О РОДИНЕ О СЕБЕ И О СГИНУВШЕМ РОДЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ 13

Трудно поддаются чтению материалы следствия. Дики и страшны казуистичные выверты советской следственной системы. Противны её методы выбивания доказательств и стравливания на очных ставках беззащитных жертв, когда оговаривали друг друга и сами себя неискушённые в судебной казуистике женщины. К «Делу» тёти Антонины приложены фотографии страшные своей необычностью: в анфас и профиль, как фотографируют закоренелых преступников. Они страшны не только потому, что оказались последними. Тётушкиных глаз невозможно забыть. В них страдание, боль и осознание чего-то такого, что осталось неизвестным, о чём можно только догадываться. В фотокарточке дряхлой старушки с трудом просматривались знакомые черты моей тётушки Антонины. Невозможно понять, кому надобен подобный произвол и издевательство над собственным народом. Разве только когорте крепких мужиков призывного возраста застрявших в тылу и делающих вид, что они раскрыли в городе гнездо вражеской пропаганды и агитации. Свои доказательства они строили на показаниях стукачей и случайных, в запале бытовых ссор высказываний соседей, претендующих за счёт потерпевшей стороны на расширение собственной жилой площади. Оставалось только «умело» провести следствие, и создастся вид раскрытия очага городской антиправительственной организации. То было страшное и трудное время. Вся страна жила в страхе, но с надеждой «а вдруг пронесёт!», когда ночной чёрный воронок увозил не тебя, а соседа по лестничной клетке.
Поддержать тётю передачами родственники были не в состоянии. Трудными и голодными оказались послевоенные годы в разорённой стране. Продукты распределялись в городе по продовольственным карточкам, а село жило подножным кормом с собственного огорода, да ещё, если это удастся, то и собранными из под снега кукурузными кочерыжками. Кстати сказать, за это перепревшее под снегом колхозное добро тоже судили, как за воровство государственного имущества.
Естественно, Милкиного предательства никто ей не простил. От неё отшатнулись все, кроме сердобольной тёти Брониславы, хотя сёстры её предупреждали:- кто предал раз...
Я уже засобирался на собственные матросские хлеба, а тёте Брониславе всегда надобно с кем-нибудь, да нянькаться. У неё, даже в самые голодные времена, всегда обреталась какая-нибудь, да живность. Входящий в дом старался эту животинку побаловать, а зверушки расплачивались неподдельной радостью. Стоило щёлкнуть входной двери, и из уголков квартиры, как из углов Ноева ковчега налетала куча живой твари. Шпиц – Нелька получала обсосанный дядюшкой кусочек сахара, громадный кот, по недоразумению получивший кличку Малыш – шкурку колбаски, а морская свинка Наф-Наф - сырую макаронину. Чем мог, тем и радовал эту животинку всяк входящий, но только не Милка. Завидев её, как по морской команде - "Поворот все вдруг на 180 градусов", круто развернувшись, живые творенья разбегались по радиальным радиусам.
Отдать должное, под присмотром тётушки Милка постепенно менялась. Устроилась мастером ОТК на заводе "Красный котельщик". Приоделась, обсмотрелась и вновь, как пионер «Готова» на выданье. Надо отдать должное, когда занёмогла и слегла тётушка, Милка ухаживала за ней и вела нехитрое домашнее хозяйство. Беда никогда не приходит одна. Дядю уволили с работы. «Тёртый калач», когда-то наставлявший юнгу:- плетью обуха не перешибёшь, и делать «пи-пи» против ветра, только себе дороже, теперь сам влип, как кур во щи!
