Ошибка доктора Селивановой - Веселов Лев Михайлович 11 часть

- Прости меня, Любушка. Я так волновался, что не заметил кольца у тебя на руке, - произнес он. - Я ведь решил, что непременно скажу тебе, что дальше так продолжаться не может. Без тебя жить теперь не смогу. Все эти годы я не забывал о тебе и теперь понимаю, что наша встреча не случайна. Зачем противится судьбе? Давай попробуем, я не требую никаких обязательств, просто хочу быть с тобою рядом. - Ты прав Эдик - наверное это судьба. Только такой, как ты мог много лет оставаться верным первой любви. Вот только не знаю, смогу ли я дать тебе то, что ты хочешь. Я абсолютно не приспособлена к семейной жизни и пусть немного, а все же старше тебя. - И я не знаю, вот и попробуем узнать вместе. Я сделаю все для того, чтобы ты была счастлива. В эту ночь у Селивановой в каюте впервые ночевал мужчина. Эдуард оказался очень темпераментным, и они перебрались в госпиталь, который был хорошо изолированным от других кают. Завтракать в кают-компанию ни врач, ни летчик не пришли. - А вот это зря! - пригласив к себе в каюту, отчитал обоих капитан. - Хотя ничего особенного не случилось, вы люди взрослые и вправе иметь личную жизнь, но на судне есть распорядок дня, который должны соблюдать все. В крайнем случае, могли предупредить буфетчицу. Однако, доктор, это пустяки по сравнению с этим, - он взял со стола бланк радиограммы. - Для вас это очень важно, и ответить надлежит, не откладывая до прихода. Простите меня, но я решил, что об этом должен знать и Корнев. Он взял со стола бланк радиограммы и протянул ей. СООБЩИТЕ ВАШЕ СОГЛАСИЕ ПРИХОДОМ В ТАЛЛИН ВЫЛЕТЕТЬ САНТА КРУУС ДЕ ТЕНЕРИФА
ПО УБЕДИТЕЛЬНОЙ ПРОСЬБЕ КАПИТАН-ДИРЕКТОРА ПРЕЖНЕГО СУДНА ДЛЯ РАБОТЫ В
ДОЛЖНОСТИ ГЛАВНОГО ХИРУРГА ТЧК СЛУЧАЕ СОГЛАСИЯ НЕОБХОДИМЫЕ ДОКУМЕНТЫ
ПОЛУЧИТЕ ПРИХОДОМ У НАЧАЛЬНИКА ВАШЕЙ СЛУЖБЫ ТЧК прочитала она и растерялась, что не укрылось от присутсвующих. - Что-то серьезное, Люба? - спросил летчик - Не настолько, чтобы волноваться, - успокоил его капитан. - У нас это обычная практика, когда капитаны хотят получить хорошего специалиста, а для промысловой базы хороший хирург - находка. А вы Любовь Андреевна, не торопитесь, подумайте и милости прошу ко мне с ответом к приходу в порт. Думаю, вместе с Эдуардом вы примите разумное решение.Вы, Эдуард, задержитесь на пару минут, нам нужно кое-что обсудить. Селиванова поняла, что капитан дает ей шанс остаться в одиночестве и принять решение самостоятельно, и вышла из каюты, еще не совсем понимая, что ей предстоит. - Вы меня поняли, - обратился он к летчику, когда за Селивановой закрылась дверь, - решение Любовь Андреевна должна принять без вас. Лично я буду рад, если она решит остаться с вами, а если пожелает вернуться на базу, думаю, не стоит ее удерживать. Скорее всего, капитан-директор заботится не о себе и, личного там ничего нет. Она действительно отличный хирург и решительная женщина, которая может обеспечить работу большого медицинского и обслуживающего персонала на базе. Там, к вашему сведению, одних женщин около сотни, и работать с таким количеством в море, не дай Бог. А Любовь Андреевна, как сказал мне капитан-директор при передаче ее на наше судно, была бы там на своем месте. Лично я желал бы, чтобы она осталась с вами, дальнейшая работа в море вряд ли поможет ей стать полноценной женой и матерью. Извините, но в ее возрасте остается не так много времени для этого, да и на берегу она может провести оставшиеся годы с большей пользой и спасти жизнь многим, работая в любой больнице. Исходите из этого, но не торопите ее. Прошло два дня. За это время Селиванова выходила из каюты только для приема пищи и осмотра камбуза и заведования. Как и рекомендовал капитан, летчик целыми днями занимался своими вертолетами и в каюту возвращался затемно. Такое поведение озадачило экипаж, который в этот раз оставался в неведении радиограммы, и вызвало немало пересудов. - Слабаком оказался летун, - заявил третий механик, - нашей докторше нужен настоящий мужик вроде меня. Попробовала и дала ему от ворот поворот. Они, доктора, не церемонятся, не справился - отвали. - Жаль летчика, - вздыхает боцман. - Мужик правильный, работящий, а для семьи неприспособленный - вишь, сколько лет холостой. - Выбирал, значит, себе самую-самую, а они все одинаковые, только что с виду