ПРОГУЛКИ ПОД ПАРУСОМ.

Опять меня тянет в море, где небо кругом и вода.
Мне нужен высокий корабль и в небе одна звезда.
И песни ветров и штурвала толчки, и белого паруса дрожь.
И серый, туманный рассвет над водой, которого жадно ждешь.
Джон Мейсфилд. «Морская лихорадка».

Общаясь с бывшим капитаном-директором плавбазы производственного объединения «Океан» Олегом Дмитриевичем Яливцем, сам не понимаю почему, и зачем я затронул тему критических случаев на море, заканчивающихся казалось бы в совершенно безнадёжном случае чудесным спасением. Для примера я сослался на удивительно счастливо закончившееся аварийное происшествие, чуть не закончившееся катастрофой, случившееся со мной, тогда молодым старшим помощником капитана научно-исследовательского судна и фанатом парусных прогулок.
Дело было на Чёрном море. Наше судно «Николай Данилевский» в тот злосчастный день отстаивалось на якоре в бухте Геленджик, примерно в миле от берега. Не знаю, как нынче в Геленджике обстоят дела с портовыми сооружениями, а полсотни лет тому назад не было и намёка на их строительство. В те годы открытую всем штормам с запада и юга бухту редко посещали суда коммерческого и рыболовного флота. Что побудило капитана «Данилевского» отстаиваться здесь на якоре одному Богу известно. В бинокль просматривался домик портового надзора и напротив него приткнулся носом в берег, непонятно как, и зачем попавший сюда малый рыболовный сейнер - МРС. С утра стоял необычный для декабря тёплый солнечный день. Работал ровный без порывов юго-восточный ветер и, судя по редким белоголовым барашкам, ходившим за восточным мысом, его сила не превышала пяти баллов по шкале Бофорта. Сменившись с вахты, за утренним чаем в кают-компании я застал младшего научного сотрудника или короче – МНС лаборатории гидрологии моря. МНС Миша был такой же заядлый фанат парусных прогулок и числился в постоянных членах команды судового яла.
– Хорош ветерок, а? Капитан нынче в духе и не возражает на нашу прогулку. Вся гоп-компания уже позавтракала, одета и готовит ял к спуску - вместо доброго утра выдал мне МНС. Примерно из таких же, как и мы с Мишей фанатов и состояла компания завсегдатаев постоянных вояжей судового яла, и величались она не иначе, как «гоп-компания». Под парусом, веслами, а то и под подвесным мотором гоп-компания «исколесила» всё побережье Азовского моря и Каркинитского залива собирая дань с прибрежных огородов, садов и бахч. Эти трофеи служили неплохим подспорьем к однообразному казённому судовому рациону, поэтому и сходили с рук нам некоторые вольности. Надо отдать должное организованности и дисциплине царившей в гоп-компании. Все члены команды яла были расписаны и закреплены по банкам (шлюпочным скамьям), знали свои обязанности при любом режиме плавания (под парусом, подвесным мотором или на веслах) и схватывали ситуацию текущего момента без лишних слов. Для случайных пассажиров было отведено место на носу рядом с баковым матросом, а для почётного гостя предназначалась банка на корме рядом с рулевым.
Баковый уже выбрал носовой фалинь, и собрался багром оттолкнуть нос шлюпки, когда с шторм - трапа с грохотом свалился третий механик, личность чужеродная и не особенно приятная в нашей сплоченной компании. В общем-то, к третьему механику не имелось особых претензий, тем более что по службе, старший механик хвалил его за образцовое содержание техники по заведованию. Однако близкие взаимоотношения с ним у меня как-то не заладились. А всё с того, что он - бывший воспитанник Приморско - Ахтарской школы юнг, дознавшись, что я тоже бывший юнга, стал добиваться моей дружбы и повёл себя запанибрата. Однако не в этом соль. Не раз увязывался механик за компанию со мной в город и, как правило, всё это заканчивалось какой-нибудь да неприятностью, компрометирующей меня как старпома. В общем, у меня создалось впечатление, что в одной компании с ним не обойтись без происшествий.
Умостившись на месте почётного пассажира и отдуваясь, незваный гость вымолвил:- наконец, Чиф, ты исполнишь обещание прокатить меня под парусом. Пока мы дискутировали на тему: Давай-ка лучше перенесём прогулку на более спокойную погоду и прочее, шлюпку отнесло от борта судна, а парус забрал ветер. Вмешался МНС Миша:- да оставь его в покое, при таком ветерке не помешают лишние 70 килограмм балласта. Механик согласившись на роль балласта, послушно опустился со скамейки на дно шлюпки и оттуда клялся блюсти порядок и выполнять все приказы командира шлюпки. Тут я, честно говоря, сломался. Надо было бы вернуться к борту судна и высадить пассажира, но к своему стыду, я не сделал этого.