Ещё до войны начал, а после Победы продолжил дядя Боря беспощадную борьбу с личинкой комара анофилиса - разносчика, свирепствовавшей на юге России болезни малярия, или лихоманка, по-народному. Этот бич косил без разбора и млад, и стар страшней эпидемии птичьего гриппа. Отдать должное нашему здравоохранению, боролось оно с малярией не только на бумаге в отчётности, но и на практике, и довольно успешно. Вот и выходит, что с обязанностями инженера городской противомалярийной станции дядя неплохо справлялся, т. к. с малярией в Таганроге и в ближайшей округе было покончено. Тут бы немножко всем отдохнуть да расслабиться. Ан, нет! От дядюшки потребовали сделку не только с совестью, но и с уголовным кодексом! Но как бы его не уламывали, акт на списание партии хинина в количестве достаточном для ликвидации пандемии малярии в двух городах с населением равным Таганрогу дядюшка не подписал. Хинин был привозным, купленным за валюту. В те годы государство не скупилось на две цели: - на секреты с плутонием да на хинин. А спрос на него, как на средство прерывания беременности только возрастал, и сбывался хинин «налево» за приличные «бабки». А всё потому, что после четырехлетнего воздержания демобилизованная десятимиллионная солдатская плоть требовала раскрепощения, в то время, когда на противозачаточном фронте державы царил форменный беспредел, такой же, как и с остальным ширпотребом. Не только в провинции, но и в столице никаких противозачаточных средств днём с огнём не доищешься, даже на уровне изобретённого древними инками изделия из латекса. А тут как на грех запретили аборты. Обоим нарушителям нового закона: и в лице просителя, и исполнителю, грозил реальный срок отбывания в местах не столь отдалённых. Невзирая на кажущуюся гуманность запрета на детоубийство, в стране процветала смертность среди женщин детородного возраста. В лагерях и тюрьмах отсиживалось энное количество молодого, здорового и потенциального материнства, а рождаемость по стране резко упала. Хотя эти сведения публиковались только в закрытых источниках, но были они тревожны, как и армейские сводки потерь в живой силе в начальные годы войны.
Упрямство дядюшки ломало кому-то бизнес, а в нём, как известно законы суровые. Дяде бы посторониться и уйти по-хорошему, однако он не желал поступиться понятиями о чести. На звонок из городского здравотдела с намёком: - Борис, ты неправ!.. Надо смотреть ширше... в ответ он только взъярился:- это Вам надо смотреть ширше, да сменить дурацкие законы – и наотрез отказался от другой, любезно предложенной и выше оплачиваемой работы. Чем дальше, тем сёрьёзней был собеседник на другом конце провода, теперь уже из областного Ростова. Дядюшке напомнили о несговорчивости по вопросу о сносе могильника с чёрной оспой:- в результате вашего упорства, государство понесло значительные затраты на прокладку дороги в объезд сомнительного могильника...
Тетя умоляла дядюшку перестать кобениться, и уйти по-хорошему. Друзья предупреждали:- Борис Алексеевич, тут такие верхи замешаны, что головы не сносишь! Но гвардейца понесло. Иначе это не назовешь. Чем серьёзней были угрозы, тем с большим упорством твердил он набившую уже всем оскомину: «гвардия не сдаётся, гвардия умирает!»
С работы его уволили товарищеским судом с мотивировкой "склочность на производстве". На этом судилище друзья и коллеги молчали, опустив головы, выступало только начальство. Понапрасну дядя оббивал пороги и писал по инстанции, работало «телефонное право» и его нигде не брали на работу. Если удавалось пристроиться где-то за городом, то увольняли его через две недели, как «не выдержавшего испытательный срок». Пару лет тянулась эта склока. Тётушку такая борьба с ветряными мельницами окончательно доконала, и она слегла с сердцем.
В это тяжёлое время на Милкину зарплату содержалась вся семья. Разделив свой первый заработок на три равные части, я разослал его по родным адресатам. Но это не спасало уже ни кого, а мне долго пришлось щеголять вместо пальто в курсантской шинели.
Как знать, если бы тетя Бронислава не ушла из жизни молодой в 43 года, возможно из Милки получился другой, порядочный человек, а уж под её присмотром не удалось бы очередному мужику охмурить девку. Новый бой-френд, милицейский хохол, соглашался взять в жены Людмилу, но только после раздела дядиной квартиры. После судебных процессов Милка осталась без жениха и без дяди.
«Система» не успокоилась, пока до "тертого калача" не дошло, что в родном городе ему жизни не будет. При срочном размене на Краснодар он получил комнату с общей кухней и общими удобствами в коридоре. Вся его жизнь теперь заключалась в работе, и как инженер по дорожному строительству всё лето он дневал и ночевал в «поле». Энтузиазм и профессионализм дяди оценили, а за умение ладить с рабочим людом дядю уважало и начальство, и он вскоре оброс друзьями. Всё бы хорошо, но больно уж любили дорожники «погутарить за жизнь» под «борматуху» и затягивали в клуб «Агдама» равнодушного раньше к спиртному дядюшку.
