ТЮЛЬКИН ФЛОТ. Продолжение 2

Настырный Толик знал, чего добивался, в соревнованиях его устраивали только первые места. Окрепши физически и поднаторев на общих дневных учениях, главную морскую выучку юнги отделения номер раз прошли на дежурстве в порту. Команда шлюпки № 1 добилась лидерства на обще школьных шлюпочных гонках. У юнг нашего отделения быстрее, чем у остальной компании зажили волдыри на задницах, неизбежные, как и у начинающих кавалеристов от ритмичного трения потных ягодиц о жесткое сидение. На месте болезненных волдырей водворился честно заработанный мозоль, способный выстоять длительные походы под вёслами. Как тут не вспомнить своего дядюшку, твердившего юнге:- жизненный успех зависит не только от врождённых способностей, на девяносто процентов он зависит от усидчивости собственной задницы.
Пока в штабах и на бумаге планировались дальние шлюпочные походы, юнги приобщались к управлению ялами под парусом. Для разрезного фока ветра в Таганрогском заливе всегда было в достатке, и ялы проявили неплохую резвость под парусом. Правда, на ходу в крутой бейдевинд ял резко сбавлял ход. И стоит зевнуть при переходе на противоположный галс, как случались и не планируемые повороты «Оверкиль», а юнгам «по барабану», в воде мы плескались как утята. Шлюпка тут же переворачивалась на ровный киль, вода из неё вычёрпывалась. «Стряхнув» остатки влаги и наполнив парус ветром, ял, как ни в чём не бывало, гнался за белеющей вдали стайкой парусов. С обретением опыта в «ловле ветра» высшим пилотажем стал бег с попутном ветром в фордевинд. Оба паруса ставились «бабочкой», и ял рвался вперёд как пришпоренный кавалерийский конь. По носу шлюпки возникал пенящийся бурун, а сами юнги дополнительным балластом дружно скатывались с банок на днище шлюпки.
К концу лета каждый юнга умело управлял шлюпкой под вёслами и под парусами и в заключение получил удостоверение «Командир шлюпки».
И вот, наконец, долгожданный момент. Из Петровской гавани порта Таганрог вывалила армада под выгоревшими на солнце парусами. На каждой мачте реял на ветру вымпел Флота Рыбной Промышленности. Вымпелы были новыми, нарядными, и, можно сказать, достойными на вид, если бы не мозолили глаза юнге две крест - накрест тюльки, нахально напоминавшие девчоночью дразнилку:- «Тюлькин флот». С попутным западным ветром «эскадра» летела под парусами курсом: порт Таганрог – порт Азов. В Азове нас ждал начальник школы со старшим преподавателем морского дела Моржиным. Ими была организована экскурсию юнг на Азовскую судоверфь. На её стапелях верфи были заложены корпуса трех:- Малых Черноморских Сейнера - МЧС. В сторонке красовался уже готовый к спуску буксирный катер типа «Казбек». Но общим вниманием завладела ошвартованная к причалу прогулочная шхуна бывшего румынского нефтяного магната. Корпус и надстройка этой красавицы были набраны из ценных пород дерева, а леера и иллюминаторы блестели полированной медью. Там, где положено быть названию порта приписки бросалась в глаза надпись «Таганрог». Оказывается парусно-моторная шхуна «Десна» принадлежит Таганрогской мореходной школе юнг. Её спешно переоборудуют под учебное судно. Сухогрузные трюма переделываются в жилое помещение и учебный класс. Прав оказался комвзвода Войницкий, когда успокаивал нас:- Ваше дело, братишки юнги, учиться, а о флоте Россия обязательно позаботится.
Вечером в доме культуры художественная самодеятельность школы юнг порадовала Азовских судостроителей концертом. Нам было чем похвастать. У Жоры Михайловского был хорошо поставленный тенор. Вместе с партнёршей - кастеляншей школы, прибывшей вместе с начальством на автобусе, они исполнили на бис дуэты из оперетты «Сильва». Струнный оркестр из балалаек, гитар и мандолины, под соло аккордеона нашего завклуба имитировал музыку Сен-Санса. Подружка из подшефной 16 женской школы показала себя в сольном танце «Умирающий лебедь». Не назвать иначе, как фурором, выступление «бурсаков» из младшей группы юнг. Юрка и Марк сбацали вальс-чечётку, а на бис выдали матросский танец «Яблочко». Их долго не отпускали, под завязку заставив показать себя в степе под «Чучу» из Голивудского шедевра «Серенада Солнечной долины».
