О РОДИНЕ О СЕБЕ И О СГИНУВШЕМ РОДЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ 8

Стоило только выбраться из шалаша и отойти по надобности в сторонку, как непременно вспугнешь недовольную парочку. Но если у тебя винтовка в руках, животные даже на нюх к себе не подпускают. Свинство это какое-то, а не охота получается!
Начался перелёт птицы. Из винтовки бить птицу негоже, не только потому, что попасть трудно, а просто толку мало – одни перья от утки плавать остаются. Каждый уважающий себя пятиклассник располагал заделанным под себя личным обрезом. С бандитским обрезом сподручнее пробираться станичными переулками, засунул его под рубаху навыпуск и поди ж ты догадайся, что у под полою. Прежде чем идти на птицу мы готовились основательно. У боевого патрона обрезалась шейка, а в гильзу вместо пули забивалась дробь и пыж. Бездымный порох смешивался пополам с чёрным порохом от патрона с немецкой сигнальной ракеты. И всё же нормальный выстрел получался не всегда. Нередко бездымный порох воспламенялся не до конца и из ствола выплёскивался фейерверк искр, а дробь высыпалась под ноги. Утки, гуси-лебеди просто внимания не обращали на позор пистонного выстрела, сопровождаемый красочным фейерверком, и явно потешаясь над охотниками. Трофеями от такой «охоты» семью не прокормишь, даже из обыкновенной рогатки возможно большего достичь.
Нельзя попрекнуть государство за то, что не заботилось о семьях фронтовиков и о своих «трудовых резервах». В дополнение к хлебным карточкам государство выделяло земельные участки для подсобного хозяйства. Выращенная на сотках подсобного участка кукуруза и являлась основным питанием населения. По вечерам в каждой хате гремели самодельные крупорушки, выдавая на выход крупу на мамалыгу и муку для чуреков. Поутру я растапливал кухонную печь, и готовил из молотой кукурузы завтрак, обед и ужин на семью. Мать всё светлое время пропадала на работе. Поэтому дрова, кухня и возделывание участка были моей прерогативой и обязанностью.
Уму непостижимо, кто это придумал, и почему так делалось, но местная власть ежегодно распределяла земельные участки на ещё не тронутой лопатой или плугом целине. Поднимать целину чернозёма толщиной в два-три штыка, поросшую репейником и чертополохом и с клубом корневищ было сущей каторгой.
Увлёкшись охотой и доверившись ватаге, заверившей:- дай только срок, и мы всей оравой зараз вспашем твой участок!- я здорово припозднился с поднятием целины на нашем участке. За окном маячил уже май месяц, а на делянке "ещё и конь не валялся!" Положение с каждым днём становилось безнадёжней, и страх перед голодной зимой заставил меня, как кормильца семьи здорово подёргаться. Возможно, кто-то подсказал, а возможно это был первый и пробный посыл собственного внутреннего голоса, нашептавший мне выход из безвыходного положения:- Рой лунки в земле квадратно-гнездовым способом!
Я так и поступил, и управился с посевной компанией за рекордно короткие сроки - за пару дней. Не мудрствуя лукаво, вырыл лунки и воткнул в каждую по два кукурузных зерна и по два боба фасоли. На вопрос матери:- как дела с огородом?- постарался как можно бодрее ответить:- Всё в ажуре! Всё, как учили!
«Добрые люди» о моих художествах доложили на следующий же день. Мать в причитаниях провела месяц. А он день за днём, без единого облачка на небе и без капельки дождя тянулся весь этот май месяц 1943 года. Вся станица пребывала в ожидании беды - Не иначе за грехи пала на нас небывалая засуха! На жухлые приусадебные огороды страшно было смотреть. Я старался поменьше попадаться матери на глаза. Вдруг, и прямо-таки на удивление встречают она меня без попрёков и теплым ужином на столе. - Завтра идём полоть участок – приветливо сообщает она новость - мне дали на работе выходной.
- Чего его полоть? Солнце уже всё под корень пропололо - подумалось про себя, однако я благоразумно смолчал.
То, что открылось мне, на подсобном участке, безусловно, было чудом. Это был первый в моей жизни "звёздный час". Даже глазам не верилось. Среди необозримых просторов скукоженных соседских делянок с растрескавшейся от засухи землёю, оазисом в пустыне, поднималось пятнадцать соток молодого леса с метровыми ярко зелёными, похожими на обоюдно острые сабли сарацин, листьями кукурузы. На каждом стволе уже завязалось по парочке крохотных кочерыжек. По кукурузным стволам, как лианы в тропическом лесу, вились побеги фасоли. На табличке с номером участка я прочёл выведенную химическим карандашом свою фамилию. Тогда только я убедился, что этот оазис наш.
