Эстонский ветеран Великой Отечественной войны: О нас не говорят, замалчивают
Пятница, 19 июля 2013
Изображение уменьшено. Щелкните, чтобы увидеть оригинал.
По словам проживающего в Эстонии ветерана Великой Отечественной войны, фронтового разведчика Карла Раммуса, никакой поддержки от местных властей освободители Эстонии от фашистов не получают. В то же время лица, воевавшие на стороне гитлеровской Германии, в том числе в составе 20-й гренадёрской дивизии Ваффен-СС, пользуются льготами от государства.
«О нас не говорят, замалчивают», – признался Карл Раммус в ходе беседы с обозревателем журнала РУССКИЙ МИР.RU. Интервью с ветераном-фронтовиком записал Евгений Васильев.
Е.Васильев:
- Так получилось, что этой весной мы с моим новым другом – блокадником и фронтовым разведчиком Карлом Раммусом – три выходных подряд ездили на зимнюю рыбалку. Первый раз отметили на льду – рюмкой коньяку – наступивший накануне 89-й день рождения ветерана. Тогда счёт по окуням оказался 20:4 в его пользу. Два следующих раза победу тоже одержал Карл, хотя мы пользовались одинаковыми снастями и рыбачили на соседних лунках.
От подлёдного лова с Карлом я испытывал двойное удовольствие: о войне и послевоенном времени он мне рассказывал такие вещи, о которых я раньше не слышал. Особенно понравились его живые рассказы о военном быте, человеческих отношениях.
Бытовые «новеллы» перемежались в его рассказе с эпизодами фронтовой биографии. Мне оставалось лишь записывать то, что я услышал от Карла Раммуса.
– Карл, где было страшней – в голодном Ленинграде или на фронте?
– Блокада страшнее. Это когда всё время хочется есть. Хорошо помню: в доме моей тёти, у которой я тогда жил, был шкаф, в котором до войны хранились продукты. Так вот я его сто раз за зиму 1941/42-го облазил. Уж точно знаешь, что ничего там нет, а всё равно чего-то ищешь.
Мне тогда было 16, и я очень хотел пойти на фронт добровольцем. Но мне отказали, сказав, что служба оповещения, где я тогда служил, очень важная, работай, такие нам нужны. А когда надо будет, призовут на фронт. Я работал всего лишь монтёром в городской службе радиооповещения, обслуживал линии Василеостровского узла. Что это была за работа? А вот если линия связи где-то оборвалась, от бомбы например, ну и лезешь на крышу, соединяешь провода. Вот и вся работа. На домашние радиоточки и через уличные громкоговорители транслировали звук метронома: быстрый его ход означал воздушную тревогу, медленный – отбой.
– А почему ты оказался у тёти?
– Мать в ссылке тогда была, во Фрунзе. А сам я – коренной ленинградец, мой отец Юлиус Кристианович Раммус из тех эстонцев, что ушли в Россию в 1917 году с отрядами Красной гвардии. Отец был крупным комсомольским и партийным деятелем, а ещё классным инженером и организатором производства. Более десяти лет он работал начальником сборочного цеха на знаменитом ЛОМО, руководил производством оптической техники для подводных лодок. Возглавлял заводской профсоюз. Часто ездил во Владивосток, контролировал установку оптического оборудования на подлодках. После революции был организатором эстонского комсомола в изгнании и даже одно время состоял членом Ленсовета. А в конце 36-го за ним ночью пришли, и я, мальчишка тогда, даже попрощаться с ним не успел. Мать через полгода отправили в ссылку и только в 1956-м реабилитировали и восстановили в партии. Тогда же дали квартиру, даже компенсацию выплатили за отца на заводе. Мать вернулась в Ленинград с младшим братом. Потом бывала у меня неоднократно. В 1981 году умерла от инфаркта.
– А когда и что ты узнал о судьбе отца?