Конец сентября юнги встретили на борту шхуны «Десна». Первым делом юнги вымыли шхуну от киля и до клотика. Палубу из Ливанского кедра, долго драили красным кирпичом, а лишь затем покрыли олифой. Всё путём! Не стыдно теперь и себя показать и на других посмотреть по чужим портам. Первый порт захода - Мариуполь. День пребывания в Мариуполе, юнги посвятили памяти учебного парусного корабля «Товарищ». С цветами и венками в руках мы высадились на ржавую, застывшую в крене палубу знаменитого парусника. По команде юнги сбросили бескозырки, и с чувством исполнили песню про крейсер «Варяг». Наш преподаватель морского дела, Д. Моржин, ходивший на «Товарище» и хорошо знавший капитана Лухманова, вечер посвятил памятным воспоминаниям и ответам на вопросы юнг. Подобные вечера воспоминания о былом стихийно и самопроизвольно возникали во времена, когда мы ещё не знали телевидения, магнитофонов и транзисторов. Даже кинопередвижки были редкостью, а обычным развлечением молодёжи было чтение книг и задушевное человеческое общение.
Соблюдая меры предосторожности, обходя рекомендованными фарватерами районы минной опасности, учебная шхуна «Десна» продвигалась на юг Азовского моря. В соответствии с требованиями «Извещений Мореплавателям» к учебным и пассажирским судам, ещё засветло «Десна» становилась на якорь. Механики глушили двигатель, а погасшее электрическое освещение, совсем как в старину, нам заменяли пиронафтовые фонари с выпуклыми стеклянными линзами. В световом пятне от поднятого на носовом штаге «якорного огня», на полубаке вокруг воспитателей кучковались юнги. Теплы и безветренны сентябрьские ночи на Азовье. Небо кажется выше, и звёзды светят ярче, чем на суровой Балтике. Подобные ночи располагали к общению, приносившему радости больше, чем современная индустрия развлечения. Меня захватывали бесхитростные, суровые рассказы участников недавних боевых действий Азовской военной флотилии. Ковш Большой Медведицы клонился к полуночи. Сонные юнги разбрелись по койкам, а самые предусмотрительные устраивались в прохладе под открытым небом, зараннее вытащив свои матрацы на палубу. Мне и бывшему десантнику не спалось. Я задал взволновавший меня вопрос:- Правда ли, что десант в местечке Эльтигень был «ложным», отвлекающим силы немцев от десанта в Еникале, как это утверждает в воспоминаниях заслуженный ветеран Черноморского флота? Задумавшись, комвзвода не торопился с ответом. – Вся правда о минувшей войне откроется лишь спустя годы, когда улягутся обиды и страсти её непосредственных участников, и после того, как военные историки перелопатят всю штабную документацию. Неохотно и с осторожностью шевельнул комвзвода собственную память о наболевшем: - О том, что ты сейчас услышишь, рано обсуждать в газетах. Такова она - правда. Правда никогда не бывает в единственном экземпляре, и правда простого солдата всегда отличается от правды генерала.
«ТЮЛЬКИН ФЛОТ».
После гибели своего корабля офицер Азовской военной флотилии Сергей Войницкий воевал в морской пехоте. Ему довелось хлебнуть солёной водицы в Новороссийской десантной операции, а затем при форсировании Керченского пролива. В рассказах о былом наш комвзвода с уважением отзывался о профессионализме, боевых качествах и мужестве командиров рыболовецких судов мобилизованных в Азовскую флотилию. Нельзя сказать, что командиры кораблей Черноморского флота уступали им в мужестве и боевых качествах. Однако нельзя и отрицать очевидного: они не располагали опытом плавания на прибрежном мелководье, каким обладали бывшие шкипера мотоботов. Естественно опасаясь посадки на мель глубоко сидящего боевого корабля, его командир не рисковал подходить близко к береговой черте. Вот и приходилось десантникам в полной амуниции, с грузом боеприпасов и оружия вплавь добираться до берега. Поэтому-то морские пехотинцы предпочитали десантироваться с рыбацких байд и мотоботов управляемых шкиперами, для которых самым обычным делом было приткнуться носом бота к полуразвалившемуся пирсу или в пляжный песок. Как только не называли эти крошечные по размеру и поэтому незаменимые на мелководьях Керченского пролива и Азовского моря, рыбацкие судёнышки. Штабные военспецы в своих реляциях именовали их мотоботами, фелюгами, баркасами, байдами, а всё чохом - «москитным флотом» или «болиндерами». Тем не менее, острые на язык десантники морской пехоты сами подобрали для этих судов иное, немного ироничное, однако в самую точку дружелюбно-снисходительное, название:- «ТЮЛЬКИН ФЛОТ».