Разрезной фок-парус забрал ветер в галфинд левого борта и ял как застоявшийся конь ринулся на выход из бухты создавая по носу бурун и оставляя за собою ровный след кильватерной дорожки. Я правил на выход в открытое море. Не буду описывать весь комплекс чувств любителя вояжа под парусом, у меня для этого не хватит воображения, не говоря уже о том, что «кольчужка коротковата» тягаться в морских живоописаниях с такими корифеями «ловцов ветра» как Лухманов, Кондрад, Дж. Лондон, Станюкович или Мелвил. Короче говоря, от свежего ветра и солёных брызг, расцвеченных ласковыми солнечными лучами обуяло меня нечто похожее на лёгкий кайф наркомана. Выскочив из-за мыса на простор моря не защищённый от зюйд-остового ветра, ял подпрыгнул на крутой волне и несколько раз шлёпнулся «брюхом» создав веер брызг, окативших нас с головы до ног. Чтобы больше не испытывать ни судьбы, ни нервов, мы лихо через левый борт совершили разворот овер-штаг и лёгли на обратный курс. Теперь ял бежал в галфинд правого борта и так же бодро, как и на противоположном галсе, да только немножко раздражала морской глаз маленькая деталь. Задняя шкаторина паруса нет, нет, да «полоскалась» на ветру. У нас давно был отработан приём устранения подобного безобразия. Это делалось в паре с загребным правого борта. Стоило только сказать: толкни вверх гафель, как загребной веслом нажимал на задний конец гафеля, а появившуюся слабину дирик-фала я подбирал и крепил на утке.
Не зря говорится: «больше кровного врага бойся услужливого дурака!». Не успел загребной взяться за весло, как семидесяти килограммовый балласт в лице третьего механика вскочил на банку, чтобы рукой подтолкнуть гафель. Ведь он и в правду хотел как лучше, а получилась полнейшая конфузия, или говоря по-морскому: «поворот шлюпки овер - киль».
Вынырнув, я пересчитал головы барахтающихся людей рядышком с плавающим вверх килём ялом. Вместе с моей головой их было ровно восемь. Взобравшись на «брюхо» шлюпки, я по штурманской привычке глянул на часы, они продолжали отсчитывать время, а стрелки показывали 09 час 10 мин по Московскому времени.
– Чиф, что будем делать? – привязался ко мне МНС.
– Ждать. Ждать, покуда расчухаются на «Данилевском» и окажут помощь. Нам больше надеяться не на кого – честно ответил я.
- Что-то не видно чтобы на «Данилевском» запустили дизель. Мне кажется, пока вахтенный третий штурман амурничает с практикантками, он и носа из рулевой рубки не высунет, а мы за это время окачуримся от холода. При такой температуре забортной воды больше 15-20 минут нам не продержаться.
Ситуация была хуже губернаторской. С каждой минутой исчезала надежда на спасение. Кажется, это дошло даже до третьего механика. Надо отдать должное Ваня вёл себя достойно. Не ныл, а лишь изредка причитал:- простите меня ребята, я во всём виноват, но ведь я только хотел помочь.
Печальную картину мы представляли. Как слёзы по щекам струйками стекала вода, пока кто-то первым не догадался снять и отжать шапку ушанку. Как ни старались люди разместиться, распределяя весовую нагрузку по длине киля, медленно, и верно тонули то нос, то корма яла, а мы снова и снова ползли к всплывающей оконечности шлюпки.
Поняв безысходность обстановки и сознавая всю меру ответственности за загубленные души, меня охватило холодное отчаяние и я – нехристь взмолился: - Господи, на одного Тебя могу уповать я. Милосердный и Милостивый, спаси наши души.
И тут же, как бы в ответ раздался такой желанный и характерный выхлоп «Болиндера» - мотора малого рыболовного сейнера – МРС. От причала отскочил, лихо развернулся и побежал сейнер. В моей душе вспыхнула слабенькая надежда:- Теперь бы только он заметил нас и не проскочил мимо. На лопасти вёсел мы одели шапки - ушанки и, размахивая ими, зачем-то орали в восемь глоток. Какое счастье, нас, кажется, заметили. Вспенив бурун по носу, теперь сейнер целился прямо на нас. Не прошло и 15 минут с момента катастрофы, и мы были уже на борту МРС «Судак», ял был взят на буксир, а через 25 минут мокрая команда предстала перед удивлёнными очами вахтенного штурмана «Данилевского».

Что происходило в О9 часов 10 минут по МСК времени на берегу бухты Геленджик рассказал нам дежурный портовый надзиратель.