Ко мне тут же прилепилась слава «юного мичуринца». Со мною первыми стали здороваться, незнакомые взрослые. Даже объездчик колхозной бахчи дед Гришка, забыв наши старые размолвки, похвалил:- Так це твой хлопчик, Егорьевна? Гарный агроном будэ!

Первыми восстановили станичные школы и клуб. В клубе заезжий гипнотизёр что хотел, то и выделывал с подопытными пациентами, заснувшими под заунывный голос:- Спите!.. вы спите спокойным сном гипноза... Заглядевшись на стеклянный шарик в руке гипнотизёра, я тоже пытался заснуть. Но меня не брало! Сосед старшеклассник разъяснил:- твоя внутренняя воля оказалась сильнее, чем у заезжего профессора психологии и, развив её, ты можешь творить не меньшие чудеса. Но для начала нужно обзавестись таким же, как у гипнотизёра шариком. Из флакона одеколона я извлек пробку, с гранёным шариком на конце. Как мне удалось разделить стекло на шарик и пробку уже не помню, но выволочка за содеянное, запомнилась хорошо. Одеколон «Красная Москва» оказывается был последним подарком отца матери.
Со стеклянным шариком, в гранях которого играли лучики солнца, я практиковал над соседской шпаной. Из-за плетня за моими пассами наблюдала баба Настюша. Угостив чайным грибом, Настюша разъяснила:- дело, которым ты занялся, не Богоугодно. Чары гипноза близки магии. А живую тварь, надобно врачевать молитвой, добрым словом и дарами от природы.
Чайный гриб мне понравился, и я стал таскать для Настюши из пруда канатного завода свеженьких пиявок и плевать не хотел на подначки одноклассников, засёкших меня в камышах с сачком и окрестивших Дуремаром, тем самым, что состоял шестёркой в банде лисы Алисы и кота Базилио. Зато Настюша научила, куда ставить пиявок при высоком кровяном давлении, сердечном приступе, головной боли и при какой Луне собирать какие травы. Пиявки сняли у матери головные боли, и она решила, что из меня не стоит делать агронома, а нужно учить на доктора.
Война откатилась далеко на Запад, и вести о положении на фронтах доходили до станичников в пересказе лекторов-пропагандистов, раз в неделю посещавших с кинопередвижкой станичный клуб. Ни электричеством, ни тем более радиофикацией, ни газетами станица наделена не была и неделями жила в информационном неведении. При таком раскладе, оказался востребованным мой опыт радиолюбительства. Им я заразился ещё в третьем классе я от отца, под руководством которого на навощённой фанерке был собран детекторный радиоприёмник. Тогда я научился мотать катушки вариометра, паять с канифолью монтажного провода и «читать» простые радиосхемы. «Первый блин» вышел комом. Нам так и не удалось настроиться на радиостанцию Нальчика. Двигая кончик пружинки по кристаллику детектора и, ловя его «чувствительную» точку, мы только морщились от треска в наушниках, среди которого прорывались лишь отдельные фразы диктора, а наше искусство больше походило на ловлю блох, чем на слушание радиопередачи.
На заветных полках отца с остатками пороха и дроби, среди старого хлама из проволоки и радиодеталей обнаружился чудом сохранившиеся детекторный приёмник, антенна и подшивка журналов «Радио-Фронт». Десятиклассник, которого я ссудил дефицитными журналами, объяснил, что детекторный радиоприёмник – не что иное, как «каменный век», и даже октябрята-дошколята этим теперь не занимаются.
- Будущее за экономичными радиолампами «двух сетками» с анодным напряжением в 12 вольт – уверял радиолюбитель из соседнего районного городка, пытаясь на годы вперёд предугадать развитие электроники. Конечно, о современных транзисторах он и мыслить не мог, если о них не догадывались даже в редакции журнала "Радио-Фронт". За ржавый ковбойский пятизарядный револьвер калибра 7,62 «Смит & Вессон» заполучил я парочку радиоламп «двух сеток» и засел за сборку простейшей одноламповой схемы регенеративного радиоприёмника. Заверещав среди ночи недорезанным поросёнком, мой приёмник заработал сразу и оказался чувствительным и избирательным. Изделие обеспечивало устойчивый приём на длинных волнах радиостанции имени "Коминтерна", но только после захода солнца. Около полуночи сквозь эфир прорывалась музыка из Тегерана, Вены и даже Берлина. При настройке регенеративный приёмник излучал в эфир дичайшие помехи и вой, и впадая в резонанс работал визгливым радиопередатчиком. Подобное засорение эфира было мне "до лампочки". Главное можно слушать вживую сводки «Советского Информационного бюро» и получать свежие новости с фронтов.
