Ошибка доктора Селивановой - Веселов Лев Михайлович 2 часть

Люба забеспокоилась, у алкоголиков это свидетельствовало о крайнем волнении. Когда-то на курсах ей советовали в таких случаях проявлять больше решительности, непременно брать пациента за руку, смотреть, не мигая в его глаза. - Сядьте, пожалуйста, - попросила она и, поймав его руку, усадила на диван. - И успокойтесь, ведь я врач и ваш друг, не надо так волноваться я не сказала ничего плохого. Он успокоился, вытер рукою глаза и сложил руки на коленях. - Все мои... - не то спросил, но то согласился он и, немного погодя, поднял глаза и сказал неожиданно ровным, спокойным голосом: - Нет, не все мои. Она едва сдержала удивление, помогла привычка врача спокойно реагировать на любые высказываниям пациентов, да и было понятно, что это ему далось нелегко. - Не вижу ничего странного, - нашла она выход. - Я знаю многих людей, у которых в семье есть дети от предыдущих браков или взятые из детдома. Может быть, вскоре и мне придется это сделать, я ведь не уверена, что смогу рожать в таком возрасте. Он, казалось, не слышал ее слов. - Я бы ни когда не рассказал вам этого, если бы не увидел, как вы сегодня работали. Глядя на вас, я понял, что вы тот человек, с кем можно поделиться сокровенным. Вы не знаете, как трудно ходить с грузом невысказанного. У меня нехорошее предчувствие, которое не дает мне покоя в этом рейсе. Видимо, вскоре я лишусь последнего, что у меня было. Пусть хоть какая-то, а все же семья, а если и ее не станет, я пропаду. Вы понимаете, о чем я говорю? - Еще раз прошу вас, успокойтесь. Зачем же так безнадежно, вы меня пугаете. Вам просто нужно высказаться и все пройдет. - Спасибо. Вы, наверное, правы, только вот не знаю с чего начать. - В таких случаях говорят - с самого начала, до утра еще далеко, да и нам торопиться некуда - за бортом на сотни миль океан. - Да, да, океан. Начну тогда с детства. Ребенком я подавал большие надежды и был в своем роде уникум, только не смейтесь. В пять лет без посторонней помощи освоил пианино, на слух играл Шопена и так же неплохо на скрипке. В семь лет меня показывали известным художникам Ленинграда, в десять написал две поэмы и детскую оперу, а в пятнадцать в первый раз попал в психушку. Виной всему была мать, вернее ее гены, она была, по мнению всех ненормальной и воспитывала меня одна. Отца я так и не знаю. Была еще бабушка, которую считали колдуньей и боялись. Она подрабатывала черной магией, и когда мне было десять лет, ее забрали и она бесследно исчезла. Меня вылечили, я окончил школу экстерном и пошел в медицинский, туда было легче поступить и, надеясь на то, что там окончательно справлюсь с болезнью. После окончания института никто уже не сомневался в том, что я здоров. Казалось, все мои способности помогали мне в моей работе хирургом. Музыкальный слух облегчал поиск причины заболевания, память художника отличала здоровые ткани от больных. Мне удавалось то, что было не под силу другим, даже после долгих лет работы. У меня появились деньги, женщины, как я тогда думал, многочисленные друзья, с которыми мы каждый день шлялись по ресторанам, пока мне не сказали, что я стал алкоголиком. Самому мне в это было трудно поверить, пока не исчезли деньги, за ними друзья и женщины. Но главное - исчезла удача, перестала звучать красивая музыка, мне уже не удавались блестящие операции, а люди отшатнулись от меня. В один день я увидел мир в черно-кровавом цвете и шагнул из окна своей квартиры. Но судьба щадила меня, я упал в клумбу. Вскоре ушла из жизни моя мать, она не смогла перенести падение единственного сына. На этот раз лечение было долгим, а потом пришлось все начинать сначала - санитар, ассистент и хирург в Гатчинской больнице. Там-то я и познакомился с будущей женой. Она жила рядом и часто бывала в сквере около нашего общежития со своими мальчишками-двойняшками. Однажды она пришла ко мне сама и осталась ночевать, а утром ворвался бугай, ее брат. Он долго кричал, грозил убить меня, если я не женюсь. Она молчала, и мне стало ее жаль. Сыграли свадьбу, а вскоре оказалось, что бугай вовсе не брат, а шофер ее любовника, большого милицейского начальника. Теперь выпить мне не позволяли даже по праздникам, я жил под строгим контролем. Вскоре родился еще один сын, потом еще. Денег в семье стало не хватать. У любовника жены оказались знакомые в пароходстве и мне предложили место судового врача. Я согласился в надежде подлечиться в рейсах, поскольку думал, что в море на судах моряки не пьют. Это оказалось так, но не совсем. Большинство экипажа соблюдало сухой закон, но у