- Сам не могу понять, что заставило меня, взяв бинокль выйти из сторожки, и посмотреть в сторону паруса, белеющий у входа в бухту как раз в момент крушения. Буквально в ту же минуту с пустыми авоськами в руках с борта МРС «Судак» сошли капитан и старший механик, направляясь на городской базар за продуктами.
«Аврал! Запускайте двигатель», побежав им навстречу, закричал я. Не успевший остыть дизель сейнера ни разу не чихнув, сразу набрал обороты. Отдав носовой швартов, я тоже взобрался на сейнер. Ну а дальнейшее вам известно.
При прощании с командой «Судака» фляжка ректификата с каракулями на ней, удостоверяющими владельца - «лаборатория гидрологии», перекочевал с борта «Данилевского» на борт сейнера, а каждому «утопленнику» во избежание простуды МНС выделил по сотне грамм неразбавленного напитка. Под бутерброды с чёрной икрой и под тост «За чудесное спасение, мы с ним ещё разок повторили. Призадумавшись, Миша глубокомысленно заметил:- в «Словаре русского языка» Ожёгова слово «Чудо» определено как «явление вызванное вмешательством Божественной силы», а так же вообще нечто небывалое, а слово Случай в толковом словаре определёно как «предполагаемый безличный бесцельный определяющий фактор необъяснимых происшествий». И чем больше современная наука познаёт окружающий мир, тем больше обнаруживает доказательств существования разумного Творца.
Теперь скажи, Олег Дмитриевич, чем можно объяснить такую череду благоприятных совпадений, как только не вмешательством неведомых Высших сил, подвёл я итог рассказу. С тех пор я перестал играть с судьбою в Орёл - Решку и стал избегать вовлечения сторонних живых душ при удовлетворении собственных амбиций. А в гордом одиночестве мне одному с разрезным фок - парусом не управиться.
Ну, и ну! Расхохотался густым хриплым басом старого морского волка Олег Дмитриевич. Выходит, древние греки ошибались, утверждая, что нельзя два раза войти в одну и ту же реку. Оказывается, этот закон не писан для чокнутых парусных фанатов. Вспомни декабрь 1965 года. Северное море. Бухту Треста, что на Шетландских островах. Наконец вспомни танкер «Александр Лейнер». Ты молодой капитан судна с комсомольским молодёжным экипажем, а я на пяток лет моложе тебя - второй - грузовой помощник капитана.
- Да, да, что-то припоминаю из серии случаев и «нарочно не придумаешь» -затараторил я в смятении. Откровенно говоря, я как-то запамятовал подробности нашего славного вояжа, пожалуйста расскажи-ка всё, что запомнилось, а из этого материала попробуем слепить назидательную морскую байку – сообразил я.

Рассказ бывшего капитана-директора Олега Дмитриевича Яливца.
На якоре за пределами трех мильной территориальной зоны Великобритании танкер «Ал. Лейнер» снабжал дизтопливом рыболовные траулеры. В конце моей вахты пришла и стала на якорь в северной части бухты плавбаза «Иоханес Варес». В кают-компании во время завтрака я честь по чести доложил, что старпом плавбазы шлёт привет и будет рад видеть тебя на борту плавбазы. Ты промолчал, только почесал черепушку, видимо что-то соображая.
После завтрака мы с донкерманом замеряли остатки топлива в грузовых танках, когда по палубной трансляции объявили:- второму штурману срочно подняться на мостик. «Быстренько собирайся, с попутным южным течением за 15 минут мы добежим до цели»- выдал ты капитанское ЦУ (Ценное указание). У борта уже болтался ялик, на котором боцман крепил мачту и пристраивал парус. В качестве рабочей шлюпки Ленинградские строители умудрились установить на нашем танкере шестивесельный ял с разрезным фок-парусом и полным шлюпочным снабжением, принятым на военном флоте. Уходя из рубки, я на всякий случай засунул за раструб рыбацких сапог ракетницу и, забежав в каюту, прихватил шапку-ушанку и ватную фуфайку.
Подняв парус, мы лихо отскочили от борта «Лейнера», развернулись на 90 градусов и побежали на север в галфинд левого борта. Полторы мили, разделяющие «Лейнер» и «Варес» мы действительно осилили за четверть часа. Не спуская парус, мы так же лихо подскочили к спущенному шторм - трапу. На плавбазе нас уже ждали. Уходя, ты напутствовал:
- Дмитриевич, хорошенько приглядывай за ялом. В случае чего звони мне по телефону в каюту старпома. Так ты говоришь, двое твоих однокашников работают матросами в боцманской команде плавбазы. Смотри не увлекитесь застольем. Нам предстоит ещё засветло, с переменой течения возвращаться домой.
Обещая на завтра хорошую погоду, перед тем, как спрятаться за вершину горы выглянуло Солнышко, и в это время я услышал твой голос:
«Принимай кинофильмы. Самая пора возвращаться».
