Ошибка доктора Селивановой - Веселов Лев Михайлович 10 часть

Между нами ничего не было, - она пожала плечами, но было видно, что ее охватила некоторая растерянность. - Да и столько лет прошло. Скорее всего, вам это действительно просто показалось. - И все же, доктор, я бы не торопился с выводами. Кстати, я фаталист и, как многие моряки в судьбу верю. Из личного опыта могу сказать, что однажды поспешил с выводами и чуть не упустил свою любовь, что потом сказалось на наших отношениях с любимым человеком не в лучшую сторону. Советую вам все же подумать над этим, к тому же у вас еще есть две недели времени. Эдуард не растерял своего чувства, пройдя многие испытания, не случайно и, судя по всему, человек он незаурядный. Вы тоже прекрасный специалист, но море, доктор, не для вас, здесь вы быстро потеряете свою квалификацию, а на берегу с ним вы сможете найти достойную работу. С вами всегда рядом будет настоящий, проверенный друг. Поверьте - это лучше, чем провести зрелую часть жизни в железной коробке в постоянном ожидании призрачного счастья. Он пересел к письменному столу и взялся за бумаги, показывая, что разговор окончен. Селиванова вышла из каюты капитана обескураженной. Ну, покажу я этому жениху - подумала она и решила сегодня же вечером выяснить с ним отношения, но когда через полчаса Эдуард постучался к ней в каюту, запал уже прошел. Она засуетилась, не зная с чего начать разговор. - Ты знаешь, меня сегодня вызывал капитан. Оказывается, ты успел рассказать ему о своем предложении когда-то стать твоей женой. - Так уж получилось, - пожал плечами Эдуард. - Он сказал о тебе много хорошего, и я не смог удержаться. Ты считаешь, что я поступил нехорошо? - Поступай, как хочешь, хотя мог бы сначала, посоветоваться со мной. - Если я сделаю это сейчас, это будет не поздно? - А уместно ли? - произнесла она, - пожалев, что поторопилась с ответом. Однако Эдика ее вопрос не смутил. - У меня почему-то твердое убеждение, что наша встреча не случайна, и я вновь могу попытать счастья. При виде тебя я убедился, что мои чувства к тебе остались неизменными. Много лет я надеялся вновь встретиться, и теперь дальнейшее зависит только от тебя. Почему-то я твердо уверен, что ты свободна. Его уверенность в том, что она свободна неожиданно больно ударила по самолюбию, но она сдержалась и чтобы выиграть время и собраться с ответом, спросила: - Расскажи мне лучше, как ты жил с тех пор, что делал? Эдуард задумался, но прочтя в ее глазах ожидание, промолвил задумчиво: - Ты хочешь, чтобы я начал с нашего расставания - и, не ожидая ответа, начал уверенно, словно давно готовился к этому вопросу. - Когда я вернулся в часть из отпуска, меня временно отстранили от полетов, но вскоре послали на медкомиссию и отправил в одну из арабских стран, где шла война. Там помогал нашим инструкторам учить арабов летать на наших вертолетах. Через полгода был сбит, но упали удачно, отделался переломом ног. В госпитале познакомился с медсестрой из Днепропетровска, после лечения вместе улетели к ней домой, а через месяц расписались. Медовый месяц отгулять не удалось, меня направили в Эфиопию, где пробыл по контракту три года без отпуска. Когда вернулся, нашел жену с двойней, девочкам не было и одного года. Их отцом оказался местный шофер такси. Дал развод и вскоре вернулся в Эфиопию. Потом были Судан, Афган, Центральная Африканская Республика. На заработанные деньги купил в Крыму дом с садом и перевез туда мать с отцом. Теперь решил, что мне хватит жарких стран, собираюсь демобилизоваться, хочу полетать в Арктике, где начинал когда-то службу. Работа там трудная, но зато нескучная и мне очень нравится, это лучше, чем воевать и убивать. Кстати, наш капитан каждый год летом бывает, в Арктических рейсах, и рассказал мне много интересного. Вот, пожалуй, и все, что может тебя интересовать. - Я помню, ты сам мечтал побывать в жарких странах, а теперь стремишься на Север. Неужели там легче? - Возможно, и нет, но мне надоели жара, грязь, постоянное ожидание, что тебя непременно собьют. Не только мы, а и наши противники насовали в страны Африки столько оружия, что его хватает не только для мужчин, а и для женщин и детей. Мы научили их совсем не тому, чему хотели. Они не желают больше учиться и лечить детей, сеять хлеб, растить скот. Зачем, когда мы нашпиговали эти страны оружием, научили убивать. Грабить и убивать легче, чем трудиться и даже дети в Африке это знают. Я больше не желаю ждать из-за каждого куста ракеты или снаряда и хочу заниматься мирным делом в своей стране, войти в свой дом после