Не в пример горбачёвской, свою антиалкогольную компанию начал я издалека. Вышибая «клин клином», я пробуждая у дядюшки забытую тягу к кулинарным изыскам из даров моря. Благо полки магазинов Краснодара ломились от кальмаров, креветок, чатки и экзотических морских рыб. К этой экзотике ещё не обвыкли кубанские казачки, предпочитавшие мороженой продукции живую рыбу. Под соус из каракатицы, отбивную из тунца или фри из кальмаров напрашивалась местная "Кубанская". Это высокого качества изделие, со знанием приготовленное из натуральной пшенички твёрдых сортов не чета «барматухе». Я всё чаще налегал на психику железной аргументацией:- грех забывать здоровую привычку дедов, согреть православную душу изделием чистым, как слеза ключницы её изготовившей. «Пусть всегда будет»… за дверцей холодильника бутылочка «Кубанской», а в ней никогда не обсыхает донышко. Как первокурсник на лекциях, под мою диктовку дядюшка добросовестно конспектировал рецептуру «Ста блюд из мидий», или рецепт басков по изготовлению яблочного сидра, не уступающего по качеству и пене нашему «Цимлянскому».
Я всегда восхищался дарованиями дядюшки профессионально писать акварелью, сочинять забавные стишки, а искусством виртуозно насвистать популярную мелодию он мог бы заткнуть за пояс профессионального исполнителя художественного свиста. Не в пример дядюшке его сожитель - кенарь Карпуша, как певчая птичка оказался с изъяном. Зря колотился дядя, давая ему уроки по какой-то специальной системе, но всё без толку. Склонив головку, кенарь заслушивался мелодией Роза-Мунды, жмурился от удовольствия, но за вокал не принимался! Напрасно уговаривал я дядю:- брызни в поилку кенаря парочку капель "Кубанской", известное дело - на сухую ни один матрос доброй песни не затянет.
- Ты свои боцманские замашки брось! Негоже спаивать птаху. Вспомни мудрость своего эстонского корешка: "в доме должен быть только один пьяница"- отбивался дядя.
- Ну, тогда хотя бы перемени пластинку. Устал от Роза-Мунды твой кенарь. Выдай ему чего-нибудь из флотского репертуара вроде:- Йё-го-го и бутылка рому - не отставал я.
На общей кухне уже зрели в кастрюле с ухой по-монастырски молоденький петушок и шмат осетрины, когда меня срочно потащили в жилую комнату. Так и останется невыясненным, воспользовался ли дядя моим советом, и промочил горлышко Карпухе, или кенаря зацепила морская тематика. Карпуша заливался трелью. Трепеща горлышком, кенарь выводил руладу из песенки: "друг всегда уступить готов место в шлюпке и круг"!
Мой отпуск подходил к концу и мы спешно печатали снимки с таллинских фотоплёнок, до которых так и не дошли руки дяди, и вспоминали примечательные события в его прошлом отпуске. Таллин ему понравился всем, кроме климата. В самый разгар Прибалтийского лета, в чёрной суконной паре дядюшка ухитрялся до мелкой дрожи мёрзнуть даже на солнечной стороне улицы. Таская дядю по Вышгороду, и бастионам старого Таллина, я старался как можно недалече отрываться от кафе "Каролина", где всегда пребывал в готовности обжигающий губы согревающий до пяток грог.
Музей в Домском соборе оказался закрыт на санитарный день, но дядюшка своим носом патриция и старомодным куртуазным обращением произвёл впечатление на пожилую интеллигентного вида смотрительницу, и та добровольно взяла на себя роль гида. У праха знаменитого мореплавателя Ивана Христофоровича Крузенштерна старушка поведала интересные факты из его жизни. Какие-то подробности из скитаний мореплавателя, дядя тут же тактично воспроизвёл, чем покорил нашего гида. Не пожелав тут же распроститься с внимательными и благодарными слушателями, нас провели в противоположный угол собора к другой достопримечательности. И тут мы услышали весьма романтичную историю Ревельских "Ромео и Джулии". Старушка оказалась классным рассказчиком и с цитирования шекспировских строк:- "Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульете"... повела своё повествование. Это была грустная история двух влюбленных юных сердец. Путешествующего по Эстляндии шведского принца случай свёл с эстонской красавицей-девицей, и с первого взгляда они безумно полюбили друг друга. Кроме злой воли разгневанных родителей, влюблённых разделяло ещё и холодное Балтийское море. Минуя все препоны принц вырвался на свидание с любимой. Но его преследовал злой рок. Разбивая волны о скалистый берег, штормовое море прямо на глазах возлюбленной поглотило корабль вместе с принцем. С горя невеста бросилась в море. Их тела нашли и навеки соединили, похоронив рядышком в Ревельском соборе. Потом нам показали геральдическую коллекцию средневековых шведских, датских и русских штандартов и знамён. И здесь дядюшка проявил достойную осведомленность, чем окончательно покорил нашего гида. Посчитав нашу экскурсию завершённой, я уже раскланивался, когда дядюшка совершил оплошность, пожелав отблагодарить гида коллекцией «серебряных» юбилейных рублей. На дядюшку крепко разобиделись, замахали руками, затопали ножками, но, простив, выдали ещё одну историю, таким образом утвердив меня в способностях дядюшки производить впечатление даже на чопорных, нордического склада характера дам.