Возвращались мы в галфинд правого борта. Вначале шли курсом на десяток градусов правее танкера, однако нас здорово сносило влево. Тогда ты круче привёл ял к ветру, и он пошёл почти в фордевинд, а разрезной фок этого не любит, и став терять скорость мы вынужденно вернулись на прежний курс. Вскоре стало понятно, что неведомая боковая сила может пронести нас мористее танкера.
– У меня под ногами под кормовой банкой в брезентовом мешке шлюпочное снабжение. Быстренько доставай и зажигай фальшвеер – матюгнулся ты в сторону «Лейнера», не вахта, а дурдом. Представь себе, Дмитриевич, обстановочку: экипаж во главе со старпомом в столовой смотрит фильм, а отпустив очередное судно, вахтенный штурман расслабился с детективным рассказом на диванчике в штурманской рубке. Воспользовавшись затишьем, вахтенный матрос спрятался в уголке за радиолокатором и поди уж сопит носом. Погодите, зас…цы доберусь я до вас! – распалился ты.
С зажжённым фальшвеером, буквально в 30 метрах нас пронесло вдоль правого борта танкера и ни одна живая душа не высунула нос, чтобы выглянуть наружу. Тут я вспомнил про ракетницу. Но стрелять ты мне запретил.
– Бесполезно тратить ракету. Раз нет наблюдения за окружающей обстановкой ракету не увидят, а целить по танкеру, заправленному топливом опасно, только пожару нам не хватает.
Тогда я схватился за вёсла. Ты спустил ставший ненужным парус и тоже уселся за вёсла. Наших усилий хватило какое то время удерживаться по корме танкера в расстоянии 30-50 метров. Так продолжалось примерно полчаса, однако выбившись из сил и поняв бессмысленность наших усилий, мы бросили вёсла, а шлюпку тут же подхватили ветер и течение, и нас понесло на восток в открытое море. Напрасно я сжёг ещё парочку фальшвееров, на танкере словно вымерла вся команда. Помню, что перекурив и осмыслив обстановку мы наконец осознали, что ночь нам предстоит провести в открытом море.
– Дмитриевич, пока не темно, давай проверим, чем мы располагаем.
Из брезентового мешка были извлечены шлюпочный компас, пиронафтовый фонарь, ветровые спички и последний фальшвеер. Недолго мы радовались находке. Ни в лампе подсветки компаса, ни в фонаре не оказалось керосина, они были девственно сухими.
- Надеюсь, хоть пресной воды боцман со старпомом не пожадничали и заправили анкерок. После работы на вёслах пить страшно хочется - озаботился ты. Конечно, любовно ухоженный, отлакированный дубовый анкерок оказался пуст.
- Он так же пуст, как пусты головы наших старпома и боцмана – помянул ты обоих недобрым словом.
Под хмурым зимним небом быстро темнело, первыми скрылись очертания берега. Вскоре пропали из вида палубные огни судов, стоящих в бухте на якоре. Холодало. Как хорошо, что заглянув в каюту, я догадался захватить ватную фуфайку и ушанку. А ты оказался не готов к декабрьской ночи в Северном море, но зато попижонил на плавбазе в фуражечке с крабом и тонком плащике, а теперь сидел с брезентовым мешком на плечах. Единственным нашим спасением от холода и промозглой сырости было согревание в движении. Но в шлюпке здорово не попрыгаешь, оставалась только гребля и каверзный вопрос, в каком направлении грести? Ни берега, ни огонька с судов уже не видно. По звёздам не сориентироваться, небо заволокло тучами. А шлюпочный компас бесполезен, в темноте без подсветки картушки не видно. Вместо подсветки я зажёг ветровую спичку, а ты этим временем усёк направление ветра и волнения. Они оставались постоянными с запада. Вот мы и гребли всю ночь на запад носом на волну. Чтобы как-то подбодрить себя в два голоса горланили морские песни, а затем перебрали все известные нам русские и украинские песни вплоть до грузинской «Сулико». С песней мы так и продержались до туманного рассвета, когда мне показалось что слышу слабый шум от выхлопа дизеля. А ты меня одёрнул.
- Окснись, Дмитриевич, нам с тобой только не хватает галлюцинаций утопающего готового уцепиться за соломинку.