начальства для меня всегда находилась рюмка, а в запасах судовой амбулатории был спирт. Он замолчал, взглянул на нее и спросил: - Вы молчите, а обычно меня всегда перебивали. Неужели, вам действительно интересно? - Но ведь я врач, коллега, и обязана выслушать, тем более то, что вы говорите, меня очень интересует. В моей жизни тоже на что я надеялась, не все оправдалось. - Тогда, слушайте. Все равно нам не спать до утра, вскоре у наших больных пройдет наркоз и наступит кризис. Мой второй капитан был порядочным человеком и, когда понял, в чем я нуждаюсь, взял меня под строгий контроль. Весь рейс, а он длился три месяца, я держался и пришел к выводу, что мне крупно повезло. Затем были еще рейсы в Японию, Австралию и домой мы вернулись через одиннадцать месяцев. Дома меня ждала неожиданность - жена была на последнем месяце беременности и через две недели она родила еще одного мальчика. Всякие сомнения отпали - ее роман с другим продолжался. Правда, вскоре оказалось, что это уже совсем другой мужчина, что жил по соседству и был закончившим карьеру боксером. Мое желание развестись он встретил с таким возмущением, что я едва выжил после побоев. Доказать мне, что-либо не удалось, в моей крови нашли столько алкоголя, что даже врачи удивились. Я понял, что боксер напоил меня не без согласия жены. Ничего не говоря ей, попросил перевод в Таллин с надеждой начать новую жизнь. Там попал на новое судно с хорошим экипажем и старался забыть прошлое. Целый год я наслаждался свободой, купил краски, начал писать, активно участвовал в общественной жизни судна и, казалось, навсегда потерял тягу к спиртному. Прошел год и однажды после швартовки судна в порту я увидел на причале мою благоверную со всеми ребятами. Карантинные врачи и пограничники поздравили "счастливого отца" с приездом семьи, кадровики сообщили, что от меня требуется заявление на квартиру, а зам по кадрам раздолбал блудного отца и за наплевательское отношение к семье. Оказывается за два месяца до моего прихода, она с детьми приезжала жаловаться, что я сбежал от детей. Мне бы тогда все рассказать, но было ужасно стыдно, да и кто бы поверил, что все парни не мои, хотя, глядя на них, сомнений в этом не было. Во время отпуска я узнаю, что высокий милицейский начальник слетел со своего кресла и загремел на восемь лет в места не столь отдаленные, а боксера убили за темные делишки. Появилась надежда на то, что может теперь ее отношение ко мне изменится. Во время отдыха в Анапе, понял, что дети считают меня отцом и ни в чем не виноваты, да и их мать была не только красива, но и достаточно умна, чтобы воспитать у них любовь и уважение ко мне. Я решил, что бросить ребят не могу и должен растить их до совершеннолетия. Когда во второй раз за время отпуска она исчезла с другим на несколько дней, я сорвался и лишь доброта хозяйки и ее крутой нрав удержали меня от длительного запоя. Проснувшаяся заново тяга к спиртному больше не покидала меня. Я вновь вернулся к старому, и вскоре меня из жалости перевели в Эстрыбпром, где терпят уже пятый год, благодаря нашему капитану. У нас с ним договор - я могу выпить только под его контролем и если нарушу договоренность, он вышвырнет меня "за борт". Вот так, Любушка. Уверяю вас, что если будет нужно, он сделает это, даже не задумываясь. - А как же семья, ребята. - Какая там семья, - махнул он рукой. - Договорились с нею, что буду давать деньги на детей, пока они не станут на ноги. Старшие уже вышли в люди, один работает в пароходстве штурманом, другой на заводе токарем. Оба пока не собираются жениться, вместе со мной помогают младшим братьям. Вот так. - Так вы вместе с женой уже не живете? - не удержалась она. - С того дня в Анапе договорились, что детям об этом не скажем, но мы свободны от всяких обязательств. Какая из нее жена, если меня за мужика не считает. Она самка по природе - каждый раз для секса выбирает сильного мужика, а что дальше будет, ее не интересует. Пока кормит грудью, заботится о ребенке, а потом вновь ищет самца. - А кто ж о детях заботится, когда вас нет дома? - Ее мать. Она одна без мужа дочь воспитывала. Говорят, что и у нее мужиков было не меряно. Последний из них, когда ей сорок было, ее сильно избил. Она почти потеряла речь, слышит плохо. Дочь ее боится, но внуки в ней души не чают. Как-то мне младший сказал: а вот бабушка нас никогда не ругает, она самая добрая. Так, что ребята под надежным присмотром, и я когда в отпусках бываю, много с ними занимаюсь. Разве могу я их бросить, да и фамилию они мою носят. - Ну, не знаю, - удивилась Селиванова. - Не верится что-то, неужели