ТЮЛЬКИН ФЛОТ. Продолжение 5

Каждый одессит располагал дюжиной заморского товара: дамскими чулками со стрелкой. Эти фрайера задумали сыграть на чужом поле, как на своём, а им помогали местные ребята с Соляной стороны Керчи, считавшие себя хозяевами города, но затёртые военными моряками. Драка оказалась серьёзней, чем предполагали одесситы, и они, не выдержав напора сбежали с поля боя. Военных моряков растащили военные патрули, на улицах остались только городские ребята, продолжавшие дубасить, но теперь уже друг друга. Ребята с Соляной колотили ни в чём не повинных ребят с Нахаловки и т. д. по простой причине - не могли остановиться. К утру все больницы города и окрестностей были забиты пострадавшими, но зато выпустившими пар жителями Керчи. Весь Крым потешался, передразнивая своеобразный выговор коренных жителей древней Пантикапеи, не признающих русской буквы «Ы»:- Ми Керчане! Миши пишки поели. Керчане - по южному горячий, немного вздорный в споре, но отходчивый и добрый народ. Драться он любил с детства и из чистой удали, чтобы померяться силой без всякой подлости и поножовщины. Лежачего не били, а тем более ногами. Если вам удастся побывать в Керчи, никогда не лезьте к Керчанам с собственным уставом. Здесь этого не стерпят и обязательно поучат.
Кроме танцплощадки, дружки-однокашники познакомили меня с ещё одной достопримечательностью города - чебуречной под названием «Замок Тамары». Загадка таилась в том, что в городской округе замка как такового, днём с огнём и близко не обнаруживалось. Может замок и был когда-то на месте послевоенных развалин, но теперь существовал лишь в воображении Керчан. В груде кирпичей затаились лишь остатки двух дорических колонн. На одной из них можно было разобрать корявую надпись: «Замок Тамары». В «замок» вела лестница, по которой посетитель спускался вниз по разбитым из белого греческого мрамора ступеням. Для Керчанина «Замок», тоже самое, что для одессита «Гамбриус». За кружкой пива здесь можно пообщаться с приятелями и обсудить городские новости. Только вместо Сашки с его скрипкой, у входа на табурете сидел дядя Боря с баяном на коленях. Его лицо было усыпано иссиня-чёрными крапинками порохового взрыва, а пустые глазницы закрывали чёрные очки. По желанию заказчика баян в руках у дяди Бори мог исполнить всё, что душе угодно. Мог захохотать, а мог и заплакать или запеть кавалерийской трубой, когда он исполнял свою любимую «Марш Первой конной». При этом дядя Боря склонял голову к мехам баяна, будто бы прислушиваясь к нему, и улыбался. Лицо его становилось добрым и вовсе не страшным. Меня он узнавал ещё на входе и, перебирая клавиши, начинал наигрывать любимую моего отца:- Ревела буря, гром гремел. Местное пиво было таким же невкусным, как и керченская вода и я привязался к татарской бузе из проса степного Крыма, зато чебуреки здесь были настоящие из конины, теперь таких не делают. Рассказывая о Керчи, обычно начинают расписывать её красоты с живописания горы Митридат, к которой прилепились кривые улочки древнего города. Я преднамеренно оставил описание главной достопримечательности города как говорится: «На закуску».