И взаправду невозможно было удержаться от иронической улыбки при взгляде на мешанину десантных средств, которыми располагала Азовская флотилия. Само – собой, не боевому кораблю, а мотоботу навязывались буксировка нелепых сооружений из связки пустых керосиновых бочек, покрытых дощаным настилом над которым громоздилась фронтовая полуторка или полевое орудие. На фоне десантных средств, которыми располагал на черноморском театре противник, наши самодельные армейские плоты выглядели не лучше бурдюков, с помощью которых Золотая Орда форсировали Дон или Оку. Этот архаизм - следствие провала прогноза наших штабных «гениев» на будущую войну на море. Готовясь к будущей войне на стапелях в Николаеве были заложены четыре громадины дредноутов, зато о строительстве совремённых десантных средств штабисты даже и не помышляли. Коварный неприятель будущую войну предвидел иной и кроме флота из подлодок, торпедных катеров и крейсера береговой обороны, он располагал сотней специальных Быстроходных Десантных Барж – БДБ. Осадка форштевнем десантной баржи позволяла ей уткнуться носом в берег и по аппарели, как по трапу, из нутра баржи выползал танк или бронетранспортёр. Тогда как с нашего примитивного десантного средства боец вынужден был прыгать в ледяную воду в полной амуниции, и с оружием над головой, солдат вермахта, не замочив сапог, оказывался на берегу в считанные минуты готовым к бою. Два танковых дизеля на корме БДБ обеспечивали ей прекрасную манёвренность и скорость до 18,5 км/час. Внутрь баржи при необходимости закатывалось полевое орудие, и баржа тут же превращалась в канонерку. Обладая сотней таких барж, противник был в состоянии оперативно маневрировать переброской двух дивизий, либо сотней танков по всему Крымскому театру в течение суток.
При разработке плана форсирования морского пролива войсками Северо - Кавказского фронта штабисты Черноморского флота рассчитывали на наспех сколоченные самодельные плоты, болиндеры с байдами, да корабельные гребные шлюпки. После героического прорыва расхвалённой фюрером «неприступной Голубой линии» перед советскими восками расстилалась морская, казалось бы, непреодолимая преграда. До октября 1943 года Красной Армии не приходилось осуществлять крупных операций по форсированию морских преград. А Керчь - Еникальская операция сравнима по масштабу с операцией союзников «Оверлорд» в Ла-Манше. Как и через Па-де-Кале, где в ясную погоду видны меловые кручи Дувра, и с высот Фанагории без бинокля просматривалась господствующая над городом и крепостью гора Митридат. Большая разница в том, что союзники готовили операцию «Оверлорд» два года, тогда как у командующего Северо-Кавказским фронтом И. Е. Петрова не было времени на раздумья. Придавая Крыму громадное стратегическое значение, Гитлер приказал удержать полуостров любой ценой. Перебрасываемые из Франции инженерные войска превратили берега Крыма в неприступную крепость. Чтобы растянуть силы противника по широкому фронту, высадка наших войск планировалась одновременно десантом двух армий, но не в Керченский порт, а севернее и южнее города. 18-ю армию планировалось высадить южнее Керчи в местечке Эльтигень силами Черноморского флота. А тем же временем севернее Керчи 56-ю армию должна десантировать на 90% состоящая из судов «Тюлькина флота» Азовская флотилия. В начале суток первого ноября оба десанта одновременно должны были войти в Керченский пролив.
Выполняя Приказ командующего фронтом, точно в плановое время из порта Темрюк на 150 плавучих средствах вышла Азовская флотилия. Однако Черноморский флот запоздал с подачей плавучих средств, и затянул на два часа выход из порта, а за это время изменилась погода. Как это случается поздней осенью, вопреки прогнозу синоптиков сорвалась «низовка», южный ветер достиг по силе шести – семи баллов, и по морю пошли барашки.
Мотоботы на волне теряли скорость и управление. Плоты зарывались в воду и рвались буксирные тросы. Командующий Азовской флотилией адмирал Горшков доложил командующему фронтом Петрову:- переход морем и высадка десанта по такой погоде невозможны, суда будут разбросаны и неизбежны большие жертвы.
Тем не менее, командующий Черноморским флотом адмирал Владимирский упорно доказывал противоположное:- шторм такой силы нам неопасен и только усыпит противника, и настаивал на необходимости продолжения операции.
Генерал Петров, прекрасно знал, как трудно остановить механизм целого фронта с сотнями кораблей, войсками, тылами и авиацией, однако после взвешенных размышлений отдал приказ:- вернуть оба десанта в исходное положение.