полета, обнять жену и своих детей. Мне надоели нищие, грязные женщины и дети, неистребимая вонь африканских жилищ и городов, уроды и калеки. Я скучаю по снегу, морозу и часто вижу во сне заснеженную тундру и северное сияние. Ты уже давно перестала являться ко мне во сне, у меня нет твоего фото, а я старался представить какой ты стала. Можешь говорить, что хочешь, но то, что мы вновь встретились - это судьба. - А ты стал красиво говорить, Эдик, но ведь прошло столько лет, которые я провела без воспоминаний о тебе. Было много такого, о чем я сожалею, и рассказать тебе не могу. Скажу только, что настоящей любви не встретила, вероятно, потому что не очень этого хотела, а теперь боюсь, что не смогу распознать ее, и что еще хуже - оценить. Желая начать все заново, сменила береговую жизнь на морскую. Хотелось бы верить, что встреча с тобой не случайна, но я пока не готова к таким крутым поворотам. Она смотрела на него, пытаясь определить реакцию на сказанное, но лицо Эдуарда оставалось спокойным. А ведь в нем почти ничего не осталось прежнего, подумала она. Раньше он казался ей мальчишкой, а теперь перед ней сидел зрелый, испытавший многое мужчина, вот только глаза, пожалуй, не изменились. Все же он здорово возмужал и, кажется, даже стал выше ростом. И руки его изменились, она хорошо запомнила их во время операции, тонкие и хрупкие, похожие на руки женщины сейчас же, покрытые многочисленными шрамами и жесткими мозолями были сильными и мужественными. - А ты почти не изменилась, - словно угадав ее мысли, сказал он. - Я не имею права торопить тебя, но теперь ты рядом и есть время для ожидания. Прошу только одного - разрешения чаще видеть тебя, хотя понимаю, что здесь на судне просить об этом глупо. Я не буду мешать твоей работе, зови меня, когда захочешь видеть.

Ожидание


Теперь они виделись каждый день, а вечерами, если были свободны, встречались у нее в каюте за чашкой чая перед сном. Переговорили многое, но о главном оба молчали. Незаметно для себя Селиванова поймала себя на том, что чаще стала выглядывать в иллюминатор на палубу, где обычно днем крутились у вертолета Эдуард с механиком. Глядя, как они неторопливо трудятся на жаре, стала любоваться их работой, для чего нередко прибегала из своей амбулатории. Если они уходили в машинное отделение с деталями, ждала их появления у иллюминатора, беря работу с документами в каюту. Тропики провожали судно хорошей ясной погодой, и почти весь экипаж после обеда высыпал на палубу покурить, послушать судовых "травил" и многочисленные морские байки, которым, кажется, не было конца. Прохладный пассат остужал разгоряченные на солнце тела, черные от загара и доктор в очередной раз убеждалась, что тропическое солнце не вредило здоровью моряков. Глядя на них, она сравнивала с ними Эдика и к своему удовольствию поняла, что он почти не отличается от них - такой же загорелый с рельефной мускулатурой, ловкий в работе. До этого, работая в больницах, она больше встречалась с бледными, измученными болезнями или ожиревшими мужчинами, часто смотревшими на нее похотливым взглядом, вызывая порой брезгливость и неприязнь. Здесь она невольно любовалась ловкостью и красотой здоровых и крепких мужиков, отчего ночами просыпалось желание. Теперь все чаще ей стал сниться Эдик, и она поняла, что он ей нравится все больше и больше. До захода в Лас-Пальмас оставалось два дня, когда между третьим механик и Эдиком произошла ссора, которая едва не окончилась рукоприкладством. Началось все утром во время завтрака, когда капитан вышел из кают-компании, вызванный в радиорубку, через минуту вышел и старший механик. Буфетчица, подавая омлет, задела механика за плечо, тот обозвал ее неуклюжей курицей, на что доктор не сдержалась и сделала ему замечание. Заметив иронический взгляд вертолетчика, механик, который отличался невыдержанностью особенно в отсутствие капитана и стармеха, пришел в бешенство: - Ты бы помолчала, пипетка. Не спите по ночам, потом едва на ноги волочите. - Судя по всему, вы тоже не выспались, к тому же подглядывать за женщинами нехорошо и очень жаль, что вы этого не знаете, - спокойно сказал Эдик, сидящий напротив механика и, не глядя на него, продолжил есть. - А ты, стрекозел, кто такой, чтобы меня учить? Может, выйдешь со мной на палубу, и там поговорим? Вертолетчик продолжал есть, не отвечая на вызов, чем еще больше распалил горячего армавирского армянина. - Что, кишка тонка? - взорвался он. - Поешь сначала, механик, передохни, пораскинь мозгами, прежде чем лезть на рожон. -Ты вертолетчик просто трус, а проучить тебя все же