосужился осмотреть груз в трюмах после шторма. Да и вообще, я смотрю не туда, куда надо, делаю не то, и мысли мои заняты, черт знает чем. В последнем он оказался прав, теперь я думал только о том, что будет с приходом. Впрочем, если честно, то думал и о Раисе, вернее, о ее теле, которое видел обнаженным под струями воды, ощущал пальцами упругость ее бедер, груди. До сих пор такого тела мне видеть не приходилось, и все прежние мои женщины сравниться с ней не могли. С того дня каждую ночь ждал ее прихода, но она так и не пришла. С приходом во Владивосток все случилось, как и предполагали. Раису долго "трясли" таможенники, вывернули все вещи, вскрыли переборки не только в ее каюте, но и в амбулатории. Лишних вещей нашли немного, но в амбулатории среди, медикаментов отыскали 200 сингапурских долларов. Сумма, не ахти какая, но акт о контрабанде составили, и началось... В парткоме мне объявили выговор за халатность и попустительство, состоялся неприятный разговор и у кураторов. В службе мореплавания зачитали донесение капитана, в котором прямо указывалось, что я в рейсе сожительствовал с судовым врачом. Разумеется, я все отрицал и послал всех подальше, меня в свою очередь послали на каботажную линию Находка-Сахалин-Магадан. Попросил отпуск - дали отгул выходных, дней десять, и не более. На второй день меня нашла Раиса, когда я "отдыхал" в ресторане на морском вокзале. К тому времени я уже "притопил грузовую марку" и был "весел бесконечно". Очнулся у нее дома в ее постели, она спала в соседней комнате на диване. Судя по всему, она "расплатилась" со мной за штормовую ночь. Завтракали вместе с ее отцом, главврачом поликлиники военно-морской базы, и внимательной, заботливой мамашей, очень похожей на Раису, только значительно большего веса и габаритов, подстать отцу. Состоялась доверительная и непринужденная беседа, в ходе которой глава семейства отблагодарил меня за заботу о дочери и неожиданно предложил вариант спасения моей репутации. - Послушайте меня, молодой человек, - сказал он за коньяком, когда женщины оставили нас одних. - Дочь мне все рассказала. Вы, судя по всему, очень порядочный человек и я вас понимаю. Но доказывать это парткому и вашим начальникам бесполезно, моя дочь слишком соблазнительна и вам никогда не поверят, что у вас с нею ничего не было. Не стану от вас скрывать, Раисе вы нравитесь, а моя супруга ей верит и вы в ее глазах благородный герой. У меня, конечно, есть связи, и я мог бы вернуть Раису на суда, но не хочу, к тому же она, как вы знаете, укачивается в шторм. Это не делает женщину красивой, а тем более счастливой. Через месяц, когда она отдохнет и успокоится, я возьму ее к себе в госпиталь, а вот вам может помочь только радикальное средство, ведь вы были до этого случая весьма перспективным судоводителем. Есть только один способ восстановить репутацию, спасти вашу карьеру и заткнуть рот вашим недоброжелателям. Вы, наверное, догадываетесь - жениться на моей дочери. Спасая свою репутацию, вы делаете нам с женой приятное, если, разумеется, Раиса согласится. Не скрою, претендентов на ее руку и сердце немало, но мне кажется, вы ей очень нравитесь. У меня есть укромная дача на территории заповедника в сорока километрах от города. Уютный домик, старый и надежный сторож, он же отличный повар-кореец Донг, бывший моряк, которого я вернул с того света после тяжелейшей аварии на рыболовном судне. Корейцы умеют быть благодарными и никогда не осложняют жизнь своим покровителям. Уверен, вам там будет хорошо. Поговорите с Раисой и отправляйтесь туда завтра. А сейчас вот вам два билета в клуб моряков на торжественный вечер в честь годовщины пароходства. Покрасуетесь с Раисой, места ваши в первом ряду, и не тушуйтесь, начнем решительно и не откладывая затыкать рты клеветникам. Раздумывать было глупо. Разговор с Раисой оказался недолгим, она полностью согласилась с отцом, и вечером мы, расфуфыренные по последней моде, уселись в ряду, пусть и с краю, но с высоким начальством пароходства, партийных и городских боссов. Раиса была ослепительна с дорогими украшениями мамы и в светло-голубом платье, весьма похожем на свадебное. По настоянию будущего тестя я выбрал строгий черный костюм, а теща заставила надеть галстук бабочку и жилет. Раиса смотрела только на меня, очаровательно хлопая длинными ресницами, невинно прижималась к моему плечу, порой с непритворным смущением шептала мне что-то на ухо. В первом же антракте к нам подошли секретарь парткома с женой, которая, показывая в улыбке золото зубов, произнесла манерным голосом: - Что же вы не познакомите нас с вашей дамой, штурман? Эта и есть ТОТ доктор? Ее муж нахмурился, но, овладев собой, произнес как можно миролюбивее, обращаясь к нам: - Вас можно поздравить? - Спасибо, но еще рано, - опередила меня Раиса. - Сначала мы отдохнем в Сочи, папа устроил пару путевок, - и, посмотрев на меня, добавила: кажется, в санаторий Фрунзе. Может быть, там и распишемся. После того, что случилось, знаете ли, не хочется никого видеть. Секретарь растерялся, Раиса попала в цель. - Сочи, это здорово, - произнес он и добавил уже только для меня: - Когда вернетесь, непременно загляните ко мне. Непременно, - еще раз многозначительно повторил он. Перед началом второго отделения партийный босс и его супруга, поглядывая на нас, что-то шептали начальнику службы мореплавания. Тот передал сказанное начальнику отдела кадров. Заметив мой взгляд, Раиса прошептала: - Правда, милый, папа у меня очень умный? Оттого, что она впервые назвала меня так, и от упругой и горячей груди, у меня закружилась голова, и я впервые коснулся губами ее щеки. Это не ускользнуло от тех, кто сидел в первом и втором рядах. Прождал я ее всю ночь, но она не пришла, и я терялся в догадках. Утром, когда брился, на плечо мне легла ее голова и, обхватив меня руками, поцеловав в щеку, она прошептала: - Не обижайся, милый, нужно подождать еще пару дней, ты понимаешь? Через пару дней мы наслаждались морем, солнцем, могучей прибрежной тайгой, и я познал истинную любовь, несравнимое наслаждение. Мы были действительно счастливы от обладания и нежности, а кореец Донг готовил пищу, достойную нашему эмоциональному состоянию, появляясь бесшумно и беззвучно исчезая в своем небольшом домишке под кронами огромных деревьев. Так продолжалось почти месяц, пока на дачу не приехал отец Раисы. Довольный нашим внешним видом, он приказал Донгу приготовить катер для ночной рыбалки и, извинившись за то, что не берет меня с собой, вместе с Раисой отправился погулять в лесу. Прошел час, другой и я, не выдержав, отправился на поиски. Берег уходил круто вверх, куда вела лишь одна проторенная в густом лесу тропа. Не успел я пройти и ста метров, как меня нагнал Донг и настоятельно попросил вернуться. Мне показалось, что он впервые был чем-то встревожен. Мы вернулись, а через минут двадцать показались из леса Раиса и ее отец, у которого в руках был по всему тяжелый портфель, которого я не видел ранее. Отдал его Донгу со словами: "Приготовь катер к рыбалке!", и мы отправились ужинать в наступающей темноте. В ту ночь Раиса была рассеяна, отвечала невпопад. Утром встала чуть свет, поговорила с отцом и объявила довольно резко: едем домой! Так закончился наш медовый месяц. Донг отвез сначала отца, потом пришел за нами. К вечеру мы добрались до города рейсовым катером от погранзаставы, а утром раздался телефонный звонок, и теща пригласила меня к телефону. Звонили из отдела кадров, просили срочно прибыть за направлением на новое судно. К моему удивлению это оказался престижный новый теплоход на линии Владивосток- Гонконг - Сингапур. Глядя на мое удивленное лицо, мать Раисы произнесла с улыбкой: - С нами, зятек, не прогадаешь. Не пройдет и года, как ты станешь капитаном, если будешь умницей. Все так и произошло. Через год с небольшим меня вызвали в партком и сообщили решение утвердить подменным небольшого теплохода на время отпуска штатного капитана. Пройдя все формальности, я был утвержден в министерстве и приступил к командованию. Судно стояло на линии с заходом в Сингапур и Японию, и через несколько рейсов я понял, что начальство возлагает на меня надежды не только как на специалиста. Мне стали давать поручения коммерческого характера: производить за границей закупку краски, инструментов, канцелярских товаров, запасных частей для судов пароходства в больших количествах. Не стоит объяснять вам, что положенное капитану в данном случае вознаграждение было весьма значительное и шло на покупку заказов руководства. Городские чиновники, имеющие валютные средства, направляли на мое судно своих хозяйственников, которые умеют ценить услуги и хорошо знали слово "благодарность". Короче, денег у меня стало много, а еще больше необходимых "нужных" людей. Вскоре я получил хорошую двухкомнатную квартиру, обзавелся "Волгой", и мы с Раисой регулярно летали отдыхать в Сочи. Слава в нашем деле, капитан, штука коварная, вроде вашего ликера "Вана Таллин", пьется легко, а похмелье тяжелое. Вскоре я понял, что по уши влез в дела, которые иначе, чем контрабандными, не назовешь, а аппетиты у моих начальников все росли и росли, но больше всего меня поразила Раиса. Однажды она пришла на судно с "дипломатом" и попросила передать его в Сингапуре человеку, который сам придет ко мне от ее имени. Я закапризничал, но она настаивала, сказав, что дипломат отца и в нем подарок для его знакомого. - Не вздумай открывать, - сказала она, - ты же знаешь, папа хитрый и заложил в него секрет, который его знакомый сразу же все обнаружит. Мне будет очень неудобно. Я отказался. Раиса проплакала всю ночь и утром сказала, что она не сможет сказать отцу о моем отказе. Я сказал ему об этом сам. Он очень расстроился. - Понимаешь, я очень обязан этому человеку. В свое время он одолжил моим родителям очень большие деньги. Долг для еврея дело святое, к тому же уже набежали большие проценты. Я потратил много времени для того, чтобы собрать эту сумму и очень хочу избавиться от этого бремени. Мне нечего от тебя скрывать, с окончанием срока службы я с женой хочу с чистой душой уехать в Израиль. - Это так, милый, - добавила Раиса, -- я тоже вынуждена была отдать отцу все свои деньги. - Хорошо, - согласился я, - но только это в последний раз. Каково же было мое удивление, когда за "дипломатом" пришел человек со старым и потрепанным саквояжем. Однако еще больше я удивился, когда из "дипломата" тестя он вытащил знакомый портфель. Я узнал его сразу, это был тот самый, который был в руках тестя на даче. Уложив его в саквояж, он протянул мне аккуратную папку. - В нем лично ваше, капитан, вознаграждение за работу. Я очень рад, что у моего друга все в порядке. Передайте ему, что заказ выполнен. Когда они будут в Москве, Роман готов их встретить. Здесь Старыгин выдержал довольно долгую паузу, извинился, затем встал, подошел к стойке бара и попросил воды. Бросив в рот пару таблеток, запил лекарство и, держась рукой за грудь около сердца, вернулся за стол. - Извини, капитан, мотор барахлит, а мне лететь самолетом предстоит часов пять. Впервые страшно боюсь, что не выдержу. А лететь-то надо. Он поглядел на часы. - Заговорил я тебя. Может, отложим разговор? - Да вроде время-то еще детское. Можно часок послушать, если ваш мотор позволит. Меня действительно заинтересовал его рассказ. - Тогда слушай. Ты, конечно, представляешь мое состояние. То, что за такие дела мне завяжут визу - ясно как день, но меня больше всего волновало другое. Имя Роман я уже слышал не раз в разговорах тещи и Раисы. Стал вспоминать поведение моей женушки, частые разговоры с "тетушкой за бугром" на переговорном пункте и многочисленные фото в ее альбоме, на которых довольно часто встречался патлатый хлыщ с наглым "фейсом". Каждый раз, когда я спрашивал кто это, она злилась и отмахивалась, пряча глаза. Теща очень любила рассматривать карту Земли Обетованной, особенно ее морского побережья. Не тебе говорить, что я передумал и при встрече, а встречать пришли все трое, выложил им все и озадачил вопросом - а что вы готовите для меня? Первой пришла в себя теща: - Ты же не мальчик. Ну, был у Раечки молодой человек, ну и что? Ты ведь тоже давно не девственник. Мы с папулей тебя как сына любим, да и Раечка от тебя без ума. Стоит ли огород городить, да и не вечно же нам здесь на краю света жить? Вот выйдет папуля в отставку, может быть все вместе и уедем. У Израиля флот тоже есть, и для тебя работа найдется. После этих слов многое стало понятным. Неделя размышлений свое дело сделала, и когда меня спросили показать, что я получил за работу, сделал вид, что не понял, о чем они говорят. Раздосадованные и озадаченные, они ушли, а я, сославшись на занятость, остался на судне. Утром в конторе написал заявление с просьбой перевести меня на другое судно. К моему удивлению меня, не расспрашивая ни о чем, отправили в отпуск на полную катушку. Вскоре Раиса призналась, что я был просто проходной пешкой. Роман ее суженый и семейство, еще раз получив отрицательный ответ на вопрос о моем вознаграждении, решило, что я подам заявление на развод еще до моего отъезда в отпуск. По блату развели нас быстро. В кадрах развод встретили неодобрительно. Я был твердо уверен, что мое плавание за границу закончилось, и махнул к Черному морю.

Настя

Билетов на самолет не было, поехал поездом. Со мной в купе ехало три морских офицера. За преферансом и коньяком мы провели два дня, на третий надрались, как свиньи. Они спросили меня о жене, которую, оказывается, знали, сказал им, что развелся. - Ну, и правильно сделал, твоя женушка спала в госпитале с каждым, кто отдавал ей половину своего жалования, - сказал один из них. - Хорошая стерва, но ужасно жадная до тугриков. Я набил ему морду. Меня сняли с поезда, но посадили в следующий, когда узнали причину. В Горьком наши два вагона на Сочи отцепили в ожидании формирования нового состава и объявили, что стоянка четыре часа. Я решил прогуляться, вышел на привокзальную площадь купить овощей и фруктов и увидел ЕЁ. В розовом облаке шифона и крепдешина прямо на меня летело небесное создание с белокурыми волосами и голубыми глазами. Я стоял как завороженный. Она бросила на меня внимательный взгляд и вдруг улыбнулась, словно звала за собой. - Кто это? - спросил я у торговавшей пирожками старушки. - Что понравилась? Эта наша Настенька, по ней все парни города сохнут. А ты-то, откуда, что-то я тебя не признаю. - Издалека, - только и смог ответить я. - Значит, не про тебя она парень. Это дочка лучшей артистки нашего театра и доктора, главврача железнодорожной поликлиники Николая Степановича. Милый человек, а жена первая красавица и большая актриса, королев играет, да и сама настоящая королева. Я вернулся в вагон, забрал вещи и снял номер в гостинице. Надел свой белый фирменный китель, а через час был у дома Насти с букетом роз. Привратник, очевидно думая, что я очередной поклонник актрисы, назвал номер квартиры. Дверь открыла домработница. - Вы ко мне? - спросила величественная дама в японском халате и, увидев мое замешательство, опустила протянутые к букету руки. - Нет, мадам, я хотел бы видеть Анастасию, но этот букет для вас. - Спасибо, - кокетливо качнув головой, ответила она, - но Насти нет дома. Они с папочкой совершают вечерний променад. Если желаете, можете подождать, к тому же имею желание познакомиться с вами. Проходите в гостиную. Что хотите кофе, чай? Мы прождали около часа. За это время пришлось рассказать о себе и честно признаться, что очарован ее дочерью и желал бы познакомиться поближе. - Ой, ваша встреча так романтична и напоминает мне мое знакомство с мужем. Он так же явился к нам в дом без предупреждения и был очень экстравагантен. Знаете, а вы появились очень кстати - у меня завтра премьера. Впервые в нашем театре я играю заглавную роль в пьесе "Бесприданница". Вы не хотите посмотреть? - Посчитаю за честь, - польстил я и по её лицу понял, что очень понравился. Настя, увы, не выразила особого расположения, хотя я видел, что чем-то ее заинтересовал.

Семь лет спустя

Прошло семь лет. Вернее, для Селивановой не прошло, а пролетело в напряженной работе, вихре новых знакомств, и неожиданных удач. Все началось с того, что на базе встретили ее как долгожданную. Работа в новой должности понравилась и принесла массу открытий и полезных знакомств. К тому же ей необыкновенно везло, судно к тому времени стало сдавать рыбу в портах Англии и Франции. Стоянки в Ливерпуле, Кардифе, Нанте, Дюнкерке были продолжительными. Посчастливилось побывать на экскурсиях в Лондоне и Париже, о чем она ранее и не могла мечтать. Во время стоянки в Нанте на судно явилась целая делегация представителей судовладельца и семья оперированного ею рыбмастера. Первые откровенно, не скрывая удовольствия, благодарили ее за то, что рыбмастер остался жив, и им не пришлось оплачивать большие расходы в случае его смерти. Вторые - тем, что остался жив кормилец, получив солидную пенсию и страховку за увечье. Не обошлось без приятного сюрприза - за успешно проведенную операцию судовладелец открыл счет в банке и перечислил на имя Селивановой пять тысяч долларов, оплатив при этом положенные налоги через советское торгпредство в Париже. Это был первый и беспрецедентный случай среди работников рыболовной промышленности, что сделало Селиванову еще более известной в глазах общественности, как говорил капитан-директор, и желанной невестой в среди кандидатов в женихи. А их было немало. Как заметил все тот же капитан, успехи в работе, наличие круглой суммы в валюте делают успешную женщину не только привлекательной, но и неотразимой. К великому удивлению домогательств со стороны человека-глыбы не было, хотя общение с ним стало регулярным. С большим расположением к ней стала относиться и Зоя, часто спрашивая совета, порой в довольно пикантных ситуациях. Первый свой отпуск доктор частично провела в гостинице Санта Крус де Тенерифа, где обрела немаловажные знакомства с советскими работниками на Канарских островах и сблизилась с капитаном одного БМРТ, неотразимым красавцем и умницей. Правда, он был женат, но и в это раз Селиванова не стала зацикливаться на этом, рядом с ним она поняла, что ее время уходит стремительно и вряд ли следует терзаться сомнениями в порядочности. В Таллине Селиванова бывала редко, чаще пропадая во время отпуска на юге, где ее избранник, родом из Херсона, имел массу друзей в Крыму и на Кавказе. Поэтому, когда она по распоряжению своей службы была временно направлена на работу в санэпидстанцию Таллина, ей показалось, что жизнь по ее выражению дала трещину. За все нужно платить, вспомнила она слова капитана-директора, идя по коридору поликлиники с никчемным отчетом о работе, и не заметив встречного, толкнула его плечом. - Извините, - не поднимая глаз, произнесла она, когда услышала в ответ удивленное: - Это вы, доктор! Она остановилась и подняла глаза. Перед ней стоял старший механик судна пароходства, на котором она делала рейс. Она обрадовалась. - Здравствуйте Сергей Николаевич! Я так рада вас видеть. - Запомнили, значит. А ведь мы так толком и не попрощались, а я ждал, что вы зайдете. - Да как-то все не по-человечески тогда вышло, - искренне пожалела Селиванова. - Это точно, только что об этом вспоминать. Приглашаю вас в буфет на чашку кофе, если не торопитесь. Я теперь пенсионер и у меня, простите за грубость, как говорил Владимир Маяковский, "Тянется время соплею зеленою". С моим характером на работу не берут, жены уже нет, а старушки от меня шарахаются. - Что-то не верится. К вам помнится, женщины всегда были неравнодушны. А приглашение на кофе такому галантному кавалеру не откажешь. Столик выбрали в углу, где звук динамика был едва слышан. - А вы, Любовь Андреевна, здорово похорошели. Уж не замуж ли удачно вышли? Селиванова смутилась, хотела промолчать, но вспомнила, что стармех хороший психолог и обмануть его не удастся. - Внешность, Сергей Николаевич, как помнится, говорили вы, часто обманчива, а сущность у опытных людей скрыта, как богатство у скупердяя. - И это запомнили? - Запомнила. Хорошего в моей жизни не так уж и много было, а на вашем судне ко мне пришла удача, вот и запомнила многое. Кстати, как поживает ваш капитан? - С капитаном ваши коллеги хирурги решали серьезные проблемы и освободили его от большей части желудка. И все же без дела он не сидит, пережидает на берегу в должности начальника Учебно-курсового комбината пароходства. Делает все, чтобы вернуться на флот, на днях получил новое назначения - Начальником портофлота вновь строящегося глубоководного Новоталлинского порта. Я верю, на флот он вернется, в этом вопросе он упертый, да и не любит берег. - Я с вами согласна, таким место на флоте, на мостике, они по-другому жить не могут, - согласилась Селиванова, вспомнив капитана базы. - А как вы-то доктор? Судя по вашему виду у вас все нормально, а вот кольца не вижу, значит еще не замужем. Что ж так? Все привередничаете? От такого прямого вопроса Селиванова смутилась. - Не берут. Я уже пятый десяток разменяла, кому нужна? Вот и вы спрашиваете, а предложения не делаете, - попыталась отшутиться она. - Не могу, Любовь Андреевна, обременять зрелую женщину при столь мизерной пенсией, а большего дать не в состоянии, и для моего гордого характера непозволительно. В гости пригласить могу, не отказывайтесь, не пожалеете. - Я с удовольствием, в Таллине друзей так и не завела, а в гости ходить люблю, и с хорошими людьми выпить не прочь. Надеюсь, мои коллеги вам спиртное не запрещают? - Обижаете, Люба. Я человек гордый и самостоятельный. А вы-то как, вином или коньячком балуетесь. - И водочкой не брезгую. У рыбаков она - божественный напиток, привыкла. - Тогда запоминайте адрес, это недалеко от трамвая. Дом, напротив новой церкви на углу как идти в порт, моряки его "дворянским гнездом" называют. Запишите телефон и номер квартиры. Завтра у нас пятница и если подходит, то жду вас часам к семнадцати. На следующий день Селиванова ушла с работы в полдень, час просидела в парикмахерской. Долго примеряла свое любимое платье, но посчитав его нескромным для такого случая, надела серый строгий костюм. Посмотрев на себя в зеркало, осталась недовольна, но менять наряд не стала. Настроение от этого несколько испортилось, все же ей хотелось выглядеть поэффектней, она была уверена, что стармех пригласит капитана с женой. Дом она нашла без труда и когда подошла к подъезду, двери открыл хозяин. На нем были светло-серые, почти такого же цвета, что и ее юбка брюки и белая рубашка с накладными карманами, которая ему очень шла и делала его моложе. Лифт мягко и бесшумно поднял их на третий этаж, они вышли, и прямо напротив она увидела открытую в квартиру дверь, в проеме которой стоял капитан. Ей показалось, что он поправился и стал намного солиднее. - Я тебе говорил, что выглядит доктор сногсшибательно. Приглашай ее в квартиру, нечего не нее глазеть, - произнес стармех с улыбкой и взял Селиванову за локоть. Она поздоровалась с капитаном, вошла в комнату и огляделась. Довольно просторная для современных квартир с большими окнами столовая обставлена добротной итальянской мебелью, с большим книжным шкафом во всю стену. Аккуратные бархатные шторы добавляли старого петербургского уюта, аккуратно расставленные книги на полке шкафа говорили о привычке к порядку. В проемах между окнами висели африканские маски, небольшой бронзовый винт указывал на профессию хозяина. - Вы, доктор, действительно похорошели, - капитан взял ее под руку и подвел к дивану. - Сколько же лет прошло? - Шесть, дорогой мой мастер. И не прошло, а пролетело, - поправил стармех. - Вы, Люба, на берегу временно или перебрались на постоянное жительство? - Постоянного еще не заслужила, - пошутила Селиванова. - Ушли меня с базы вместе с вашим коллегой, господин капитан. Там теперь новые порядки, а наш капитан-директор оказался слишком советским для нового руководства. Вот и не подходит. Ну, и меня молодой и шустрый капитан сменил заодно. Извиняясь пояснил, что время такое - кто больше даст, тому мое место и продаст. - В пароходстве тоже почти всех докторов заменили, старпомы теперь клизмы ставят? - пробурчал стармех. - Что это вы про клизмы заговорили, - не поднимая лица, спросила женщина, вкатывая в гостиную столик заставленный бутербродами и рюмками с запотевшей бутылкой украинской перцовки. - Подыми личико, Гюльчатай, - обратился к ней стармех. - Сильва! - ахнула доктор. - Вот это сюрприз. Боже, да какая ж ты красивая стала! - не удержалась Селиванова. - Да она и раньше в дурнушках не была, а теперь она у нас вроде Элизабет Тейлор - глаз не отведешь, - с гордостью резюмировал стармех. Вас можно поздравить, - обрадовалась Люба, глядя на него. - Ошиблись, доктор. Где уж нам. Есть моложе и пошустрей те, что повыше летают. - Где вы там, орлы? Покажитесь тете доктору. После его слов в комнату буквально влетели двое пацанов лет пяти, таких же светловолосых и упитанных как Сильва. - Неужели твои? - выдохнула доктор. - Мои. Сильва выпрямилась и, глядя в глаза Селивановой, добавила, - и Эдика. - Какого Эдика? - удивилась доктор. - Нашего Эдика, - сказал капитан, - летчика-вертолетчика. Только его сейчас с нами нет, он где-то в Венесуэле порхает. Сильва на могилу к матери приехала, ну и зашла ребят показать. - Вот это сюрприз, - промолвила Селиванова пытаясь скрыть растерянность. - Не ожидала я от вас такой прыти. А дети? Ты же Сильва говорила... - Говорят, дети от любви родятся, а двойняшки от большой любви, - поспешил на помощь Сильве капитан, - и думаю, они на этом не остановятся. - Нет, мне и этих хватит - слишком дорого достались! И хватит обо мне? Лучше выпьем за встречу и за нашего доктора. Выпили, закусили. Однако за стол сервированный посудой садиться никто не собирался, было ясно, что кого-то ждали. - Ждем жену капитана и нашего главного "затейника" - комиссара, - пояснил стармех. - Оба работающие и сильно заняты даже по выходным дням - она в библиотеке для моряков, второй - воспитатель в мореходном училище. Комиссар влетел как всегда с шумом, было видно, что он уже причастился, а минут десять спустя, пришла жена капитана. Она оказалась яркой женщиной, которая сохранила стройную фигуру и моложавое лицо с необыкновенной улыбкой. Теперь для Селивановой стало понятно поведение капитана на судне, и его пуританское отношение к судовым женщинам - такая женщина не оставляет для других свободного места в сердце избранника. Накрыли стол. Оказалось, что Сильва приготовила массу закусок, отличный борщ и на второе популярных тогда цыплят-табака. Когда с ними было покончено, расселись в мягкой удобной мебели, а Сильва вкатила в комнату два столика с чаем и кофе. Как всегда веселил комиссар, быстро захмелевший, он с упоением рассказывал курсантские байки и последние анекдоты о перестройке. Селиванова оказалась на диване между капитаном и стармехом, что позволяло им вести разговор, не мешая остальным. Все еще не пришедшая в себя от неожиданного известия о браке Сильвы и летчика, она никак не решалась спросить, как это произошло. Словно желая прийти ей на помощь, разговор завел капитан. - Счастливая Сильва, и счастье ее заслуженное. Она смогла увидеть в летчике человека, который способен дать настоящую семейную жизнь. Все бросила, ни на минуту не задумываясь. Мы считали ее легкомысленной, а она оказалась человеком целеустремленным и решительным и в то же время очень порядочным. После вашего разговора с ней, доктор, она пришла посоветоваться со мной. Сомневалась, порядочно ли будет после всего написать письмо летчику. Оказывается, ей он понравился сразу же, да только не хотела мешать вам. А как вы отказались от него, перешла к немедленным действиям, не зря говорят, что женщины гораздо решительнее мужчин в вопросах любви. Мы их находим, а выбирают нас они. Она поступила порядочно и предупреждала вас об этом? - Да, хотя я тогда этого не поняла. - Сожалеете? Вопрос застал Селиванову врасплох. - Теперь да. Тогда мне показалось ее предупреждение несущественным и легкомысленным. Теперь, насколько я понимаю, это - судьба. Поверьте, я говорю это искренне, пожалуй, я бы не смогла дать ему то, что дает Сильва. - Я уже не раз отдыхал у них в Крыму, - вмешивается в разговор хозяин квартиры. - Они разделили землю его родителей и построили небольшой дом. Сильва успевает ухаживать за своим домом, садом и смотреть за его родителями. Те влюблены в нее и в мальчишек. А уж то, что ею гордится весь поселок не удивительно, ведь из-за нее к его берегам регулярно приплывают дельфины, с которыми она подолгу ныряет в море. Ее так и зовут - Сильва-Амфибия. Три года назад она стала помогать прибрежному ресторанчику, который благодаря ее помощи на кухни теперь пользуется огромной популярностью. Руководство ВМФ Севастополя из-за дельфинов даже построило в поселке небольшую гостиницу и расширило ресторан. Сильва теперь зарабатывает больше Эдика. - Хватит сплетничать - прерывает беседу подошедшая Сильва. - Лучше займите ребят и дайте нам поговорить с Любой, - обращается она к стармеху. Мужчины освобождают место и уходят к столу. - Как ваши дела, Любовь Андреевна? - спрашивает она доктора. - Поговаривают, что врачей снимают с судов. - На зарубежных судах врачей давно нет. Считают, что это дорого и нецелесообразно. Моряки не так часто болеют, а при травмах судовые врачи часто бессильны. Придется менять место работы, возможно, вернусь в Нарву, хотя занять прежнее место вряд ли удастся. Здесь оставаться не хочу, уж больно косо смотрит на русских врачей новое эстонское руководство. - Это еще только начало, Люба. Я просто поражена насколько быстро возрождается национализм. Даже ко мне эстонке с русским мужем уже другое отношение. А знаете что? Приезжайте к нам в Крым. У нас в санатории военных моряков медпунктом заведует военный фельдшер, да и в поселке поликлиника и больница "в одном флаконе" с уровнем обслуживания послевоенных годов. Здесь, как я поняла, грядут большие перемены для русских врачей не в лучшую сторону. Слышать такое от эстонки было неожиданно, и предложение Сильвы удивило. - А вы, Сильва, меня не боитесь? - Вас? - не поняла она. - Если намекаете на ваши отношения с Эдуардом, то уверяю вас ничуть не сомневаюсь в нем. Теперь он вспоминает о прошлом с юмором. - Но все же вспоминает, - вырвалось у Любы. - Мы часто вспоминаем об этом вместе, - Сильва произнесла это так, словно желала прекратить бесполезную дискуссию. - Извини, за бестактность, - сказала Селиванова. - Лучше расскажи о детях. - Я тебя поняла. Ты хочешь знать, откуда они взялись? Это мои дети, Люба. Я вынашивала их как обычная мать. Когда я сказала Эдуарду, что у меня не будет детей, он ответил убежденно - будут и потратил много денег, но нашел в Москве институт и профессора. Я лежала шесть месяцев на лечении. Потом мне сделали искусственное оплодотворение, и я все же родила и даже двойню. После этого нам не страшны никакие испытания, и разлучить нас может только смерть. Поэтому я не боюсь конкуренции. Эдуард возвращается через месяц. У него много друзей среди влиятельных людей и если ты пожелаешь, приезжай. На первое время жить можешь у нас или родителей Эдика. Подумай об этом. А теперь извини, я пойду к своим разбойникам, как бы они чего не натворили. Очень рада нашей встрече. Адреса возьми у Сергея Николаевича. Кстати, я скоро уезжаю, и если хочешь, можешь жить в моей квартире, ключи я оставляю ему же. До отъезда мы непременно встретимся и поговорим подробнее. Однако повторная встреча не состоялась, на Селиванову навалились дела в связи с реорганизацией службы. Ей временно поручили роль курьера, и бесполезная беготня от одного кабинету к другому быстро надоела и она написала заявление об уходе. Между тем перестройка вступала в завершающую фазу - переход от социализма к дикому капитализму. Найти работу по специальности, не имея денег и связей, она не смогла, и тогда вспомнила о разговоре с Сильвой. Вспомнила про стармеха и отправилась к нему домой. Сергей Николаевич был плох, она застала его в постели, когда врачи решали вопрос о его госпитализации. Он наотрез отказался. - Вот мой персональный доктор, мне незачем занимать место в палате, - сказал он, когда Люба зашла в квартиру. Ей ничего не оставалось делать, и она осталась ухаживать за ним. Он умер через шесть месяцев. После похорон по совету капитана Селиванова стала собираться в дорогу на юг. - Нечего тебе здесь маяться, - решил капитан. - Я говорил с Сильвой, место тебе по специальности она отыскала, да и кашель у тебя в последнее время нехороший. Заодно погреешься на солнышке у теплого моря, глядишь и пройдет. Нужно торопиться, большие события на носу. Уставшая от бесполезной суеты и отсутствия настоящей работы хирурга окончательно добили Селиванову и она решилась. Провожали ее капитан и боцман. Селиванова долго искала последние слова. - Не зная как вас благодарить, капитан. - Не за что, Любовь Андреевна. Мы ведь до сих пор, как говориться, в одной лодке, и в море своих не бросают. - Нет, есть за что. Я ведь неправа была, когда не послушала Вас и теперь поняла, что совершила большую ошибку. Но даю вам слово, что постараюсь ее исправить. - Отговаривать вас не стану, но хочу, чтобы вы помнили - есть ошибки, которые при всем желании исправить невозможно! Главное не делать новых. За них, как и за все в жизни, приходится платить.

Вместо заключения

Работа судового врача на первый взгляд кажется не такой приметной, как других членов экипажа и не очень востребованной. Отчасти это верно, если не учитывать район плавания и условия, при которых экипаж соприкасается с берегами стран с неблагополучной эпидемиологической обстановкой. Более тридцати пяти лет суда Эстонского пароходства и Рыбопромыслового флота совершали регулярные рейсы в порты Западной Африки, где после ухода колонизаторов и с возникновением кровавых межплеменных войн свирепствовали эпидемии болезней, о которых цивилизованный мир уже не помнил. Отсутствие хорошей пресной воды, наличие бесчисленного количества вредных и кровососущих насекомых, малярия, туберкулез, холера и чума - это всего лишь неполный список причин для моряка оказаться больным или носителем страшных болезней. Полная изоляция экипажа от местного населения исключалась - со служащими порта необходим контакт, вместе с грузчиками приходилось работать. К тому же политика партии и правительства настоятельно требовало укрепления дружественных связей с населением развивающихся стран. В этих условиях в составе экипажа доктор был необходим, причем не узкий специалист, а медик широкого профиля, которых, разумеется, не выпускали медицинские учебные заведения. Овладевать этим широким профилем им приходилось на работе, где посоветоваться было не с кем. Несмотря на большую текучесть кадров, со временем сформировалась определенная группа врачей, которые, пожертвовав береговым уютом, овладели спецификой работы судового медика, и отдали ей многие годы своей жизни. Как-то в беседе с начальником санитарно-карантинной службы я услышал от него: к сожалению, капитан, судовые медики не лучшие из врачей. Мне стало обидно, к тому времени я знал немало неплохих медиков и вступился за них. - Не мне судить о профессиональных качествах, но могу вас заверить, что большинство судовых медиков, прежде всего, добросовестные, порядочные, и отзывчивые люди, и эти качества в море лечат порою лучше многих лекарств. В этой повести моряки могут встретить знакомые имена, но хочу сразу сказать, что это лишь моя прихоть. Хотелось вспомнить о моих товарищах по труду, моих подчиненных, к которым я относился и отношусь с уважением. Имя главной героини другое, хотя некоторые ее узнают, но надеюсь, не будут докучать ненужными расспросами. Безжалостное время не пощадило многих героев этой повести, но часть из них живы, хотя передел большого и единого государства раскидал их по разным странам. Эдик и Сильва с ребятами оказались в Украине, но после окончания детьми Харьковского университета один, математик, успешно работает в США, второй отправился искать счастья в Аргентину. Там он нашел работу по специальности в конструкторском бюро авиационного института и переманил туда же родителей. Еще раньше уехала в Германию Селиванова, где поработав в клинике, ушла на заслуженный отдых. Когда я бываю в Эстонии, непременно прихожу на "капитанскую рюмку" - ежегодную встречу в начале июля капитанов и ветеранов ЭМП, в честь бывшего нашего праздника - дня Морского Торгового флота СССР, организуемого моим однофамильцем Веселовым Геннадием, бывшим начальником судовой радиостанции. Мы вспоминаем минувшие дни, пьем за ушедших и за тех, кто в море. И все мы "бывшие", на несколько часов возвращаемся в дорогое нам прошлое - в море, на свои суда, где прошли наши лучшие годы. Другого такого у нас нет, и уже не будет никогда. Такова жизнь.

