Ошибка доктора Селивановой - Веселов Лев Михайлович 6 часть

Да и еще должен вас предупредить, что представителя ММФ не будет, он в Порт-Харкоте ведет переговоры с речными лоцманами. Возможно, нанесет визит вам в Сапелле. - Спасибо. Я предупрежден пароходством. А вы, - обратился он к старпому, - заказывайте у портовых властей отход и лоцмана. Да пока о рейсе особо не распространяйтесь, скажем, когда станет окончательно ясно с портом назначения. - Может еще передумают, найдут что-то другое, ведь холера все-таки, не грипп. Зачем лезть в эти дремучие джунгли за сто пятьдесят километров от моря. - Наивный ты мужик, чиф. Лезть то нам, а не им, и кто ж тебе в пятницу будет переадресовкой заниматься. Это тебе не Европа. Ты в Сапелле то бывал? - Нет. Один раз на рейде Порт Харкорта две недели в ожидании простояли, а потом нас переадресовали в Лагос. А про Сапелле я первый раз слышу. Да у нас и карт туда нет, развел руками старпом. - Думаю, их в природе нет, может быть, у англичан и был какой-нибудь альбом с фарватером рек, как у наших речников, вот и в лоции написано: "Все рукава полноводного Нигера доступны даже для средних морских судов, а плавание по реке его протокам осуществляется местными лоцманами до портов Коко, Сапелле, а в зимний период и еще дальше только в светлое время суток...". Так что поплывем старпом, как год назад до Биссау в Гвинее. Там и лоцманов не было и тоже по джунглям бандиты бродили, - вздохнув, промолвил капитан. В другое время и руководство флотом в подобные места никогда бы не послало свои суда. Но с той поры, когда один руководитель нашей страны постучал ботинком о трибуну, и доставил ракеты под самый нос американцам на Кубу, а другой за несколько часов захватил Чехословакию, на Верху в методах руководства укоренились вседозволенность и авантюризм. Это прекрасно понимал капитан, так же как и то, что права сказать об этом, он не имел. Промолчал он и на это раз, а после выхода из Лагоса собрал совещание командного состава, на котором объявил особое положение и поставил перед командирами в связи с этим конкретные задачи. Сообщение о холере особого беспокойства не вызвали, лишь Селиванова слегка побледнела и растерянно перевела взгляд на свои колени. Старпом поднялся в каюту и принес рулон старой карты и развернул его, на обратной стороне тушью был нанесен довольно обширный план мероприятий на случай эпидемии. - Думаю разъяснять его всем нет необходимости, а вот с доктором и боцманом вы займитесь сами, - обратился к старпому капитан. - В столовой команды и кают-компании к обеду установить емкости для омовения рук, дезинфекцию палубы пока не проводить, при этой влажности раствор быстро смоется отпотеванием. Хлорки не жалеть, должно хватить на месяц, но и не разбазаривать. Делагил, доктор, давать реже, печень и так будет перегружена хлором. Строго следить за состоянием грузчиков, доступ во внутренние помещения посторонних исключить за исключением агента. Всем измерять температуру тела в амбулатории ежедневно. С этого момента начать подробное ведение эпидемиологического журнала. В этом вам, доктор, помогут старпом и ваш "санитар" третий механик. Защитные индивидуальные средства должны быть готовы к использованию. Надеюсь, обойдемся без паники. Сделать об этом подробные записи в судовом и медицинском журналах. Теперь, стоя на мостике, он вспомнил, как неоднозначно встретили подобные мероприятия на судне в первый раз: отказывались мыть раствором хлорки руки перед едой, выходили без разрешения вахтенного штурмана на наружные палубы в присутствии грузчиков, даже ухитрялись заниматься обменом мыла на овощи, правда до первого случая смерти грузчика прямо в трюме. А когда увидели, как умершего железными крючьями тут же выбросили за борт, стали сомневаться, не слаб ли хлорный раствор и просили термометры в личное пользование. А грузчики тогда умирали в порту по несколько человек в день, прилив ежедневно приносил к борту до десятка трупов. На берегу Лагоса, чадя зловещим дымом, постоянно горели многочисленные костры, из-за отсутствия хлорной извести на берегу люди растирали тело пеплом.

