О РОДИНЕ О СЕБЕ И О СГИНУВШЕМ РОДЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ 1

Ведь консумер постоянно нуждается в переменах, начиная с замены автомобиля и заканчивая сменой жены.
Ещё на заре американского потребительского бума трезвые головы предупреждали нас о появлении одномерного человека, смотрящем на мир через призму материальности. Другие измерения у такого человека заглушаются, и он становится духовно недоразвитым. Но ему нет дела до других. Он духовный сирота!
Бедные, бедные сироты!
Такого насмотрелся я в шестидесятых на Западе. А теперь ОНО захватило и нашу молодёжь. Идиотские дискотеки с идиотской музыкой. Ритмичное буханье оркестра, воспринимаемое только спинным мозгом. Конкурсы на размер, едва-едва успевших оформиться, бюста и бёдер. Бессмысленное шатание по задворкам и подворотням волчьими стайками пацанвы.
В обмен на "западное раскрепощение личности" нынешнее «племя младое - незнакомое» на веру приняло отторжение тысячелетних ценностей коллективизма русского быта, разменяв его на призрачную американскую мечту консумера. А в результате превратилось в СИРОТ!
- Пока ещё не поздно, нам сделать остановку, Кондуктор, нажми на тормоза! - так пело моё, прошлое столетие.

Поневоле тянет оглянуться назад. Перелистать в бумагах и в памяти пока в ней "не зависло", сведения о себе, о родителях, дедах и пращурах. Вспомнить семейные предания предков. Судьбы и быт моих пращуров были накрепко повязаны с судьбами этногенеза, объединённого общим названием – Русь. Кроме расселения по Владимиро-Суздальским и Новгородским землям, жил ещё и довольно многолюдный народ Русь в огромной стране под названием Великое княжество Литовское. Жизнь моих пращуров просто не понять, если рассматривать её в отрыве от исторического прошлого страны, которой лукавая советская историческая школа пыталась навязать вместо собственного имени «Литва», надуманное название – Русь Западная.
Мне не удалось припомнить ни одного столетия на землях Руси, обошедшегося без потрясений от войн, усобиц, без нашествий враждебных племён, смут и стихийных бедствий. За тысячу лет многострадальная Русь претерпела три естественных центробежных распада. Первый привёл к полному небытию Древнюю Киевскую Русь, исчезнувшую с карты мира.
Вторичный распад закончился разделом на два враждующих между собой государства: Московскую Русь и Великое княжество Литовское - Русь Западную, которую ретивые борзописцы постарались стереть не только с политической карты Европы, но и из памяти поколений.
А о третьем и последнем развале России, названном «перестройкой», тщательно спланированной, или нечаянно и лишь по неумению случившейся, и говорить не хочется.
Разделившийся на три родственные ветви, народ Киевской Руси пережил трудные времена. Почти три столетия Московская Русь стонала под пятой «Золотой орды», а Западная Русь прошла через навязывание чуждой культуры и религии. Не обошлось и без братоубийства. В пору своей юности Московское княжество пережило три «литовщины», так звалось нашествие «братской Западной Руси» на Русь Московскую. По жестокой разорительности, «литовщина» оказалась даже страшней нашествия Батыя, когда вместе со скотом было угнано для продажи на рабских рынках Кафы четверть населения Московии. Однако, после очередного лихолетья, под влиянием собственных центростремительных сил Россия снова и снова, как птица Феникс поднималась из пепла.

Разбирая документальные свидетельства за пятисотлетнюю историю фамилий Левковичей и Плавинских, приходишь к выводу, что не найдётся повода упрекнуть своих предков в отсутствии у них гражданской и политической активности. Оба эти беспокойные и древние роды не привыкли прятаться за чужие спины, отсиживаться в тепле домашнего уюта, благоразумно выжидая, чья сторона возьмёт, а тут же примыкали к делу, которое они считали справедливым. На щитах обоих родов стоило бы вывести неугомонное комсомольское кредо: - «Если не я, тогда кто же ?»
Фамилия Левкович, как можно предполагать, образована от имени Лев и возникла когда церковные имена из святцев стали базой для создания родовых фамилий.
Лёвка – простонародная форма мужского имени от греческого «Леон»- Лев. Первоначальный основатель фамилии скорее всего был из простого сословия, откликавшийся на уменьшительное обиходное имя с окончанием «ко» - Левко. Последовавшее окончание на «ВИЧ» означало сына Левко.
Первое, упоминание своей фамилии по отцовской линии, обнаружил я в коротенькой записи, в списке Йозефа Крзепела под названием:
«РОДЫ ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЧЕСКИЕ ХУ – ХУ1 веков».