С какой бы стороны Света не приближались бы вы к городу, а особенно со стороны моря, безразлично какого - Азовского либо Чёрного, первое, что бросится в глаза – обелиск, установленный на вершине горы Митридат. Воздвигнут он в память защитников и освободителей города, павших в Великую Отечественную войну. По бокам обелиска с поднятыми жерлами замерли прославленные и незаменимые в прошедшей войне орудия ЗИС-2. Колоссальный памятник виден с любой точки города, но величественней всего выглядит он со стороны моря. Первое, что бросится в глаза - устремлённость обелиска в безоблачное Крымское небо. Величественнее мемориала, с более удачным использованием природного ландшафта в одно целое с рукотворным архитектурным памятным сооружением, мне ещё не доводилось видеть. Как его непреложная деталь, в комплекс памятника входит знаменитая лестница в восемь сотен ступеней, ведущая из города к вершине горы. Человеку в возрасте одолеть эту лестницу прямо надо сказать - нелегко. Зато путнику достигшему вершину горы Митридат не миновать соответствующего душевного настроя. Сами собой исчезнут все заботы о мелочах жизни, а мысли устремятся к памяти о тех, кому мы обязаны свободой и жизнью. Отдышавшись и, посидев в молчании на одной из скамеек, и сполна отдав дань памяти погибшим, не стоит торопиться со спуском с вершины горы. Город и порт с игрушечными кораблями заслуживают того, чтобы их осмотрели с высоты птичьего полёта. Заодно можно полюбоваться на синь пролива и на смутно вырисовывающийся кавказский берег древней Фанагории. Не покидая насиженного места, под конец вспомяните то, что две с половиной тысячи лет назад на месте города жили, трудились, влюблялись, ненавидели и зачем-то воевали с подобными себе люди. Керчь в те древние времена была столицей Боспорского царства и звалась Пантикапеей, а пролив назывался по-гречески Босфором Киммерийским. Последний царь Понта и Боспора Митридат УI был искусным военачальником и дипломатом, ухитрившимся остаться на унаследованном троне даже после трёх войн с Римской империей. Гордый царь не мог перенести бесчестья от предательства собственных сыновей и здесь, на этой вершине покончил с собой, бросившись на собственный меч. С той поры гора зовется Митридатом.
Вот уже две с половиной тысячи лет, ежегодно возникает пора, неизвестно когда и кем прозванная путиной. Путина – важная достопримечательность города, издревле сохранившего за собой звание столицы «тюлькина флота». Начало путины можно определить по запаху. Когда в пригожие солнечные дёнечки йодистый запах гниющих водорослей вдруг смешается с пряным запахом консервного завода, начавшего выпуск знаменитых консервов – «Тюлька в томате» или «Бычки в томате», значит, пришло время путины на тюльку или бычка.
Тем не менее, запах хамсы невозможно спутать с иными «дюшесами», так как принадлежит он только керченскому анчоусу. Будьте уверены, что почуяв его специфический дух, вы не ошибётесь, подумав:- Вот и началась главная Азово-Черноморская путина на хамсу. На лов хамсы, как осы на розетку мёда, со всей округи бассейна от Азова и до Вилкова, слетались рыболовные суда самого невообразимого типа. Такого многообразия конструкций плавучих средств сохранивших древний облик породивших их эпох и при этом могущих самостоятельно передвигаться, удерживаясь на поверхности моря, не увидишь ни в каком ином порту, кроме Керчи. Генуэзским строителям и присниться не могло подобное столпотворение, и крошечная, обветшалая каботажная гавань Керчи оказалась не в состоянии вместить всю армаду «тюлькина флота». Запоздавшие особи флота стараются внедриться в запретные места пассажирского причала и военно-морской базы, но их отовсюду гонят. И они исчезают, чтобы вскоре появиться вдруг и из ниоткуда, материализовавшись подобно чеширскому коту в стране чудес Алисы. Экипажи этих судёнышек наивны и упрямы как дети. Для них не писаны законы, и они не хотят понимать, что такое хорошо и что такое плохо. В этом вавилонском столпотворении разнообразных типов судов только опытный глаз в состоянии выбрать удачный образец для зарождающейся тенденции в унифицированном развитии рыболовного флота. Хорошими формами и целесообразностью в конструкции корпуса и промыслового оборудования однозначно выделяются недавно спущенные с Азовских и Николаевских стапелей рыболовные сейнеры. Под стать им бывшие катера фарватерного контроля, у которых после переоборудования на корме вместо глубинных бомб удачно вписалась промысловая сейнерная площадка, а сами катера хорошо зарекомендовали себя при работе с кошельковым неводом. Подобными им современными судами владели лишь богатые организации – МРС – моторно-рыболовецкие станции и удачливые рыболовецкие колхозы. От профессионального глаза не укрыться, а он отметит, что «Тюлькин флот» помаленьку набирается силёнок. И прав оказался взводный, успокоивший юнг:- Была бы жива Россия, поднимется и флот.