Вечерами к завалинке у нашего дома зачастили и стар, и млад. Терпеливо ждали, когда после захода солнца утихомирится в стратосфере слой Хивизайда, отражающий радиоволны. Голос Левитана "Говорит Москва" не вызывал слёз лишь у мужиков с крепкими нервами. Наушники, опущенные в пустое цинковое ведро, верещали как в рупор, хотя с металлическим искажением звука, зато слышно на всю комнату. Очередной "Приказ Верховного Главнокомандующего" о салюте в честь освобождения ещё одного советского города станичными стратегами обсуждался тут же на завалинке под плетнём, под густым облаком дыма из самокруток. Женщины и дети до полуночи слушали оперетту. Всё это вскоре надоело матери, встававшей рано, чтобы идти пешком за четыре километра на работу. Тогда своё изделие я сменял на пять килограмм солёного свиного сала. Правда, сало мы быстро съели, но не жалели об этом. Вкус сала разбудил во мне предпринимательскую жилку. Не я придумал законы рынка, они сами стучались к нам в двери, нашёптывая свою суть:- спрос, пробуждает предложение!
Из медного пятака я наловчился выбивать пробойником обручальное кольцо. Затем выводя риски до одури полировал золой, пока кольцо не засверкает золотом. Следующим моим изделием стал православный нательный крестик, аккуратно вырезанный из оцинкованного ящика для патронов. После полировки мои изделия выглядели копией настоящих – серебряных и золотых. С открытием станичного храма Архангела Михаила спрос на атрибуты православия возрастал с каждым днём. Оба "ювелирных" изделия шли у куркулей на обмен молочных и мясных продуктов. Деньги "за товар" я избегал брать, они не имели должного хода в натуральном станичном хозяйстве. Однако в них был заинтересован знакомый радиолюбитель, у которого покупались радиодетали. Мой «бизнес» явно пошёл в гору, и это меня подвигло на изготовление, радиоприёмника с усилителем низкой частоты, вещавшего на громкоговоритель - "тарелку" с чёрным бумажным диффузором.

После окончания седьмого класса настало время определения с выбором будущей профессии. - Не хочу быть ни агрономом, ни гипнотизёром, ни врачом, ни ювелиром - категорично заявил я матери. Да и на какие шиши учиться мне в техникуме? Тебе одной даже огорода не поднять, а без подсобного хозяйства и дров, собранных мною на полную халяву, твоей зарплаты на хлеб еле хватит. Для меня один путь, учиться на казённом коште - уговаривал я мать.
- Хочу стать радистом, как мой отец. Только не желаю геморрой высиживать ни в почтовой конторе, ни на дымной чугунке, а хочу хлебнуть солёного морского ветра. В этом "Справочнике для поступающих в учебные заведения" сказано:- На радиотехническое отделение Горьковского речного училища отличники принимаются без экзаменов. А в престижные мореходные училища мне и соваться нечего, погорю как швед под Полтавой. Из-за станичного говора из русских, украинских и тюрских словечек я обязательно умудрюсь даже знакомое слово корова, написать через "ять", и не пройду по конкурсу. Думаю, что к речникам наплыв абитуриентов будет поменьше. А вот приписано:- «диплом речного училища позволяет плавать радиооператором на морских судах в дальнем плавании»- читал я матери. - И выходит, не отказываюсь я от мечты увидеть в живом виде летучую рыбу.
Со временем мои мечты сбылась. Правда, не совсем так, как грезилось в детстве. Оказалось не дадено мне стать ни начальником судовой радиостанции, ни просто радистом. А о капитанском мостике я даже и не помышлял. Но Судьба, толи Провидение распорядились по-своему. И не имею я права сетовать ни на Судьбу, ни на Провидение, протащившие меня через жизнь по пути не менее достойному, чем судовой радиотелеграфист.

ДОМИК, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛ ДЖЕК.
Ностальгия по утраченной в расцвете сил профессии не заслонила от меня тему строительства дома на дачном участке. Отнюдь, не сразу предполагалось этому дому стать похожим на домик, который построил Джек. Всему начало положил семейный совет при выборе участка. Руководствовался я чисто прозаическими соображениями:- Чего в избытке в Прибалтийской погоде? – и, не ожидая ответа, выложил: - дождя и облачности! Чего мы больше всего ожидаем от будущей фазенды? Тепла, солнца и света!. Тогда, давайте строиться здесь, на юго-западной стороне вот этой песчаной дюны. Здесь, даже сосны "не скроют солнышко моё", как изволит заливаться в неаполитанской песенке вундеркинд Робертино Лоретти.