Правда, в этом списке ЛЕВКОВИЧИ упоминаются не совсем корректно, т.к. названы родами «литовскими», без тире и без добавляемого для полной ясности слова - «русскими». Мне кажется, запись в виде: «Роды литовско-русские» – выглядела бы гораздо точнее. Литвою тогда называлась и область нынешней Белоруссии, предки белорусов звались литвинами, а сам великий князь Гедемин писался как Великий князь Литовский – Русский.
В хронике «ГЕРБЫ ПОЛЬСКИЕ», часть 1. Ведомость о генеалогических родах шляхетских. Том Х1У. Издание: Адама Бонецкого. Варшава 1911 год, обнаруживаются более подробные сведения по фамилии ЛЕВКОВИЧИ герба ДРОГОСЛАВ.
«Сидор Левкович, дворянин королевский получил в 1509 году от короля Зигмунта подтверждение на владение земель, дарованных его отцу королём Александром. (МL 8). Его дочь Богдана в 1552 году жена князя Данилы Зиземского.

В Метриках Великого княжества литовского за 1509 значится пожалованное королём Зигмунтом подтверждение на «шляхетский привелей» Сидору Левковичу. Здесь приведена целая новелла на старобелорусском, а следовательно на древне русском языке интересная оборотами и звучностью уже позабытой речи, поэтому не граничусь выписками, а приведу его полностью.
388. 1509. 02. 20.
Потверженье Сидору Левковичу на людцы и земли на Версоце и теж земли Еышенском, Радуньском и Коневском повете, на вечность. Жыкгимонт.
Бил нам челом дворянин наш Сидор Левкович [276(259)]и клал перед нами лист отца нашего славной памяти лист Каземира, короля его милости, на то штожъ его милость дал небожъчыку отцу его Левъку людцы и земли на имя на Версоце, и тож земли на Еышинском и Радуньском и Коневском повете которые ж люди и земли держал небожъчык Левъко и тежъ што чоловек Радуньского повета на имя Вешкин на тых жо землях его за ним живели, а к тому што дали есмо ему землю в Епышинском повете на имя Довкше в шину, на которой же сидели два сыны Довъкшевы Олехно и Якуб и бил на чололом а быхмо то потвердили ему нашым листом на вечность. Ино мы, з ласки нашое и теж для его челомбития, то вчыним, на то дали ему сес наш лист, и потверждаем то сим нашым листом вечно ему и его жоне, и их детемъ и напотом будучимъ их счадъкомъ, нехай он тые и вышеиписаные люди и земъли его седит, держытъ со всими земълями пашными и борътными, и сеножатми, и со всимъ с тымъ, што здавна прыслухало. И волен он тые земъли и люди отъдати и продати, и заменити, и розъшырити, к своему лепшому и въжиточъному оберънути, как сам налепе и разумеючы. А на тверъдость того и печать нашу казали есъмо прыложыты к сему нашему листу. [276 v (259)].
Писан в Крынках, лета Божечего тысяча пятьсот девятого месяца февраля 20 ден, индикт 12.

В той же Метрике лист 190 под номером 243 обнаружилось упоминание уже о следующем Левковиче, вполне вероятно сыне боярина Сидора, как выборного свидетеля при тяжбе двух князей литовских. 243.// Трех Кролев князь мает поставити Федора Яцковича Вардомъского, Ширая Микулича, Ивана Левковича.
Писано у Вильни, 1540 декабря 10 ден.
А далее пошло, поехало! Головой можно повредиться, но не уследить, кто от кого пошёл, и кто за кем следует в приплоде Левковичей, разбросанном по просторам четырёх будущих государственных образований славян. За первым выводком от Сидора Левковича: Михаилом, Яковом, Амврозием и Иваном, но неизвестно от кого из этих четырех, появились в 1542 году Богдан - дворянин королевский и Гаврило,- правивший воеводством в Самборе в 1568 году.
Затем почти на полтора века в метриках случился перерыв в упоминаниях о роде Левковичей. И лишь в 1697 году всплывает некий Иван Левкович – избранный на сеймике воеводой Минским. От Ивана родился в 1700 году сын Марцин. Антон выбран воеводой Витебским в 1733году. Иосиф на Браславском сейме 1744 года выбран чесником. Далее прослеживаются Казимир и Доминик как подписанты созыва сейма литовского от 1764 года. Базыл Левкович рождения 1791 года с 18 лет служил в Войске Польском и в чине полковника участвовал в восстании 1831года. Винсент - сын Иосифа с сыновьями Франциском, Феликсом, Иосифом и Александром в 1828 году записаны в книгу шляхты Гродненской. Иоахим - сын Яна поручик русской армии, а его сын Николай дослужился до полковника русской армии в 1845-65 гг. Конечно простое перечисление имён не может претендовать на составление семейной родословной. Однако таким образом заметно, что к 1700 году у большинства представителей фамилии стали редкостными имена из православных святцев, а на смену им пришли имена католические. Можно полагать, что это связано с планомерным процессом внедрения католичества и ополячивания русского населения Литвы.