По судам приткнувшимся к причалу ретиво мотались наводящие порядок охрипшие портовые надзиратели. Старались они не зря. Флот, как и вся Русская земля, приучен слухом пользоваться. Говорят, что для смотра армады «Тюлькина флота» на хамсовую путину в Керчь прибыл собственной персоной министр рыбной промышленности Александр Акимович Ишков.
Являясь монополистом перевозок рыбной продукции по Азово- Черноморскому бассейну, транспортная контора Крымгосрыбтреста была на виду у министра и никогда не забывалась при распределении пополнения флота. Так в счёт репараций от фашистской Италии Крымскому тресту достался красавец буксирный пароход «Изумруд». Морской глаз поражала великолепно выглядевшая труба красавца буксира, «переплюнувшая» по высоте мачту «Казбека», а капитанский мостик «Изумруда» поднялся вровень со вторым этажом треста. Кочегары «Изумруда» круглосуточно шуровали топку, извергая на прохожих газы и не сгоревшие частицы угля. Итальянский «подарок» только попусту портил воздух и занимал половину причала, но работы для него так и не нашлось. Оставив неубранными кучи шлака, и ни с кем не попрощавшись, «Изумруд» однажды исчез с наших глаз.
Зато полученный из Германии буксирный катер «Амур» с его чудо - дизелем фирмы «Манн», редко когда появлялся на стоянке в родном порту, постоянно трудясь где-то на стороне. Таким же непременно занятым, как и буксирный катер «Амур» был его молодцеватый капитан-лейтенант запаса Михаил Стремянский. С «Амура» не спускали ревнивых глаз не только вся молодая поросль портового флота, но и большинство из замшелых профессиональных буксировщиков. Любовались не только красавцем «Амуром», под контролем и на постоянном слуху была слабость его капитана - пофорсить лихой швартовкой. Полюбоваться на эффектный подход «Амура» к причалу высыпала толпа зевак с конторы и со стоящих у причала судов. «Амур» ставал кормой к головке причала с предварительной отдачей якоря, и делал это только с полного хода. Операцией по швартовку руководил собственной персоной капитан Стремянский. В белоснежном кителе с четырьмя золотыми нашивками на рукавах, с мегафоном в одной руке, а другой опираясь на обвес мостика, фигура капитана возвышался на самом видном месте. При одном виде летящего на причал катера, у ошарашенного свидетеля зрелища сердце замирало и опускалось ниже пояса. Лишь под грохот отданного якоря у зрителя возникала надежда на благополучный исход швартовки, а сердце окончательно отпускало после хлопка дизеля, когда из корабельной трубы вылетало круглое, как от дорогой сигары, колечко дыма от заработавшей «полным назад» машины. За первым хлопком следовала череда дымных колец, а за кормою вспенивался бурун от винта и, круто развернувшись на 180 градусов, судно «прилипало» кормой к причалу. За усиленной мегафоном командой капитана:- «Подать кормовые швартовы», следовал звон машинного телеграфа:- «Отбой» и с кормы слетала трап-сходня. По трапу, и непременно в белых перчатках, спускался на причал живая легенда «Тюлькина флота» капитан Михаил Стремянский.
Не иначе, как из Одессы докатилась до Керчи песенка с пророческими словами:- Недолго музыка играла, недолго фрайер танцевал… Оборотной стороной медали обернулось это шоу, а театральность зрелища лопнула, как заурядная показуха. Рассказывает невольный свидетель неприглядной сцены, разыгравшейся на борту «Амура». - Мы и не знали, что боцман «Амура» тоже Стремянский – родной отец капитана. По Уставу штатное место боцмана при постановке на якорь и швартовке на носу судна у пульта управления брашпилем. На «Амуре» капитанский мостик навис прямо над брашпилем, и ноги сына были на уровне головы отца.