разные. Их надо молодыми брать, когда они в мужиках еще мало что понимают, - поясняет токарь, самый старший по возрасту на судне. - А как только двух - трех мужиков попробуют и начинают искать что-то особенное. Доктора тем более привередливей - они за свою жизнь на голых мужиков насмотрелись. Куда уж нашему летчику - он для нее птенчик. - Вы что тут разболтались? - высовывается из открытого иллюминатора Сильва. - Пузо набили и несете всякую чушь. Просто поругались они, наверное, а вы языки чешите хуже баб. - Хорошо если так, тогда до прихода помирятся, - убежденно произносит боцман. - Дай Бог нашему теляти волка съесть, - подводит итог токарь, - только чую я, что серьезно поругались. Неспроста это, кто-то между ними встрял. - Уж не механик ли наш? - охает дневальная. - Этот балабон для таких серьезных женщин, как наша докторша, сопливый щенок. Много тявкает и прыгает, а с какой стороны зайти и не знает, - поясняет Сильва. Механик сплевывает за борт и уходит молча. - Ладно, мужики, Я сегодня вечерком попытаюсь с ней поговорить. Не выгонит же она меня, - говорит токарь. - Поговори, поговори, - подводит итог повар, только не захочет она тебя видеть. Вот наш дед - другое дело, она к нему с уважением. Вот уберусь и схожу к нему, пусть узнает, в чем дело. А летчика жалко - переживает сильно. - А ты его и пожалей, чего тебе стоит? - усмехается боцман. - Вот узнаю и, если нужно будет, обязательно пожалею. Повар закрывает иллюминатор и скрывается в глубине камбуза.

Нелегкое решение

Между тем сама Селиванова никак не могла прийти к решению. Конечно же, Эдик хороший парень и должен стать заботливым супругом, но в то же время она его совсем мало знает. Примут ли ее его родители, да и она уже привыкла к своему одиночеству, хотя при работе врача оно ее не особо обременяло. Что-то подсказывало ей, что хорошей домашней хозяйки из нее уже не получится, а детей, которых так ждет Эдик, у нее может и не быть. Пожалуй, не мешало бы, посоветоваться об этом со специалистами. Выходило, что с решением о браке не стоило торопиться, к тому же несколько месяцев ожидания окончания рейса на плавбазе не такой уж и большой срок, и пойдет им на пользу. Если он ее действительно любит, то подождет. Ждут же любящие жены своих мужей на берегу, ну а если не дождется, значит не судьба, подумала она и тут же поняла, что такое решение Эдуарда вряд ли устроит. Интересно, а что ей посоветует стармех? Впрочем, она была уверена, что он думает, так же как и капитан и вряд ли они будут на ее стороне. А почему я должна советоваться с кем-то, говорило ее старое Я. До сих пор она всегда самостоятельно принимала решения и почти никогда не ошибалась, правда, в этот раз решение касалось не только ее. Как раз это и ставило ее в тупик - отвечать за кого-то она не привыкла. Оттого, что окончательное решение так и не приходило, она расстроилась и не пошла на ужин. Оставив дверь приоткрытой, стала ждать, когда стармех будет возвращаться в свою каюту. От пережитого волнения и бессонной ночи она задремала и очнулась, когда часы показывали одиннадцать вечера. Не без колебаний она взяла трубку и набрала номер стармеха. Тот ответил сразу, будто ожидал звонка. - Я не поздно, - нерешительно спросила она. - Да нет, время еще детское. Что-то случилось, нужна помощь? - Ничего не случилось, но мне хотелось бы с вами посоветоваться. - А это всегда, пожалуйста, только у меня капитан. Он нам не помешает? Селиванова растерялась и после недолгого молчания, чтобы сгладить свою растерянность сказала: - Наоборот, это даже к лучшему. - Ну, и ладушки, ждем. Все пятнадцать шагов до каюты стармеха Селиванова решала с чего начнет разговор, но при виде ожидающих ее смогла только произнести: - Добрый вечер. - И вам того же, - приветливо произнес стармех, а капитан слегка приподнялся с дивана и молча кивнул головой. Стармех указал на кресло и придвинул к ней чашку кофе и коробку с бисквитом. Доктор, словно загипнотизированная капитаном, тоже молча, кивнула головой и произнесла нетвердым голосом: - Благодарю. - Пока еще не за что, - поспешил на помощь ей стармех. - Выкладывайте в чем вам нужен наш совет? Эти слова были произнесены тоном, которого до сих пор она от него не слышала, и это Селиванову обидело и насторожило. Она хотела уйти, но вспомнила, что на судне без разрешения старших