В хронике: «Роды рыцарские Великого княжества Литовского ТОМ 1У» сказано:
Левковичи герба Абданк, Дрогуслав и Корчак – был некогда широко распространённый и влиятельный род в Вильно и поветах Осимянском, Свинтянском, Волковыском, Витебском, Дисненском и Виленском. (CPAHL, f. 391 z 4, nr 1646, 1648 f 391 z 1 nr 995 1173) Известен как польская шляхта на Украине. 19 грудня 1819 года Левковичи были признаны герольдией Вильны как родовитая и древняя польская шляхта.
Обратимся к следующему письменному источнику:
Польская Шляхетская энциклопедия ТОМ У11 стр. 321.
1. Левковичи герба Дрогослав. Утвержден герб в 1500 году, и подтверждался в 1820 и в 1830 гг. Известны как Ровенские, Виленские и Гродненские ветви рода.
2. Левковичи герба Абданк. 1660 год. Украина. Род казачий.
3. Левковичи герба Абданк. 1863 год. Минские.
4. Левковичи герба Хуланицки 1844-48 гг. Украина волынская губ.
5. Левковичи герба Власны. 1670 год. Малороссийский казачий род. Расселён на Киевщине.
6. Левковичи – Гудим. Герб Лук. 1700, 1828-37 гг. Овручские, Гродненские и на Украине.
Понятно, физически невозможно разобраться, кто, когда и от кого пошёл в шести ветвях Левковичей, а тем более составить родовую роспись. Рассматривая хроники, невольно приходишь к заключению, что большинство из дееспособного мужского рода Левковичей и Плавинских пошло по воинской части, а в свободное от ратных дел время вело хозяйство в родовых поместьях. С течением времени, среди потомков Сидора Левковича затесались профессора медицины, композиторы, академики, а ближе к совремённости интеллигенция, рабочие и крестьяне. Фамильных ответвлений Левковичей такое количество, и так мало достоверных сведений, что составление родословного древа не по уму даже мощному и супер современному компьютеру.

Чтобы разобраться в родословной моего деда - дворянина Виленской губернии Левковича Иосифа Васильевича, придётся ограничиться рассмотрением сохранившихся письменных материалов не далее, как с середины 19 века. В бывшем Центральном государственном историческом архиве Литовской ССР разыскались документы на моего прадеда ЛЕВКОВИЧА ВАСИЛИЯ ГРИГОРЬВА.
В Посемейном списке дворян Дисненского уезда от 1864 года за № 54 ф.391 оп. 6 д 2057 стр.180 в Иодском волостном обществе Дисненского уезда, на 12 месте по списку, перечислено семейство моего прадеда Василия Григорьева Левковича. В этот список внесён под православным именем Осип одиннадцатилетний отрок – мой будущий дед Иосиф. Тут же возникла загадка, почему старший сын моего прадеда, названный в младенчестве Осипом, с возрастом заделался Иосифом, но об этом позже.
О предках по линии моей бабушки, в девичестве Плавинской Марии Викентьевне, я почерпнул сведения из готовящейся к выходу книги Александра Плавинского «500 лет роду Плавинских». Автор любезно разрешил воспользоваться его трудами по сбору письменных источников по истории своего рода и составления родословного древа.
Род Плавинских свои ратные традиции исчисляет с 1512 года с получением родоначальником Иваном Плавинским дворянских привилегий и герба Плятер. Он был женат на Софье Джасковской и нажил с нею четверых детей.
Желающих ознакомиться с историей, генеалогией, а также с живописными и порою вовсе не рыцарскими приключениями отдельных представителей рода, я вынужден отослать к книге «500 лет роду Плавинских».
Представители из белорусских ветвей рода Плавинских в большинстве своём служили в войске польском в чинах от хорунжия и до полковника. В конце 17 века одна из ветвей Плавинских, обосновалась в Витебской губернии, а с 1790 в Полоцке.