Как обычно, «Амур» полным ходом летел к причалу. Назрела пора отдать якорь. Об этом очевидно и напомнил отец сыну, но в неуставной форме, а со словом:- Сынок. Реакция мостика оказалась взрывной. Капитан орал в трубу мегафона и прямо в ухо боцмана. «Я вам не сынок, а вы мне не отец! За кружкой чая и за рюмкой водки вы мне отец, а здесь я есть товарищ капитан, а вы есть боцман!». Из-за перепалки момент отдачи якоря был утерян, катер едва не врезался в причал, а скомканная швартовка конфузливо свершилась без обычного блеска и кое-как. Свидетели этой неприглядной сцены сошлись во мнении, что семейственность и морское дело несовместимы, а в судовых взаимоотношениях не должно быть страха и нервозности, иначе возможны ситуации и похуже. Очевидцы прямо-таки накаркали неприятности, а они не замедлили случиться.
Эту историю, грея руки о камелёк в матросском кубрике, поведал нам юнгам дядя Коля – итальянец. Он, и вправду, был крымским итальянцем, а только по паспорту числился русским. Маленького росточка, жуликоватый на вид, дядя Коля был добрейшей души человек, очень любивший тепло и часто собиравший у камелька молодёжь, развлекая нас поучительными байками. Капитан дядя Лёня редко принимал участие в «очередной флотской травле», но всё слышал через распахнутую дверь в свою каюту, изредка возникал в проёме дверей, чтобы поправить чрезмерно увлёкшегося «Председателя клуба имени капитана Врунгеля». По версии, выданной дядей Колей аварии, которая рано или поздно должна была случиться с катером «Амур», предшествовали следующие обстоятельства.
- В густом осеннем тумане, когда небо и море сливаются в сплошное молоко, «Амур» самым малым «крался на нюх» нащупывая дорогу к приёмному бую Керченского пролива. Ни радар, ни радиопеленгатор рыбакам ещё и не снилось, а глубину под килём измеряли с помощью веревки с гирей на конце. Полагаясь на собственный слух, надеясь услышать звон колокола с Кыз-Аульского буя, капитан застыл на правом крыле мостика с опущенным капюшоном на брезентовом плаще. В таком же плаще, только с капюшоном, наброшенным на голову, для защиты лица от противной мороси, боцман Стремянский дежурил у брашпиля в готовности по команде с мостика отдать якорь. В утомительном напряжении прошло несколько часов. Желая чуток разрядить обстановку, капитан перебросился с боцманом парочкой ничего незначащих слов, вроде:- Ну и погодка, мать его раз этак…
- Есть, отдать правый якорь! – заорал в ответ боцман, отдавая ручной тормоз правого якоря. М… ло, что ты делаешь? – топая ногами, старался перекричать грохот якорь цепи капитан.
- Есть, отдать левый якорь – взревел боцман и плюхнул на дно моря второй якорь. А глубины, как вы знаете здесь не такие как в Азовском море, порою зашкаливают они и за тыщу метров. Потеря якорей – чрезвычайное аварийное происшествие, неудивительно, что несколько месяцев велось расследование и капитан, способный виртуозно управлять буксирным судном был на год лишён диплома и отстранён от должности. Так за неумение создать на вверенном ему судне здоровые взаимоотношения с экипажем, пострадал способный, грамотный, опытный, но слишком амбициозный судоводитель.
Иная, атмосфера во взаимоотношениях на катере «Казбек». Тон в этом патриархальном семействе, задавал капитан Л. Н. Ветров. Молодёжь звала своего капитана по имени, с добавлением к нему принятого на юге уважительного слова: «Дядя». И сегодня, невзирая на свой преклонный возраст, мой первый капитан так и остался для меня «дядей Лёней».
