Ошибка доктора Селивановой - Веселов Лев Михайлович 1 часть

Повесть

Вступление от автора
Еще в детстве услышал я выражение: Судьба играет с человеком, а человек играет на трубе. В то время слово судьба произносилось редко, его опасались с военного времени, но мне оно было хорошо знакомо от моих бабулек. Поэтому утверждение, что судьба играет с человеком, не удивило, но почему при этом человек играет на трубе оставалось непонятным. Спросить об этом у взрослых не решился, а в дальнейшем много лет оно мне как-то не встречалось, а может быть, я просто не придавал ему значения. И только, когда мне перевалило за шестьдесят, стало окончательно понятным, что судьба с детства играла со мной и дошла очередь и до игры на трубе. Конечно же, осваивать игру на этом инструмента я не стал, но задумался над прошлым и, внезапно для себя обнаружил связь судьбы и трубы. На мой взгляд, она заключается в следующем: судьба, как очевидный результат пережитого, рождает в человеке желание понять свое прошлое, сделать выводы и дать настрой и тональность жизни в дальнейшем. При этом обнаруживаешь, что гамма прожитых чувств слишком пестра и многолика, и для того, чтобы придать ей форму приемлемой на будущее мелодии (сыграть на трубе) необходимо заглянуть в будущее. И если это удается, человек проведет остаток времени в гармонии с собой и окружающими. Во всяком случае, мне так бы хотелось и, кажется, получилось. В своей жизни я встретил немало людей, которые считали судьбу никчемным пустяком, отчаянно сопротивлялись обстоятельствам, тратили много сил и здоровья на бесполезную борьбу с ней и проигрывали, так и не сыграв своей мелодии. Вы скажете все это мистика и домыслы автора. Возможно, но предлагаю вам повесть о незаурядном человеке, не обратившем внимания на перст судьбы, неоднократно предоставлявшей ей возможность сыграть красивую мелодию с любившим ее человеком. Впрочем, такова она судьба.

И к предисловию
Окончив писать эту повесть, я отложил ее в сторону, но перед этим, как обычно, послал ее моему учителю писателю-маринисту Ростиславу Титову и был неприятно поражен его ответом. Авторитет "учителя" для меня всегда оставался непререкаемым, я не на шутку расстроился и отложил повесть в архивы моего компьютера, до лучших времен. Однако забыть об отзыве так и не смог, а прочитав написанное вновь, впервые усомнился в справедливости оценки, и принялся за нее снова с целью "облегчить нагрузку" на читателя. Выкинул пару глав, сократил число диалогов, описание судовой жизни и природы. Когда же прочел заново "кастрированный" материал, не узнал себя, и снова отправил повесть в архив. Но что-то не давало забыть о ней, события и герои для меня были близки и так же дороги, как и все в моей бродячей жизни, без которых она показалась бы бессмысленной. К тому же герои моей повести остаются мне дороги до сих пор. Ведь это мое прошлое, и мне оно не кажется плохим и возможно будет интересно для других, да и память такая штука, что часто не дает спать по ночам. Так что прости меня читатель, я отниму у тебя совсем немного времени и, может быть, ты узнаешь что-то новое, ранее тебе незнакомое.

Доктор Селиванова


Несмотря на свое звучное имя Любовь, доктор Селиванова в свои почти сорок была не замужем и, по всему было видно, что претендент на эту должность в ближайшее время не появится. Необходимо в корне менять свою судьбу, решила она однажды, ужаснувшись, что в сорок лет у нее нет ни детей, ни семьи. Работа, одиночество и в последнее время удручающая безнадежность, не очень верные и такие же незамужние подруги да время от времени появляющиеся и исчезающие, словно пассажиры в междугородних рейсах мужчины - встречи нежданные, расставания - без печали. Вообще-то, Любовь Андреевна была женщиной симпатичной, обеспеченной и совсем не пессимисткой, даже наоборот, что делало ее довольно привлекательной. За мужчинами она, как другие не бегала, но так уж получалось, что ей попадались те, которые избегали серьезных отношений, и со временем она сама бросала их, не видя среди них достойного спутника жизни. Впрочем, в Нарве, городе в основном с женским населением найти хорошего мужа мечтали многие женщины, но удавалось это не всем, и доктор принадлежала к числу