Но сбросив мешок и опустив воротник плаща, насторожившись, ты вдруг заявил, что галлюцинация психически заразительна и тебе тоже послышался выхлоп главного двигателя типа «Баккау-Вольф», устанавливаемого на рыболовных траулерах. В тревожном ожидании мы провели десяток минут, пока из туманной дымки не вынырнул шедший прямо на нас СРТ-Р типа «Океан» держащий курс на запад. Мы быстренько напялили мешок и шапку-ушанку на вёсла и исступлённо стали ими размахивать. Тем не менее, и не взирая на зажжённый фальшвеер, двигатель на СРТ-Р продолжал работать на полный ход, а из рулевой рубки нас упорно не замечали, хотя должны были пройти в каком-то десятке метров. Тогда я выхватил из голенища ракетницу и в отчаянии выстрелил, целясь в рулевую рубку. У меня получилась! Разбив стекло двери, ракета влетела во внутрь рубки. Из распахнувшейся двери на крыло мостика высыпали переполошенные люди, а траулер, покатившись вправо и совершив полную циркуляцию, остановился рядом с нами. На наши головы посыпались отборные непечатные словечки. В конце–концов, угомонившись и успокоившись, незнакомцы перешли к делу:- Кто вы такие, откуда и куда направляетесь? С сочувствием выслушав нашу фантастичную одиссею, нас радушно приняли на борт Калининградского траулера «Пионерск». Согрели горячим кофе, организовали горячий душ и уложили под двойное одеяло. А ялик два часа болтался по корме СРТ-Р, следуя за ним на длинном буксире, пока не добрался до своего штатного места. Выходит за ночной дрейф ветер и течение утащили нас в Северное море на 15 миль от берега.
На этот раз вахтенная служба на «Александре Лейнере» оказалась на должной высоте. Вовремя вывесили кранцы и подготовились к принятию к своему борту СРТ-Р. Чувствуя за собой вину, наш старпом извлёк из загашника припрятанную ко дню рождения бутылку и организовал стол для спасателей.
- Я, тоже нехристь, потому что как и ты родился в пору гонений на церковь, когда наши родители веровали в обустройства коммунистического Рая на земле. Извини, Вячеславович, но я не могу признать спасительной роли ни твоего, ни своего ангела хранителя, а отношу оба случая к необычайно счастливо сложившимся обстоятельствам. Вероятно, один из нас просто родился в счастливой рубашке.

- Как я понимаю, Дмитриевич, человеку разумному свойственно иметь собственные убеждения даже на космическое обустройство. Но при этом считаю, что человеку необходимо во что-то верить, иначе теряется весь смысл жизни. В какой-то мере я фаталист, потому что вся моя жизнь состояла из цепочки невероятных совпадений, необъяснимых Слепым Случаем, а будто бы предначертанных кем-то Свыше. Кажется, всю сознательную жизнь КТО-ТО без отдыха денно и ночью вёл меня своим курсом, тщательно оберегая от губительных рифов. Поэтому я не сторонник эволюционистов, для которых Случай и только Случай является первопричиной возникновения всего на белом свете от первичного бульона с набором необходимых молекул и до человека. На непостижимом умом числе случайных взаимодействий сложного набора химических элементов и энергии построена вся их теория. Из такого утверждения можно сделать заключение, что жизнь произошла случайно и по неизвестной причине. Вознося «Его Величество Случай», сами того не желая, эволюционисты по сути, наводят на единственный вывод, под которым можно подразумевать Творца. Надеюсь, Дмитриевич, ты не сторонник этой чисто умозрительной, при многих допущениях принимаемой бездоказательно и только на веру теории. Тем более что сегодня эволюционистам возражают другие не менее известные учёные, утверждая, что биохимические системы сконструированы не законами природы, не Случаем, а были тщательно спроектированы, а создание жизни на Земле - плод осмысленной деятельности Творца.
- Вячеславович, я не верю священнослужителям и не желаю иметь никаких дел с официальной религией. По убеждениям я близок к агностикам полагающим что Бог не познан, и скорее всего для нас Он непознаваем, поскольку даже в Священном писании сказано: «Пути Господни неисповедимы».
Не смотря на расхождение убеждений по вопросу волнующему человеческое общество ещё с доисторических времён, мы с Олегом Дмитриевичем остаёмся в добрых приятельских отношениях и время от времени созваниваемся, справляясь друг у друга о состоянии здоровья. На днях вспомнив о грядущем празднике «День рыбака», я стал листать старую записную книжку с номерами телефонов бывших сослуживцев. Помянув слова поэта: «кого уж нет, а те далече…» я со вздохом отложил книжку за ненадобностью, размышляя при этом: так стало быть, выходит, мы теперь оба уже не что иное, как редкие ископаемые и последние из могикан из плеяды бывших капитанов Управления Сельдяного лова Эстонии. Такой вот интересный расклад получается!


КАК Я ЗАДЕЛАЛСЯ ИНОСТРАНЦЕМ.
