О РОДИНЕ О СЕБЕ И О СГИНУВШЕМ РОДЕ

Благодарю белорусского энтузиаста – историка-любителя Александра Плавинского за помощь в поисках, сборе и систематизации архивных материалов Великого княжества Литовского, Польши и Речи Посполитой, касающихся наших общих пращуров из рода Плавинских.
В результате 15 летних поисков Александром Стефановичем по крупицам собраны материалы готовящейся к изданию книги «500 лет роду Плавинских» и построено генеалогическое древо древнего шляхетского рода от его истоков в 16 веке и по наши дни.
Я весьма благодарен Александру Стефановичу за ценные документированные находки так же и по роду Левковичей, за квалифицированные консультации по генеалогии и истории этой фамилии, а так же за ряд указаний на неточности в переводе имён и названий, и погрешности в тексте.
Необходимо заметить, что по ряду вопросов трактовки соседских взаимоотношений четырех славянских народов наши взгляды отнюдь не сходятся. Видимо сказывается разница в родовой памяти поколений на одни и те же исторические события. Это вполне закономерно. Хотя официально я и не принадлежу ни к одной из религиозных конфессий, но родился и рос я в восточном ареале христианства под влиянием всепрощающего православия, а у «западенцев» вероятно никогда не улягутся, хотя и зачастую надуманные, застарелые обиды. Известно:- Каждый кулик свое болото хвалит. Но Истина устанавливается не размахиванием кулаками и не выяснением отношений:- «Кто и кому первым на шляпу плюнул»- а долгим, и непредвзятым изучением аргументов оппонента. Истина может оказаться где-то посередине и её буквально надо выцарапывать промеж самых «правдивых» строк.
Да, я вырос в системе советских мировоззрений и, в отличие от современной молодёжи не растерял веру в «братскую дружбу народов». В меня она заложена с отрочества на станичной улице в «Котле народов», каким был довоенный Северный Кавказ. Уличную компанию не интересовали ни твоя национальность, ни твоя вера, был бы ты сам «не поц», а нормальным парнем.
Вера в дружбу народов окончательно утвердилась у меня на крошечном островке,- рыболовном судёнышке, заброшенном в Океане. Подобно астронавтам в пучинах мироздания по полгода носились мы в безбрежном океане, приучившем нас полагаться на плечо соседа и сообща решать не только злободневные, но и общесудовые вопросы выживания.
Неизвестно кем и зачем запущенная в бесконечность мироздания крошечная планета Земля, мало чем отличается от заброшенного в пустынную пучину вод ковчега Ноя, где «каждой твари по паре», а общая цель для всех одна:- Выжить.
И как бы ни пытались ловчить отдельные личности, какими бы они ни обладали материальными средствами, без общечеловеческой общности выжить им будет не по силам. Как семья пчёл в улье, человечество такая же общность, могущая выжить на планете лишь сообща и при одном условии:- мирном сотрудничестве и дружбе народов.


О РОДИНЕ, О СЕБЕ И О СГИНУВШЕМ РОДЕ.

Два чувства дивно близки нам-
В них сердце обретает пищу- Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам…
(А. С. Пушкин)

ЧТО НАБЛЮДАЮ, ТО ПИШУ, ЧЕГО НЕ НАБЛЮДАЮ, ТОГО НЕ ПИШУ - заповедь кормчего из учебника по навигацким наукам «Арифметика Магницкого».

Холодные и дождливые весна и лето 2007 года обернулись необычайно знойным августом. Даже ночь не приносила прохлады. К полудню термометр уже зашкалил за тридцать два по Цельсию. На короткое Прибалтийское лето у дачника дел распланировано непочатый край и для задуманного - времени в обрез, а тут нестерпимое пекло отбивает малейшее поползновение высунуться под палящее светило. Душно и в тени террасы. От безделья снял с полки «Пошехонскую старину» Салтыкова-Щедрина и под безысходное жужжание бьющейся в стекло пчелы забылся над раскрытой книгой. Живописное описание дворянской усадьбы, пробудило в душе ощущение общения с её обитателями почти вживую, будто я вот только что был принят и обласкан в этом радушном доме.
О заботах старосветского помещика автор поведал с таким знанием и сочувствием, что они кажутся близкими и понятными современному дачнику. Разве что у нынешнего дачника масштаб забот не тот. Нет молочного стада, нет пашни, покоса и нет надобности в наёмных косарях и доярках. И, слава Богу, что их теперь не надобно! А вот надежды на погоду и урожай у современного обладателя шести соток земельного надела, как и у старосветского помещика, остались всё теми же. Как полтора века назад смотрел помещик, так и дачник нынче смотрит на закат, пытаясь отгадать погоду на завтра, и спланировать грядущий рабочий день. Как полторы сотни лет назад, тревожила хозяина усадьбы, так и ныне тревожит дачника воцарившаяся сушь, и их души просят летнего, освежающего дождика.