В результате первого раздела Польши к России отошли северо-восточная Беларусь с Полоцком, Витебском и Мстиславлем. В Манифесте 16 августа 1772 года эти территории впервые были официально названы Беларусью. Первому генерал–губернатору Белоруссии императрицей Екатериной II была поставлена задача «…учинить в течении сего месяца торжественную присягу в верности…» среди местного шляхетства. Тем, кто не пожелает присягнуть на верность Российской империи разрешалось продать свою недвижимость и выехать за границу. Понятным стало решение отъезда с родовых мест многих представителей из рода Плавинских, оставшихся верными присяге и своему Отечеству. Сразу после второго раздела Речи Посполитой у шляхты, выступавшей против российского самодержавия, новая власть конфисковала их земли. Вероятно, это и было мотивацией продаж своих имений Плавинскими. Особенно острым стал этот вопрос после подавления восстания Тадеуша Костюшки. Участие в этом восстании было для Плавинских последним «долгом чести» в служении исчезнувшему государству.
Мой прадед по бабушке Викентий Плавинский родился в 1840 году под Полоцком в имении Субботнево. В 1863 Викентий женился на шляхтенке Юлии Адамовне Ковалевской. Четырёх сыновей и пять дочерей воспроизвела на свет Божий моя прабабушка Юлия. К 1870 году семейство Плавинских проживало уже на скромном фольварке, где и родились двойняшки Мария и Эмилия, одна из этих сестёр Мария Викентьевна и стала моей бабушкой.
Своё дворянское происхождение прадед Викентий не стал подтверждать, потому, что на воспитание и учёбу четырёх сыновей и на приданное пяти дочерей, ушло всё его состояние. Для подтверждения дворянского происхождения требовалось собрать и предоставить копии о крещении, рекомендации предводителя дворянства, заключение полиции о благонадёжности, справки об освобождении от уплаты податей, наличие недвижимости и пр. И всё это на гербовой бумаге, которая ни мало тогда стоила, а всё дело это сопряжено не только с деньгами, а с хлопотами, временем, да и с унижениями перед чиновничеством.

17 октября 1891года оба рода: Левковичей и Плавинских породнились. Моя бабушка и дед обвенчались в Полоцком приходском костёле. В метрической книге костела до наших дней счастливо сохранилась запись: «Пред брачный обыск». В «обыске» изучены: Иосиф, сын Василия Левковича и Францишки, в девичестве Петкевич с Марией, дочерью Викентия Плавинского и Юлии из Обуховичей. Иосиф родом из Виленской губернии, Дисненского уезда, прихода Ростова на Дону, 33года, дворянин. Мария родом из Полоцкого прихода, 21 года, мещанка.
Как благостно звучит это евангельское сочетание имён: Мария и Иосиф! Казалось, сами небеса возьмут под свою защиту этот брак.
После свадьбы в городе Дисна, молодые отправились на место службы деда Иосифа на Кавказ. С собою на Кавказ Мария Викентьевна забрала недавно овдовевшего отца с двумя своими младшими братьями: Францем и Эдуардом. Восемь лет спустя от воспаления лёгких на руках у бабушки Марии скончался мой прадед Виккентий. Похоронен он на кладбище во Владикавказе.
Так и останется неизвестным, как, почему и зачем инженер-путеец Иосиф и его брат – фельдшер Антон из родной Западной губернии перебрались на новое место жительства и службы на Кавказ. Возможно, здесь сыграла свою роль протекция родственника или однофамильца Владикавказского генерала Левковича, но это остаётся только предположением. О генерале Левковиче доподлинно известно лишь одно: в конце 19 века с воинскими почестями он был похоронен на мемориальном осетинском кладбище города Владикавказа. Семейную легенду о генерале Левковиче поведал кузен Рэм Станиславович Левкович. В молодости Рэм частенько коротал вечера у костра геологических партий, где и приучился расцвечивать ученые байки собственными фантазиями. По его версии:- Полковника Левковича за участие в польском восстании 1831 года разжаловали в солдаты и сослали на Кавказ. Ссыльный поляк за воинскую доблесть был произведён в офицеры, а за пленение имама Шамиля пожалован в генералы.
Кстати, сведения о захоронении генерала Левковича во Владикавказе подтверждены в «Кратком историко-краеведческом справочнике» Торчинова. Владикавказ. 1999год. Вот выдержка из путеводителя по городу Владикавказу. «Некрополь. Левкович – генерал 19 век. Могила затеряна. Пантеон в ограде осетинской церкви».