Начало этой истории пришлось на пятидесятые годы прошлого века, когда по воле Союзного министерства целый курс судоводителей Ростовского мореходного училища имени Георга Седова переадресовали на учёбу в Клайпедское мореходное училище. По завершению курса мореходки нашу группу черноморцев откомандировали на год в Литовское Управление Атлантического сельдяного лова «с целью набора ценза дальнего плавания необходимого для получения рабочего диплома штурмана дальнего плавания - ШДП». Так Союзное министерство спланировало заполучить два десятка штурманов дальнего плавания, необходимых для освоения рыбных богатств Центральной и Южной Атлантики из портов Черного моря.
В те годы океанический рыболовный флот Литвы бурно рос за счёт поступающих по репарациям из Германии новеньких средних траулеров. В Литовской республике ценили и не разбрасывались кадрами. Здесь кроме перспективы быстрого роста по службе и нормального заработка, молодых специалистов привлекали быстрым решением жилищных условий. Не мудрствуя лукаво, Литовское Управление Сельдяного Лова закупило в Финляндии полсотни разборных домиков, и в течение года на окраине Клайпеды вырос «рыбный городок». Кроме быстрого продвижения по службе нам предложили достойное жилье, именно по этой причине на родное Чёрное море вернулись лишь редкие единицы. Однако, ни перспективы роста, ни заработки, ни даже жильё не могли сломить моей тяги к морю, в котором как пел Леонид Утёсов, «…я плыл и тонул, но на берег выброшен к счастью…». Вернувшись из вымотавшего меня полугодичного рейса в зимний Океан, недолго думая, рванул я к лазурным берегам, которые, как и Утёсов, «не раз я видел во сне». Само собой, уезжал я на законных основаниях, с дипломом штурмана дальнего плавания в кармане.
Середина прошлого столетия сегодня видится мне Золотым веком в моей сумбурной жизни. Это было время, не то, что бурного, а скорее взрывного, и не только количественного, но и качественного роста океанического рыбопромыслового флота. От Калининграда и до Владивостока строились рыбные порты со всей надлежащей инфраструктурой. Со всеми достоинствами и недостатками я удачно угодил в самую струю этого роста. Признаюсь, отнюдь не личные заслуги, а лишь случай и обстоятельства выдвинули тогда меня - двадцати летнего юнца на должность старшего помощника капитана рефрижератора «Айсберг». Конечно, я оказался неважным старшим помощником. Было много промахов и ошибок, но я старался, набирался опыта, учил и учился сам, а, в конечном счёте, моё первое дальнее плавание из Калининграда в Новороссийск закончилось благополучно. Свой двадцать третий год рождения я уже встретил в полугодичной сельдяной экспедиции в Северную Атлантику. В 26 лет впервые я поднялся мостик «Н. Данилевского», хотя с временной, но уже с полной ношей ответственности «исполняющего обязанности капитана научно-исследовательского судна». Прежде чем это случилось, было необходимо, чтобы в меня поверили как в серьёзного кадра. Мне ведь снова подфартило, и я вскоре зарекомендовал себя штурманом нового поколения, опирающегося не на внутреннее чутьё судоводителя, а на конкретные знания астрономии и радионавигации. Когда научная гидрологическая экспедиция из трёх научных судов с двумя докторами географических наук на борту как «в трёх соснах заблудилась» в родном Чёрном море, то мне привелось взять на себя роль поводыря.
Одновременно с ростом флота срочно клепались и кадры судоводителей готовых к освоению запасов Мирового Океана. В радужных красках обрисовал мне моё будущее директор Азово-Черноморского НИИ рыбного хозяйства и океанографии А. С. Ревин.
- В обкоме и в министерстве о «вашем штурманском подвиге» наслышаны и помнят, и там уже обговорена ваша кандидатура на место капитана «Данилевского». Осталось только небольшая формальность: сбегать ещё разочек на полгода в сельдяную экспедицию в Атлантику, чтобы заработать ценз плавания на рабочий диплом капитана дальнего плавания и на следующий день вы утвердитесь капитаном. И тогда с Богом, на год в командировку в Адриатику, готовить кадры рыбаков для братского Албанского народа. Знаю, что вы предпочли бы выйти в рейс из Клайпеды, где полно ваших однокашников, но министерство указало на Таллин, видимо там кадры нужнее. Есть и другие приятные новости. Утверждёна смета на строительство нового здания института, а освободившееся здание остаётся под жилье сотрудников. Можете рассчитывать на заселение на правах первой очереди – напутствовал меня перед отъездом директор.