ничего сделать нельзя, может быть к врачам обратиться, к психологам. Хирург грустно покачал головой. - Как бы вам это объяснить. Специалисты сказали, что это вроде алкоголизма, лечится трудно и для этого желание нужно иметь. А когда плоть сильнее разума, никакое лечение не поможет и кроме вреда ничего не даст. Если бы вы знали, сколько раз она клялась с этим покончить. А теперь еще и выпивать стала, неделями где-то пропадает. Он встал, прошел в душевую, закрыл за собой дверь, словно давал ей время прийти в себя после услышанного. Как же так можно, что же это за женщина, подумала она. А впрочем, все возможно, да сама-то я разве не такая? У нее хоть дети есть и муж, а у меня ни того, ни другого и пока только одни проходящие мужики. А что же дальше будет? От этой мысли Селиванова окончательно расстроилась. В последнее время становилось ясно, что надежда найти мужа или хорошего друга и на флоте становилась все призрачней. Когда хирург вернулся, она была готова уйти. Поняв это, он спросил с огорчением: - Вы уже собрались уходить? Жаль, а я хотел вам еще кое-что рассказать, вы так хорошо слушаете. - Раз так, пожалуй, останусь. Все равно теперь до утра не уснуть. - Вот и ладушки, - обрадовался он. - Сейчас позвоню Вере, и если все нормально, то продолжим. Пожалуй, лучше все же схожу, а вы подождите здесь, посмотрите вот этот альбом. В нем я собрал снимки моих поездок в джунгли, прежде это часто приходилось делать - во время эпидемий наши дипломаты просили помочь. Увидите, там есть такое, отчего приходишь в ужас даже после многолетней врачебной практики. Он ушел, и она раскрыла альбом. Снимки были сделаны очень профессионально, вместе с красивыми видами джунглей, цветов и деревушек с пальмовыми крышами хижин, соседствовали откровенные и ужасающие снимки больных с гниющими конечностями, половыми органами, невероятной величины грыжами, искалеченными дикими животными лицами и телами. У нее, хирурга со стажем, они вызвали смешанное чувство интереса с откровенным отвращением. Вернувшись, он сразу же заметил это. - Что, Любушка? Не приходилось встречаться с таким? - Нет и, надеюсь, не придется. Только для чего вам это нужно? - Для чего? Тогда, а это было более десяти лет назад, меня поразило, отсутствие в тех местах элементарной медицинской помощи. Тех африканских врачей, которых мы готовили в СССР, катастрофически не хватало, не говоря о медикаментах, а многие, когда сюда вернулись, быстро превратили лечение в доходный бизнес. На этом континенте "деловым" людям есть, где развернуться. Бесплатно здесь работали только наши врачи, да фанатики-энтузиасты из капстран, но последних было немного. Были еще проповедники, но их познания в медицине были скорее любительскими. Знаете, сколько наших врачей работало во время, эпидемий в одной только Нигерии? Более двухсот и примерно столько же из капстран. Из них только в странах Западного побережья Африки более двухсот теперь имеют свои клиники, а советских врачей среди них не осталось ни одного. Бесплатная медицина во всем мире не популярна, на нее выделяется слишком мало денег. Это только у нас да в соцстранах пока еще платная медицина в зачаточном состоянии. А знаете почему? Да потому, что богатых не так много, а у нашего народа нет достаточно денег. Но для состоятельных и у нас есть специалисты, к которым без денег не пробьешься, разве только по большому блату. Я в свое время входил в их ряды и мне платили хорошие деньги за то, чтобы наркоз был лучше, шов аккуратней и гарантия выздоровления. Вот это меня и сгубило. У великого азербайджанского поэта Низами в его мудрых "Газелях" есть строка: "О спеси думай ты, как о своем недуге". Когда я нашел ее, то понял свою ошибку - я считал себя талантливым, удачливым и достойнее других. Все и всех рассматривал через призму своего Я, считая себя исключительным и непохожим на всех. Когда падение оказалось необратимым я долго не знал что делать, пока не нашел у него же другие строки: Жить в заботах и невзгодах, расточая зло, не стоит... и Когда ты любишь и любим, Миров обоих обретаешь свет. Покинь скорей темницу слова "Я", Ты скажешь: МЫ, - и зацветет рассвет. Для Селивановой услышанное оказалось неожиданным, до этого он был для нее просто коллега, специалист. После того, что он рассказал, мнение о нем изменилось, а строки Низами, повергли ее шок. Обескураженная она продолжала молчать, и доктор понял причину. - Да, коллега, я долго искал объяснение своему падению и неудачам преследующим меня. Винил кого угодно, только не себя, искал выхода и не находил, а все оказалось очень просто. Пришло