неудачниц. Хотя это как смотреть. Вся ее жизнь сложилась не то, чтобы против ее желания, а без особого поиска чего-то определенного. Вот и доктором она стала не по призванию и не по принуждению, а просто так получилось. Ее мать известный в городе и республике хирург, была одинокой, очень строгой и с детства приучала дочь к оказанию медицинской помощи нуждающимся. Уже в пионерском возрасте она могла надлежащим образом обработать раны, наложить повязку, сбить температуру, успокоить расшалившийся желудок. После пятнадцати она поступила учиться в медицинское училище только с одной целью - уйти от диктата матери. Особого рвения в учебе не проявила и скорее по инерции поступила затем во Второй Медицинский институт в Питере. Окончила его не хуже других, так же работала, хотя многое у нее получалось совсем неплохо. Может быть, тому виной была семья без отца и влияние матери, которого до внезапной смерти Селивановой старшей избежать не удалось, хотя к тому времени Любе исполнилось тридцать. В городе, в котором мужчин было во много раз меньше, доктора Селиванову младшую знали как весьма приятную женщину, с которой можно неплохо провести время, слетать на курорт и после этого без сцен при расставании остаться просто хорошими знакомыми. При этом никакой выгоды для себя доктор не извлекала, правда, один из богатых поклонников сменил ей однокомнатную квартиру на двухкомнатную в центре. Эта связь длилась дольше обычного, но закончилась печально. Ревнивая и обеспокоенная за наследство жена заказала мужа, а киллер не промахнулся. Дело в прокуратуре, как всегда, провалили, убитый был не беден, но в официальных кругах уважением не пользовался по причине излишней самостоятельности. Убирать Селиванову жена покойного не решилась, но дала ей понять, что пора бы убраться куда-нибудь подальше. Вот тут-то весьма кстати ее направили в Таллин на конференцию, где она познакомилась с главврачом Поликлиники Моряков, который пригласил ее на загородный пикник руководства пароходства и Эстрыбпрома. После сауны ей предложили работу врачом на судах, и после недолго обдумывания она согласилась. Через пятнадцать дней хождения по кабинетам и получения необходимых инструкций она вместе со сменной частью экипажа вылетела в Будапешт, откуда самолетом испанской авиакомпании "Иберия" продолжила полет на остров Тенерифа, для работы на одной из баз объединения "Океан". Казалось, все складывается прекрасно, лучше и не мечталось - она летела на сказочные Канарские острова, в тропики к прекрасному теплому океану. Веселые и общительные моряки, галантные кавалеры-командиры и бывалые разбитные молодые морячки приняли ее и развлекали, как могли. Изящные стюардессы разносили коньяк, вино, соки, а в иллюминаторе далеко внизу проплывали одна за другой страны Европы. Так вот они, какие Швейцарские Альпы с острыми пиками заснеженных гор, зелеными долинами и очень похожие на них горы Франции и Испании! Лазурный под солнцем океан с белыми пенными бороздами волн и крошечными корабликами на его поверхности поразили ее красотой и бесконечностью, а когда объявили, что самолет подлетает к острову Тенерифе, она чуть не расплакалась от привалившего счастья. Как только открыли двери, она вступила на трап в числе первых. Даже когда жаркий воздух ударил в лицо, действительность все еще казалась сказкой. Вот они, тропики, промелькнула мысль, и легкая тревога от наступившей неизвестности на время вновь вернулась к ней. Однако первые же проведенные на острове два дня оказались настоящей сказкой, которая запомнится навсегда, как и первое купание в Океане. До места работы им предстояло добираться попутным судном, Эстонская промысловая экспедиция работала у берегов Анголы. Еще полторы недели провели они на борту транспортного рефрижератора, добираясь до места работы, и Селивановой уже стало казаться, что этот великолепный и беспечный отпуск никогда не кончится. Однако хорошее, как и все, кончается и довольно быстро. Когда она увидела как поднимаясь на высокий борт базы, ее спутники внезапно из веселых и беспечных людей превратились в озабоченную безликую массу, ей стало понятно - теперь ее ждут не только счастливые минуты, а совершенно новая, незнакомая и, по-видимому, нелегкая жизнь.