Иосифа и Антона Левковичей, а с ними и Плавинских, возможно привлекли на Кавказ перспективы роста по службе и дешевизна жизни в слабо населенном и благодатном крае. Здесь уже обосновалось польская община, а по главным городам края: во Владикавказе, Пятигорске и в Ростове были выстроены костёлы и служили ксёндзы. В столице Терского края в городе Владикавказе, к 19 веку в местном костёле была зарегистрировано полторы тысячи прихожан римско – католического вероисповедания. Очевидно сыновьям прадеда Викентия здесь было доступней, чем в западных губерниях получить достойное образование. Так дядя Франц выучился на инженера-путейца, а Эдуард на инженера-мостостроителя. Дядю Эдуарда я запомнил уже сломленным и старым, только что отсидевшим свой лагерный срок, как старорежимный специалист-«вредитель». Он недолго пожил на попечении моих родителей в захудалом городишке Майском, чтобы затем навсегда пропасть из нашего вида.

О том, что оба шляхетских рода моих пращуров вели активную политическую жизнь, свидетельствуют Хроники геральдического товарищества города Львова. Том 1. 1908 года. На всех сеймах с 1648 года, в списках ректората по выборам короля Польши значатся обе фамилии моих беспокойных предков: Левковичей и Плавинских.
Из дюжины страниц ксерокопий со старинных документов, как и из документов от недавнего времени выплыло нескончаемое число пробелов из жизни моих предков, требующих уточнения и осмысления. Но на розыски просто не остаётся отведённого мне времени. Многое так и останется «за кадром», в том числе и в трагедии, расколовшей на два враждебных лагеря некогда дружную семью деда Иосифа.

В первую мировую войну старшие сыновья деда Иосифа Васильевича Левковича: Викентий Иосифович и Иосиф Иосифович ушли в действующую армию. По традиции древнего рода, движимые патриотическими чувствами выступили они на защиту отнины - Земли Полоцкой от давнего врага – тевтонского меча. А после октябрьского переворота, как офицеры белой армии, оба брата оказались по другую сторону баррикад и отрезанным ломтем от остальной семьи.
В отличие от старших братьев, третий сын деда – Юзеф Иосифович, по семейному обычаю звавшийся Евгением, оказался большевиком с дореволюционным стажем. Очевидно не без влияния Евгения младшие братья: Вячеслав и Станислав - несовершеннолетние учащиеся городского реального училища, подались в Красную гвардию и стали на защиту Владикавказа от «Дикой дивизии» генерала Шкуро.
Так революция и гражданская война разделила некогда дружную семью моего деда на два непримиримых лагеря: белых и красных. И свершилось древнее пророчество:- «…настанет время и пойдёт сын на отца своего, а брат на брата…»
Если судьбы четырех моих дядюшек по линии деда Иосифа просматриваются до их неизбежного конца, то неясной остаётся участь – Юзефа – Евгения. Ёщё задолго до октябрьской революции был он сподвижником владикавказского репортера Сергея Кострикова, публиковавшего в газете «Терек» репортажи под псевдонимом Киров и Мироныч. С установлением советской власти на Кавказе Евгений, не без рекомендации Кирова, был назначен заместителем Владикавказского городского комиссара по связи. Он не скрывал от партии, что два его брата, с отступающей Белой армией ушли через Крестовый перевал в Грузию, а затем и за границу в Польшу. Не мог не знать об этом и Киров. Вероятно, Евгений позволил себе какую-то связь с братьями, случившуюся в виде весточки матери от сыновей-эмигрантов. В смутное время гражданской бойни подобной весточки было достаточно для беспощадного приговора Реввоенсовета. По обвинению: «за связь с белобандитами» дядя Евгений был расстрелян в подвале владикавказского ЧЕКа в 1922 году. Тело его так и не было предъявлено к опознанию, никто из родственников его смерти не засвидетельствовал и могила его не известна. От дяди Евгения-Юзефа осталось только одежда, выданная его сестре тёте Антонине.
Прошло два десятка лет и появляется иная версия: Юзеф не расстрелян, а жив, но не хочет или не может, чтобы об этом догадывались родственники. Причин возможно две. Одна - не «запятнать» и не усложнить жизнь своих родичей в Совдепии, зато другая попахивает детективной историей, известной по телефильму «Семнадцать мгновений весны» с товарищем Исаевым-Штирлицем.
А почему бы не предположить, что дядя Юзеф был «наш человек» в польском правительстве Сикорского, находящимся в изгнании в Лондоне - не без оснований, пришла мне в голову. Эти подозрения вовсе не плод детской или старческой фантазии, они не смешны и имеют под собой почву, хотя ФСБ республики Алания открещивается, дескать, знать не знала, и знать не хочет никакого Евгения-Юзефа. Однако следователь транспортной прокуратуры гор. Ростова на Дону Бергман, ведущий допрос моего отца в 1935 году, прекрасно осведомлён о семье дворянина Левковича Иосифа Васильевича и его сыновьях: Евгении, Викторе и Иосифе, а так же о приговоре Реввоенсовета от 1922 года.