Испания. г.Торревьеха, декабрь 2011.

- Прости меня, Любушка. Я так волновался, что не заметил кольца у тебя на руке, - произнес он. - Я ведь решил, что непременно скажу тебе, что дальше так продолжаться не может. Без тебя жить теперь не смогу. Все эти годы я не забывал о тебе и теперь понимаю, что наша встреча не случайна. Зачем противится судьбе? Давай попробуем, я не требую никаких обязательств, просто хочу быть с тобою рядом. - Ты прав Эдик - наверное это судьба. Только такой, как ты мог много лет оставаться верным первой любви. Вот только не знаю, смогу ли я дать тебе то, что ты хочешь. Я абсолютно не приспособлена к семейной жизни и пусть немного, а все же старше тебя. - И я не знаю, вот и попробуем узнать вместе. Я сделаю все для того, чтобы ты была счастлива. В эту ночь у Селивановой в каюте впервые ночевал мужчина. Эдуард оказался очень темпераментным, и они перебрались в госпиталь, который был хорошо изолированным от других кают. Завтракать в кают-компанию ни врач, ни летчик не пришли. - А вот это зря! - пригласив к себе в каюту, отчитал обоих капитан. - Хотя ничего особенного не случилось, вы люди взрослые и вправе иметь личную жизнь, но на судне есть распорядок дня, который должны соблюдать все. В крайнем случае, могли предупредить буфетчицу. Однако, доктор, это пустяки по сравнению с этим, - он взял со стола бланк радиограммы. - Для вас это очень важно, и ответить надлежит, не откладывая до прихода. Простите меня, но я решил, что об этом должен знать и Корнев. Он взял со стола бланк радиограммы и протянул ей. СООБЩИТЕ ВАШЕ СОГЛАСИЕ ПРИХОДОМ В ТАЛЛИН ВЫЛЕТЕТЬ САНТА КРУУС ДЕ ТЕНЕРИФА
ПО УБЕДИТЕЛЬНОЙ ПРОСЬБЕ КАПИТАН-ДИРЕКТОРА ПРЕЖНЕГО СУДНА ДЛЯ РАБОТЫ В
ДОЛЖНОСТИ ГЛАВНОГО ХИРУРГА ТЧК СЛУЧАЕ СОГЛАСИЯ НЕОБХОДИМЫЕ ДОКУМЕНТЫ
ПОЛУЧИТЕ ПРИХОДОМ У НАЧАЛЬНИКА ВАШЕЙ СЛУЖБЫ ТЧК прочитала она и растерялась, что не укрылось от присутсвующих. - Что-то серьезное, Люба? - спросил летчик - Не настолько, чтобы волноваться, - успокоил его капитан. - У нас это обычная практика, когда капитаны хотят получить хорошего специалиста, а для промысловой базы хороший хирург - находка. А вы Любовь Андреевна, не торопитесь, подумайте и милости прошу ко мне с ответом к приходу в порт. Думаю, вместе с Эдуардом вы примите разумное решение.Вы, Эдуард, задержитесь на пару минут, нам нужно кое-что обсудить. Селиванова поняла, что капитан дает ей шанс остаться в одиночестве и принять решение самостоятельно, и вышла из каюты, еще не совсем понимая, что ей предстоит. - Вы меня поняли, - обратился он к летчику, когда за Селивановой закрылась дверь, - решение Любовь Андреевна должна принять без вас. Лично я буду рад, если она решит остаться с вами, а если пожелает вернуться на базу, думаю, не стоит ее удерживать. Скорее всего, капитан-директор заботится не о себе и, личного там ничего нет. Она действительно отличный хирург и решительная женщина, которая может обеспечить работу большого медицинского и обслуживающего персонала на базе. Там, к вашему сведению, одних женщин около сотни, и работать с таким количеством в море, не дай Бог. А Любовь Андреевна, как сказал мне капитан-директор при передаче ее на наше судно, была бы там на своем месте. Лично я желал бы, чтобы она осталась с вами, дальнейшая работа в море вряд ли поможет ей стать полноценной женой и матерью. Извините, но в ее возрасте остается не так много времени для этого, да и на берегу она может провести оставшиеся годы с большей пользой и спасти жизнь многим, работая в любой больнице. Исходите из этого, но не торопите ее. Прошло два дня. За это время Селиванова выходила из каюты только для приема пищи и осмотра камбуза и заведования. Как и рекомендовал капитан, летчик целыми днями занимался своими вертолетами и в каюту возвращался затемно. Такое поведение озадачило экипаж, который в этот раз оставался в неведении радиограммы, и вызвало немало пересудов. - Слабаком оказался летун, - заявил третий механик, - нашей докторше нужен настоящий мужик вроде меня. Попробовала и дала ему от ворот поворот. Они, доктора, не церемонятся, не справился - отвали. - Жаль летчика, - вздыхает боцман. - Мужик правильный, работящий, а для семьи неприспособленный - вишь, сколько лет холостой. - Выбирал, значит, себе самую-самую, а они все одинаковые, только что с виду разные. Их надо молодыми брать, когда они в мужиках еще мало что понимают, - поясняет токарь, самый старший по возрасту на судне. - А как только двух - трех мужиков попробуют и начинают искать что-то особенное. Доктора тем более привередливей - они за свою жизнь на голых мужиков насмотрелись. Куда уж нашему летчику - он для нее птенчик. - Вы что тут разболтались? - высовывается из открытого иллюминатора Сильва. - Пузо набили и несете всякую чушь. Просто поругались они, наверное, а вы языки чешите хуже баб. - Хорошо если так, тогда до прихода помирятся, - убежденно произносит боцман. - Дай Бог нашему теляти волка съесть, - подводит итог токарь, - только чую я, что серьезно поругались. Неспроста это, кто-то между ними встрял. - Уж не механик ли наш? - охает дневальная. - Этот балабон для таких серьезных женщин, как наша докторша, сопливый щенок. Много тявкает и прыгает, а с какой стороны зайти и не знает, - поясняет Сильва. Механик сплевывает за борт и уходит молча. - Ладно, мужики, Я сегодня вечерком попытаюсь с ней поговорить. Не выгонит же она меня, - говорит токарь. - Поговори, поговори, - подводит итог повар, только не захочет она тебя видеть. Вот наш дед - другое дело, она к нему с уважением. Вот уберусь и схожу к нему, пусть узнает, в чем дело. А летчика жалко - переживает сильно. - А ты его и пожалей, чего тебе стоит? - усмехается боцман. - Вот узнаю и, если нужно будет, обязательно пожалею. Повар закрывает иллюминатор и скрывается в глубине камбуза.

Нелегкое решение

Между тем сама Селиванова никак не могла прийти к решению. Конечно же, Эдик хороший парень и должен стать заботливым супругом, но в то же время она его совсем мало знает. Примут ли ее его родители, да и она уже привыкла к своему одиночеству, хотя при работе врача оно ее не особо обременяло. Что-то подсказывало ей, что хорошей домашней хозяйки из нее уже не получится, а детей, которых так ждет Эдик, у нее может и не быть. Пожалуй, не мешало бы, посоветоваться об этом со специалистами. Выходило, что с решением о браке не стоило торопиться, к тому же несколько месяцев ожидания окончания рейса на плавбазе не такой уж и большой срок, и пойдет им на пользу. Если он ее действительно любит, то подождет. Ждут же любящие жены своих мужей на берегу, ну а если не дождется, значит не судьба, подумала она и тут же поняла, что такое решение Эдуарда вряд ли устроит. Интересно, а что ей посоветует стармех? Впрочем, она была уверена, что он думает, так же как и капитан и вряд ли они будут на ее стороне. А почему я должна советоваться с кем-то, говорило ее старое Я. До сих пор она всегда самостоятельно принимала решения и почти никогда не ошибалась, правда, в этот раз решение касалось не только ее. Как раз это и ставило ее в тупик - отвечать за кого-то она не привыкла. Оттого, что окончательное решение так и не приходило, она расстроилась и не пошла на ужин. Оставив дверь приоткрытой, стала ждать, когда стармех будет возвращаться в свою каюту. От пережитого волнения и бессонной ночи она задремала и очнулась, когда часы показывали одиннадцать вечера. Не без колебаний она взяла трубку и набрала номер стармеха. Тот ответил сразу, будто ожидал звонка. - Я не поздно, - нерешительно спросила она. - Да нет, время еще детское. Что-то случилось, нужна помощь? - Ничего не случилось, но мне хотелось бы с вами посоветоваться. - А это всегда, пожалуйста, только у меня капитан. Он нам не помешает? Селиванова растерялась и после недолгого молчания, чтобы сгладить свою растерянность сказала: - Наоборот, это даже к лучшему. - Ну, и ладушки, ждем. Все пятнадцать шагов до каюты стармеха Селиванова решала с чего начнет разговор, но при виде ожидающих ее смогла только произнести: - Добрый вечер. - И вам того же, - приветливо произнес стармех, а капитан слегка приподнялся с дивана и молча кивнул головой. Стармех указал на кресло и придвинул к ней чашку кофе и коробку с бисквитом. Доктор, словно загипнотизированная капитаном, тоже молча, кивнула головой и произнесла нетвердым голосом: - Благодарю. - Пока еще не за что, - поспешил на помощь ей стармех. - Выкладывайте в чем вам нужен наш совет? Эти слова были произнесены тоном, которого до сих пор она от него не слышала, и это Селиванову обидело и насторожило. Она хотела уйти, но вспомнила, что на судне без разрешения старших командиров этого не делают. Видя ее замешательство, капитан произнес делано безразличным голосом: - Значит, все же решили продолжить работу на базе? А как же летчик? Впрочем, это ваше дело. Если вы не передумаете, завтра я сообщу в пароходство о вашем согласии. Селивановой не понравился вопрос капитана и раздражение в его голосе. Она ведь не девчонка, чтобы с нею даже он разговаривал в таком тоне. Зря пришла, подумала она, но стармех, глядя на нее с улыбкой, остановил капитана: - Не гони лошадей, Михалыч. Она ведь пришла не с окончательным решением, а с желанием посоветоваться с нами. Такое одной сразу решить нелегко. Ведь так, доктор? - Да нет. Я, не девочка и сама справлюсь со своими делами, но хотела бы узнать ваше мнение - сможет ли Эдуард меня понять и подождать пол-года, которые мне нужны, чтобы окончательно разобраться в себе. Я все же сомневаюсь, что готова для семейной жизни. Вдруг не оправдаю его надежд? - В таком возрасте отказ принимается нелегко, да и первая любовь для мужчины значит очень много, а порою все. Разве своим решением вы не лишаете его надежды? - Да и для нее сейчас решить не просто, вот и пришла она к нам, - произнес стармех. - Разумеется. Только, дед, в этом вопросе ей за нашими спинами не спрятаться, а если честно, мне этого не хочется. Может быть, он и дождется, хотя я бы, наверное, не ждал. Не зря говорят, что незамужние женщины в вашем возрасте, да и мужчины выбирают тех, кто рядом, а не тех, кто ждет их где-то далеко. Так практичней и надежней, хотя бывают и исключения. Не обижайтесь, но вы видимо к последним не относитесь, - подвел итог капитан. - Ну, ты, Михалыч крут! До этого хвалил Любовь Андреевну, а теперь готов как Стенька Разин выкинуть ее, за борт. Да не такая она, Михалыч. А вдруг ей, самостоятельной и серьезной женщине хочется утвердиться в глазах летчика, стать большим человеком, чтобы не стыдно было перед ним, - бросился защищать Селиванову хозяин каюты. - Что ты чепуху несешь? - рассердился капитан. - Стать большим человеком? Да призвание женщины не в этом. Разве ты не встречал среди наших жен таких, у которых вся любовь заключается в том, чтобы их любили только за то, что они многого достигли на работе, а их детей воспитывают бабушки, тетушки, школа, улица. Что-то я не видел у них особой радости в глазах при нашем возвращении из рейса. Их мужья частенько в первый же вечер спешат возвратиться к вечеру на вахту, потому что у жены срочная командировка, или поездка по делам. Нет, дорогой мой товарищ, у настоящей жены моряка выше всего призвание матери и любящей жены, которая может пожертвовать всем для семьи и мужа. - Понесло тебя, Михалыч! Ты рассуждаешь как куркуль и крепостник, живущий воспоминаньями своих предков. Только все это, дорогой мой товарищ, твои иллюзии. Ну, повезло тебе, что твоя жена домоседка, так это скорее заслуга ее матери. А вот не станет ее, дети вырастут и разлетятся, не знаю, останется ли она прежней при ее красоте и гордости. Любовь Андреевна за мужем прятаться не собирается, не привыкла она к этому, вот и не знает, как ей лучше поступить. - Куркуль говоришь? Может быть и так, да только семья не общежитие - в ней один муж должен быть и одна жена и только детей может быть много. Так и Эдуард сказал. Он и работу согласен поменять ради того, чтобы быть рядом с женой и детьми. И родителей своих он уважает, и всегда о них заботился. Правильный он мужик, да видимо не повезло ему и в этот раз. Капитан поднялся, подошел к двери. - Я свое сказал. Утром даю радиограмму в кадры. Не хочу скрывать - мне не безразлично, что вы решите, но вам виднее доктор. Он открыл дверь и вышел, несмотря на попытки стармеха его остановить. Поднялась с кресла и Селиванова, но стармех встал и закрыл двери на ключ. - Вот такой он, наш капитан. Вроде бы на все согласный, но когда нужно что-то решить - юлить не станет. Свое мнение и от начальства скрывать не привык, только по мне - уж больно он правильный. Еще в детстве "бабульки" научили его хранить честь и порядочность и быть верным не только идеалам, но и женщине, семье и тем, кто рядом с ним. Это в нем дворянское воспитание играет. Он в своей жизни всего нагляделся и в детдоме побывать успел. Так что вы не обижайтесь на него за прямоту, видимо он все же надеялся на другой выбор и ошибся. А он ошибаться не любит. Что же касается меня, то я от совета воздержусь, права на него не имею. У меня в жизни все кувырком пошло, наверное, оттого что не был столь принципиальным как наш капитан. Хотя и мне ваше решение тоже не по душе, но вам жить и вам решать, и время подумать у вас еще есть. Как ей и советовали, Селиванова после недолгого раздумья все решила сама. Возвращение на базу, где ее, очевидно, ждали, для нее казалось предпочтительней. Перспектива начать семейную жизнь, которая ей была совершенно незнакомой пугала и, чем больше она думала, казалась нескончаемой вереницей вопросов на которые она не находила ответа. В решении своем она не сомневалась, только вот как сказать об этом Эдуарду. Теперь она сожалела не о том, что оставила его ночевать, а о том, что поспешно дала согласие вступить в брак, ведь не обязательно было делать это до прихода в порт. А кольцо? Так ведь это не акт регистрации и не венчание в церкви, о которых она втайне мечтала. Его можно вернуть и просить никому не отдавать до ее возвращения. А уж если он его не сохранит, то она вроде, как и ни в чем не виновата. С этим решением под утро она уснула. Несмотря на молчание капитана и стармеха, вскоре экипаж был уверен в том, что между доктором и летчиком внезапно пробежало нечто большее, чем черная кошка. Еще не зная причины, оживились третий механик и особенно старпом, которые не теряли надежды. Ухаживания старпома стали более настойчивыми и подкреплялись приглашениями в Москву на премьеру в Большом театре, куда его отец достал им билеты в ложу. Глядя на них, экипажу стало ясно, что Эдика доктор "бортанула" по выражению боцмана, который едва сдерживался, чтобы не плюнуть ей вслед. Больше всех огорчилась повар. - Тоже мне миледи, - возмущалась она. - И что летчик в ней нашел? Мог бы и ко мне пришвартоваться и разочаровываться бы не пришлось. Вон как он переживает, а стоит ли? Вот возьму и отогрею мужика, жалко только времени мало остается. - А ты будто раньше не пыталась, только он на твои прелести ноль внимания. А все потому, что нашу "пипетку" он еще раньше знал, вот она этим и воспользовалась, - говорит не без злорадства дневальная, которую летчик еще в первый вечер вежливо выпроводил из каюты. Слушая их, боцман взрывается: - Какие же вы все же! До окончания рейса друг друга вытерпеть не можете. Избалованы вниманием среди мужиков, и зависти у вас навалом, вот потому-то вас в жены и не берут. - Кто бы говорил, - огрызается дневальная, - кому такие, как ты нужны. Только драить гальюны и годитесь, - заключает она и захлопывает перед носом разъяренного боцмана дверь и поворачивает в замке ключ. И все же особого внимания размолвка на судне не вызвала, как всегда перед приходом всех охватила лихорадка приготовления к встрече с любимыми. Без устали трудился судовой парикмахер, впервые за рейс доставалась верхняя одежда до этого без дела висевшая в рундуках, гладились брюки и парадные рубашки, проветривались свитера, теплые вещи. Вечерами все свободные рано укладывались спать, стремясь выспаться перед приходом и "убить" медленно тянувшееся время ожидания встречи. А ранняя весна в Северном море пробирала до костей промозглым ветром, ночью в Скагераке палубу побелил снег, и температура упала до ноля. Наступившая на судне непривычная тишина настораживала Селиванову, ей казалось, что виной этому она. Особой вины перед летчиком она не испытывала, сказывалась давняя привычка к легким расставаниям. Многолетняя забота о своей самостоятельности и в это раз оказалась сильнее несформировавшегося чувства. Кроме того, насторожила и обидело то, как Эдуард встретил ее предложение еще немного подождать. Ни слова не говоря, он бросил футляр с кольцом в ящик стола и на вопрос, как это понимать, не глядя на нее, произнес: - Просьбы женщины, как и приказы начальства не подлежат обсуждению, их выполняют. - Я могу расценивать твое поведение, как отказ говорить со мной. Выходит, ты не оставляешь мне надежды на новую встречу - Мы оба свободны, и добавить к этому мне нечего. Как ей показалось, это было произнесено столь безразлично, что вызвало недоумение переходящее в возмущение. Однако она была опытной женщиной, быстро овладела собой и, посчитав, что все уже сказано, вышла. Значит не судьба, пришла в голову мысль, все заканчивается, расставанием, как и прежде. Ничего необычного в этом нет, успокаивала она себя, идя по коридору в амбулаторию. Только в этот раз успокоение не приходило. Получалось, что расставание было все же не ее решением и это сильно задевало самолюбие. Он еще пожалеет об этом, решила она, надеясь, что до прихода судна в порт сумеет сказать ему об этом. Однако к вечеру уверенность в своей правоте уступила место сомнениям, разрешить которые в одиночестве не удавалось, и она постучалась в каюту к старшему механику. - Кажется, я опять вам понадобился, - произнес тот, открыв дверь, и по едва уловимому запаху коньяка она поняла, что о уже "причастился". Прочитав на ее лице нерешительность, он шире распахнув дверь и о добавил: - Только если вы за советом, лучше обратитесь к капитану. Я сегодня зол и таких услуг не оказываю даже вам - боюсь навредить. - Спасибо за откровенность, - едва успела ответить она, как дверь резко захлопнулась. К капитану идти не было смысла, она была убеждена, что тот не одобряет ее решение и Селиванова направилась в свою каюту. У своих дверей она увидела повара. - Вы ко мне. Что-то случилось Сильва? Проходите, садитесь. - Ничего не случилось, доктор. Я к вам так просто, поговорить перед приходом. Вы ведь от нас уходите, а мы с вами толком ни разу и не поговорили. - Так мы с тобой Сильва каждый день на камбузе встречаемся, нам вроде и говорить-то уже не о чем, - вырвалось у Селивановой. - Да нет, Любовь Андреевна, ведь мы с вами, как вы русские говорите, одного поля ягоды. - Это ты про что Сильва? - Жизнь у нас одинакова - неудачники мы в любви, мужиков у нас много, а замуж не берут. - Это почему ты так решила? - Да вижу я, как вы с Эдиком не сошлись, а он мужик неплохой и любит вас. - Ну, если любит, значит подождет. - Вот и я доктор так думала и ошиблась. Тоже попросила его подождать, не поняла сразу, что он мне судьбой предназначен. - Не дождался, значит, не любил, - сказала Селиванова. - Да нет. Погиб он. Столкнулись в воздухе два самолета на другой день после нашего разговора. Он в тот день не должен был лететь, упросил его друг, на день раньше выйти, а он отказать не смог, у друга жена рожала. Вылетел во Львов, да не долетел. Сильва вздохнула и приложила к глазам платок. - Уж больно он хороший был - чистый и светлый как солнышко. Я у него первая оказалась, а у меня до него мужиков не счесть. Мне казалось, что я для него не пара, а как его не стало, поняла, что других мне и не нужно. Я с тех пор всех с ним сравниваю, а похожих на него нет. - Понятно. И тебе с тех пор безразлично с кем? - Нет, доктор, хотя мне их всех жалко. На судне мужики вкалывают как проклятые, а жены дома себе ни в чем не отказывают. Не все, может быть, но многие. Как морские дома на Ласнамяэ построили, так теперь все на виду. Это уж слишком хитрые на стороне встречаются, а остальные и не скрывают, а есть даже и такие, которые похождениями своими гордятся. Женщины от таких связей дурными становятся, им на все наплевать, уверены, что мужья все равно простят. На коротких стоянках им не до сплетен, а во время отпуска, как правило, уезжают отдыхать к родителям или к теплому морю. Многие может и не догадываются, а есть и те, кто ради детей многое прощают. - А ты бы простила ради детей? - спросила Селиванова и потому, как изменилось лицо повара, поняла, что поступила бестактно. - Считайте, как хотите, я на это вопрос отвечать не стану, - повар сделала паузу и внезапно спросила: - А у вас выпить, не найдется? - Выпить?! Вообще-то я спиртного не держу, но если очень хочется, спирта найду. Селиванова сходила в госпиталь и через минуту вернулась с небольшой бутылкой спирта. - Нет, доктор. Спирт я не пью, от него вкус и обоняние теряются. - Ой, подожди, - спохватилась Селиванова, открыла платяной шкаф и достала неполную бутылку французского ликера. - Дед презентовал? - спросила Сильва и сама же ответила: - Он у нас один такое покупает. Жена его ужас как уважает эти французские чернила. Хороший он мужик, да только несчастный. Он один мою тайну знает, а для остальных я развеселая бабенка, которая при хорошем обхождении никому не отказывает. А что? Жизнь одна и быстро проходит, нужно брать от нее, что дается. - Так, Сильва многие рассуждают, только настоящая любовь, говорят, приходит к тем, кто умеет ждать. - Ерунда все это. Она приходит к тем, кому на роду написана, а таких как я обходит стороной. - Выходит, мы одного поля ягодки, мне тоже настоящая любовь пока не встретилась. - А как же Эдуард? Селиванова задумалась и принялась ходить по каюте. Повар продолжала молчать, давая доктору собраться с мыслями. - Видишь ли, Сильва, Эдуард появился в моей судьбе как обычный пациент, каких было сотни. Согласно клятве Гипократа я была обязана помочь ему выжить и сделала это. Нетрудно догадаться, что это не вызвало у меня особых чувств, обычная операция, пусть и с некоторыми элементами сложности. Его признание в любви выглядело тогда, как обычный порыв благодарности и не более. При этом он был совсем мальчишкой, а у меня к тому времени был четвертый или пятый роман с солидным мужчиной. Я поступила так, как и должна была поступить нормальная женщина в моем положении. С того времени особо ничего не изменилось. Правда теперь, когда я поработала на судах, где есть достаточно времени поразмыслить, вдруг поняла, что моя ошибка состояла в том, что я всегда шла на поводу у своих партнеров, и для того, чтобы изменить это, мне не хватало совсем немного - самоутверждения. Ранее за меня многое решали те, кто меня выбирал. Как правило, они были людьми сильными и в какой-то степени подавляли мою волю, а сейчас, я поняла, что есть другой мир, где мужчины относятся к женщинам по-другому и видят в них не только любовниц. - Все это, доктор, слишком наивно для женщины в вашем возрасте. Выходит, что я и есть настоящая хозяйка своей судьбы - сама выбираю, кого хочу и сплю, с кем хочу. Ну, и что из этого? А замуж брать меня никто не хочет. - Это вас то! - удивилась Селиванова. - Меня, доктор. Как узнают, что у меня детей не будет, побалуются и смываются. - А почему ты решила, что у тебя не будет детей? - Не будет, доктор, а рассказывать долго. - А ты все же расскажи, рабочий день окончен, да и спать нам не хочется. - Ладно. Только предупреждаю, что рассказ грустный будет и об этом на судне только стармех знает. Он за меня дважды заступался, вот я ему и доверилась. Все началось с моей матери. Она в довоенной Эстонии танцевала в варьете и спортсменкой была хорошей - в плавании первые места не раз занимала. Как Красная Армия в Эстонию пришла, мать с одним шведом в Стокгольм уехала, но он ее бросил, и она вернулась. Устроиться на работу долго не могла, пока не сошлась с милиционером из Рапла. Меня она от него родила, а в 1949 его арестовали его за связь с лесными братьями. Несмотря на то, что мать была очень красива, новую работу найти было трудно, но помог один знакомый еще до войны, устроил ее уборщицей в контору электростанции в Турба. Вскоре и сожитель нашелся - известный тогда спортсмен. Он-то и привел меня в шесть лет в бассейн, а в десять лет я начала серьезно заниматься подводным плаванием. Очень уж мне нравился этот спорт, у меня легкие хорошие, поэтому и результаты были неплохие. Когда мне четырнадцать исполнилось, на соревнованиях в Гаграх джигиты увезли меня в горы, и там насиловали три дня. Хотела покончить с жизнью, но только шрам на шее остался, живучая оказалась. Жизнь так устроена, что все забывается, к тому же влюбилась я в семнадцать в одного теннисиста. Он из хорошей семьи был, его родители хорошо ко мне относились, пока однажды не застали нас в постели. Особенно была возмущена его мать, она категорически запретила мне общаться с ее сыном. Зато стал приставать его отец и, чтобы оградить меня от его домогательств, моя мать стала его любовницей. Вскоре он ушел от жены, и мне не стало от него проходу. Тогда я пожаловалась на него своему тренеру. Он добился места для меня в общежитии техникума легкой промышленности, в который я поступила. За три года учебы у меня появилось очень много полезных знакомств. На производственной практике поработала в хороших ресторанах, где меня познакомили с важными людьми. Мне дарили хорошие подарки, появились деньги, на которые я сняла комнату в частном доме врача в Пирита. Вскоре получила нагоняй от тренера и бросила заниматься спортом. В качестве оправдания сказала, что беременна. Хозяин дома, гинеколог преклонных лет предложил пройти обследование, я сгоряча согласилась. Результат был неожиданный - бесплодие. Это известие я встретила сначала с легкой досадой, а мать, которая как-то узнала об этом, со словами - "шлюха", выставила меня за дверь. Через два месяца ее не стало, она приняла смертельную дозу снотворного, из-за того, что ее бросил спортсмен. После окончания техникума работала в столовой машиностроительного завода и на одном из пикников познакомилась с ответственным работником пароходства, который и предложил мне пойти поваром на суда. Я согласилась и не жалею об этом. Здесь жизнь пусть не на много интересней, но нет времени скучать. Хотя я и меняю мужчин, меня не называют шлюхой, легче воздерживаться от спиртного, на берегу я бы обязательно спилась. Повар помолчала немного, затем, словно подводя итог, произнесла: - Я здесь, доктор, не шлюха, а свободная женщина, равноправный и нужный член экипажа. И никто не попрекнет меня за мое поведение. Разве не так доктор. - Так-то так, но ведь тебе Сильва уже не девятнадцать, а как же семья? Сильва неожиданно рассмеялась. - А вот об этом я и пришла спросить, доктор. Как вы-то смотрите на это? Селиванова растерялась, но сдаваться не хотелось. - Разве мало семей без детей? Зато рядом муж - надежный друг и защитник. - У меня, доктор, здесь все друзья и защитники, и здесь я в большей безопасности, чем на берегу. Помимо оскорблений там можно схлопотать по морде, чего здесь никогда и никто себе не позволит. Я здесь равная среди равных, а там шлюха, которую любой мильтон может засадить в кутузку и использовать, как захочет. Вот скажите - вас за это время хоть кто-то обидел? - спросила она и сама ответила, - вот то-то и оно! На берегу такого отношения к таким, как я не встретишь. И не одна я так думаю. Одиноких, незамужних женщин на судах не обижают, но и не унижают жалостью. Я здесь своя - НАША СИЛЬВА, как они говорят с гордостью. Ну, и как своим откажешь? - Убийственная логика - ужаснулась Селиванова. - Это что же - я тоже СВОЯ. Сильва искренне рассмеялась. - Ишь, как вы губки раскатали. Хотите так, сразу? Не получится, хотя вас на судне и приняли, за вашу работу, но этого недостаточно. Здесь отбор жесткий и чтобы стать своей нужен не один рейс. Я, повар отношусь к плавсоставу, а вы доктор к той части экипажа, которая обычно временная и часто меняет суда без учета мнения экипажа и вам нравиться ему не обязательно. Вот и сейчас, вас переводят, даже не спросив мнения капитана. - Но ведь я не могу пойти против своего начальства и вы, Сильва, это знаете. - А мы еще знаем, что вы очень обрадовались возвращению на базу и даже Эдика "бортанули". - Не "бортанула", а только попросила немного подождать. Понимаешь, Сильва, я действительного не готова бросить вот так все сразу. - Но ведь можно было объяснить ему все. - Мы с тобой напрасно это обсуждаем. Это наше личное дело и мы с ним сами разберемся. Сильва резко встала с дивана и подошла к двери. Прежде чем выйти, она обернулась и сказала с напускным равнодушием: - Зря я пришла к вам, доктор. Не получился у нас разговор. Немного подумав, она добавила: - Раз вам Эдуард не нужен, считайте, что и разговора у нас не было. Когда за поваром закрылась дверь, спокойствие оставило Селиванову. Что они лезут в мою жизнь, с досадой подумала она. Какое их дело, что у нее с Эдуардом. Уж она-то ему ничем не обязана, а проведенная с ним ночь их не касается - чья бы корова мычала. Она взяла полотенце и халат и направилась в душевую. Как только она открыла кран с теплой водой, у дверей душевой раздались шаги, и голос старпома произнес: - Люба, вам спинку, потереть? - Идите к черту, старпом. Вы совершенно не в моем вкусе и не годитесь в любовники. Я человек решительный, подниму шум, а вам ни к чему лишние неприятности. - Очень жаль доктор. Йоги умеют очень многое, вам бы понравилось. - Я уже сказала - идите к черту, и больше повторять не буду. Наутро доктора в кают-компании не было, и все изредка поглядывали на летчика, который завтракал не поднимая лица от тарелки. - Надеюсь, никому не стоит напоминать, что до прихода остается полтора суток. Нас сразу ставят на фумигацию, там же на семнадцатом причале выгрузят вертолеты. Просили вас, - обратился он к Эдуарду, - демонтировать винты. Я им сообщил, что вы это уже исполнили. Агент Трансфлота с приходом доставит вам билеты на самолет до Москвы. До вылета не забудьте подписать у старпома ведомости на питание. Вашего механика в гостинице "Нептун" ожидает жена с дочкой. Если я буду занят, прощаться не обязательно, но с удовольствием встретился бы с вами в какой-нибудь африканской стране - хочется посмотреть на джунгли с высоты птичьего полета. Говорят потрясающее зрелище. Капитан задержался в ожидании ответа, но летчик произнес только - Спасибо. А в это время доктор Селиванова плакала в каюте. Плакала впервые за много лет от досады, оставшейся после последней попытки серьезного разговора с летчиком. - Зачем - ответил он, - продолжать бесполезный разговор, если опять расставаться и вновь жить ожиданием. Я устал от неопределенности, а эту встречу нам подарила судьба и противостоять ей я не намерен. К тому же нам не тридцать и новое ожидание для меня уже ни к чему. Если ты не уезжаешь из Таллина со мной, незачем испытывать судьбу, я все же летчик, а не библиотекарь. Решай, а я свой выбор сделал. И вновь она вышла из каюты летчика обиженной и уязвленной. До сих пор с ней никто так не разговаривал, и расставание казалось ей пусть и неприятным, но зато как всегда без всяких условий. Где-то в глубине души она понимала, что он прав, но многолетний эгоизм взял свое. Летчик оставался очередным недолгим приключением, и ей теперь хотелось вновь увидеть человека, который ее поразил. А еще она понимала, что судьба дает ей шанс подняться выше рядового хирурга и это оказалось возможным, конечно же, не без протекции капитан-директора базы. В ее возрасте упускать такой шанс было бы глупо, решила она и вытерла слезы. А в это время в другой каюте повар впервые в своей жизни писала письмо почти совсем незнакомому мужчине. Решение сделать это пришло внезапно, когда ночью она проснулась оттого, что ей приснился ее погибший летчик, который явился с Эдуардом и, указав на него, словно благословив, молча, кивнул головой и исчез. Сильва так и не уснула до утра от какого-то странного охватившего ее волнения. Боже, подумала она, неужели я влюбилась, и внезапно поняла, что у Эдуарда и Леонида был много общего. Как это она не увидела этого раньше? Впрочем, почему не увидела? Не зря же ноги сами принесли ее в каюту к Селивановой, словно она хотела убедиться в искренности чувств доктора. После этого твердо решила, что если Селиванова все же улетит, она непременно должна помочь Эдуарду пережить разочарование. К семи утра она написала капитану заявление на отпуск и отдельно в конверте короткое письмо летчику. Поверьте мне, Эдуард, что впервые в своей жизни я пишу письмо мужчине и решилась на это
потому, что единственный любимый мною до этого человек был тоже летчиком и погиб от
того, что я не остановила его перед последним полетом, а могла это сделать. Я знаю
страшную цену потери любимого человека и, понимая вас, хочу предложить свою помощь -
разделить с вами горечь разочарования. Поймите меня правильно - я просто хочу быть рядом
с вами некоторое время и уйду, как только вы того пожелаете. У меня есть два месяца
отпуска, я одна и свободна, но это не значит, что вы будете чем-то обязаны мне, ведь я
сама нуждаюсь в помощи и прошу только одного - не отвергайте мое предложение. Что-то
говорит мне, что я буду вам полезна.
Прикладываю мой адрес и номер телефона. В этот раз приход судна в порт приписки был удачным - из-за фумигации начальство не докучало, экипаж наслаждался отгулом выходных дней и весенней погодой. Вертолеты выгрузили на берег сразу же после осмотра высоким летным начальством из Москвы, которое обожало командировки в Таллин и и по вечерам пропадало в ресторанах и варьете. Селиванова вылетала к новому, а вернее к прежнему месту работы на третий день, так и не поговорив с Эдуардом, которого начальство не отпускало от себя ни на шаг. Она ждала его в аэропорту, но вместо него приехала Сильва с букетом цветов и большой коробкой фирменных конфет фабрики Таллина. - Спасибо тебе, за букет и подарок, - поблагодарила она повара, перед тем как пройти на посадку. - И тебе спасибо, - ответила Сильва и добавила: - ты ничего нехочешь передать Эдуарду? Селиванова вздрогнула от нехорошего предчувствия, но времени на раздумье не было. - Можешь сказать, что я прошу прощения за нанесенные обиды и все же надеюсь на встречу. Глядя, как убегает под крылом земля аэродрома, Селиванова облегченно вздохнула, сбрасывая груз последних дней, и стала думать о предстоящей встрече. Не будем оглядываться назад, доктор, и будем надеяться на то, что все лучшее еще впереди, сказала она себе и успокоилась.