В полукилометре от нашего участка строилась государственная дача. Из-за сбоев в поставке материалов, на казённой стройке простаивал бульдозер, а бригада строителей загорали от безделья. Они сами напросились на шабашку за предельно смешную цену. В результате над закладкой фундамента будущего летнего домика трудились техника и профессиональная бригада строителей. На южном склоне дюны бульдозер без проволочек вырыл котлован, а из горы бута и бетона сложился полуподземный этаж для гаража, погреба и мастерской. После перекрытия бетонными панелями получилось нечто капитальное, наподобие бункера, врытого в землю и готового ко многим превратностям времён холодной войны. В бункере, как за крепкими двойными воротами расположились мастерская с деревообрабатывающим станком и погреб для хранения съестных припасов. Стены дома из пенно блоков возводил я уже самостоятельно, скрыв под ними от любопытных взоров и насмешек соседей - бетонный бункер. Правда с кладкой дымовых и вентиляционных труб пришлось повозиться, особенно при фигурной колке кирпича, для камина. Пока набил руку и освоил колку, набралось с полтонны кирпичного брака. Зато никаких проблем не возникало в столярных и плотничьих работах. Кажется, вместе с генами прадеда я унаследовал приличные навыки в работе с древесным материалом и без проблем самостоятельно мастерил дверные и оконные коробки и полотна ворот гаража и дверей дома. Вскоре освоил я деревообрабатывающий станок и из досок б/у нарезал дефицитную «вагонку» для внутренней обшивки потолка и стен.
Когда настало время ставить стропила на крышу дома, у меня уже сложились не только навыки, но и замашки средней руки рабочего-строителя. Пропала спешка, и теперь можно чаще перекуривать и задумываться над посторонними вещами. Крепко смущало меня очевидное несоответствие проекта дома с действительностью Прибалтийского климата. Плоская крыша плохо стыковалась с частыми и затяжными дождями, а в снежные зимние месяцы требовалось лазить по крыше с лопатой и очищать её от снега. Из учебных пособий по домостроительству под рукой у меня находилось две книги. Очень популярная "Летний домик" Арво Вески на эстонском языке была даже в двух экземплярах. Из-за сложностей с языком, в ней я мог только рассматривать картинки. Вторым пособием служила детская книжка английских стихов в переводе Самуила Маршака: "Про домик, который построил Джек". На цветной вкладке книги крыша домика Джека выглядела весёленькой, а главное - двускатной. Любуясь приглянувшейся картинкой, мысленно я примерял крышу дома, который построил Джек к проектному чертежу своего дома. Вот бы пристроить такую же крышу к приземистому, похожему на опрокинутый комод, и как бы втянувшему «голову» в плечи нашему дому. Не в силах сдержать творческий зуд, я взял, да пририсовал крышу домика Джека на технический проект своего дома.
- Звучит, однако! – ахнул внутренний голос. С такой крышей сразу же пропал вид казармы и повеселел домик. На радостях я не сразу догадался, что произойдёт с проектом при удалении карандашного наброска крыши. Основной документ застройщика - проект дома я безнадежно испортил, стирая ластиком свой набросок из карандашных линий. Не оставалась иного выхода, как воссоздать чертёжи заново.
– Не боись!- уговаривал меня внутренний голос. Не зря, под слова модного шлягера:- Ты куда Одиссей от жены и детей?- сбегал ты вечерами из дома на заочное повышение образовательного уровня – нашёптывал он. – И не напрасно набивалась твоя рука с рейсфедером, над контрольными работами по техническому черчению. «Глаз боится, а руки делают» - с удовлетворённым чувством разглядывал я квалифицированно выполненные на кальке чертежи проекта летнего дома с дополнениями и изменениями, на которые замахнулись мои фантазии. После переноса с кальки «на синьку» чертежи выглядели ещё шикарнее, вполне профессионально и без малейших признаков самодельщины. Дело оставалось лишь за подписью архитектора - автора проекта дома, но переговоры с автором кончились полным разочарованием. Приговор окончательный и обжалованию не подлежал.
- Из проекта выпирает варварская смесь стилей. Крыша дома смахивает на раннюю готику, а кровля сауны на крышу летнего дома последнего китайского императора! И не уговаривайте, не подпишу!
Делать было нечего, не пускать же под снос ладно усевшуюся на дом и почти готовую крышу. Только отчаяние подвигло меня записать в штампе «самопального проекта» на месте фамилии архитектора собственные инициалы и нацарапать позаковыристей собственноручную подпись. С первого взгляда все выглядело по закону и не хуже, чем в документации на лучшие дома нашего кооператива. Только нагловато мозолила глаза подпись и фамилия «архитектора» - самозванца.