командиров этого не делают. Видя ее замешательство, капитан произнес делано безразличным голосом: - Значит, все же решили продолжить работу на базе? А как же летчик? Впрочем, это ваше дело. Если вы не передумаете, завтра я сообщу в пароходство о вашем согласии. Селивановой не понравился вопрос капитана и раздражение в его голосе. Она ведь не девчонка, чтобы с нею даже он разговаривал в таком тоне. Зря пришла, подумала она, но стармех, глядя на нее с улыбкой, остановил капитана: - Не гони лошадей, Михалыч. Она ведь пришла не с окончательным решением, а с желанием посоветоваться с нами. Такое одной сразу решить нелегко. Ведь так, доктор? - Да нет. Я, не девочка и сама справлюсь со своими делами, но хотела бы узнать ваше мнение - сможет ли Эдуард меня понять и подождать пол-года, которые мне нужны, чтобы окончательно разобраться в себе. Я все же сомневаюсь, что готова для семейной жизни. Вдруг не оправдаю его надежд? - В таком возрасте отказ принимается нелегко, да и первая любовь для мужчины значит очень много, а порою все. Разве своим решением вы не лишаете его надежды? - Да и для нее сейчас решить не просто, вот и пришла она к нам, - произнес стармех. - Разумеется. Только, дед, в этом вопросе ей за нашими спинами не спрятаться, а если честно, мне этого не хочется. Может быть, он и дождется, хотя я бы, наверное, не ждал. Не зря говорят, что незамужние женщины в вашем возрасте, да и мужчины выбирают тех, кто рядом, а не тех, кто ждет их где-то далеко. Так практичней и надежней, хотя бывают и исключения. Не обижайтесь, но вы видимо к последним не относитесь, - подвел итог капитан. - Ну, ты, Михалыч крут! До этого хвалил Любовь Андреевну, а теперь готов как Стенька Разин выкинуть ее, за борт. Да не такая она, Михалыч. А вдруг ей, самостоятельной и серьезной женщине хочется утвердиться в глазах летчика, стать большим человеком, чтобы не стыдно было перед ним, - бросился защищать Селиванову хозяин каюты. - Что ты чепуху несешь? - рассердился капитан. - Стать большим человеком? Да призвание женщины не в этом. Разве ты не встречал среди наших жен таких, у которых вся любовь заключается в том, чтобы их любили только за то, что они многого достигли на работе, а их детей воспитывают бабушки, тетушки, школа, улица. Что-то я не видел у них особой радости в глазах при нашем возвращении из рейса. Их мужья частенько в первый же вечер спешат возвратиться к вечеру на вахту, потому что у жены срочная командировка, или поездка по делам. Нет, дорогой мой товарищ, у настоящей жены моряка выше всего призвание матери и любящей жены, которая может пожертвовать всем для семьи и мужа. - Понесло тебя, Михалыч! Ты рассуждаешь как куркуль и крепостник, живущий воспоминаньями своих предков. Только все это, дорогой мой товарищ, твои иллюзии. Ну, повезло тебе, что твоя жена домоседка, так это скорее заслуга ее матери. А вот не станет ее, дети вырастут и разлетятся, не знаю, останется ли она прежней при ее красоте и гордости. Любовь Андреевна за мужем прятаться не собирается, не привыкла она к этому, вот и не знает, как ей лучше поступить. - Куркуль говоришь? Может быть и так, да только семья не общежитие - в ней один муж должен быть и одна жена и только детей может быть много. Так и Эдуард сказал. Он и работу согласен поменять ради того, чтобы быть рядом с женой и детьми. И родителей своих он уважает, и всегда о них заботился. Правильный он мужик, да видимо не повезло ему и в этот раз. Капитан поднялся, подошел к двери. - Я свое сказал. Утром даю радиограмму в кадры. Не хочу скрывать - мне не безразлично, что вы решите, но вам виднее доктор. Он открыл дверь и вышел, несмотря на попытки стармеха его остановить. Поднялась с кресла и Селиванова, но стармех встал и закрыл двери на ключ. - Вот такой он, наш капитан. Вроде бы на все согласный, но когда нужно что-то решить - юлить не станет. Свое мнение и от начальства скрывать не привык, только по мне - уж больно он правильный. Еще в детстве "бабульки" научили его хранить честь и порядочность и быть верным не только идеалам, но и женщине, семье и тем, кто рядом с ним. Это в нем дворянское воспитание играет. Он в своей жизни всего нагляделся и в детдоме побывать успел. Так что вы не обижайтесь на него за прямоту, видимо он все же надеялся на другой выбор и ошибся. А он ошибаться не любит. Что