придется, жду тебя через тридцать минут на палубе, - механик картинно бросил ложку на стол и вышел. - А Яшка здоровый бугай, - промолвил радист, укоризненно глянув на Эдика. - Будет больно. - Это, смотря кому? - ответил спокойно Эдуард. Весть о предстоящей дуэли разнеслась по судну быстро, и к назначенному времени на палубе у четвертого трюма собрался почти весь экипаж, не хватало только старшего командного состава. Механик, обнаженный до пояса, сжимая кулаки, играл мышцами, и было видно, что он настроен решительно и уверен в победе. Эдуард задерживался, но вот появился его бортмеханик и, подойдя к Якову, что-то сказал ему на ухо. - А мне наплевать! - произнес механик, - видали мы чемпионов. Да он просто струсил. - Когда ты еще мамкину титьку сосал, Эдуард в Китае восточные единоборства изучал, а во Вьетнаме спецназовцам не уступал. Мое дело тебя предупредить, - сказал бортмеханик. - Поэтому попрощайся с товарищами, не помешает. - Хороший совет вам гость дает, - обращается с ботдека внезапно появившийся капитан. - Сведения о Кореневе я подтверждаю и жесткого избиения своего механика допустить не могу, тем более что он виновен и подлежит наказанию за дебош в кают-компании. Приготовьтесь в Лас-Пальмасе вместо увольнения нести вахту в машинном отделении и не забудьте извиниться перед доктором. - Все, мужики, кина не будет, - с сожалением произносит боцман и добавляет, обращаясь к механику: - Повезло тебе, Яков, но с твоим характером тебе когда-нибудь все равно клюв начистят. Не век же тебе с безответными бабами воевать. Через неделю Эдуарда уговорят показать владение приемами восточных единоборств. На татами из старых матрацев механик все же выйдет с надеждой реабилитироваться, но потерпит постыдное поражение. Доктор надеялась, что Эдик пощадит, поддастся хотя бы немного, но он этого не сделал, и она даже расстроилась, но капитан, заметив это, сказал: - Механика вы, женщины, сами избаловали незаслуженным вниманием. Природа сделала из него красивого самца, и он считает, что этого достаточно для проявления хамства. Кто-то должен был доказать ему, что сила на стороне правого, и может быть это послужит ему уроком.

Будем вместе?

Приход в Лас-Пальмас всегда праздник для экипажей советских судов, а на этот раз его подсластил "Совбункер", который занимался бункеровкой советских судов, решив бункеровать судно только с наступлением ночи. Увольнение в город власти разрешили с приходом, и мотобот переправил на благодатный берег первые партии свободных от работы. Эдуарда и Селиванову включили в группу стармеха, которая могла "гулять" до отхода. Неожиданно обнаружилось, что у вертолетчика денег "куры не клюют" - не одна тысяча долларов, что в испанских песетах выражалось числом с более чем шестизначными цифрами. Его покупки были соответствующими: он купил несколько костюмов, набил большой чемодан рубашками, хорошим бельем и дорогими подарками для родителей. На удивленные взгляды пояснил: - Я ведь за три года деньги получил, а диктатор платил неплохо. - Нам-то без разницы, только не боишься, что тебя таможня в Таллине прихватит? - А у меня все документы на деньги есть и от таможни, и от посольства. Все как положено по контракту. Налоги и членские взносы я платил в посольстве исправно. Лишнего и запрещенного не покупаю и чеки все храню. Научен горьким опытом - когда первый раз возвращался, чеков не брал, и у меня почти все отобрали, да еще и выговор схлопотал. Так что сегодня гуляем, ребята, угощаю, поскольку в приличных ресторанах три года не был. Обычно мы всегда самолетом возвращались, а посольские народ хитрый, так рейсы подбирали, еда успевали при пересадках, не до ресторанов. Нам-то рейс на судне с вами в порядке исключения дали, сам диктатор за нас просил, в надежде, что мы к нему еще вернемся. Бортмеханик может и согласится, а я свое на Африканском континенте отлетал. - А если предложат Кубу или Аргентину? - На Кубу, если с женой, - он взглянул на Селиванову, - да только туда самых блатных посылают, а я не в их числе. Нет, ребята, вы как знаете, а с меня заграницы хватит. Вот, - он погладил голову там, где уже просвечивал заметное разрежение, - уже лысина растет, а у меня ни жены, ни семьи, а старики внуков никак не дождутся. Обещал я им, что без внуков на этот раз никуда. Ресторан был небольшим, но уютным с обширным меню, неожиданно с приложенным переводом на русский. Выбирал заказ Эдик, и пробовали многое, закончив лангустами с дорогим вином. Когда отведали клубники со сливками и мангового мороженного с ромом, стало ясно, что не мешало бы и вздремнуть