– В 1957 году, когда уже учился в партшколе в Москве. Меня пригласили в КГБ и сообщили, что мой отец реабилитирован. На мой вопрос: «А где похоронен?» – они ничего тогда не ответили. Отец был выслан на Соловки, а весной 37-го лагерь для политических там ликвидировали, ну и слухи тогда пошли, что заключённых погрузили на баржи и просто утопили в море.
– А позже что-нибудь удалось узнать о нём?
– Я пытался наводить справки, но ничего нового мне в последующие годы не сообщили. (Вернувшись домой, я набрал в поисковике имя «Юлиус Раммус» и довольно быстро нашёл архивную страничку, где говорится, что отец Карла был расстрелян по приговору «тройки» в Карелии в числе 1111 политических заключённых концлагеря СЛОН. Карл теперь собирается навестить это место. – Прим. авт.)
– Как ты стал разведчиком?
– Уж не помню почему, но после года боёв в качестве обычного стрелка пригласили меня в разведроту. Готовили нас недалеко от линии фронта. Тренировали усиленно. К началу 44-го мы, например, освоили форсирование водных преград подручными средствами, а ещё скоростные броски по 20-30 километров на пересеченной местности, взятие языка и т.д. Конечно, умели стрелять из разных видов оружия, метать кинжалы и т.п. Так что к началу боёв за освобождение Эстонии мы были уже хорошо экипированы.
– А эстонцев сколько было тогда в Красной армии?
– Было много эстонцев, прежде всего тех, кто отступил с Красной армией летом 41-го. Всего в 8-м Эстонском стрелковом корпусе на нашем участке фронта воевало свыше 30 тысяч эстонцев. В нашей разведроте у нас был один взвод эстонский и один русский. Хотя и у нас во взводе оказались двое русских ребят. Немцы, помню, под Великими Луками постоянно кричали через репродукторы: «Хватит воевать. Давайте к нам переходите, Рождество дома в тепле будете встречать». А ведь мы в это время, в начале 43-го, на открытом грунте находились, на морозе спали… И некоторые, надо признаться, не выдержали, поддались на агитацию и перебежали на ту сторону. Хотя немного таких было. В целом, конечно, доля перебежчиков больше была среди эстонцев. Но! Немцы же для нас были историческими врагами: пятьсот лет под ними эстонцы находились, на первую ночь барону дочь отдавали перед замужеством. Имена новорожденным тоже немцы давали, да и фамилии. Вот Раммус что означает? Упитанный. Дали такую фамилию моему прапрадеду потому, что тот был упитанный.
– А что пили на фронте?
– Водку, конечно. Но пару раз захватывали немецкие офицерские блиндажи, где находили ящики с французским вином. Хорошие вина они пили, видно, по всей Европе нахватали.
– Говорят, эстонцы воевали на стороне немцев потому, что надеялись независимость получить…
– Хрена получили бы они, а не независимость. В их планы вообще не входило это. Мы, эстонцы, стали бы в большинстве батраками, ибо к арийцам не относились. Вроде бы подлежали «улучшению», но для этого надо было очень много над нами «работать». Немецкие бароны как это делали? На первую ночь брали эстонских девушек – породу «улучшали». Это же рабство, по существу.
– Немецкое сопротивление кончилось со взятием Таллина?
– Оно фактически и не начиналось! Мост через реку Пирита остался цел, мы снова прыгнули на броню, и движение продолжилось. От реки до первых домов в Кадриорге было открытое поле, ни одного деревца. Мы на броне, впереди на дороге пролётка с одной лошадью без седока на полном скаку галопом, мы на танке за ней. Впереди – первые дома Кадриорга. Лежу на броне, а в голову приходят мысли: вот сейчас начнётся настоящий бой, где придётся драться за каждый дом, за каждый кусок земли, как это было в Великих Луках. Танки наши тем временем идут на предельной скорости – мимо летят первые дома, из-за занавесок выглядывают люди, все тихо, ни одного человека на улицах. Мы вылетаем на Пярнуское шоссе – в горле пересохло, хочется пить, поднимаемся на Вышгород, по пути нет никаких ежей, бетонных плит и надолб, никакого сопротивления! На Тоомпеа на башне «Пикк Герман» висит флаг Эстонской Республики – сине-чёрно-белый. Он позже был снят подошедшим передовым отрядом. Мы же на танке движемся дальше мимо собора Александра Невского и останавливаемся у Домского собора. На этом наша с сержантом Кольбрандтом задача была выполнена. Мы убедились, что фашистов в городе нет, Таллин свободен.