Как же тут не задуматься:- почему с каждым приходом весны у городского жителя пробуждается тяга к земле и чем так любезен ему дачный сезон? Не потому ли, что с каждым годом всё непонятней становится суета овладевшая миром, а наша человеческая сущность противится ей, пугаясь урбанизированного существования. Как и почему буквально на памяти одного поколения так возросла человеческая тяга к комфорту? Ещё полвека назад нам казались такими престижными горячая вода в ванной, собственный телефон, телевизор, «удобства» в двух шагах от дивана, не говоря уже о личном транспорте под окном – пределе вожделений для избранных. А о мобильных телефонах, компьютерах, электронной почте, интернете даже у продвинутых фантастов и в помине не было.
- Насколько помогли нам эти блага, подняться в духовном, ментальном или моральном плане над нашими пращурами с дворянской усадьбы? Не стали ли эти «подарочки цивилизации» троянским конём, подброшенными в наш мир какими-то современными и коварными данайцами? С такими сомнениями обратился я к рыжему пуделю, дремлющему в тени террасы. Кивнув в ответ обрубком хвостика, пудель закрыл глаза, явно не одобряя выбранную тему.
- Помалкиваешь? Не потому ли, что не выносишь разговоров о собственных предках? Знаешь, что только в элитных собачьих семьях ведется поколенная роспись, от медалиста, с которого и начинается родословная каждой породистой псины. А нос воротишь потому, что не знаешь даже имени дворняжки, от которого в наследство получил не лучшие черты характера и тягу к бродяжничеству. Если собачья спесь вполне удовлетворяется наличием диплома местного клуба собаководства, то в отличие от неё людям необходима ещё и родовая память, семейные фотографии, воспоминания от рассказов бабушек и дедушек. А кроме артефактов существует нечто, изобретенное нашими пра-пра-пращурами, до чего пёсьему племени и во век не додуматься: - письменность и история. Они то и поведали нам о временах, в которых жили, да ещё и собак разводили наши пращуры.
С тобою я согласен в одном - наши судьбы в чём-то схожи. Мы оба взросли в безотцовщине, но благодаря счастливо сложившимся обстоятельствам, оба попали в хорошие руки, а теперь оба находимся в довольно преклонном возрасте. И если судить по человеческим меркам, то тебе уже за сотню лет. А мне давно, с полубака жизненной ладьи, рында отбила восьмидесятую склянку. Звон судового колокола должен напоминать вахте о беге времени и о необходимости к моменту последней склянки завершить подготовку к сдаче смены. Ещё юнгой, научен я отмечать традиционной фразой в шканечном журнале конец вахты: «Вахту сдал», имярек, и подпись, удостоверяющую запись всех значимых событий имеющих отношение к пройденному за вахту пути.
Вот и теперь стараюсь я письменно отчитаться обо всём виденном, слышанном, о себе, о пращурах, о фамильном роде и о хороших руках, в которых счастливо я оказался - послевоенный недоросль - безотцовщина.

Привычка, листать в памяти события прошлого сложилась у меня в первом плавании в мало исследованную зимнюю Атлантику на рыболовецком траулере СРТ-4163. Тогда молодой и начинающий штурман вычитал я в лоции Норвежского моря, что в сезон с октября по апрель Северная Атлантика и есть одно из наиболее гиблых мест в нашем полушарии. Из-за буйства западных штормов, катящих волны через безбрежный океан и разгоняющих их до баснословных размеров, лоция настоятельно рекомендует мореплавателям до получения благоприятного прогноза с радиостанции Бергена отстояться в Норвежских шхерах. Этот совет скорее подходит морякам коммерческого и военного флотов, но рыбаков он не касался. Очень уж нужна была рыба голодной послевоенной стране, а деньги жене, поэтому все зимние шторма рыбаки встречали и провожали в открытом Океане в дрейфе при самом малом ходу вперёд и «носом на волну».
Нос СРТ легко взбегал на встречную волну, и редко когда принимал воду на палубу, однако от шальной волны с борта траулер защищён слабо. Вместе с горой из сотни сетей, на палубе мостилась парочка километров различных канатов. «Слизнуть» эту груду под силу сумасбродной волне, только дозволь вахтенный штурман перекатиться ей через борт судна. Попади хоть часть этой «паутины» на гребной винт, как машина траулера смолкнет подобно сердцу человека при апоплексическом ударе. Жгут сетей и тросов намертво заклинит гребной винт мерно отсчитывающий «пульс» живого судна в сто десять оборотов в минуту. Нетрудно представить дальнейшее развитие событий для судна, превратившегося в игрушку сбесившегося Океана.