- Ваш брат Евгений жив, или расстрелян за связь с белыми бандитами? – запишет в протоколе допроса дотошный следователь свой вопрос. Кроме следователя линейного суда, на детективные умозаключения меня наталкивают следующие обстоятельства. Во время войны перед киносеансами демонстрировались как сводки советского информационного бюро киножурналы с фронтовыми реляциями и новостями от дипломатических раундов с союзническим блоком. С тётей Антониной мы собрались посмотреть кинофильм Юткевича «Новые похождения Швейка», когда неожиданно возникла новая версия из «похождений» моего дяди Юзефа - Евгения. Перед кино мелькали кадры киножурнала из югославского партизанского штаба. Вскрикнув и сжав мне руку, тётя потянула меня к выходу, а затем к билетной кассе. Купив два билета на следующий сеанс, она твердила:- Юзеф жив! Господи, на всё воля твоя, но неужели это правда – снова и снова повторяла тётя. – Смотри теперь внимательно. К склонившемуся над картой маршалу И. Б. Тито подойдёт в военном френче и конфедератке в форме Армии Краёвой твой родной дядя Юзеф. Слава Богу, он жив!
Только с третьего захода я посмотрел до конца фильм «Новые похождения Швейка», вдосталь нахохотался над Гитлером в комичном исполнении артиста Мартинсона, но плохо разглядел своего дядю, к которому тогда не испытывал никаких родственных чувств.
В конце 20 годов, а затем уже в оттепель шестидесятых годов, во Владикавказ из Польши потекла корреспонденция от моего дяди Иосифа и дяди Викентия - Виктора. В одной из последних открыток дядя Викентий сообщает о смерти брата Евгения, умершего в полном одиночестве в Лондонском отеле. По утверждению дяди Викентия, дядя Евгений до своего конца проработал в польском правительстве в изгнании и всю сознательную жизнь боролся с фашизмом.
Через «Красный Крест» моя дочь получила фотографию с могилы Евгения Левковича похороненного на Лондонском кладбище и весточку от человека, считающего, что хорошо знала его при жизни. Был ли это мой дядюшка или просто его тёзка и однофамилец, знать этого мне уже не дано.

Память капризная и не очень-то послушная штука. В ней пережитое всплывает отрывочными кадрами документального фильма и совсем без хронологической упорядоченности. Воспоминания редко идут без перемешивания с осмыслением пережитого и с недавно узнанными и уточнёнными фактами. Поэтому я и не стремлюсь к упорядоченному их изложению во времени. Записываю ожившее в памяти, в таком порядке и виде, как оно вспоминается.
Так, пересекая на нартах ледяное безмолвие, поет свою песню без начала и конца чукча. Единственные его слушатели - ездовые собаки. Они очень выносливы и терпеливы, так же как терпелив единственный и постоянный слушатель, не спускающий с меня преданных и понятливых глаз мой старый рыжий пудель.
Буду только признателен, если кто-то, не очень привередливый и терпеливый, сможет дослушать до конца "скрип полозьев моей нарты", скользившей через жизненные завалы и торосы прошедшего века. Пишу, стараясь придерживаться мудрости бывших своих наставников, учивших юнг- Завсегда зрите в корень!
Пишу, так как бы заполнял судовой журнал по окончанию штурманской вахты. Пишу так, как учили в навигацкой школе юнгов: - Заполняя шканецкий журнал, не отступай от правила: "Что наблюдаешь, то - пиши. Чего не наблюдаешь - не пиши".
О том, что видел, прочувствовал и осознал, в чём уверился, о том и пишу. Пишу про то, о чём велит высказать внутренний голос бывшего кормчего с рыболовецкого траулера и с ладьи собственной жизни.

- ЧТОБЫ ТЕСТО ВЗОШЛО, НУЖНА ХОРОШАЯ ЗАКВАСКА-
2000 лет тому назад высказался так Великий Учитель человечества.