Сходим с брони на землю, ноги плохо двигаются от долгого лежания на броне. И очень хочется пить. А тут потихоньку начинают выходить из близлежащих домов люди, слышат от нас эстонскую речь, смелеют, начинаются расспросы.
– О чём спрашивали?
– Ну, понятно о чём: что с нами будет, нас что, всех заберут и вывезут в Сибирь? А может, расстреляют? Мы всех, конечно, успокоили: мол, не волнуйтесь. Просим пить. Вместо воды приносят домашнее вино. Настроение у всех прекрасное, толпа людей вокруг нас растёт.
В это время со стороны гавани и порта послышались выстрелы и взрывы. Танки пошли в сторону гавани. Как оказалось, это ушедшие на кораблях немецкие части подожгли оставшиеся на берегу боеприпасы, которые и начали рваться. Танки с берега дали несколько залпов по уходящим кораблям, но те уже были вне досягаемости.
Поскольку мой напарник коренной таллинец, ему, конечно, не терпелось поскорее встретиться с родителями, которые с 1941 года жили в городе на улице Ваабрику. Выходим с ним к таллинскому вокзалу.
Изображение уменьшено. Щелкните, чтобы увидеть оригинал.
Таллинн 1944 год
На улице никого. Зато на вокзале, особенно на путях, где стояли товарные вагоны, полно народу. Пользуясь тем, что в городе безвластие, люди тащат всё съестное, что есть в товарных вагонах. Никто не обращает на нас внимания. Пересекаем железнодорожные пути, подходим к дому, где живут родители сержанта Кольбрандта. Стучим – никто не открывает. Стучим в соседнюю квартиру – домовладельца. Открывает дверь – на его лице испуг, говорит, родители, узнав, что к Таллину приближается Красная армия, бежали пару дней назад к родственникам в деревню. Дело в том, что геббельсовская пропаганда распространяла слухи о том, что с приходом Красной армии всех эстонцев арестуют, многих расстреляют, а остальных вывезут в Сибирь. Этому многие верили и бежали кто в Швецию, кто в Финляндию, а также в сельские районы… Поэтому и мы, воины Эстонского корпуса, когда к нам обращались жители города с вопросами насчёт своего будущего, всех успокаивали как могли. Ну а те, с кем мы общались, очень дружелюбно к нам относились.
Случился и веселый эпизод. По дороге в одном из домов из окон на втором этаже с нами разговорились весёлые эстонские девушки. Позвали в гости. Я не решился, а вот мой молодой друг пошёл, договорившись, что встретится со мной на следующее утро на Тоомпеа, где я остался ночевать в помещениях нынешнего парламента. Утром он поведал, как весело с этой молодежью отпраздновал освобождение Таллина. Сказал, что я много потерял… Увы, веселье было недолгим: в этот же день мы узнали, что наша разведрота не будет заходить в Таллин, а пойдёт в сторону острова Сааремаа. Нам ничего не оставалось, как своими силами на велосипедах добираться до порта Виртсу…
– Не могу не спросить, как же так твой боевой товарищ рисковал? Ведь он и тебя мог подставить?