Между нами ничего не было, - она пожала плечами, но было видно, что ее охватила некоторая растерянность. - Да и столько лет прошло. Скорее всего, вам это действительно просто показалось. - И все же, доктор, я бы не торопился с выводами. Кстати, я фаталист и, как многие моряки в судьбу верю. Из личного опыта могу сказать, что однажды поспешил с выводами и чуть не упустил свою любовь, что потом сказалось на наших отношениях с любимым человеком не в лучшую сторону. Советую вам все же подумать над этим, к тому же у вас еще есть две недели времени. Эдуард не растерял своего чувства, пройдя многие испытания, не случайно и, судя по всему, человек он незаурядный. Вы тоже прекрасный специалист, но море, доктор, не для вас, здесь вы быстро потеряете свою квалификацию, а на берегу с ним вы сможете найти достойную работу. С вами всегда рядом будет настоящий, проверенный друг. Поверьте - это лучше, чем провести зрелую часть жизни в железной коробке в постоянном ожидании призрачного счастья. Он пересел к письменному столу и взялся за бумаги, показывая, что разговор окончен. Селиванова вышла из каюты капитана обескураженной. Ну, покажу я этому жениху - подумала она и решила сегодня же вечером выяснить с ним отношения, но когда через полчаса Эдуард постучался к ней в каюту, запал уже прошел. Она засуетилась, не зная с чего начать разговор. - Ты знаешь, меня сегодня вызывал капитан. Оказывается, ты успел рассказать ему о своем предложении когда-то стать твоей женой. - Так уж получилось, - пожал плечами Эдуард. - Он сказал о тебе много хорошего, и я не смог удержаться. Ты считаешь, что я поступил нехорошо? - Поступай, как хочешь, хотя мог бы сначала, посоветоваться со мной. - Если я сделаю это сейчас, это будет не поздно? - А уместно ли? - произнесла она, - пожалев, что поторопилась с ответом. Однако Эдика ее вопрос не смутил. - У меня почему-то твердое убеждение, что наша встреча не случайна, и я вновь могу попытать счастья. При виде тебя я убедился, что мои чувства к тебе остались неизменными. Много лет я надеялся вновь встретиться, и теперь дальнейшее зависит только от тебя. Почему-то я твердо уверен, что ты свободна. Его уверенность в том, что она свободна неожиданно больно ударила по самолюбию, но она сдержалась и чтобы выиграть время и собраться с ответом, спросила: - Расскажи мне лучше, как ты жил с тех пор, что делал? Эдуард задумался, но прочтя в ее глазах ожидание, промолвил задумчиво: - Ты хочешь, чтобы я начал с нашего расставания - и, не ожидая ответа, начал уверенно, словно давно готовился к этому вопросу. - Когда я вернулся в часть из отпуска, меня временно отстранили от полетов, но вскоре послали на медкомиссию и отправил в одну из арабских стран, где шла война. Там помогал нашим инструкторам учить арабов летать на наших вертолетах. Через полгода был сбит, но упали удачно, отделался переломом ног. В госпитале познакомился с медсестрой из Днепропетровска, после лечения вместе улетели к ней домой, а через месяц расписались. Медовый месяц отгулять не удалось, меня направили в Эфиопию, где пробыл по контракту три года без отпуска. Когда вернулся, нашел жену с двойней, девочкам не было и одного года. Их отцом оказался местный шофер такси. Дал развод и вскоре вернулся в Эфиопию. Потом были Судан, Афган, Центральная Африканская Республика. На заработанные деньги купил в Крыму дом с садом и перевез туда мать с отцом. Теперь решил, что мне хватит жарких стран, собираюсь демобилизоваться, хочу полетать в Арктике, где начинал когда-то службу. Работа там трудная, но зато нескучная и мне очень нравится, это лучше, чем воевать и убивать. Кстати, наш капитан каждый год летом бывает, в Арктических рейсах, и рассказал мне много интересного. Вот, пожалуй, и все, что может тебя интересовать. - Я помню, ты сам мечтал побывать в жарких странах, а теперь стремишься на Север. Неужели там легче? - Возможно, и нет, но мне надоели жара, грязь, постоянное ожидание, что тебя непременно собьют. Не только мы, а и наши противники насовали в страны Африки столько оружия, что его хватает не только для мужчин, а и для женщин и детей. Мы научили их совсем не тому, чему хотели. Они не желают больше учиться и лечить детей, сеять хлеб, растить скот. Зачем, когда мы нашпиговали эти страны оружием, научили убивать. Грабить и убивать легче, чем трудиться и даже дети в Африке это знают. Я больше не желаю ждать из-за каждого куста ракеты или снаряда и хочу заниматься мирным делом в своей стране, войти в свой дом после полета, обнять жену и своих детей. Мне надоели нищие, грязные женщины и дети, неистребимая вонь африканских жилищ и городов, уроды и калеки. Я скучаю по снегу, морозу и часто вижу во сне заснеженную тундру и северное сияние. Ты уже давно перестала являться ко мне во сне, у меня нет твоего фото, а я старался представить какой ты стала. Можешь говорить, что хочешь, но то, что мы вновь встретились - это судьба. - А ты стал красиво говорить, Эдик, но ведь прошло столько лет, которые я провела без воспоминаний о тебе. Было много такого, о чем я сожалею, и рассказать тебе не могу. Скажу только, что настоящей любви не встретила, вероятно, потому что не очень этого хотела, а теперь боюсь, что не смогу распознать ее, и что еще хуже - оценить. Желая начать все заново, сменила береговую жизнь на морскую. Хотелось бы верить, что встреча с тобой не случайна, но я пока не готова к таким крутым поворотам. Она смотрела на него, пытаясь определить реакцию на сказанное, но лицо Эдуарда оставалось спокойным. А ведь в нем почти ничего не осталось прежнего, подумала она. Раньше он казался ей мальчишкой, а теперь перед ней сидел зрелый, испытавший многое мужчина, вот только глаза, пожалуй, не изменились. Все же он здорово возмужал и, кажется, даже стал выше ростом. И руки его изменились, она хорошо запомнила их во время операции, тонкие и хрупкие, похожие на руки женщины сейчас же, покрытые многочисленными шрамами и жесткими мозолями были сильными и мужественными. - А ты почти не изменилась, - словно угадав ее мысли, сказал он. - Я не имею права торопить тебя, но теперь ты рядом и есть время для ожидания. Прошу только одного - разрешения чаще видеть тебя, хотя понимаю, что здесь на судне просить об этом глупо. Я не буду мешать твоей работе, зови меня, когда захочешь видеть.

Ожидание


Теперь они виделись каждый день, а вечерами, если были свободны, встречались у нее в каюте за чашкой чая перед сном. Переговорили многое, но о главном оба молчали. Незаметно для себя Селиванова поймала себя на том, что чаще стала выглядывать в иллюминатор на палубу, где обычно днем крутились у вертолета Эдуард с механиком. Глядя, как они неторопливо трудятся на жаре, стала любоваться их работой, для чего нередко прибегала из своей амбулатории. Если они уходили в машинное отделение с деталями, ждала их появления у иллюминатора, беря работу с документами в каюту. Тропики провожали судно хорошей ясной погодой, и почти весь экипаж после обеда высыпал на палубу покурить, послушать судовых "травил" и многочисленные морские байки, которым, кажется, не было конца. Прохладный пассат остужал разгоряченные на солнце тела, черные от загара и доктор в очередной раз убеждалась, что тропическое солнце не вредило здоровью моряков. Глядя на них, она сравнивала с ними Эдика и к своему удовольствию поняла, что он почти не отличается от них - такой же загорелый с рельефной мускулатурой, ловкий в работе. До этого, работая в больницах, она больше встречалась с бледными, измученными болезнями или ожиревшими мужчинами, часто смотревшими на нее похотливым взглядом, вызывая порой брезгливость и неприязнь. Здесь она невольно любовалась ловкостью и красотой здоровых и крепких мужиков, отчего ночами просыпалось желание. Теперь все чаще ей стал сниться Эдик, и она поняла, что он ей нравится все больше и больше. До захода в Лас-Пальмас оставалось два дня, когда между третьим механик и Эдиком произошла ссора, которая едва не окончилась рукоприкладством. Началось все утром во время завтрака, когда капитан вышел из кают-компании, вызванный в радиорубку, через минуту вышел и старший механик. Буфетчица, подавая омлет, задела механика за плечо, тот обозвал ее неуклюжей курицей, на что доктор не сдержалась и сделала ему замечание. Заметив иронический взгляд вертолетчика, механик, который отличался невыдержанностью особенно в отсутствие капитана и стармеха, пришел в бешенство: - Ты бы помолчала, пипетка. Не спите по ночам, потом едва на ноги волочите. - Судя по всему, вы тоже не выспались, к тому же подглядывать за женщинами нехорошо и очень жаль, что вы этого не знаете, - спокойно сказал Эдик, сидящий напротив механика и, не глядя на него, продолжил есть. - А ты, стрекозел, кто такой, чтобы меня учить? Может, выйдешь со мной на палубу, и там поговорим? Вертолетчик продолжал есть, не отвечая на вызов, чем еще больше распалил горячего армавирского армянина. - Что, кишка тонка? - взорвался он. - Поешь сначала, механик, передохни, пораскинь мозгами, прежде чем лезть на рожон. -Ты вертолетчик просто трус, а проучить тебя все же придется, жду тебя через тридцать минут на палубе, - механик картинно бросил ложку на стол и вышел. - А Яшка здоровый бугай, - промолвил радист, укоризненно глянув на Эдика. - Будет больно. - Это, смотря кому? - ответил спокойно Эдуард. Весть о предстоящей дуэли разнеслась по судну быстро, и к назначенному времени на палубе у четвертого трюма собрался почти весь экипаж, не хватало только старшего командного состава. Механик, обнаженный до пояса, сжимая кулаки, играл мышцами, и было видно, что он настроен решительно и уверен в победе. Эдуард задерживался, но вот появился его бортмеханик и, подойдя к Якову, что-то сказал ему на ухо. - А мне наплевать! - произнес механик, - видали мы чемпионов. Да он просто струсил. - Когда ты еще мамкину титьку сосал, Эдуард в Китае восточные единоборства изучал, а во Вьетнаме спецназовцам не уступал. Мое дело тебя предупредить, - сказал бортмеханик. - Поэтому попрощайся с товарищами, не помешает. - Хороший совет вам гость дает, - обращается с ботдека внезапно появившийся капитан. - Сведения о Кореневе я подтверждаю и жесткого избиения своего механика допустить не могу, тем более что он виновен и подлежит наказанию за дебош в кают-компании. Приготовьтесь в Лас-Пальмасе вместо увольнения нести вахту в машинном отделении и не забудьте извиниться перед доктором. - Все, мужики, кина не будет, - с сожалением произносит боцман и добавляет, обращаясь к механику: - Повезло тебе, Яков, но с твоим характером тебе когда-нибудь все равно клюв начистят. Не век же тебе с безответными бабами воевать. Через неделю Эдуарда уговорят показать владение приемами восточных единоборств. На татами из старых матрацев механик все же выйдет с надеждой реабилитироваться, но потерпит постыдное поражение. Доктор надеялась, что Эдик пощадит, поддастся хотя бы немного, но он этого не сделал, и она даже расстроилась, но капитан, заметив это, сказал: - Механика вы, женщины, сами избаловали незаслуженным вниманием. Природа сделала из него красивого самца, и он считает, что этого достаточно для проявления хамства. Кто-то должен был доказать ему, что сила на стороне правого, и может быть это послужит ему уроком.

Будем вместе?

Приход в Лас-Пальмас всегда праздник для экипажей советских судов, а на этот раз его подсластил "Совбункер", который занимался бункеровкой советских судов, решив бункеровать судно только с наступлением ночи. Увольнение в город власти разрешили с приходом, и мотобот переправил на благодатный берег первые партии свободных от работы. Эдуарда и Селиванову включили в группу стармеха, которая могла "гулять" до отхода. Неожиданно обнаружилось, что у вертолетчика денег "куры не клюют" - не одна тысяча долларов, что в испанских песетах выражалось числом с более чем шестизначными цифрами. Его покупки были соответствующими: он купил несколько костюмов, набил большой чемодан рубашками, хорошим бельем и дорогими подарками для родителей. На удивленные взгляды пояснил: - Я ведь за три года деньги получил, а диктатор платил неплохо. - Нам-то без разницы, только не боишься, что тебя таможня в Таллине прихватит? - А у меня все документы на деньги есть и от таможни, и от посольства. Все как положено по контракту. Налоги и членские взносы я платил в посольстве исправно. Лишнего и запрещенного не покупаю и чеки все храню. Научен горьким опытом - когда первый раз возвращался, чеков не брал, и у меня почти все отобрали, да еще и выговор схлопотал. Так что сегодня гуляем, ребята, угощаю, поскольку в приличных ресторанах три года не был. Обычно мы всегда самолетом возвращались, а посольские народ хитрый, так рейсы подбирали, еда успевали при пересадках, не до ресторанов. Нам-то рейс на судне с вами в порядке исключения дали, сам диктатор за нас просил, в надежде, что мы к нему еще вернемся. Бортмеханик может и согласится, а я свое на Африканском континенте отлетал. - А если предложат Кубу или Аргентину? - На Кубу, если с женой, - он взглянул на Селиванову, - да только туда самых блатных посылают, а я не в их числе. Нет, ребята, вы как знаете, а с меня заграницы хватит. Вот, - он погладил голову там, где уже просвечивал заметное разрежение, - уже лысина растет, а у меня ни жены, ни семьи, а старики внуков никак не дождутся. Обещал я им, что без внуков на этот раз никуда. Ресторан был небольшим, но уютным с обширным меню, неожиданно с приложенным переводом на русский. Выбирал заказ Эдик, и пробовали многое, закончив лангустами с дорогим вином. Когда отведали клубники со сливками и мангового мороженного с ромом, стало ясно, что не мешало бы и вздремнуть в тенечке, на берегу океана. Предусмотрительно купленные купальные принадлежности оказались весьма кстати, а пляж рядом и не задумываясь, устроились под зонтами. Первым зашел в воду Эдик, и вскоре его голова была едва видна среди небольших волн. Вернулся он минут через тридцать и по-мальчишески закопался рядом в горячий песок. - Оказывается при виде симпатичных женщин и летчики неплохо плавают, - шутливо прокомментировал стармех. - Поэтому летчики, как и моряки, любимцы женщин, - ответил бортмеханик, подмигнув Селивановой. - Может быть и так, но я плавать учился на Волге, - произнес Эдик и перевернулся на спину, положил руки под голову. - Очень любил после купания смотреть на голубое небо, оно у нас летом под Саратовом тоже голубое, и высокое. С тех пор и люблю все голубое. Я ведь в детстве собирался моряком стать, особенно после того, как на Черном море с отцом побывал, и в Питер ехал в морское училище, но отличником не был и не прошел мандатную комиссию, после чего загремел в армию. На призывной комиссии спросили, где бы я желал служить на флоте или в авиации? Из-за обиды согласился в авиацию и почти три года, как говорили, "заносил хвосты". Как демобилизовался, отправился на Север за "большой деньгой", нанялся матросом без класса на рыболовный сейнер. Первые два дня летом в Баренцевом море "балдел" от красивого моря, а потом четыре дня шторма со снегом и с холодными шестиметровыми волнами. Пропала романтика, едва дотерпел до окончания рейса. Правда денег получил неожиданно много и махнул в Крым. Тогда мода была, где служил, обязательно фуражку свою сохранял. Вот я однажды в этой фуражке в Феодосии в летний ресторан заявился, там-то меня майор-летчик и сманил к вертолетчикам, и потом в училище определил. Только карьера моя под угрозой вскоре окажется - желудок мой оказался капризным и после казенных харчей в разнос пошел. Спасибо Любовь Андреевна его на путь истинный наставила путем частичной ампутации. Рука у нее легкая, с той поры он гвозди переваривает. А океан, такой как сегодня, люблю не меньше чем небо. Ясного неба в тропиках в моей жизни много было, а вот с океаном редко встречался, я ведь работал больше центральных странах Африки, и купаться приходилось в реках да озерах, а там не "побалдеешь" - окунулся и быстрей на берег, это вам морякам лафа. - Заблуждаешься летун, это здесь ты далеко заплыл, а в океане не побалуешься. У нас механика акулы схарчили, а он был чемпионом Эстонии по плаванию. А небо и я люблю, больше чем океан. Когда на глубину уходили, я места себе не находил, только работа с механизмами и выручала, - признался стармех. - А к штормовому морю и ревущим волнам привыкнуть можно, только если уверен, что двигатели не подведут и хороший капитан на мостике. - А ваш-то как, хороший? - С плохим я бы не работал, а с нашим хочу до пенсии дотянуть, - стармех встал и, не торопясь направился к воде. Немного погодя, за ним последовал бортмеханик. Доктор и Эдик остались одни. - Хорошо-то как! - вздохнула Селиванова. - Мне даже страшно становится, что все это скоро закончится. Так не хочется возвращаться к прежнему. - И не возвращайся, я предлагаю тебе помощь. Райской жизни не обещаю, но сделаю все, что смогу. - Уж ни руку ли и сердце ты опять предлагаешь? - На этот раз нечто большее, Люба. Мое сердце уже давно принадлежит тебе, а я предлагаю жизнь с человеком, который может сделать тебя счастливой. - А не слишком ли ты самоуверен, Эдик? - Нет, сама судьба свела нас вновь, и противиться ей, нет смысла. Но я не тороплю. Давай сделаем так, - он встал, достал из пакета с купленными вещами небольшую, аккуратно упакованную коробочку и протянул ей. - Возьми. Если не вернешь ее мне с приходом судна в Таллин, значит, я могу еще надеяться и ждать. Здесь не открывай, откроешь на судне. Только не торопись отдавать ее, ведь возможно это последний шанс и для тебя. Слова о последнем шансе вызвали чувство обиды, но подумав, Люба решила, что Эдик если и не прав, то близок к истине. Выходит все же это предложение, подумала она, и ей стало приятно, что оно сделано в такой форме. - Не ожидала я от тебя такого. Ты действительно сильно изменился и стал настоящим мужчиной. - Не будем вспоминать о прошлом, главное, что мы вновь встретились, и я не хочу больше расставаться. На судно возвращались с наступлением темноты, когда оно ошвартовалось к бункерному причалу. Недалеко от трапа стоял мопед с кузовом, полным цветов. Опередив летчика, стармех протянул Селивановой букет роз. - Это вам доктор за все, - промолвил он. - Да вроде не за что, - удивилась Селиванова. - Это вам только кажется. Ваше присутствие на судне не просто скрашивает наши будни, а еще и вселяет уверенность, что в трудную минуту вы все сделаете для нашего здоровья. В море это важно. Ты летчик не обижайся, что я тебя опередил, ты еще успеешь. - А я и не обижаюсь, - улыбнулся Эдик. - Летчикам за вами не угнаться, но они тоже не лопухи. Правда, Люба? - Правда, - ответила она, пряча лицо и улыбку в букете. Ураган нагнал судно у берегов Марокко. Укрыться от северо-западного ветра было уже негде, легли носом на волну, высота которой увеличивалась с каждым часом. Штормование в такую погоду - мера вынужденная и требующая большого внимания и выдержки от капитана и вахты. Необходимо выбирать скорость и строго держаться направления против волны, что при большой ее высоте требует умения и взаимопонимания вахтенных штурманов и рулевых, так как техника пасует - авторулевой удерживать судно на курсе при таком волнении не в состоянии. Все определяет надежность силовой установки, правильно выбранные курс и скорость да квалификация рулевых. Пока еще судно довольно легко всходило на волну и капитан, находясь в рубке, в команды молодого штурмана не вмешивался. Рулевой, опытный матрос, удерживал судно на курсе непринужденно, почти играючи, вслушиваясь в указания капитана своему помощнику. - Обратите внимание, что на такой волне судно как бы падает с гребня, поднимая массу брызг. Это означает, что скорость несколько велика и следует ее немного убавить. При этом мы принимаем излишнее количество воды на палубу третьего трюма, там, где стоит вертолет. Чувствуйте судно, оно уже подает вам сигналы о том, что ему не очень комфортно - винт сильнее вибрирует, выходя из воды, а в носовой части волна временами "шлепает" по днищу. Это подтверждает то, что наша скорость высока, а мы сейчас не торопимся. Наша главная задача благополучно и с наименьшими потерями дождаться уменьшения ветра и при этом не очень отклониться от главного курса. Очень важно постоянно помнить, что поскольку многое, если не все, зависит от надежной работы главного двигателя, рулевого устройства и их необходимо напрягать как можно меньше. Вот и действуйте, ищите такое состояние. Штурман переводит рукоятку машинного телеграфа на "Малый вперед", обороты падают и через пару минут, качка становится более плавной и на стеклах рубки почти не видно брызг. Довольный штурман не видит, что капитан не совсем доволен его решением. - Вы поторопились с решением, я говорил вам, о подборе нужной скорости судна. Механик стоит теперь у машинного телеграфа, гадая, что случилось и что последует дальше. Так с коллегами и друзьями не поступают. Я ожидал, что вы позвоните по телефону, объясните причину звонка и дадите ему указание сбросить десяток оборотов для начала. Вы нарушили главную заповедь командира - на мостике любое решение должно быть продуманным, и подано подчиненным в самой понятной форме. Машинный телеграф изобретен для экстренной подачи команды и в данном случае не подходит. Штурман, вообще-то неплохой командир, краснеет и исправляет свою ошибку, не забыв извиниться перед механиком. Интересно, думает приглашенный капитаном посмотреть на штормовое море летчик, кто учил всему этому капитана и спрашивает его об этом. - Разумеется, были и в моей жизни капитаны, которые вот так же объясняли морские премудрости, но все же, наверное, главным учителем было море. В самые трудные для меня годы в море я работал на малых судах. При высоте их надводного борта в пол-метра, На них любой шторм на Балтике превращал плавание в серьезное испытание. Так уж сложилось, что тогда груз мы возили тяжелый - чугун, метал, ферросплавы. Судно качалось как маятник, период качки с борта на бот 8-12 секунд, перестал за что-то держаться - улетишь к переборке, словно выпущенный из пращи. Судно, как подводная лодка, только рубка да мачты над водой. Каждая вахта в плохую погоду - ад, а с капитанами не всегда везло, попались такие, которые нередко любили заложить за воротник и на мостике не торчали. Приходилось до всего доходить самому, в результате нередко ошибался, но везло. Вот и хочу, чтобы мои штурмана избежали ненужных ошибок. - Вот и я, как вспомню первые дни своей работы, так не то чтобы стыдно, скорее страшно становится. Мне тоже везло, учителя рядом не всегда были, деньги у нас всегда экономили, а наша жизнь ничего не стоила, заботились только о технике, да и то на словах. Я ни одной аварии не допустил, а машин потерял четыре. Трех сбили, а одну увели. - Проспал, что ли? - Вроде того получается, - с усмешкой согласился Эдик. - Во Вьетнаме к партизанам от линии фронта почти на триста километров однажды в тыл летал. Когда сели, узнали, что обещанного топлива на обратную дорогу нет. Связались по радио, обещали найти, а через неделю приказали машину взорвать или сжечь. У партизан китайский советник был, как услышал об этом, ногами затопал и обещал топливо найти. У него в плену было пять американских летчиков, которых держали для обмена, их нужно было доставить, меня и прислали для этого. Партизаны рейд почти на сто километров по джунглям сделали, чтобы заправщика на базе отбить, а дорог нет. Стали ведрами носить к вертолету, канистр не хватало. За неделю вымотались все, командир им отдохнуть разрешил, а ночью кто-то пленных освободил. Я в вертолете спал, там меня и связали. Среди пленных был один вертолетчик, знакомый с нашими машинами, он-то и отговорил сбросить меня на лету. Рот мне шлемом заткнули, несмертельно стукнули по темечку и улетели, правда, недалеко. Видимо керосин оказался плохим, загорелись они в километре от старта, одни только пуговицы от них и остались. Враги они, а мне их жалко, коллеги, как-никак, да и выходит жизнь мне спасли, не взяв с собой. - Нелегкая у тебя профессия, я ведь в семье летчика рос, на моих глазах два самолета разбились, и знаю, как хоронят пилотов даже в мирное время. Отчим неоднократно мне говорил: Разбиться - хреново, но калекой стать еще хуже. У летунов душа гордая и калеками долго не живут. - Я на своем веку среди летчиков калек и не встречал, - ответил Эдик, - и даже думать об этом не хочу. - Может, завяжешь с авиацией? Станешь, к примеру, учителем или механиком? - А вы, капитан? - Не знаю, не знаю, - ответил капитан серьезно. - Пока хочу только одного - чтобы время выбора наступило как можно позднее. Да и в другой ипостаси и без моря представить себя не могу. Немного подумав, добавил: - Только ты себя со мной не ровняй. У меня семья есть и двое пацанов, а ты, выходит, все годы собственное "Я" удовлетворял, а вернее, на "дядю" работал. Что от тебя на земле останется? Не мое дело, да только как мужик скажу - ты Любовь Андреевну не протабань. Женщина она правильная, нашим ловеласам не по зубам оказалась. Бери на абордаж, не тяни, пожалеешь, - и, не дожидаясь ответа, он ушел в радиорубку. Такой поворот в разговоре летчику не понравился. Он меня за мальчишку считает, а я как-нибудь и сам разберусь, - подумал он, но поостыв, решил, что капитан прав. Сегодня же, нет лучше завтра, поговорю с ней окончательно. Циклон оказался глубоким, шли уже третьи сутки, а шторм все еще не достиг своего пика. Даже опытные моряки устали от качки, попыток уснуть на пару часов. Женщинам на судне приходилось еще труднее - работы по уборке прибавилось, а на камбузе не хватало вентиляции, не спадала жара. Работали, подменяя друг друга у плиты, в мокрых халатах, прилипающих к телу. Такой увидел Эдик и Селиванову, которая помогала женщинам на камбузе. - Помогать пришел? - повар Сильва ко всем кроме старшего командного состава обращалась панибратски и ей, как женщине красивой и деловой это прощали. - Это он тебя, Люба, ищет, соскучился. Селиванова продолжала, молча мыть посуду. - Не во время пришел командир, нам сейчас не до вас, - обратилась к нему дневальная, кокетливо сдвигая вниз лямку сарафана. - Приходи через часик, когда в душ пойдем. Спинку потрешь, а то кавалеры наши надоели да и они в спячку ударились. А ты - другое дело, да только все за нашим доктором ходишь, а мы не хуже, - она приподняла подол сарафана, кокетливо повела полными бедрами. - Обойдешься своим плотником, - внезапно зло отрезала повар. - Летчик человек серьезный на мелочи не разменивается. Раз за доктором пришел - забирай, мы без нее обойдемся. Если она нужна тебе, нечего резину тянуть. Мужик ты или нет? - укоризненно бросила она Эдику. - Что вы говорите, Сильва? - робко произнесла доктор, отложив посуду и снимая перчатки. - Да уже все судно знает, что вы с летчиком старые знакомые. Остальное у него на лице написано, или он вам не нравится? Смотрите доктор, дождетесь - Татьяна его пригреет, а она у нас горячая, мало ли что. - Мне такие горячие, как вы, не нужны, я обжечься боюсь, а с доктором мы действительно старые знакомые, - попытался отшутиться Эдик - А я что говорю, - возмутилась Сильва. - Хватит ходить кругом да около. А Вы, Любовь Андреевна, не упустите летчика. Он нам ой как нравиться, мы и увести можем. - А этого, девушки, я вам не позволю, он мне самой нравится. Я его с того света вытащила и полное право на него имею. Вместе с доктором они прошли к дверям ее каюты. Прежде чем открыть дверь, Селиванова обернулась. - Может Сильва и права, что зря медлить с решением? Только извини, мне сейчас не до серьезного разговора, еле-еле на ногах держусь. Скорей бы закончился этот шторм. Шторм закончился к утру. Волны еще продолжали свою игру с судном, но ветер быстро стихал. К обеду показалось солнце, океан вновь обрел голубой цвет, игривые дельфины устроили игры хоровод вокруг судна, словно приглашая уставших от шторма моряков на палубу. Жизнь на судне быстро возвращалась в обычное русло и о шторме уже никто не вспоминал. На обед летчики не пошли, они возились с вертолетами, которые поседели от толстого слоя соли. Смыв ее пресной водой, они занялись восстановлением смазки. - Что летуны, подпортил океан перышки вашим птичкам? Теперь не успеете и глазом моргнуть, как станут они от ржавчины рыжими как воробьи. Океанская водичка, не благодатный дождик, теперь до Таллина будете шприцевать своих пернатых. Презентую вам ведро фрицевского тавота. Нам-то он ни к чему, океанская вода его как растворитель вымывает, а вам для марафета сойдет, - ехидничает боцман. - А вообще-то я вас не пойму, зачем вы этот металлолом полируете? - Шел бы ты, дракон, со своим тавотом куда подальше. Тебе с твоими познаниями в технике не дано понять, что "металлолом" этот летучим металлом алюминием называется и в твоем тавоте не нуждается. А смазывают они детали трущиеся, капризные, благовониями импортными, зело дорогими и дефицитными с коими ты незнаком и понятия в них не имеешь, и делиться ими с тобой не желают, не потому что жадные, а потому что гордые, - вступает в разговор самый ехидный из мотористов. - На это раз не угадал ты, Семенов, - заступается за боцмана остряк Курочкин, любимчик всего экипажа. - Боцман им тавот хотел подсунуть, поскольку подозревает, что приведут они в порядок своих птичек и с приближением берегов держав иностранных упорхнут к какой-нибудь мамзеле в Биариц. Французские женщины зело охочи до русских мужиков, которые лягушками не питаются, а потому на любовь завсегда способнее. Им-то кайф, а нас за пособничество невозвращенцам визу тю-тю. А без визы боцману каждый день при жене не жизнь, а каторга. Она у него как дрель - от нее не только шуму много, а еще и сверлит. - Нет, не упорхнут, - успокаивает моторист, - у них керосина нема, я уже давно проверил. Да и летун без нашего доктора теперь никуда. Вон, Яков совсем одурел, до сих пор не понял, что дело его безнадега. - Если мужики из-за баб с ума сходят, всякое могут выкинуть. Я когда в Балтийском пароходстве на "Архангельске" плавал, у нас мастер на стоянке в Питере любовницу всегда приводил. Красивая была еврейка - зашибись! Жена-то у него старше его была, ему в мамаши годилась, лицом не вышла и фигуры не видать, он ее на судно и не водил. Я как раз на вахте стоял, когда он утром перед комиссией свою кралю на берег проводил. На наших глазах распрощались они горячо, и пошла она вдоль контейнеров к проходной. Мастер поднялся и говорит мне, мол, буфетчица задерживается, а кают-компания не прибрана и посылает меня убираться, а я говорит сам у трапа постою. Приказ капитана - закон для подчиненного, ну и принялся я, не торопясь полы драить. Через час он пришел, довольный такой остался и мне спасибо говорит. Хотя и за спасибо чужую работу делал, а приятно. К восьми утра комиссия пришла, в этот раз они очень торопились, у них вахта уже закончилась. А вот начальство наше пароход быстрее отправить приказало, и через час мы снялись на выход. Где-то ночью Таллин прошли, все вроде нормально, а около Палдиски сразу два катера пограничников нас застопорили. Офицеры с автоматами бегом прямо в каюту мастера, а к нам солдатиков приставили, приказали застопорить машину. Мы со старпомом на вахте не поймем, что случилось, а через полчаса приходит полковник и протягивает старпому конверт. Тот открыл, прочитал и растерялся: - Как на рейд Таллина? Мы же в Аргентину идем? - Пойдете в свою Аргентину, когда надо будет, только не все, - отвечает полковник. - Без капитана, не могу - приказа не имею, упирается старпом. - А вы читайте, читайте. Ваше начальство вам старпом, персонально, русским языком предписало. Пришли мы на рейд Таллина и на наших глазах капитана с его красавицей в катер и на берег. Меня чуть туда же не отправили, сутки пытали, как же я не видел, как она на судно вернулась. Думал, спишут, но обошлось, только с приходом меня перевели из Питера в Таллин и посоветовали лет пять никому об этом не рассказывать. Оказывается, капитан решил вместе с ней в Аргентину драпануть. Это ж надо так от любви свихнуться! Как он полмесяца ее в шкафу от нас прятать собирался? - матрос пожал плечами. - Но уж очень красивая еврейка была. Капитан с ней одной веры, вот и спелись. Ей-то что, она потом все равно Израиль уехала, а он шесть лет, говорят, отсидел, а вышел и сердце не выдержало. А ведь заслуженный был, Герой Социалистического труда, и славы и почета хоть отбавляй. - Слышал я эту историю, да только говорят, что на другом судне это было, - боцман вопросительно взглянул на матроса. - А какая разница. Главное, что было и история поучительная. У меня до этого девчонка была, красивая - обалдеть! А после этого случая решил, что моряку красивая жена ни к чему, охотников до нее будет много. Выбрал себе пусть не очень красивую, но зато верная, - сказал матрос. - Ты, летун, докторшу не протабань, хорошая она, уж мы-то на судах всяких баб навидались. - Да что вы заладили одно и то же,- возмутился летчик. - Это наше дело, сами разберемся. - Вот когда с трапа сойдешь, тогда это твое дело будет, а пока среди нас, нечего кочевряжиться, у нас так не принято. Доктор нам не чужой человек, а ты пассажир и мы тебе баловства не допустим, хотя выбирать ей. Все должно быть по-хорошему, полюбовно. - А ну, вас..., - махнул рукой летчик и закрылся в кабине. Как они беспокоятся за Любу, подумал он, хотя именно теперь окончательно понял, что она стала еще привлекательнее. В больнице он сделал ей предложение, испытывая скорее безмерную благодарность, ведь от боли, которую он испытывал до операции, жить не хотелось. Теперь же он понял, что она вновь ему опять нужна, и дальнейшая жизнь без нее кажется бессмысленной. К ужину он решил, что скажет ей об этом сегодня и впервые надел купленный в Пальмасе светлый костюм. Посмотрев в зеркало, посчитал все же его вызывающим в будничной жизни судна и, сняв пиджак, остался в рубашке. В кают-компанию немного опоздал и когда открыл двери, увидал за столом Селиванову в нарядном платье. - Вы, летчик, словно сговорились и приоделись подстать доктору. Сие наводит на мысль, что вы хотите сообщить нам о важном решении, - произнес стармех, вопросительно посмотрев на Эдуарда. Тот покраснел и улыбнулся. - Это вам только кажется. Летчики только в небе решительные, а на земле обычные, застенчивые люди, - не удержался начальник рации самый сведующий человек на судне. - А вот про докторов такого не скажешь. Ей хорошо известно, что данный пациент с очень запущенным заболеванием. Не так ли доктор? - спросил он Селиванову. Люба еще больше покраснела, хотя она уже привыкла к откровенности разговоров в кают-компании и прекрасно понимала, что на судне трудно что-нибудь скрыть от экипажа. - Если вы решили меня посватать, спасибо, но думаю, что несколько поспешили. - Простите нас за бестактность. Оставим эту тему до прихода в порт и будем считать это неудавшейся шуткой, - капитан явно стремился сгладить неловкость от бесцеремонности радиста. Эдуард понял - ему не удалось скрыть от экипажа свою любовь. Не поднимая глаз, он сел на свое место рядом с Селивановой и принялся за еду, не глядя на доктора. Вскоре она вышла из-за стола, прошла в буфет и принялась помогать Тийю, мыть посуду. Окончив ужин, сели за шахматный столик капитан со стармехом, крутил ручки радиолы начальник рации, пытаясь отыскать в эфире хорошую музыку, виновато поглядывая на летчика. Вышел из-за стола и Эдуард и, поблагодарив буфетчицу, направился на палубу четвертого трюма, где обычно в хорошую погоду собирались свободные от вахты покурить и послушать судовых "травил". Начальник рации отправился за ним следом. - Эдик, ты извини, что так получилось. Я подумал, что вы все решили, вот и ляпнул от радости за тебя, - сказал он летчику, не привлекая внимание окружающих. - Какая радость, с чего ты это решил? - Как с чего? А твое кольцо у нее на пальце! Я подумал, что ты сделал ей предложение. - Мое кольцо у нее на руке? - Твое, которое ты в Пальмасе купил. Такие просто так не дарят, да и на судах их женщины надевают только в торжественных случаях. Капитан его сразу заметил и спросил, по какому случаю она его надела. А она ответила - день у меня сегодня важный. Вот я и решил, что вы договорились, я ведь сразу понял, что она тебе приглянулась, да и любовницам таких подарков не дарят. - А ты ничего не путаешь? - спросил летчик и, не дожидаясь ответа, вихрем взлетел на шлюпочную палубу и скрылся в надстройке. На стук в дверь никто не отозвался, и он решил осторожно нажал на ручку двери, та открылась. Люба сидела на диване, перед ней на столе лежала открытая коробочка с его кольцом.