Азовская флотилия приказ командующего фронтом выполнила, и, сохранив людей и плавучие средства, вернулась на базу в Темрюк. Тем не менее, Черноморский флот приказ командующего фронтом проигнорировал и, не смотря на усиление ветра, продолжил операцию.
От имени оставшихся в живых участников событий этой страшной ночи, полной героизма и заурядной неразберихи, вошедших в историю Отечественной войны под названием «Эльтигенский десант», дальше следует рассказ очевидца.
«Слепивший глаза свет немецких прожекторов высветил десятки мотоботов, барж, катеров и плотов, поставленных на пустые бочки. Всё это зарывалось в пенящуюся воду, вздымалось и падало на волнах, продолжая лавиной катиться к берегу. Всю эту армаду штормовой ветер выбросил на берег, а прибой разбил о камни. А весь расчет десантной операции строился на эти средства с малой осадкой. Выгрузив передовой отряд, плавсредства должны были возвратиться и, курсируя между кораблями и берегом в несколько приёмов высадить весь десант. На берег выбрались около 3000 десантников, но среди них не оказалось командиров, и общее руководство десантом принял на себя военный корреспондент майор Борзенко. Потеряв все мелкосидящие средства доставки, кораблям Черноморского флота ничего иного не оставалось делать, как только вернуться, увозя с собой в Новороссийск 18-ю армию, штабы и командование. «Корабли разворачивались и уходили. А там, возле самой воды маячила чья-то фигура, потрясающая кулаками над головой. На берегу поняли, что их бросили».
На следующую ночь была повторена попытка высадки, немцы к ней подготовились, и она закончилась потерей ещё 30 мотоботов. Флот опять повернул назад, увозя армию. Вернувшаяся на Таманский берег 18-я армия осталась в бездействии, и её вывели из состава фронта в резерв. К тому же, уходя, армия забрала с собой всю артиллерию, поддерживающую огнём многострадальный Эльтигенский десант.
Чем можно объяснить подобное поведение командующего Черноморским флотом? Вероятно не только амбициями, не давшими преодолеть штабного мышления: «флот превыше всего» и адмиральским самолюбием, попавшим под командование сухопутного генерала от инфантерии. «Владимирский полагал, что привлечение флота к морским перевозкам и высадкам десантов для него задача второстепенная. Достаточно сил он для этого не выделял», вспоминает в мемуарах представитель Ставки ВГК Штыменко. Страх потерять корабли сковывал действия адмирала, Из-за недавней плохо продуманной штабной операции по набегу и обстрелу портов Феодосия и Ялта, закончившейся гибелью лидера «Харьков», эсминцев «Способный» и «Беспощадный», адмирал получил разнос от самого Верховного. Оправдываясь, адмирал спрятался за спину Петрова:- Дескать, действовал я с молчаливого одобрения командующего фронтом.
Я не имею военного образования, однако мне хорошо известны бессмертные слова из поэмы «Витязь в тигровой шкуре»:- Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны. Тем не менее, за пол века своего общения с морем, постигая законы стихии довелось мне хлебнуть лиха и мне хорошо известны печальные примеры пренебрежения этими законами. Со стихией ещё возможно поспорить, когда ты с ней на равных, но не в случае, когда «славным кораблём» служит омулёвая либо керосиновая бочка. В последнем случае единственное разумнее решение:- переждать до подходящего момента с погодой.
Двое суток пенил воды пролива восьми балльный шторм. С улучшением погоды 3 ноября Азовская флотилия повторно начала форсировать пролив. Только за одну ночь было переброшено две дивизии с полным вооружением, они и образовали единый Еникальский плацдарм. Капитаны «Тюлькина флота» как свои пять пальцев знали оба берега пролива. В каше судов, снующих без огней в кромешной темноте в противоположных направлениях, они не спутали своих рядов и маршрутов, а являли собой пример организации и порядка для любого военного командира. Только за одну ночь на Крымский берег «Тюлькин флот» перебросил 12 тысяч бойцов и сотню орудий.