На судне
Работа и обстановка на рыбопромысловой базе по началу ей не понравилась. Работы по специальности хирурга было не так много, но по заведованию приходилось следить за чистотой в помещениях судна, а главное пришлось отбиваться от многочисленных желающих уложить ее в постель просто так или за деньги. Почти каждый при этом считал себя неотразимым и устраивал при отказе скандальчик, превращая и без того новую нелегкую жизнь в морских условиях в бесконечную вереницу неприятностей. Она уже решила, что этот первый рейс станет ее последним, когда неожиданно была вызвана к капитан-директору базы, с которым пока ей встречаться не довелось, но слышала о нем она многое такое, отчего решила, что этот визит ничего хорошего не сулит. Поэтому пока в сопровождении старпома поднималась к дверям его кабинета, она твердо решила непременно высказать ему все, что накопилось и потребовать ее отправки попутным судном в Таллин. Когда старший помощник открыл двери в просторную приемную, Люба оробела, и было отчего. Из-за стола ей навстречу поднялся человек-глыба. Она еще не успела опомниться, когда эта глыба, как ей показалась, нависла над ней. Едва пересилив страх, она задрала голову и с нескрываемым ужасом заглянула в его широкое, скуластое и показавшееся огромным и грозным лицо. - Вот вы какая, доктор, - прогромыхал сверху довольно приятный бас, а тяжелая рука легла ей на плечо. Селиванова вздрогнула, но не от грозного голоса и тяжести руки этого чудовища в капитанском кителе, а от какого-то уже забытого чувства ожидания чего-то неожиданного и необыкновенного. Она почувствовала, как розовеют щеки, наливается грудь, напрягаются бедра. Это огромное существо вместо угрозы, притягивало ее, как удав кролика, лишая всего, что она хотела ему наговорить. - Садитесь, садитесь доктор, - продолжал он, подводя ее к дивану. - Здесь вам будет удобно, а я там не вмещаюсь и сяду сюда, - он указал на большое кресло стоящее рядом. - Наслышан о вас. Говорят, что такого непримиримого борца за чистоту у нас еще не знали. Что тяжело вам с нашим народом? У Селивановой едва хватило сил, чтобы кивнуть головой в знак согласия. - Знаете, а рыбаки народ неплохой, - продолжил он, - но во многом испорченный своим безжалостным трудом. Работы всегда много, денег мало, блюсти чистоту и порядок не хватает времени, а порой и сил, да и не за чистотой сюда идут, а за большой деньгой. Деньги - вещь капризная, а большие деньги - чаще всего и призрачная. Вот и черствеют люди, забывают истинную ценность вещам, в том числе и женщинам. - Интересно у вас получается, товарищ директор, женщина выходит тоже вещь, вроде трала или дивана, - она шлепнула рукой по дерматину. - Тогда понятно, почему ваши командиры так к нам относятся. Вопреки ожиданию лицо гиганта растянулось в улыбке. - Вы меня не поняли. Я-то вас разжалобить хотел, но не учел ваш опыт и знание души человеческой. Лет двадцать, наверное, практикуете? Не зря говорят, что моряки и медики родственные души. Простите, если обидел и честно скажу, не хотел. Я ведь вас из любопытства вызвал, уж больно много о вас говорят. Такое у нас не часто встречается. Ужинать будете? - он ловким движением сдернул салфетку, прикрывающую преддиванный стол. Перед взором предстал со вкусом накрытый изысканный ужин на двоих: бутерброды-канапе, красная и черная икра, омар, балык, ветчина, ананас, бананы и апельсины лежали аккуратно, красиво уложенные и украшенные зеленью. Подобное Люба видела лишь на столах ресторанов курортов. После месяца спартанской кают-компании младшего комсостава, эти яства невольно разжигали аппетит, и она кивнула головой, чтобы не выдать охватившее ее волнение. - Что будем пить? Нашу родную "Столичную", виски или коньяк? Есть отличное испанское вино. Что предпочитаете? - Вы извините, но я, честно говоря, не знаю, чем обязана такому гостеприимству. Мне как-то неудобно, все это ради меня? Он неожиданно рассмеялся. - Не обижайтесь, но вы переоценили свои возможности. Сегодня день рождения моей жены, а я его всегда отмечаю вот так - нешумно и в небольшой компании. На этот раз захотелось встретить его с вами, тем более что мы на одном-то судне месяц и ни разу с вами не виделись. Это что-то из разряда неожиданного, моряки говорят форс-мажорного. Много лет мне приходится командовать, а в этот день хочется просто поговорить "за жизнь". Давайте и начнем: выпьем, закусим, и вы расскажете мне немного о себе. Исходите из того, что ко всему, что сказал, я еще пишу, а это занятие требует знать больше о тех, кто рядом с тобой. - Боюсь, что я вас разочарую. Рассказчик из меня плохой, к беседам пристрастия не имею, больше привыкла слушать. Это ваша