У стармеха

Как и сказал капитан, стармех открыл двери после его звонка по телефону, попросив пару минут на приведение себя в порядок. В каюте были открыты настежь иллюминаторы, и плотный встречный ветер пассата продувал ее насквозь. Селиванова, легко одетая, поежилась от озноба или от волнения, что не укрылось от хозяина каюты. - Сейчас, закрою иллюминатор на лобовой надстройке и вам станет тепло, да и кофе горячий есть, если хотите. Он принес из спальной поднос, на котором стоял кофейник с бутербродами и поставил на стол. Приятный аромат настоящего "арабико", который Люба любила, защекотал ноздри. - Как вы себя чувствуете, - спросила она, преодолевая неожиданное смущение, по-прежнему не глядя на него, и в который раз поняла, что этот человек ей нравится. - Все нормально, - поспешно ответил он. - Наверное, капитан вас прислал? То, что это было сказано уважительно и без обиды, окончательно вернуло ей хорошее настроение. - Я, Сергей Николаевич, вроде доктор, а не посылка и капитан лишь напомнил мне свои обязанности, - пококетничала она. - Хорошо, хорошо! Честно говоря, мне приятно, что он это сделал, мы-то с ним за время совместной работы наговорились на долгие годы. Садитесь на диван, там вам будет удобнее. Желаете что-нибудь выпить? Есть вино, коньяк. - Не откажусь, выберете, что вы любите, - ответила Селиванова, уверенная, что хозяин выберет коньяк. - Не хочу вас огорчать, но на этой стадии моего загула пью только кофе и минеральную воду, а вам, если не возражаете, налью кое-что интересней. Вы пили французский ликер "Мари Бризар"? - Видела на прилавках, но пробовать не довелось. - Думаю вам понравиться, - он достал из буфета бутылку и коробку конфет. Глядя, как в рюмку льется удивительно похожая на чернила школьного детства жидкость, доктор почему-то вспомнила недавнюю встречу с капитаном плавбазы. Что-то общее было в этих людях, стармех был тоже крупным мужчиной, таким же уверенным в себе и ее некоторая робость ушла, уступив место спокойствию. - Прежде чем выпить, хочу спросить, как ваше сердце? - Нормально, коньяк неплохое лекарство, если не злоупотреблять. - Как доктор должна сказать, что это заблуждение, хотя в какой-то степени он, расширяя сосуды, снижает болевые ощущения. Надо бы проверить давление и пульс. - Селиванова потянулась к своей сумке. - Не трудитесь, доктор, сегодня я проверял: 130 на 70 и пульс нормальный. И давайте поговорим о чем-нибудь другом. - Согласна. Вы мужчина, вот и начните. Я бы хотела узнать, как вы попали на флот и, если можно, о вашей семье. Стармех задумался с выражением нерешительности на лице. - Я же сделала это в вашем присутствии у капитана, вы обязаны ответить тем же, - Селиванова отрезала пути к отступлению. - Не могу отказать женщине, только я рассказчик плохой и не знаю с чего начать. - А вы начните с самого начала, с ваших родителей. - Родителей? Огорчу вас, родитель у меня один - мать, отец пропал еще до моего рождения и о нем мать даже не вспоминала. До войны жили мы в Питере, на Васильевском острове. Когда началась война, я учился в пятом классе. Мать моя на Путиловском, вернее Кировском заводе, работала и была в конструкторском бюро важной шишкой. С началом блокады ее перевели на военное положение, а меня определили в школу юнг, что была в Ломоносове под Кронштадтом, а как немцы ближе подошли, распределили нас по кораблям. Я крупным ребенком был, вот и направили меня на линкор "Октябрьская Революция". Когда блокаду сняли, матери уже не было, мне сказали, что она умерла еще 1943, но официального извещения о смерти я не получил. В 1944 направили меня в Нахимовское училище, а в 1945 по спецнабору в ВВМУ им Фрунзе. Трудно было учиться, но все же я неплохо закончил, но если честно, то благодаря боксу. Парень я был крепкий, упрямый и добился бы многого, да на четвертом курсе влюбился и стал валять дурака. Уж очень красивой была моя избранница, кавалеров у нее было много, и я от ревности такие фортеля выделывал, что едва не вылетел из училища. Пожалели, как перспективного спортсмена, а когда училище закончил и отказался ездить на соревнования, загнали меня на Северный флот да еще на подводную лодку. Жена конечно со мной не поехала, да и их тогда к нам и не пускали. По специальности механик и механизмы я очень любил, так что на лодке освоился быстро и стал неплохим офицером - очень хотелось выйти в командиры, чтобы получить право привезти жену в военный городок. А вот она совсем не собиралась на Север, ей и в Питере при богатом докторе папеньке совсем неплохо жилось, но я надеялся, что все образуется со временем. Прошло три года, направили меня на курсы. Готовили при нашем училище специалистов по атомным установкам. Вот тогда все мне и открылось. Отец у жены порядочным мужиком был, а вот теща всячески поощряла и покрывала многочисленные увлечения дочери. Шибко я осерчал, когда узнал про ее "художества" кое-кому личико набил да и жене досталось, и закончилась моя офицерская карьера - выгнали меня с флота, лишили офицерского звания, а теща перед носом захлопнула дверь. Спас меня спорт, вернее мой старый тренер, он случайно встретил меня и уговорил уехать в Таллин, где тренировал боксеров Военно-морской базы. Через год после побед на ринге вернули мне лейтенантское звание, да только служить я отказался, к тому времени уже работал в порту старшим механиком на буксире. В 1952 меня здорово "помяли" на первенстве СССР и врач сказал, что с боксом пора кончать. Устроился в ЭГМП - будущее Эстонское морское пароходство и дошел до стармеха. Пароходство быстро росло, открыли визу и мне. В 1960 году, встретился я впервые с нашим капитаном, он к нам матросом после ТМУ пришел. Шустрый был, работал и пел хорошо, стихи писал. Хорошее тогда было время, хотя плавание на маломощных и небольших судах трудное дело. Даже в океан выходили, потому и быстро профессию осваивали. Селиванова поняла, что стармех начинает уводить в сторону, не желая видимо говорить о семье, а ее это уже не устраивало, уж больно ее заинтересовала его личная жизнь. Пользуясь небольшой паузой, она попросила: - Налейте мне еще вашей "Мари" и кофе, и все же расскажите о жене или вы ее навсегда оставили в Ленинграде? - Оставил? - произнес он подумав. - Это по вашей, женской, логике я ее оставил. Оставила меня она, не пожелав ехать в Таллин и жить на съемных квартирах. За пять лет я не получил от нее ни одного письма, хотя изредка писал ей и звонил по телефону. Развод был мне не нужен, жениться во второй раз я раздумал, но твердо решил, что даже если она его попросит, не дам. Как-то во время стоянки судна встретил я своего друга и однокурсника по училищу. Он был уже в звании капитан-лейтенанта и очень обрадовался встрече, потащив меня в Дом офицеров Флота. Надрались мы на радостях до чертиков, и сманил он меня в Питер, где его жена родила ему двойню. Оказалось, что он женат на одной из подруг моей женушки и, когда все собрались за праздничным столом, друг сделал мне сюрприз, введя в комнату мою благоверную. Хотел было уйти, но ноги словно приросли к полу, она была невероятно красива и выглядела восхитительно. В тот вечер я проводил ее домой и понял, что останусь с ней навсегда и не смогу уйти от нее, что бы ни случилось. В Таллин мы вернулись вместе, сняли комнату. Ей удалось найти работу, а через год мы получили небольшую квартиру и у нас родился сын. В те годы часть судов пароходства все чаще стала совершать рейсы с пилолесом из портов Белого моря на Англию. Английские профсоюзы капризны как женщины и забастовки тогда были частыми и долгими, а потому рейсы затягивались, и выезжать на время стоянки домой и встречаться с женой удавалось довольно редко. Почему-то жены считают, что моряки после долгих разлук измены не чувствуют, но это не так. Когда в течение многих месяцев вспоминаешь ласки любимой до мельчайших подробностей, то любые изменения замечаешь сразу и оправдания этого долгой разлукой и ожиданием, успокаивают только на время. Вскоре и я понял, что частые вечеринки, многочисленные знакомые, задержки после работы и железное спокойствие при этом тещи не что иное, как свидетельство другой и для многих не совсем тайной жизни моей жены. А желающих "чистосердечно" помочь жене моряка в наше отсутствие всегда хоть отбавляй. Серьезный разговор с ней закончился равнодушным резюме: - Не хочешь так жить, уходи на берег. Мне скоро сорок и я не собираюсь в монастырь. Я сдержался и просил ее хорошенько подумать, ведь у нас есть сын. - У которого нет отца, - добавила она, и я понял, что это слова ее матери. Так закончилась моя счастливая жизнь, на которую я надеялся. Тещу я все же выгнал, но был уверен, что она без меня все равно возвращается и у нее хватало в Таллине знакомых офицеров старшего поколения для того, чтобы переждать мое присутствие. Забыть жену я не смог, да и не искал ей замены. Надежды на сына не оправдались, он вырос эгоистом, вымогающим у матери деньги и к совершеннолетию спился и стал откровенным тунеядцем. В конце концов, он получил срок за ограбление квартиры знакомой девушки. Вот здесь-то и опомнилась моя разлюбезная, а вскоре настигла ее и серьезная болезнь. В таком положении бросить ее я не могу, да если признаться, любил ее и люблю, а почему толком объяснить не могу. Он встал, прошелся по каюте, вернулся к столу. - Капитан как-то сказал, что это мой крест. Наверное, это так. Я уверен, что многие моряки так считают, ведь в разлуке достаточно времени подумать о многом. Не идиоты же они, чтобы не понимать того, что жены без нас живут в мире соблазнов, да и призвание женщины в том, чтобы дарить мужчинам ласку и любовь. - И ждать, - добавила Селиванова. - Ждать? - стармех сел. - А вы умеете ждать? - спросил он с сомнением. Доктор внезапно растерялась. - Не знаю. Как-то не задумывалась над этим. Просто ждала и жду, а чего и сама не знаю. Наверное, встречи с хорошим человеком, другом. Не помню, кто сказал - нельзя ждать вечно, а теперь я понимаю жен моряков, многие из них очень боятся одиночества, от него можно просто сойти с ума. - А как же мы, моряки? - У вас коллектив, работа и, как говорит ваш капитан, романтика. Неожиданно стармех резко поднялся и стал ходить по каюте, говоря в повышенных тонах: - Какая к черту романтика, когда порой хочется волком выть или надраться до поросячьего визга. О каком коллективе вы говорите? Два десятка мужиков и несколько женщин в стальном ящике заняты трудом, чтобы не утонуть раньше, чем получат зарплату. И капитан наш, отличается от других только тем, что живет, как в песне у Володи Высоцкого - в своем "заколдованном этом лесу, откуда уйти невозможно...". Все мы живем в лесу своих надежд и желаний и не знаем той жизни, которой живут наши близкие без нас. Мы заставляем себя верить, что они безгрешны, но они не святые и живут не в раю. Безгрешными рождаются только дети, потому что у них еще нет сознания, а поэтому и не проснулись желания. Разве жизнь на берегу, доктор, райские кущи, а жены моряков ангелы? Вот наш капитан мечтает о том, что увезет когда-нибудь свою жену "в призрачный замок" и непременно "с балконом на море". Вся его романтика - МОРЕ, а вы знаете, что у него на душе? Не знаете и не узнаете, потому, что ему высказывать это не положено. В этом случае ложь во имя добра не грех, вот и лжем все мы, в первую очередь себе, когда говорим о женах. - А я что-то не заметила. Мне показалось, что об этом на судне разговоров не ведут, будто одни холостяки в экипаже. - Холостых на судне меньше, но командный состав почти все женаты, однако разговоров о женах избегают - к чему лишний раз травить душу. А о женщинах говорят много и чаще всего при застолье, так сказать на десерт. Больше половины привирают, разумеется, но это поощряется, если рассказчик делает это интересно. - Это я уже поняла, но вернемся к капитану. Я почему-то решила, что он все же романтик. Разве это не так? Стармех задумался, налил себе еще кофе. - Когда я впервые пришел нему на судно, то позволил однажды расслабиться, а вернее перебрать. Капитан зашел в каюту, приказал прекратить загул и забрал у меня из буфета все спиртное. - Ах ты, мальчишка! - возник я. - Да я тебя прихлопну одним ударом, - и замахнулся на него. А он и глазом не моргнул, даже не отступил и сказал четким командным голосом: - В таком виде убить меня ты не сможешь, в крайнем случае, покалечишь. А вот я данной мне властью, не трогая тебя пальцем, могу искалечить всю твою оставшуюся жизнь, и ты это прекрасно знаешь. Посему приведи себя в порядок, даю тебе сроку день и запомни - либо будешь мне другом, либо катись к чертовой матери. О нем слухи разные ходили, были такие, кто называл его диктатором, но многие, кто был другого мнения, у него быстро делали карьеру. Вскоре и я стал относиться к нему с уважением и понял, что мне рядом с этим человеком легко и комфортно. А знаете почему? - Наверное, нашли с ним что-то общее. - Да нет, доктор. У нас с ним общего немного, просто жизнь моя рядом с ним стала интересней. Раньше-то я в основном своими механическими делами гордился и никого к ним не подпускал. Судоводителей считал зазнайками, представителями легкомысленной профессии и слово романтик понимал как человека не от мира сего. Капитан многое знает и заставил меня больше читать. Я считал себя опытным моряком, а после того, как он порекомендовал познакомиться с Киплингом, Хемингуэем, Жоржи Амаду, Конецким, я без книги уснуть не могу и на мир и море смотрю другими глазами. Раньше я даже не задумывался над своим поведением, а с ним я понял, что думать только о себе, для себя же и хуже. - Прослушать вас, получается, что капитан просто святой, - перебила стармеха Селиванова. - А команду-то держит в ежовых рукавицах. - Вот и я так раньше думал, а все оказалось совсем не так. Он просто не позволяет себе того, чего не позволяет другим и всегда стремится избавиться от тех, кто мешает экипажу. Естественно с такими людьми жить легко не всем и недругов у него немало, но друзей все же больше. Механик помолчал, наблюдая за реакцией Селивановой. - Вероятно, вы во многом правы. Я даже уверена, что он тратит на других слишком много сил. Такие люди обычно не совсем счастливы в личной жизни, ведь женщины, особенно красивые, эгоистки и отбирают у таких мужчин больше, чем дают. Он счастлив? Механик задумался, пауза затянулась. - А вы, доктор неплохой психолог. Жена капитана красива, может даже очень, но она, по-моему, не принадлежит к числу тех, которые отдают все одному. Ей нравиться быть рядом с ним, питаться, как говорят, его аурой, его славой. Но мне все время кажется, что она это не всегда ценит и даже завидует его популярности. Эгоизм в любви хорош лишь в молодости, но в зрелости должно преобладать взаимоуважение. Вряд ли это возможно в их браке, слишком велика разница в их интеллектуальном потенциале. Он это знает, но в силу своей порядочности многое ей прощает. Но согласитесь, что от этого отношения не становятся лучше, кому-то из них со временем это надоест. - Непременно, - прервала Селиванова. - Из моего опыта могу сказать - скорее всего, первой это сделает она, на берегу и с ее данными это не проблема. - Я тоже так думаю, но уверен, он ее не бросит и простит, поскольку слишком любит. Как-то он мне сказал, что не любит повторяться и это касается и выбора профессии, жены и друзей. А уж поверьте мне, он человек слова. - Вот вы себя и выдали. У вас с капитаном общая жизненная философия - раз и навсегда. На этом вы и сошлись. Стармех рассмеялся. - Пусть так, мне это не мешает. Ладно, доктор, хватит обо мне, да о капитане, - промолвил он уже спокойно. - Давайте лучше о вас, а то как-то нехорошо получается. Вы уже месяц с нами, а мы о вас ничего и не знаем. - А мне нечего вам рассказать, неинтересная у меня жизнь и я человек никудышный - ни мужа, ни семьи, ни друзей. - Не верю я вам, Люба. У такой женщины, как вы и никого? Капитан плавбазы, передавая вас, очень огорчался и капитану нашему так и сказал: - От себя отрываю, коллега. Я бы ее никогда не отдал, если бы не приказ сверху. Интересный она человек, ты ее береги, при себе держи, помоги, если что. - Не может быть, - Селиванова почувствовала, как снова запылали щеки. - Такая характеристика, - продолжал стармех, - весьма интригует, а поскольку разговор слышали и другие, в экипаже каждый принял ее в меру своей испорченности. Не обижайтесь, доктор, если кто-то решил, что вы не лучше ваших предшественниц. Многие женщины, в том числе и ваши коллеги, на судне не прочь расслабиться, особых усилий для этого не требуется, вот наши "мачо" и решили, что с вами проблем не будет. Я рад, что ошибся, иначе на судне давно все стало бы известным. Хотя хочу вам признаться, что не понимаю, зачем вам понадобилось идти на флот. Несчастная любовь или желание найти здесь мужа или друга, думаю совсем не для того, чтобы только посмотреть мир? Селиванова уже справилась с волнением. - Особых причин не было, просто стечение обстоятельств. Захотелось как-то изменить свою жизнь, появилось возможность, как мне казалось, отделаться от серого прошлого. - Ну и как вы считаете, вам это удалось? - И да, и нет. Жизнь изменилась, прошлое частично ушло, вернее, пришло понимание, что в нем я сама виновата. Знаете, глядя на рыбаков и моряков, я поняла, что моя жизнь была уж и не так плоха. Я просто не смогла оценить по достоинству то хорошее, что было в ней. - Значит, настоящая любовь все же была? - спросил механик. - Думаю, нет. Мне предлагали быть любимой и женой, а я тогда думала, что этого недостаточно для счастья. - А я бы за это и раньше и сейчас отдал бы все, а остальное не столь важно, если ты любим, - негромко, словно для себя, произнес стармех. - Тот, кто предлагал мне руку и сердце, был моим пациентом и показался мне добрым и очень наивным, а меня всегда окружали мужчины зрелые, практичные. По сравнению с ними он был робким мальчишкой, а они молодым женщинам не очень-то нравятся, вот и не сказала я ему ни да, ни нет. - А чтобы вы сказали ему сейчас? Вопрос застал Селиванову врасплох. Чтобы она сказала? Да, наверное, опять бы не сказала главного для него, но все же не была бы к нему так равнодушна как тогда. - Вероятно, оставила бы ему надежду, ведь он был очень хорошим и наивным, но что теперь об этом говорить. Вряд ли мы с ним еще встретимся. Стармех перевел взгляд на часы. - Заговорились мы с вами. Вы извините, нужно с механиками поговорить, второй день кондиционер гонит воздух с запахом солярки. Капитан такие вещи не прощает. - Спасибо за беседу, - поблагодарила Селиванова, - только вы непременно зайдите в амбулаторию, как освободитесь, провериться не мешает, - она подумала и добавила, - и капитан за ваше сердце беспокоится. - Вот и проговорились вы, доктор. Это капитан вас прислал. - Не прислал, всего лишь помог к вам проникнуть, а с капитаном вам, по-моему, повезло - он не только командует, а еще и заботится о вас. Из своего опыта скажу, такие люди в наше время не часто встречаются.

Нежданная встреча

За ужином все поглядывают на радиста и капитана, из чего становится понятным, что произошла утечка информации. Радист пожимает плечами, капитан улыбается. - Не удержались? - спрашивает он радиста. - Да я только комиссару сказал, - оправдывается тот. - А я никому ничего не говорил, могила, - отпирается помполит, не моргнув глазом. - Перестаньте лгать, вы же взрослый человек. Раз уж всем известно, - обращается капитан к третьему помощнику, - прошу готовить документы на заход в Тему, а вам, сэкэнд, вместе с боцманом предстоит погрузить и закрепить на крышках второго и третьего трюма два вертолета. И хотя они БУ (бывшие в употреблении), но не утиль и доставить их в Таллин мы должны без повреждений. С ними пойдут два сопровождающих, куда их поселить разберемся с приходом. На увольнение в город не рассчитывайте, пляж в Теме далеко, свободные могут погонять мяч на причале. За это отвечаете вы, Николай Михайлович, и не вздумайте принимать в гости женщин ни "наших", ни черных. Комиссар обиженно надувает губы и ворчит: - Это же наши бывшие соотечественницы - Катя из Одессы, Наташа из Львова и Галя из Киева. Они же не виноваты, что мужья привезли их сюда, а потом бросили. - И я не виноват, они добровольно выходили замуж за африканцев, и не хочу, чтобы доктору опять пришлось ломать голову от чего их лечить и, не дай бог, еще кого-то из наших ребят. После этих слов все посматривают на реакцию Селивановой, но она хотя и ознакомилась с записью в медицинском журнале, но как полагается медику в таких случаях, ведет себя невозмутимо. - А что делать, если они подойдут и попросят черного хлеба? - не успокаивается комиссар. - Вы Сильву спросите, даст ли она им в этот раз. Впрочем, можете погулять с ними по причалу в пределах видимости. Почти все не могут сдержать улыбки, только доктор не сразу понимает причину. С приходом на рейд судно заводят сразу и ставят к причалу, на котором с зачехленными двигателями стоят два МИ-8. Выцветшая зеленая краска делает их похожими на две больших саранчи с длинными усами винтов и обвисшими животами кабин. Около них суетятся два человека в камуфляжной форме без знаков отличия, в таких же выцветших голубых фуражках явно советского происхождения. Чуть в отдалении рядом с двумя Мерседесами стоит группа людей в европейских костюмах. - Вот тот, что толстый, - объясняет Селивановой стармех, - посол, рядом с ним подтянутый в светлом костюме - первый секретарь, а вот тот могучий здоровяк человек-легенда Лукин большой специалист по части войны в джунглях. Там где он появляется, всегда какая-нибудь заварушка. Он со многими нашими капитанами знаком, а с нами шел из Таллина, когда мы три вертолета доставляли в Центральную Африканскую республику знаменитому диктатору Бокасе. - И чем же знаменит диктатор? - спрашивает доктор. - Говорят, людоед он, ест мясо мальчиков. Правда это или нет, не скажу, но летчик он первоклассный и летает на самолетах и вертолетах блестяще. Натерпелись мы тогда с вертолетами, все из-за нашего родного советского разгильдяйства. Самим пришлось лопасти винтов ремонтировать и авиационный бензин доставать. Вот тогда и показал себя Лукин, если бы не он, сорвали бы мы торжественное открытие парада в честь дня независимости этой республики. А вот толстячок, что за спиной первого секретаря - представитель ММФ, хороший знакомый и коллега нашего капитана. Он каждый раз приглашает нас к себе на виллу, где у него манговое дерево с обалденными плодами килограмма по два. Жаль стоим мало, а то бы съездили. От порта до города минут двадцать езды, у посольства и свой пляж имеется. Обычно мы у них хоть денек отлично отдыхали, но в этот раз не получится, раз всем кагалом встречают. Капитан в таких случаях всегда старпома и комиссара подключает, те выпить на халяву любители. Раньше утра не отойдем. Отошли на следующий день после обеда. Застолье длилось весь вечер и ночь - уезжали одни, приезжали другие. В полночь из каюты капитана перебрались к старпому. Разумеется, пригласили Селиванову, и она с трудом вырвалась из прокуренной каюты в третьем часу. Через стекло иллюминатора глянула на палубу, освещенную яркими светильниками. У погруженного на крышках третьего трюма вертолета перекуривали второй помощник, боцман и оба вертолетчика. Ей показалось, что одного из них она видела где-то раньше, но тень от козырька его фуражки мешала его разглядеть, а от усталости и выпитого клонило в сон. Она задернула шторы, легла в постель и сразу уснула. Когда проснулась, то поняла что проспала. Судно было на ходу, ощущалась легкая вибрация и слегка покачивало. Она глянула на часы, они показывали половину восьмого. Неужели она не слышала, как ее будила буфетчица, подумала она и стала быстро одеваться. Когда подошла к зеркалу привести в порядок волосы, раздался стук в дверь, и в проеме появилось лицо Тийю. - Завтрак сегодня задерживается, мы только что отошли от причала и капитан приказал перенести его на половину девятого. Он еще просил вас зайти к нему в каюту, - выпалила она и захлопнула дверь. Что-то случилось, подумала Селиванова, взяла ключи и собралась идти в амбулаторию, но остановилась. Если бы случилось, то непременно объявили бы по трансляции или позвонили. Когда она поднялась на капитанский этаж, капитана стоял в проеме открытой двери. - А вы точны, будто уже не первый год плаваете. Заходите - сказал он с улыбкой, уступая дорогу. За столом капитана спиной к ней сидел незнакомец в светлой рубашке с короткими рукавами и в белых шортах. - Что-то случалось? - спросила у капитана Люба. - Садитесь, - ответил он все с той же улыбкой, указав на диван, и продолжил, - случилось, но на этот раз приятное для вас. Селиванова села, не спуская взгляда с хозяина каюты. Он сел за письменный стол и взял в руки лист бумаги. - Скажите, доктор, вы знакомы с Эдуардом Корневым? - У нас новый член экипажа? - Можно сказать и так, хотя я думаю, вы все же его знаете. Вот, - он указал рукой на гостя, - Эдуард Корнев летчик и хозяин вертолетов, которые мы приняли на борт в порту. Прошу любить и жаловать. Десять минут вам для знакомства и жду вас в кают-компании. Он вышел, оставив их одних. Взглянув на гостя, доктор растерялась - перед ней стоял Эдик, и она поняла, почему не узнала его сразу вчера на причале - он сильно изменился и только глаза да задорный хохолок над большим лбом были прежними. - Здравствуйте, Люба. Вот мы и встретились, и я этому очень рад - произнес он спокойным голосом, будто они расстались не так давно. - Здравствуй Эдик, я тоже рада. Это так неожиданно, вот уж не ожидала встретить тебя здесь в Африке. Как ты здесь оказался? - Долго рассказывать, но если коротко - обучал летному делу африканцев, возил местных шишек, докторов, больных. Мы еще поговорим об этом, а сейчас скажи мне, почему ты не отвечала на мои письма? - Я обязана извиниться? - Нет, конечно, но мне хотелось бы все же знать. - А если я скажу, что уже не помню, ведь это было так давно. - Хорошо, если не хочешь, не говори, - Эдуард явно огорчился. - Я надеюсь, мы еще об этом успеем поговорить, - решила успокоить она его. - Пойдем в кают-компанию, наш капитан ждать не любит. В кают-компании летчика усадили рядом с доктором. Внезапно для себя Селиванова обнаружила, что у нее горят щеки, и она не может справиться со смущением. Выручил капитан. - Для тех, кто еще не знает. С нами до Таллина идет ответственный за вертолеты летчик Эдуард Корнев. Его техник изъявил желание питаться в столовой команды, а ваше место, - обратился он к летчику, - здесь как старшего и по законам гостеприимства, тем более что вы старый знакомый нашего доктора. Да, да, товарищи командиры, они уже встречались ранее и хорошо знакомы. - Ну и что из этого, - произносит комиссар, - мы своего доктора никому не отдадим. Эдуард глянул на капитана, как бы спрашивая разрешения ответить, и не встречая возражения, произнес: - Я бы на вашем месте сделал то же самое, но мы с доктором давно не виделись и нам есть о чем поговорить. Надеюсь, этим я не нарушаю законов гостеприимства? - Разумеется, в свободное от работы время. Не так ли доктор? - уточнил капитан, и Селиванова поняла, что в ближайшее время у капитана появятся к ней вопросы. Однако в тот день поговорить не удалось. Разговор не состоялся из-за внезапной активности судовых "женихов". Появление на судне кандидата в соперника заставило их действовать более решительно. Первым объяснился в любви третий механик, обещая с приходом развестись с женой. Настойчивые просьбы покинуть амбулаторию оставались безуспешными, спасло вмешательство стармеха. Доктор не успела опомниться, как механика сменил старпом. Он был более обстоятельным и аргументированным и, обладая двухкомнатной квартирой, солидным счетом в банке небеспочвенно обещал ей не рай в шалаше, а почетное звание капитанши и любовь до гроба. Селивановой искренне стало жаль, в общем-то, неплохого человека, правда не ее вкуса и она попыталась отшутиться: - Где же вы были раньше? Глядишь и задумалась бы я, а теперь поздно. Лестных предложений достаточно, но пришло понимание, что за моряка я замуж не пойду. Не обижайтесь, вы все очень хорошие, а я женщина окончательно испорченная и ждать мужа из рейса не смогу. Мне теперь нужен такой, который будет рядом все время, слишком многое нужно успеть сделать для того, чтобы семья была крепкой да и детей мне одной не поднять. - Я ради вас могу с флотом завязать, на берег уйти. Мое образование и диплом позволяют преподавать в училище, работать в школе, - пообещал старпом. - Нет, чиф. Вы должны непременно стать капитаном, не зря же старпомом столько лет отработали, да и не любите вы меня. Уверена, что все же я не в вашем вкусе, а вот самолюбие заговорило. Расстанемся лучше друзьями Селиванова открыла двери и, не глядя на старпома, пошла в каюту, пытаясь угадать, кто будет следующим, однако до ужина так никто и не пришел. Плохо твое дело, сказала она сама себе. Вообразила черт знает что, а никому ты не нужна, кроме старпома и невоздержанного армянина. Ей стало обидно и одиноко, как бывало тогда, когда из ее жизни уходил очередной избранник, а ведь еще совсем недавно ей казалось, что прошлое уже не вернется. Ужинали в этот раз, молча, видимо о фиаско механика и старпома уже знали и в их отсутствие чаще поглядывали на доктора. Но Селиванова уже справилась с волнением, только боялась смотреть на Эдуарда, который был невозмутим. Закончив ужин, она вышла из кают-компании вмести с вертолетчиком, ожидая приглашения для разговора, но тот отмолчался и, не взглянув на нее, поднялся на свой этаж вместе с капитаном. Обиделся, подумала Люба, а что я могла сказать ему при столь неожиданной встрече. Он оказывается с характером и здорово возмужал. Телефонный звонок раздался вечером в начале девятого, она его ждала и, волнуясь, подняла трубку. Но это был не Эдуард. - Если вы свободны, доктор, зайдите ко мне, - голос капитана в этот раз был лишен командирского тона - хочу побеседовать с вами, пока есть свободное время. После Канарских островов забот прибавится у всех, а уж у меня тем более. И хотя капитан объяснил причину вызова, Селиванова вновь несколько оробела, но перед тем как постучать в двери, справилась с волнением. Капитан был один, встретил ее и, указав на место за столом. - До прихода в Таллин остается не так уж много времени и ваше пребывания у нас, Любовь Андреевна, я уверен, близится к концу. Не потому, что вы нас не устраиваете, просто уверен, что у нас доктора вашей специальности и с таким опытом не оставят, хотя экипаж этого очень хочет. Мой опыт говорит, что вас непременно заберут, даже если вы сами захотите остаться. За то время, что вы были у нас, нам с вами так и не удалось толком поговорить, а вы интересный человек, поэтому я вызвал вас для откровенного разговора, а не для обсуждения производственных тем. Надеюсь, вы не возражаете? - Конечно же, нет. Я готова ответить на все ваши вопросы, да и сама хочу спросить вас кое о чем, ведь если честно, то вы и ваш коллега на базе в какой-то степени изменили мои взгляды на жизнь. - Надеюсь не в худшую сторону? - спросил капитана, пытливо глядя в ее глаза. - Конечно же, нет. Я ведь о моряках знала мало и имела до этого обычное мнение обывателя, живущего близко к морю, но среди моих знакомых моряков не было. Удивительно, но в Нарве даже среди пациентов, таковые не попадались. Теперь я о них кое-что знаю и, кажется, кое-что поняла. - Вот и хорошо, тогда садитесь. Кофе, минеральной воды, соки? - От кофе не откажусь. Хозяин каюты включил кофеварку, достал коробку датского бисквита, шоколад. Пересев из кресла во главу дивана, попросил ее сесть ближе, туда, где стояли приборы. - Хочу сразу же пояснить, что беседа наша тет-а-тет, и поскольку без откровенности она не имеет смысла, мне очень хотелось бы, чтобы вы меня правильно поняли. - Вы могли бы этого и не говорить, от вас, товарищ капитан, мне скрывать нечего и незачем. К тому же откровенность мне привычна, ведь я медик. Он улыбнулся. - Медик, но все же вы женщина и пока я не встречал ни одной, которая бы не лукавила для своей пользы. Поэтому начнем все же с производственной темы, если не возражаете. Скажу сразу, что с вами не только я, но и весь экипаж желал бы работать вместе долгое время. Доверие очень необходимо в нашей работе, вернее в жизни на судне, а вы его быстро завоевали и что очень важно, не оказывая при этом кому-либо предпочтения. - Но я не синий чулок и не заслужила такого комплимента, - без обиды в голосе сказала Селиванова. - Это не комплимент, доктор. Смею заметить, что у вашей работы и моей, капитанской, очень много общего. Я отвечаю за работу всего экипажа и судна в любое время и в любых условиях, и вы - за здоровье всего экипажа и санитарное состояние судна. Я принимаю на себя ответственность в критических ситуациях и обязан спасти судно и экипаж, и только вы можете и обязаны спасти жизнь каждому из нас. Однако наш с вами труд не всегда заметен, поэтому завоевать доверие нелегко, а вам это удалось за короткое время и я это, разумеется, отмечу в своем рапорте моему и вашему начальству. Вы ничего не желаете сказать? - Мне лестна ваша оценка, но я не вижу особых заслуг. Мне кажется, что даже для новичка, я сделала лишком мало, - призналась Селиванова. - Хочу заметить, что оценку работе на судне даю я, и заслужить подобную за такое короткое время не каждому удается. Однако это производственная сторона нашей жизни, но согласитесь, что на судне, как и везде, у человека имеется еще и личная жизнь, без которой его существование даже на судне невозможно, ведь работать в море только ради материальной заинтересованности можно лишь временно. - Издалека заходите капитан. Только мне об этом некогда было еще думать. Если вас интересует, есть ли у меня на судне друг, то, увы, не обзавелась. Только не подумайте, что мне не нравится экипаж. Я, товарищ капитан, на флот сбежала от прошлого, в том числе и от мужчин. Их в моей жизни было больше чем достаточно, но все они прошли, если можно так выразиться, мимо сердца. Раньше это было для меня безразлично, а теперь начинаю о многом сожалеть. Она замолчала, испугавшись своей откровенности. - Это естественно, - пришел ей на помощь капитан. - В море многие задумываются о прошлой жизни и смотрят на нее уже по-другому. Здесь одиночество человек переживает особенно остро потому, что в отсутствии близких отрывается от привычного образа жизни. К тому же для нормального человека здесь достаточно времени покопаться в себе, без угрозы, что кто-то этому помешает. И все же лучше иметь рядом человека, который скрасит это одиночество и безразлично будет ли это мужчина или женщина, главное чтобы это был верный союзник. - Таким для вас, вероятно, является старший механик, - произнесла Селиванова. - Я бы тоже не возражала, чтобы рядом со мной был такой друг. - В чем-то вы правы, но нас с ним связывает скорее ответственность и взаимоуважение чем дружба. Друг все же нечто большее, которого не хватает всегда, если нет его рядом. - Вы имели в виду жену? - Жену? - Селивановой показалось, что капитан удивился. - Нет, доктор. В трудную минуту моряки редко вспоминают о близких, к тому же моряку следует быть прагматичным и идеализировать жен нельзя. Один из моих учителей, капитан Александр Юдович, очень неглупый человек и старый, опытный моряк сказал: "Крепите семейные отношения, не идеализируя любимого человека, ведь расставаться с иллюзиями всегда тяжело. Любимая женщина для моряка, чаще всего идеал, мечта созданный им в частом одиночестве. Только безответственные люди всю жизнь гоняются за мечтой, и чем раньше вы это осознаете, тем меньше разочарований достанется на вашу долю". Говорю вам это потому, что за двадцать лет, которые состою в браке, я убедился в правоте его слов. Он помолчал немного, словно вновь задумался над сказанном, и помолчав спросил, пристально глядя в ее глаза. - Не обижайтесь, я хочу вас спросить - вы к нашему пассажиру Эдуарду Корневу действительно совершенно равнодушны? Селиванова удивилась и растерялась одновременно. Пока медлила с ответом, растерянность переросла в смущенное возмущение. - А это не слишком, товарищ капитан ? - Успокойтесь, - не давая ей продолжить, успокоил он ее. - Моя должность на судне позволяет задавать любые вопросы, а если вы считаете его некорректным, можете не отвечать, но учтите, что мне не хотелось бы узнать это от других. А почему я об этом спросил, могу пояснить. Сегодня ночью мы долго беседовали с Эдуардом, и он сказал мне, что когда-то объяснился вам в любви и даже просил вашей руки. Мне показалось, что он до сих пор питает к вам самые чистые чувства и не может вас забыть. Подумайте над этим, может быть эта встреча - судьба. - Вот уж не думала, что вы верите в судьбу капитан.