Судовые будни в низовьях Нигера

Из дневника капитана, 5 февраля. Отдохнуть, как и собирался, так и не удалось. Уже не в первый раз ощущаю мерзкое чувство
бессилия в сложившейся обстановке. Опять придется полностью положиться на лоцманов,
следовать только по их указаниям, пусть даже с максимальной осторожностью.
Предотвратить посадку судна на грунт, кода в мутной речной воде дна не видно, без карт
и навигационного ограждения невозможно. Остается только следить за поведением лоцмана,
максимально включив интуицию, и все время находиться на мостике, не отходя от телеграфа
ни на шаг. И надежда только на удачу, которая меня, к счастью, еще не оставляла. В спальне
зазвенел будильник, к этому времени должны подойти к точке поворота на Порт-Харкорт.
Поднимаюсь на мостик, где уже час как сменившийся второй помощник и старпомом ведут
дебаты относительно нашего местонахождения. На экране радиолокатора береговая линия
не видна, зато вся поверхность моря утыкана нефтяными вышками, которые растут как
грибы и достоверная информация их местонахождения отсутствует, владельцы -
американские нефтяные компании держат их положение в секрете. С учетом того, что
к приемным трубам вышек и специальных буев швартуются танкера с осадкой до 15 метров
при нашей почти втрое меньшей осадке можно смело следовать ближе к устью, где
радиолокатор обязательно покажет мол Эскравос в рукаве Нигера.Там мы должны принять
лоцмана. Смотрю на эхолот, глубина в около 20 метров, могли бы предупредить меня и
раньше. Второй рассчитал время полной воды на баре, у нас пару часов запасе, но
задерживаться нежелательно, придется идти между вышек в утреннем тумане. На наше
счастье ни одного танкера под погрузкой, проходим в лабиринте вышек без помех. По тому,
как тянет воду корпус судна и винт поднимает ил, ощущаем малые глубины и уменьшаем ход,
скорее чутьем угадывая фарватер. Но вот радар отчетливо отбивает мол Эскравос, а вскоре
утреннее солнце съедает туман - обнаруживаем его визуально. Пройдя мол, даем длинный и
два коротких гудка. Звук тифона прокатывается по воде и, отразившись от стены джунглей,
эхом катится дальше по реке. Тот час же от берега отрываются четыре пироги и несутся к
судну. Подаренные лоцманские катера давно служат яхтами у местных миллионеров. В каждой
пироге гребцы гребут с остервенением спеша первыми доставить своих лоцманов. Помимо
потрепанных и выцветших флагов Нигерии, двое негров держат транспарант с именем
лоцмана. Одна из пирог спешит меньше, но зато на длинном шесте несет большой советский
флаг. В ней лоцман из фамилии Michail Tomas, одной из старейшей лоцманской семьи,
рекомендованной в свое время еще немецкими колонистами, и с тех пор советские суда
пользуются только их услугами. Имя нашего лоцмана Франклин, его ассистент он же рулевой
Джон. Оба в чистых белых рубашках, кажущимися ослепительно белыми на их гуталиновой
коже. У лоцмана фирменная фуражка - это паспорт, так как никаких дипломов или других
документов они не имеют, их хороший английский и достоинство, с которым они держатся,
подтверждают квалификацию. Даем полный ход и судно резво бежит между отмелями и
пирогами рыбаков. Река не уже чем Волга у Ульяновска, вода чистая на отмелях хорошо видно
дно. Туман рассеялся и лишь в непроходимых джунглях по берегам цепляется за мангровые
заросли и лианы. Очень быстро поднимается солнце и начинает припекать. Смотрю на
термометр - ого! Уже 36, а весь экипаж на палубе и не собирается уходить, уж больно
необычное зрелище - океанское судно проносится в нескольких метрах от громадных деревьев
с обезьянами и попугаями на ветвях. А нам навстречу спешат по течению большие пироги,