Однако у нас всё идёт нормально. Опытный рулевой без подсказки бешено крутит штурвал и рулём одерживает нос судна, покатившийся под ветер от очередного удара волны. Замерев, форштевень нехотя возвращается на спасительный курс в разрез против волны и медленно карабкается на её вершину. Этот момент нахождения на вершине гребня штурман использует для обозрения размытой и смутной серо-белой картины промыслового квадрата. Через лобовые стекла рубки не видно даже носа судна, они залиты потоками воды. Вода эта не от ливня с неба. Бешенный ураганный ветер срывает верхушки гребней, несёт их, и как кувалдой бьёт водяными комьями по металлу рубки и иллюминаторным стёклам, грозясь, выдавив сантиметровое бемское стекло, чтобы ворваться внутрь рулевой рубки. Обзор за наружной обстановкой штурман ведёт через вертящийся круглый, размером не больше домашней сковородки стеклоочиститель. Рёв бури, монотонное жужжание стеклоочистителя, ритмичный выхлоп двигателя, периодически сменяющийся грохотом оголившегося винта, слились в какофонию и действуют умиротворяющее. От низкого барометрического давления заложено в ушах и тянёт в сон. Стряхнув отупение, штурман хозяйским взором оглядывает крепление сетей, закрытие трюмов, а уж за тем обозревает наружную обстановку.
Здесь тоже всё путём! Всё как обычно. Впереди по курсу завис на гребне волны с наполовину оголённым корпусом и вращающимся в воздухе винтом, готовый рухнуть «под горку» наш напарник по промысловому отряду. Опытный морской глаз обнаружил другой траулер провалившимся в водяном ущелье у самой подошвы громадных валов. Забавно наблюдать пятнадцати метровый клотик его фок мачты, оказавшийся ниже уровня нашего киля. Такова привычная картина промыслового квадрата Норвежского моря, где здесь и сейчас отряд из трёх рыболовных траулеров удерживается в дрейфе носом на волну в ожидании улучшения погоды.

Такой жесткой, изнуряющей тело и душу, качки невозможно испытать ни на какой иной посудине, кроме как на рыболовецком судне типа «Североморский логгер», по чертежам и размерам которого корабелы спроектировали Средний Рыболовный Траулер - СРТ. Избыточная остойчивость этого крошечного океанского судёнышка целиком рассчитана на эффект детской игрушки - Ванька-встанька. Совершая сложные колебательные движения вокруг трех свободных осей вращения, мачты траулера всегда и непременно устремляются в серое с рваными тучами небо, но никак не наоборот. Такая способность судна только радовала экипаж. Правда, резкая и чрезмерная остойчивость судна не только не позволяла заняться каким-либо делом, она не давала даже просто бить баклуши в обычных житейских развлечениях. Наше подсознание неизменно пребывало начеку, держа руки наготове, чтобы вовремя ухватиться за первую попавшуюся и надежно скреплённую с корпусом судна конструкцию. Стоит лишь на секунду забыться, как получишь напоминание, лбом в стальную переборку. Полугодовалая привычка передвигаться в пространстве широко растопыривая ноги и держась руками за стенки настолько въедливая, что и по возвращению на тверди земные от неё трудно избавиться. И уже по одному этому признаку «рыбак рыбака видит издалека».
Нормальный сон в штормовом океане случался разве что у закоренелого рыбака, с «давней и постоянной пропиской на промысле», да ещё у редких счастливчиков с врождённым даром засыпать вверх ногами. Чтобы забыться в полудрёме, надо умудриться прекратить елозить по жесткому матрацу в направлении голова - ноги. Рыбак с опытом, расположенный «посидеть минут шестьсот на спине», предварительно расклинивался подушками, подголовниками и прочими подручными средствами между стальными перилами койки, собственным телом и переборкой. Меня – как старшего помощника капитана, ответственного за технику безопасности экипажа, всерьёз пугали байки о позорящих моряка производственных травмах, в собственной постели. Подобно необъезженному мустангу, норовящему сбросить ковбоя, траулер в самый неожиданный момент мог проявить свой брыкливый норов. Если не поберечься, можно, как из катапульты, вылететь из койки, со всего маху шмякнуться о переборку, а проснуться уже на палубе. При неудачном «катапультировании» не мудрено и свернуть себе шею.