жизнь, вероятно, наполнена приключениями и романтикой, а моя - скучная и совсем неинтересная. - А вы все же расскажите, а уж я решу, о чем мне вам рассказать. Только договоримся сразу - рассказывать все без утайки, вроде как на исповеди. Скажи ей такое кто-то раньше, Люба непременно съязвила бы - чего ради? Но сейчас сдержалась, промолчала и уже без страха подняла на собеседника глаза. Перед ней сидел большой, наверное, самый крупный из тех, кого она видела, мужчина в поношенной, но опрятной форменной тужурке. Белоснежная рубашка без галстука, мощная загорелая шея и невероятной ширины плечи. Любопытство окончательно пересилило страх, и она перевела взгляд на лицо. Подбородок волевого и решительного человека, резко очерченные мясистые губы, правильной формы нос, мохнатые брови, большой лоб с небольшими залысинами. Кожа лица с мелкими оспинами, но чистая и без морщин. Собрав всю силу воли, она глянула в глаза, смотревшие на нее внимательно с прищуром, словно задавали вопрос - ну и как? - Согласна, того же жду и от вас, - окончательно успокоившись, промолвила она. Теперь он уже не казался таким огромным и грозным, хотя она все еще не решила окончательно, как себя вести. Было ясно, что он годился ей в отцы, но при этом был ее начальником, а значит и властелином. За свою недолгую жизнь Селиванова привыкла к тому, что ее избранники были, как правило, старше ее и их мало интересовало, что она думает, не говоря уже о прошлом, и она честно призналась: - Начните лучше вы. - Хорошо, - согласился он, и она окончательно успокоилась. Он налил ей вина, себе коньяк со словами: - Привык к армянскому. От него и аппетит не пропадает и голова ясная. Ну, давайте за мою Марьяну. - Здоровья ей, удачи и всего наилучшего, - подняла фужер Люба. Выпили, несколько минут молчали, закусывая и приглядываясь друг к другу. И все же он очень большой, подумала она, но довольно симпатичный. Хотя, кто его знает, что он задумал. А, ладно, где наша не пропадала, и она с аппетитом принялась есть подкладываемую им закуску. Он вновь наполнил ее фужер. - Давайте выпьем за нас, за знакомство. - А ваша жена не обидится, что мы вот так, без нее? Ведь сегодня ее день. - Не обидится. Она и раньше не обижалась. Так уж случилось, что из тридцати пяти лет совместной жизни вместе лет пять были, а может и того меньше. Мы ведь за год до войны поженились. Сын без меня родился, я всю войну на кораблях провел и увидел их, когда с Дальнего Востока вернулся. За войну привык к независимой жизни, хулиганил и, наверное, потому жив остался. А в мирной жизни да еще на флоте главное дисциплина, а она в молодости была для меня невыносимой, во мне кровь и силушка играли, ну, и демобилизовали меня, как злостного нарушителя. А еще во мне романтики было навалом, в океан тянуло, хотелось мир посмотреть. С трудом удалось устроиться на учебное парусное судно в Таллине. На баркентину "Вега", красивая она была подстать своему звездному названию, да и с пацанами-курсантами интересно было работать, учить их уму-разуму. Визу мне долго не открывали - в войну я ведь в спецподразделении штрафниками командовал. И подался в рыбаки, когда в Таллине стал расти рыбопромысловый флот. Начинал штурманом на СРТ, были такие легендарные суда, на которых мы просторы Северной Атлантики покоряли. Такой каторги я никому не пожелаю, да и сам уже не согласился бы. Ну а как капитаном стал, размер судов подрос, пока не достиг размеров достойных моим габаритам. Он помолчал немного, выпил еще коньку. - У моряков, биография в три строки умещается. Профессии мы редко изменяем, и трудовая деятельность в одном предложении укладывается: плавал, мы рыбаки говорим - ходил, ловил рыбу стране, деньги жене, а сам носом на волну. Он замолчал, вновь наполняя ее фужер. - А как же с романтикой? - спросила она. - Затерялась в буднях трудовой жизни, - вспомнила она слова одного из ее поклонников. - Ёрничаете или серьезно? - он перевел на нее пристальный взгляд. - Если серьезно, то о романтике на флоте просто не скажешь. Она, как красивая женщина, штука капризная, кого любит, а кому-то не дается. Прагматиков, для которых деньга дороже, она обходит стороной. У них, как правило, душа черствая и в ней темноты много, а романтика любит яркий свет, солнышко. Вот вы сколько раз время рейса на закат или в звездное небо смотрели? По вашему незагорелому лицу вижу, что немного. Люба смутилась, но тут же собралась, решив, что угадать это для него труда не составляло. - Но вы-то на них часто смотрите по-необходимости, по-долгу службы, - потянула с ответом Селиванова. - Не угадали, доктор. Лично я смотрю много, и чаще всего любуюсь, лаская глаз и душу. Порою мне кажется, что