Услышанная нами притча об эстонском «Дон Жуане» была мне знакома, правда, в несколько ином варианте, но в изложении гида она показалась забавнее.
- Давно это было, в те времена, когда с восходом солнца на башне «Длинный Герман» поднимался флаг датского короля. Один Ост - Зейский барон оказался настолько охоч до женского полу и вёл настолько разгульную жизнь, что вынудил епископа отлучить его от святой церкви. Однако почуяв свой смертный час, барон покаялся, принял причастие и завещал своё состояние церкви, правда, при одном условии. Его прах должен быть погребён у входа в храм, чтобы прихожане изо дня в день попирали его ногами. И ещё завещал этот раскаявшийся греховодник:- спустя половину века после его смерти, но не раньше, можно вскрыть его второе завещание.
Всё было проделано в соответствие с последней волей усопшего. Второе завещание отцы церкви не стали обнародовать, но сведения об издевательском содержании послания барона просочились и с того света:- Всю жизнь я заглядывал под юбки прихожанкам и после смерти потешил свою грешную душу… вот что обнаружили раздосадованные служители церкви, в завещании. В наши дни стоптанная ногами прихожан плита над прахом этого негодника оказалась чудодейственной – продолжала старушка. - Со всех концов Советского Союза сюда наезжают несчастные создания, чтобы излечиться от бесплодия. Для этого необходимо лишь хорошенько потоптаться по плите у входа в храм. Существует не отвергаемое ни церковью, ни наукой поверье, такое паломничество оборачивается 90% положительным результатом.
- А вы сами уверились в этом?– задал провокационный вопрос дядюшка.
– Не было нужды, и так четверых вынянчила от своего благоверного - усмехнулась в ответ любезный гид.
Согревшись грогом в «Каролине», мы завернули в исторический музей. Бросив равнодушный взгляд на латы средневекового рыцаря, дядя нацелился на кучку ржавого металла. - Пояс верности - со знанием дела сказал он. - Его надевал на чресла дражайшей даме сердца рыцарь - пилигрим, отправляясь на подвиги в Палестину. Вот чего не хватает ревнивым мужьям в наш просвещённый век! Не добейся средневековые суфражистки, вместе с горячо подержавшими их иезуитами, проклятия поясу верности, быть может и европейская история не была бы такой запутанной. И добавил, поёжившись от музейной прохлады:- что-то ручки, ножки стали зябнуть! не пора ли нам дерябнуть грогу, стакан в дорогу. Бездельник, кто с нами не пьёт!
Последний раз мы свиделись с дядюшкой после моего списания на берег и последней моей поездки на юг. После санатория в Ессентуках, не мог не завернуть я в Краснодар на недельку к дядюшке. Просто нутром чувствовалось, что я на юге в последний раз. Вернуться к большому флоту надежды были слабыми, так как я упрямо не желал жертвовать на алтарь хирургии четверть своего желудка. А главная хирург больницы водников не желала поступиться честью своего мундира. Вот и уготовила мне эта мадам незавидную судьбу: плавать теперь не дальше видимости Таллиннской телебашни. Известно, на заработки в портовом флоте не разгонишься, кататься по санаториям. Время от времени мы перезванивались с дядюшкой. Хвастать мне было абсолютно нечем, а ныть стыдно.

КАК И ПОЧЕМУ ЗАДЕЛАЛСЯ Я ИНОСТРАНЦЕМ.
Начало этой истории пришлось на пятидесятые годы прошлого века, когда по воле Союзного министерства целый курс судоводителей Ростовского мореходного училища переадресовали на учёбу в Клайпедское мореходное училище. По завершению курса мореходки нашу группу черноморцев откомандировали на год в Литовское Управление Атлантического сельдяного лова «с целью набора ценза дальнего плавания необходимого для получения рабочего диплома штурмана дальнего плавания - ШДП». Так Союзное министерство спланировало заполучить два десятка штурманов дальнего плавания, необходимых для освоения рыбных богатств Центральной и Южной Атлантики из портов Черного моря.