Вести светский разговор с лежащим над тобою в двух ярусной койке соседом не о чем, ибо обо всем интересном было переговорено уже за прошедшую трёхмесячную половину рейса. И тебе известно всё и обо всём наперёд самого рассказчика. А разгулявшись, Океан не даёт не только, что кино спокойно посмотреть или партию в домино забить, не даст он даже книгу полистать.
Редко, но случается, угомонится зимняя Северная Атлантика. Выглянут звезды. Заиграют яркими красками сполохи северного сияния. Рыбацким азартом откликнется на эти перемены сердце промысловика. С вечерней зорьки траулер станет носиться в промысловом квадрате в поиске рыбных стай, разбросанных штормом. Навострены все органы чувств. Глаз не оторвать от ленты эхолота, вырисовывающей подводные поля рыбьего корма из планктона, калянуса, медуз и непонятно ещё чего-то, вынесенного струёй Гольфстрима из далёкого Мексиканского залива. Ухо вслушивается в знакомые голоса коллег, тоже занятых промысловым поиском и перекликающиеся на рабочем канале радиотелефона.
Наконец два с половиной километра сетей выметано над стаей, поднимающейся из глубины в 200 метров. Палуба убрана и смыта забортной водой. Готовясь к утреннему улову, команда из трюма поднимает на палубу, бондарит и заливает водой рассохшиеся 120 литровые бочки.
По ритуалу потянется в рубку свободный от вахт комсостав. «Консилиум» толпится у ползущей ленты самописца эхолота. На «выпуклый морской глаз» оценивается предполагаемый улов в расчёте на одну сетку. Пессимист по натуре старший механик резонёрствует:- стайка неплоха, да неизвестно пронесет ли ветер и течение через центр стаи наши сети. Держу пари на банку сгущёнки, свет полной Луны испугает рыбу и не даст ей подняться до глубины наших сетей…
После ужина салон переполнен. Смотрим «дежурный» кинофильм «Каин ХУIII». Удачные реплики героев вызубрены наизусть, но самые-самые из них непременно сопровождаются здоровым хохотом. После кино палубная команда разбредается по койкам, ей вставать рано. Но представители «свободных профессий»: радист, механики, оба дрифтерных мастера и два рыбных дел мастера спать не собираются. Они забивают «морского козла» в кают-компании. Накал страстей проигравших периодически гасится прямо из носика полуведёрного чайника с какао. После каждой партии компания поднимается в рубку, устремляясь к самописцу эхолота. Я в этих играх не участвую. Вахта старпома с 04-00 до 08-00 утра, а после вахты моя главная обязанность - выборка сетей, поэтому надо соснуть до четырёх утра.
Фанаты «морского козла» разбредутся по койкам не раньше полуночи, когда выясниться что рыба поднялась на глубину сетей, а судно дрейфуют через стаю и никакой наглый конкурент не перекрыл дорогу сельди в наш дрифтерный порядок. Предвкушение знатного улова, начинается сразу, как только сойдутся все три названных условия. Теперь гляди в оба. Бди вахтенный штурман, не прозевай, чтобы сети затонули от чрезмерного улова или уснувшей рыбы. И тогда можно ожидать на утро праздник знатного улова. Это будет праздник с неизменной болью в уставших руках, спине и ногах, застоявшихся на скользкой палубе в живом серебре рыбы.
Поймать и засолить рыбу в полном соответствии с первым сортом Государственного стандарта это ещё не всё. Надо ухитриться, не теряя драгоценного промыслового времени сдать её на плавбазу и только первым сортом. Тут уж снова потребуется опыт и разворотливость капитана, его способность отбиться от лезущих без очереди к борту плавбазы различных флагманских, орденоносных, а то и просто пронырливых коллег. Всё это должно повториться минимум пять раз за полгода рейса и лишь тогда наступает главный и настоящий праздник рыбака – возвращение домой!

Не спится. А беспокойное устройство, на которое в шторм одевается зюйдвестка, а на земной тверди головной убор, требует для себя занятия. С сознанием безысходности положения и покорности стихии не может смириться беспокойное, так называемое собственное эго. В голову лезут мысли о земном, о сокровенном. Знаю, что если поддашься им – значит считай – пропало, сам себя замучишь сожалениями об ошибках, утраченных возможностях и самобичеваниях. Один выход - перебирать в памяти «дела давно забытых дней, преданья старины глубокой», стараясь лишь только упорядочить их и разложить по полкам памяти. Когда это удаётся, то получается некое подобие собственного фольклорного дневника памяти.