я теперь тем и живу, другой радости не осталось. Когда-то все красивое непременно хотел иметь, ощутить, потрогать руками и если не удавалось, терял интерес. А вот теперь любуюсь и не жалею, что это принадлежит не только мне, и душа радуется. В мире доктор есть много такого, мимо чего мы проходим не замечая. Вот, к примеру, хороший коньяк. Раньше пил его так же, как и другие напитки - чем больше, тем лучше, а теперь я в нем солнечное тепло чувствую, а от этого и на душе теплее. Нет, доктор, романтика любит не всех, она выбирает тех, у кого душа способна радоваться даже тогда, когда другие на это неспособны. - Но мне кажется, что время романтики на флоте ушло и работа на вашей базе этому лучшее подтверждение. Внезапно он смутился, и на его лице появилась досада, но он быстро собрался. - А хотите, я вам кое-что прочту? Без числа, без времени и даты В неизвестный день календаря, К берегам земли, придя когда-то, Я без спроса отдал якоря. Я вчера, а может быть, сегодня, Не узнав, что будет впереди, Прошагал по выброшенной сходне, Распахнув голландку на груди. Читал он негромко, не глядя на нее, словно для себя. Его голос, до того громыхавший, стал другим - мягким, немного вкрадчивым, на лице появилась едва уловимая улыбка. Я ушел, смеясь и балагуря, Почернев на солнце, как индус, Мне к ногам выбрасывала буря Бахрому малиновых медуз Веселясь, кощунствуя и споря, Бесшабашен, смел и некрасив, Я прошел от моря и до моря, Никого об этом не спросив. Внезапно замолчав и, не глядя на нее, залпом выпил свой коньяк, думая что-то о своем. Потом, словно вернувшись издалека, спросил: - Ну и как вам? - Наверное, неизвестный мне Багрицкий, - не совсем уверенно сказала она. - Нет, доктор. Этого поэта вы не знаете и не могли знать. Это мой коллега и товарищ Дима Тихонов. Он умер в море, на борту плавбазы в Северной Атлантике совсем молодым, прожив чуть больше пятидесяти. Во время жестокого шторма не выдержало его сердце. Говорят, перед смертью он просил вынести его на палубу, чтобы в последний раз увидеть звезды, а может, не хотел видеть приближающуюся смерть. Но не вечно будет непогода, В час, когда уляжется пурга, На последних милях перехода Я открою первым берега. Так написал он, и я верю, что на это надеялся. То, что этот большой и на вид не очень интеллигентный человек вдруг стал читать стихи, ее особенно не удивило, но то, что он вдруг заговорил о смерти да еще после выпитого, было совершенно неожиданным. Неужели такой сильный человек, столько повидавший в своей жизни, боится смерти в море. Ей, по врачебной привычке захотелось его успокоить. - А я надеюсь, у вас другая судьба, - произнесла она негромко. - Вы такой большой, сильный еще многое сможете преодолеть. Не следует примерять на себя то, что предназначено не для вас. - Спасибо за утешение. Я, как все влюбленные в море, фаталист и смерти не боюсь, хотя умирать как-то не хочется, но все же знаю, что жить остается не так уж и много. - А кому хочется, - откровенно призналась она. - Когда-то и мне не казалось нелепым умереть, ничего не оставив после себя. Первым пациентом, который скончался во время моей операции, был совсем молодой парень, который из-за несчастной любви ударил себя ножом в сердце. Придя в сознание перед смертью, он спросил: Она пришла? Я так и не поняла, о ком он спрашивал - о любимой или о смерти. С тех пор я решила, что глупо о ней думать пока живешь, лучше просто жить. - Что-то мы не о том, - спохватился он. - У меня теперь вот так часто получается - начал о романтике, а пришел к размышлениям о смерти. А, впрочем, вероятно это в моем возрасте нормально. Вам меня не понять, вы же еще девушка. - Спасибо за комплимент, только какая я девушка? В моем возрасте положено иметь семью и кучу детей, а у меня до сих пор и на примете нет порядочного кандидата в мужья. - Вот как! Что-то не вериться. - Почему? Если вы имеете в виду лиц вашего экипажа, то для меня они всего лишь мои пациенты и в остальном меня не интересуют. Спасибо моей матери - с ее помощью я пришла к этому, еще работая медсестрой. - А кто тогда для вас я? - произнес он, вновь наливая ее фужер до краев. - Вы - другое дело, - не без легкого кокетства ответила она. - С таким человеком встречаюсь впервые и, честно говоря, затрудняюсь ответить. - А вы попробуйте, почему-то уверен, что у вас неплохо получится. - Вряд ли. - Давайте дерзайте, я жду, - и он вновь принялся смаковать свой коньяк. Она подняла на него глаза, выдержала паузу. - Вы человек из числа незаурядных, - начала она уверенно, - но не придающих этому никакого значения. Вам это ни к чему, у вас для этого есть все: опыт, власть, сила и достаточно решительности, порою