В пачке из сотни брошюр дачного кооператива самопальный проект отправился на рассмотрение главного архитектора города. Осталось только ждать, что будет дальше. Домашние критики стращали:- добьёшься, что разоблачат тебя как авантюриста, да ещё в партком рыбопромыслового флота накапают про твои художества!
Как знать! Возможно у занятого городскими проблемами главного архитектора, было многовато авторов проектов: попробуй упомнить всех их по фамилиям! а возможно, и напротив, подивившись наглости и находчивости застройщика, как человек творческий, главный архитектор проект с моими изменениями и дополнениями оценил, и подмахнул без замечаний. Как бы то ни было, а теперь наша крыша будет не хуже, чем у Джека!- утёр нос я всем сомневающимся.
Со временем, в образовавшемся пространстве под двускатной крышей, само по себе напросилось обустройство третьего этажа. В мансарде под крышей, возникла комнатка с прихожей и гардеробной под общим названием "детская", удачно разрешив извечную проблему отцов и детей, разделив и разведя их по этажам.
Домик на картинке у Джека был "глазастый", окна смотрели на все четыре стороны света. В безоблачный Божий день, в расположенные со всех четырех сторон окна дома, заглядывает, ходящее по кругу дневное светило. На красочной обложке книги стихов Маршака на уровне второго этажа домик Джека опоясывала терраса. И у нас на террасу, соединяющую дом с сауной, солнышко до самого вечера засматривается. Задумавшись над особенностями английского юмора относительно погоды: «С какой бы стороны не дул северный ветер - он всегда холодный», я взял, да и защитил северный проём между сауной и домом, наглухо закрыв его стеклянными блоками. На террасе сразу пропал сквозняк и в затишке появился светлый и уютный уголок, прохладный в зной и укрытый в дождь и ветер. Уголок стал местом сбора семьи. Здесь разместились стол со стульями, гриль, самовар и даже раскладушки для загара. Здесь же мы с верным пуделем Рокки коротаем вечера и полуденный зной этого необычайно жаркого августа 2007 года.
С высоты террасы, соизмеримой с высотой капитанского мостика незабвенного "Колбасного клипера" или мини-рефрижератора РР-1270 под присмотром хозяйского глаза в координатах с Широтой равной 59 градусов 24 минуты и 38,2 секунды, и Долготою 24 град. 18 мин. 31,5 сек. раскинулись шесть соток приватизированного земельного участка. И мнится порою, что за живой изгородью проглядывают вовсе не крыши домиков дачного товарищества, а группа траулеров, сгрудившаяся на участке океана, обозначенного на навигационной карте как промысловый квадрат.
И снова я чувствую себя капитаном, на бессменном капитанском мостике. Правда, вся моя команда состоит из одного, не обычной масти рыжего пуделя, по кличке Рокки. Он, как и верный помощник известного капитана Христофора Бонифасьевича Врунгеля рыжий матрос – Лом, со знаменитой яхты «Беда», всегда со мною рядом и тоже бдит за порядком. Мы почти годки, вернее он даже старше меня по своему собачьему возрасту. Если и в правду говорят кинологи, что год собачьей жизни соотносится с человеческой жизнью, как один к семи, то ему уже за сотню лет. Здесь, в тени террасы мы частенько оба предаемся старческим воспоминаниям, я за персональным компом, а пудель, в забытье от собачьих грез, позволяет воробьям склевывать крошки под самым носом.

- МЫ С ВАМИ ОДНОЙ КРОВИ, господа и товарищи!
Даже такая незавидная птаха, как воробей, наделена чувством семейства или клана. Под крышей «фазенды», похожей на домик, который построил Джек горланит без передыха постоянно голодный воробьиный выводок, уже второй в этом году. Чтобы немного облегчить жизнь его замотавшимся родителям, кормушку с крупой пришлось пристроить поближе к гнезду. На крупу тут же насела развязная стайка из первого выводка. Наклевавшись, тут же нисколько не обращая внимания ни на меня, ни на собаку наглая молодь устроила ассамблею на жёлобе водостока. Здесь всё выглядит примерно так, как бывало в молодёжной компании на станичной околице: каждый старался перекричать оппонента. И тут тоже поросль учиться ухаживать за нежным полом. Забавно наблюдать как только что оперившийся воробышек женихаясь и стремясь произвести впечатление пушит перья и выпендриваются перед стройными барышнями. Чу! Кажется чужая воробьиная стайка налетев нацелилась на крупу в кормушке. Гомон и щебетание на водостоке вмиг прекратились и не раздумывая «наши» погнали непрошеных гостей. - Знамо, есть у воробья понятие "свои". И им ближе не всеобщие воробьиные интересы, а свои - семейные и собственного рода! «Не наши» спрятались в кустах рябины. Следом и туда же "Наши". Само собой подумалось:- будет драчка. Ан, нет! В кустарнике на нейтральной территории семейки расселись попарно по интересам и мирно защебетали, обсуждая воробьиные новости.