В те годы океанический рыболовный флот Литвы бурно рос за счёт поступающих по репарациям из Германии новеньких средних траулеров. В Литовской республике ценили и не разбрасывались кадрами. Здесь кроме перспективы быстрого роста по службе и нормального заработка, молодых специалистов привлекали быстрым решением жилищных условий. Не мудрствуя лукаво, Литовское Управление Сельдяного Лова закупило в Финляндии полсотни разборных домиков, и в течение года на окраине Клайпеды вырос «рыбный городок». Кроме быстрого продвижения по службе нам предложили достойное жилье, именно по этой причине на родное Чёрное море вернулись лишь редкие единицы. Однако, ни перспективы роста, ни заработки, ни даже жильё не могли сломить моей тяги к морю, в котором как пел Леонид Утёсов, «…я плыл и тонул, но на берег выброшен к счастью…». Вернувшись из вымотавшего меня полугодичного рейса в зимний Океан, недолго думая, рванул я к лазурным берегам, которые, как и Утёсов, «не раз я видел во сне». Само собой, уезжал я на законных основаниях, с дипломом штурмана дальнего плавания в кармане.
Середина прошлого столетия сегодня видится мне Золотым веком в моей сумбурной жизни. Это было время, не то, что бурного, а скорее взрывного, и не только количественного, но и качественного роста океанического рыбопромыслового флота. От Калининграда и до Владивостока строились рыбные порты со всей надлежащей инфраструктурой. Со всеми достоинствами и недостатками я удачно угодил в самую струю этого роста. Признаюсь, отнюдь не личные заслуги, а лишь случай и обстоятельства выдвинули тогда меня - двадцати летнего юнца на должность старшего помощника капитана рефрижератора «Айсберг». Конечно, я оказался неважным старшим помощником. Было много промахов и ошибок, но я старался, набирался опыта, учил и учился сам, а, в конечном счёте, моё первое дальнее плавание из Калининграда в Новороссийск закончилось благополучно. Свой двадцать третий год рождения я уже встретил в полугодичной сельдяной экспедиции в Северную Атлантику. В 26 лет впервые я поднялся мостик «Н. Данилевского», хотя с временной, но уже с полной ношей ответственности «исполняющего обязанности капитана научно-исследовательского судна». Прежде чем это случилось, было необходимо, чтобы в меня поверили как в серьёзного кадра. Мне снова подфартило, и я вскоре зарекомендовал себя штурманом нового поколения, опирающегося не на внутреннее чутьё судоводителя, а на конкретные знания астрономии и радионавигации. Когда научная гидрографическая экспедиция из трёх научных судов с двумя докторами географических наук на борту как «в трёх соснах заблудилась» в родном Чёрном море, то мне привелось взять на себя роль поводыря.
Одновременно с ростом флота срочно клепались и кадры судоводителей готовых к освоению запасов Мирового Океана. В радужных красках обрисовал мне моё будущее директор Азово-Черноморского НИИ рыбного хозяйства и океанографии А. С. Ревин.
- В обкоме и в министерстве о «вашем подвиге» наслышаны и помнят и уже обговорена ваша кандидатура на место капитана «Данилевского». Осталось только небольшая формальность: сбегать ещё разочек на полгода в сельдяную экспедицию в Атлантику, чтобы заработать ценз плавания на рабочий диплом капитана дальнего заплыва и на следующий день вы утвердитесь капитаном. И тогда с Богом, на год в командировку в Адриатику, готовить кадры рыбаков для братского Албанского народа. Знаю, что вы предпочли бы выйти в рейс из Клайпеды, где полно ваших однокашников, но министерство указало на Таллин, видимо там кадры нужнее. Есть и другие приятные новости. Утверждёна смета на строительство нового здания института, а освободившееся здание остаётся под жилье сотрудников. Можете рассчитывать на заселение на правах первой очереди – напутствовал меня перед отъездом директор.