переходящей в нахальство. Вам давно не ведомы муки совести, потому что вы уверены, что делаете все правильно, и вряд ли кто убедит вас обратном. Вам повинуются подчиненные, ни в чем не отказывают женщины. Вы привыкли, что все ваши планы сбываются и уверены в удаче и успехе. Пожалуй, это и все. Не отводя взгляда, она смотрела на его, ожидая реакции. Он пососал клешню омара, затем отправил в рот ломтик лимона. - Очень неплохо, черт возьми. Простенько, но, пожалуй, верно. Я, правда, привык к тому, что ко всему перечисленному прибавляют более конкретные эпитеты, такие как хам, нахал, узурпатор, пьяница, развратник, но я понимаю, вы не упомянули их просто из вежливости. - У меня пока нет на это причин, или вы припасли мне сюрприз? От этих слов он улыбнулся и покачал головой. - А с вами интересно. Неужели вы действительно меня совсем не боитесь. - Боятся? А зачем? Разве вы собираетесь выбросить меня за борт, как Стенька Разин? В лучшем случае выбросите меня за дверь, а в худшем... Впрочем, на этот случай у меня есть кое-что, ведь я все же врач. Он расхохотался. Смеялся искренне, от души. - С вами действительно интересно. Признаюсь, что не ожидал. Я ведь медиков, действительно побаиваюсь, правда, больше мужчин, они обычно безжалостнее и часто говорили мне такое, отчего можно было потерять сон. А медикам женщинам я нравлюсь, они меня с удовольствием осматривают, - произнес он не без гордости. - Я уверена, что вам это только кажется. Просто женщины более внимательно относятся к пациентам. Еще в институте завкафедрой любил повторять - чем больше масса пациента, тем больше всякой гадости в его теле, не говоря уже о голове. У него больше потребности, а значит, он и больше уязвим. Это подтверждает и тот факт, что во время блокады Ленинграда первыми умирали толстяки. Так что я бы на вашем месте не кичилась размерами, хотя лично мне крупные мужчины были всегда не безразличны. - Ну, а я о чем говорю? - Вы неправильно поняли мои последние слова. Хочу вас огорчить, я их всегда недолюбливала - за ними в прямом смысле очень трудно ухаживать, а при операциях приходится больше работать скальпелем, освобождая от ненужного. Он хмыкнул, давая знать, что не совсем согласен, и сказал примирительно: - Вы меня убедили. Я ведь и сам знаю, что таким, как я труднее, начиная с покупки обуви и поиска необходимой одежды. Но я особенно не комплексовал и старался обходиться малым, хотя это и не всегда удавалось. Он сделал паузу, встал, подошел к большому письменному столу, снял тужурку, повесил ее на спинку кресла и закурил. Селиванова молча, наблюдала за ним, в ожидании продолжения разговора, чувствуя как начинает давать знать о себе выпитое. Как и большинство медиков, она не любила вино, предпочитая крепкие напитки в небольшом количестве. Постаралась припомнить, когда в последний раз она вот так беседовала один на один с мужчиной, но мысли разлетались, словно стая воробьев, и росло желание расслабиться и элементарно напиться, но, подумав, решила, что настало время уйти. Она попыталась встать, но не смогла этого сделать. Что это со мной, подумала она и, чтобы скрыть свое состояние, неожиданно для себя попросила: - Налейте мне коньяка на посошок. - Вы торопитесь? - он подошел к ней, и она ощутила аромат хорошего табака его трубки. От этого желание уйти пропало. Будь, что будет, решила она, понимая, что он ей нравится все больше и больше. - А может быть все же вина или боитесь, что буду приставать? - Нет, налейте коньяка. Вы же не выгоните меня в таком виде? - Если честно, доктор, это не входило в мои планы. Поймите меня правильно - мне не хотелось бы, чтобы кто-то увидел вас в таком виде. - Ну, раз так, то я, пожалуй, пойду, - она все же поднялась из кресла, чувствуя, как протестуют ноги. - Нет, нет, оставайтесь, - с улыбкой проговорил он, усаживая ее в кресло. - Думаю, нам еще есть о чем поговорить. Продержалась она недолго и неожиданно для себя "вырубилась". Он отнес ее в кровать, снял туфли, накрыл пледом, выключил верхний свет, включил настольную лампу сел рядом. Она спала, ровно дыша лишь изредка вздрагивая. Сколько же ей лет? - он встал, прошел в кабинет, достал судовую роль и нашел ее фамилию. Сорок два года, а кажется, что моложе. Да, не красавица, но весьма симпатичная и держится просто, но с достоинством. Нужно еще разок встретиться, решил он. Раздался звонок телефона, по определителю понял - звонила буфетчица. - Можно убрать, - спросила она. - Уже поздно, уберешь утром, - коротко ответил он. - Утром мне будет некогда, - закапризничала та. - Я сказал утром, - отрезал он и положил трубку. Селиванова проснулась от включенного электрического света и не сразу поняла, где