- Черноморским флотоводцам следовало бы пройти боевую стажировку на «Тюлькином флоте»- говорили десантники оценивая успехи Азовской флотилии по переброске через пролив 56-й армии в 75 тысяч бойцов, с приданными ей орудиями, танками, автомашинами, боеприпасами и тылами. Как к месту была бы еще одна – 18-я армия, в расчете на которую Петров планировал изменить расклад сил на полуострове, и покончить с окопавшейся на Крымской земле 85 тысячной армией оккупантов. По-иному сложилась бы и судьба 3000 десантников, заброшенных на изолированный пяточёк земли в Эльтигене, без запасов продовольствия, без боеприпасов и без командиров. Лишившись 18-й армии И. Е. Петров, был освобождён от командования фронтом. Лишённый 18 армии Северо-Кавказский фронт в тот же день расформировали, а Петров возглавил лишь Отдельную Приморскую армию, преобразованную из 56 армии. Занятый переброской Приморской армии и закреплением её на Крымском берегу И. Е. Петров был не из генералов, которые забывают о бывших подчинённых. Используя каждый лётный час погоды, насколько мог, Петров помогал Эльтигену ударами с воздуха и снабжал десантников боезапасом и продовольствием. Тридцать шесть суток, до двадцати вражеских атак на день выдерживали мужественные десантники до получения приказа ВГК «оставить плацдарм и прорываться в Керчь на соединение с Отдельной Приморской армией». За израненными, еле живыми десантниками, прямо на виду у растерявшегося противника, в порт Керчь влетели сторожевые катера Азовской флотилии, чтобы вывезти горсточку чудом выживших героев на Таманский берег.
После окончания школы юнг я работал на «тюлькином флоте» Крымского рыбного треста ещё застав там поколение, свидетелей и участников событий былого. Как и воспоминания нашего комвзвода, рассказы живых свидетелей плохо стыковались с официальной прессой, упорно твердившей миф об отвлекающем значении «ложного» Эльтигенского десанта. Правда перемешалась с полуправдой, а она только дразнила моё воображение. При возможности разговорить очевидца событий, я обычно прибегал к стихотворному понуканию рассказчика:- Скажи-ка дядя, ведь недаром Москва спаленная пожаром французу отдана…
По крохам складывались правда по факту трагедии в Эльтигене. Я перелопатил все доступные мемуары, стараясь не пропустить новых исследований о подвиге защитников городов-героев: Севастополя, Одессы, Новороссийска. Читая о подвигах фронтов, сломавших хребет врагу в предгорьях Кавказа, на «непреодолимых» преградах: «Голубой линии», Керчь-Еникальского пролива и «Восточного вала», не перестаю удивляться, почему так редко или вскользь упоминается имя человека, чей полководческий талант разрабатывал и осуществлял эти боевые операции. Находкой стала для меня документальная повесть военного историка, бывшего фронтового разведчика, Героя Советского Союза полковника генштаба Владимира Карпова – «Полководец». До войны Карпов учился в Ташкентском пехотном училище, начальником которого был И. Е. Петров. Будучи одногодком и однокашником сына полководца, Владимир был связан с его семьёю личными воспоминаниями. Тем не менее, повесть написана на основании военно-исторических документов и воспоминаний именитых сослуживцев, не понаслышке знавших генерала Петрова. Называю И. Е. Петрова просто генералом лишь потому, что не раз подвергаясь опале, он лишался звания генерала армии и командовал фронтами в менее громких чинах. Причём очередная опала случалась не за собственные грехи и упущения по службе, а за просчёты тех, кто ловко прикрывался его именем. Немало значила и личная антипатия к генералу Сталина. Верховный Главнокомандующий не мог простить Петрову умения «воевать малой солдатской кровью». В раздражении он как-то бросил злую фразу:- «Этот генерал в пенсне, мастер обороны, но не прорыва»,- явно запамятовав про взятие Новороссийска и про орден Суворова за прорыв «Голубой линии». Насколько Сталин был злопамятен и неблагодарен, можно судить по его из рук выходящей «забывчивости». Так в числе полководцев приглашённых на Парад Победы Верховный Главнокомандующий не назвал командующего фронтами генерала Петрова.
Однако не такой короткой, как у «вождя всех времён и народов» была людская память. На слуху у многострадальных жителей Крыма крепко удерживались имена двух советских полководцев. Фронтовики вспоминали первым Г. К. Жукова, о котором отзывались с уважением, но не забывали и И. Е. Петрова, имя которого упоминалось с большим теплом и уважением. «Если бы Керчь - Еникальской десантной операцией командовали не генерал Петров с адмиралом Горшковым, а, не приведи Господь, Черноморские флотоводцы, то 56-й армии вовек бы не стать Отдельной Приморской армией. Не достигнув Крымского берега, большая часть армии упокоилась бы на дне Азовского моря и Керченского пролива. Лишь благодаря Петрову с Горшковым доверившим жизнь 56-й армии «Тюлькину флоту» блестяще завершилась фронтовая операция по преодолению морской преграды, по сложности сопоставимой с открытием «Второго фронта».