Это привычка сгодилось и в сегодняшние, от непомерной жары, дни вынужденного безделья, и я принимаюсь за утраченные уловки с памятью. Кажется, у меня получается. Странная вещь человеческая память: порою не вспомнить, что было на обед, зато за былое память держится цепко. Порою может она выдать детские стишки из «Мой до дыра» или формулы сокращенного умножения из начал алгебры. Как отрывные листки календаря, листаю я в памяти события прошлого.

Вот оно отрочество и давно ушедшие дорогие лица. Разговоры "за жизнь" с «тёртым калачом» и интеллектуалом – таганрогским дядюшкой Борисом Алексеевичем, заменившим мне сгинувшего в огне Великой войны отца. Морозная, полуголодная послевоенная зима в провинциальном южном городке. С холодом и недоеданием мы уже как-то смирились, страшней их зима в людских душах, замороженных под всё видящим оком и всё слышащем ухом государевом.
Семейные разговоры неизменно возвращаются к потрясшему сообщению из Владикавказа. В централ угодила по 58 статье «за антисоветские разговоры» общительная и острая на язычок тётушка Антонина. Живой из тюрьмы ей уже не выйти, умрет она от туберкулёза в тюремной камере в цветущем возрасте. Причём вся её «антисоветчина» состояла из невинного анекдота про «учителя и вождя всех времён и народов». По вечерам на холостяцкой квартире тёти Тоси на традиционную пульку собиралось полу богемное общество из городской интеллигенции. Зачастил на вечера к тёте и бой-френд её приёмной дочери – Милки. Мне сразу не по душе пришлись его привычка форсить пачкой «Казбека» и крепкий одеколонный дух от гимнастерки курсанта пограничного училища. На суде выяснилось, что никто из картёжной компании анекдота не слышал, а помнили о нём только бой-френд и запуганная и охмурённая следователем Милка. От такого известия у моей таганрогской тетушки Брониславы опустились руки, и пребывала она в постоянном страхе за своих мужчин, «не к месту распускающих языки», в особенности когда, блефуя фронтовой гвардейской смелостью, дядюшка, открыто негодовал на самоуправство городской мафии Владикавказа.
– Наваждение какое-то. Что старый, то и малый!- одёргивала тетушка, стоило мне спровоцировать дядюшку на обсуждение не поощряемых властями тем.
Ни я, ни мои однокашники-юнги, не обращали внимания на транспарант, растянутый по стене столовой мореходной школы юнг, откуда полуметровыми литерами вещало:- «ПАРТИЯ – УМ, ЧЕСТЬ И СОВЕСТЬ НАШЕЙ ЭПОХИ!». Так бы никто и не удосужился вникнуть в категоричность этого утверждения, кабы в наши руки не попала книга Ильфа и Петрова «Золотой телёнок». Книгой мы зачитывались, а поскольку она оказалась в единственном экземпляре, то её разобрали на главы и установили очередь на чтение. Кто-то, и как бы невзначай, процитировал настенный лозунг, но иной и из «Золотого телёнка», того, что висел в столовой богадельни для старушек:- «ТЩАТЕЛЬНО ПЕРЕЖОВЫВАЯ ПИЩУ, ТЫ ПОМОГАЕШЬ ОБЩЕСТВУ!».
Теперь пятиметровый кумач в нашей столовой ужасно веселил юнг. Ставя на стол дышащую паром супницу, дежурный бачковой торжественно призывал:- Итак, поможем обществу, товарищи юнги!
- Разве только партия имеет право на такие качества как ум, честь и совесть?- допытывался я у дядюшки. - А пионеры, комсомольцы и беспартийная масса из двухсот пятидесяти миллионного народа, выходит - все это чурки без чести и совести и ума?
Подобные разговоры пугали тетушку. Мои умственные колебания «на сомнительные политические темы» тётя прозвала «пионерскими закидончиками Митрофанушки». Положение только обострилось, когда на голову тётушке свалилась приёмная дочь тёти Антонины – Людмила или попросту - Милка. Как ни отговаривали Брониславу одуматься и не брать на себя непредсказуемой обузы, убеждая: - стоит предать только раз… Тётя как могла, защищала Милку:- Окрутили, охмурили подлые мужики глупую девчонку, раздели, разули, и из квартиры выгнали. Что ж теперь ей совсем погибать что ли? И чем на том свете я перед её матерью оправдаюсь!
Пуганая птица и куста боится. Бедная тётушка старалась увести своих мужчин от обсуждения совремённости к нейтральным «преданьям старины глубокой». Как бы невзначай «забывался» на самом видном месте очередной исторический роман. Подобными уловками подогревался интерес юнги к историческим книгам. Привычка читать быстро и всё попавшееся под руки прилипла ко мне с детства. С модным бестселлером «Князь Серебряный» было покончено за тройку ночей. Даже и вспоминать не хочется, как вскипел дядюшка, когда с комсомольской прямотой я брякнул:- И чего это государь Иоанн Васильевич Грозный нянчился с предателем князем Курбским? Запросто бы ледорубом по башке, и концы в воду! нет человека, нет и проблем! как и со Львом Давидовичем Троцким.