Капитанская приходная


Обычай приглашать с окончанием рейса каюту капитанов на рюмку ближайших, то бишь, старших командиров в торговых флотах пришла по утверждению многих от португальских и испанских моряков, у которых без вина не обходилось ни одно плавание. Вино нередко заменяло воду, но в тропиках в бочках оно часто превращалось в уксус. Капитаны же могли позволить себе иметь вино в бутылках, поскольку их каюты были большими, состояли из нескольких помещений и имели отдельные кладовые. Плавание под парусами было всегда продолжительным, бочки быстро пустели и в них собирали дождевую воду. Каким бы не было плавание, окончание рейса экипаж с разрешения капитана отправлялся отмечать в ближайшие питейные заведения, а старшие командиры были обязаны выполнить все формальности с портовыми властями и грузополучателями. Как водится, это не обходилось без спиртного, но этикет требовал воздержания от обильного употребления, и потому с уходом властей и гостей требовалось продолжение банкета, а поскольку капитан принимал власти у себя в каюте, то после их ухода приглашал к себе своих помощников. Как утверждал мой учитель, заслуженный моряк советского флота, многолетний капитан легендарной немагнитной парусной шхуны "Заря" А.Юдович: "Капитанская приходная рюмка есть не только благодарность своим ближайшим соратникам за проделанную работу, но и дань морским традициям, без исполнения которых не видать капитану удачи, а значит подвергать риску экипаж и судовладельца. По сему действие сие не может рассматриваться как неуставное и должно при умеренном количестве выпитого всячески поощряться". В этот раз у капитана был не один повод для этого, поскольку благополучно закончили не только первую часть плавания и без претензий сдали груз, но и благодаря новому доктору спасли жизнь человеку, пусть и не нашему, но все же не врагу. Этим она заслужила полное право сидеть в этот раз за одним столом и при желании даже высказывать свое мнение. Селиванова теперь была признана всем экипажем, хотя и делала свой первый рейс. Многие капитаны, никогда не допускали "продолжения банкета", и при любых обстоятельствах на следующее утро все участники обязаны были явиться в кают-компанию к завтраку в надлежащем виде. Однако были службы в пароходстве, которым этот обычай не давал покоя.

Из донесения в партком секретаря комсомольской организации экипажа тх " И. Д."

Настоящим довожу до вашего сведения, что капитан Н. у себя в каюте систематически
организует с приходом судна в иностранный порт пьянки со старшими командирами,
называемые "капитанской рюмкой". Как правило, они продолжаются несколько суток, нередко
с присутствием женщин. Участвует в них и первый помощник, чем компрометирует
партийную организацию и звание коммуниста. ..... Примечание. Этот интересный неотправленный документ, найденный в каюте теплохода "И.Д." один из матросов, передал капитану, зная, что он собирался писать книгу о моряках. К тому времени "сигналы" дошли до партийных органов, и капитан А.Н. был на несколько лет понижен в должности. В этот раз собрались все быстро, только доктор несколько задержалась. Поскольку в это раз она стала вроде бы "виновницей торжества". Узнав о приглашении капитана от первого помощника, Селиванова решила, что это его очередная утка и не поверила, а потому задержалась, находясь под впечатлением от много столь необычного. То, что она увидела и услышала в дни пребывания на этом судне, было столь необычным и произвело на нее просто потрясающее впечатление. Именно в это время звонок стармеха заставил ее поторопиться и, недовольная своим видом и потому несколько стесняясь, она вошла в каюту капитана. - Ваше место напротив, - указал ей рукой капитан в кресло, - вы у нас, вроде как именинница. - За делами мы забыли отметить ваш подвиг, - заключил комиссар, услужливо наливая в ее рюмку водку. - Какой же это подвиг? - еще больше смутилась Люба. - Я просто выполняла свой долг. - Про клятву Гиппократа мы наслышаны, да только я бы на вашем месте вряд ли бы так рисковал, - признался старпом. - А вы, чиф, выходит, не считаете риск благородным делом? - спросил капитан. - Я предпочитаю выдержку и точный расчет. Хорошо, что все кончилось хорошо, а если бы ...? - А где же ваши мужская гордость и решительность, о которой вы так много говорите в кругу женщин? Я предлагаю выпить за смелую женщину и хорошего хирурга, с которым можно быть спокойным в любых ситуациях. А еще и за прекрасную актрису. Жаль не все видели, как она сыграла сегодня свою роль в усмирении африканских вымогателей, прервал его капитан. - Простите, но я не играла и думала, что действительно должна показать, как мы боремся с эпидемией, - обиженно произнесла Селиванова. - Разве это был спектакль? - Конечно, нет, капитан шутит по одной причине - смотреть на то, как быстро улепетывали наглые вымогатели, без улыбки было нельзя, - успокоил ее стармех. - Как только мы убедились в том, что негры как огня боятся хлорки, от которой у них долго не проходят на коже белые пятна, мы стали использовать эту процедуру для своей пользы, - пояснил капитан. - Вот и сегодня, когда они увидели опрыскиватель и вашу решительность использовать его в деле, то быстро убрались восвояси. Но это временное облегчение - завтра придут другие, более наглые и придется эту процедуру повторить уже серьезно, с привлечением матросов. Так что не обижайтесь - все, что вы делаете, нам во благо. А теперь хочу вас порадовать, вот у меня последняя радиограмма из пароходства. Вас по просьбе родственников оперированного вами моряка благодарит руководство пароходства. - Но я же не сделала ничего особенного, подобных операций у меня было немало. - Сделал, сделали, - перебил ее капитан, - и, дай Бог, чтобы она у нас на борту была последней. Лучше скажите, как вам нравится Африка? Селиванова растерялась. Конечно, первые впечатления ее ошеломили, она совсем не надеялась на такое и, честно говоря, ожидая встречи с Канарскими островами и океаном, почти ничего о ней не знала, и честно в этом призналась. - Я и не думала, что увижу все это. Африка казалась мне недоступной, я о ней знаю только в объеме школьного материала. - И мы недавно были такими же, - успокоил стармех. - Мне и в голову не приходило, что я, бывший военный моряк, вдруг буду топтать эту землю наравне с ее обитателями. Да и до сих пор знаю о ней не так уж много. Это капитан у нас большой романтик и про Африку знает такое, что и не везде прочитаешь. - Ну, это ты, дед, загнул, хотя я интересовался этим континентом с детства и много о нем читал. Ведь по утверждению многих ученых именно он является колыбелью человечества и христианства. Когда-то здесь творилась большая мировая история. В устье Нила зародилось мореплавание и здесь же интенсивно развивалось сельское хозяйство и металообрабатывающая промышленность, достаточно вспомнить, откуда завезли в Европу булатную сталь. Во время арабского халифата Северная Африка была первой странной с единым арабским языком на обширной территории. А знаете, причину ее распада? - Как всегда виноваты в этом европейцы, - авторитетно заявляет старпом. - Только частично, - поправляет капитан. - Наибольший урон Африке нанесло скотоводство, которым стали заниматься в ущерб сельскому хозяйству, и если бы только не Османская империя вся Африка была бы "вытоптана" скотом. - А как с колонизацией? - спрашивает первый помощник, - европейцы тоже погрели здесь руки. - Разумеется, но это не главное. Первой в Северной Африки захватила колонии Франция, за ней Великобритания, зато с их появлением пошел процесс включения Африки в систему мирового хозяйства. - А вывоз рабов? - Рабов в основном вывозили из тропической Африки в Америку, вот американцы пусть за это и отвечают. Был и другой массовый процесс - приток в Африку эмигрантов, как только началось так называемое "второе открытие Африки" после обнаружения крупнейших месторождений алмазов, а затем и золота. Именно тогда только одна крупнейшая компания по обработки алмазов "Де Бирс" ввезла для своих нужд около миллиона эмигрантов. Что же случилось в нашем веке с распадом колониализма после второй мировой войны, вы знаете да и видите сами. Распад колониальных империй начался с 1956 года и в настоящее время только Португалия пока еще владеет колониями. Всего свободных государств образовалось около пятидесяти. Так что мы с вами, может быть и не совсем скоро, но увидим новую свободную Африку и с гордостью сможем сказать, что и мы к ее освобождению тоже имеем кое-то отношение. Это не пустые праздные слова - суда Эстонского морского пароходства с 1961 года осуществляют линейное плавание на порты Западной Африки, доставляя грузы для Африканских стран, и они же полностью обеспечивают перевозки в СССР таких грузов как какао-бобы, какао-масла, красного дерева, арахиса. - Капитан из-за скромности не сказал еще про строительные материалы и оборудования для заводов, железных дорог, школ, больниц, - добавил первый помощник. - Комбайны, трактора, автомобили и оружие, - дополнил список старпом. - И это все тоже, независимость без войн не дается, - заключил капитан, - и воевать здесь будут еще долго. Давайте не будем утомлять доктора, пусть лучше она расскажет о себе. - А мне вам рассказать нечего, - растерялась Селиванова. - Это у вас все интересно, а у меня в жизни не было ничего особенного. Училась, работала, теперь вот решила в море пойти. - А что так? Несчастная любовь? - не без язвительности перебил ее комиссар. - Да нет, - спокойно ответила Люба. - Просто надоело, все одно и то же, а любви настоящей как-то не встретилось. - Не верится что-то, чтобы у такой как вы ее не было, - удивился старпом. - Тогда считайте, что я не заметила, - отшутилась она. - Будем считать, что доктор ответила на главный вопрос. В такие годы, извините за бестактность, в море идут не за романтикой, а раз несчастной любви не было, то надеюсь, вы на флоте задержитесь. Такие специалисты на судах нужны, для вашей работы здесь еще хватит войн и эпидемий, да и море не дремлет, - подвел итог стармех. - Спасибо за комплимент, буду считать это авансом, который постараюсь оправдать. Выпили за будущее доктора, разлили кофе, продолжая поглядывать на Селиванову, в ожидании ее рассказа, но она была к этому не готова. - Знаете, я слышала по радио рассказы об Африке, видела репортажи в "Вестях", но раньше меня все это не касалось и совершенно не волновало. Все это было где-то далеко и безразлично. Теперь понимаю, что не знаю ничего и совсем не понимаю, что здесь творится. То, что я сегодня увидела, до сих пор не дошло до моего сознания, не верится, что это явь, а не кино. Необыкновенная красота и тут же страшная грязь и нищета эпидемии. - А что вы хотите - война. Она здесь еще долго продлиться, а может, будет и бесконечно - большой континент, масса племен, и слишком много полезных ископаемых: алмазов, урана, нефти, из-за которых еще будут драться и черные, и белые. В Нигерии, уже была одна из самых жестоких войн после войны Вьетнама и разгорелась она не без помощи белых, - пояснил стармех и глянул на капитана, словно спрашивая согласия. - Гражданская война в Нигерии действительно считается самым кровопролитным конфликтом наравне с Вьетнамской войной. По разным подсчетам в ней погибло около двух миллионов человек в основном жители Биафры, на территории, которой мы сейчас находимся. В основном это были дети, многие из них стали жертвами голода и болезней. И это притом, что эта провинция всегда была в стране одной из самых богатых. - И что ж они не поделили? Нефть, кокосы? - удивилась доктор. - И это тоже, только причина конфликта гораздо глубже. Нигерия страна двух основных религий. Северо-восточная часть исповедует ислам, а южная - христианство. Уходя, англичане оставили нигерийцам искусственную государственную структуру, которая не учитывала этнические и культурные особенности страны с население 60 миллионов человек. Народы северной части страны с полуфеодальным укладам исповедовали ислам и управлялись султаном, а в деревнях, все еще правили вожди. Западная часть со столицей Лагос, населенная народностью йоруба, была более грамотной. Ее госаппарат, управленцы, интеллигенция и военные оказывали давление на области населенные народностью игбо, традиционно проживающих на юго-востоке, тоже христиан, объединенными преуспевающими экономическими и промышленными элитами. С открытиями больших месторождений нефти в этих районах игбо стали претендовать на первенство, что в итоге привело противостоянию. Игбо провозгласили Республику Биафра и федеральное правительство развернуло против них боевые действия, перешедшие в гражданскую войну. Федералов поддержали Великобритания и СССР, Биафру - Франция, Испания, Португалия, ЮАР, Китай, Израиль. Жестокая война длилась более трех лет с участием не только регулярных войск, но и наемников. Самый известный из них, воевавший на стороне Биафры - швед Карл Густов фон Розен, очень известная среди шведов Эстонии аристократическая фамилия. Он прославился дерзкими воздушными операциями на легких поршневых самолетах, вооруженных ракетами и автоматами, уничтоживших много нигерийских самолетов и разрушивших аэродромы. В результате этой гражданской войны область, считавшаяся одной из самых развитых во всей Африки, была опустошена, но идея независимой Биафры не умерла и на Востоке страны действует нелегальное молодежное "Движение за восстановление суверенного государства Биафра". По сему, прошу помнить, что мы находимся в районе с нестабильным положением и об увольнении нужно забыть, - предупредил капитан - Очень жаль, - вздохнул старпом. - По корме у нас деревня с прекрасным пляжем, а девушки там какие! И купальников не признают. Селиванова удивленно подняла брови, что не укрылось от внимательного стармеха. - Не принимайте всерьез подобные заявления старых холостяков, доктор. Им всегда хочется поднять себе цену. Вы же чиф слишком бережете свое здоровье, чтобы рисковать, а посмотреть на них можете и в бинокль - приятно и безопасно. Я бы предпочел оказаться сейчас во Франции или Испании, где можно любоваться женщинами за хорошим вином. Уже стали надоедать эти бесконечные африканские разборки и эпидемии. С приходом буду проситься на Балтлевант. Для вас, доктор поясняю - Балтлевант это линия из портов Европы на арабские страны Средиземного моря. Такое же тепло, а страны и города другие. - Страны другие, но арабы тоже не ангелы. Те же вымогатели, да и стреляют там не меньше, - возразил капитан. - Одни бесконечные разборки с Израилем чего стоят. Забыл, как на наших глазах американский линкор "Айова" сравнял с землей красавец Бейрут. А как мы ночью под обстрелом вывозили оттуда в Латакию раненых, как горел и затонул подбитый израильской ракетой теплоход "Станиславский". Если хочется спокойной жизни, путь один - на берег, но я никогда не поверю, что ты, Сергей Николаевич, на это решишься. Прикипел ты к морю и береговая жизнь не для тебя. Но на Средиземное море я бы с превеликим удовольствием, тем более что там уже весна. В Испании и Италии в феврале сады зацветают, небо синие, синее, а море какое! Красотища! - Ишь, как размечтались. В Таллин если в рейсе не задержимся, мы придем только в апреле. Дадут короткий рейс в Европу, а там - Питер, и под погрузку на Арктику. Вот и будет вам "бирюзовое" море с белоснежными льдами, пролив Вилькитского, Колыма и свистопляска с ледоколами на все лето, а вместо красивых женщин - моржи и белые медведицы или прокуренные чукчанки в кухлянке, - ехидно пробурчал комиссар. - Да, забастовка нам ни к чему, да и грузить с барж будут медленно. Думаю, и догружаться где-то, наверное, по пути придется. Хорошо если к маю домой доберемся. Так что комиссар прав, но подобных разговоров с командой прошу не вести. Половина экипажа и так уже написала заявления на отпуск. Предлагаю выпить за удачу, и разойтись отдыхать, - капитан выпил и поднялся. Люба вышла первой, но, еще не дойдя до каюты, поняла, что сразу уснуть не сможет. Визит в каюту капитана переполнил и без того многочисленные впечатления за несколько дней. Судя по всему из того, что она услышала, на этом открытия не закончатся. Вот тебе и однообразная морская жизнь, как она думала раньше. Да тут что ни день, то новое и интересное, о чем она раньше и думать не могла. В каюту идти не хотелось, открыв дверь на шлюпочную палубу, она шагнула через комингс в душную и таинственную темноту африканской ночи. Тусклый свет резервного наружного освещения палубы не слепил, и было хорошо видно черное, усыпанное многочисленными звездами небо с редкими тучами. Вот одна из них, медленно проплывая, выпустила из плена молодой месяц, висящий в небе к верху рожками. Слабый свет его подсеребрил кроны деревьев нависших над водой и судном, но не смог разогнать темноту джунглей. Лениво квакнули лягушки и только цикады с прежним усердием продолжали свой концерт. Она осторожно подошла к релингам и с опаской глянула за борт на воду. Мощные люстры, дополнительно вывешенные за бортом, пробивали толщу воды до дна. Стайка мелких рыб крутилась у шпигата, выхватывая из вытекающей струйки остатки пищи после вечерней мойки камбуза. Но вот они нырнули под судно, а из темноты выплыла стая крупных рыбин. - Смотри Яша, - услышала она шепот с главной палубы, - какие здоровенные! Бросай сюда. Через секунду шлепнул по воде поплавок и крючок с наживкой стал опускаться на дно. Одна из рыбин резко крутанулась, и наживка исчезла в ее пасти. - Тяни, тяни! И через несколько секунд крупная, похожая на нашего судака рыбина со стуком билась на главной палубе. Доктор подняла голову и заметила на грани света и темноты медленно и почти бесшумно идущий катер с группой вооруженных людей. Один из них поднял автомат и стал прицеливаться, как ей показалась в нее. Ужас охватил ее, и она замерла не в силах тронуться с места. - Яша, ложись! Эта сволочь выстрелит, - раздался крик внизу. Она поняла, что это же нужно бы сделать и ей, но тело ей не слушалось. Трассирующие пули длинной очереди пронеслись выше нее над шлюпками, а когда выстрелы смолкли, на катере раздался громкий хохот, потом взревел двигатель и катер скрылся во тьме. Ниже на палубе грязно выругались: - Вот сволочь черножо..я! Попался бы ты мне, когда служил, я бы тебе пол сраки отхватил. Только сейчас, когда она узнала в ругавшемся моториста Фролова, до Селивановой дошло, что опасность миновала. С трудом передвигая непослушные ноги, она прошла в каюту. Ночью ей снились кошмары, пришлось принимать успокоительное. Утром комиссар собрал экипаж в столовой. Селиванова ожидала бурного обсуждения случившегося, но всех больше интересовало начало грузовых операций. Весьма странным показалось ей выступление третьего механика Якова - он отделался шутками. Она так и не решилась высказать свое мнение, особенно после выступления старшего механика, пояснившего, что даже протест по поводу обстрела подавать бесполезно - здесь нет никаких представителей нашего государства, и следует запастись терпеньем. Капитан, правда, успокоил - протест он, разумеется, подаст и сообщил уже об этом случае в пароходство, но вряд ли кто из консульства нашей страны в Лагосе решится на опасное путешествие сюда из-за "солдатской шутки". А вот в темное время суток в отсутствии грузовых операций с сегодняшнего дня появляться на палубе без надобности запретил. Погрузку начали через три дня, и стало ясно, что такими темпами она продлится не меньше недели. На второй день капитан все же разрешил спустить мотобот после того, как на катере подошли за фильмами ребята с польского судна "Лодзь", но не смогли запустить двигатель своего мотобота для обратной дороги. Пришлось их буксировать, а заодно взять у поляков фильмы. Привезли шесть фильмов и кинофестиваль начался. С удовольствием посмотрели польскую версию Джеймса Бонда, а вот второй фильм вызвал буйный протест комиссара, которого слушать никто не стал, потому что сам он был большой любитель клубнички. Обилие эротических сцен, великолепные актрисы и перекачанные мужчины для моряков оказалось слишком тяжелым испытанием и, несмотря на протесты судовых женщин, было решено прекратить "издевательство" и начать просмотр рекомендованного поляками фильма о взятии Берлина. Бравые польские вояки на советских Т-34, в советских касках и с отборным русским и польским матом буквально крошили вермахт и эсэсовцев от Днепра до Берлина. Мы узнали, что в битве за столицу гитлеровской Германии советские войска и маршалы не участвовали, а флаг над рейхстагом подняли Яньковский и Яхневский. Посмеялись от души, хотя кое-кто из наших украинцев принял все всерьез, отчего произошла небольшая перепалка. После этого решили продолжить просмотр "пикантных учебных фильмов", как выразилась повар, "познавательных и весьма полезных для наших огрубевших мужиков", с чем многие не согласились, но и особо не протестовали. Ночью доктор опять проснулась от осторожного стука, и хотя дверей не открыла, все же долго гадала, кто бы это мог быть. Прошло еще три дня, во время которых к судну все чаще и чаще подплывали пироги с молодыми женщинами, предлагая обмен фруктов на мыло и сгущенное молоко. Молодые с открытой грудью в узких набедренных повязках, гибкие и изящные они кокетничали, давая мылу и банкам достичь дна в прозрачной и чистой воде, затем ныряли и, эротически извиваясь, дразнили бедных моряков, истосковавшихся по женскому телу и ласкам. В результате на мотоботе во время адмиральского часа несколько отчаянных ловеласов все же отплыли в местную деревню за фруктами и, несмотря на то, что вся деревня легко просматривалась в бинокль, сразу обнаружить мотобот не удалось, и только через два часа он вышел из какой-то протоки. - "Тяжеловесы" все холостые? - спросил капитан комиссара. - Раз среди них нет женатых, ограничится направлением всех к доктору на осмотр, а в Лас-Пальмасе лишить увольнения на берег. На этом инцидент был исчерпан, но "издевательства" со стороны молодых африканок продолжалось до отхода судна, поскольку это являлось для многих из них средством существования. В последний день стоянки спускаем мотобот, отвозим полякам фильмы и с разрешения капитана под ответственность старпома почти половина экипажа отправляется на экскурсию в африканскую деревню. Нас сопровождает охрана - три автоматчика на небольшом катере. Помощник коменданта поясняет, что это в качестве извинения за инцидент со стрельбой. Для подарков берем немного сгущенного молока для детей, сахара, риса, минеральной воды и рыбных консервов в томате, столь любимыми африканцами. С нашим прибытием все население собирается на берегу. Ужасно много детей, которые не дают прохода, цепляются за руки, одежду и отлично знают русское "дай!" Подростки, особенно девочки, гораздо сдержаннее и держаться в стороне. Большая часть женщин с открытой грудью, довольно рослые и в теле, а вот старухи - в чем душа держится и видно, что о них не очень заботятся. Отдельных хижин немного, около них отдельно держатся хорошо одетые женщины и мужчины. Большая часть селения проживает просто под брезентовыми навесами практически без всякой мебели. Взрослых мужчин мало, один из наших охранников поясняет: - Это беженцы, а их мужчины пока в лагерях. Будьте осторожны, ваша страна поддерживала Лагос, значит, воевала против них. Лучше не отходить от мотобота. После таких слов общение длится недолго и, пройдя по реке еще мили две, возвращаемся на судно. Наутро следующего дня погрузка закончена, и после недолгих формальностей, мы оправляемся в обратный путь. К вечеру выходим в океан и, маневрируя среди многочисленных вышек, спешим уйти подальше от берегов, где по утверждению лоцманов появились пираты. Порт догрузки пока не уточняют, жизнь на судне вновь переходит в режим открытого моря, и только командиры готовятся к приходу в порт приписки и садятся за отчеты. Глядя на них, берется за отчет и Селиванова и сталкивается с тем, что для этого она совершенно не готова. Понятия о составлении необходимого отчета у Селивановой нет, а старых она не обнаружила. Идти к старпому не хочется, к капитану - неудобно и она просит помощи у третьего механика. У горячего армянина терпения хватает минут на двадцать, после чего доктор с трудом выставляет его за дверь. Капитан во время обеда интересуется: - Как у вас с отчетом, доктор? Селиванова краснеет и пожимает плечами. - Понятно. Тогда вместе со старпомом и журналами после обеда прошу вас ко мне, - говорит он, и переводит взгляд на третьего механика. - Я всегда рад помочь, - произносит тот, не поднимая головы. - Да ты, Яков, кажется, уже помогал? Или не получилось? - ехидничает комиссар. - От партии ничего не скроешь, - вступает в разговор радист, - особенно если дверь амбулатории напротив! Селиванова чувствует, как краска заливает ее лицо. - Не обращайте внимания на брюзжание неудачников, - ставит точку капитан, - и я надеюсь, что "джентельмены" вели себя прилично? У капитана вместе со старпомом просмотрели журнал посещения больных, привели в порядок графики, выдачи профилактических средств и осмотра работников пищеблока, уборки мест коллективного пользования. Когда окончили работу и старпом вышел, капитан попросил доктора задержаться. - Вас не беспокоит отсутствие второй день старшего механика? - Беспокоит. Я уже трижды пыталась звонить ему, хотела навестить, но он не отвечает на звонки. Может быть он болен? - Можно сказать и так. Сергей Николаевич, несмотря на тяжелый характер очень ранимый человек. Я знаю его почти двадцать лет и могу сказать вам, что он не пьяница, но когда его сильно обижают, спасается спиртным - день-два он позволяет себе "отвести душу" и нуждается в сочувствие. - Мне трудно представить, что его кто-то может обидеть, - удивилась доктор. - Могут и его, особенно часто это делают близкие. Потому и попрошу вас зайти, поговорить с ним, я знаю, что вы ему нравитесь. Уверяю вас, это совершенно безопасно, приставания к судовым женщинам за ним не наблюдалось. Уверен, что вы узнаете очень много интересного, и у вас одним другом станет больше. - Согласна, но как я к нему попаду? - Я ему позвоню и скажу, что вы беспокоитесь о его здоровье. Обычно в таких случаях он открывал двери только мне, но вас он пустит, ведь у него в последние годы пошаливает сердце, а хорошие в прошлом спортсмены к нему прислушиваются.

Да и еще должен вас предупредить, что представителя ММФ не будет, он в Порт-Харкоте ведет переговоры с речными лоцманами. Возможно, нанесет визит вам в Сапелле. - Спасибо. Я предупрежден пароходством. А вы, - обратился он к старпому, - заказывайте у портовых властей отход и лоцмана. Да пока о рейсе особо не распространяйтесь, скажем, когда станет окончательно ясно с портом назначения. - Может еще передумают, найдут что-то другое, ведь холера все-таки, не грипп. Зачем лезть в эти дремучие джунгли за сто пятьдесят километров от моря. - Наивный ты мужик, чиф. Лезть то нам, а не им, и кто ж тебе в пятницу будет переадресовкой заниматься. Это тебе не Европа. Ты в Сапелле то бывал? - Нет. Один раз на рейде Порт Харкорта две недели в ожидании простояли, а потом нас переадресовали в Лагос. А про Сапелле я первый раз слышу. Да у нас и карт туда нет, развел руками старпом. - Думаю, их в природе нет, может быть, у англичан и был какой-нибудь альбом с фарватером рек, как у наших речников, вот и в лоции написано: "Все рукава полноводного Нигера доступны даже для средних морских судов, а плавание по реке его протокам осуществляется местными лоцманами до портов Коко, Сапелле, а в зимний период и еще дальше только в светлое время суток...". Так что поплывем старпом, как год назад до Биссау в Гвинее. Там и лоцманов не было и тоже по джунглям бандиты бродили, - вздохнув, промолвил капитан. В другое время и руководство флотом в подобные места никогда бы не послало свои суда. Но с той поры, когда один руководитель нашей страны постучал ботинком о трибуну, и доставил ракеты под самый нос американцам на Кубу, а другой за несколько часов захватил Чехословакию, на Верху в методах руководства укоренились вседозволенность и авантюризм. Это прекрасно понимал капитан, так же как и то, что права сказать об этом, он не имел. Промолчал он и на это раз, а после выхода из Лагоса собрал совещание командного состава, на котором объявил особое положение и поставил перед командирами в связи с этим конкретные задачи. Сообщение о холере особого беспокойства не вызвали, лишь Селиванова слегка побледнела и растерянно перевела взгляд на свои колени. Старпом поднялся в каюту и принес рулон старой карты и развернул его, на обратной стороне тушью был нанесен довольно обширный план мероприятий на случай эпидемии. - Думаю разъяснять его всем нет необходимости, а вот с доктором и боцманом вы займитесь сами, - обратился к старпому капитан. - В столовой команды и кают-компании к обеду установить емкости для омовения рук, дезинфекцию палубы пока не проводить, при этой влажности раствор быстро смоется отпотеванием. Хлорки не жалеть, должно хватить на месяц, но и не разбазаривать. Делагил, доктор, давать реже, печень и так будет перегружена хлором. Строго следить за состоянием грузчиков, доступ во внутренние помещения посторонних исключить за исключением агента. Всем измерять температуру тела в амбулатории ежедневно. С этого момента начать подробное ведение эпидемиологического журнала. В этом вам, доктор, помогут старпом и ваш "санитар" третий механик. Защитные индивидуальные средства должны быть готовы к использованию. Надеюсь, обойдемся без паники. Сделать об этом подробные записи в судовом и медицинском журналах. Теперь, стоя на мостике, он вспомнил, как неоднозначно встретили подобные мероприятия на судне в первый раз: отказывались мыть раствором хлорки руки перед едой, выходили без разрешения вахтенного штурмана на наружные палубы в присутствии грузчиков, даже ухитрялись заниматься обменом мыла на овощи, правда до первого случая смерти грузчика прямо в трюме. А когда увидели, как умершего железными крючьями тут же выбросили за борт, стали сомневаться, не слаб ли хлорный раствор и просили термометры в личное пользование. А грузчики тогда умирали в порту по несколько человек в день, прилив ежедневно приносил к борту до десятка трупов. На берегу Лагоса, чадя зловещим дымом, постоянно горели многочисленные костры, из-за отсутствия хлорной извести на берегу люди растирали тело пеплом.