находится, а вспомнив, быстро встала, укрылась простыней и прошла в открытую дверь ванной комнаты, окончательно поняв, где находится. Чем закончилась вчерашняя встреча она так и не смогла вспомнить, но к удивлению самочувствие было не таким уж и плохим, лишь немного болела голова да давала знать о себе жажда. Предусмотрительно приготовленный стакан апельсинового сока на полочке оказался очень кстати. А где же он? - она приоткрыла дверь в приемную. Она была пуста. Телефонный звонок прозвенел неожиданно и резко, немного подождав, она все же сняла трубку. - Проснулись, доктор. С добрым утром. Я освобожусь только часов в одиннадцать, завтрак на столе, там же ключ от каюты. Если решите уйти - дверь закройте, а ключ можете оставить себе, возможно, еще пригодится. Да, чуть не забыл сказать: вы интересная и забавная женщина и с вами мне вчера было совсем нескучно. Ответить она не успела, он быстро положил трубку. Чем же все вчера закончилось, и кто раздел ее? - попыталась вспомнить она, но так и не смогла. Однако смущение от этого длилось недолго, она была твердо уверена, что ничего страшного не произошло. Взглянула на часы, было половина восьмого и оставалось полтора часа до начала рабочего времени. Открыла краны и, глядя, как набирается вода в ванну, скинула простынь. Уже давно она не видела себя в большом зеркале и, повертевшись перед ним, осталась довольна собой. Если годы все же давали знать о себе на лице, то тело оставалось прежним и юным не по годам. Интересно, разглядывал ли он ее при свете? - подумала она, не испытывая при этом стыда и поняла, что он ей понравился. А почему бы и нет? Она свободная женщина. Подошла к столу. Остатки пиршества были сдвинуты на одну половину и прикрыты салфетками, на другой половине стояли термос и приготовленные бутерброды. Рядом лежала записка: кофе в термосе, если что-то захотите еще - откройте холодильник. Он нормальный мужик, еще раз подумала она и сказала сама себе: не торопись, доктор. Это скорее твой очередной пациент, чем близкий друг. Сколько их у тебя было и где они все? Позавтракав, открыла дверь и, не заходя в кают-компанию младшего комсостава, спустилась в госпиталь, никого не встретив по пути. Дежурная сестра, пышногрудая эстонка Эви, выпорхнула из двухместной палаты, смущенно поправляя короткий халат. - Что это вы так рано, доктор? - спросила она, всем видом отвлекая внимание от дверей, откуда вышел высокий парень в тельняшке. - А вы все трудитесь, Ева? Пользуетесь успехом и у вас всегда много посетителей. Моя помощь не нужна? - Я уже все сделала, - одолев смущение, ответила медсестра. - Не забудь прийти сменить повязку, - обратилась она к парню, который довольно нагло ощупывал взглядом Селиванову, и она почувствовала, как портится настроение. В тот день оказалось много работы. Перед обедом пострадали на погрузке сразу двое. Сорвавшийся со стропов подъем с рыбой с высоты десяти метров упал на грузчиков, нанеся многочисленные переломы. Требовалось вскрытие. Оперировали вдвоем со старшим хирургом судна, который к счастью в тот день был не в запое. Опытный и в свое время талантливый, он был бы асом в своем деле, но пристрастие к спиртному сказалось на его физической кондиции - не хватало сил и выдержки, поэтому основную работу пришлось делать Селивановой. Окончили уже в девятом часу вечера и когда она, сняв маску и окровавленный халат, вышла из операционной, то увидела ЕГО, стоящего в окружении остального медперсонала. - А вы, Любушка, молодец - похвалил ее вышедший следом главный хирург. - Я бы без вас не справился. Она, глянула на НЕГО и отметила, что при этих словах лицо его потеплело. - Это нужно отметить, - сказал ОН. - Прошу через полчаса всех принимавших участие в операции ко мне в каюту. - К черту - чуть не сказала она, не в силах справиться со смертельной усталостью от восьми часовой непрерывной работы и отправилась в душ. Теплая вода, упруго стучащая по натруженному телу, словно вымывала из мышц тяжесть усталости, возвращая ее в нормальное состояние, и вскоре решение не идти в знакомую каюту уже не казалось совсем верным. Как-никак, она это право заработала, да и выпить что-нибудь за успех не мешало бы. В этот раз, осматривая свой немногочисленный гардероб, она впервые пожалела, что не взяла с собой что-нибудь яркое, и надела сарафан, в котором оголенные плечи молодили ее, как утверждали знакомые мужчины. К ее приходу все уже сидели за столом, лишь буфетчица Зоя стояла за спиной "хозяина", ожидая распоряжений. Слева от него было свободное место и он, не вставая, указал на него Селивановой. - Садитесь, виновник торжества, а мы уж думали, что вы не придете. Она заметила, как Зоя