в тенечке, на берегу океана. Предусмотрительно купленные купальные принадлежности оказались весьма кстати, а пляж рядом и не задумываясь, устроились под зонтами. Первым зашел в воду Эдик, и вскоре его голова была едва видна среди небольших волн. Вернулся он минут через тридцать и по-мальчишески закопался рядом в горячий песок. - Оказывается при виде симпатичных женщин и летчики неплохо плавают, - шутливо прокомментировал стармех. - Поэтому летчики, как и моряки, любимцы женщин, - ответил бортмеханик, подмигнув Селивановой. - Может быть и так, но я плавать учился на Волге, - произнес Эдик и перевернулся на спину, положил руки под голову. - Очень любил после купания смотреть на голубое небо, оно у нас летом под Саратовом тоже голубое, и высокое. С тех пор и люблю все голубое. Я ведь в детстве собирался моряком стать, особенно после того, как на Черном море с отцом побывал, и в Питер ехал в морское училище, но отличником не был и не прошел мандатную комиссию, после чего загремел в армию. На призывной комиссии спросили, где бы я желал служить на флоте или в авиации? Из-за обиды согласился в авиацию и почти три года, как говорили, "заносил хвосты". Как демобилизовался, отправился на Север за "большой деньгой", нанялся матросом без класса на рыболовный сейнер. Первые два дня летом в Баренцевом море "балдел" от красивого моря, а потом четыре дня шторма со снегом и с холодными шестиметровыми волнами. Пропала романтика, едва дотерпел до окончания рейса. Правда денег получил неожиданно много и махнул в Крым. Тогда мода была, где служил, обязательно фуражку свою сохранял. Вот я однажды в этой фуражке в Феодосии в летний ресторан заявился, там-то меня майор-летчик и сманил к вертолетчикам, и потом в училище определил. Только карьера моя под угрозой вскоре окажется - желудок мой оказался капризным и после казенных харчей в разнос пошел. Спасибо Любовь Андреевна его на путь истинный наставила путем частичной ампутации. Рука у нее легкая, с той поры он гвозди переваривает. А океан, такой как сегодня, люблю не меньше чем небо. Ясного неба в тропиках в моей жизни много было, а вот с океаном редко встречался, я ведь работал больше центральных странах Африки, и купаться приходилось в реках да озерах, а там не "побалдеешь" - окунулся и быстрей на берег, это вам морякам лафа. - Заблуждаешься летун, это здесь ты далеко заплыл, а в океане не побалуешься. У нас механика акулы схарчили, а он был чемпионом Эстонии по плаванию. А небо и я люблю, больше чем океан. Когда на глубину уходили, я места себе не находил, только работа с механизмами и выручала, - признался стармех. - А к штормовому морю и ревущим волнам привыкнуть можно, только если уверен, что двигатели не подведут и хороший капитан на мостике. - А ваш-то как, хороший? - С плохим я бы не работал, а с нашим хочу до пенсии дотянуть, - стармех встал и, не торопясь направился к воде. Немного погодя, за ним последовал бортмеханик. Доктор и Эдик остались одни. - Хорошо-то как! - вздохнула Селиванова. - Мне даже страшно становится, что все это скоро закончится. Так не хочется возвращаться к прежнему. - И не возвращайся, я предлагаю тебе помощь. Райской жизни не обещаю, но сделаю все, что смогу. - Уж ни руку ли и сердце ты опять предлагаешь? - На этот раз нечто большее, Люба. Мое сердце уже давно принадлежит тебе, а я предлагаю жизнь с человеком, который может сделать тебя счастливой. - А не слишком ли ты самоуверен, Эдик? - Нет, сама судьба свела нас вновь, и противиться ей, нет смысла. Но я не тороплю. Давай сделаем так, - он встал, достал из пакета с купленными вещами небольшую, аккуратно упакованную коробочку и протянул ей. - Возьми. Если не вернешь ее мне с приходом судна в Таллин, значит, я могу еще надеяться и ждать. Здесь не открывай, откроешь на судне. Только не торопись отдавать ее, ведь возможно это последний шанс и для тебя. Слова о последнем шансе вызвали чувство обиды, но подумав, Люба решила, что Эдик если и не прав, то близок к истине. Выходит все же это предложение, подумала она, и ей стало приятно, что оно сделано в такой форме. - Не ожидала я от тебя такого. Ты действительно сильно изменился и стал настоящим мужчиной. - Не будем вспоминать о прошлом, главное, что мы вновь встретились, и я не хочу больше расставаться. На судно возвращались с наступлением темноты, когда оно ошвартовалось к бункерному причалу. Недалеко от трапа стоял мопед с кузовом, полным цветов. Опередив летчика, стармех протянул Селивановой букет роз. - Это вам доктор за все, - промолвил он. - Да вроде не за что, - удивилась