же касается меня, то я от совета воздержусь, права на него не имею. У меня в жизни все кувырком пошло, наверное, оттого что не был столь принципиальным как наш капитан. Хотя и мне ваше решение тоже не по душе, но вам жить и вам решать, и время подумать у вас еще есть. Как ей и советовали, Селиванова после недолгого раздумья все решила сама. Возвращение на базу, где ее, очевидно, ждали, для нее казалось предпочтительней. Перспектива начать семейную жизнь, которая ей была совершенно незнакомой пугала и, чем больше она думала, казалась нескончаемой вереницей вопросов на которые она не находила ответа. В решении своем она не сомневалась, только вот как сказать об этом Эдуарду. Теперь она сожалела не о том, что оставила его ночевать, а о том, что поспешно дала согласие вступить в брак, ведь не обязательно было делать это до прихода в порт. А кольцо? Так ведь это не акт регистрации и не венчание в церкви, о которых она втайне мечтала. Его можно вернуть и просить никому не отдавать до ее возвращения. А уж если он его не сохранит, то она вроде, как и ни в чем не виновата. С этим решением под утро она уснула. Несмотря на молчание капитана и стармеха, вскоре экипаж был уверен в том, что между доктором и летчиком внезапно пробежало нечто большее, чем черная кошка. Еще не зная причины, оживились третий механик и особенно старпом, которые не теряли надежды. Ухаживания старпома стали более настойчивыми и подкреплялись приглашениями в Москву на премьеру в Большом театре, куда его отец достал им билеты в ложу. Глядя на них, экипажу стало ясно, что Эдика доктор "бортанула" по выражению боцмана, который едва сдерживался, чтобы не плюнуть ей вслед. Больше всех огорчилась повар. - Тоже мне миледи, - возмущалась она. - И что летчик в ней нашел? Мог бы и ко мне пришвартоваться и разочаровываться бы не пришлось. Вон как он переживает, а стоит ли? Вот возьму и отогрею мужика, жалко только времени мало остается. - А ты будто раньше не пыталась, только он на твои прелести ноль внимания. А все потому, что нашу "пипетку" он еще раньше знал, вот она этим и воспользовалась, - говорит не без злорадства дневальная, которую летчик еще в первый вечер вежливо выпроводил из каюты. Слушая их, боцман взрывается: - Какие же вы все же! До окончания рейса друг друга вытерпеть не можете. Избалованы вниманием среди мужиков, и зависти у вас навалом, вот потому-то вас в жены и не берут. - Кто бы говорил, - огрызается дневальная, - кому такие, как ты нужны. Только драить гальюны и годитесь, - заключает она и захлопывает перед носом разъяренного боцмана дверь и поворачивает в замке ключ. И все же особого внимания размолвка на судне не вызвала, как всегда перед приходом всех охватила лихорадка приготовления к встрече с любимыми. Без устали трудился судовой парикмахер, впервые за рейс доставалась верхняя одежда до этого без дела висевшая в рундуках, гладились брюки и парадные рубашки, проветривались свитера, теплые вещи. Вечерами все свободные рано укладывались спать, стремясь выспаться перед приходом и "убить" медленно тянувшееся время ожидания встречи. А ранняя весна в Северном море пробирала до костей промозглым ветром, ночью в Скагераке палубу побелил снег, и температура упала до ноля. Наступившая на судне непривычная тишина настораживала Селиванову, ей казалось, что виной этому она. Особой вины перед летчиком она не испытывала, сказывалась давняя привычка к легким расставаниям. Многолетняя забота о своей самостоятельности и в это раз оказалась сильнее несформировавшегося чувства. Кроме того, насторожила и обидело то, как Эдуард встретил ее предложение еще немного подождать. Ни слова не говоря, он бросил футляр с кольцом в ящик стола и на вопрос, как это понимать, не глядя на нее, произнес: - Просьбы женщины, как и приказы начальства не подлежат обсуждению, их выполняют. - Я могу расценивать твое поведение, как отказ говорить со мной. Выходит, ты не оставляешь мне надежды на новую встречу - Мы оба свободны, и добавить к этому мне нечего. Как ей показалось, это было произнесено столь безразлично, что вызвало недоумение переходящее в возмущение. Однако она была опытной женщиной, быстро овладела собой и, посчитав, что все уже сказано, вышла. Значит не судьба, пришла в голову мысль, все заканчивается, расставанием, как и прежде. Ничего необычного