При стоянках в портах «Казбек» нередко посещали гости. «Стариков» навещали сослуживцы по Азовской флотилии и просто коллеги по работе, а к бывшим юнгам заглядывали однокашники. С началом осенней путины друзей-однокашников набилось в Керчь со всего Азово-Черноморского бассейна. На камбузе в готовности «номер раз» постоянно парился полуведёрный чайник из красной меди. Прямо в него засыпалась пачка байхового чая № 36. Следуя рецепту старого еврея – заварки мы не жалели. К чаю гостю предлагалась булка с маслом, а для желающих перекусить, на корме стояли два бочонка: один с засолом анчоуса, а другой с барабулькой или султанкой по-научному. Меня не удивило, когда с визитом очередного незнакомца дядя Леня наказал отварить картофель в мундире и вместе с рыбным засолом забросить в его каюту. Старпом перехватил меня на корме с «ценным указанием - Ц.У.»:- чтобы всё было как в лучших домах Жмеринки и Бердычева! Союзный министр в гостях у капитана. Повезём его на Кавказский берег, видимо министр желает лично проверить тамошние порядки.
Само - собой, я расстарался. Ведь хотелось как лучше, а получилось…, как и заканчиваются все наши добрые намерения. Из бочонка посол таскали все кому не лень, шаря там, и немытыми руками, но никто не воротил рыла от немытого анчоуса. Но, другое дело – министр! Полагая, что в лучших домах Жмеринки министров так не потчуют, я помыл рыбу проточной водой, очистил её от голов, костей и внутренностей и красиво уложил хвостами внутрь на две тарелочки с голубой каёмочкой. Подумал ещё, и сверху положил парочку очищенных ядреных луковиц. Увидев хамсу, разделанную на филе, дядя Леня так замахал руками, что чуть не опрокинул бутылку «Столичной». Оглядев изрядно износившуюся робу юнги, министр сразу усёк кто я, огорчился и изрёк пророческую фразу:- Не выйдет, хлопчик, из тебя настоящего рыбака. Кто учил тебя с хамсы тузлук смывать? Огорчился и дядя Леня, ведь он в меня верил и даже грозился:- «сделаю с этого щенка капитана».
Министр как в воду глянул – на то он и министр! Кроме пророческого дара за министром, вероятно, водилось и ведовство. Он накаркал, и, его предсказание сбылось. И вправду, настоящего рыбака из меня так и не вышло. У капитана промысловика непременно должен быть рыбацкий фарт, тогда ему не стыдно будет и в глаза команде смотреть. А из меня рыбак оказался так себе - серединка, на половинку. Вот тут и приспичило мне, как и командору, проворонившему свою удачу в погоне за 12-м стулом:- «Переквалифицироваться в управдомы». Надо сказать, что мне крупно повезло, и я нашёл своё место, на транспортном флоте.
Выходит, что и дядя Лёня, не сплоховал, делая всё, чтобы я стал капитаном. Капитаном транспортного судна в рыбопромысловом холдинге «Океан» я проработал четверть века, и столько же времени был капитаном спасательного буксира и морского буксира - кантовщика. Получается, почти полвека я ходил под вымпелом «Тюлькина флота», и довелось мне пронести две крест-накрест тюльки через многие моря и океанские просторы. А за эти годы «Тюлькин флот», обзавёлся современным промысловым и транспортным флотом и превратился в лидера освоения запасов мирового океана. Опыт и мастерство наших рыбопромысловых кадров высоко ценились в зарубежных рыболовецких компаниях. Нас узнавали по фирменному вымпелу на топе фок-мачты: на треугольном поле две крест - накрест золотистые тюльки. Незамысловатый символ принадлежности к «Тюлькину флоту» превратился в фирменный вымпел громадной промысловой и судоходной компании, авторитетной в Международной Морской Организации - ИМО. В соответствии со статусом, вымпел поднимался на фок мачте с первого дня приемки судна с судостроительного завода, и спускался только с выводом его из эксплуатации. В отличие от Государственного флага вымпел оставался на месте и с заходом солнца, чтобы с первыми утренними лучами выделяться на фок-мачте рядышком с флагом очередного иностранного государства, порты которых всегда были дружелюбно распахнуты перед нашими рыбаками.