Всё складывалось, как по нотам. Как и планировалось, сходил я два рейса в составе Эстонской североатлантической экспедиции: старпомом СРТ-4283, а потом капитаном СРТ-4425 и с лихвой набрал ценз дальнего плавания. Сменив рабочий диплом на диплом капитана дальнего плавания, я в тот же день переговорил с Керчью. Там тоже все идёт по плану: «Данилевский» уже заканчивает капитальный ремонт-переоборудование и меня торопят с возвращением. Жена и дочь уже на чемоданах в гостинице «Балтия» в готовности № 1 к отъезду. А я всё ещё толкаюсь в приёмной у начальника Управления сельдяного лова Галкина Б. А. Стоит только сунуть нос в двери его кабинета, как Архипыч тут же выскакивает и исчезает в неизвестном направлении. Сижу, жду. Назавтра всё повторяется. Сижу, жду. Промелькнув мимо, Борис Архипович меня категорически не замечает. Сунулся в его кабинет, но получил отмашку телефонной трубкой – не видишь что - ли: «Занят!». Дело уже к вечеру, а у меня не росинки во рту. Рядом магазин с баром «Арарат». Заскочил, хватанул для пущей смелости порцию коньяка с шампанским, загрыз конфеткой и бегом к приёмной, а там уже ждёт ставший подозрительно добреньким Архипович. – Ну, ну, давай твоё заявление. На часах уже без четверти пять, читать резолюцию некогда, бегом по винтовой лестнице на четвёртый этаж в кадры. Там, слава Богу, все ещё на местах, только женщины начинают прихорашиваться. – Ребята дорогие – кричу - мне завтра на самолёт, отдайте трудовую книжку. – Давай заявление – требует первый комплектатор. Читает, хихикает и передает заявление второму комплектатору, тот закатывается и сует бумагу следующему, но я выхватываю и читаю резолюцию:
- О/К. Тов. Лаане, прошу разобраться, почему капитан СРТ-4425 тов. Левкович, в рабочее время прогуливается по конторе в нетрезвом виде. Тов. Левкович,- это уже ко мне - мой вам дружеский совет: «Если пьёте, то закусывайте!». И подпись Б. Галкин.
В гостинице, не дав мне раскрыть рта, первой заговорила супруга. - Папочка, знаешь, где мы сегодня были? Борис Архипович возил нас на своей «Победе» в красивый район, где заканчивается строительство дома, в котором нам выделена квартира. Представляешь, наши окна будут выходить на юг прямо в палисадник, а через дорогу 26-я специальная школа с английским языком, в которую будет ходить дочь. И ни в какую Керчь я не хочу и не поеду! Не зря говорят:- муж голова, а жена – шея, куда шея повернёт туда и голова склонится! Научное судно «Н. Данилевский» на месяц задержался в порту по причине отсутствия капитана, а я, опасаясь справедливой вендетты десять лет не смел и носа показать в Крым.

Подводя итоги и перебирая в памяти основные вехи своего жизненного пути, всё больше я утверждаюсь во мнении, что в особо значимые и переломные моменты моей жизни кто-то НЕВЕДОМЫЙ распоряжался и вёл меня в нужном Ему направлении, имея в виду лишь собственную цель, не считаясь с моими пожеланиями. Цель эту мне не дано знать. Как не дано знать, почему именно я, а не родной брат, более достойный по трудолюбию, душевным и личным качествам юноша, не прожил вместо меня долгую, и такую малопонятную жизнь. И почему я, а не он оказался нужен на белом свете? Кому? Зачем?
Силу, протащившую меня через жизненные ухабы, кое-кто называет Господином Случаем, другие - Провидением, либо неизвестной нам Волей, когда проще и вернее было бы назвать её Божьим Промыслом. Не раз я был на грани гибели. И каждый раз чудо моего спасения логически не объяснимо, и тянет не меньше чем на вмешательство Ангела Хранителя. Фаталисты говорят: «Значит не судьба», да только слишком много здесь чудесных совпадений.
Как ни странно, но кое-что из прошлой жизни, казавшееся мне вопиющей несправедливостью, обернулось в последствии благом, и трудно сказать, что было бы со мною, не случись этой «несправедливости». Так случилось, что я не сам выбрал замену городу на Волге город Таганрог, затем Клайпеду, Таллин, катер «Казбек», танкер «Криптон», пароходы «Ян Анвельт» и «И. Варес»… а под завязку буксир «Суур Тылл»- все они оказались тут как тут - «по Случаю». Как не стать фаталистом, чтобы в конце – концов, не признать: «На всё Воля Божия»?