в этом нет, успокаивала она себя, идя по коридору в амбулаторию. Только в этот раз успокоение не приходило. Получалось, что расставание было все же не ее решением и это сильно задевало самолюбие. Он еще пожалеет об этом, решила она, надеясь, что до прихода судна в порт сумеет сказать ему об этом. Однако к вечеру уверенность в своей правоте уступила место сомнениям, разрешить которые в одиночестве не удавалось, и она постучалась в каюту к старшему механику. - Кажется, я опять вам понадобился, - произнес тот, открыв дверь, и по едва уловимому запаху коньяка она поняла, что о уже "причастился". Прочитав на ее лице нерешительность, он шире распахнув дверь и о добавил: - Только если вы за советом, лучше обратитесь к капитану. Я сегодня зол и таких услуг не оказываю даже вам - боюсь навредить. - Спасибо за откровенность, - едва успела ответить она, как дверь резко захлопнулась. К капитану идти не было смысла, она была убеждена, что тот не одобряет ее решение и Селиванова направилась в свою каюту. У своих дверей она увидела повара. - Вы ко мне. Что-то случилось Сильва? Проходите, садитесь. - Ничего не случилось, доктор. Я к вам так просто, поговорить перед приходом. Вы ведь от нас уходите, а мы с вами толком ни разу и не поговорили. - Так мы с тобой Сильва каждый день на камбузе встречаемся, нам вроде и говорить-то уже не о чем, - вырвалось у Селивановой. - Да нет, Любовь Андреевна, ведь мы с вами, как вы русские говорите, одного поля ягоды. - Это ты про что Сильва? - Жизнь у нас одинакова - неудачники мы в любви, мужиков у нас много, а замуж не берут. - Это почему ты так решила? - Да вижу я, как вы с Эдиком не сошлись, а он мужик неплохой и любит вас. - Ну, если любит, значит подождет. - Вот и я доктор так думала и ошиблась. Тоже попросила его подождать, не поняла сразу, что он мне судьбой предназначен. - Не дождался, значит, не любил, - сказала Селиванова. - Да нет. Погиб он. Столкнулись в воздухе два самолета на другой день после нашего разговора. Он в тот день не должен был лететь, упросил его друг, на день раньше выйти, а он отказать не смог, у друга жена рожала. Вылетел во Львов, да не долетел. Сильва вздохнула и приложила к глазам платок. - Уж больно он хороший был - чистый и светлый как солнышко. Я у него первая оказалась, а у меня до него мужиков не счесть. Мне казалось, что я для него не пара, а как его не стало, поняла, что других мне и не нужно. Я с тех пор всех с ним сравниваю, а похожих на него нет. - Понятно. И тебе с тех пор безразлично с кем? - Нет, доктор, хотя мне их всех жалко. На судне мужики вкалывают как проклятые, а жены дома себе ни в чем не отказывают. Не все, может быть, но многие. Как морские дома на Ласнамяэ построили, так теперь все на виду. Это уж слишком хитрые на стороне встречаются, а остальные и не скрывают, а есть даже и такие, которые похождениями своими гордятся. Женщины от таких связей дурными становятся, им на все наплевать, уверены, что мужья все равно простят. На коротких стоянках им не до сплетен, а во время отпуска, как правило, уезжают отдыхать к родителям или к теплому морю. Многие может и не догадываются, а есть и те, кто ради детей многое прощают. - А ты бы простила ради детей? - спросила Селиванова и потому, как изменилось лицо повара, поняла, что поступила бестактно. - Считайте, как хотите, я на это вопрос отвечать не стану, - повар сделала паузу и внезапно спросила: - А у вас выпить, не найдется? - Выпить?! Вообще-то я спиртного не держу, но если очень хочется, спирта найду. Селиванова сходила в госпиталь и через минуту вернулась с небольшой бутылкой спирта. - Нет, доктор. Спирт я не пью, от него вкус и обоняние теряются. - Ой, подожди, - спохватилась Селиванова, открыла платяной шкаф и достала неполную бутылку французского ликера. - Дед презентовал? - спросила Сильва и сама же ответила: - Он у нас один такое покупает. Жена его ужас как уважает эти французские чернила. Хороший он мужик, да только несчастный. Он один мою тайну знает, а для остальных я развеселая бабенка, которая при хорошем обхождении никому не отказывает. А что? Жизнь одна и быстро проходит, нужно брать от нее, что дается. - Так, Сильва многие рассуждают, только настоящая любовь, говорят, приходит к тем, кто умеет ждать. - Ерунда все это. Она приходит к тем, кому на роду написана, а таких