Не в пример вечерам нынешним, в те, послевоенные годы вечера были длинными. В гостиную приятно тянуло теплом от кухонной плиты. В её утробе весело постреливали поленья, а на потолке играли блики пламени. Телевизоров ещё и в помине не было. Центром притяжения семьи бытовал не «ящик ТВ», а пышущий жаром самовар, занимавший почётное место на столешнице круглого стола, под раскидистым, как парашют шёлковым абажуром.
Только в России так самозабвенно пили чай. Чаем заливались с толком, чувством, расстановкой, не спеша, выхлёбывая чашку за чашечкой. Чай пили очень горячим. Будто бы и не замечая укоризненных взглядов тётушки, мы с Милкой громко прихлёбывали с краю блюдечка. Неважно, что у тебя крохотный кусочек сахара на весь вечер. Иногда обходились и вовсе без него. Вместо нынешних роскошных сникерсов и рафаэлло на столе в хрустальной вазе выставлялись тефтели из сахарной свеклы, а вместо сдобы подавались тёплые кукурузные лепёшки. Все мы строго придерживались заранее оговоренной тётушкой порции но, как правило, на дне вазы оказывался остаток, который взрослые распределяли между обоими племянниками.
Чаепития запомнились не только вкуснятиной пищи материальной, но и теплотой общения с близкими людьми. Чаёвничали уже в сумерки, и никто, кроме Милки, не стремился пораньше выйти из-за стола. Её уже поджидал очередной бой-френд с билетами в кармане на трофейный кинофильм.
Откушав чаю и сложив накрахмаленную салфетку, теребя римский нос, дядюшка тоном профессора выкладывал недосказанную ранее сентенцию:- Из-за неведомых нам законов общество развивается не по прямой, направленной к высшему пределу, достигнув которого всё рушится и возвращается к почти отправной точке, но путь развития человечества подобен спирали, на каждом витке которой оно оказывается на одну ступень выше.
- Мог бы сказать и проще - "Всё возвращается на круги своя"... - ведь короче, чем библейский царь Соломон и не сказать этого закона, - собирая со стола, перебивает дядюшку тётя.
- В минувшем всегда можно усмотреть сходные черты с настоящим. Чтобы разглядеть аналогию с переживаемым временем, нужно с высоты спирали времени оглянуться на пройденный путь - продолжал дядя, нисколечко не запнувшись. Дядюшка был последователем теории круговерти цивилизаций, высказанной Макиавелли. «Как бы фортуна не направляла ход исторических событий, она не способна что-либо сделать с природой человека. Эта природа вечна и универсальна. Меняются лишь исторические декорации, костюмы и некоторые сюжетные линии, но природа человека даёт по сути, одних и тех же актёров, разыгрывающих сходные драмы, трагедии и комедии. Вечная людская природа – скрепляющая сила всего исторического пути человечества» - цитировал на память дядя строки из «Государя» Макиавелли.
- Существенна, и иная версия и её тоже не стоит отбрасывать:- Человеческая история это череда повторений ситуаций, событий, характеров и взаимоотношений людей, а значит, не должно быть никакого исторического прогресса и перспектив у человечества, и наличие зла в мире никогда не уменьшиться. История, как и жизнь – цепь случайностей, в которой от человека ничего не зависит, и Его Величество Случай может вознести ничтожество на вершины власти, а выдающегося человека низвергнуть в пучину безвестности. Лишь Случай меняет ход исторических событий и предсказать его невозможно - такими примерно рассуждениями потчевал нас за остывающим самоваром дядюшка. Потом он отправлялся в спальню, приглушал звук у трофейного «Телефункена» и слушал «Вражий голос» на Би-Би-Си. После речи Черчиля в Фултоне в мире становилось всё тревожнее и в воздухе запахло «холодной войной».
Если по программе Московского радио намечался концерт с участием любимого тетушкиного артиста и известного баса Дормидонта Михайлова, всё семейство заранее, рассаживались по местам. Страшась шиканья «публики» в её единственном лице – тётушки, мы делились впечатлениями исключительно шёпотом. У дядюшки свои пристрастия. Он заделался фанатом восходящей звезды оперетты Татьяны Шмыги. С первой же радиопостановки нагадал он «этому чертёнку в юбке» и её «Карамболине» блестящее будущее. Восторги женственностью далёкой и недостижимой опереточной дивы, видимо задевали тётушку. В сердцах она раскладывала сложный пасьянс, либо сбегала к подружкам, таким же, как и сама картёжницам. В квартирке «старой барыни», в прошлом попечительницы сиротского дома, по вечерам собирались бывшие гимназистки. Здесь вместо партии в «шестьдесят шесть» или промывания косточек новой городской знати, дамы порою занимались практическими делами в виде маникюра или перелицовкой побитого молью барахла на модный наряд.