поджала губы, и взгляд ее карих глаз стал холодным и колючим. От этого взгляда, решившая вначале сесть где-нибудь с краю, Селиванова прошла мимо буфетчицы села рядом с НИМ. - Учтите, Зойка здорово дерется, - шепнула ей Эви. - Она вам его так просто не отдаст, проверено. - На личном опыте? - Не дай бог, посмотрите на ее когти - пантера. Вечер шел, видимо, по заведенному обычаю, с почтением к хозяину, но довольно раскованно. Тот не скупился, пили много, доверху наполняя бокалы. Первым извинился и ушел главный хирург, а вскоре ушли старпом с Эви и старший механик с главным технологом обработки рыбы, которую все считали на судне его гражданской женой. Вскоре за столом остались начальник судовой радиостанции, терапевт Андреева да мрачный и неразговорчивый представитель органов по прозвищу КЫГЫБА. Вел он себя, как и полагается представителю всесильной организации - пил много, не пьянел, слушал, но молчал. Первый помощник, очень похожий на Никиту Хрущева, ушел раньше, все знали, что врачи запретили ему пить из-за диабета. Зоя все время не спускала глаз с Селивановой, давая понять, что ей давно настало время уйти. Именно этот взгляд заставлял оставаться, хотя хозяин на это не намекал, только изредка, нахваливая, прижимался к ней горячим плечом. Разговор за столом становился все более касающийся судовых проблем и, глядя на Зою внимательным взглядом, Селиванова подняв фужер, произнесла: - Я хочу поблагодарить хозяина за приглашение и предлагаю выпить за него и его доброту. Зоя вздрогнула, недобро сузила глаза и нервно сжала пальцы. Да, эта действительно свое так просто не отдаст, подумала Люба. Захотелось сказать ей, что она и не собирается отнимать его у нее, но решила повременить, уверенная, что разговор об этом еще непременно состоится. Вскоре она все же ушла, несмотря на его возражение. Ключ она так и оставила у себя, опасаясь, что кто-то увидит его при передаче. Он проводил ее до дверей. Спускаясь в каюту, решила зайти в госпиталь, но встретила в коридоре главного хирурга.
Главный хирург
- А ты что так рано ушла? - спросил он. - Как это он тебя отпустил, это не в его характере. А впрочем, это хорошо - хотя ты женщина и незамужняя, но лучше с ним не связываться. Удав он и если захочет - проглотит или раздавит. Зойку видела? Сдурела девка, совсем голову потеряла, ведь она на сорок лет моложе, а ей только его подавай. Удивляюсь, почему до сих пор ее на другое судно не перевели. Ну, да Бог с ними, пошли ко мне я кое-что тебе покажу. - Да я хотела на оперированных взглянуть. - Там все нормально, спят они. С ними наша Вера, она уже второй десяток в море разменяла. Как муж утонул, так к нам и попросилась. Раз море его тело не вернуло, поближе к любимому хочу быть, сказала. Хороший он был боцман, да никому не сказав, пошел ночью один во время шторма палубный груз проверять. Утром спохватились и нашли только шапку, что между бревнами волной забило, да ломик в талрепе застрял, видимо, решил подтянуть крепление. Им-то уж за сорок было, когда поженились. Собирались еще пяток лет поплавать и уйти на берег да взять пару детишек на воспитание. Вот так - был моряк, и нет моряка. С морем шутки плохи, не любит оно несерьезное к нему отношение, боюсь я его - признался он. - Ты Верунчика не обижай, она хоть и медлительная, но зато надежная. - Да я и сама не из шустрых. - Не скажи! Смотрел я, как ты работаешь. Не всем дано, поверь мне, и руки у тебя сильные, наверное, как и характер. А вот я бесхребетный, - вздохнул он, безнадежно махнув рукой. В каюте доктора царил порядок, Любе уже сказали, что у него убирается Вера.- Как у вас хорошо, Михаил Михайлович, и чисто, - она сделала вид, что не знает причины. - Не я это, Любушка. Это все Вера, - смущенно произнес он, - не слушает меня. - А разве это плохо? - Нет, конечно, но неудобно, ведь всякое думают. - А и пусть думают. Я бы на это внимания не обращала, кому какое дело. - Ты, Любушка, прости, но у меня выпить нечего - не держу, вернее у меня не держится. - Ну а кофе-то найдется? - Это есть, только я на ночь не пью, у меня и так сон очень беспокойный. - А я, вам чай заварю, секрет знаю, как приготовить такой, чтобы спалось. Вскоре они сидели за столом, и он показывал ей свой небольшой семейный альбом. - Вот, Люба, мое семейство, все в сборе, даже и я в объектив попал, - показывает он фото, на котором симпатичную блондинку обнимают сразу пятеро мальчишек. - Это все ваши, - удивляется Люба. - Пятеро, вот это да! Вот вы оказывается, какой мужчина. Хирург смутился, и вдруг Люба ощутила какую-то тревогу, идущую от собеседника. Он как-то обмяк, согнулся и отвернул лицо. Потом резко встал и начал нервно ходить по каюте.