как я обходит стороной. - Выходит, мы одного поля ягодки, мне тоже настоящая любовь пока не встретилась. - А как же Эдуард? Селиванова задумалась и принялась ходить по каюте. Повар продолжала молчать, давая доктору собраться с мыслями. - Видишь ли, Сильва, Эдуард появился в моей судьбе как обычный пациент, каких было сотни. Согласно клятве Гипократа я была обязана помочь ему выжить и сделала это. Нетрудно догадаться, что это не вызвало у меня особых чувств, обычная операция, пусть и с некоторыми элементами сложности. Его признание в любви выглядело тогда, как обычный порыв благодарности и не более. При этом он был совсем мальчишкой, а у меня к тому времени был четвертый или пятый роман с солидным мужчиной. Я поступила так, как и должна была поступить нормальная женщина в моем положении. С того времени особо ничего не изменилось. Правда теперь, когда я поработала на судах, где есть достаточно времени поразмыслить, вдруг поняла, что моя ошибка состояла в том, что я всегда шла на поводу у своих партнеров, и для того, чтобы изменить это, мне не хватало совсем немного - самоутверждения. Ранее за меня многое решали те, кто меня выбирал. Как правило, они были людьми сильными и в какой-то степени подавляли мою волю, а сейчас, я поняла, что есть другой мир, где мужчины относятся к женщинам по-другому и видят в них не только любовниц. - Все это, доктор, слишком наивно для женщины в вашем возрасте. Выходит, что я и есть настоящая хозяйка своей судьбы - сама выбираю, кого хочу и сплю, с кем хочу. Ну, и что из этого? А замуж брать меня никто не хочет. - Это вас то! - удивилась Селиванова. - Меня, доктор. Как узнают, что у меня детей не будет, побалуются и смываются. - А почему ты решила, что у тебя не будет детей? - Не будет, доктор, а рассказывать долго. - А ты все же расскажи, рабочий день окончен, да и спать нам не хочется. - Ладно. Только предупреждаю, что рассказ грустный будет и об этом на судне только стармех знает. Он за меня дважды заступался, вот я ему и доверилась. Все началось с моей матери. Она в довоенной Эстонии танцевала в варьете и спортсменкой была хорошей - в плавании первые места не раз занимала. Как Красная Армия в Эстонию пришла, мать с одним шведом в Стокгольм уехала, но он ее бросил, и она вернулась. Устроиться на работу долго не могла, пока не сошлась с милиционером из Рапла. Меня она от него родила, а в 1949 его арестовали его за связь с лесными братьями. Несмотря на то, что мать была очень красива, новую работу найти было трудно, но помог один знакомый еще до войны, устроил ее уборщицей в контору электростанции в Турба. Вскоре и сожитель нашелся - известный тогда спортсмен. Он-то и привел меня в шесть лет в бассейн, а в десять лет я начала серьезно заниматься подводным плаванием. Очень уж мне нравился этот спорт, у меня легкие хорошие, поэтому и результаты были неплохие. Когда мне четырнадцать исполнилось, на соревнованиях в Гаграх джигиты увезли меня в горы, и там насиловали три дня. Хотела покончить с жизнью, но только шрам на шее остался, живучая оказалась. Жизнь так устроена, что все забывается, к тому же влюбилась я в семнадцать в одного теннисиста. Он из хорошей семьи был, его родители хорошо ко мне относились, пока однажды не застали нас в постели. Особенно была возмущена его мать, она категорически запретила мне общаться с ее сыном. Зато стал приставать его отец и, чтобы оградить меня от его домогательств, моя мать стала его любовницей. Вскоре он ушел от жены, и мне не стало от него проходу. Тогда я пожаловалась на него своему тренеру. Он добился места для меня в общежитии техникума легкой промышленности, в который я поступила. За три года учебы у меня появилось очень много полезных знакомств. На производственной практике поработала в хороших ресторанах, где меня познакомили с важными людьми. Мне дарили хорошие подарки, появились деньги, на которые я сняла комнату в частном доме врача в Пирита. Вскоре получила нагоняй от тренера и бросила заниматься спортом. В качестве оправдания сказала, что беременна. Хозяин дома, гинеколог преклонных лет предложил пройти обследование, я сгоряча согласилась. Результат был неожиданный - бесплодие. Это известие я встретила сначала с легкой досадой, а мать, которая как-то узнала об этом, со словами - "шлюха", выставила меня за дверь. Через два