С юных лет сложилось у меня своё, сугубо личное отношение к памяти о забытом, неблагодарными потомками, заслуженном полководце И. Е. Петрове. Приснопамятен необычно знойный август того, страшного 1942 года. Мимо казачьей станицы Пришибская, по шоссе Прохладная – Майский – Грозный идут измученные боями, солнцепёком, голодные и измождённые, угрюмые разрозненные части нашей отступающей армии. По известному Приказу Верховного Главнокомандующего:- «Ни шагу назад!» все они подлежали расформированию и отправке в штрафные роты. Вопреки жестокому Приказу Главкома, генерал Петров организовал в тылу места сбора разрозненных частей. Первым делом генерал обеспечил людей полевыми кухнями, банями, «вошебойками», обмундированием, сном, и лишь потом военными канцеляриями. А оружие, предназначенное к выдаче необученным новобранцам из Средней Азии, он выдал отдохнувшим и пришедшим в себя, уже обстрелянным и повидавшим врага бойцам, которые и оказались ядром армии, защитившей Кавказ.
Растерянные, зарёванные бабы и мы, босоногие огольцы жмёмся к обочине, пропуская не воинский строй, а скорее истерзанную, неорганизованную толпу, пережившую вселенскую катастрофу. Отцов среди нас нет, их мы высматриваем среди отступающих. Уходя на войну, отцы наставляли:- Остаешься за старшего мужика в доме. Береги и не обижай мать! Конечно, мы хорошо понимали всю меру ответственности единственного мужика в доме. В этом помогла нам историческая память поколений, не впервой вкусившая горечь нашествия иноземных орд. Из глубины генов, память подсказывала огольцу, что следует делать в первую очередь. Никто и не предупреждал босоногую команду, что отступающая армия уничтожает поголовно всё, что может кормить оккупанта. Без лишних слов, как стайка воробьёв, бросается на рассыпанные зёрна семечек, так и стайка сорванцов с незаконченным начальным образованием, недолго думая, ринулась по государственным и колхозным хозяйствам из ближайшей округи. Каждый пацан катил самодельную одноколёсную тачку, служившую раньше для подвоза валежника и сухостоя собранного в лесах междуречья Терека и Малки. Известие, что в районном пункте заготовки зерна жгут хлеб докатилось до ватаги, уже успевшей прокатиться по закромам птицефермы, маслобойни и спиртового завода. У бурта пшеницы огольцы оказались, когда горела одна из его сторон, и у него толпились женщины с пустыми мешками и вёдрами. Женщин удерживали красноармейцы с винтовками. К галдящей толпе из чёрной «эмки» вышел генерал в старомодном пенсне. Поздоровавшись с нами, генерал тут же сообразил в чём дело. Затребовал старшего из ликвидационной команды и распорядился:- Пусть берут, сколько смогут взять. Им надо выжить, а не умереть с голоду. Их отцы и мужья с нами, а мы пока не в состоянии их защитить. После них, сжечь всё!
Как мне объяснил комвзвода школы юнг С. Войницкий:- В Красной Армии был лишь один генерал в пенсне – Иван Ефимович Петров. Другой генерал в пенсне, служил не в армии, а в НКВД и от его имени содрогалась вся громадная страна. Так имя, отчество и фамилия генерала в пенсне, командующего 44-й армией защищавшей мой родной Кавказ, станут мне известны, когда я подрасту, и смогу самостоятельно уложить события прошлого по полочкам памяти. Правый фланг 44-й армии, упирался в городок Майский, в котором я родился. Левый берег реки Терек, у которого я вырос, а отец научил меня плавать, был рубежом, который защищала армия под командованием генерала Петрова. Недалече, всего в сорока километрах юго-восточнее моего родного города, в ущелье Эльхотово захлебнется танковая атака генерала Клейста и «Эльхотовские ворота» напрочь закупорят его горящие танки. Путь к Грозному, Баку, Ирану и Индии о котором мечтал фюрер, захлопнут останки трех сотен немецких танков. В страхе повторения «Сталинградского котла», 85 тысячная армия генерала Клейста побежала с Кавказа, а её сбросит в Керченский пролив Северо – Кавказский фронт под командованием генерала армии Петрова. Впервые имя генерала защищавшего мои родные места и спасшего станичных огольцов от голода оккупационной зимы, узнал я от бывшего десантника Азовской флотилии, утверждавшего, что старомодное пенсне носил лишь один из боевых генералов – И. Е. Петров. Через всю свою жизнь пронёс я в благодарной памяти интерес, к личности генерала Петрова, к его боевому пути и его трагической судьбе.
В ЯЛТЕ ВЕСНОЙ И ЛЕТОМ.