И ни какой я не оккупант. В армии не служил ни одного дня. Армейскую подготовку ни разу в жизни не проходил, а получал одну за другой отсрочку от сборов по причине постоянного нахождения за пределами Союза – в океане. На этом поприще вкупе с экипажем и, как минимум, с двумя эстонскими коллегами – своими помощниками, я честно трудился на благо республики, да ещё «поутру от сна восстав, продолжал зубрить, не устав», а английский язык. Потому как с расширением коммерческих связей с иностранными фирмами по сбыту рыбной продукции, знание английского стало для рыбака непреложным условием. И вовсе не искал я убежища в Прибалтике, что поближе к Европейскому окошку, а рвался к родным берегам, да Случай не пустил. Именно посему не смею считать себя хитромудрым мигрантом, замахнувшимся на сладкую жизнь в привилегированной республике Союза. Правда, мои доводы никто не желал слышать, а вполне применимо применения ко мне иезуитского закона:- был бы человек, а управа на него найдётся! В лихолетье пересмотра границ и межгосударственных связей, оглушённый происходящими событиями отсиживались мы в домашней скорлупке, не предполагая, чем кончится день. В местных СМИ раздавались призывы местных националистов готовить теплушки для депортации мигрантов в Россию, даже слоган такой сформулировали:- Чемодан, Вокзал, Москва. Да и слово какое-то рыбное придумали – мигрант. Даже не поймешь сразу, что оно к тебе может относиться.
За происходящим в России мы следили и по радио, и по ТВ. Письма, как обрезало. Про нас либо забыли, или письма попросту исчезали. Как-то дозвонился до Киева в намерении закупить якорные цепи и якоря для буксирной компании. Разговор состоялся с секретарем директора завода "Красная Кузница" по сбыту готовой продукции. На всякий случай я извинился, поскольку разучился украинской мове. "Когда научитесь, то и позвоните" – отрезала секретарь и бросила трубку… - Ладно, успокаивал я себя:- для хохлушки я всего-навсего паршивый Москаль, когда потрясло меня иное. Ещё в начале горбачёвской свистопляски, мой приятель, уроженец области Войска Донского, решил вернуться на историческую Родину туда, где родился, где вырос, где похоронены его предки и где живут его родные братья и старушка мать, давно звавшая Митька "до дому". Сам Митёк находился в длительной заграничной командировке на другом континенте, обучая промышленному рыболовству потомков толи ацтеков, толи инков и поэтому на Родину отправил жену. Та в родимой станице мужа присмотрела подходящую хибарку и сговорилась о цене и пр. Семья вечеряла, когда в домике матери Митька объявилось должностное лицо новой власти - станичный атаман. Не снимая папахи, позванивая тремя «Георгиями», на офицерском френче, атаман в погонах штабс-капитана царской армии поинтересовался:- Це правда, шо бают - Митёк дюже желает куповать хатку?
- Да, дядь Стёпа. Мы сговорились с бабушкой Матрёной. Она согласна доживать в своём доме, хотя дом будет числиться нашим.
- А я кажу, не куповайте хаты!
- Как так? Дядь Степан, вы же Митька знаете. Помните, как вы его крапивой выдрали, чтоб не лазил в ваш сад по яблоки?
- Хо, хо... а як же, як же, не запамятовал! Могу и счас выпороть! Но хату не куповайте!
- Как же это дядь Стёпа? Почему?
- Я казал не куповайте, не то всё одно спалим. Нехай Митько куповает хату там, дэ вин бартыжал усе тридцать рокив!
- Вот так, поехала крыша у наших соотечественников. Чужими и ненужными мы оказались для президента России и братьев по крови - закончил рассказ мой приятель. И мне писать на Родину как-то расхотелось. Ведь там могут понять все не так, как надобно.
Моё восприятие мира с детства созревало в многонациональном котле народов Кавказа, в результате привилось уважение к праву народа на выбор обустройства жизни по собственному разумению. Право выбора: «быть или не быть» республике в союзном государстве казался мне таким же непреложным, как непреложен выбор в браке по любви. Формула:– Стерпится - слюбится – в подобном случае не подходит, скорее тут применимо другое: – насильно мил не будешь.
Депортация балкарского и чеченского народов происходила на моих глазах и на моей памяти. Вскоре из госпиталя на домашнее лечение прибыл друг моего брата балкарец Аслан, но дома, как такового, у него уже не оказалось. В нём Аслан обнаружил чужих людей, от которых узнал правду, не укладывающуюся в сознании фронтовика - добровольца по комсомольскому набору. Стыдно было мне встречаться глазами с Асланом, будто это я во всём был виноват, и это я совершил по отношению к другу брата нечто унизительное и гаденькое. Так впервой мне было стыдно сознавать себя русским. И если бы не боязнь добить мать, недавно перенесшую потерю старшего сына, а затем и мужа, я бы не задумываясь, рванул вместе с Асланом в Казахстан на поселение. Вопиющая неправедность совершённая относительно друга семьи и его народа поселила в моём сознании сомнения в праведности советского основного закона - Конституции, торжественно провозглашавшей права автономии вплоть до отделения. Так посеяв ветер, большевизм в конце - концов пожал бурю. Поэтому выбор самостоятельности народами бывших братских республик не стал для меня неожиданностью. Однако, здесь тоже не всё гладко. По моим понятиям, примером справедливого решения национального вопроса, служит лишь нулевой вариант гражданства, принятый в одной из Балтийских республик.