спокойствие, которого раньше не было, и за это я благодарю Низами. Все стало на свои места: "МЫ" - это я и дети, а ради этого не стоит жить, расточая зло, даже в невзгодах. Вот почему, доктор, я прощаю ей все, ведь получается, что она несчастней нас. - Боюсь вас огорчить, но честно говоря, я вас не понимаю. Конечно, с точки зрения врача, вы в чем-то правы и вам ее жаль. Но ведь жалость, как говорили мудрецы, чувство проходящее и унижает личность. Вам ли этого не знать, доктор. Сочувствие, сопереживание - другое дело, но в вашем случае ему не должно быть места, от ее поступков страдаете не только вы, а и ее дети - самое священное для матери. Так что вас, коллега, я понять не могу - развела руками Люба. - Разумеется, вы же не были на моем месте. Меня ведь никто не просил стать ее мужем, а заставили принуждением. Что помешало мне отказаться с самого начала? Отсутствие воли и трусость, а теперь уже поздно. С другой стороны еще не известно чтобы со мной стало, если бы не было этих мальчишек. Ведь именно это удержало меня от худшего, - и, не давая ей возразить, он сказал решительным голосом: - Давайте закончим обо мне, может, хотите что-то рассказать о себе. Она в раздумье пожала плечами. - Я, кажется, сегодня не готова, лучше продолжайте вы. - Тогда послушайте и поймите меня правильно, я не собираюсь вмешиваться в вашу жизнь, она сама заставляет меня кое-что вам посоветовать. Начнем с того, что вы не первая уходите в море от одиночества, с надеждой изменить жизнь к лучшему, а может и найти спутника жизни. Похвальное стремление, но море и наше судно не совсем хорошее для этого место. Моряки стран с давними морскими традициями не зря утверждали, что женщине в море не место, и не только сложность условий труда тому причиной. Полюбив или уступив кому-то одному, женщина бросала вызов остальным, потому что разница между членами экипажа может быть только в должности, при этом все остальное должно быть общим. И если это правило нарушалось, всегда возникал конфликт, кончающийся неповиновением или бунтом. В СССР отказались от запрета на работу женщин на судах лишь потому, что в стране всегда стремились уравнять женщин и мужчин, исходя, прежде всего из политических соображений. Я считаю это ошибкой, потому что женщина, прежде всего мать, продолжательница рода и всегда стремиться к этому. Мне в своей практике пришлось сделать немало абортов на промысле и в большинстве случаев на вопрос, зачем она вступала в связь с несколькими членами экипажа, большинство ответило так же, как наша повариха: а мне их всех жалко. Чаще всего это, правда и только незначительная часть делает это из меркантильных соображений. Большинство браков между членами экипажа заканчиваются разводом, и инициаторы их мужчины. После этого становится привычкой соблазнять судовых женщин, а делать это нетрудно, используя должностное положение или постоянное ухаживание. - Мне продолжать, - спросил он, - по вашему лицу я вижу, что это вам неприятно. - Договаривайте до конца, раз считаете, что я дала повод для такого разговора, - как можно безразличнее ответила Селиванова, сдерживая проснувшееся раздражение. - Хочу сразу предупредить, я не собираю сплетен, но как говорят, на таком судне как наше, есть два места, где узнают пикантные новости - камбуз или медицинский блок. О вас, к счастью, долгое время "сарафанное радио молчало", что тоже не всем нравилось, а потому вызвало к вам повышенный интерес. Многие в отличие от меня, считают, что ваша неприступность все же разбилась об утес. Если даже это не так, многие этого не поймут, поскольку устоять перед НИМ очень трудно и это понятно всем. - А если вы все же ошибаетесь? - А разве я утверждаю, что это случилось? - Выходит, вы хотите меня удержать от дальнейших ошибок? - Ни в коем случае, - с раздражением ответил он. - Хочу всего лишь предупредить - он женат, а вам самой решать. - А вы не ошибаетесь? Он говорил мне другое, - вырвалось у нее, и она покраснела, осознав свою ошибку. Хозяин каюты встал и начал убирать посуду. Поставив ее в раковину, обернулся и внимательно посмотрел на нее. - Можете забыть о нашем разговоре, это ваше право, но дальнейшее теперь зависит не только от вашего желания, и вы в этом вскоре убедитесь. Я ваш коллега и друг и если понадобиться мой совет приходите, тем более что у нас теперь будет больше работы, и мы вынуждены будем чаще встречаться. А пока идите и отдохните, я привык к ночным бдениям и разбужу вас, если потребуется. И отключите телефон, чтобы вас случайно никто не побеспокоил. К ее удивлению небольшое огорчение от разговора прошло, а