– Да, конечно, если бы мой товарищ Кольбрандт в только что освобожденном Таллине 22 сентября 44-го вместо объятий девушек попал бы куда-то ещё и в назначенный час не вернулся, тогда бы ему сильно попало. Вот поэтому я и не пошёл с ним. Кольбрандт мне тогда сказал в своё оправдание: «Я у себя дома». Психологию своих земляков он, конечно, знал. Но я-то был ленинградский парень, так что осторожничал больше его. А вот если бы он пропал, тогда бы с меня особисты из Смерша сильно бы спросили.
– Скажи, Карл, а как относятся к вам, ветеранам Советской армии, эстонские власти?
– О нас не говорят, замалчивают. Не выделяют никаких денег – чтобы, например, поехать куда-то могилы посетить. Пресса тоже о нас практически не пишет. А когда возлагаем 9 мая венки к памятнику Бронзовому солдату, то случаются и провокации. Да, военный стаж всё-таки был учтён в общем трудовом стаже. Но вот насчёт прочих льгот – с этим сложнее. Спрашивал у ребят «с той стороны»: так вот им бесплатные путёвки в санатории выделяют от Министерства обороны Эстонии. Мы же не раз писали, но отвечают, что нам не положено.
– Под ребятами «с той стороны» кого имеешь в виду?
– Тех, кто воевал на стороне гитлеровцев, в том числе в составе 20-й гренадерской дивизии Ваффен-СС. Вот их, видимо, власти считают героями. А националисты даже хотят протащить через парламент законопроект о том, чтобы считать их «борцами за свободу». Такие вот дела.
– А сколько из твоей разведроты дожили до Победы?
– Меньше половины, около 30 человек. Это в основном потери в Курляндии мы понесли в октябре 1944-го, когда брешь в обороне нами, разведчиками, закрыли. Вот видишь, фотография 70-х годов. Нас здесь – мы в Нарве тогда собрались – десятка два будет.
– А сколько сейчас из роты осталось?
– Я один…
Боевое крещение
Боевое крещение Карла Раммуса произошло в составе 925-го стрелкового полка 249-й стрелковой дивизии в боях за освобождение города Великие Луки в январе 1943 года. С осени 1942 и до начала 1944 года воины Советской армии, в том числе 8-го Эстонского гвардейского стрелкового корпуса, сковывали на великолукском участке фронта отборные немецкие войска, воспрепятствовав переброске их под Сталинград. После победы под Великими Луками в феврале 1944 года 18-летний Карл Раммус по приказу командования был направлен в 328-ю ОСР – отдельную разведроту той же дивизии – командиром отделения в звании сержанта.
Таллин, сентябрь 44-го
20 сентября взвод разведроты под командованием капитана Кельберга провёл разведку в направлении Вассивере-Ласквере, разгромил группу противника в Ласквере, где были захвачены склады с боеприпасами, горючим и продовольствием. 21 сентября Карл Раммус и сержант Кольбрандт получили задание присоединиться к передовому отряду полковника Вырка, сформированному командованием Эстонского корпуса для освобождения Таллина. По предварительным данным, никаких действий по обороне города немцы предпринимать не стали. В то же время сохранялась опасность, что отступающие немецкие части могут взорвать промышленные объекты и исторические ценности города. Передовой отряд состоял из танкового отряда, куда входили два танка Т-34 и одна самоходка, пехота была посажена на грузовики, вооружённая легким стрелковым оружием и минометом.