доверху нагруженные корзинами с бананами, ананасами, кокосовыми орехами, дикими
апельсинами, лимонами и другими дарами джунглей. Это спешат на утренний рынок Порт-
Харкорта жители маленьких деревушек. Они встречают судно криками, гребцы поднимают
весла. Даже для нас, уже ни один год побывавших в Африке, эти места, сохранившиеся в
первозданном виде редкое зрелище. Но вскоре пропадает утренняя прохлада, и влажный
воздух начинает булькать влагой в легких, тяготит дыхание. А ведь сейчас здесь сухой
сезон, а что ж тогда здесь делается в дождливые месяцы? Вскоре даже самые любопытные
уходят с палубы в зону действия кондиционера, и только вахта на мостике продолжает свою
работу. Через час из полноводной Эскравос сворачиваем в протоку Нана Крик, соединяющую с
рекой Бенин, по которой мы будем следовать около 90 миль до порта Сапеле. Берега быстро
сужаются и, кажется, что джунгли подступают порой почти вплотную. Вглубь джунглей
ничего не видно, настолько они плотны, а потому таинственны и таящие угрозу. Все чаще
встречаются крутые повороты, и лица наших лоцманов становятся не в меру серьезными.
Только теперь вспоминаю о шифрованной радиограмме, предупреждающей о холере и бандах
биафровцев бродящих в джунглях.
А река между тем становилась все уже и уже, стена джунглей подступала вплотную. Вижу
как опасливо, почти с ужасом смотрит на подступающие берега третий штурман, впервые
делающий рейс в Африку.
- Успокойтесь, Олев. Этот берег нам не страшен, потому что деревья стоят на метровом
слое перегнивших своих собратьев, под ними еще 7-8 метров глубины, а до настоящего берега
реки около километра. Если и заденем, деревья, главное чтобы они были небольшими, иначе
вахте, пилить придется, если они упадут на палубу, - шучу я. Но молодому штурману не до
шуток. Глядя, как по веткам рядом с надстройкой разбегается с громким криком стая
небольших обезьян, он инстинктивно втягивает голову в плечи и уходит в рубку.
Замечаю, как подходя к очередному повороту, исчезают улыбки с лиц лоцмана и его помощника
на руле, они смотрят на меня, просят зайти в рубку и закрыть стальные двери.
- За поворотом деревня, а в ней могут быть плохие люди, - поясняют они и для
убедительности показывают, как строчат из автомата.
На малом ходу с трудом вписываемся в крутой поворот, и впереди открывается широкий плес,
по обеим сторонам которого среди болот расположены селения в расчищенном от джунглей
пространстве. Несколько хижин и десяток больших навесов без стен. Многочисленное
население деревень, включая детей, бросаются в воду и, подплывают к судну, отчаянно
жестикулируя - дай, дай. Боцман бросает в воду куски хозяйственного мыла - большой
дефицит во всей Африке. Они достаются молодым, полностью обнаженным женщинам,
которые более ловки и превосходно ныряют. Лоцман объясняет, что нырять им приходится
много при ловле на дне червей и личинок, которых употребляют в пищу постоянно. Здесь
почти не выращивают фруктов, в основном ловят рыбу сетями либо копьем. Хлеба не знают,
питаются молодыми побегами растущих на болотах деревьев, птицами, личинками,
гусеницами. Хищников здесь мало, главный враг здешних мест - крокодилы. Я с сомнением
качаю головой, но лоцман поясняет мне, что в полную воду они уходят в болота, а в малую
выходят на берег. В подтверждение его слов минут через двадцать не доходя до новой
деревни, замечаю в воде извивающееся существо очень похожее на змею. Подойдя ближе, вижу,
что это молодой, метра два крокодил, темно зеленый с розовой, распахнутой в нашу сторону
пастью, в которой торчат довольно крупные желтые зубы.