думать о том, что ее ждет, не хотелось и, мысленно поблагодарив старого доктора за откровенность, Селиванова уснула довольно быстро крепким сном. Дальнейшие события разворачивались неожиданно. Оперированные, словно сговорившись, выздоравливать без сюрпризов не хотели. У одного поднялась температура, другой буянил и требовал водки для "успокоения души", пытаясь встать с постели. К тому же испортилась погода, судно изрядно покачивало, и Люба проводила все время в госпитале, куда ее коллега или Вера приносили пищу. Не смотря на все это ее не оставляла мысль - а что же дальше? Разговор со старшим хирургом заронил сомнения в правильности ее решения согласиться на работу в море. Если раньше она редко задумывалась о своей жизни, не придавая значения возрасту и одиночеству, то теперь, когда свободного времени стало больше, мысли об этом не оставляли ее. Пытаясь разобраться в причинах одиночества, она пришла к выводу, что главным было желание остаться независимой. И что ей дала эта независимость? Право выбора? Но если честно признаться, выбирали ее, а она, как ей казалось, только решала, сколько продлится связь, да и то не всегда. И были это не любовь и даже не увлечение, а скорее игра, доставлявшая некоторое время удовольствие. Во всех случаях она была твердо уверена, что конец будет один и тот же, и поэтому расставалась легко и без сожаления. Но здесь, на судне, вдалеке от привычной жизни ей вдруг очень захотелось, чтобы там, на берегу, ее кто-то ждал. Все чаще она ловила себя на мысли, что этот кто-то должен быть непременно верным, а значит, кто бы ее любил. А еще лучше, если у нее, как и старого хирурга, были бы дети, которых раньше она считала обузой, а оказывается, они могут быть настоящей опорой даже тогда, когда супружеская жизнь не сложилась. - О чем задумались, Любушка? - прервал ее размышления вошедший хирург. - Да вот, о своей жизни, коллега, - неожиданно призналась Селиванова. Он посмотрел на нее внимательно, сел на стул напротив. - Такие мысли просто так не приходят. Что-то случилось или просто хандра? - Не знаю. Мне кажется, что я сделала неверный шаг, согласившись на работу в море. Не мое это. Он улыбнулся и взял ее руку. - Так здесь многие думают, когда что-то не ладится. Жизнь на судне лишь похожа на обычную, но она совсем другая. Для долгой работы в море нужно очень любить ее, что дано не каждому, либо оказаться рабом обстоятельств, как многие, кто зарабатывает здесь деньги для семьи и ее благополучия. Понятно, что к вам ни то ни другое не относится, вероятнее всего вы здесь человек случайный, а значит и временный. Таких здесь немало, но к счастью у вас есть большие преимущества - вы человек состоявшейся профессии и свободная женщина, а это определяет и свободу выбора, которой у многих нет. Деньги, как я понимаю, для вас особой роли не играют. Все это делает вас в какой-то мере счастливым человеком, остается только определить, чего не хватает для полного счастья. - Как у вас все просто, - ответила она и почувствовала внезапное облегчение. - А в жизни все просто, если ты свободен и сам можешь выбирать решение, правда, нужно еще иметь желание и цель. - Ну вот, а вы говорите все просто. А если их нет? - Это очень плохо, Любушка. В вашем возрасте без них уже нельзя, это путь к самоуничтожению. Не надо ничего усложнять, нужно жить без комплексов, тогда и появятся желания, ну а цель при ваших возможностях поставить не трудно. Действуйте, Люба, дерзайте, ищите. - А что делать, если мысли грешные? - призналась она. - Грешными бывают желания, а мысли должны быть ясными и чистыми. Грешить и ошибаться человеку свойственно, важно осознавать это и не повторять одни и те же ошибки, хотя это и очень трудно. Хирург замолчал, оставив Селиванову теряться в догадках. До этого он говорил, что противник легкомысленных связей, а теперь вроде бы, как говорят моряки, давал на них "добро", иначе как еще расценить его слова "дерзайте, ищите"? Темнит доктор, а может, сговорился с капитаном, который на удивление вроде бы оставил ее в покое. При воспоминании о капитане, с которым без сомнения ей было интересно, проснулось любопытство. Почему раздев, он все же не воспользовался ее слабостью, ведь не была же она настолько отвратительна? Неужели он действительно остался совсем безразличным, а если нет, что удержало его? Словно поняв ее мысли, хирург, выходя из ординаторской, произнес равнодушно: - Кстати, капитан просил вас непременно ему позвонить. Непременно, - подчеркнул он. - Я бы на вашем месте не пренебрегал его просьбой, на судне чего хочет капитан - того хочет сам