Мои детство и отрочество затерялись за околицей казачьей станицы, спрятавшейся в буйных садах междуречья горных потоков: Терека, Баксана и Малки. Улица и окрестности станицы в большей мере, чем школа и родительский дом заложили зачатки моего мировосприятия и воспитания. С наступлением первых тёплых деньков с утра и до заката носило меня по утопающей в садах округе в босоногой ватаге сверстников шустрых и предприимчивых, с повадками похожими на разбойную стайку горобцов. Станичная ватага встречала летние каникулы в единой «форме одежды»: в чёрных сатиновых трусах, различающихся лишь количеством стирок и степенью выгорания на солнце. На том месте, где у туземца надлежало быть набедренной повязке, у каждого огольца болталось нечто напоминавшее современные трусики. Да и сами мы мало чем отличались от туземной детворы. Такая же коричневая от загара кожа, худоба и гибкость. Такие же «чернильные следы» от уха и до уха на мордашках от перезрелой приторно-сладкой ягоды тутовника или шелковицы на местном станичном наречии. По домашним гнездам компания рассыпалась лишь в сумерки, заранее сговорившись о планах на грядущий день. Варианты планов зависели лишь от сезона года. «Что день грядущий нам готовит», диктовали сама природа благодатного края. Это мог быть дерзкий налёт на бахчу или колхозный сад, а возможно и мирный поход в лес за созревшими тёрном, алычой, орехами, дикими яблоками или грушами. Из этой сушки в межсезонье готовились домашние компоты – витаминное подспорье, заменявшее нам пейпси-колу. Вероятно с таким же отвращением напяливал на себя каторжанин тюремную робу, с каким облачался я в школьную форму с пионерским галстуком на шее и сандалиями на не терпящие мыла, и слезами обмытые ноги.
В сезон сбора лесных даров даже школа не помеха и ватага не бездельничала до глубокой осени. В обязанности каждого подростка входило обеспечение домашнего печного отопления. Собирая сухостой и валежник, вовсе не требуя за это вознаграждения, станичные огольцы чистили лес, спасая его от вредителей. Неизвестно почему, это святое и нужное дело не ценилось и не поощрялось властями. На опушке леса, а ещё обидней, у самой околицы, нередко поджидал нас объездчик лесхоза. Вязанки безропотно сваливались в общую кучу. К утру дровишки быстро, как «зелёные» из казны во время перестройки, неведомо куда-то исчезали.
Не хлебом единым были живы мои сверстники. Развлечения и игры занимали в нашей жизни не последнее место. К нашим бы просторам, да ещё бы каждому огольцу по велосипеду! Однако о существовании такой роскоши, как нынешний подростковый велосипед нам и не снилось. Велосипед «Минск» или патефон считались несказанным богатством и были доступны редким семьям с довольно высоким статусом. «Объезжать» двух колёсный транспорт я учился на взрослом велосипеде «Минск» станичного головы. В обмен его дочери Лизке я позволял прокатиться на почтовом жеребце «Каурый». Обычно конь жевал овёс из торбы, отстаиваясь на привязи в тени шелковицы у крыльца почтового отделения. После знойного дня сельский почтальон дядя Миша доверял мне искупать «Каурого» в заводи за околицей станицы, где полоскались одни дошколята. Мудро распорядившемуся обезьяньими пристрастиями станичной мелюзги копировать «взрослый творческий труд», на их глазах начинал я притворную демонстрацию удовольствия, от расчёсывания хвоста и гривы «Каурого», облепившие коня мальцы наперебой начинали предлагать свои услуги. Пока я «укрощал» велосипед, старшей над командой волонтеров назначалась Лизка.
На школьной спортивной площадке старшеклассники до сумерек резались в волейбол. Эта сетка и волейбольный мяч были в единственном экземпляре на всю станицу. Пятиклашкам выпадала редкая удача – несколько раз за вечер подать мяч, вылетевший с площадки. Зато никто нам не в указ гонять в лапту тряпичный мячик или сшибать рюхи, в городки. Требующие немалой сноровки и командной сыгранности, эти русские игры теперь незаслуженно позабыты. Их вытеснил с улиц английский футбол. Не знаю, к счастью ли к несчастью, в станице не оказалось ни одного футбольного мяча, вероятно, поэтому я не заделался фанатом и до старости лет болею лишь за ту команду, которая выигрывает, и мне без разницы «Спартак» это, либо «Зенит».
Зимы на Северном Кавказе случались снежными и морозными, правда короткими и непредсказуемыми. К обеду горячее южное солнышко уже может растопить и высушить дороги от ночного гололёда. Вероятно, из-за этого в ходу у нас не было лыж, зато каждый уважающий себя пацан был при коньках. Сложность крепления коньков к обуви на ремешках с закрутками провоцировала иного смельчака прокрасться в класс, не разоружая приспособлений. Риск был большой. В случае вызова к доске, спотыкающегося виновника в самом неприглядном виде волокли к директору.
