На перекрестках морских дорог - 6. Д. Рожанский– 05 04 1967

6. ТАЛЛИН - КОТКА

В декабре я получил назначение на пароход «Украина». До апреля мы обслуживали промысловые суда в Атлантике, а в мае судно передали во фрахт.
Много труда было положено по приведению «Украины» в «божеский» вид. Чистили, мыли, красили, выводили специфический рыбцы запах. Трюмы, не красившиеся в течение пяти лет, очищали от хлопьев белой краски, счищали ржавчину. Все это надо было сделать в крайне сжатые сроки — до девятого мая, иначе арендаторы имеют право расторгнуть договор.
Мы торопились. Боцман Сибрик совсем не ходил до мой, всецело отдаваясь приведению судна в порядок. Работали днем и вечером, работали и Первого мая.
Наконец, восьмого числа все было закончено. На корпусе белая полоса ватерлинии рельефно выделяла черный и красный цвета корпуса.
Еще не совсем высохла краска, снялись в Финляндию, в порт Котка. По Финскому заливу еще плавали льдины, встречались и целые ледяные поля. Движение осложнилось и из-за густого холодного туманя, шли с постоянно включенным локатором.
Когда подходили к Котке, закапризничал мотор рулевой машины. Малым ходом подвинулись к лоцманской станции и решили стать на якорь, чтобы сделать ремонт.
Механики приступили к ремонту. Хочется, чтобы лоцман запоздал, но вахтенный штурман докладывает: показался лоцманский бот. Редкий случай, когда своевременное прибытие нежелательно.
По морскому обычаю, готовим встречу — буфетчица накрывает стол. Вахтенный штурман проводит лоцмана ко мне. Объясняю ему, что у нас неисправность, но через полчаса все будет в порядке.
Лоцман соглашается подождать. При виде накрытого стола у него начинают блестеть глаза: ведь в Финляндии сухой закон.
Он плохо говорит по-английски, объясняется с трудом. Вдруг вспоминаю, что третий штурман Энн Веедлер говорит и по-немецки и по-фински. Вызываю его. Сразу же завязывается непринужденная беседа.


Котка. Обелиск «Чайки"...

Прошло полчаса, а доклада об окончании ремонта все еще нет. Звонок по телефону: говорит стармех, просит задержать лоцмана еще минут на двадцать. Пока незаметно, чтобы лоцман очень спешил, он по-прежнему увлеченно беседует с Энном, который переводит мне.
Наконец, у нас все исправлено. Подняли якорь идем в Котку.
Ошвартовались к причалу. В каюту прибыли представители, агент, портовые и таможенные власти. Представитель агентства, одновременно и фрахтовщик Лео Хельменен — молодой человек лет тридцати, краснолиц, атлетического сложения. Во время переговоров часто улыбается.
Лео вручает копию договора. По договору нам предстоит погрузить восемь сот стандартов леса. Один стандарт - немного больше трех тонн. А у меня уже давно посчитано, что безопасная загрузка для нас - не более семисот сорока стандартов.
Но по договору мы имеем право погрузить восемьсот плюс-минус десять процентов. Пока соглашаюсь на семьсот тридцать, а там видно будет. Хельменен колеблется...
Кто-то постучал в дверь. В каюту вошел полуседой мужчина лет шестидесяти, в коричневом пальто и шляпой такого же цвета в руках. Поздоровался на чистом русском языке. Отрекомендовался: Степан Степанович - директор двух лесопильных заводов, участник арендатора судна.
Для такого случая решаю поставить на стол коньяк.
- Что, Степан Степанович, будете пить — водку или коньяк?
— Конечно, коньяк!
— Рюмки большие или маленькие?
— Конечно, большие. Договариваемся снова о количестве груза. В конце концов, соглашаемся на семисот сорока с последующей проверкой на кренование.
После третьей рюмки Степан Степанович раскраснелся и стал рассказывать свою биографию. Родился он в Ленинграде, жил там работал, учился. А в 1929 году бежал в Финляндию, здесь у него были родственники.
Женился на финке, стал процветать — отец жены был лесопромышленник. Воевал и в тридцать седьмом году, и во время второй мировой войны. Дослужился до чина пехотного капитана.
В голосе и во всем поведении директора не чувствовалось и тени сожаления из-за измены Родине. Наоборот, в его голосе были нотки хвастовства - вот, дескать, какой я умный.
Слушая его рассказ, я думал: а зачем он, собственно, рассказывает? Неужели он и впрямь нисколько не раскаивается в своем предательстве? Но тогда зачем он болтает? Распив бутылку, гости откланялись.

(Продолжение следует).