Судовые будни в низовьях Нигера

Из дневника капитана, 5 февраля. Отдохнуть, как и собирался, так и не удалось. Уже не в первый раз ощущаю мерзкое чувство
бессилия в сложившейся обстановке. Опять придется полностью положиться на лоцманов,
следовать только по их указаниям, пусть даже с максимальной осторожностью.
Предотвратить посадку судна на грунт, кода в мутной речной воде дна не видно, без карт
и навигационного ограждения невозможно. Остается только следить за поведением лоцмана,
максимально включив интуицию, и все время находиться на мостике, не отходя от телеграфа
ни на шаг. И надежда только на удачу, которая меня, к счастью, еще не оставляла. В спальне
зазвенел будильник, к этому времени должны подойти к точке поворота на Порт-Харкорт.
Поднимаюсь на мостик, где уже час как сменившийся второй помощник и старпомом ведут
дебаты относительно нашего местонахождения. На экране радиолокатора береговая линия
не видна, зато вся поверхность моря утыкана нефтяными вышками, которые растут как
грибы и достоверная информация их местонахождения отсутствует, владельцы -
американские нефтяные компании держат их положение в секрете. С учетом того, что
к приемным трубам вышек и специальных буев швартуются танкера с осадкой до 15 метров
при нашей почти втрое меньшей осадке можно смело следовать ближе к устью, где
радиолокатор обязательно покажет мол Эскравос в рукаве Нигера.Там мы должны принять
лоцмана. Смотрю на эхолот, глубина в около 20 метров, могли бы предупредить меня и
раньше. Второй рассчитал время полной воды на баре, у нас пару часов запасе, но
задерживаться нежелательно, придется идти между вышек в утреннем тумане. На наше
счастье ни одного танкера под погрузкой, проходим в лабиринте вышек без помех. По тому,
как тянет воду корпус судна и винт поднимает ил, ощущаем малые глубины и уменьшаем ход,
скорее чутьем угадывая фарватер. Но вот радар отчетливо отбивает мол Эскравос, а вскоре
утреннее солнце съедает туман - обнаруживаем его визуально. Пройдя мол, даем длинный и
два коротких гудка. Звук тифона прокатывается по воде и, отразившись от стены джунглей,
эхом катится дальше по реке. Тот час же от берега отрываются четыре пироги и несутся к
судну. Подаренные лоцманские катера давно служат яхтами у местных миллионеров. В каждой
пироге гребцы гребут с остервенением спеша первыми доставить своих лоцманов. Помимо
потрепанных и выцветших флагов Нигерии, двое негров держат транспарант с именем
лоцмана. Одна из пирог спешит меньше, но зато на длинном шесте несет большой советский
флаг. В ней лоцман из фамилии Michail Tomas, одной из старейшей лоцманской семьи,
рекомендованной в свое время еще немецкими колонистами, и с тех пор советские суда
пользуются только их услугами. Имя нашего лоцмана Франклин, его ассистент он же рулевой
Джон. Оба в чистых белых рубашках, кажущимися ослепительно белыми на их гуталиновой
коже. У лоцмана фирменная фуражка - это паспорт, так как никаких дипломов или других
документов они не имеют, их хороший английский и достоинство, с которым они держатся,
подтверждают квалификацию. Даем полный ход и судно резво бежит между отмелями и
пирогами рыбаков. Река не уже чем Волга у Ульяновска, вода чистая на отмелях хорошо видно
дно. Туман рассеялся и лишь в непроходимых джунглях по берегам цепляется за мангровые
заросли и лианы. Очень быстро поднимается солнце и начинает припекать. Смотрю на
термометр - ого! Уже 36, а весь экипаж на палубе и не собирается уходить, уж больно
необычное зрелище - океанское судно проносится в нескольких метрах от громадных деревьев
с обезьянами и попугаями на ветвях. А нам навстречу спешат по течению большие пироги,
доверху нагруженные корзинами с бананами, ананасами, кокосовыми орехами, дикими
апельсинами, лимонами и другими дарами джунглей. Это спешат на утренний рынок Порт-
Харкорта жители маленьких деревушек. Они встречают судно криками, гребцы поднимают
весла. Даже для нас, уже ни один год побывавших в Африке, эти места, сохранившиеся в
первозданном виде редкое зрелище. Но вскоре пропадает утренняя прохлада, и влажный
воздух начинает булькать влагой в легких, тяготит дыхание. А ведь сейчас здесь сухой
сезон, а что ж тогда здесь делается в дождливые месяцы? Вскоре даже самые любопытные
уходят с палубы в зону действия кондиционера, и только вахта на мостике продолжает свою
работу. Через час из полноводной Эскравос сворачиваем в протоку Нана Крик, соединяющую с
рекой Бенин, по которой мы будем следовать около 90 миль до порта Сапеле. Берега быстро
сужаются и, кажется, что джунгли подступают порой почти вплотную. Вглубь джунглей
ничего не видно, настолько они плотны, а потому таинственны и таящие угрозу. Все чаще
встречаются крутые повороты, и лица наших лоцманов становятся не в меру серьезными.
Только теперь вспоминаю о шифрованной радиограмме, предупреждающей о холере и бандах
биафровцев бродящих в джунглях.
А река между тем становилась все уже и уже, стена джунглей подступала вплотную. Вижу
как опасливо, почти с ужасом смотрит на подступающие берега третий штурман, впервые
делающий рейс в Африку.
- Успокойтесь, Олев. Этот берег нам не страшен, потому что деревья стоят на метровом
слое перегнивших своих собратьев, под ними еще 7-8 метров глубины, а до настоящего берега
реки около километра. Если и заденем, деревья, главное чтобы они были небольшими, иначе
вахте, пилить придется, если они упадут на палубу, - шучу я. Но молодому штурману не до
шуток. Глядя, как по веткам рядом с надстройкой разбегается с громким криком стая
небольших обезьян, он инстинктивно втягивает голову в плечи и уходит в рубку.
Замечаю, как подходя к очередному повороту, исчезают улыбки с лиц лоцмана и его помощника
на руле, они смотрят на меня, просят зайти в рубку и закрыть стальные двери.
- За поворотом деревня, а в ней могут быть плохие люди, - поясняют они и для
убедительности показывают, как строчат из автомата.
На малом ходу с трудом вписываемся в крутой поворот, и впереди открывается широкий плес,
по обеим сторонам которого среди болот расположены селения в расчищенном от джунглей
пространстве. Несколько хижин и десяток больших навесов без стен. Многочисленное
население деревень, включая детей, бросаются в воду и, подплывают к судну, отчаянно
жестикулируя - дай, дай. Боцман бросает в воду куски хозяйственного мыла - большой
дефицит во всей Африке. Они достаются молодым, полностью обнаженным женщинам,
которые более ловки и превосходно ныряют. Лоцман объясняет, что нырять им приходится
много при ловле на дне червей и личинок, которых употребляют в пищу постоянно. Здесь
почти не выращивают фруктов, в основном ловят рыбу сетями либо копьем. Хлеба не знают,
питаются молодыми побегами растущих на болотах деревьев, птицами, личинками,
гусеницами. Хищников здесь мало, главный враг здешних мест - крокодилы. Я с сомнением
качаю головой, но лоцман поясняет мне, что в полную воду они уходят в болота, а в малую
выходят на берег. В подтверждение его слов минут через двадцать не доходя до новой
деревни, замечаю в воде извивающееся существо очень похожее на змею. Подойдя ближе, вижу,
что это молодой, метра два крокодил, темно зеленый с розовой, распахнутой в нашу сторону
пастью, в которой торчат довольно крупные желтые зубы.
- Бэби, - поясняет лоцман. Ничего себе ребеночек! Не хотел бы я с ним встретиться.
- А какой его папаша? - спрашиваю я. Лоцман для убедительности показывает пять пальцев
и снова беспокойно вглядывается в бинокль.
- Там нехорошая деревня, - говорит он, указывая на джунгли впереди. - Раньше здесь охотились
на крокодилов, мясо не очень съедобное, но зато шкуры продавали за 3-4 доллара, а моряки
перепродавали их по 100-200. Теперь охоту запретили, и полиция строго смотрит за этим,
а крокодилы выходят на острова, где люди разводят свиней, подбирают отбившихся коз,
собак. Свиней здесь не кормят, поросят просто оставляют на островах, а когда они
подрастают, на них охотятся, вот крокодилы и держаться около них. Выше Сапеле, где
суда не ходят и не добывают нефть, их больше. Там дети боятся ходить на пирогах,
крокодилы хитрые и нападают чаще на детей. В подтверждение слов видим еще одного, уже
большого, ужасно грязного, который на своих коротких лапах пытается выбраться на сушу,
но перевернутый волной от судна переворачивается и показывает грязно-белое брюхо.
Перед входом в реку Бенин, протока сужается и кажется, что судно идет прямо по джунглям.
Внезапно где рядом раздается автоматная очередь затем еще и еще, взрыв гранаты. Лоцман
приседает и увеличивает ход, несмотря на крутые повороты. Мне тоже становится не по
себе, а когда впереди появляется широкий просвет чистой воды и судно выходит на гладь
широкой реки, лоцман крестится, вздыхает с облегчением. Вода становится совершенно
прозрачной, хорошо видно дно и крупная рыба. Все чаще встречаются деревни с большим
количеством пирог на берегу. Рядом с ними больше банановых и кокосовых пальм, плантации
каучуковых деревьев ввезенных сюда из Южной Америки. Группами стоят баобабы и
раскидистые со стволами по 6 метров в диаметре коттонтри (хлопковые деревья).
Навстречу плывут большие по сто и более метров ширины плавучие острова, нередко с
растущими на них деревьями. Судно иногда прижимается к ним, а небольшие таранит
форштевнем, отчего невольно сжимается сердце. К полудню наступает безветрие и на
мостике становится нестерпимо жарко.
Прижимаясь к берегу, проходим причал с железными ангарами, окруженными колючей
проволокой, на которых крупная надпись КОКО. Само название говорит о том, что здесь
когда-то грузили копру кокосового ореха, огромные кучи скорлупы, зарастают в отдалении.
Ранее здесь был порт, откуда вывозили ценную мякоть ореха, из которой получают
превосходное масло - ценное сырье для парфюмерной промышленности. С уходом англичан
торговля захирела, зарастают плантации, каждый берет себе столько орехов, сколько
захочет, не вкладывая в плантации труда, а последнее время пальмы хищно вырубаются
на древесину и плантации исчезают, уступая место диким джунглям. В ангарах и складах,
сообщает лоцман, несколько лет держали пленных биафровцев и наемников. Большая их
часть умерла от голода и жары, часть после бунта разбежалась по джунглям, где еще бродит
до сих пор. Выстрелы и взрывы, которые мы слышали, подтверждают его слова. Вскоре на
берегах все больше и больше поселений, появились дороги, транспорт - небольшие автобусы
переполненные людьми. Все это означает, что вскоре конечная цель нашего плавания.
Спускаюсь в каюту, принимаю душ, меняю влажные от пота рубашку и шорты. Незадолго до
захода солнца становимся на бочки напротив каучуковой фактории, с небольшим причалом, у
которого стоят несколько небольших катеров и барж, с которых мы будем грузиться. Из-за
высоких деревьев и банановых плантаций город виден частично, но и так понятно, что он
небольшой с грязными, давно некрашеными домами. Об увольнении не может быть и речи,
вдоль борта во время швартовки проплыли несколько трупов, их черные курчавые головы
до сих пор торчат в мангровых зарослях у кормы. Лоцман, который на все время стоянки
остается на борту, уверяет, что вскоре их подберут специальные катера. Наша корма почти
упирается в берег с многочисленными крупными лилиями. Невольно любуемся ими, не заметив,
как наступает темнота, принося заметную прохладу. С темнотой начинается концерт цикад,
словно кто-то включил мощные динамики. Вокруг зажженных светильников мириады насекомых,
крупные жуки со стуком врезаются в белые переборки и валятся на палубу. В глубине болот
начинают свой громкий вечерний концерт лягушки. В ожидании властей остаемся на палубе,
но не выдерживаем атак насекомых и укрываемся в каютах. Власти, слава Богу, прибывают на катере к 20.00. Агент, таможенники, карантинный врач уже
изрядно навеселе, ведут себя развязано и нагло, требуя спиртного и пива. Принимаю их в
приемной для цветных, с собой они приносят резкий запах специфического пота, тины и
какой-то плесени, которые вместе с перегаром образуют невыносимую смесь, вытерпеть
которую более десяти минут невозможно. Оставляю их на старпома, спасаюсь в своей
каюте. Через двери слышу их громкие голоса и часто повторяющееся слово Забастовка.
Только ее нам не хватало. Минут через двадцать компания немного успокаивается, понимая бесполезность наглости,
и соглашается на небольшой презент, по усмотрению старпома. Однако доктор требует
непременного осмотра камбуза и мест хранения продуктов. Приходится брать его на себя.
По телефону приглашаю Селиванову, прошу ее одеться в хирургический халат резиновые
перчатки и сапоги, взять собой маску и Якова с опрыскивателем. Выхожу в коридор и, когда
наш доктор и санитар в полной экипировке и с опрыскивателем поднимаются на наш этаж,
открываю дверь в приемную, где взъерошенный старпом вразумляет гостей. Эффект можно
сравнить только с финальной сценой "Ревизора", все замолкают в шоке. - Вы хотели осмотреть камбуз и кладовые? - говорю я безразличным голосом. - Пожалуйста, но только после дезинфекции, господа. Извините, у вас холера. После моих слов Яков начинает качать насос, посматривая на манометр. Первым в себя
приходит таможенник - молча, никого не задев, он хватает пакет со своим презентом и ловко
выскальзывает, в коридор. Агент смотрит на меня с удивлением, но молчит выжидая.
Карантинный доктор приходит в себя позже всех, удовлетворенно кивает головой и
соглашается только на осмотр госпиталя, для чего и был разыгран этот спектакль. К моему
удивлению Селиванова держится блестяще, словно подобное она проделывала неоднократно.
В госпитале не задерживаются, довольный врач садится с презентом в катер, кокетливо
улыбаясь Селивановой, которая с "санитаром" начинает опрыскивать проход и палубу, где
еще недавно проходила комиссия. Смотрю на часы - почти девять вечера. На сегодня с
визитами покончено, правда, не исключено, что глубокой ночью посетят непрошенные гости,
но у нас для них усиленная вахта. Большая часть экипажа после впечатления от плавания в
джунглях уже видит не первый сон, а я чувствую, что уснуть не смогу, слишком много волнения
и впечатлений. В коридоре сталкиваюсь со стармехом и старпомом, по их лицам понимаю, что
они не прочь "посидеть с приходом" по старому морскому обычаю. Приглашаю обоих, по пути
заходим к комиссару, он уже "причастился". Проходим мимо госпиталя, стармех бросает
вопросительный взгляд. - Приглашай, - говорю я и поднимаюсь к себе в каюту. Открываю холодильник, там два подноса
с бутербродами и миска салата приготовленные буфетчицей, а на боковом столике большой
кофейник испускает чудный аромат. Кондиционер наконец-то справился с высокими
температурами и в каюте не за тридцать а двадцать пять.

Экзамен

Проснулась она, не понимая, где находится, а поняв, глянула на будильник. Он показывал половину шестого. Судно слегка покачивало. Не включая свет, она подняла штору иллюминатора. Было еще темно, ходовые огни едва высвечивали мачты и грузовые снасти. После вчерашнего бурного дня удивительно спокойное утро, подумала она, ощущая прилив сил, быстро привела в порядок волосы и вышла на шлюпочную палубу, которая была подсвечена не очень ярким светом. К ее удивлению на ней находилось более десятка моряков занимающихся зарядкой. - Что же вы не в форме, доктор? - весело окликнула ее повар. - Наши мужики мечтают увидеть вашу фигуру, особенно наш третий механик Яша. Он после вахты даже спать не пошел. Яша, высокий красавчик армянин, с фигурой профессионального спортсмена урезонивает игривую повариху: - Перестань Сильва. Я просто сказал, что наш доктор, наверное, неплохо играет в волейбол. - И не только, - вступает в разговор старый холостяк начальник рации. Думаю, она способна на многое. - Если это и так, то вам Маркони, ничего не светит. Наш доктор человек серьезный, и такие как вы не в ее вкусе. А вы, доктор, присоединяйтесь к нам, мужикам постарше. Они надежней, - стармех указывает гантелями на капитана. - Как любил говорить один из моих учителей, женщина на судне дальнего плавания, как маяк. Светит всем, но дотянутся и дотронуться до него можно только на берегу. Попытка сделать это в море приводит к кораблекрушению, - отвечает ему капитан. - Это из личного опыта? Неужели все так безнадежно, товарищ капитан? - язвительно спрашивает третий механик. - Есть люди, Яков, для которых отношения с женщиной, не являются предметом обсуждения, о чем вы еще пока даже не догадываетесь. Надеюсь, что со временем это дойдет и до вас. Капитан заканчивает зарядку и уходит в каюту. Не дожидаясь продолжения дискуссии, уходит и она, вспомнив слова стармеха о вчерашнем обмороке. Пройдя в амбулаторию, садится за санитарный журнал, надеясь найти там что-то интересное для предстоящей беседы с экипажем. Вопреки ее опасениям ни за завтраком, ни за обедом никто не вспомнил о ее обмороке, хотя разговоров о посещении рыбаков достаточно. Она не поверила, что все прошло незамеченным, и после обеда спросила об этом повара. - Не переживайте, посмеяться над этим может только ваш враг, а пока у вас их еще нет. Кстати, к вам в каюту ночью просился комиссар. Его спугнул вахтенный матрос, которого послал убираться на ваш этаж второй помощник. - Возможно, у вас я удивительно крепко сплю. Хороший кондиционер и пока никаких забот. Считаю, что мне жутко повезло. - Вот и хорошо. Только в африканских рейсах без приключений в вашей работе не обходится. Вот зайдем в первый порт, работы вам будет, хоть отбавляй. Черные ужас как любят лечиться, а наши дипломаты сердятся, если наши врачи им отказывают, а если поможешь, они всю деревню приведут. У Геннадия Ивановича в госпитале под койкой большой ящик стоит, в нем просроченные витамины, таблетки и моющие средства. Вы их проверяющим карантинным врачам не показывайте, они сразу все загребут. Говорите, что там спасательное имущество, а для убедительности положите сверху спасательный жилет. А к приходу возьмите у артельного немного сгущенного молока без сахара и брикетов горохового супа. Мы тут как-то везли из Франции гуманитарную помощь, так половину ее при выгрузке грузчики растащили. Французы это предвидели и дали нам несколько ящиков в запас, вот теперь мы этим и откупаемся. А если ничего не дать - неприятностей не оберешься. Правда, наш капитан с ними не церемонится, они за это ему кличку "инглизи" (англичанин) дали. Я перед этим на другом судне плавала, там капитан всего боялся, кормить их заставлял, а они нажрутся и давай по камбузу и кладовым шарить. А наш старпом им сразу объясняет, что у нас капитан очень строгий и даже своим без спецодежды заходить в кладовые и на камбуз не разрешает. Если зашумят, старпом капитана вызывает, а тот приходит, и давай разносить всех. Вы не смотрите, что он на вид хрупкий, а голос у него, если нужно, что у Шаляпина. - Вот уж не подумала бы. А с вами-то капитан строг, - не удержалась Селиванова. - Да как сказать. Спуску он, конечно, никому не дает, у него разницы нет - что матрос, что командир. Справедливый и хотя зря наказывать не станет, но после "первого звонка" предупредит. - А после второго? - Накажет, но на судне оставит. - А после третьего? - После третьего он в первом же советском порту списывает. - И к женщинам, тот же подход? - А чем же мы отличаемся? Устав на судне для всех один. Он ведь и себе поблажек не дает, не позволяет того, чего запрещает другим. - Если тебя слушать, уж больно идеальным капитан получается. Что ж у него и недостатков нет? - Есть, вздохнула Сильва. На меня до сих пор должного внимания не обратил. Я думаю, что любви у него на других не остается. Жена у него очень красивая, улыбка у нее хорошая, да и есть, наверное, в ней что-то особенное. - Значит, нравится он тебе? - А мне все нравятся и всех жалко. У меня квартира в морских домах и я насмотрелась на морских женушек. Может одна треть и ждет, а большинство себе ни в чем не отказывает. А вот наши мужики терпят, не все конечно, но большинство непоколебимы. Сильва хохотнула и внезапно, став серьезной, сказала с сожалением в голосе: - Вот и получается, что на нас, судовых женщин, только кобели и бросаются. А чем я плоха, - она подняла руками и без того высокую грудь. Знаете, что капитан мне ответил, когда я однажды сказала ему, что у меня очень красивая и большая грудь? Это невинная ошибка природы, архитектурное излишество и отсутствие гармонии, которое говорит о том, что внутреннее содержание значительно уступает. Я ему этого никогда не прощу. - Ну и зря, я думаю это ему безразлично. Он производит впечатление успешного человека уверенного в себе, и этого ему достаточно. Вероятно, он относится к мужчинам, у которых есть главное - убежденность в своей правоте. Для них чувства вторичны, соблазнить их даже вашими прелестями невозможно. Поверьте мне, Сильва, уж я-то их хорошо знаю. Не тратьте зря время, ведь вы уже не девочка. Внезапно щелкнул динамик и голосом старшего помощника известил: - Боцману и рабочей команде собраться на палубе у второго трюма. Судовому доктору срочно подняться в ходовую рубку. - Ну, вот. Опять что-то случилось. Бегите доктор, капитан ждать не любит. Пока она поднималась на мостик, двигатель сбросил обороты. Захлопали двери кают, экипаж спешил на главную палубу. В рубке находились все штурмана, старший механик и капитан, на крыле мостика суетился первый помощник. Капитан говорил по судовой УКВ-радиостанции на английском. Увидев доктора, кивнул головой - ждите. - Работа вам подкатила, доктор, - полушепотом проговорил старпом. - У одного французского рыболова акул ЧП, просит помощи врача, а кроме вас вокруг на сотни миль никого. Несмотря на многолетнюю практику на этот раз на душе у нее стало тревожно, судя по серьезным лицам, дело было нешуточным. - Кроме вахты и доктора прошу всех покинуть рубку, - скомандовал капитан и, немного подождав, подошел к Селивановой. - Извините, я не успел спросить, какой у вас стаж хирурга, доктор? - Более пятнадцати лет, а что случилось? - Вам приходилось заниматься тяжелыми производственными травмами? - Разумеется, а все-таки, что случилось. - Французский капитан сообщил, что тралмейстеру при выборке перемета затянуло руку в блок. Руки до локтя, как таковой, просто нет - блок ее зажевал. Пострадавший в коме уже несколько часов. Они как могли, пытались привести его в чувство, но не смогли. Освобождать руку боятся, и с невыбранным переметом следовать в ближайший порт на острове Фернандо-По не могут. Погода сейчас почти штилевая, мы подойдем к судну лагом, у них хорошие надувные кранцы. Вы, конечно, можете отказаться, но тогда пострадавший до берега не дотянет, да и на острове хорошей клиники нет. Капитан рассчитывает на вашу помощь, а у французских капитанов, поверьте мне, очень не плохая медицинская подготовка, ведь у них на флоте докторов нет. Возьмите с собой третьего механика Якова, он отличный санитар - дар от Бога и неоднократно помогал нашему хирургу Геннадию в подобных случаях. Работать придется в стесненных условиях, на жаре и, разумеется, в антисанитарных условиях. У вас на раздумывание есть минут десять. Селиванова растерялась. Что означает - руки нет, значит, вероятна ампутация в антисанитарных условиях. Боже, где-то она это выражение уже слышала. Ах да, это же у Аркадия Райкина. Десять минут, всего десять минут! Как в скорой помощи, только здесь океан, ужасная влажность и больной без сознания. Что же взять-то с собой, ведь в сумке инструментарий только на случай небольших травм, а здесь - руки нет! - Идите в амбулаторию, доктор, соберитесь и решайте. Я постараюсь немного потянуть время. - Потянуть?! Нет, товарищ капитан, этого не нужно. Постарайтесь быстрее переправить меня к французам, иначе можно опоздать. А вы, Яков, возьмите больше бинтов, шины для гипса, зеленые халаты, шапочки, перчатки, а я займусь подготовкой необходимых медикаментов и инструментария, - и она, не спрашивая разрешения, бросилась по трапу в госпиталь впереди расторопного третьего механика. - Вибрирует наш доктор, - произнес вслед ей старпом. - Не завидую я французу. - А вот я не завидую вам, чиф. Помолчите лучше, иначе придется выводы делать мне. Пора бы уже знать, что с таким подходом к своим подчиненным до капитанской должности вам и до пенсии не добраться. Оставайтесь на мостике для связи и, как только начальник рации свяжется с пароходством, сообщите мне. Я буду с доктором. - Можно, я с вами пойду? - просится второй штурман, который вот уже несколько месяцев усердно учил французский. - Даже нужно, только на это время французского вы не знаете и в случае если услышите что-то важное, запоминайте. Все что будем делать и говорить, коротко конспектируйте для составления акта. Нужно быть готовыми к тому, что в дальнейшем могут возникнуть серьезные проблемы с оценкой работы нашего доктора. Пока шли приготовления, матросы приняли концы у французов, и акулолов мягко лег на резиновые надувные кранцы. Это было новое судно подобное нашим СРТ по размерам, более красивой архитектуры, покрашенное в белый цвет. Удивительно чистое, все члены экипажа одетые в удобную робу оранжевого цвета. Деревянная кормовая палубы блестела и была чиста, как когда-то палуба на учебном паруснике "Вега". Ослепительно белая, видимо дюралевая надстройка без единого пятнышка. Молодой сосредоточенный вахтенный штурман "француза" открыл иллюминатор верхнего мостика на лобовой надстройке и дал команду боцману подать люльку для доктора и сопровождающих. Изящный гидравлический кран в носовой части, словно клюв аиста быстро и бережно перенес ее через релинги, мягко поставив на палубу рядом с доктором и капитаном. Так же аккуратно и бесшумно он доставил их на акулолов, где встречавший их капитан судна повел на корму, по ходу рассказывая о случившемся. - Жано поправлял трос перемета, когда тот соскочил с направляющего роульса, и дал команду "вира" на лебедку. Лебедка сразу не потянула, и лебедчик сделал рывок. Трос на место не стал. Жано решил подправить, трос резко проскочил, а он не успел убрать руку, и поводок с крючком втянул руку в роульс. Когда застопорили, было поздно, рука почти до локтя прошла роульс. Сначала он сильно кричал, а потом замолчал. Снимать направляющие роульсы и руку вытаскивать без доктора боимся, - по ходу рассказал капитан. - А ваш доктор имеет диплом и практику? Вы меня понимаете, я ведь обязан спросить. - Наш доктор - хирург со стажем работы в клиниках. В свою очередь я обязан спросить вас, поскольку потерпевший невменяем. Вы, капитан, берете на себя ответственность в случае любого исхода? - Да. Разумеется. Я уже проконсультировался с юристом компании по радио, и сделал запись в судовой журнал. Пусть ваш доктор делает все, что считает нужным. К этому времени Селиванова уже убедилась в том, что потерпевший жив и приступила к осмотру руки. Теперь, когда перед ней лежал человек, которому могла помочь только она, к ней вернулось спокойствие и ее интересовало только одно - определить то единственно правильное решение, которое позволило бы не только сохранить жизнь больному, но и нанести минимальный вред. - Руку по локоть все же придется ампутировать, кисть и все остальное раздроблено на мелкие кусочки, которые ни в какой клинике собирать не будут. Может быть, удастся сохранить локтевой сустав для протеза. Скажите об этом их капитану. Потерпевший долго лежал без оказания помощи, нужно срочно освободить его руку от этих роликов и доставить в операционную, важна каждая минута, - сказала она. - Пусть срочно подадут носилки. Второй помощник перевел ее слова капитану акулолова, тот что-то скомандовал своим рыбакам. Двое кинулись бегом в надстройку и через несколько секунд вынырнули с удобными носилками с колпаком из прозрачного пластика. - Есть связь с пароходством, что ему сообщить? - раздался голос старпома по судовой трансляции. - Что скажете, капитан, - спросил после приветствия как всегда немногословный начальник пароходства немало лет проработавший капитаном. - Положение серьезней, чем думали. Сохранить жизнь пострадавшему, по мнению нашего медика, может только ампутация руки по локоть, если конечно он ее перенесет. Французский капитан "за", он согласовал это со своим судовладельцем, а врач, который через два часа вылетает в Санта-Исабель на Фернандо-По и прибудет не раньше чем через пять-шесть часов. По мнению доктора, это слишком долго. Примечание: Здесь и дальше название о-ва Биоко и порта Малабо по картам того времени. Наступила довольно долгая пауза. - Добро. Возьмите письменное согласие французского капитана и родственников пострадавшего. Мы вызвали к аппарату главного хирурга Скорой помощи для консультации, который будет минут через двадцать. Если позволит связь, он поможет вашему хирургу. Удачи ей, капитан, и вам тоже. Будьте внимательны при оформлении документов. - Включите связь с диспетчерской через судовую трансляцию. Тогда переговоры будут слышать доктор, экипаж и мы на мостике. Записывайте все на магнитофон, - приказал капитан радисту и спустился в операционную. Яркий свет ламп над койкой-столом и склонившиеся головы доктора и "санитара" Якова свидетельствовали о том, что операция началась. Рядом стояли капитан акулолова и старпом. Полуобморочное лицо старшего помощника с черновым судовым журналом и карандашом в руках говорило о том, что ему с трудом удается стоять на ногах. Резкий запах хлороформа и спирта при выключенном для стерильности кондиционере смешался с запахом крови. Стало ясно, что посторонним здесь делать нечего, и радист вышел и поднялся на мостик. Операцию Селиванова закончила через два часа. За это время старпома сменили второй штурман и старший механик. Французский капитан три раза выходил, поднимался на мостик, где в очередной раз, выпив кофе и коньяк, заканчивал эту процедуру словами восхищением работой доктора, спускался в операционную. Но вот они поднялись вдвоем с Селивановой. Капитан глянул на часы, с начала операции прошло более четырех часов. - Все, - выдохнула она и попросила сигарету. Закурив, вышла на крыло мостика, очищая в чистом вечернем бризе легкие. Минут через десять она вернулась обратно. Увидев на лице капитана ожидание, улыбнулась. - Я сделал все, что могла, есть пульс и дыхание. Больше пока сказать ничего не могу. - Меня интересует одно - можно ли продолжать движение, нам предлагают следовать в порт. - Только чтобы не очень трясло, хотя у койки хороший подвес. Я, пожалуй, отдохну рядом в амбулатории. А ваш Яков молодец, зря он стал механиком, ему бы в хирурги. Кстати, армяне всегда были неплохими врачами. Если можно, пусть отпустят его отдыхать, он может понадобиться в любую минуту. - Никаких проблем доктор, я подменю его в машине, - улыбнулся стармех. - Можете забирать своего санитара хоть до конца рейса. Вам бы поспать. - Не беспокойтесь, хирурги делают это рядом с пациентом. Привычка. Посовещавшись с капитаном акулолова, решили, что начнут движение через час. К тому времени наступила темнота, экипажи обоих судов успокоились и разошлись по каютам, и только вахта оставалась в рубках, прислушиваясь к переговорам капитанов. Прозвенел звонок машинного телеграфа, тяжело вздохнул от сжатого воздуха в цилиндрах мощный двигатель судна и, вздрогнув палубами, теплоход послушно лег на заданный курс до порта Сант-Изабель. Только теперь, сидя на диване в своей каюте, впервые за долгие годы Селиванова испугалась за то, что она сделала. Нет, операция была проделана нормально, не такая уж она сложная, были и трудней, но в этот раз она решилась проделать это с иностранным гражданином фактически без его согласия. Получалось вроде бы по приказу, но ведь приказать врачу в таких случаях никто не имеет права. Выходит, что это ее инициатива, и в случае неудачных последствий она наказуема. - Что-то неважно выглядите, доктор, - отвлек ее от размышлений голос вошедшего стармеха. - Вот, капитан велел непременно угостить вас крепким кофе и хорошим коньяком. - Против кофе не возражаю, да и коньяка тоже. - Раз так, сотрите с лица озабоченность и улыбнитесь. Ведь сегодня вы спасли жизнь моряку. Еще немного и он бы умер от боли и потери крови. Сам бог послал ему вас. - Вы преувеличиваете, - смутилась она. - Да нет. Поверьте мне старому моряку. Это только ваш предшественник да вы и есть настоящие врачи-хирурги для работы на судах дальнего плавания. На моем веку было немало таких, которые от вида крови падали в обморок и накладывали гипс, не соединив правильно кости. Несколько лет до вас у нас была врач - специалист по инфекционным болезням. При поносе, который в нашей морской жизни и судовых не очень квалифицированных поварах да еще в тропиках неизбежен, она каждый раз требовала изолировать "больного" в госпитале и устраивала истерику капитану, требуя захода в первый порт. Сама при этом принимала хлорные ванны, переходила на сухое питание и дней десять ждала, чем кончится инкубационный период. - Ох, и "заливать" вы, старые моряки. Кажется, это у вас называется морскими байками. - Да нет доктор. За годы моей работы в порт привезли восемь умерших. Пусть не всех, но можно было спасти, только судовые доктора не решались на операции. Трое умерли от травм, вернее от их последствий, двое от прободения язвы, двое от поражения электротоком, да одна буфетчица от кровоизлияния поле самоаборта. Я еще не считаю тех, кто стал инвалидом. Какие уж тут байки. - Так может быть вы сами виноваты? Почему не требуете на судно хирургов. - Требовать? При назначении на суда, доктор, все специалисты проходят регулярные проверки на профпригодность и в случае сомнений, капитан может их на судно не принять. И только для двух должностей это не обязательно, и капитан не может от них отказаться без серьезных причин - это первый помощник капитана и доктор. Ну, с первым ясно - с партией не спорят, а вот квалификацию доктора до выхода в рейс не проверишь. - Выходит, такие же сомнения были у вас с капитаном и в моем случае? - Нет, капитан базы охарактеризовал вас с лучшей стороны, а мы морякам, тем более капитанам, верим безоговорочно. И потому нам очень приятно, что он не ошибся, вот давайте и выпьем сегодня за вас. Уверен, что теперь и у экипажа не останется никаких сомнений. Коньяк подействовал, и Селиванова почувствовала, как уходила из тела усталость. Глядя на стармеха, подумала, что в жизни ей хотелось бы иметь рядом с собой такого рассудительного человека, который оказался бы рядом в трудную минуту. А ведь и ее смешной Эдик был в какой-то мере таким же и всегда так же успокаивающе действовал на нее. Селиванова не выдержала и призналась: - А вы чем-то напоминаете мне человека, который когда-то был рядом, да только я тогда не придала значения и хуже того, фактически его прогнала. - В этом нет ничего удивительного. Женщины нередко расценивают заботу о них, как нашу слабость и выбирают тех, кто им кажется сильней, а сильные и красивые обычно не постоянны. - Но ведь вы сильный? - Но, как вы успели заметить, некрасивый. - Выходит вы постоянный? - Выходит, - улыбнулся стармех. - А куда денешься? Сын у меня да и жена красивая. Другой такой не найду. - Неужели на других женщин никогда не обращаете внимания. - Нет. Мне это уже не интересно. Лишний паз убеждаешься, что особого удовольствия от этого не испытываешь. Хватит ошибок молодости, всему свое время. Стармех встал и вышел, пожелав хорошего отдыха. На рейд Сант-Изабель подошли к утру. Катер капитана порта мягко ошвартовался к трапу и на борт поднялись доктор, санитары и сам губернатор. Состоянием больного прибывшие остались довольны, тот к этому времени хотя и пришел в сознание, но еще не понял сути случившегося. Оформив документы и передав на катер оперированного, дав три прощальных гудка, теплоход развернулся и лег на курс к берегам Нигерии. На судне вновь воцарилась обычная размеренная жизнь, когда дни рейса, чем-то похожие, но все же разные приближают не близкий путь возвращения к родным берегам. При этом все знают, что они будут нелегкими и все же надеются на лучшее. А как же иначе, ведь человек не может жить без цели и надежды.

Из дневника капитана.