Селиванова. - Это вам только кажется. Ваше присутствие на судне не просто скрашивает наши будни, а еще и вселяет уверенность, что в трудную минуту вы все сделаете для нашего здоровья. В море это важно. Ты летчик не обижайся, что я тебя опередил, ты еще успеешь. - А я и не обижаюсь, - улыбнулся Эдик. - Летчикам за вами не угнаться, но они тоже не лопухи. Правда, Люба? - Правда, - ответила она, пряча лицо и улыбку в букете. Ураган нагнал судно у берегов Марокко. Укрыться от северо-западного ветра было уже негде, легли носом на волну, высота которой увеличивалась с каждым часом. Штормование в такую погоду - мера вынужденная и требующая большого внимания и выдержки от капитана и вахты. Необходимо выбирать скорость и строго держаться направления против волны, что при большой ее высоте требует умения и взаимопонимания вахтенных штурманов и рулевых, так как техника пасует - авторулевой удерживать судно на курсе при таком волнении не в состоянии. Все определяет надежность силовой установки, правильно выбранные курс и скорость да квалификация рулевых. Пока еще судно довольно легко всходило на волну и капитан, находясь в рубке, в команды молодого штурмана не вмешивался. Рулевой, опытный матрос, удерживал судно на курсе непринужденно, почти играючи, вслушиваясь в указания капитана своему помощнику. - Обратите внимание, что на такой волне судно как бы падает с гребня, поднимая массу брызг. Это означает, что скорость несколько велика и следует ее немного убавить. При этом мы принимаем излишнее количество воды на палубу третьего трюма, там, где стоит вертолет. Чувствуйте судно, оно уже подает вам сигналы о том, что ему не очень комфортно - винт сильнее вибрирует, выходя из воды, а в носовой части волна временами "шлепает" по днищу. Это подтверждает то, что наша скорость высока, а мы сейчас не торопимся. Наша главная задача благополучно и с наименьшими потерями дождаться уменьшения ветра и при этом не очень отклониться от главного курса. Очень важно постоянно помнить, что поскольку многое, если не все, зависит от надежной работы главного двигателя, рулевого устройства и их необходимо напрягать как можно меньше. Вот и действуйте, ищите такое состояние. Штурман переводит рукоятку машинного телеграфа на "Малый вперед", обороты падают и через пару минут, качка становится более плавной и на стеклах рубки почти не видно брызг. Довольный штурман не видит, что капитан не совсем доволен его решением. - Вы поторопились с решением, я говорил вам, о подборе нужной скорости судна. Механик стоит теперь у машинного телеграфа, гадая, что случилось и что последует дальше. Так с коллегами и друзьями не поступают. Я ожидал, что вы позвоните по телефону, объясните причину звонка и дадите ему указание сбросить десяток оборотов для начала. Вы нарушили главную заповедь командира - на мостике любое решение должно быть продуманным, и подано подчиненным в самой понятной форме. Машинный телеграф изобретен для экстренной подачи команды и в данном случае не подходит. Штурман, вообще-то неплохой командир, краснеет и исправляет свою ошибку, не забыв извиниться перед механиком. Интересно, думает приглашенный капитаном посмотреть на штормовое море летчик, кто учил всему этому капитана и спрашивает его об этом. - Разумеется, были и в моей жизни капитаны, которые вот так же объясняли морские премудрости, но все же, наверное, главным учителем было море. В самые трудные для меня годы в море я работал на малых судах. При высоте их надводного борта в пол-метра, На них любой шторм на Балтике превращал плавание в серьезное испытание. Так уж сложилось, что тогда груз мы возили тяжелый - чугун, метал, ферросплавы. Судно качалось как маятник, период качки с борта на бот 8-12 секунд, перестал за что-то держаться - улетишь к переборке, словно выпущенный из пращи. Судно, как подводная лодка, только рубка да мачты над водой. Каждая вахта в плохую погоду - ад, а с капитанами не всегда везло, попались такие, которые нередко любили заложить за воротник и на мостике не торчали. Приходилось до всего доходить самому, в результате нередко ошибался, но везло. Вот и хочу, чтобы мои штурмана избежали ненужных ошибок. - Вот и я, как вспомню первые дни своей работы, так не то чтобы стыдно, скорее страшно становится. Мне тоже везло, учителя рядом не всегда были, деньги у нас всегда экономили, а наша жизнь ничего не стоила, заботились только о технике, да и то на словах. Я ни одной аварии не допустил, а машин потерял четыре. Трех сбили, а одну увели. - Проспал, что ли? - Вроде того получается, - с усмешкой согласился