бог. Что ж, решила она, раз просил, можно и позвонить. Но он позвонил первым. Поинтересовался делами, признался, что соскучился и предложил встретиться вечером. Его голос и уверенность в том, что она будет рада встрече, несколько обескуражили, и ее охватило неожиданное и приятное волнение. Она поняла, что он ей небезразличен, и она надеялась на встречу. К назначенному времени она перемерила весь свой гардероб, и все же решила одеться скромнее. Выбрала блузку с широким вырезом и короткими рукавами, юбку выше колен, зная, что ее руки и колени всегда нравились мужчинам. Глядя на себя в зеркало, отметила, что тронутая красивым загаром, она выглядит весьма не плохо, и вдруг испугалась тому, что готовится произвести на него впечатление. И все же подумав, решила - будь, что будет и, не накрашивая губ, вышла из каюты. По пути наверх никого не встретила и решительно постучала в дверь. Он распахнул ее, и она шагнула в каюту уже не в силах скрыть свое волнение. Он заметил это, но вида не подал, и произнес шутливо: - Не привыкли к моим приглашениям, опасаетесь молвы? Напрасно, в этом "общежитии" все равно ничего не утаишь - будут утверждать всякое и то, чего не было. - Меня это не интересует, - ответила она, едва справляясь с волнением. - За свою жизнь я слышала в свой адрес немало всякого. Одинокие женщины более стойко сносят не только обиды, но и несправедливость. Но прежде я должна извиниться за свое поведение при прошлой встрече. Такое больше не повторится. - Вы в этом не виноваты и уверяю вас, что вы вели себя очень достойно, а вот я оплошал. У нее запылали щеки. Что значит оплошал? Может быть, на что-то надеялся - подумала она, глядя, как он без тени смущения с интересом разглядывает ее. Усадив гостью на диван, он сделал паузу и налил, уже не спрашивая, ей вина себе коньяк. Пододвинул кресло и сел напротив. - Давайте выпьем за нас. Хочу признаться, что вы мне понравились, в вас есть что-то такое, чего я уже давно не встречал в женщинах. Нет, это совсем не то, что вы думаете, и оставьте в покое вашу юбку. Ваши ноги и все остальное я оценил еще в прошлый раз. В моем возрасте желание обладания женщиной уже не столь безудержно, да и к тому же для этого у меня есть Зоя. Такое откровение в начале встречи ее обескуражило и слегка огорчило - как любая женщина она надеялась на другое. - Тогда зачем вам я? - спросила она, едва не сказав, нужна. - А вы не догадываетесь? Это ведь просто, но сначала давайте выпьем и я все скажу. Выпили. Он расположился удобнее, закинул нога на ногу и некоторое время молчал, не глядя на нее, как будто собирался с мыслями. Она успокоилась, подняла глаза и стала его разглядывать. На нем была рубашка с короткими рукавами цвета хаки, такие же брюки. Загорелые руки, такие же шея и лицо почти без морщин и зрелая мощь скрадывали возраст. Теперь он уже не казался ей громадным, а был просто большим сильным и довольно приятным человеком, несмотря на грубые черты лица. Лежавшие на столе руки большие с искореженными травмами и трудом пальцами не соответствовали внешнему ухоженному виду. Он уловил ее взгляд, поднял руки перед собой. - Да, доктор. У мужчин, если хотите получить о них правильное мнение, нужно смотреть на руки. Лицо - пустяк, умелое владение им и ежедневное бритье массируют его, делают моложе, одежда скрадывает дефекты тела. А руки не спрячешь надолго, они много трудятся и всегда на виду. - Вы правы, я и сама знаю, что руки, как и глаза, зеркало человека для тех, кто умеет их читать. Я ведь хирург и в руках разбираюсь, а глазам не верю, особенно у мужчин. Слишком часто они обманывают, но к вам это не относится. - Спасибо, я рад слышать, выходит, наши взгляды и здесь сошлись, - улыбнулся он. Она не поняла в чем еще, но решила промолчать. - Да, пока сходятся - он, словно, прочел ее мысли. - В прошлый раз вы торопились рассказать о себе, и я не хотел вас перебивать. Не смущайтесь, ничего особенного вы не наговорили и о любви говорили как-то неохотно. Мне же очень хотелось узнать о причинах расставания с вашими спутниками. Предвижу ваше удивление моей нескромностью, но я покажу вам кое-что и надеюсь, вы меня правильно поймете. Он встал, подошел к письменному столу и взял приготовленную папку. - Вот это и есть причина моего любопытства, - он положил папку перед ней и развязал тесемки. В ней оказалась стопка исписанных мелким почерком и напечатанных на машинке листов. - Это труд моих последних лет, - признался он. - Лет десять назад один из моих коллег написал книжонку о рыбаках. Может быть, кому-то она и интересна, но из всего, что мы здесь делаем, он