В отличие от воробьиного племени люди из моего поколение напрочь подрастеряли Богом данное чувство родства и крови! А ведь помнится как дети моего деда Иосифа и его брата Антона придерживались родственных уз. Часто встречались и переписывались, стремились увидеться, старались поддержать друг друга, чем и как могли. А я? А мы? Ведь не возьмись за розыски дочь, я и мои двоюродные братья и сёстры так бы, и, не ведая, здравствует ли или отошёл в мир иной их родственник, доживали бы свой век. Притупившись сознание собственной вины обернулось инстинктивной самозащитой от угрызений совести. Оказалось, что совесть у меня, как известный Янус, с двумя ликами: адвоката и прокурора. «Совесть-адвокат», тут же стала развивать оправдательную версию:- Высокому Суду известно, что обвиняемый имел твердое намерение по выходу на заслуженный отдых навестить с родственным поклоном взрастившие его пенаты, проведать живых и возложить цветы к праху тех, кого уж нет с нами. Кто знал, и можно ли было предвидеть, что все дорогие и памятные лица к этому времени окажутся за границей!?
- Не надо лукавить!- тоном прокурора возражала другая половина совести:- основная причина потери родственных контактов ясна, страшась проявления своих белогвардейских родственников, подсудимый боялся лишиться визы, расстаться с перспективой карьерного роста и стать второсортным - не визированным моряком, любующимся морем с берега.
- Не шейте моему подзащитному расчётливость и карьеризм,- восстала совесть-адвокат. Вспомним, что ещё при живом "отце народов", в разгар "охоты на ведьм", когда идеология напрямую вмешивалась в человеческие и родственные связи, подменяя их эфемерными классовыми интересами, мой подзащитный без раздумий пошёл навстречу первому чувству. Не испугался страшного в те годы идеологического клейма, а породнился с ещё одним «польским шпионом», уповая лишь на то, на что полагались наши деды:- Бог не выдаст - свинья не съест.
К его счастью, даже в те смутные времена не только одни поддонки работали в надлежащих структурах, и всего пару месяцев спустя после бракосочетания «с дочерью узника ГУЛАГа» наш «подсудимый» отправился в свой первый заграничный рейс вокруг Европы.
- Тогда пусть ответит, почему у подсудимого не сложилось с кузеном? - не отставала совесть прокурор.
- Поймите,- увещевала совесть-адвокат - взаимоотношения с кузеном не сложилось не только по вине моего подзащитного. Для ясности изложу суть дела. Возвращаясь из отпуска, проведённого у родителей кузена, юнга завернул в город Грозный, чтобы повидаться и познакомиться с братом. Повидаться удалось, а вот сблизиться братьям так и не довелось и это можно понять. Дело в том, что нежданно, как снег на голову, в студенческом общежитии нефтяного института объявился разбитной пацан в морской форме, не очень жалуемой обитателями этой площадки. Вскоре выясняется, что все интересы морячка замыкаются на сверстницах, чечётке и танцплощадке и тут юнга натолкнулся на недоуменный взгляд студента, с детства зачитывающегося "Жизнью животных" Брема. Но всё же, отдать должное гостеприимству брата, он намеревался угостить гостя чаем. Но, не смог. На пяти этажах студенческого общежития кроме кипятка не нашлось ни чайной заварки, ни пары ложек сахару. Зато из вещевого мешка юнги выпирало варенье в банках и много ещё чего, засунутого туда матерью кузена в расчёте на долгий путь юнги. Испив чаю, обоим стало понятно, что визит исчерпан. У юнги как-то не хватило сил забрать и утащить харчи из этой юдоли жестокого поста, да ещё за неделю до стипендии. На койке он оставил вещь мешок с продуктами, якобы предназначенными тётей Аней для передачи студенту. Не стоит этому удивляться. Так было воспитано большинство из поколения, с энтузиазмом откликающегося на всесоюзную гуманитарную акцию, часто надуманную и подобную очередной акции: «Поможем голодающим индийского штата Мадрас». Стоило выкрикнуть что-нибудь похожее с партийной трибуны, как об этом уже вещало радио, и писали в газетах. Позабыв о собственных интересах, обостренная пролетарская сознательность требовала немедля протянуть братскую руку помощи. Такова была система и такова была наша сель ави.