месяца ее не стало, она приняла смертельную дозу снотворного, из-за того, что ее бросил спортсмен. После окончания техникума работала в столовой машиностроительного завода и на одном из пикников познакомилась с ответственным работником пароходства, который и предложил мне пойти поваром на суда. Я согласилась и не жалею об этом. Здесь жизнь пусть не на много интересней, но нет времени скучать. Хотя я и меняю мужчин, меня не называют шлюхой, легче воздерживаться от спиртного, на берегу я бы обязательно спилась. Повар помолчала немного, затем, словно подводя итог, произнесла: - Я здесь, доктор, не шлюха, а свободная женщина, равноправный и нужный член экипажа. И никто не попрекнет меня за мое поведение. Разве не так доктор. - Так-то так, но ведь тебе Сильва уже не девятнадцать, а как же семья? Сильва неожиданно рассмеялась. - А вот об этом я и пришла спросить, доктор. Как вы-то смотрите на это? Селиванова растерялась, но сдаваться не хотелось. - Разве мало семей без детей? Зато рядом муж - надежный друг и защитник. - У меня, доктор, здесь все друзья и защитники, и здесь я в большей безопасности, чем на берегу. Помимо оскорблений там можно схлопотать по морде, чего здесь никогда и никто себе не позволит. Я здесь равная среди равных, а там шлюха, которую любой мильтон может засадить в кутузку и использовать, как захочет. Вот скажите - вас за это время хоть кто-то обидел? - спросила она и сама ответила, - вот то-то и оно! На берегу такого отношения к таким, как я не встретишь. И не одна я так думаю. Одиноких, незамужних женщин на судах не обижают, но и не унижают жалостью. Я здесь своя - НАША СИЛЬВА, как они говорят с гордостью. Ну, и как своим откажешь? - Убийственная логика - ужаснулась Селиванова. - Это что же - я тоже СВОЯ. Сильва искренне рассмеялась. - Ишь, как вы губки раскатали. Хотите так, сразу? Не получится, хотя вас на судне и приняли, за вашу работу, но этого недостаточно. Здесь отбор жесткий и чтобы стать своей нужен не один рейс. Я, повар отношусь к плавсоставу, а вы доктор к той части экипажа, которая обычно временная и часто меняет суда без учета мнения экипажа и вам нравиться ему не обязательно. Вот и сейчас, вас переводят, даже не спросив мнения капитана. - Но ведь я не могу пойти против своего начальства и вы, Сильва, это знаете. - А мы еще знаем, что вы очень обрадовались возвращению на базу и даже Эдика "бортанули". - Не "бортанула", а только попросила немного подождать. Понимаешь, Сильва, я действительного не готова бросить вот так все сразу. - Но ведь можно было объяснить ему все. - Мы с тобой напрасно это обсуждаем. Это наше личное дело и мы с ним сами разберемся. Сильва резко встала с дивана и подошла к двери. Прежде чем выйти, она обернулась и сказала с напускным равнодушием: - Зря я пришла к вам, доктор. Не получился у нас разговор. Немного подумав, она добавила: - Раз вам Эдуард не нужен, считайте, что и разговора у нас не было. Когда за поваром закрылась дверь, спокойствие оставило Селиванову. Что они лезут в мою жизнь, с досадой подумала она. Какое их дело, что у нее с Эдуардом. Уж она-то ему ничем не обязана, а проведенная с ним ночь их не касается - чья бы корова мычала. Она взяла полотенце и халат и направилась в душевую. Как только она открыла кран с теплой водой, у дверей душевой раздались шаги, и голос старпома произнес: - Люба, вам спинку, потереть? - Идите к черту, старпом. Вы совершенно не в моем вкусе и не годитесь в любовники. Я человек решительный, подниму шум, а вам ни к чему лишние неприятности. - Очень жаль доктор. Йоги умеют очень многое, вам бы понравилось. - Я уже сказала - идите к черту, и больше повторять не буду. Наутро доктора в кают-компании не было, и все изредка поглядывали на летчика, который завтракал не поднимая лица от тарелки. - Надеюсь, никому не стоит напоминать, что до прихода остается полтора суток. Нас сразу ставят на фумигацию, там же на семнадцатом причале выгрузят вертолеты. Просили вас, - обратился он к Эдуарду, - демонтировать винты. Я им сообщил, что вы это уже исполнили. Агент Трансфлота с приходом доставит вам билеты на самолет до Москвы. До вылета не забудьте подписать у старпома ведомости на питание. Вашего механика в гостинице "Нептун" ожидает жена с дочкой. Если я буду занят, прощаться не обязательно, но с удовольствием встретился бы