уделил больше внимания пьянкам да интрижками с судовыми женщинами. И то и другое он описал, смакуя не совсем приличные стороны нашей жизни и прочитав ее, мне очень захотелось набить ему морду. Но ему повезло - он ушел с флота и затерялся на берегу. Тогда-то я и попробовал писать, потом втянулся и теперь без этого уже не могу. Книга почти закончена, но чем больше ее перечитываю, тем больше сомневаюсь, что она понравится береговому читателю. Вроде все ничего, а вот любовь мне как-то не дается. В действительности любовь моряков гораздо глубже и чище, а у меня такая не выходит. Я бы очень хотел, чтобы вы хотя бы просмотрели. У вас свое, как мне кажется, понятие о любви и, может быть, вы быстрее поймете, в чем я ошибаюсь. Не отказывайтесь, прошу вас. - Боюсь не оправдать ваших надежд, я не большой знаток литературы, да и в вашей среде я новичок, мне самой необходимо еще во многом разобраться. Может лучше показать это кому-нибудь из пишущих, - пролепетала она и прочитала огорчение на его лице. - Вы хотите меня обидеть? Впрочем, я не настаиваю, если вы считаете это пустой тратой времени. Но мне искренне жаль, в прошлый раз вы показались мне очень здравомыслящей и независимой в своем мнении. Он начал приводить в порядок стопку, намереваясь забрать папку. - Извините, я не права. Просто это так неожиданно и я боюсь не оправдать ваше доверие. Но если вы действительно желаете знать мое мнение, прочту с условием, что скажу правду и только правду, - пошутила она, стараясь сгладить огорчение хозяина каюты. - Вот и хорошо, - сказал он сдержано и добавил, - буду очень признателен. Чувствовалось, что обида не прошла, об этом говорило затянувшееся молчание. - Кстати, вы знаете, чем отличается правда от истины? - спросил он и тут же ответил: - Правду рассказывают, а истина существует и чаще всего искать ее приходится самому. Я в свое время по наивности за правду принимал многое, пока не понял, что она многолика и у каждого своя. - Вы сомневаетесь в моей искренности? - обиделась она. - Нисколько. В таких случаях женщина может слукавить, уходя от ответственности, но не солгать. Я уверен, вы ответственности не боитесь, и поэтому ничем не рискую. К тому же вам непременно придется посетить эту каюту еще раз, и я этого хочу. Такая откровенность не смутила ее и придала смелости. - А я могу задать вам нескромный вопрос? Только ответить прошу честно. Он рассмеялся. - Готов ответить на любой. Для моей должности ложь не позволительна, так же как и лукавство. От меня требуется прямой ответ, поэтому и вопрос должен быть прямым, без подтекста. Я не собираюсь менять своих привычек. Валяйте свой нескромный вопрос. - И все же, как женщине прошу проявить снисхождение, а вопрос, для вас, скорее всего неприятный, но для меня лично он очень важен. - Кончайте миндальничать, я слушаю. - Хорошо. Скажите, а для чего вам нужна Зоя? - спросила она и испугалась своей смелости. К ее удивлению на ее вопрос он отреагировал спокойно. - На этот вопрос уже ответила одна из героинь моей книги, ваша коллега, мудрая, между прочим, женщина, - он постучал пальцем по папке. Но Селиванову этот ответ не устраивал. - А все же, зачем? - Мой ответ вас не удовлетворит. Скорее, я ей больше нужен, чем она мне, а для чего, подумайте сами. - Как женщина думаю, она надеется заполучить вас, а как доктор - для такой как она, с ее физическими данными ей и нужен такой партнер, как вы. Вряд ли ее устроит хлюпик или спивающийся, прокуренный матрос, тем более юнец ее лет. - Вполне вероятно, но это не главная причина и вам, новичку в нашей морской жизни, ее не понять, - произнес он, наливая ей фужер. - А вы объясните, я женщина понятливая и с опытом. Думаю пойму Он выпил коньяк, налил кофе и удобней уселся в кресле. - Для начала "поговорим за жизнь", за нашу жизнь. Вот вы уже второй месяц здесь и что вы, как женщина, хорошего для себя в ней увидали? Отвечать на этот вопрос она была не готова, но он и не ждал ответа. - Как ни странно, на этот вопрос не ответите не только вы, но и многие, которые провели в море не один год. Это и понятно - море красиво временами, а чаще оно недоброе. Труд морской не сладкий, рабочий день ненормированный. Я бы сказал и жизнь на судне тоже ненормированная - будят в любое время, заставляют поднимать свыше нормы, чистая постель не всегда доступна, но ко всему этому можно привыкнуть. А вот к чему нельзя привыкнуть - это одиночество, отсутствие рядом близких и ласки. Теперь ответьте мне, знаете ли вы лекарство от этой напасти? Вряд ли. Старая истина гласит - в таких случаях спасают вино и женщины, да еще