Ведь никто тогда не предполагал, что на другой день в общаге объявится мама кузена с корзинкой харча. А благотворительная акция юнги будет расценена не иначе, как пренебрежение к её дарам и хлопотам.
Так впервые, и очевидно в последний раз свиделись двоюродные братья. Правда брат пообещал заглянуть в Таллин во время плановой поездки в Ленинград, да не сдержал слова. В своё оправдание он бормотал что-то в телефонную трубку в отношении загранпаспорта и визы. В свои годы:- «уже за восемьдесят»- брат ещё полон энергии. Трудится в Академии наук Дагестана, а летом ещё и на дачном участке выхаживает виноградную лозу. В оставшееся время пишет учёный труд по литогенезису в сейсмоопасном регионе Кавказа. Эпизодически названивает по телефону, заряжая меня энергией, фонтанирующей через край подобно нефтегазовому фонтану из пробурённой им скважины на Ямале.
- Ладно, уж - соглашается совесть-прокурор,- суду всё понятно с кузеном! Ну, а почему «подсудимый» не писал кузине?- не успокаивается он.
- О чём писать? Из писем таганрогского дядюшки я знал, что по окончанию пединститута кузина направлена в Пермскую область и сеет доброе, вечное в умах и сердцах сельской молодёжи. В последний раз виделись мы ещё в нежном для обоих возрасте. Мне было четырнадцать, а Рите двенадцать лет. Тогда мы ещё были полны радужных мечтаний о будущем. Ну, а после не было у меня оснований хвастаться успехами. Описание матросской жизни не для нежных девичьих ушей! Учёба. Женитьба. Скитание по чужим квартирам с грудным ребёнком. Подъёмы и падения по службе и в обустройстве жизни. Писать о такой прозе просто не было сил. Да, и писать я не любил, считая достаточным открытку дяде Боре и открытку матери, посланную ко дню рождения, телеграмму о скором приходе домой или телефонный разговор. Эпистолярный зуд появился у меня недавно. Сказался ли пенсионный возраст, или не совсем здоровая привычка, разговаривать с собакой, не знаю. Видимо моя новая привычка успела надоесть окружающим, если даже крепко привязанный ко мне пёсик, не дослушав, демонстративно удаляется, а я выговариваюсь перед компьютером или в письмах к кузине.

С другой кузиной - Татьяной, дочерью дяди Казимира, я познакомился будучи ещё юнгой. Семья дяди Казимира жила в Ростове, в нескольких часах езды поездом от Таганрога и Таня частенько устраивалась на попечении тётушки Брониславы, а тётя в племяннице души не чаяла. Оно понятно – Танька была вылитой «матрицей» с тётушки и такой же сорвиголовой, как и тётя в детстве. С этим бесёнком однажды я влип в историю. Помнится, к дяде Казимиру нагрянул я в белоснежной летней форме «номер раз», выстиранной, отбеленной и выглаженной таганрогской тетушкой. На белоснежном чехле бескозырки ни пятнышка. Ботинки отполированы с гуталином, медная бляха на матросском ремне отражала Солнце. На Танину маму внешний вид юнги произвел благоприятное впечатление. Татьяну приодели, причесали, и, вплетя в косу роскошный бант, с лёгкой душой отправили на прогулку с братом. Тёте Маше и в голову не могло прийти, какие намерения относительно её сокровища зрели в замыслах юнги. Так идя на дичь, опытный охотник брал с собой манок в виде подсадной утки. Как я и предполагал, принаряженная парочка не могла не вызвать интереса у ростовских аборигенок. Родство морячка и дитяти выпирало наружу и не вызывало сомнений. – Кто они? Брат и сестра? Быть не может! Больно значителен разрыв в возрасте. Возможно ли - Отец? Но для отцовства морячку следовало бы самому дозреть под солнышком!
Поясняю: - Танька была копией тётушки. А о собственном сходстве с тётей я был не раз наслышан от случайных встречных, допытывавшихся:- Бронислава Осиповна, где вы столько лет прятали сына? А тётушка только загадочно улыбалась в ответ.
Мне такая игра нравилась, и я примерял тётину улыбку перед разбитной студенткой, предложившей Тане леденцового петушка на палочке. Со студенткой мы амурничали на парковой скамейке, позабыв о Тане. А той вся эта бодяга быстро наскучила и, обсосав леденец до палочки, Танька придумала себе новое занятие. Один за другим стаскивала с себя предметы туалета и профессиональным жестом стриптизёрши забрасывала их на акацию. Мы спохватилась, когда на юной леди не было уже ни мини, ни бикини. Чем больше мы увещевали Таньку одеть трусики, тем громче она орала: - жарко! хочу домой! борща хочу! и порывалась к фонтану искупнуться. Пока я сбивал палкой с акации детали её туалета, Танька успела выкупаться в фонтане, а знакомая скрыться, не оставив номера телефона.