Прихватив ведра, я отправлялся к городской водяной колонке. Впереди, задрав нос и кокетливо виляя задом, несла пустое ведро белоснежный шпиц «Нелька». Выгуляв собаку, я заваливался на диване с очередным историческим романом.
Так, проходили мои увольнения из закрытого учебного заведения «Мореходная школа юнг» рыбной промышленности. Всё, что было связано с последним ведомством, и с нами юнгами, таганрогские барышни, не без яду, прозвали «Тюлькиным флотом». В ту пору не помышлял я, что вся моя жизнь окажется связанной с ростом и развитием индустрии океанического рыболовства. Мог ли думать юнга, что на старости лет, заделается он свидетелем уничтожения и распродажи самого современного и крупного в мире флота оснащённого передовой технологией и современными чудо-приборами по бросовой цене металлолома.

Память о прошлом. Её надобно периодически освежать. Она как износившееся платье нуждается в бережном уходе. Как из старого платья, из памяти необходимо периодически выбивать пыль, чистить и проветривать, а кое - где и подштопать. Однако делать это надо так, чтобы не испортить покроя самого платья.
Для меня, бывшего юнги, матроса, боцмана, помощника капитана и капитана-директора, а нынче дачника-пенсионера, прошлое как-то незаметно и крадучись сменилось нелицеприятным настоящим. Не подлежит сомненью, что дистанция между прошлым и настоящим отмеряется константой, называемой временем. Только вдруг открылось, что за истекшие полвека сжалась эта должная быть неизменной константа, заспешило и, помчалось куда-то и само по себе время. Казалось, с выходом на пенсию, при освободившимся досуге, откроются широкие возможности на исполнение всех моих задумок. А случилось наоборот. С отсутствием надобности спешить на «государеву службу», выявилось, что не стало больше у меня свободного времени. Поразительно, как это в канувшем в прошлое времени, меня на всё и на всех хватало?
Понятно:- у капитана – директора ненормированный рабочий день. Бывало, затягивался он и за полночь, а то и на несколько суток. Но на контроле капитана оставалась общесудовая жизнь, и даже во сне капитан-директор принадлежал ей. Рядом с койкой капитана на уровне подушки находился неотрывный атрибут - гофрированный шланг со свистком от переговорной трубы с ходового мостика. Мало этого, на расстоянии вытянутой руки телефон, могущий зазвонить и в любое время суток. Эти атрибуты не позволяют забыть капитану про безопасность плавания, выполнение производственных задач, организацию судовых служб, техническое обслуживание, учебные тревоги, общение по личным вопросам с членами экипажа и т.п. и пр. Всех капитанских и директорских обязанностей не перечесть и они не эпизоды из жизни, а постоянные требования, растянувшегося на месяцы рейса. Если бы всё перечисленное было обязательным только в море. При портовых стоянках тоже не обойтись без решения судовых дел «с нужными людьми за рюмкой кофе».
Дома эти грехи «замаливалось» культпоходами в кино, в театры и выездами на природу, на рыбалки, грибную охоту. Находилось время и на собственноручный ремонт своенравного «Москвича -412», на изощренный поиск дефицитных запчастей к нему, и подготовку к автопробегу по "бездорожью и разгильдяйству" обширной страны.
И ничто не помешало строительству дачного домика из случайных и подручных материалов, обустройству теплиц, уходу за ними, за огородным участком, на целине которого было сломано полдюжины лопат. И если, пару раз за неделю я не проведаю мать, отказавшуюся жить одной с нами суматошной и непонятной ей жизнью, то это уже выливалось в ЧП вселенского масштаба.
Как при подобной суматохе хватало у меня времени на заочное обучение в техническом ВУЗе, и если бы только в нём? То было время охвата учёбой всего трудоспособного населения страны. Постоянно действовали какие-то курсы, на них повышалась квалификация по изучению внедряемых на флоте новейших средств навигации и связи и по изучению постоянно пересматриваемых документов по международному морскому и рыболовному праву. В одних только названиях этих Международных Конвенций чёрт ногу сломать может.