Большинство моих одноклассников обладало коньками кустарного производства вырезанными из деревяшки и оббитых по лезвию железным прутом из проволоки-катанки. Обзавестись фабричными коньками «Снегурки» было пределом мечтаний каждого огольца. На них возможно с форсом прокатиться от одного до другого края станицы прицепившись за задний борт проезжей полуторки. Налетая на щебёнку грунтового шоссе, коньки высекали искры. Нередко рвались ремешки крепления. Набивались шишки и синяки, а дома и в школе «рекордсмена» ждали очередные неприятности…
Но всё по фигам! Прав оказался Н. В. Гоголь, подметивший:- Какой русский не любит быстрой езды? Любовь эта, взросла из детства, из свиста в ушах ветра от летящих с горки в карьер санок, из визга восхищённых одноклассниц когда, ты, высекая искры «Снегурками», пролетаешь мимо, уцепившись крюком за полуторку ГАЗ.
Обычному городскому жителю и в голову не придёт связывать между собой поведение таких разделённых стихиями видов жизни, как птицы и рыбы. Ему такие связи покажутся абсурдными. Другое дело станичник. Для него сбор речных крачек в стаи и их пробные облёты предупреждение:- наступает пора хода горной форели и время установки мереж. А если, затихли в камышах плавней вечерние концерты лягушек, значит, самая пора ловить раков, закончивших линьку и сменивших к такому событию свои хитиновые панцири.
Подобные наблюдения за круговертью в природе велись веками, а местные признаки и приметы этих явлений передавались из поколения в поколение.
Однако не всё было так прекрасно устроено в мире моего детства. Запомнились пытки от ежевечернего мытья ног с куском хозяйственного мыла. Современное поколение, выросшее в кедах «Адидас», понятия не имеет о таком биче босоногой кампании, как цыпки. Казалось мыло «зубами» впивается в трещины пяток, вызывая нестерпимую боль, как от хождения по углям костра. Сколько лет минуло, ан до сей поры не могу спокойно смотреть на это действо по телевизору, тут же нестерпимо начинают зудеть подошвы, заходясь под самое сердце.
Природа учила нас вслушиваться в шёпот леса, журчание воды, в пение жаворонка в знойном мареве неба, раскинувшегося над бескрайним морем колосящейся пшеницы. Жизнь под открытым небом приучала с измальства не пугаться ночного леса. Не цепенеть от страха при жутких, под стать человеческим, ночных стонов и уханий филина или хлопанья невидимых крыльев над головой. От такой же босоты, но только постарше, унаследовали огольцы уважение к "братьям нашим меньшим", любовь к матушке-земле, на которой живем, бережному отношению к источнику, из которого утоляем жажду. От авторитета улицы набирались мы простонародных примет и суеверий. И по сию пору не смогли их выветрить ни прожитые годы, ни вызубренные постулаты диалектического материализма, ни потуги атеизма, ни многолетняя суета городской жизни. Завидев молодой Месяц, наперво я прикидываю, как повёрнут его рог - к вёдру или к ненастью,- и что следует ждать в новой лунной четверти. Серпик нарождающейся Луны подвигнет меня потрусить в кармане наличной мелочью, приговаривая как заклинание: - одна звенеть не будет, а две звенят не так! - в надежде, а вдруг примета не подведёт, и деньги будут водиться целый месяц.
Отец посмеивался над моими причудами, но так и не смог поколебать во мне авторитет улицы. Однажды за ужином девятилетний сын застиг взрослых врасплох, выпалив:- Надобно запастись спичками и солью. Не даст нынче Герман собрать урожай, вот-вот попрёт войною.
- Не болтай глупости - оборвала меня мать.
- Да я чего, если само солнышко при ясном небе нынче знак показало.
За столом повисло молчание. Взрослые, даже на собственной кухне, избегали вслух произносить слова, идущие вразрез с официальной пропагандой, нацеливающей трудящихся на мирное будущее страны. Крепко втемяшился мне разговор по душам отца со своим другом, дядей Мишей. Закусив мочёным помидором, отец сказал:- слухами о предстоящей войне насыщен воздух и дай Бог, чтобы она, как и обещают, велась только на вражеской территории. Дядя Миша спорить с отцом не стал, согласно кивнул, но перевёл разговор на другую тему.
- Хочу тебе открыться. Гадали мне на магии, а заодно, и на тебя тоже. Серьёзные испытания тебе предсказаны. Можешь не дожить до 43 лет, если не побережёшься. Баба Нюра гадалка известная, врать не будет. Проверенно. Она предсказала:- для всего твоего роду, Вячеслав, цифра 43 предельно опасная. Поберегись сам и детвору побереги! Отец был несуеверен и, помнится, отшутился. А мне слова эти запомнились, и цифра 43 запала в подсознание.