Эдик. - Во Вьетнаме к партизанам от линии фронта почти на триста километров однажды в тыл летал. Когда сели, узнали, что обещанного топлива на обратную дорогу нет. Связались по радио, обещали найти, а через неделю приказали машину взорвать или сжечь. У партизан китайский советник был, как услышал об этом, ногами затопал и обещал топливо найти. У него в плену было пять американских летчиков, которых держали для обмена, их нужно было доставить, меня и прислали для этого. Партизаны рейд почти на сто километров по джунглям сделали, чтобы заправщика на базе отбить, а дорог нет. Стали ведрами носить к вертолету, канистр не хватало. За неделю вымотались все, командир им отдохнуть разрешил, а ночью кто-то пленных освободил. Я в вертолете спал, там меня и связали. Среди пленных был один вертолетчик, знакомый с нашими машинами, он-то и отговорил сбросить меня на лету. Рот мне шлемом заткнули, несмертельно стукнули по темечку и улетели, правда, недалеко. Видимо керосин оказался плохим, загорелись они в километре от старта, одни только пуговицы от них и остались. Враги они, а мне их жалко, коллеги, как-никак, да и выходит жизнь мне спасли, не взяв с собой. - Нелегкая у тебя профессия, я ведь в семье летчика рос, на моих глазах два самолета разбились, и знаю, как хоронят пилотов даже в мирное время. Отчим неоднократно мне говорил: Разбиться - хреново, но калекой стать еще хуже. У летунов душа гордая и калеками долго не живут. - Я на своем веку среди летчиков калек и не встречал, - ответил Эдик, - и даже думать об этом не хочу. - Может, завяжешь с авиацией? Станешь, к примеру, учителем или механиком? - А вы, капитан? - Не знаю, не знаю, - ответил капитан серьезно. - Пока хочу только одного - чтобы время выбора наступило как можно позднее. Да и в другой ипостаси и без моря представить себя не могу. Немного подумав, добавил: - Только ты себя со мной не ровняй. У меня семья есть и двое пацанов, а ты, выходит, все годы собственное "Я" удовлетворял, а вернее, на "дядю" работал. Что от тебя на земле останется? Не мое дело, да только как мужик скажу - ты Любовь Андреевну не протабань. Женщина она правильная, нашим ловеласам не по зубам оказалась. Бери на абордаж, не тяни, пожалеешь, - и, не дожидаясь ответа, он ушел в радиорубку. Такой поворот в разговоре летчику не понравился. Он меня за мальчишку считает, а я как-нибудь и сам разберусь, - подумал он, но поостыв, решил, что капитан прав. Сегодня же, нет лучше завтра, поговорю с ней окончательно. Циклон оказался глубоким, шли уже третьи сутки, а шторм все еще не достиг своего пика. Даже опытные моряки устали от качки, попыток уснуть на пару часов. Женщинам на судне приходилось еще труднее - работы по уборке прибавилось, а на камбузе не хватало вентиляции, не спадала жара. Работали, подменяя друг друга у плиты, в мокрых халатах, прилипающих к телу. Такой увидел Эдик и Селиванову, которая помогала женщинам на камбузе. - Помогать пришел? - повар Сильва ко всем кроме старшего командного состава обращалась панибратски и ей, как женщине красивой и деловой это прощали. - Это он тебя, Люба, ищет, соскучился. Селиванова продолжала, молча мыть посуду. - Не во время пришел командир, нам сейчас не до вас, - обратилась к нему дневальная, кокетливо сдвигая вниз лямку сарафана. - Приходи через часик, когда в душ пойдем. Спинку потрешь, а то кавалеры наши надоели да и они в спячку ударились. А ты - другое дело, да только все за нашим доктором ходишь, а мы не хуже, - она приподняла подол сарафана, кокетливо повела полными бедрами. - Обойдешься своим плотником, - внезапно зло отрезала повар. - Летчик человек серьезный на мелочи не разменивается. Раз за доктором пришел - забирай, мы без нее обойдемся. Если она нужна тебе, нечего резину тянуть. Мужик ты или нет? - укоризненно бросила она Эдику. - Что вы говорите, Сильва? - робко произнесла доктор, отложив посуду и снимая перчатки. - Да уже все судно знает, что вы с летчиком старые знакомые. Остальное у него на лице написано, или он вам не нравится? Смотрите доктор, дождетесь - Татьяна его пригреет, а она у нас горячая, мало ли что. - Мне такие горячие, как вы, не нужны, я обжечься боюсь, а с доктором мы действительно старые знакомые, - попытался отшутиться Эдик - А я что говорю, - возмутилась Сильва. - Хватит ходить кругом да около. А Вы, Любовь Андреевна, не упустите летчика. Он нам ой как нравиться, мы и увести можем. - А этого, девушки, я вам не позволю, он мне самой нравится. Я его с того света вытащила и полное право на него имею. Вместе с доктором они прошли к дверям ее