труд. Последнего здесь с избытком, а как вы знаете, передозировка лекарства приводит к отравлению организма. Что остается моряку - вино и женщины. Но для русского мужика тропическая доза кислятины, что мертвому припарка. Спасибо родному правительству, они разрешили женщинам работу на судах, но их раза в три или четыре меньше, чем мужчин. Это у нас, а на торговом флоте три-четыре на сорок здоровых мужиков. А женщины народ жалостливый, да и мужики на судне вроде не чужие - вот и идут они "по рукам". Есть и те, которые делают это из меркантильных соображений, но они больше одного рейса редко держатся, такой "промысел" все же наказуемый. Бывает, выходят замуж, но таких немного и браки эти, как правило, не очень прочные по многим причинам. Это для прелюдии, а теперь о Зое. Она попала к нам не по собственной воле, ее бессовестно обманул человек, в которого она без памяти влюбилась. Ее, еще школьницу, увидал в Пскове один из наших начальников, когда она играла в волейбол. Наобещал всего, привез в Таллин, а тогда ей не было и восемнадцати. Пристроил няней у одного из военных. Пару раз смотался с ней на Черное море, но жена застукала, устроила грандиозный скандал и мужу и семье, где она нянчила двойняшек. Скандал замяли, а Зою прислали ко мне, подальше от других желающих, уж больно она была хороша. Пока стояли в Таллине, начальничек пытался позабавиться с ней на судне, но она подняла крик. Разразился скандал, девчонку хотели выкинуть на улицу, я вступился и отстоял. Чтобы к ней никто не лез, взял под свою опеку. Она девица благодарная, сообразительная, быстро освоила работу официантки в столовой команды, через рейс выбилась в буфетчицы. Учится заочно в техникуме пищевой промышленности. Благодаря моей опеке, ее никто не трогает, и она это ценит. Вы ее видели и понимаете, что без этого ее уже давно бы затаскали - при ее данных всем хочется, но при таком росте женихов мало. Об остальном вы догадываетесь. Он помолчал, ожидая какое впечатление произвел рассказ и добавил уже не столь уверенно: - Может быть, вы со мной и не согласны, но считаю, что поступил правильно, она достойна, быть счастливой. - И вы думаете, что она счастлива? - Я это знаю, доктор. Не будь меня, ей было бы намного хуже. Он резко встал, показывая, что ее визит окончен, и они пожелали друг другу спокойной ночи.

Пересадка

Вот уже несколько дней Селиванова ловила себя на том, что испытывает сильное огорчение от последнего своего визита в каюту капитана. Черт ее дернул спросить про Зою, более дурацкого вопроса невозможно было придумать. Ведь вполне может быть, что в его книге есть ответ и на этот вопрос, а она полезла к нему в душу. Раньше такого с ней не случалось, она не интересовалась, есть ли у мужчин кроме жены другие женщины, и не лезла с глупыми расспросами. Уж не влюбилась ли ты Люба? - спрашивала она себя и успокаивала лишь тем, что он понравился ей просто как интересный человек. Пользуясь необходимостью дежурства с больными, она вызвалась делать это ночами и между осмотрами в ординаторской начала чтение папки. Это был, конечно же, не Виктор Конецкий и не Новиков-Прибой, но через десяток страниц стало интересно, затем уже не хотелось отрываться от чтения и в свободное дневное время. С каждой страницей ей становились понятней герои повествования, их поступки. Нередко попадались места, которые она перечитывала неоднократно, и только обилие непонятных морских терминов отрывали от сюжета. Начиналась она описанием военных лет, пребыванием в училище и первыми шагами на флоте. Основная часть была повести посвящена работе на траулерах в Северной Атлантике. Адский труд в холодных штормовых и туманных широтах на этом маленьком судне без элементарных удобств, в чисто мужском коллективе был описан убедительно, с потрясающим драматизмом крушения судна и гибели друзей. В период пребывания на базах в должности капитан-директора подводился итог его труда на море, полнее раскрывался образ рыбака. Отдельная глава посвящалась женщинам-рыбачкам. Даже с учетом недолгого своего пребывания на судне Селиванова узнала героинь этого раздела - трудолюбивую и тихую Веру, неразборчивую в связях и избалованную мужским вниманием Эви, не спящую по ночам повариху Клаву. Нашлось место и для Зои под именем Зинаиды. Ее образ был романтичен и трагичен одновременно. Это потрясло ее, выходило, что он не видел для нее другого пути, кроме как уйти из жизни от трагической и неразделенной любви. Отдельные, понравившиеся места она перечитывала вновь, с каждым разом понимая, что для нее в этой неизвестной жизни открываются новые страницы.