В Таллине всё оказалось заверчено на личном приезде Ельцина. Подмахнув судьбоносные межгосударственные соглашения, и одним росчерком пера превратив большинство «бывших своих граждан» в лиц без гражданства, «царь Бориска» походя «плюнул на шляпу» 250 тысячному русскоязычному населению республики. Плевок «всенародно избранного» стал сигналом для националистов всех мастей, затаившихся было на просторах бывшего Союза, а теперь нацелившихся на травлю русскоязычного населения. - Ату их всех, оккупантов и мигрантов!
Не подозревая о подобном вероломстве, у ворот Государственной Думы Эстонии собрались обеспокоенные толпы людей говорящих по-русски в надежде, что к ним выйдет президент и парочкой слов снимет все их тревоги. Не дождались. Сопровождающие лица засунули в лимузин пьяного президента и скрылись через чёрные ход. С этого часу я решил, что кто-то из нас двоих недостоин быть гражданином одного и того же государственного образования.
Не скрою, мне ещё долго мечталось, как бы это мне подфартило, да выиграть бы на счастливый билетик, а весь выигрыш потратить на последнее свидание с Родиной. Теперь уж ясно, что не бывать этому. Мне уже за 80 и видеть Родину придётся только в старческих снах. Видеть так, как она виделась миллионам "Унесённых ветром" русских, размётанных горячими вихрями революций и суховеем перестройки. Состряпанная неумехами и жлобами наспех и на «авось» задуманная «перестройка» не принесла народу ничего кроме бед и страданий, и саму страну отбросила на сотни лет назад, к до Петровским временам и границам. Я ни на что не претендовал и не претендую. Спасибо Эстонской республике, что приютила меня мигранта. А все же за державу обидно:- Спрашивается, нужно ли было признавать за одной Россией долги СССР, оставив в стороне тратившие на себя валюту 15 Союзных республик? И так ли было необходимо признавать царские долги, даже не спросив, куда, господа хорошие, вы дели золотой запас России, вывезенный чехословацким корпусом через Восток на Запад. Зачем было пускать под автоген недостигаемый для ПРО железнодорожный подвижный комплекс баллистических ракет, так пугавший «друга» Боба? Сейчас они бы оказались основным козырем при торгах с США желающих разместить свои ракеты рядом с границами России. Напрашивается вопрос на основе какого международного права был подарен Бобу Клинтону шельф Берингового моря, откуда янки черпают минтай и продают филе и икру в Японию и в Корею на два миллиарда баксов ежегодно, а нашим рыбакам туда даже вход воспрещён.
Спрашивается, на хрена было вывозить в зимнюю степь Западную армию на слово поверив обещанию не расширять на восток границы НАТО. И почему было не потребовать взамен интеграции России в ЕС, ВТО и, наконец, в НАТО? – сегодня, задним умом, мучается именно такими сомнениями бывший автор заёмных аукционов и условий распродажи морских портов и гигантов машиностроения по ценам, уступающим цене хоккейной клюшки Павла Буре.
Забылось, и не верится в возможность такового? Вот данные, почерпнутые из российских СМИ. Канадский клуб «Ванкувер кэнакс» купил хоккеиста Павла Буре на 5 лет за 25 миллионов долларов, а Новороссийский морской порт со всеми терминалами был приватизирован за 22,5 миллиона долларов, т.е. за 0,89 клюшки Буре. Автомобильный гигант ГАЗ со 100 тысячами работников оценился в 25 миллионов – ровно в одну клюшку Буре.
Такого темпа приватизации ещё не видел мир - гордо провозгласил вице-премьер Чубайс, подводя итог аферы века, породившую невиданную безработицу, олигархов и бомжей. 116 тысяч государственных предприятий оказались в частных руках и более 100 миллиардов наличности в баксах уплыло в иностранные банки оффшорных зон.
Подобный список: почему и зачем? занял бы несколько страниц текста, да бумаги жалко! Такое впечатление, что оба президента, а с ними и «реформаторы в коротеньких штанишках» соревновались между собой в игре в поддавки с западными игроками, кто больше и дешевле сдаст кусок Родины, тот и окажется в выигрыше.