каюты. Прежде чем открыть дверь, Селиванова обернулась. - Может Сильва и права, что зря медлить с решением? Только извини, мне сейчас не до серьезного разговора, еле-еле на ногах держусь. Скорей бы закончился этот шторм. Шторм закончился к утру. Волны еще продолжали свою игру с судном, но ветер быстро стихал. К обеду показалось солнце, океан вновь обрел голубой цвет, игривые дельфины устроили игры хоровод вокруг судна, словно приглашая уставших от шторма моряков на палубу. Жизнь на судне быстро возвращалась в обычное русло и о шторме уже никто не вспоминал. На обед летчики не пошли, они возились с вертолетами, которые поседели от толстого слоя соли. Смыв ее пресной водой, они занялись восстановлением смазки. - Что летуны, подпортил океан перышки вашим птичкам? Теперь не успеете и глазом моргнуть, как станут они от ржавчины рыжими как воробьи. Океанская водичка, не благодатный дождик, теперь до Таллина будете шприцевать своих пернатых. Презентую вам ведро фрицевского тавота. Нам-то он ни к чему, океанская вода его как растворитель вымывает, а вам для марафета сойдет, - ехидничает боцман. - А вообще-то я вас не пойму, зачем вы этот металлолом полируете? - Шел бы ты, дракон, со своим тавотом куда подальше. Тебе с твоими познаниями в технике не дано понять, что "металлолом" этот летучим металлом алюминием называется и в твоем тавоте не нуждается. А смазывают они детали трущиеся, капризные, благовониями импортными, зело дорогими и дефицитными с коими ты незнаком и понятия в них не имеешь, и делиться ими с тобой не желают, не потому что жадные, а потому что гордые, - вступает в разговор самый ехидный из мотористов. - На это раз не угадал ты, Семенов, - заступается за боцмана остряк Курочкин, любимчик всего экипажа. - Боцман им тавот хотел подсунуть, поскольку подозревает, что приведут они в порядок своих птичек и с приближением берегов держав иностранных упорхнут к какой-нибудь мамзеле в Биариц. Французские женщины зело охочи до русских мужиков, которые лягушками не питаются, а потому на любовь завсегда способнее. Им-то кайф, а нас за пособничество невозвращенцам визу тю-тю. А без визы боцману каждый день при жене не жизнь, а каторга. Она у него как дрель - от нее не только шуму много, а еще и сверлит. - Нет, не упорхнут, - успокаивает моторист, - у них керосина нема, я уже давно проверил. Да и летун без нашего доктора теперь никуда. Вон, Яков совсем одурел, до сих пор не понял, что дело его безнадега. - Если мужики из-за баб с ума сходят, всякое могут выкинуть. Я когда в Балтийском пароходстве на "Архангельске" плавал, у нас мастер на стоянке в Питере любовницу всегда приводил. Красивая была еврейка - зашибись! Жена-то у него старше его была, ему в мамаши годилась, лицом не вышла и фигуры не видать, он ее на судно и не водил. Я как раз на вахте стоял, когда он утром перед комиссией свою кралю на берег проводил. На наших глазах распрощались они горячо, и пошла она вдоль контейнеров к проходной. Мастер поднялся и говорит мне, мол, буфетчица задерживается, а кают-компания не прибрана и посылает меня убираться, а я говорит сам у трапа постою. Приказ капитана - закон для подчиненного, ну и принялся я, не торопясь полы драить. Через час он пришел, довольный такой остался и мне спасибо говорит. Хотя и за спасибо чужую работу делал, а приятно. К восьми утра комиссия пришла, в этот раз они очень торопились, у них вахта уже закончилась. А вот начальство наше пароход быстрее отправить приказало, и через час мы снялись на выход. Где-то ночью Таллин прошли, все вроде нормально, а около Палдиски сразу два катера пограничников нас застопорили. Офицеры с автоматами бегом прямо в каюту мастера, а к нам солдатиков приставили, приказали застопорить машину. Мы со старпомом на вахте не поймем, что случилось, а через полчаса приходит полковник и протягивает старпому конверт. Тот открыл, прочитал и растерялся: - Как на рейд Таллина? Мы же в Аргентину идем? - Пойдете в свою Аргентину, когда надо будет, только не все, - отвечает полковник. - Без капитана, не могу - приказа не имею, упирается старпом. - А вы читайте, читайте. Ваше начальство вам старпом, персонально, русским языком предписало. Пришли мы на рейд Таллина и на наших глазах капитана с его красавицей в катер и на берег. Меня чуть туда же не отправили, сутки пытали, как же я не видел, как она на судно вернулась. Думал, спишут, но обошлось, только с приходом меня перевели из Питера в Таллин и посоветовали лет пять никому об этом не рассказывать. Оказывается, капитан решил вместе с ней в Аргентину драпануть. Это ж