Следуем в нигерийский порт Апапа, он же Лагос, только на другом берегу, почти в балласте.
Доставляем в первом и четвертом твиндеке автомобили "Газ-24" впервые в эту африканскую
страну. Видимо эти, называемые у нас представительскими, автомобили доставят нам
немало хлопот. С входом в тропики в их салонах появился ужасный запах свинарника, видимо
из-за клея обивки сидений. Не очень приятный запах источают и комбинированные резино-
матерчатые коврики, создавая такой букет, от которого даже неприхотливые африканцы
вряд ли останутся довольны, тем более что их получатели не совсем простые люди.
Успокаивает только одно - автомобили для нашего посла и торгпреда такие же "ароматные",
вот пусть они и разбираются с будущими владельцами. На всякий случай держим в них
опущенными стекла, поднятыми капоты и крышки багажников, однако это мало помогает.
Доставка и сдача груза для ответственных работников и титулованных особ в Африке дело
хлопотное и порой опасное - всегда оказывается виновным во всем капитан, а не
грузоотправитель. От этого не спится, да и плавание вблизи африканских берегов в ночное
время вещь неприятная по нескольким причинам. Одна из них и немаловажная - возможность в
любое время утопить рыбацкую пирогу, а в ней порой находится человек двадцать рыбаков.
Длинные, около восьми и более метров они не несут никаких огней, разве небольшой костер
на железном листе, да электрический фонарик один на всех. Крик даже десятка человек
глушится звуком главного двигателя судна и сильной влажностью, а радар не в состоянии
во время показать низко сидящую в воде пирогу. Да еще в это время года нередко над самой
водой стоит туман и тут уж никакой впередсмотрящий на баке не спасет. Приходится
полагаться только на интуицию или уходить дальше от берега. Но рыбы стало меньше,
и пироги уходят порой в море миль на тридцать. В прошлом рейсе в Габоне носили передачу
в тюрьму немецкому капитану. На его судне, быстроходном рефрижераторе, не заметили,
как утопили пирогу и человек двадцать рыбаков. Они-то не заметили, а портовые власти
при швартовке увидели на бульбе форштевня несколько скальпов и прилипшие куски одежды.
Другие рыбаки, которые все видели, рассказали об этом всему побережью, а расследование
установило, что вахтенный штурман и матрос включили авторулевой и сели играть в карты.
Засадили их в тюрьму вместе с капитаном, только тот сидел в камере, а они просто в яме,
вырытой на территории тюрьмы. Африканцы в то время никаких прав человека не признавали
и о них даже не слышали, а потому заключенных не кормили, так как обычно их кормят
родственники. После двух месяцев "сидения" на немецких моряков невозможно было смотреть,
к тому же они были уже не в себе.
А нам далеко от берега отрываться уже не резон, нас ждут в порту, а мы и так потеряли
время с французскими рыбаками. Правда, в знак благодарности они "отвалили" нам крупных
креветок, несколько лангустов, которых мы быстро съели, так как ловить их настрого
запрещено, и две рыбы-меч килограмм по восемьдесят каждая. Из этой рыбы выходят
шикарные балыки, как из семги, а готовить их мы уже научились. Но это всего лишь маленькие
радости морской жизни, которая скупа на них и приносит больше забот и неприятностей.
Вот и сейчас голова капитана занята другими мыслями. Пока только он да начальник рации знали, что грузиться им предстоит в нигерийском порту Сапеле на реке Нигер, а это в глубине страны почти в ста милях от океана. Плавание по глубоководным рекам Нигерии, где еще совсем недавно шла жестокая гражданская война, и разгуливали хорошо вооруженные банды, не сулило ничего хорошего. К тому же последние полгода свирепствовала в этих местах холера, от которой вымирали целые племена и деревни, а ООН-овские врачи ехать сюда отказывались из-за бандитов. Ему еще предстояло рассказать об этом экипажу и вместе с судовым медиком организовать профилактические мероприятия. И пусть это не первая эпидемия в их работе, всегда найдутся те, кто будет шумно выражать недовольство или "мутить воду", кому приятно ходить в двух шагах от мучительной смерти. А доктор - молодец, с удовлетворением подумал капитан, такую операцию провела без видимого страха. Вот и пойми женщин - на вид вроде хрупкая, а руки у нее сильные, как сказал Яков. Выходит, повезло с ней, ведь около месяца придется строго следить за экипажем в части соблюдения противоэпидемического режима. Хотя для многих не привыкать, а препротивное это дело - жить "в хлорке". Капитан обернулся и посмотрел на светящийся циферблат часов. Через пять минут его должен сменить на мостике отдохнувший старпом. Он прошел в штурманскую рубку, глянул на карту, до порта оставалось четыре часа ходу, и скоро должно было появиться зарево над городом. - Разрешите войти, - раздался голос Селивановой, - никого внизу нет, а я выспалась. Можно я из рубки на ночной океан посмотрю. - На ночной океан? - капитан улыбнулся. - А ночью все кошки серы и океан, если нет Луны, неинтересен. Разве что звезды? Но их знать нужно, тогда интересно и поговорить с ними можно, но сегодня небо в тучах. - Жаль, а я думала, в тропиках звезды всегда видны. - Это только в сухой сезон, а сейчас он только начинается. Да вы не расстраивайтесь, хотите я вам про Нигерию расскажу. Думаю, вам будет интересно, да и мне до утра не спать - скоро будем на рейде, а там глядишь, и лоцман не задержится, груз-то у нас деликатный и большим людям предназначен. Сейчас нам ребята из ночной вахты чайку организуют. У них есть отличный специалист по этому делу. Через несколько минут они пили в радиорубке, чтобы не мешать вахте, ароматный чай, с бутербродами огромной величины "а ля Курочкин", по имени матроса изготовителя, с рыбным "жучком" и луком, нарезанным крупными круглыми дольками, и с такими же дольками лимона. Смущаясь от того, что приходилось широко раскрывать рот, чтобы откусить это кулинарное произведение, Люба слушала капитана, которой привычно и удивительно легко справлялся с едой и при этом внятно и понятно начал свой рассказ. - Не буду вдаваться в исторический экскурс, скажу только, что с появлением в Африке европейцев территорию этой страны захватили англичане. Страна не маленькая и кусок очень лакомый, поскольку в Нигерии есть почти все известные полезные ископаемые и климатические зоны, которые позволяют выращивать все - от риса и зерна, до экзотических фруктов, какао, кофе и достаточно много хлопка. Это одна самых богатых стран Африканского континента, здесь достаточно развитая система дорог, полноводные реки судоходны, довольно современные порты, аэродромы. Здесь есть все: золото, алмазы, газ и нефть, при этом нефть залегает на небольших глубинах порою на глубине до десяти метров и просто сочится из земли, и она очень хорошего качества. Поэтому колонизаторы построили здесь современные города, хорошие дороги, наладили торговлю со всеми странами мира. Независимость нигерийцы восприняли по африкански - изгнали английских и европейских специалистов. К великому сожалению цивилизация научила детей джунглей лишь одному - делать деньги всеми доступными способами, при этом труд уже не являлся делом почетным. В стране развернулось повальное воровство, переходящее в отрытый грабеж. Люди состоятельней и близкие к власти предпочитают взятки и спекуляцию. Взяточничество стало не только популярно, его довели до искусства. Правительственный аппарат, погрязший в коррупции, является образцовым примером для всех слоев населения, им даже гордятся. Самая богатая страна Африки превратилась в страну контрастов. В стране ежегодно рождается более 100 миллионеров, и каждый день вымирают целые районы от эпидемий. В больших городах как грибы растут небоскребы, виллы и каждый день появляются новые тысячи безработных, джунгли наступают на плантации, закрываются предприятия. Во время первой эпидемии холеры в центре страны мы выгрузили в Лагосе для наших врачей в одной из провинций 12 фур медикаментов, а до места назначения через два месяца дошло всего две наполовину разворованные. Тысячи тонн грузов: стройматериалов, автомобилей, тракторов, станков, труб приходят в негодность на причалах потому, что деньги на строительство заводов, школ исчезли в карманах сильных и наглых, увеличив неравенство и провоцируя конфликты. Нищета остается по-прежнему неотъемлемой частью жизни этой страны. К сожалению, доктор, стоянка ожидается короткой и вам не удастся посмотреть город, в который экипаж уже не выходит - ничего хорошего нас там не ждет. Это лет десять назад здесь были баснословно дешевы маски и изделия из красного дерева. Человеку с белой кожей теперь там опасно даже в дневное время, думаю, что вскоре начнут нас похищать и продавать в рабство или возвращать за выкуп. Этому, кстати, они научились тоже у нас, у белых, ведь древняя Африка не знала рабовладения. Нигерия входит в числе стран, в которых еще в двадцатые годы были попытки завоевать независимость, но окончательно она освободилась от британского владычества после второй мировой войны в 1960 году, который вошел в историю Африки как "Год Африки", когда в ней возникло 17 независимых государств. Этих сведений вам для начала хватит, а поскольку мы в этот раз пробудем в этой стране долго, многое вы увидите и поймете сами. И советую вам обратить внимание на селение на левом берегу, так называемый, "боденвиль", в котором проживают те, кто составляет основную часть населения этой страны. Намек капитана об окончание аудиенции Селиванова поняла и, поблагодарив капитана за все, вернулась в каюту. Ожидания капитана оправдались. Едва судно ошвартовалось к причалу, как на борт поднялись власти. К великому удивлению в этот раз приход оформили быстро, и таможенники торопились и сошли на причал без обычного многочасового досмотра и вымогательства. - Не к добру это, - коротко прокомментировал старпом, и никто не стал возражать против такого предположения. Также быстро принялись выгружать автомобили и, когда первые два для нашего посольства оказались на берегу, испуганный стивидор принялся объяснять, что вскоре прибудут очень высокие военные лица и до их прихода он больше выгружать ничего не станет. Однако раньше военных прибыли наш торгпред и второй секретарь посольства. Оба поднялись на палубу и, пройдя в каюту капитана, сообщили, что из-за наших машин идет драка в верхних эшелонах власти. Поскольку и президент, и министры в прошлом генералы и полковники, командующий столичным округом никак не могут поделить автомобили. Нам же следует ни в коем случае не вмешиваться, отдав все грузовые документы первому, кто их потребует. - Однако кто-то должен подписать коносаменты, таков порядок, мне придется отчитываться перед пароходством, - заявил капитан, намекая на то, что подписантом должен стать торгпред, но тот отмахнулся и, не задерживаясь, заторопился на причал, сел в машину и уехал. Второй секретарь в ответ на молчаливый взгляд капитана только пожал плечами и для убедительности развел руками. Оставалось ждать дальнейшего развития событий. Ждать долго не пришлось. Сначала они услышали вой сирен на мосту через реку, а через пару минут колонна из восьми джипов, набитых устрашающего вида "гориллос" в касках (так называют прославившихся особой жестокостью военных африканских спецподразделений) выехала на причал и остановилась у борта судна. Выбежавший из черного лимузина огромный негр обвешанный оружием распахнул дверцу "Хамера" окрашенного в защитную краску и вытянулся в струнку, отчего стал еще выше. Из него не торопясь вышел высокий генерал в черной, сверкающей золочеными пуговицами форме в темнобордовом берете и золотой тростью под мышкой. - Ух, ты, - удивился старпом, - сам Черный Скорпион к нам пожаловал! Герой гражданской войны в Нигерии, второе лицо в государстве. Такие люди в порту появляются не зря, а поскольку военного груза у нас нет, то явился он явно за нашими "Волгами". Вот вам и ответ - почему все привезенные нами автомобили окрашены в черный цвет, видимо, все они предназначены военным. Только это не "Мерседесы" и кондиционера в них нет. Скоро начнется цирк. Между тем генерал, не взглянув на судно, ткнув тростью стивидора, направился к стоящим на причале автомобилям для посольства, а через минуту стивидор потребовал у второго штурмана ключи от автомобилей. Второй помощник вопросительно посмотрел на капитана. - Не вздумайте вступать с ними в пререкания, - промолвил капитан. - Отдайте ключи, если они у вас, пусть посольские сами разбираются с этим Скорпионом. Африканцы такого ранга признают только повиновение, и на будущее запомните, что этот генерал ввел после гражданской войны публичные расстрелы на городском стадионе, куда обязаны были являться в обязательном порядке и капитаны стоящих в порту судов. Это у него по-прежнему любимое наказание за малейшие провинности. В этой стране еще долго будет чрезвычайное положение. Слова капитана подтвердили последующие события. Когда были выгружены последние автомобили, в каюту капитана поднялся возмущенный адъютант генерала. Он бесцеремонно плюхнулся в кресло напротив и, вытащив из кобуры кольт, положил на стол, направив ствол на капитана. - Где еще четыре автомобиля, - спросил он, - нам нужно двадцать два. Сидеть под дулом пистолета неуправляемого человека из джунглей, было делом весьма неприятным, но лицо капитана осталось невозмутимым. Он взял с письменного стола коносамент и положил перед гостем. - Можете убедиться, здесь написано, что на мое судно было погружено только восемнадцать, причем два их них предназначены для посольства. Вам принадлежат только шестнадцать. - Генерал сказал, что ему нужно двадцать два, а с посольством мы сами разберемся, - офицер потянулся к пистолету. - У меня автомобилей больше нет, можете осмотреть судно. В этот момент вновь открылись двери, и на пороге возникла высокая фигура представителя Автоэкспорта известного эстонского автогонщика Аво. Он, ничуть не тушуясь, поздоровался сначала с офицером, затем с капитаном. - Ваши остальные автомобили прибудут через два дня с другим теплоходом, - он положил перед офицером бланк радиограммы. Пистолет исчез в кобуре, а его владелец, не читая документа, забрав его, а заодно и открытую бутылку виски, вышел из каюты. - Извиняюсь за задержку, но меня остановили при въезде в порт. С этими машинами много шума. Наш военный атташе высказал мысль наградить отличившихся в войне с Биафрой высших офицеров и, не согласовав ни с кем, сообщил об этом генералу. Теперь и не знаю, как буду выходить из положения. Посол делает вид, что это его не касается. Следующее ваше судно везет первые 40 "Жигулей", боюсь, что история повторится. Разбаловали мы нигерийцев, слишком многое давали в качестве безвозмездной помощи. - Я вам сочувствую, но честно говоря, мне важнее вовремя уйти отсюда, я и так задерживаюсь. Надеюсь, что вы подпишите коносамент. - Конечно, - согласился представитель, - но хочу предупредить вас, что там, куда вы следуете, свирепствует эпидемия холеры, правда последнее время обстановка улучшается. Помощь врачей ООН и СССР, дает свои результаты, но холера есть холера. Одним словом Афр

Завтра матросы бассейн построят, вот тогда легче станет и накупаемся. Пойдемте, доктор в столовую, у меня минут двадцать свободных, там и поговорим, у вас ведь вопросы, наверное, есть, - и повар повела ее в столовую команды. После жаркого камбуза прохлада столовой расслабляла. Из динамика лилась музыка оркестра Поля Мариа, успокаивая и настраивая на откровенность. Люба залюбовалась поваром - красивая, здоровая женщина без видимых изъянов, к тому же очень пластично двигалась и держалась так, как держаться женщины, знающие себе цену. Пышные волосы, крашенные в серебристый цвет, голубые глаза, высокая шея, немного полные, но в то же время сильные и ласковые руки. Такой женщине и на берегу цены нет, а уж в море, на судне обожателей наверняка не счесть. Сколько же ей лет, тридцать, тридцать пять? Что заставило ее пойти в море? Уж наверняка не поиск мужа. Ей захотелось спросить об этом Сильву, но лучше подождать, когда та начнет этот разговор сама. - Вы хотите о чем-то меня спросить? - опередила ее повар. - Хотелось бы о многом, - вырвалось у Любы. - По делу, разумеется, да просто поговорить об экипаже, чтобы быстрее войти в струю. - Если по делу, доктор, то я свое дело знаю и, кажется, неплохо - уже пятнадцатый год работаю. И на этом судне четвертый год, а значит об остальных, кроме вас, знаю все, что считаю для себя нужным. Скажу вам, что все они неплохие, иначе бы я отсюда давно ушла. Я ведь битая и себе цену знаю, а от хорошего не бегут. На многих судах была и скажу вам - здесь, хотя и разные все, а к работе и друг другу отношение одно и мнение других ценят. Если что, вы меня слушайте. - Вы, Сильва, говорите как старпом или первый помощник. - Ах, вот вы о чем. Значит, вас они интересуют. Так это кабели-неудачники, которые без ума от женщин, за любой юбкой тащатся, а потому и не избалованы их вниманием. Они, как и следовало ожидать, подкатились к вам первыми, но я почему-то уверена, что с вами у них ничего не получится. Такая откровенность обескуражила Селиванову. В голосе повара не было и намека на презрение, скорее жалость к донжуанам-неудачникам. - Не обращайте на них внимания, доктор, если что, скажите мне, да вы и сами с ними справитесь. - Спасибо Сильва. У меня вопрос: на базе я подчинялась начальнику медицинской службы, а у вас кому? - По Уставу - старпому подчиняется весь обслуживающий персонал, но наш капитан старпому не доверяет, только это между нами. Поэтому старпом его побаивается и нас не очень-то беспокоит. Пробу снимать не ходит, это всегда доктор делал. Геннадий Иванович был хороший доктор, мы его очень любили. - Ваш намек я поняла. Думаю, что с вашей помощью и я плохой не буду. Если что не так, вы, Сильва, не стесняйтесь, подсказывайте. - Да вы нам понравились, и не только нам. Давайте встретимся после ужина у меня, девчонки хотят познакомиться поближе, - повар встала и ловко, словно серебристая ящерица и юркнула в двери камбуза. Кажется, с ними у меня будет немного работы, подумала Селиванова, и поднялась в амбулаторию. До обеда она занялась уборкой - протерла пыль, вымыла иллюминаторы, полы пропылесосила дорожки, приготовила таблетки "делагила". Употребление этого препарата было необходимым для моряков в тропиках, хотя многие члены экипажа с этим были не согласны - существовало мнение, что он "сажает" печень. На базе многие отказывались от него или обманывали, тайно выплевывая таблетки, того же она ожидала и здесь, но ошиблась. В кают-компании буфетчица разложила лекарство по тарелочкам, а рядовому составу доктор раздала сама, стараясь запомнить имена членов экипажа. Это оказалось простым делом, даже приятным и было видно, что Люба экипажу понравилась. В кают-компанию она вошла в разгар обеда. Шла оживленная беседа по поводу встречи с каким-то рыболовным судном, которым командовал друг капитана. - Нам не нужна рыба, у нас с продуктами все нормально, - убеждал старпом. - Не говорите ерунды чиф, - возражал старший механик. - Кроме бычков в томате и вонючей селедки в артелке ничего нет. Признайтесь, что боитесь идти на шлюпке в такую погоду. - Вы сами-то пойдете? - спрашивает уязвленный старпом. - А как же! Нужно же кому-то вас успокаивать, - с улыбкой отвечает стармех и подмигивает Селивановой. - Вот и доктора возьмем с валерьянкой, специально для вас. Старпом краснеет и его и без того узкие глаза превращаются в щелочки, и он становится похожим на китайца. - Пойдет, - подмигивает ей капитан. - Не могу же я менять вас, чиф, вторым помощником. Это плохая примета, чего доброго подсидит он вас вскоре. - Я готов, только прикажите, - второй штурман смотрит на капитана с надеждой. - Подойдете, посмотрим на месте. Хорошую рыбку нам по знакомству мой товарищ приготовил. Заодно передадите ему письма и захватите мешок свежей картошки. И доктор с вами пойдет, если в этом будет необходимость. Вы доктор ходили на шлюпке в океане? Селиванова отрицательно качает головой. - Раз не ходили, тогда пока подождем. Проверим вас при стоянке в порту или на рейде.

Встреча в океане

Траулер 4147 лежал в дрейфе с полным кошельком рыбы уже третьи сутки. Замет был удачным, таких за последнее время еще не было, по прикидке "взяли" тонн сорок не меньше. Почти месяц рыба не шла, невод приходил почти пустым. Команда теряла уверенность в хорошем заработке и понемногу начинала роптать. Последний замет поднял настроение, но теперь команда ходила без дела, хмуро глядя, как "засыпающая" в неводе рыба кренит судно все больше и больше. - Курат, - ругался эстонец старпом, вглядываясь в горизонт. - Базы так и не видать, опять план по рыбной муке выполняют и собирают дохлую рыбу. - Заглохни Рейн. Маркони сказал, что они к нам направляются, - обрывает его капитан. - Что-то долго они гребут, - вступает в разговор стармех. - А придут, сначала рыбу у эстрыбпромовских заберут. Вон сколько их присосалось. Нам, колхозникам, опять придется "кошельком трясти" - рыбу выпускать - крен уже большой, в машине работать невозможно. Капитан хмурится еще больше, прекрасно понимая, что через сутки придется раскрывать невод и уснувшую рыбу пускать на дно, иначе крен судна станет угрожающим. Жарко и вода теплая, рыбы много она сама себя мнет. Сколько раз уже так было, а баз больше не становится. Из-за этого на дно промысловики пускают сотни и тысячи тонн рыбы, а это и океану не на пользу. - Подождем еще немного. Я со своим другом, капитаном торгового судна час назад связывался. Он говорит, что две базы в нашем направлении идут. Ты, дед, подумай, что тебе для машины нужно, товарищ мой через пару часов подойдет. У него твой коллега ас. - Нам с барского стола крошки не нужны, - бурчит уязвленный стармех, - обойдемся без сопливых. - Ладно, раз ты такой гордый. А у него письма от наших женушек, для тебя и старпома тоже имеется. Эта моя Алюля о тебе позаботилась. - Зря старалась, нам еще при таких уловах месяца три болтаться. От этих писем только расстройство одно - ворчит стармех, но голос его теплеет, на лице появляется улыбка. - На ледянке пойдешь или они мотобот свой спустят? - Волна большая, да и на мотоботе рыбы больше возьмут. - Раз так пойду, помогу боцману хорошей рыбки выбрать. - Вы в морозильнике отберите пеламиды и негриты. Рыбмастеру скажи пусть готового жучка (филе скумбрии особого приготовления) и "парусника" небольшого выделит, пароходские в долгу не останутся. Вскоре над линией горизонта появляется белая надстройка идущего полным ходом судна. Некоторое время она повисает в воздухе из-за сильной рефракции, но затем опускается в океан и судно видно целиком. В полумиле от траулера оно ложится лагом к волне, под кормой вскипает волна от заднего хода, а через минут пять мотобот на воде и отваливает от борта. Океан дышит и на его зыби, мотобот кажущийся небольшим то проваливается между валами, то взлетает на их вершины. Прочти весь экипаж траулера на палубе в молчаливом ожидании. Вдруг раздается громкий возглас боцмана: - Ни хрена, ребя, там же баба. Легкое замешательство, и все устремляют свой взор на сидящую в мотоботе женщину. - Ну, дает твой кореш, - сдавленным голосом произносит стармех, обращаясь к капитану. - Садист он - зачем же мужиков дразнить. - Вместо того чтобы слюну пускать, лучше бы побрился и привел себя в порядок. Посмотри, на кого ты похож. - Да пошел ты ..., - стармех сплевывает за борт слюну, но совету капитана следует. Капитан подходит к рации. - Михалыч. Ты зачем тетку в шлюпку посадил? Хочешь подразнить моих мужиков? Смотри, это дело опасное, могут ее и не вернуть. - Доктор это, Володя, доктор. Мне ее с базы пересадили, первый рейс делает и, судя по всему последний. - Что так, укачивается? - Да нет, но с такими данными не залежится. Пусть на океан со шлюпки посмотрит и узнает, как рыбу ловят. - Вдруг мои мужики ее не отдадут? - А мои не отпустят. Ты Володя, стармеха с собой возьми, мой познакомиться с коллегой хочет, презент ему уже приготовил. - Да я как чувствовал, послал его переодеться, только боюсь, бриться он не станет. - Бери небритым, борода рюмке не помеха. В шлюпке Селиванова оказалась неожиданно. Когда раздался сигнал шлюпочной тревоги, она примеряла летние брюки, купленные еще в Лас-Пальмасе, которые на базе она так и не надевала. От пронзительных звонков "громкого боя" ее охватило паническое чувство, но к счастью раздался стук в дверь, и она услышала голос второго помощника: - На выход, доктор. Идите на шлюпочную палубу и не забудьте взять с собой сумку с медикаментами. Она так и пошла в новых брюках и в блузке, поверх которой надела спасательный жилет. Стараясь не мешать матросам, она встала в стороне, когда к ней подошел стармех. - Сходите и наденьте вместо блузки что-нибудь теплее, от воды и в тропиках тянет холодом, и дразнить "голодных" рыбаков своими прелестями ни к чему. По тревогам одеваться нужно серьезней - рекомендую комбинезон, он у вас в госпитале имеется. - Да я его примеряла, но он мне слишком велик - растерялась Селиванова, - а разве мои брюки не сойдут? - Сойдут, сойдут, а поверх блузки наденьте мою куртку, - подошедшая повар сняла и протянула ей свою. Теперь в мотоботе она зябко поеживалась только не от прохлады, а от воспоминаний, как впервые висела она над водой на шторм-трапе, с ужасом глядя на мотобот, то взлетавший к ее ногам, то проваливающийся вниз на несколько метров. Она так и не поняла, толи столкнул ее старпом, толи сама она прыгнула в объятия боцмана. Глядя на спокойные лица сидящих матросов, она приходила в себя, крепко прижимая сумку с медикаментами. - Да положите вы ее, никуда она не денется, - перебив шум двигателя, сказал ей второй помощник, - посмотрите, какая красота. Разве вы видели океан таким, каким его видно из шлюпки. - Не отвлекай доктора, романтик. Ей сейчас не до этого, того гляди, начнет рыбу кормить. После этих слов боцмана Люба поняла, что боцман близок к истине, и расслабилась, поняв, что самое страшное уже позади. Рыболовное судно приближалось и, глядя на удаляющийся теплоход, Селивановой казалось, что сейнер уж и не такой маленький, только какой-то неопрятный, ржавый и неухоженный. С базы, когда они сдавали рыбу, она видела их сверху и не замечала помятые борта, оборванные релинги, теперь же после ухоженного теплохода, это судно, как будто в чем-то провинившееся, было немного жалко. На палубе, как ей показалось,много людей, большинство бородатых, с загорелыми лицами и выцветшими от солнца и стирки соленой водой робами. После непродолжительного пребывания на теплоходе они казались ей людьми из другого мира, который когда-то был с нею рядом, но он ее тогда не интересовал. Теперь они все смотрели на нее, ей вдруг стало стыдно за свои шикарные брюки, и она плотнее застегнула ворот куртки. Матрос бросил носовой фалинь, мотобот лег на кранцы, стих стук мотора и в наступившей тишине стали различимы команды и голоса людей. Палуба траулера была чуть выше мотобота, и склонившиеся головы рыбаков оказались рядом. - Мужики, никак вы нам русалку привезли, давайте ее сюда, а мы вам за нее пару акул подбросим, - предложил верзила с бородой чуть ли не до пояса. - Это не русалка, а наш доктор. Мы докторов на акул не меняем. - Ну, раз доктор, то, может быть, полечит меня, пока вы тут рыбку выбираете? Пропадаю я совсем, низ живота тянет, как двухпудовой гирей, - скалит зубы борода. Боцман теплохода берет ручной насос для откачки воды из шлюпки, показывает его бородатому: - Эту болезнь, борода, я тебе вот этой клизмой вылечу. С океанской водичкой и горчицей всю тяжесть твою ниже пояса через твой кормовой слип в раз вынесет. Да так, что дома своей подруге и предъявить нечего будет. Все смеются, но борода не сдается: - Тебе эту клизму доктор прописала, или самообслуживанием занимаешься? То-то я вижу тощий ты какой-то словно селедка после икрометания. - Ты на себя посмотри - такое пузо отпустил, что свое мужское достоинство, небось, только в зеркало видишь, не иначе как с расстегнутой ширинкой ходишь, чтобы свою "подшкиперскую" проветривать. От такой наглости борода краснеет и задыхается, пытая подобрать огромный живот. - А тебя-то, клешня, кто так высосал? Сам-то в штанах гирю, наверное, носишь, чтобы ветром не унесло, - пытается парировать борода. - Это вы зря, - вмешивается в прении сторон старпом. - Наш дракон порхает среди судового женского персонала, как святой Серафим, обласканный вниманием. Только вот райский статус не позволяет ему опускаться до мирских утех, вот он и сохнет от праведного воздержания. На палубе раздается дружный хохот, больше всех смеется борода, поддерживая свой живот. Минут через двадцать мотобот, заведенный прямо в невод, нагружен крупной ставридой и приловом под завязку и вновь подходит к борту. В него спускаются капитан и старший механик и устраиваются на банках, несколько смущенные. Мотобот направляется в обратный путь, буксируя за собой небольшую рабочую шлюпку "ледянку". - А эта лодочка зачем? - спрашивает Селиванова, с ужасом догадываясь об ответе. - Для возвращения обратно на траулер наших гостей. - Но ведь это самоубийство. - Рыбаки так не считают. Мы подойдем траулеру поближе, а маленький ялик спускать легче, и посадка в него безопасней. Какие-то сто метров для таких мужиков пустяки, да и мы их подстрахуем. Они к таким прогулкам привычны, доктор. Не зря говорят: рыбак - дважды моряк. Высаживались на парадный трап, не обошлось без приключений - когда подсаживали на трап доктора, оступился боцман и оказался за бортом. Люба от ужаса закрыла глаза, когда настала ее очередь, но все оказалось не так страшно, во всяком случае, она еще не успела испугаться, как ее буквально закинули на площадку трапа. Открыв глаза и увидав шлюпку внизу, тридцать две ступеньки трапа она одолела за считанные секунды и поклялась больше никогда не совершать подобных прогулок. Через полчаса мотобот стоял на штатном месте, а "ледянка" просыхала на грузовой палубе у второго трюма. Гости к тому времени уже освоились в каюте капитана и сидя за накрытым столом, разглядывали фото своих отпрысков и жен, краснея от смущения. Толстые конверты писем они положили рядом, время от времени поглаживая их, словно они хранили тепло близких. - Ну, как они там? - спросил капитан рыбака хозяина каюты, - пацаны-то слушаются. - Все нормально, Володя, Алла с ними справляется, и ее мать время от времени к ней приезжает. Да она все тебе написала. Расслабься, выпьем по рюмашке за встречу и расскажи, как рыбачите. - План дадим, да и на премию наберем, если базы подойдут. У меня команда неплохая, новеньких только трое и те ребята приличные. Я у тебя, Михалыч, ополоснусь? У нас пресная вода кончается, а дождей давно не было. И котел у нас полетел. Мой дед к твоему стармеху за советом пришел, пока они совещаются, я быстро. - Иди, иди. Полотенце чистое, буфетчица у меня толковая, перед твоим приходом поменяла. Ты извини, я сам должен был предложить. Пока гость плескался в ванной, капитан вышел на боотдек. На крышках четвертого трюма вовсю кипела работа по обработке привезенной рыбы: одни шкерили ее, другие развешивали в тени под рострами кормовой тамбучины, а из камбуза разносился аромат жареной скумбрии. На любом судне в таких случаях находятся специалисты по изготовлению "жучков" и особому копчению. Работа спорилась - свежая рыба в рационе питания моряка торгового флота продукт довольно редкий, поймать ее в нужном количестве не всегда удается. Гость вышел из ванной разомлевший, но несколько озабоченный. - Что случилось, Володя? - Да вот - взглянул на себя в твое большое зеркало и увидел на спине непонятное, - он указал на лопатки, где ясно выделялись пятна сильного покраснения. - Давай я доктора позову, она вроде бы толковая, - предложил капитан. - Издеваешься? - Да нет. Когда ты еще к врачу попадешь, пусть посмотрит. Хуже не будет. Селиванова, узнав о цели вызова, сразу же отделалась от смущения и, попросив лупу, приступила к осмотру. Пациент вздрагивал от прикосновения доктора, краснел и напрягался, отчего под кожей мощного тела бугрились мышцы. - Расслабьтесь, - приказала Селиванова, ловя себя на том, что близость красивого полуобнаженного тела здорового мужчины впервые за время рейса рождала в ней желание. Наверное, его жена с ним счастлива, подумала она, но голос капитана вернул ее к действительности: - Что скажете доктор? - Я не специалист по кожным заболеваниям, но все же думаю, что это экзема, которая не опасна, но лечение может затянуться. - Выходит, я зря мылся? - попытался пошутить гость. - Не зря, раз вовремя обнаружили. Я дам вам мазь, и постарайтесь не мочить спину недельки две-три и не появляться на солнце. Сможете? - Вы даете нереальные планы, доктор. Это - волюнтаризм, как говорил один наш вождь. Селиванова вопросительно взглянула на своего капитана. - Не слушайте его. Рыбаки тоже хотят жить, и он будет выполнять ваши указания, тем более что вы ему понравились. Несите сюда вашу мазь. - Хорошо ты устроился, - проворчал гость. - Ванна, занавесочки на иллюминаторах, красивый доктор, - проворчал он, когда доктор вышла - И не только она, Володя, а еще три женщины, почти как на земле - выбор есть. Не хочу тебя обижать, но ты в свое время также мог "устроиться", мы ведь с тобой вместе в пароходстве работали, поэтому твой упрек не принимается. А что касается женщин то в наших условиях право выбора у них, да и я соблюдаю первую заповедь капитанов - где живешь, там не... Сам знаешь, что в нашей жизни это весьма актуально. А доктор у меня на судне всего второй день, мне ее сам "Полтора Ивана" презентовал, когда моего Гену к тяжелобольному попросили. - Ну, а ты презентуй ее мне. - Не выйдет, Володя, не имею права, и экипаж этого не допустит, мои ребята мятеж устроят как на "Баунти". Так что соси лапу, копи желания. Вошла доктор, принесла мазь и большой пакет. - Здесь витамины в таблетках, немного делагила и перевязочные материалы. Можно я отдам их рыбакам, у нас их скопилось очень много. - Возьму с удовольствием, правда, делагил мои мужики не обожают, но витамины пососут, а бинты я сам собирался у вас попросить. - Все он возьмет, доктор, а вы садитесь с нами, разговору не помешаете, - капитан пододвинул свободный стул ближе к столу. - Может, в ходе разговора решите еще что-нибудь передать им из своих запасов. - Спасибо, товарищ капитан, но я лучше пойду. - А если я вас попрошу, - робко произнес капитан траулера. - Неужели откажете? Селиванова растерялась и глянула на своего капитана. Тот смотрел на нее с хитроватой улыбкой, словно ожидая, как она выкрутится из сложившей ситуации, понимая, что отказаться ей не позволит простое женское любопытство. Но доктор была женщиной опытной и быстро справилась со смущением: - При всем моем к вам уважении, для меня важно, что скажет мой начальник. - Думаю, он возражать не будет, - раздался за спиной голос вошедшего старшего механика с его коллегой. - Не станет же он обижать гостей, да и меня - старшего товарища, а я не прочь провести немного времени в компании с доктором. К тому же он у нас человек вежливый и воспитанный. - Опять давите на больной мозоль? Проходите, садитесь, - обратился капитан к механикам. - Только, чур, о гайках и подшипниках ни слова. Садитесь, доктор, ближе к нам, судоводителям, поскольку мы за столом говорим о больше женщинах, чем о работе. Впрочем, сегодня мы поговорим о тех, кого оставили на берегу. Так вот, Володя, там все в порядке. Парни твои растут, бывает всякое, но Алла с ними справляется. Всплакнула малость - скучает, а больше за тебя беспокоится. После нашей пароходской "Кейла", твой пропахший рыбой "лайнер" вызывает у нее большие опасения. В газетах рассказывают о ваших рыбацких рейсах много такого, за что бы я этим рассказчикам язык и еще кое-что отрезал. - Это точно, - соглашается стармех и достает свою записную книжку, которую на судне прозвали "талмудом". - Вот, - находит он нужную страницу: СРТР-3765 вторую неделю носило по волнам, словно смытую в шторм шлюпку и огромные
волны бросали его так, что невозможно было устоять на ногах. Уже давно отказались от
попыток запустить двигатель, а в радиорубке сели аварийные аккумуляторы, и радист
третьи сутки не выходил из каюты. Капитана мучила старая язва и он, глотая таблетки,
хмуро наблюдал, как по стеклам рубки стекают струи воды. Он знал, что в таком положении
оставалось только ждать, когда ураган уйдет на Север ... - Где это ты отыскал, дед, такую муру - спохватился капитан. - Отыскал не я, а моя супруга в одной из газет "Рыбак Эстонии". Она собирает для меня подобные ляпсусы. Вот послушайте еще один: По инициативе Райкома партии недавно состоялся партактив, на котором выступил один
из первых помощников ЭГМП, который подсчитал, сколько спиртного на его судне экипаж
закупил на Канарских островах в порту Лас-Пальмас.
Спирта - 44 бутылки по 0,75 л.
Коньяка "Фундадор" 83 литра
Вина 240 литров.
Это на 36 членов экипажа. На одного человека получается по 10 литров и 170 грамм. Если
идти от Канар до Таллина 10 суток, то каждый день они должны выпивать более литра на
человека в день. До каких пор мы, коммунисты, будем терпеть это безобразие? Необходимо
запретить покупать за границей спиртное раз и навсегда.
- Погоди, дед, - говорит капитан, который уже взял калькулятор и произвел какие-то вычисления. - Что-то у меня получается только 9 литров и 88 граммов на человека. - Плохо умеешь считать, капитан, хотя ты и член партии. Секрет весь в том, что себя он в экипаж не включил, они, первые помощники, считают себя из другой организации, - подводит итог стармех и обращается к Селивановой: - Вот почему, доктор, на нашем судне лучше не называть комиссара членом экипажа. - Учту. А скажите, много таких записей в вашем талмуде? - в свою очередь спрашивает она. - Хватает. Вот закончу свою трудовую деятельность, отдам эту тетрадь нашему капитану. Он человек пишущий, может и пойдет она когда-нибудь ему на пользу. - Сегодня не обо мне речь, - прерывает его капитан. - Давайте лучше выпьем за рыбаков и их родных. Пусть у первых будут уловы, а у вторых хватит сил ждать. Мы ведь знаем, что и то и другое дается нелегко. За вас ребята, за вашу удачу. Выпили и, словно приняв это как указание к окончанию визита, рыбаки стали собираться. Упаковав почту и медикаменты в пластиковый пакет, надежно заклеив его скотчем, спустились на палубу. Селивановой показалось, что ветер усилился, а волна стала еще больше. Плотный влажный и душный воздух давил на уши, вызывая непонятную тревогу. Глядя, как матросы вывалили за борт шторм-трап и опускают за борт "ледянку" такую маленькую и ненадежную, ее охватил ужас. Зачем они это делают, подумала она и закрыла глаза. - Майна, майна помалу, - командовал капитан рыбака. - Подходи к сейнеру ближе, Михалыч, и застопоришь, как пройдешь. Он с кошельком дрейфует меньше, чем твой груженый лайнер. - А ты против волны и ветра выгребешь? Давай-ка, я тебя с наветренной стороны высажу, быстрее догребешь, и мимо не пронесет, - предлагает в свою очередь капитан с мостика. О кэй, - соглашается гость, и доктор чувствует, как дрожит палуба от заднего хода судна. Она открывает глаза в тот момент, когда со шторм-трапа в ледянку прыгает рыбак стармех. Он попадает одной ногой на утлую лодку и, потеряв равновесие, оказывается в воде. Капитан ловким рывком втягивает стармеха в лодку, но та быстро наполняется водой. Оба хватают парусиновые ведра и начинают вычерпывать воду. - Жадность сгубила, - вздыхает боцман, - говорил я им, что два мешка картошки для их ялика многовато. - Тебе что сказал их капитан? Товарищи волк сам знает, кого первым кушать, - прерывает его артельный. - Капитанам возражать не рекомендуется. Что они делают, ужасается доктор, почему молчит на мостике наш капитан? Они же утонут, и от ужаса она вновь закрывает глаза. - Ты готов, Володя? - слышит она своего капитана из палубных динамиков, - даю самый малый назад, мой нос пойдет на ветер. Берегись лап якоря! Наступает тишина. Пересиливая страх, Селиванова вновь открывает глаза и видит, что она стоит в одиночестве. Переходит другой борт, туда, где стоят все и наблюдают, как проваливаясь в крупных волнах океанской зыби, на ничтожно маленькой лодчонке в невероятно огромном океане гребут к траулеру два крошечных человечка. Ей становится плохо, кружится голова и она опускается на палубу, хватаясь за фальшборт. - Что это с вами доктор? Вы ведь хирург, а так опростоволосились при всем экипаже, - слышит она голос стармеха и приходит в себя. - Скажите, они доплыли? - А куда они денутся? Жить-то хочется. Эти ребята авантюристы, к этому их обязывает профессия. Нормальному человеку не выдержать того, что им достается. Признаться честно, сомневаюсь, что смог бы вынести такое. За это я рыбакам всегда в ножки готов кланяться. Думал, что и вы это после вашего пребывания на базе оценили. Ну да ладно. Давайте перейдем к нашим баранам. - Это вы о чем или о ком? - Скорее о ком, в том числе и о вас. Своим обмороком вы немного подпортили вашу репутацию, и ее предстоит поправить. Экипаж у нас неплохой, но кое-кто постарается этим воспользоваться. Предлагаю вам устроить вечер знакомства с профессией хирурга. Расскажете пару историй из вашей практики, выберете те, что посерьезней. Моряки не любят слабаков и неудачников, в море всегда хочется, чтобы рядом с тобой были люди сильные и надежные. А сейчас идите в каюту, рабочий день для вас закончился и, как мне кажется, вы получили у нас слишком большую дозу потрясений. То ли еще будет, как поется в одной детской песенке. Чую я, что вам в этом в рейсе достанется немало хлопот. - Спасибо вам за заботу и за совет, - искренне поблагодарила Селиванова и поднялась в каюту. На ужин она не пошла, и, приняв снотворное, быстро уснула. Сквозь сон она слышала, как кто-то неоднократно осторожно стучал в двери, звенел звонок телефона, но проснуться окончательно не могла. Снились высокие волны, утлая лодчонка, которая уносила куда-то за горизонт улыбающегося летчика Эдика.