Всё складывалось, как по нотам. Как и планировалось, сходил я два рейса в составе Эстонской североатлантической экспедиции: старпомом СРТ-4283, а потом капитаном СРТ-4425 и с лихвой набрал ценз дальнего плавания. Сменив рабочий диплом на диплом капитана дальнего плавания, я в тот же день переговорил с Керчью. Там тоже все идёт по плану: «Данилевский» уже заканчивает капитальный ремонт-переоборудование и меня торопят с возвращением. Жена и дочь сидят на чемоданах в гостинице «Балтия» в готовности № 1 к отъезду. А я всё ещё толкаюсь в уголке приёмной начальника Управления сельдяного лова Галкина Б. А.. Стоит только сунуть нос в двери его кабинета, как Архипыч тут же вскакивает и исчезает в неизвестном направлении. Сижу, жду. Назавтра всё повторяется. Сижу, жду. Промелькнув мимо, Борис Архипович меня категорически не замечает. Сунулся в его кабинет, но получил отмашку телефонной трубкой – не видишь что - ли: «Занят!». Дело к вечеру, а у меня ни росинки во рту. Рядом магазин и бар «Арарат». Заскочил, хватанул для пущей смелости порцию коньяка с шампанским, загрыз конфеткой и бегом к приёмной, а там уже ждёт ставший подозрительно добреньким Архипович. – Ну, ну, давай твоё заявление. На часах уже без четверти пять, мне читать резолюцию уже некогда, бегом по винтовой лестнице на четвёртый этаж в кадры. Там, слава Богу, все ещё на местах, только женщины начинают прихорашиваться.
– Ребята дорогие – кричу - мне завтра на самолёт, отдайте трудовую книжку. – Давай заявление – требует первый комплектатор. Читает, хихикает и передает заявление второму комплектатору, тот закатывается и сует бумагу следующему, но я выхватываю и читаю резолюцию:
- О/К. Тов. Лаане, прошу разобраться, почему капитан СРТ-4425 тов. Левкович, в рабочее время прогуливается по конторе в нетрезвом виде. Тов. Левкович,- это уже ко мне - мой вам дружеский совет: «Если пьёте, то закусывайте!». И подпись Б. Галкин.
В гостинице, не дав мне раскрыть рта, первой заговорила супруга. - Папочка, знаешь, где мы сегодня были? Борис Архипович возил нас на своей «Победе» в красивый район, где заканчивается строительство дома, в котором нам выделена квартира. Представляешь, наши окна будут выходить на юг прямо в палисадник, а через дорогу 26-я специальная школа с английским языком, в которую будет ходить дочь. И ни в какую Керчь я не хочу и не поеду! Не зря говорят:- муж голова, а жена – шея, куда шея повернёт туда и голова склонится! Научное судно «Н. Данилевский» на месяц задержался в порту по причине отсутствия капитана, а я, опасаясь справедливой вендетты десять лет не смел и носа казать в Крым.

Подводя итоги и перебирая в памяти основные вехи своего жизненного пути, всё больше я утверждаюсь во мнении, что в особо значимые и переломные моменты моей жизни кто-то НЕВЕДОМЫЙ распоряжался и вёл меня в нужном Ему направлении, имея в виду лишь собственную цель, не считаясь с моими пожеланиями. Цель эту мне не дано знать. Как не дано знать, почему именно я, а не родной брат, более достойный по трудолюбию, душевным и личным качествам юноша, не прожил вместо меня долгую, и такую малопонятную жизнь. И почему я, а не он оказался нужен на белом свете? Кому? Зачем?
Силу, протащившую меня через жизненные ухабы, кое-кто называет Господином Случаем, другие - Провидением, либо неизвестной нам Волей, когда проще и вернее было бы назвать её Божьим Промыслом. Не раз я был на грани гибели. И каждый раз чудо моего спасения логически не объяснимо, и тянет не меньше чем на вмешательство Ангела Хранителя. Фаталисты говорят: «Значит не судьба», да только слишком много здесь чудесных совпадений.
Как ни странно, но многое из прошлой жизни, казавшееся мне вопиющей несправедливостью, обернулось впоследствии благом, и трудно сказать, что было бы со мною, не случись этой «несправедливости». Так случилось, что я не сам выбрал замену городу на Волге Таганрог, затем Клайпеду, Таллин, катер «Казбек», танкер «Криптон», пароходы «Ян Анвельт» и «И. Варес»… а под завязку буксир «Суур Тылл»- все они оказались тут как тут - «по Случаю». Как не стать фаталистом, и в конце – концов, не признать: «На всё Воля Божия»?