- Бэби, - поясняет лоцман. Ничего себе ребеночек! Не хотел бы я с ним встретиться.
- А какой его папаша? - спрашиваю я. Лоцман для убедительности показывает пять пальцев
и снова беспокойно вглядывается в бинокль.
- Там нехорошая деревня, - говорит он, указывая на джунгли впереди. - Раньше здесь охотились
на крокодилов, мясо не очень съедобное, но зато шкуры продавали за 3-4 доллара, а моряки
перепродавали их по 100-200. Теперь охоту запретили, и полиция строго смотрит за этим,
а крокодилы выходят на острова, где люди разводят свиней, подбирают отбившихся коз,
собак. Свиней здесь не кормят, поросят просто оставляют на островах, а когда они
подрастают, на них охотятся, вот крокодилы и держаться около них. Выше Сапеле, где
суда не ходят и не добывают нефть, их больше. Там дети боятся ходить на пирогах,
крокодилы хитрые и нападают чаще на детей. В подтверждение слов видим еще одного, уже
большого, ужасно грязного, который на своих коротких лапах пытается выбраться на сушу,
но перевернутый волной от судна переворачивается и показывает грязно-белое брюхо.
Перед входом в реку Бенин, протока сужается и кажется, что судно идет прямо по джунглям.
Внезапно где рядом раздается автоматная очередь затем еще и еще, взрыв гранаты. Лоцман
приседает и увеличивает ход, несмотря на крутые повороты. Мне тоже становится не по
себе, а когда впереди появляется широкий просвет чистой воды и судно выходит на гладь
широкой реки, лоцман крестится, вздыхает с облегчением. Вода становится совершенно
прозрачной, хорошо видно дно и крупная рыба. Все чаще встречаются деревни с большим
количеством пирог на берегу. Рядом с ними больше банановых и кокосовых пальм, плантации
каучуковых деревьев ввезенных сюда из Южной Америки. Группами стоят баобабы и
раскидистые со стволами по 6 метров в диаметре коттонтри (хлопковые деревья).
Навстречу плывут большие по сто и более метров ширины плавучие острова, нередко с
растущими на них деревьями. Судно иногда прижимается к ним, а небольшие таранит
форштевнем, отчего невольно сжимается сердце. К полудню наступает безветрие и на
мостике становится нестерпимо жарко.
Прижимаясь к берегу, проходим причал с железными ангарами, окруженными колючей
проволокой, на которых крупная надпись КОКО. Само название говорит о том, что здесь
когда-то грузили копру кокосового ореха, огромные кучи скорлупы, зарастают в отдалении.
Ранее здесь был порт, откуда вывозили ценную мякоть ореха, из которой получают
превосходное масло - ценное сырье для парфюмерной промышленности. С уходом англичан
торговля захирела, зарастают плантации, каждый берет себе столько орехов, сколько
захочет, не вкладывая в плантации труда, а последнее время пальмы хищно вырубаются
на древесину и плантации исчезают, уступая место диким джунглям. В ангарах и складах,
сообщает лоцман, несколько лет держали пленных биафровцев и наемников. Большая их
часть умерла от голода и жары, часть после бунта разбежалась по джунглям, где еще бродит
до сих пор. Выстрелы и взрывы, которые мы слышали, подтверждают его слова. Вскоре на
берегах все больше и больше поселений, появились дороги, транспорт - небольшие автобусы
переполненные людьми. Все это означает, что вскоре конечная цель нашего плавания.