Спустя пару лет, в свободное от занятий время в мореходке им. Георгия Седова, я не раз бывал у дяди Казимира, но Таньку мне больше не доверяли. Вскоре курс судоводителей из «Седовки» перевели в Клайпедскую мореходку. Уезжая на дальний Запад страны, я и мысли не допускал, что вижу многие дорогие мне лица в последний раз. Перед тётей Машей, спустя десяток лет, посетившей нас в Таллине, я из кожи вон лез, чтобы реабилитировать своё легкомысленное прошлое. Вместо прогулок по историческим и развлекательным местам города, я затаскал тётушку по жилым этажам и цехам плавбазы «Иоханес Варес», демонстрируя ей процесс доведения полуфабриката сельди до готовой продукции. Как из рога изобилия сыпал я цифрами технических условий и ГОСТами и, кажется, доказал тётушке, что из непутёвого «юнги-вентилятора» превратился в рачительного хозяйственника.
Ныне Татьяна Казимировна уже матрона, помнит ли она рассказанную мною историю? Моя дочь и муж Татьяны завсегдатаи интернета, там они частенько и общаются. Для меня же интернет так и остался чем-то вроде хиромантии. Стоит только попытаться мне включиться в сеть, как «зависает» всё кибер пространство в округе городского квартала.
О том, что у меня была кузина в Польше, я не знал и не догадывался. Об этом дозналась моя дочь «роясь в интернете». Не так давно польской кузины не у меня не стало. Фотографию общего надгробья: дяди Викентия, его жены Хелены и кузины Александры прислал по интернету Красный Крест Польши. Рассматривая фото первое, что пришло мне в голову:- небось стало некому принести цветов и посидеть рядышком с местом последней пристани старшей веточки на родовом древе моего деда. Последний плод с этой ветви засох в 2002 году, не оставив потомства. Надо непременно помянуть своих польских родственников!
Исторические бури, прошумевшие над Россией, лишили меня рядовых детских радостей и потребностей: быть утешенным своей бабушкой, слушать семейные предания деда, а в трудном подростковом возрасте получить дельный совет от отца. Артиллерийский снаряд, выпущенный по спящему Владикавказу в 1920 году под самый корень сломил ствол фамильного дерева, похоронив моего деда Иосифа под руинами собственного флигеля в центре города на улице Червлённая 29. Оставшись без домашнего очага и без кормильца, осиротелая семья стала рассыпаться на глазах. Если верна версия о расстреле в 1922 году во Владикавказском подвале Чека дяди Юзефа – Евгения, тогда непонятно кто вслед за Викентием и Иосифом обосновался в Варшаве, а затем в Лондоне. Отец в своих показаниях следователю назвал двух эмигрировавших братьев Викентия и Иосифа и подтвердил расстрел Евгения. А дядя Викентий в письмах из Варшавы слал приветы от Евгения, и от Иосифа.
Хотелось бы разгадать эту тайну! Молчит на эту тему двоюродный брат Рэм? Хотя, как я полагаю, не мог не говорить он на тему о родственниках белоэмигрантах со своим отцом Станиславом – последним, кто унёс с собой разгадку этой тайны нашего рода. Понятно, когда был жив мой отец, я пребывал в пионерском возрасте, а в те годы на подобные темы не рассуждали с малолетками. Вскоре пронесшаяся над страной бранная буря обломила жизненную веточку моего отца, а меня недозрелым плодом закатила подальше от кроны фамильного дерева, где уже не слышно было о чём шептались не до конца опавшие листья родового дерева.

КАК ОСИП ЗАДЕЛАЛСЯ ИОСИФОМ.
Обложившись словарями, я перевожу с польского на русский ксерокопии хроник из шляхетских родовых книг, и не устаю восхищаться пробивной способностью своей дочери Анюты. Как и чем смогла она пронять музейных и архивных работников!? Как ей удалось отвлечь от занятий "книжного червя", серьёзных учёных, укрывшихся в тиши пропахших стариной кабинетов? Остаётся только ахнуть.- Диво дивное, чудо чудное! Удивляюсь и любезному, слегка ироничному препроводительному письму директора Варшавского Института генеалогии, пана Анджея Зигмунда Рола - Стрезыцкого, адресованному дочери.