Неприятная и вечно угрюмая сто килограммовая шеф-повар, оказывается, потеряла при пожаре на берегу любимого мужа старпома, трех детей и с тех пор живет и работает на судне, сходя на берег лишь для того, чтобы посетить могилу любимых и напиться до невменяемости. Селивановой стало стыдно за то, что она нередко придиралась к повару из-за беспорядка на камбузе, хотя при этом по качеству приготовления пищи и чистоте, претензий не было. До этого ей в голову не приходило, каково в штормовую погоду готовить пищу почти на двести человек при сильной качке. Перечитав все еще раз, она собралась позвонить ему, но он опередил ее, придя в госпиталь проведать выздоравливающих. Поговорив со старшим хирургом и больными, он подозвал стоящую в стороне Селиванову. - А как ваши дела? - спросил он коротко и, не ожидая ответа, сообщил главному хирургу - вам придется остаться одному. Получено указание отправить вашу помощницу в Лас-Пальмас с попутным судном. На днях будем отправлять вместе с нею наших обоих пациентов. - Но в этом нет необходимости, они выздоравливают без осложнений, - попыталась возразить она. - За это спасибо, но это приказ и он не обсуждается - бросил он, давая понять, что разговор окончен, развернулся и ушел не прощаясь. Хирург удивленно вскинул брови: - Что у вас случилось? - Почему вы думаете, что что-то случилось, - пожала плечами она. - Не хотите говорить и не надо, - обиделся коллега, - но еще только вчера он вас очень хвалил. Я, честно говоря, не ожидал, что он так быстро с вами расстанется. - Он же сказал, что это приказ, и давайте не будем больше об этом. Как говорят в таких случаях - любовь не долгою была, разлука будет без печали. Впрочем, любви-то и не было, да и не могло быть, - заключила она с нескрываемым чувством сожаления. Весь вечер она прождала звонка, но он так и не позвонил. Когда она приняла душ и приготовилась ко сну, в дверь постучали. Она вздрогнула, душу охватило смятение, и волнуясь, она распахнула дверь. В коридоре стояла Зоя. Ее лицо и плотно сжатые губы не предвещали ничего хорошего. В руках она теребила снятый передник. - Ну и чего ты добилась? - выкрикнула она, и у нее на глазах выступили слезы. - Успокойтесь, Зоя, и не стойте в коридоре. Выпейте воды и давайте поговорим без эмоций, - сказала Селиванова, усаживая буфетчицу на диван. - Для начала расскажите, что у вас произошло, может быть тогда я пойму, в чем моя вина. - Ты еще меня спрашиваешь! Из-за тебя он выгнал меня из каюты. - Почему вы решили, что он сделал это из-за меня? - После того, как ты была у него, он не хочет со мной даже разговаривать. - И поэтому ты решила, что я всему виной? Раз так, садись и давай разберемся без ругани. Если настаиваешь, можно перейти и на ты, хотя я не привыкла так разговаривать с пациентами. Уверяю тебя, что ты ошибаешься - у тебя нет причины винить меня в покушении на твою собственность. - Да, он мой и я его тебе не отдам, - Зоя села на диван, всем видом показывая, что не собирается уходить. - Тогда слушай, что я тебе скажу, девочка. Мужчины в таком возрасте сами выбирают женщин, и противостоять этому невозможно. В нашем случае я не собираюсь обсуждать с тобой наши отношения с капитаном, но одно могу тебе сказать - я тебе не соперница и спать с ним не собираюсь. Если он не хочет спать с тобой, это не моя вина, к тому же ты должна понимать, что когда-нибудь тебе придется с ним расстаться. Мужчины от природы не способны бесконечно играть с куклой, какой бы красивая она не была. Мне грустно говорить тебе об этом, потому что искренне тебя жаль, хотя тебе в это трудно поверить. - Не надо меня учить, - не сдавалась буфетчица, - я не маленькая и тебе не верю. - Веришь или не веришь, никакой роли это не играет - через день-два я ухожу с судна. Может быть, после моего ухода ты успокоишься, но поверь мне, опытной женщине, тебе с ним все равно придется расстаться. - Если это произойдет, я не смогу без него жить. - Не говори глупостей, Зоя. Я тоже когда-то так думала, а потом решила - зачем? Поверь мне как врачу - уйти из жизни в рассвете сил глупо, и от любой боли есть лекарство. - Такого, как он больше нет. Без него, зачем жить? - Зачем? Да для того, чтобы вновь любить, искать свое счастье, рожать детей. - А почему у тебя самой нет мужа, нет семьи и детей? - Потому, что я такая же дура, как и ты, - вырвалось у Селивановой. - Вместо того чтобы выбрать того, кто меня любил, выбрала такого же как твой капитан - намного старше себя. Мне он тоже казался большим и надежным, сильным и мудрым, вот я и выбрала его, отказав тому, кто любил меня, а не только мою красоту, тело и молодость. Все это у нас со временем исчезает, а настоящая любовь, наверное, все же одна и потому она не стареет. - Все это красивые слова, а на деле все только и делают, что врут про настоящую любовь. Я свое не отдам. - А где ты видишь свое? Может быть, ты помогала большому и глупому парню учиться, работать и стать командиром? Удерживала его от пороков, дурных поступков, прощала ему бесчисленные обиды? Терпеливо ждала из долгих рейсов. Ты пришла на готовое, предложив свое молодое тело для своего же благополучия. - Я люблю его, а все что ты говоришь - это от зависти, - огрызнулась Зоя. - Пусть ты и права, но о чем говорю, я знаю больше тебя. В моей жизни мужчин было больше чем у тебя, но я всегда расставалась с ними легко, понимая, что они любили не меня, а мое тело. - И ты никогда не влюблялась, и никто не любил тебя по-настоящему? - удивилась Зоя. Было видно, что она успокоилась и ее агрессивность прошла, уступив место женскому любопытству. - Я не совсем уверена, но думаю, что был один человек, который любил меня, но он был такой смешной и совсем, как мне казалось, не в моем вкусе. - Расскажи, пожалуйста, если можно, - у Зойки загорелись глаза. - Мне тогда было двадцать шесть, а ему двадцать один. Я отдыхала в санатории в Боржоми с одним ответственным работником, который пригласил меня на время путевки. Он тоже был солидным, важным, и я согласилась провести месяц, отдохнуть от нудной повседневности, скуки, бесконечного домогательства женатых коллег и незаслуженных сплетен. Мой партнер не злоупотреблял назойливостью, ненужной ревностью из-за настойчивого ухаживания горячих грузинских мужчин, которых я всегда недолюбливала. У моего друга было много знакомых его круга в Тбилиси, и он часто оставлял меня одну. На время моим верным спутником по экскурсиям стал молодой летчик арктической авиации Эдик. Он был скорее мальчишка, чем мужчина с задорным хохолком, умными и веселыми глазами, остроумный и добрый. Я понимала, что ему нравлюсь, и старалась его не разочаровать, позволяя быть рядом на многочисленных экскурсиях и вечерних мероприятиях. Через десять дней нашего пребывания мы отправились на экскурсию в горы, когда ему вдруг стало плохо, и он потерял сознание. Я знала, что он лечит язву желудка и быстро определила причину. Срочно вернулись в Боржоми, но в больнице не оказалось дежурного хирурга, а другого никак не могли отыскать. Все понимали, что прободение язвы требует срочного вмешательства и после небольшого совещания, мне разрешили оперировать с ассистентом, преклонным врачом на пенсии. Операция прошла удачно, Эдик быстро поправлялся. Я навещала его по нескольку раз в день, а за два дня до отъезда его перевели в корпус санатория. Мой друг вылетал из Тбилиси в Чехословакию, а я улетала в Таллин позже. Провожать меня в аэропорт поехал Эдик и перед отлетом признался мне в любви и попросил моей руки. Я отделалась шутками, но он сказал, что будет ждать. Еще полгода он почти ежедневно звонил мне, пока я не ответила ему отказом - у меня появился новый знакомый, который обещал развестись с женой. Теперь я поняла, что сделала тогда большую ошибку - Эдик среди моих многих обожателей был единственным, кто бескорыстно любил меня, и самой судьбе было угодно выбрать меня его спасительницей. - Но ведь еще не поздно его найти, ты до сих пор отлично сохранилась, - простодушно заявила Зоя. - Я бы непременно его отыскала. - Зачем? Прошло больше десяти лет, а это большой срок. У него наверняка есть семья, дети. За это время у меня было немало мужчин, но никто из них не предложил руки и сердце. Как у вас говорят - мой пароход уже ушел. - Зря ты так говоришь. Вон, даже наш капитан тобой заинтересовался. Я точно знаю, что ты ему нравишься. - Нет, Зоя. Ни один мужчина не поменяет твою молодость и красоту на мою зрелость, тем более женатый. Им нужно то, чего уже не найти в своей спутнице по жизни, клубничку на пшенную кашу не меняют, как любил говорить наш главврач при виде молоденьких практиканток. - А мне Эдика жалко, мне никто еще не предлагал руку и сердце. Поехать на курорт, или в отпуск, многие предлагают. Я бы с удовольствием поехала, только не с ними, но на берегу я ему не нужна. - Хорошо, что ты это понимаешь, Зоя. А почему не поменяешь судно, ведь тебя взяли бы и на суда торгового флота. Там много молодых командиров и говорят они неплохие женихи. - Может быть, и перейду, но пока он здесь я никуда не уйду. Я его не брошу, он спас меня, ведь еще бы немного и я ... - Зоя проделала выразительный жест вокруг шеи и вдруг вскочила и бросилась из каюты. Какой же она еще ребенок, - подумала Селиванова. Ребенок - ребенок, а красива и ужасно женственна. Обычно так выглядят только счастливые женщины в молодости. Она подошла к зеркалу, глянула на себя и расстроилась, а ведь когда-то и на нее мужчины поглядывали не только с интересом, но и с нескрываемым восхищением. Внезапно дверь распахнулась и в каюту, словно кошка проскользнула Зоя с бутылкой испанского Хереса и коробкой конфет в руках. - Во! - торжествующе воскликнула она, - презент от торгашей в Пальмасе. Для дня рождения хранила, а сегодня хочу выпить с тобой. Селиванова достала фужеры, буфетчица ловко разлила. - За что пьем? - спросила она. - Давай за тебя, Зоя, и за наше примирение. - Нет, за меня не нужно. Я предлагаю за тебя и за Эдика и за то, чтобы вы встретились. - Хорошо. За сказку, за несбыточное желание, - согласилась Селиванова и вдруг поймала себя на мысли, что ей впервые захотелось увидеть этого веселого и доброго человека, смотревшего на нее робким влюбленным взглядом. После разговора с буфетчицей Селиванова почувствовала облегчение, исчезло чувство тревожного ожидания разговора с капитаном. И хотя ожидание приглашения тяготило, теперь она точно знала, что скажет ему о книге и при расставании. В обед к ней подошел третий помощник и сообщил, что капитан ждет ее у себя в каюте в 13.00. Накрыв папку с рукописью медицинским халатом, Люба не удержалась от взгляда в зеркало и нашла, что выглядит на этот раз обыденно, согласно цели визита - получить последние указания начальника. На этот раз пришлось ждать у двери, он спустился из радиорубки с опозданием. - Извините, доктор. Кстати, ожидали известий о подходе вашего нового судна. Будет где-то к вечеру, так что у вас не так много времени на сборы, - произнес он и пропустил ее впереди себя в каюту. На этот раз стол для приема гостей был пуст. Значит, разговор будет недолгим и сугубо деловым, подумала она, но ошиблась. Он достал из буфета коньяк, шоколад и рюмки, из холодильника сок и нарезанный лимон. Глядя на ее внимательный взгляд, пояснил: - Прочитали и заслужили. Надеюсь, не откажитесь. Краткие фразы и деловой тон ей не понравились, выходило, что в чем-то она виновата. - Ради того, чтобы выслушать ваши последние указания, не стоит себя утруждать, товарищ капитан. Видимо, вас уже не интересует мое мнение о вашей рукописи тогда я, пожалуй, пойду, - стараясь как можно спокойней, произнесла она и увидала, как слегка дрогнула его спина. Несколько секунд он молчал, потом выпрямился и, не глядя на нее, сказал уже примирительно: - Не стоит обижаться на старого грубияна, тем более, когда это ваш начальник. Ваше мнение для меня важно, иначе бы вы не получили рукопись, правда не знаю, почему показал ее первой именно вам. Наверное, потому, что у вас другой взгляд на море и нашу работу. Давайте выпьем и объявляйте ваш приговор. На его лице впервые появилось что-то подобие улыбки. Она задумалась, поняв, что все то, что собиралась сказать, куда-то улетучилось. - Что, все так плохо? - подсказал он. - Ну, почему же, - собралась она с мыслями. - Скорее наоборот, а главное интересно. - Что именно? - Все - работа, люди, жизнь, только иногда мне не все понятно. - Что именно? - Определенно сказать трудно. К примеру, любовь и отношения с близкими. Мне показалось, что вы избегаете писать об этом, хотя для многих читателей это очень интересно. - То, о чем вы говорите, в нашей жизни занимает особое место. Каждый раз мы оставляем на берегу то, что действительно любим, а сели это настоящая любовь ее трудно забыть. - Извините меня, но я не могу с вами согласиться - возразила Селиванова. - Ваши героини, несомненно, согласились бы со мной. Вот хотя бы Зоя. У вас в книге лишь только она благодарна вам, а ведь это не так. - Вы ошибаетесь, это не любовь, доктор? Я знаю ее лучше вас. Ее слишком рано научили играть в любовь, и она стала зависимой от этой игры, как становятся зависимыми мужчины, убивая часы безделья за преферансом. Это так и вы меня не переубедите. Давайте оставим эту тему и поговорим лучше о вас. Он немного помолчал, потом встал, взял со стола пластиковую папку и положил перед Селивановой. - Это отзыв о вашей работе. Не характеристика, а отзыв, поскольку вы были у нас недолго. Он положительный, вы понравились не только мне, и искренне жаль, что вы нас покидаете. Ваш профессионализм и независимость необходимы для нашего судна, но вашему руководству угодно направить вас на "торгаша", так называют у нас коммерческие суда. Там другая жизнь, другие отношения между людьми и возможно мой отзыв о вас не будет лишним. - Спасибо. А разве на судах может быть другая жизнь? - Может, и вы в этом вскоре убедитесь. Там вам не удастся отсидеться в своей каюте или укрыться за делами в госпитале. Это здесь можно раствориться в большом экипаже, где труд для большей части людей ненормированный, не хватает время для сна и отдыха. На судах пароходства весь экипаж расписан по вахтам, имеет время не только для сна, но и для организованного досуга. - Слушая вас, можно подумать, что там, как на круизных лайнерах - курорт, а не работа. - По сравнению с нами, пожалуй, что-то вроде этого, максимально приближенное к нормальной работе в экстремальных условиях. Тот же океан, те же шторма, но условия проживания и работы несравнимо комфортнее, особенно если судно хорошее и грамотные капитан и первый помощник. Он спрятал рукопись в стол, прошелся по каюте, словно искал слов для продолжения разговора. - Но вернемся к нашим баранам. За положительный отзыв о моем творении еще раз спасибо. Хотелось бы поговорить об этом подробнее, но я решил иначе. Пусть останется все как есть. Вы - хорошая страница для моей книги, которую мне предстоит еще написать. Передача вас на другое судно операция не совсем приятная, особенно для женщины, но не пугайтесь, подобное мы проделываем часто и в более плохую погоду. Оденьтесь теплей, висеть в беседке над волной не очень приятно, но, к сожалению, подойти к нашему борту вплотную они не смогут. Я приказал приготовить от нас подарок - немного нашей продукции, пусть это будет подарком от вас. Больше мы с вами уже не свидимся, поэтому давайте попрощаемся, - он протянул руку и придержал ее ладонь. - Если вдруг надумаете вернуться, дайте радиограмму вашему руководству, примем вас с удовольствием. Хотя, вряд ли вы вернетесь - с огорчением, как ей показалось, заключил он и добавил, - а жаль. Судно подошло к полночи. Зайдя с кормы, оно плавно прижалось к кранцам, и теперь оба продолжали движение самым малым ходом против волны. Высокая надстройка теплохода раскачивалась довольно сильно, и когда Селиванова увидела это с палубы, ее охватил ужас. Между тем на базе вывалили грузовую стрелу за борт и люлька для передачи людей и груза, совершила пробный полет с базы на судно. "Торгаши" погрузили в нее коробки с пивом - презент "от наших - вашим" и старпом приказал доктору прощаться. Провожатых было достаточно, прощание затягивалось, пока зычный голос капитан-директора не приказал поторопиться. Два крепких моряка оторвали Селиванову от палубы и передали таким же парням в корзине. "Вира" скомандовал старпом, люлька дернулась, и палуба судно быстро ушла из под ног. Находящаяся почти в бессознательном состоянии доктор, не открывая глаз, судорожно вцепилась в руки сопровождающих. Она не видела ни качающиеся борта, ни палубы, ни вздымающуюся и пенящуюся воду между бортами, ни приближающуюся белоснежную надстройку своего нового судна. Очнулась она от удара люльки о стальные крышки закрытого трюма и открыла глаза. В свете ярких прожекторов к ней тянулись руки встречающих, двое сопровождающих подхватили ее и передали им. Те бережно опустили ее на палубу. Инстинктивно она принялась оправлять одежду и подняла глаза. Пред ней стоял молодой черноволосый парень в белых фирменных шортах, такой же рубашке с погонами. - Рады видеть вас, доктор, на нашем судне. Я вахтенный второй помощник капитана. Мне приказано проводить вас в вашу каюту. Его молодой, спокойный голос привел ее в чувство, она поняла, что опасность миновала. От того, что рядом с ней молодой красивый парень в белоснежной морской форме, она невольно стала одергивать юбку и покраснела за свой затрапезный вид. Казалось, штурман понял ее, взял за руку со словами: - Поднимайтесь за мной доктор, - и первым шагнул на трап, ведя ее за собой. - Осторожно здесь высокий комингс, - он отпустил руку и распахнул дверь в коридор. В лицо пахнуло прохладой кондиционера, и она вступила царство света, уюта и какой-то роскоши, как показалось ей после темноватых, казенно серых пропахших рыбой коридоров базы. Красивая, ярко-зеленая ковровая дорожка, блестящая латунная фурнитура, приятные бежевого цвета переборки с красивыми бра, перила и ступеньки поражали чистотой. Веяло каким-то особым уютом, от которого она оробела и у нее даже закружилась голова. Это не ускользнуло от проводника, он вновь взял ее за руку. Они поднялись этажом выше и остановились у двери с латунной табличкой "Судовой медик". Штурман повернул торчащий в двери ключ. - Открывайте двери в свою каюту сами, доктор, и ложитесь отдыхать, матрос принесет ваши вещи. Завтра утром Вас разбудит буфетчица, а после завтрака примет капитан. Если вам больше ничего не нужно, я должен подняться на мостик. Если что, звоните по телефону, номера в табличке на переборке. Да, извините, женский туалет рядом за углом напротив госпиталя и амбулатории, - и он легко, перепрыгивая через две ступеньки, понесся наверх. Селиванова открыла дверь и шагнула через комингс. В свете настольной лампы она сразу обратила внимание плотно закрытые бежевые шторы иллюминатора и на переборке в гнезде вазочку с крупной желтой розой. Она не удержалась и потрогала ее, роза была настоящей и издавала тонкий аромат. Уж не бравый ли штурман поставил ее, но откуда он ее взял здесь в открытом море, подумала она и опустилась на диван, разглядывая обстановку ее нового жилища. Фаянсовая раковина, зеркало над ней, никель держателей мыльницы, зубных щеток и полочки под зеркалом блестели, отражая свет и свидетельствуя о пристрастии к чистоте. Она отдернула штору над кроватью, белоснежные подушки, красиво засланная постель с приятным запахом иностранного стирального порошка. Раздался стук в дверь, матрос принес ее чемодан и спортивную сумку. - Извините, а где я могу ополоснуться, - спросила она. - За углом, как раз против вашей амбулатории и госпиталя женский душ и туалет, а в госпитале есть ванная комната и туалет для больных. Напротив дверей вашей каюты прачечная со стиральной машиной. Удобно - все под рукой. А меня зовут Михаилом. Я на судне артельный, продуктами заведую, так что мы будем часто с вами встречаться. - Очень приятно было познакомиться, Миша. А меня зовут Любовь Сергеевна. Матрос вышел, бесшумно закрыв двери. Селиванова решила разобрать вещи, перед тем, как лечь спать. В рундуке нашлись хорошие вешалки с плечиками и, когда она повесила и разложила свою одежду, то впервые с досадой обнаружила скудность своего гардероба, расстроилась и почувствовала усталость. Идти в душ не хотелось, но глядя на белоснежные простыни, она передумала. Раз судьба уготовила новую жизнь, начинать ее нужно с чистыми душой и телом, сказала она себе и пошла в душевую. С трудом, заставив себя уложить на ночь волосы, она накрылась простынею и, забыв закрыть каюту на ключ, быстро уснула. А в это время на мостике при смене вахт происходил разговор, который определит отношение к новому доктору многих членов экипажа. - Что скажете, Геннадий Григорьевич, о новом нашем докторе, - спросил заступающий на вахту старший помощник, лениво позевывая, всем видом показывая, что это вообще-то не очень его интересует. - Симпатичная и, вроде не замужем, без кольца, - отвечает штурман, с напускным равнодушием. - Незамужняя? Пора бы знать, что женщины в море кольца не носят, а медикам это и не рекомендуется. Второй помощник, недолюбливающий старпома за менторство и пренебрежительное отношение к молодым командирам, подкидывает тему для разговора о знании женской души. - Мне показалось, что она скромная и серьезная женщина. - Вам показалось? - хмыкает старпом. - А что еще вам показалось? Второй помощник пожимает плечами. - Я так и думал, - заключает старпом, - с вашими мизерными знаниями психологии женщины не понять. При первом знакомстве они всегда стараются показаться невинной овечкой, но со мной этот фокус не проходит. - А, вы слишком самоуверенны, чиф, - вступает в разговор сдающий вахту матрос артельщик, - и если думаете, что вам удастся "уговорить" ее, то с этим доктором вы пролетите, как фанера над Парижем. Старпом явно недоволен - молодой и самый наивный, по его мнению, матрос явно нарушил субординацию, что прощать не следует. - А вашего мнения никто и не спрашивает по причине вашей невинности и непорочности. Походите с мое в холостяках, тогда и выражайте свое мнение. Это слышит вышедший из радиорубки начальник рации, человек с рассудительный, немногословный, а потому пользующийся большим уважением в экипаже. Он прерывает воцарившееся молчание: - На вашем месте, чиф, следовало бы сначала доходчиво объяснить причину вашего долгого пребывания в холостяках. У меня на этот счет есть твердое убеждение, что это не случайно. Даже не смотря на ваши регалии и ваш статус, я не помню, чтобы за четыре года нашего знакомства кто-то из судовых женщин проявил к вам интерес, не говоря о взаимности. Все дело в том, что вы как самец, не производите на женщин впечатления, а уж тем более как самый лучший. Они даже не пытаются с вами флиртовать. Так что лучше уступите дорогу молодым, у них шансов больше. - Зря вы это, Маркони, - обиженно говорит второй штурман. - Вы говорите так, будто даете старт для гонки самцов. - Не обижайтесь, Гена. Это чиф объявил начало сексуальному забегу, а я, как старый, но не глупый холостяк в безнадежных гонках не участвую. Поверьте, я не циник, а реалист и разумно оцениваю не только свои возможности. Старпом явно посрамлен, но не хочет сдаваться. - Интересно, откуда вы знаете, что наш доктор неприступен? Сорока на хвосте вам известие принесла? - Пора бы знать, что у нас, радистов, известия приносят радиоволны. Так вот учтите - мои коллеги с базы предупредили, что наш новый доктор неприступен, как Гибралтарская скала и этим она мне очень симпатична. - Поживем - увидим, - произносит уязвленный старпом, закуривает сигарету и выходит на крыло мостика. Дискуссия замолкает, но участникам становится ясно, что повышенного интереса к новому доктору в экипаже не избежать. Селиванова проснулась от осторожного стука в дверь и соскочила с койки, не совсем понимая, где она находится. - Доброе утро доктор, - услышала она произнесенную с характерным эстонским акцентом фразу и обернулась. В дверях стояла высокая средних лет женщина с симпатичным крестьянским лицом и крепкой довольно ладной фигурой. Она с нескрываемым интересом смотрела на доктора и доброжелательно улыбалась. - Я буфетчица, меня зовут Тийю. Прежний доктор просил будить его в половину седьмого - он зарядку вместе с капитаном и ребятами делал. А когда вас будить? - Да я привыкла по будильнику вставать примерно в то же время. - Тогда я буду и вас будить, мне ведь все равно нужно идти наверх. А как вас зовут доктор? - Для вас я Люба, ведь мы, кажется, примерно одного возраста. - Нет, лучше я буду звать доктором, ведь вы все же командный состав. Не забудьте, что в кают-компании нужно быть к половине восьмого. Капитан у нас никогда не опаздывает и не любит, когда приходят позже его. - Что, капитан у вас такой строгий? - Сами узнаете. Прежние доктора утром всегда проверяли нас и как приготовлен завтрак, - буфетчица ловко, без шума закрыла за собой дверь. Значит строгий, подумала Люба и решила, что это не должно ее пугать. Строгий, добрый - какое это имеет значение, у нее своя работа, которую она выполняет без замечаний. Однако тут же поняла, что ее очень интересует, каким окажется капитан на этом судне. Надела любимую серую юбку, розовую кофточку с большим вырезом и, сняв с крючка приготовленный белый халат, спустилась в кают-компанию, в которой хлопотала Тийю, расставляя посуду. На базе ее коробило от запаха табака и рыбы, а здесь совершенно не пахло куревом, было очень чисто, уютно. Светилась огоньками большая радиола, над ней стоял телевизор, выше на полке под стеклом книги. Бархатные кремового цвета шторы на широких иллюминаторах, палуба застелена ковроланом. - Вам нравится? - спросила тоном хозяйки буфетчица. - Пойдемте на камбуз, там вас наши девушки ждут. "Девушками" оказались яркая и пышногрудая блондинка лет тридцати повар Сильва, совсем еще молодая, но уже располневшая пекарь Татьяна и сухощавая пожилая женщина дневальная Нина, хмуро оглядывающая Селиванову, словно была недовольна ее появлением на судне. На ней единственной отсутствовал халат, но волосы были спрятаны под красной косынкой. К ее удивлению повар была в туфлях на высоких каблуках, что запрещается при работе на камбузе, но Люба сделал вид, что этого не заметила. Первое знакомство было недолгим, Селиванова была несколько обескуражена совершенно новой для нее ситуацией, в которой она вновь оказалась в роли начинающей. Стиль своей работы нужно было менять. Здесь был совершенно другой мир, где по всему царили не только высокий профессионализм и дисциплина, а и другие взаимоотношения. Потом она поймет, что не ошиблась - это был не просто экипаж судна, а большая семья со своими достоинствами и недостатками. И как всегда в большой семье непременно должен был быть самый главный, в каком-то смысле самый мудрый и она стала настраиваться на встречу с ним - с капитаном. Осмотрев камбуз, столовую команды она остановилась у большого зеркала перед входом в кают-компанию, поправила прическу и нашла, что выглядит несколько растерянно. Немного постояла, чтобы собраться, убрав с лица глупую улыбку, когда за спиной у нее раздался вкрадчивый голос, и на ее плечо беззастенчиво легла пухлая рука. В зеркале из-за спины появилось потрепанное временем лицо пожилого мужчины с масляными глазками. - Вот вы какая, доктор! Что же вы не заскочили поутру к своему соседу по каюте? Со мной нужно дружить, - услышала она и вздрогнула. Приятное чувство знакомства с новым домом сменились тревожным беспокойством, она резко повернулась. Перед нею стоял мужчина лет пятидесяти, с лицом человека злоупотребляющего спиртными напитками и по всему не скрывающего свое пристрастие к женскому полу. Он был почти на голову ниже ее и вызывающе смотрел в вырез ее блузки. - Не имею привычки разговаривать с незнакомыми мужчинами, тем более заходить к ним в каюту, - произнесла она как можно более решительно, однако его это совсем не смутило. - Я не просто мужчина, а первый помощник капитана, - протянул он руку. - Милошкин, Коля. Первый помощник, - еще раз повторил он свою должность и добавил, - во всем люблю быть первым. Столь откровенным намеком Селиванову он не смутил, но испортил ее радужное настроение и, пользуясь тем, что они еще были одни, она ответила так же: - Хочу вас огорчить - у меня вы уже никогда не будете первым, поскольку опоздали лет на двадцать. К тому же мне нравятся высокие мужчины, и я предпочитаю выбирать их сама, - не дожидаясь ответа, она шагнула в кают-компанию, где к тому времени уже находились несколько командиров. - Вот и наш доктор. Садитесь сюда ваше место рядом с начальником рации, - пригласил ее молодой парень с легким эстонским акцентом, указав рукой стул, рядом с которым, проскользнув мимо нее, уселся первый помощник. - Спасибо. Можно я сяду на другое место, - спросила Люба. - Нельзя доктор, - промолвил мужчина, который представился старшим механиком. - В кают-компании места не выбирают и сидят согласно заведенному порядку. Ваше место рядом с комиссаром. Ничего не поделаешь, хотя я вас и понимаю. Комиссар, как всегда, уже успел испортить вам настроение. Не обращайте на него внимания - дядя неумело шутит. Садитесь, садитесь, он извинится. Комиссар хихикнул, но было видно, что вступать в полемику со стармехом опасался. Селиванова собралась осмотреться, но в это время вошел капитан и, поздоровавшись, сел на свое место во главе стола. Вопреки ее ожиданиям он оказался молодым, даже очень, по мнению Любы для этой должности. В белой рубашке с погонами со спортивной фигурой и короткой стрижкой он был симпатичным. Живые умные глаза смотрели на нее так, будто они были знакомы давно. - Надеюсь, не все успели познакомиться с нашим новым доктором, - начал он - и потому несколько слов о ней. Зовут Любовь Андреевна, она хирург со стажем, но не следует ломать конечностей, чтобы добиться ее внимания. Прошу учесть, что мой коллега с базы отзывался о ней очень лестно, при этом особо подчеркивая ее "непотопляемость". Это в первую очередь относится к вам, - он многозначительно взглянул на первого помощника. - Мне по должности первым положено знакомиться, - произнес тот - Я еще не закончил, - оборвал его капитан. - Мы должны грузиться в эпидемиологически опасном порту Нигерии, и руководство считает, что нам без медика не обойтись, кажется там опять холера, но вы, доктор, не пугайтесь. Наш экипаж за время работы в Африке к таким ситуациям привык. Прежний медик тоже был хирургом, кстати, очень неплохим, Именно поэтому его и пересадили в Лас-Пальмасе на другое судно, где несколько человек сильно травмированы во время аварии в машинном отделении. Сегодня знакомьтесь с судном, амбулаторией, инструментарием и госпиталем, вечером перед кинофильмом встретимся с экипажем, а завтра с утра ко мне на беседу, если не возражаете. - Разумеется, товарищ капитан, меня уже научили исполнять приказы, - ответила Селиванова, решив, что этот молодой капитан не менее строг, чем ее предыдущий, и принялась за омлет. Когда капитан вышел из-за стола, и за ним закрылись двери, к ней обратился стармех. - Хотите совет, доктор. Наш капитан строг, но от женщин соблюдения субординации особо не требует. И вообще, у нас на судне отношения уважительные, но устав нарушать не советую, все же работа это главное. - Большое спасибо. В моем положении совет не помешает, тем более такого опытного человека. На свою палубу они поднялись вместе с Сергеем Николаевичем, так звали стармеха, и он помог ей открыть амбулаторию и госпиталь. На удивление инструментарий был приличным, достаточно медикаментов и перевязочных материалов, и хотя помещения были небольшими в амбулатории стоял высокий диван для больных и полки с инструментами. Все они были аккуратно разложены по группам и закреплены на полочках по-штормовому. В госпитале оказалась хорошая койка на карданном подвесе, большой набор хирургических инструментов, медикаментов и ванная комната с туалетом. Она осталась довольна осмотром и погрузилась в записи медицинского журнала. Ее предшественник по всему был человеком с ярко выраженным чувством юмора иначе, как было расценить такие записи: 7 марта. Произвел медицинский осмотр обслуживающего персонала. Внешних признаков
заболеваний не обнаружено. Психологическое состояние нормальное, по указанию капитана
на следующие сутки все женщины освобождаются для отдыха. 9 марта. Внеочередной осмотр обслуживающего персонала. Травм нет, вид усталый, но
довольный и здоровый. Предоставлен еще один внеочередной день отдыха.
1 апреля. В 02.15 вызов в каюту повара. Жалобы на гнетущее состояние, боли в сердце.
Явные симптомы первоапрельской симуляции. Оказана необходимая помощь.
В 04 15 вызов к дневальной Комаровой. Жалобы на гнетущее состояние, боли в сердце. От
валидола отказалась. По рекомендации старшего помощника предоставлен выходной,
назначена сиделка - матрос Курочкин.
Подобных записей оказалось немало, многие из них были подчеркнуты, видимо, проверяющими, но никаких замечаний на полях она не обнаружила. Веселый этот доктор Волков, подумала она, когда дверь отворилась без стука, и в амбулаторию вошел старший помощник капитана. Небольшого роста, сухощавый, седой с прической "ежиком" несмотря на стройную фигуру, он выглядел намного старше своих лет (она уже знала из судовой роли, что ему 43 года). Узкие глаза щелочки смотрели на нее оценивающе и в то же время колюче, казалось, он был чем-то недоволен и собирался сделать ей выговор. Она не ошиблась. - Что же вы так, Любовь Андреевна? Я надеялся, что вы с утра подниметесь ко мне в рубку перед тем, как заниматься своими делами. Как-никак я же ваш непосредственный начальник. - Вы меня извините, хотя я в морской работе новичок, но знаю, что в штурманскую рубку могу входить только по вызову. Разве это не так? - Запомните, мне вы можете звонить в любое время, а уж вызов я вам обеспечу. Он сел рядом, она почувствовала его горячее бедро и отодвинулась. - Не волнуйтесь, Люба. Муж не увидит, а мы поговорим о деле, - и он пододвинулся к ней плотнее. Она встала и пересела с дивана в кресло. На лице старпома не дрогнул ни один мускул, только глаза выдавали сожаление. - Слушаю вас, если вы о деле, - сказала она, глядя на него с усмешкой, - и к вашему сведению мне некого опасаться. Я никогда не была замужем. - Так это хорошо, - обрадовался он, - я ведь тоже не был женат, и думаю, мы с вами не останемся одинокими в этом мире. Вы еще не знаете, как трудно в море одному. - Я так понимаю, что вы предлагаете стать моим другом? - Вот именно - предлагаю, вы правильно меня понимаете. - Что ж, я не прочь против дружбы, но посмотрите на меня, я не девочка и привыкла сама выбирать друзей. Надеюсь, что вы джентльмен и поймете меня правильно. Он не успел ответить, дверь опять отворилась без стука. В ее проеме возник первый помощник, который вошел и вновь бесцеремонно уставился в вырез халата. - Я не помешал? - спросил он, переведя взгляд на старпома. - Помешал. Я провожу инструктаж, - произнес тот. - А мне бы, доктор, таблеточку, - попросил комиссар. - Вам какую, от чего? - спросила Люба. - Жидкую, от похмелья. Спиртика бы ему, - усмехнулся старпом. - Тебе хорошо, чиф, а мне мастер представительских не выделяет, а от пива только голова раскалывается. - Выделяет и тебе, да только ты неумело с ними расправляешься, вот кэп тебя в узде и держит. С вами, доктор мы потом договорим, жду вас вечером у себя в каюте на чашку кофе. Старпом поднялся и нехотя вышел. Спиртика "больному" она не дала, тот потолкался, немного, вновь невзначай прижавшись к ней бедром, и выскочил из амбулатории, с недовольным видом. Селиванова растерялась, радужное настроение исчезло, но она быстро взяла себя в руки. Мужики везде одинаковы, что с них взять, успокаивала она себя. Не впервой - потолкаются, обожгутся и перестанут. Но неприятный осадок не проходил и она, поразмыслив, спустилась на камбуз. Сильва, в неприлично коротком халатике без лифчика, из выреза которого при резком движении, выскакивала пышная грудь, ловко двигалась от стола к плите и обратно, потащила ее к кастрюле с первым. - Попробуйте доктор, не пересолила ли? - Нет, а что у вас с обонянием проблемы - удивилась Люба. - Да нет! Это все, курат, вчерашний ликер у чифа. Какой-то с перцем и кардамоном. Выпила-то рюмочку, а вкуса теперь не чувствую. Соли нормально говорите? Это потому, что уже привычка, знаю, сколько брать. А вы пробу снимать пришли? Так еще рановато. - Я с заведыванием вашим знакомлюсь. Жарко у вас. Что и кондиционер не помогает? - Да ну его, этот кондиционер. От него на камбузе только застужаешься. С вентиляцией лучше, да только приходится часто душ принимать.