Спущенный в 1991 году с мачты буксира - кантовщика «Суур Тылл» вымпел рыбной промышленности хранился вместе со справочной литературой по спасательному делу на одной полке в гараже. К очередному «Дню рыбака», вымпел извлекался из пластикового пакета, пока не обнаружилось, что его поле источено постперестроечными крысами. Грызуны расправились с реликвией со рвением не меньшим, чем иные злопыхатели оплевывают упоминание о чём-либо достойном, достигнутом в эпоху подъёма и перерастания «Тюлькина флота» в армаду Суперсовременного Океанического промыслового флота. По привычке клясть всё прошлое, эти «умники» хаят и тех, кому обязаны быть благодарны за миновавший их в детстве рахит. Ведь взросли они такими разумными на натуральном рыбьем жире и фосфоре, добываемых из глубин океана. В коротенькой и неблагодарной «интеллигентной» памяти не укладывается, что наше поколение превратило в быль устремлённость прадедов в загоризонтные просторы, и осуществило заветную мечту об освоении Мирового океана.
Ничего не оставалось, как без почестей, речей, салютов и свидетелей захоронить на пустыре изуродованные останки фирменного вымпела и водрузить на песчаном холмике самодельный православный крестик.

ВСЕДОЗВОЛЕННОСТЬ.
Кто-то из мудрецов древности высказался примерно так:- Не дай Бог уродиться вам в эпоху преобразований в государстве. Меня угораздило появиться на свет под громкие фанфары года «Великого перелома», когда в результате «головокружений от успеха» грянул «голодомор» и даже благодатный Кавказ не миновал голод 1931 и 33 годов. Потом я побывал сыном «врага народа», а когда на место отца в лагерь засунули тех, кто его оклеветал, меня с чистым сердцем приняли в октябрята. Успехи индустриализации страны я отметил пионерским приветом. Моё отрочество прошло под лозунгом «Всё для фронта, всё для Победы», а юность связана с восстановлением народного хозяйства. На моих глазах из руин поднимались порушенные войной города. Тут бы народу дать отдышаться, но генсек «Кукурузник-Никита» бросился догонять Соединенные штаты, а поняв, что «кишка тонка», принялся за строительство в стране развитого социализма и потрясая водородной бомбой разглагольствовал о «Борьбе за мир во всем Мире». Таковы «этапы большого пути», пройденного моим поколением под «мудрым» руководством партии. Тем не менее, не всё в прошлом страны выглядит сплошным негативом, отдать должное о многом из утерянного, вспоминается с сожалением. Это были годы, когда страна нуждалась в грамотных, способные управлять сложным техническим оборудованием специалистах, когда среди молодёжи пропагандировался культ знаний, и всячески поощрялось образование, а человек ценился по деловым качествам и характеру, но не по национальной принадлежности.
Если американец, выбившихся в управленцы из низов общества, с гордостью заявляет, что «он сделал себя сам». Я не могу похвастаться подобной целеустремлённостью и честно признаюсь, что всему чего удалось мне достичь в жизни, обязан окружению неравнодушных к мальчишеской судьбе людей. С знаниями, приобретёнными в станичной семилетке и школе юнг, самое большое, на что я мог бы рассчитывать, это стать шкипером крошечного рыболовного сейнера или мотобота до двух сотен тонн водоизмещения. А юношеское воображение тянуло меня в дальние моря к китам, акулам и летучим рыбкам. Поняв, что для этого необходимо образование, я бросился навёрстывать упущенное. Работал и учился. В этой гонке мне опять помогло заботливое окружение взрослых.

Вадим