с вами в какой-нибудь африканской стране - хочется посмотреть на джунгли с высоты птичьего полета. Говорят потрясающее зрелище. Капитан задержался в ожидании ответа, но летчик произнес только - Спасибо. А в это время доктор Селиванова плакала в каюте. Плакала впервые за много лет от досады, оставшейся после последней попытки серьезного разговора с летчиком. - Зачем - ответил он, - продолжать бесполезный разговор, если опять расставаться и вновь жить ожиданием. Я устал от неопределенности, а эту встречу нам подарила судьба и противостоять ей я не намерен. К тому же нам не тридцать и новое ожидание для меня уже ни к чему. Если ты не уезжаешь из Таллина со мной, незачем испытывать судьбу, я все же летчик, а не библиотекарь. Решай, а я свой выбор сделал. И вновь она вышла из каюты летчика обиженной и уязвленной. До сих пор с ней никто так не разговаривал, и расставание казалось ей пусть и неприятным, но зато как всегда без всяких условий. Где-то в глубине души она понимала, что он прав, но многолетний эгоизм взял свое. Летчик оставался очередным недолгим приключением, и ей теперь хотелось вновь увидеть человека, который ее поразил. А еще она понимала, что судьба дает ей шанс подняться выше рядового хирурга и это оказалось возможным, конечно же, не без протекции капитан-директора базы. В ее возрасте упускать такой шанс было бы глупо, решила она и вытерла слезы. А в это время в другой каюте повар впервые в своей жизни писала письмо почти совсем незнакомому мужчине. Решение сделать это пришло внезапно, когда ночью она проснулась оттого, что ей приснился ее погибший летчик, который явился с Эдуардом и, указав на него, словно благословив, молча, кивнул головой и исчез. Сильва так и не уснула до утра от какого-то странного охватившего ее волнения. Боже, подумала она, неужели я влюбилась, и внезапно поняла, что у Эдуарда и Леонида был много общего. Как это она не увидела этого раньше? Впрочем, почему не увидела? Не зря же ноги сами принесли ее в каюту к Селивановой, словно она хотела убедиться в искренности чувств доктора. После этого твердо решила, что если Селиванова все же улетит, она непременно должна помочь Эдуарду пережить разочарование. К семи утра она написала капитану заявление на отпуск и отдельно в конверте короткое письмо летчику. Поверьте мне, Эдуард, что впервые в своей жизни я пишу письмо мужчине и решилась на это
потому, что единственный любимый мною до этого человек был тоже летчиком и погиб от
того, что я не остановила его перед последним полетом, а могла это сделать. Я знаю
страшную цену потери любимого человека и, понимая вас, хочу предложить свою помощь -
разделить с вами горечь разочарования. Поймите меня правильно - я просто хочу быть рядом
с вами некоторое время и уйду, как только вы того пожелаете. У меня есть два месяца
отпуска, я одна и свободна, но это не значит, что вы будете чем-то обязаны мне, ведь я
сама нуждаюсь в помощи и прошу только одного - не отвергайте мое предложение. Что-то
говорит мне, что я буду вам полезна.
Прикладываю мой адрес и номер телефона. В этот раз приход судна в порт приписки был удачным - из-за фумигации начальство не докучало, экипаж наслаждался отгулом выходных дней и весенней погодой. Вертолеты выгрузили на берег сразу же после осмотра высоким летным начальством из Москвы, которое обожало командировки в Таллин и и по вечерам пропадало в ресторанах и варьете. Селиванова вылетала к новому, а вернее к прежнему месту работы на третий день, так и не поговорив с Эдуардом, которого начальство не отпускало от себя ни на шаг. Она ждала его в аэропорту, но вместо него приехала Сильва с букетом цветов и большой коробкой фирменных конфет фабрики Таллина. - Спасибо тебе, за букет и подарок, - поблагодарила она повара, перед тем как пройти на посадку. - И тебе спасибо, - ответила Сильва и добавила: - ты ничего нехочешь передать Эдуарду? Селиванова вздрогнула от нехорошего предчувствия, но времени на раздумье не было. - Можешь сказать, что я прошу прощения за нанесенные обиды и все же надеюсь на встречу. Глядя, как убегает под крылом земля аэродрома, Селиванова облегченно вздохнула, сбрасывая груз последних дней, и стала думать о предстоящей встрече. Не будем оглядываться назад, доктор, и будем надеяться на то, что все лучшее еще впереди, сказала она себе и успокоилась.