«Отряд двинулся в сторону Таллина вечером 21 сентября, – вспоминает Раммус. – Мы с Кольбрандтом сели на самоходное орудие на броню. Задание было прийти в Таллин – а мой товарищ был его жителем, – действовать по ходу движения и обстановки, а после освобождения города соединиться с пришедшей туда же разведротой. Одеты мы были в маскхалаты, никаких документов не имели, вооружились автоматами, ножами, осколочными гранатами. При движении в сторону Таллина танковая колонна двигалась несколько впереди от автомобильной колонны, осуществляя связь по радио. Первое столкновение с противником произошло в районе Поркуни Раквереского уезда. Нас обстреляли с левой стороны из леса автоматно-ружейно-пулеметным огнем и минометами. Мы по команде спрыгнули в кювет и залегли, а самоходки и танки открыли огонь по лесу осколочными снарядами. В течение 10-15 минут противник был рассеян, понеся большие потери в живой силе. Как потом выяснилось, это были части 10-й эстонской дивизии СС, отступающей в сторону Тарту и Латвии, чтобы не быть отрезанными наступающими частями Красной армии. Снова сели на броню, и движение на Таллин продолжилось. Двигались так стремительно, что на некоторых крупных перекрестках застали немецких регулировщиков движения, которые даже указывали нам путь дальнейшего движения. Где-то в 7-8 утра мы подошли к мосту через реку Пирита и тут встретили слабое сопротивление противника. На другой стороне реки промелькнула танкетка, которую тут же подбили наши танки. Оказалось, на той стороне против нас бросили воевать не нюхавших пороха молодых ребят. Узнав, что в Красной армии против них воюют эстонцы, они тут же побросали оружие и даже изъявили готовность вместе с нами проследовать дальше в город».
О войне и не только
«Сначала была у меня винтовка Мосина, 1897 или 1899 года. Хорошая, безотказная, песочек попадал внутрь – а не страшно. А потом мне трофейная немецкая досталась, очень хорошая, короткая такая, но можно и штык было пристегнуть. Да и точно била. Самыми плохими были полуавтоматы советского производства конца 30-х годов. Чуть что попадет внутрь – сразу же заедало. Немецкие винтовки – у меня такая в Великих Луках появилась – очень хорошие были, прицельные».
О стимулах идти в атаку
«Был ещё один стимул, чтобы идти в атаку, – захватить блиндаж немецкий и погреться. Они там, под Великими Луками, давно окопались, а мы только что пришли – в поле в основном стояли, иногда только удавалось прятаться между стенами разбитых домов. Морозы под 20 градусов, да и костры особо не разожжёшь».
Про шёлковое белье
«Я только на фронте узнал, что шёлковое белье спасает от вшей. Когда среди трофеев, захваченных в немецких блиндажах, мне досталось офицерское шёлковое белье».
Как работал «наживкой»
«В конце 40-х работал лектором, читал в эстонской глубинке лекции о международном положении от журнала «Блокнот агитатора», где тогда работал. Ну и, судя по всему, работал ещё и в качестве «наживки»: если «лесные братья» вдруг меня решат укокошить, тут же, как мне тогда казалось, в зале, сидели комитетчики, которые готовы были нападавших ликвидировать».
Вера моей матери
«Вера была все равно у неё. Она не верила в то, что Сталин виноват. И когда отправляла меня на фронт, дала наказ: «Воюй как следует, сынок». Она, эстонка, была старой коммунисткой. Сталин для нее был святым, она думала, что отец пострадал потому, что кто-то донес на него, вот и все. Это были люди совсем другие, настоящие коммунисты. Хотя в то время были и ненастоящие – те, кто на других доносил, в том числе и ради собственной выгоды. Чтобы, например, по службе продвинуться или комнату получить по соседству в коммуналке. И я знаю, кто заложил моего отца, он еще до войны повесился – видно, совесть замучила, видно, не одного моего отца заложил. Чем он руководствовался? Не знаю».
От идеологии до бизнеса
«Моя партийная карьера закончилась в 1959 году, перешел с идеологии на хозяйственную работу. Только потом понял, что не прогадал: мне пригодился этот опыт в 90-х годах, когда я, уже на пенсии, занялся частным бизнесом. Мне, кстати, тогда московские друзья дали под честное слово пару сотен тысяч долларов под конкретный бизнес-проект. В 70 лет, согласитесь, не каждому кредит такой дают… Кстати, мне и сейчас, в мои 89 лет, друзья предлагают заняться бизнесом».
Рыболовный флот
Транспортный флот
Перерабатывающий флот
Административный и портовый персонал
Новые фото
Лучшие фото