Кажется, такого закалённого марафонца пронять трудно. Но, тем не менее, с холодным ужасом наблюдаю я жизнь сменившего нас поколения. Оно непрестанно и непонятно чем-то перегружено и озабочено, а в сумасшедшей беготне по замкнутому кругу у «молодых» даже на телефонный звонок время лимитировано. Как в аттракционе мотоциклетной гонки по вертикальной стене, центробежная сила современного жизненного цирка захватила и прилепила к невидимой стенке нынешнюю молодёжь. Их редкие набеги на «предков» сопровождаются оглядкой на часы, зевотой и жалобами на недосыпание. Да и вид у них прямо-таки как у зайчат, загнанных в первый попавшийся овин борзыми. Даже родительские стены не дают им чувства безопасности и покоя. Мне ребят искренне жаль, хотя не могу принять, и понять, их "суеты - сует и томления духа". Может быть, настал мой черёд переосмыслить претензии своей матушки? Не казалась ли и ей моя семейная жизнь такой же неприемлемой и непонятной, какой теперь представляется нам жизнь её внуков? Жаль, что осознание этого приходит в голову с запозданием.
Современной суете противостоят воспоминания о жизни моих родителей. Она не мыслилась без общения с родственниками, друзьями, соседями и просто с сотрудниками по работе. Вечера заполнялись дружескими посиделкам, с пирогами, играми и просто дурачеством на природе. Не припомнится застолья, чтобы оно обошлось без песен. Если кто-то затягивал любимую, то подхватывали и продолжали одну за другой, пока не кончится весь репертуар русских и украинских песен. По домам расходились под белорусскую прощальную:- Так будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дому до хаты. Путь к вашему дому мы знаем прекрасно и вас обещаем наведывать часто…
Моё поколение, как-то тихо и незаметно растеряло традиции русского быта. Замкнувшись на свой дом - свою крепость, оно почти что, и в чём-то стало похоже на европейцев, но только «почти», и так - серединка на половинку.
«Почти» - это потому, что нельзя сбрасывать со счетов разницу в менталитетах европейца и русского. От европейца, культура которого взросла на уважении к закону, нас издревле отличала ментальность, воспитанная на религиозной нравственности и тяге к справедливости. Испокон века на Руси, на предложенную мировым судьёй формулу:- как судить провинившегося по совести или по закону? – По совести – батюшка!- выкрикивалось с мест желаемое - По совести! А всё потому, что у наших дедов мерилом дозволенного служили не писанные чиновными немцами непонятные законы, а русская посконная правда и справедливость замешанные на коллективной ответственности общиной:- один за всех и все за одного!
Зато во времена теперешние, годами проживая на одной лестничной клетке, мы перестали общаться с соседями по поводу испечённого хозяйкой пирога, либо при надобности в щепотке соли. Итак, "процесс пошёл". Пришедшее нам на смену "племя младое" окончательно растеряло и лишилось чувства коллективизма, а с ним и плеча соседа, в конечном счёте, получило... одиночество!
Ещё русский мыслитель Розанов на вопрос, что он думает о молодежи? Ответил: - Не думаю о ней. А если думаю, то изредка. Но всегда их мне жаль. Сироты!
Сказанул прямо в точку - "Сироты!" Как с этим не согласится?
Бедные, бедные сироты!- ошарашенный современною суетою, сочувствую я теперешней молодости. И жизнь у них какая-то сиротская, в постоянных заботах о заработках, в погоне за дешёвыми распродажами. Торопятся, мельтешат и постоянно опаздывают! Вещизм! Тряпки и обувь из синтетических материалов, дешёвка из заменителей и пластмассы. Всё это накапливаются в жилище, вытесняя воздух из жизненного пространства. Озаботившись, хозяева порою осматривают свои накопления и, убедившись в полной никчемности, их выносят ни разу не одетыми на помойки. Заграничные шмотки развешиваются напоказ, как в салонах готовой одежды, их можно примерять и выбирать, не отходя от мусорных баков. Но даже бомжи пренебрегают туалетами вышедшим из моды в нынешнем сезоне.
Американская болезнь – шопинг - заразна, трудноизлечима и передаётся как вирус гриппа. За каких-то пару десятков лет из общества бессребреников и не стяжателей эта болезнь превратила нашу молодёжь в потребителей. Современному антропоиду, охваченному страстью потребления как недугом, психология нашла определение, назвав его консумером, т. е потребителем. Это не просто покупатель, а личность, поставившая знак равенства между счастьем и материальным достатком. Как становятся консумером? Для удовлетворения всё возрастающих потребностей нужны деньги. «Купи сейчас, заплати потом» подсказывает реклама и связанные с банками продажные СМИ, предлагая заёмные деньги. Берутся и берутся кредиты для удовлетворения всё растущих потребностей.