Спускаюсь в каюту, принимаю душ, меняю влажные от пота рубашку и шорты. Незадолго до
захода солнца становимся на бочки напротив каучуковой фактории, с небольшим причалом, у
которого стоят несколько небольших катеров и барж, с которых мы будем грузиться. Из-за
высоких деревьев и банановых плантаций город виден частично, но и так понятно, что он
небольшой с грязными, давно некрашеными домами. Об увольнении не может быть и речи,
вдоль борта во время швартовки проплыли несколько трупов, их черные курчавые головы
до сих пор торчат в мангровых зарослях у кормы. Лоцман, который на все время стоянки
остается на борту, уверяет, что вскоре их подберут специальные катера. Наша корма почти
упирается в берег с многочисленными крупными лилиями. Невольно любуемся ими, не заметив,
как наступает темнота, принося заметную прохладу. С темнотой начинается концерт цикад,
словно кто-то включил мощные динамики. Вокруг зажженных светильников мириады насекомых,
крупные жуки со стуком врезаются в белые переборки и валятся на палубу. В глубине болот
начинают свой громкий вечерний концерт лягушки. В ожидании властей остаемся на палубе,
но не выдерживаем атак насекомых и укрываемся в каютах. Власти, слава Богу, прибывают на катере к 20.00. Агент, таможенники, карантинный врач уже
изрядно навеселе, ведут себя развязано и нагло, требуя спиртного и пива. Принимаю их в
приемной для цветных, с собой они приносят резкий запах специфического пота, тины и
какой-то плесени, которые вместе с перегаром образуют невыносимую смесь, вытерпеть
которую более десяти минут невозможно. Оставляю их на старпома, спасаюсь в своей
каюте. Через двери слышу их громкие голоса и часто повторяющееся слово Забастовка.
Только ее нам не хватало. Минут через двадцать компания немного успокаивается, понимая бесполезность наглости,
и соглашается на небольшой презент, по усмотрению старпома. Однако доктор требует
непременного осмотра камбуза и мест хранения продуктов. Приходится брать его на себя.
По телефону приглашаю Селиванову, прошу ее одеться в хирургический халат резиновые
перчатки и сапоги, взять собой маску и Якова с опрыскивателем. Выхожу в коридор и, когда
наш доктор и санитар в полной экипировке и с опрыскивателем поднимаются на наш этаж,
открываю дверь в приемную, где взъерошенный старпом вразумляет гостей. Эффект можно
сравнить только с финальной сценой "Ревизора", все замолкают в шоке. - Вы хотели осмотреть камбуз и кладовые? - говорю я безразличным голосом. - Пожалуйста, но только после дезинфекции, господа. Извините, у вас холера. После моих слов Яков начинает качать насос, посматривая на манометр. Первым в себя
приходит таможенник - молча, никого не задев, он хватает пакет со своим презентом и ловко
выскальзывает, в коридор. Агент смотрит на меня с удивлением, но молчит выжидая.
Карантинный доктор приходит в себя позже всех, удовлетворенно кивает головой и
соглашается только на осмотр госпиталя, для чего и был разыгран этот спектакль. К моему
удивлению Селиванова держится блестяще, словно подобное она проделывала неоднократно.
В госпитале не задерживаются, довольный врач садится с презентом в катер, кокетливо
улыбаясь Селивановой, которая с "санитаром" начинает опрыскивать проход и палубу, где
еще недавно проходила комиссия. Смотрю на часы - почти девять вечера. На сегодня с
визитами покончено, правда, не исключено, что глубокой ночью посетят непрошенные гости,
но у нас для них усиленная вахта. Большая часть экипажа после впечатления от плавания в
джунглях уже видит не первый сон, а я чувствую, что уснуть не смогу, слишком много волнения
и впечатлений. В коридоре сталкиваюсь со стармехом и старпомом, по их лицам понимаю, что
они не прочь "посидеть с приходом" по старому морскому обычаю. Приглашаю обоих, по пути
заходим к комиссару, он уже "причастился". Проходим мимо госпиталя, стармех бросает
вопросительный взгляд. - Приглашай, - говорю я и поднимаюсь к себе в каюту. Открываю холодильник, там два подноса
с бутербродами и миска салата приготовленные буфетчицей, а на боковом столике большой
кофейник испускает чудный аромат. Кондиционер наконец-то справился с высокими
температурами и в каюте не за тридцать а двадцать пять.