По программе обучения юнги 1949 года выпуска обязаны были пройти летнюю производственную практику в качестве матроса-практиканта палубной команды промыслового судна. Однако в верхах решили, что навыки матроса 2 класса юнги могут получить, непосредственно на производстве. Подобная поспешность вполне объяснима. Один за другим поступали суда по контрибуции и «Тюлькину флоту» хронически не хватало кадров. Послевоенную страну подгоняли пятилетние планы. Неизменным требованием планов было досрочное выполнение. Любое, мероприятие, должно было завершиться рапортом о его досрочном выполнении.
Всеобщему ускорению поддался и Юрка Верёвкин, примкнувший к неразлучной троице юнг, решившей держаться вместе. Не в меру разбитной пацан тут же выдал образец «бурсацкой» мудрости:- Все, что можно съесть сегодня, нельзя оставлять на завтра! Мы так и поступили. Сухой курсантский паёк, полученный на дорогу, мы съели, находясь ешё вдалеке от пункта назначения. В город Юркиной мечты – Ялту мы прибыли на пустой желудок и без денег, а этот «бурсак» продолжал извергать потоки народной мудрости:- Кушать надо много, но часто!
Прибытию четырех юнг директор Ялтинского рыбозавода был рад. Рыбозавод только что получил построенные на румынских верфях четыре новеньких рыболовных сейнера. Они стояли у причала морского вокзала, сияя на солнышке свежими лаковыми покрытиями рубок, и как оказалось совершенно беззащитные. На судах отсутствовала вахта, а сами сейнеры числились в отстое в ожидании укомплектования командой, планируемой к началу осенней путины. За четверкой судов, через окно засиженное мухами, время от времени присматривал дежурный портового надзора Морского вокзала Ялтинского порта. Всё судовое и навигационное имущество находилось под символической защитой громадных амбарных замков, самодельно навешенных на каждую дверь, ведущую внутрь судна. Дней несколько тому назад, злоумышленники ограбили стоящий крайним со стороны моря сейнер. Надо думать к нему подкрались в темноте ночи на шлюпке. Казалось, директор меньше переживал пропажу хронометра, секстана, звёздного глобуса и морских биноклей, чем за ворованную посуду, комплект постельного белья и за дюжину матросских одеял из верблюжьей шерсти. На наше обустройство директор распорядился выдать, так называемые «подъёмные» в размере оклада матроса 1 класса, т. е. по 420 рублей на нос юнги. Коллективного питания на сейнере не полагалось, поэтому судовой камбуз обслуживался на добровольных или договорных началах исходя из собственных возможностей и личной предприимчивости. Для юнг, взращённых на государственном коште, всё это было «терра инкогнито». Нас, не познавших стоимости килограмма чёрного хлеба и «почем фунт лиха», отсутствие коллективного питания не особенно колебало. С энтузиазмом мы стали обустраиваться на одном из четырёх сейнеров, выбранном лишь из-за романтичного названия:- «РАССВЕТ». На «общесудовом собрании», при одном воздержавшемся, меня выбрали боцманом. Предстояло выбрать артельщика для заведования судовым питанием и общей кассой. Процедура выборов, затеянная нами, здорово походили на Одесский анекдот. Когда на меня свалилась ещё и кандидатура артельного, на мой самоотвод:- Парни, я совершенно не умею обращаться с деньгами - трио затянуло ободряющую песенку: Поможем! - У меня врождённая тяга к алкоголю, и я могу за раз просадить все кормовые деньги,- лукавил я. «Поможем!» - не уступало трио.
Составив график вахт и на этом закончив первый трудовой день, троица бывших юнг отправилась в первое увольнение на манящий и неизведанный берег. «Идут, ссутулившись, вливаясь в улицы, и клеши новые ласкает бриз…» - напевали себе под нос мы модный шлягер.