надо так от любви свихнуться! Как он полмесяца ее в шкафу от нас прятать собирался? - матрос пожал плечами. - Но уж очень красивая еврейка была. Капитан с ней одной веры, вот и спелись. Ей-то что, она потом все равно Израиль уехала, а он шесть лет, говорят, отсидел, а вышел и сердце не выдержало. А ведь заслуженный был, Герой Социалистического труда, и славы и почета хоть отбавляй. - Слышал я эту историю, да только говорят, что на другом судне это было, - боцман вопросительно взглянул на матроса. - А какая разница. Главное, что было и история поучительная. У меня до этого девчонка была, красивая - обалдеть! А после этого случая решил, что моряку красивая жена ни к чему, охотников до нее будет много. Выбрал себе пусть не очень красивую, но зато верная, - сказал матрос. - Ты, летун, докторшу не протабань, хорошая она, уж мы-то на судах всяких баб навидались. - Да что вы заладили одно и то же,- возмутился летчик. - Это наше дело, сами разберемся. - Вот когда с трапа сойдешь, тогда это твое дело будет, а пока среди нас, нечего кочевряжиться, у нас так не принято. Доктор нам не чужой человек, а ты пассажир и мы тебе баловства не допустим, хотя выбирать ей. Все должно быть по-хорошему, полюбовно. - А ну, вас..., - махнул рукой летчик и закрылся в кабине. Как они беспокоятся за Любу, подумал он, хотя именно теперь окончательно понял, что она стала еще привлекательнее. В больнице он сделал ей предложение, испытывая скорее безмерную благодарность, ведь от боли, которую он испытывал до операции, жить не хотелось. Теперь же он понял, что она вновь ему опять нужна, и дальнейшая жизнь без нее кажется бессмысленной. К ужину он решил, что скажет ей об этом сегодня и впервые надел купленный в Пальмасе светлый костюм. Посмотрев в зеркало, посчитал все же его вызывающим в будничной жизни судна и, сняв пиджак, остался в рубашке. В кают-компанию немного опоздал и когда открыл двери, увидал за столом Селиванову в нарядном платье. - Вы, летчик, словно сговорились и приоделись подстать доктору. Сие наводит на мысль, что вы хотите сообщить нам о важном решении, - произнес стармех, вопросительно посмотрев на Эдуарда. Тот покраснел и улыбнулся. - Это вам только кажется. Летчики только в небе решительные, а на земле обычные, застенчивые люди, - не удержался начальник рации самый сведующий человек на судне. - А вот про докторов такого не скажешь. Ей хорошо известно, что данный пациент с очень запущенным заболеванием. Не так ли доктор? - спросил он Селиванову. Люба еще больше покраснела, хотя она уже привыкла к откровенности разговоров в кают-компании и прекрасно понимала, что на судне трудно что-нибудь скрыть от экипажа. - Если вы решили меня посватать, спасибо, но думаю, что несколько поспешили. - Простите нас за бестактность. Оставим эту тему до прихода в порт и будем считать это неудавшейся шуткой, - капитан явно стремился сгладить неловкость от бесцеремонности радиста. Эдуард понял - ему не удалось скрыть от экипажа свою любовь. Не поднимая глаз, он сел на свое место рядом с Селивановой и принялся за еду, не глядя на доктора. Вскоре она вышла из-за стола, прошла в буфет и принялась помогать Тийю, мыть посуду. Окончив ужин, сели за шахматный столик капитан со стармехом, крутил ручки радиолы начальник рации, пытаясь отыскать в эфире хорошую музыку, виновато поглядывая на летчика. Вышел из-за стола и Эдуард и, поблагодарив буфетчицу, направился на палубу четвертого трюма, где обычно в хорошую погоду собирались свободные от вахты покурить и послушать судовых "травил". Начальник рации отправился за ним следом. - Эдик, ты извини, что так получилось. Я подумал, что вы все решили, вот и ляпнул от радости за тебя, - сказал он летчику, не привлекая внимание окружающих. - Какая радость, с чего ты это решил? - Как с чего? А твое кольцо у нее на пальце! Я подумал, что ты сделал ей предложение. - Мое кольцо у нее на руке? - Твое, которое ты в Пальмасе купил. Такие просто так не дарят, да и на судах их женщины надевают только в торжественных случаях. Капитан его сразу заметил и спросил, по какому случаю она его надела. А она ответила - день у меня сегодня важный. Вот я и решил, что вы договорились, я ведь сразу понял, что она тебе приглянулась, да и любовницам таких подарков не дарят. - А ты ничего не путаешь? - спросил летчик и, не дожидаясь ответа, вихрем взлетел на шлюпочную палубу и скрылся в надстройке. На стук в дверь никто не отозвался, и он решил осторожно нажал на ручку двери, та открылась. Люба сидела на диване, перед ней на столе лежала открытая коробочка с его кольцом.