И ни какой я не оккупант. В армии не служил ни одного дня. Армейскую подготовку ни разу в жизни не проходил, а получал одну за другой отсрочку от сборов по причине постоянного нахождения за пределами Союза – в океане. На этом поприще вкупе с экипажем и, как минимум, с двумя эстонскими коллегами – своими помощниками, 45 лет я честно трудился на благо республики, а «поутру от сна восстав, продолжал зубрить, не устав», а английский язык. Потому как с расширением коммерческих связей с иностранными фирмами по сбыту рыбной продукции, знание английского стало для капитана непреложным условием. Таким образом рыбаки зарабатывали не только рубли, но и валюту, очень ценимую в республике. Я не искал я убежища в Прибалтике, что поближе к Европейскому окошку, а рвался к родным берегам, да Случай не пустил. Именно посему не смею считать себя хитромудрым мигрантом, замахнувшимся на сладкую жизнь в привилегированной республике Союза. Правда, мои доводы никто не желал слышать, а ко мне вполне применим иезуитский закон:- был бы человек, а управа на него найдётся! В лихолетье пересмотра границ и межгосударственных связей, оглушённый происходящими событиями отсиживались мы в домашней скорлупке, не предполагая, чем закончится сегодняшний день. В СМИ раздавались призывы местных националистов готовить теплушки для депортации мигрантов в Россию, даже слоган такой сформулировали:- Чемодан – Вокзал - Москва. Да и слово какое-то рыбное придумали – мигрант. Даже не поймешь сразу, что оно к тебе может относиться.
За происходящим в России мы следили и по радио, и по ТВ. Письма, как обрезало. Про нас либо забыли, или письма попросту исчезали. Как-то дозвонился до Киева в намерении закупить якорные цепи и якоря для буксирной компании. Разговор состоялся с секретарем директора завода "Красная Кузница" по сбыту готовой продукции. На всякий случай я извинился, поскольку забыл и разучился украинской мове. "Когда научитесь, то и позвоните" – отрезала секретарь и бросила трубку… - Ладно, успокаивал я себя:- для хохлушки я всего-навсего паршивый Москаль, много больше потрясло меня иное. Ещё в начале горбачёвской свистопляски, мой приятель, уроженец области Войска Донского, решил вернуться на историческую Родину туда, где родился, где вырос, где похоронены его предки и где живут его родные братья и старушка мать, давно звавшая Митька "до дому". Сам Митёк находился в длительной заграничной командировке на другом континенте, обучая промышленному рыболовству потомков толи ацтеков, толи инков и поэтому на свою Родину отправил жену. Та в родимой станице мужа присмотрела подходящую хибарку и сговорилась о цене и пр. Семья вечеряла, когда в домике матери Митька объявилось должностное лицо новой власти - станичный атаман. Не снимая папахи, позванивая тремя «Георгиями», на офицерском френче, атаман в погонах штабс-капитана царской армии поинтересовался:- Це правда, шо бают - Митёк дюже желает куповать хатку?
- Да, дядь Стёпа. Мы сговорились с бабушкой Матрёной. Она согласна доживать в своём доме, хотя дом будет числиться нашим.
- А я кажу, не куповайте хаты!
- Как так? Дядь Степан, вы же Митька знаете. Помните, как вы его крапивой выдрали, чтоб не лазил в ваш сад по яблоки?
- Хо, хо... а як же, як же, не запамятовал! Могу и счас выпороть! Но хату не куповайте!
- Как же это дядь Стёпа? Почему?
- Я казал не куповайте, не то всё одно спалим. Нехай Митько куповае хату там, дэ вин бартыжал усе тридцать рокив!
- Вот так, поехала крыша у наших соотечественников. Чужими и ненужными мы оказались для президента России и братьев по крови - закончил рассказ приятель. После этого писать на Родину как-то расхотелось. Ведь и меня могут понять не так, как надобно.
Моё восприятие мира с детства созревало в многонациональном котле народов Кавказа, и в результате у меня привилось уважение к праву народа на выбор обустройства жизни по собственному разумению. Право выбора: «быть или не быть» республике в союзном государстве казался мне таким же непреложным, как непреложен выбор в браке по любви. Формула:– Стерпится - слюбится – в подобном случае не подходит, скорее тут применимо другое: – насильно мил не будешь.
Депортация балкарского и чеченского народов происходила на моих глазах и на моей памяти. В этот год из госпиталя на домашнее лечение прибыл друг моего брата балкарец Аслан, но дома, как такового, у него уже не оказалось. В нём Аслан обнаружил чужих людей, от которых узнал правду, не укладывающуюся в сознании фронтовика - добровольца по комсомольскому набору. Стыдно было мне встречаться глазами с Асланом, будто это я во всём был виноват, и это я совершил по отношению к другу брата нечто унизительное и гаденькое. Так впервой мне было стыдно сознавать себя русским. И если бы не боязнь добить мать, недавно перенесшую потерю старшего сына, а затем и мужа, я бы не задумываясь, рванул вместе с Асланом в Казахстан на поселение. Вопиющая неправедность совершённая относительно друга семьи и его народа поселила в моём сознании сомнения в праведности советского основного закона - Конституции, торжественно провозглашавшей права автономии вплоть до отделения. Так посеяв ветер, большевизм, в конце – концов, пожал бурю. Поэтому грянувший выбор самостоятельности народами бывших братских республик не стал для меня неожиданностью. Однако, здесь не всё гладко.