- Знаете ли вы, что такое украинская ночь? На этот классический вопрос в пику Николаю Васильевичу, так и хочется спросить:- А знаете ли вы, что такое ялтинская ночь весной, когда цветут магнолии, когда вам с друзьями от 14 и до 18 лет и всё так прекрасно устроено на белом свете. Ялту, казалось, миновала война. Её нарядная набережная поражала обилием цветов и фланирующей беззаботной и разряженной публикой. Пройдя в конец набережной, и не встретив ни одной «дамы с собачкой», наша троица пришла к убеждению, что курортный «бомонд» состоит из одних «сорокотов» и здесь с подругами нам не светит, потому как воспитанные на старорежимном домострое ялтинские мамаши сговорились попрятать наших сверстниц у себя под шлейфами. Мы же приговорены к одиночеству и прожиганию наших «подъёмных денег» под грибками на крыше ресторана «Украина», откуда зазывающая пластинка белоэмигранта Петра Лещенко манила к столикам под маркизами. «Встретились мы в баре ресторана, как мне знакомы твои черты, где же ты моя Татьяна, моя любовь и наши прежние мечты…
Начали мы с того, что распорядились довольно благоразумно - заказав по порции татарских чебуреков и по сотне грамм Зубровки. Разомлев от сочных чебуреков и томной музыки, уже не хотелось отойти от стола без десерта. Юрию не терпелось отведать массандровской Мадейры, и он заказал бутылочку из урожая довоенного года и три двойных порции пломбира. После пломбира неуёмная жажда славы «шоумена» потянула Юрку показать аборигенам и отдыхающим что такое настоящий степ. Степ в те годы входил в массовый фавор, а Юрка был в ударе. Публика зашлась в бисе. К нашему столику подвинули стулья два типа отрекомендовавшиеся артистами лёгкого жанра из «Госконцерта». А кельнер, быстренько сменил скатерть, чтобы водрузить на наш столик бутылку армянского «Двина», батарею «Нарзана» и вазу с оранжевыми отборными мандаринами. На протест – не заказывали и не желаем, мэтр бросил на ходу сакральное слово: «Заплачено!» За соседним столиком с дамами пиршествовала кампания мандариновых плантаторов, оттуда нам помахали рукой, дескать, мы угощаем, пейте, всё честно вами заработано. Исполняя капризы своих пассий, плантаторы не скупились и сплавляли свои червонцы оркестрантам, а те через раз лабали грузинскую народную «Сулико». Стараясь переорать оркестр два типа из «Госконцерта» стали охмырять Юрку. «Смертный грех зарывать талант в землю. Впереди у вас известность, слава и деньги». Всучив Юрке телефон, типы слиняли, оставив нас с непочатым коньяком и цитрусовыми. Напрасно мы старались пробудить благоразумие у «вспыхнувшей на ялтинском небосводе сверхновой звезды», напрасно доказывали, что сыр бывает бесплатным лишь в мышеловке и за все в этом мире приходит время расплачиваться. Юрку понесло. Он орал:- вашему настоящему и будущему я не завидую. Весь ваш удел - жизнь захудалого галая, с головой набитой тухлой килькой, и вам никогда не понять моих запросов. А я нашёл своё место на этом беспрерывном празднике жизни, проводником к которому служит шоу бизнес. Коньяк я честно заработал, пейте и не надо портить мне праздничного дебюта. Юрку убедили, что кайфом следовало бы поделиться и со Славкой. Он, бедняга, один, трезвый и голодный парится за всех нас «на коробке». Раз бутылка коньяка твоя, забирай её и мандарины, и айда на пароход.
На единогласно одобренном ещё вчера и вывешенном на доске объявлений «Судовом распорядке дня», было прописано: «07 час 00 мин – подъём команды. Физзарядка. Водные процедуры». Тем не менее, забыв о распорядке дня, команда «Рассвета» пробудилась поздно, когда перевалив через Крымский хребет Солнце ворвалось в открытый иллюминатор, а его луч шаловливо нацелился в глаза боцмана. Ни умывальник, ни душевая, нам ни к чему. Лучшей водной процедуры и не придумать, как из койки – за борт в смывающие все недомогания с души и тела благодатные воды Чёрного моря. Теперь можно и вспомнить об утверждённом вчера плане на сегодняшний день:- 1) Заправка коек. Мокрая уборка помещений. 2) Выдраить главную палубу и палубу надстройки с песочком и с кирпичом. 3) Рынок. Закупка продовольствия. 4) Знакомство с городом и посещения домика-музея А. П. Чехова.
На утренней летучке были разобраны «залёты» вчерашней ночи, причём аристократичные замашки некоторых пижонов были подвергнуты суровому товарищескому осуждению. Единогласно замечено: «Двин» - божественный напиток, однако цена безбожная. Внепланово рассмотрены вопросы о безотлагательных материальных затратах. Мне, как артельному, не в чем было ходить в город за покупками: в суконке слишком жарко, а в белой форменке с гюйсом я смахивал на сбежавшего с пионерского лагеря переростка, хочешь, не хочешь, а без приобретения простенькой ситцевой цивильной рубахи не обойтись. Больших затрат требовала Юркина обувка. В ожидании приглашения на завтрак, он отрабатывал новое и замысловатое «па» вальса-чечётки на дубовой палубе «Рассвета». Вдруг затихла дробь подошв, приумноженная резонансом порожнего под палубного пространства судна. Встревожившись подозрительной тишиной, команда «Рассвета» высыпала на палубу, где обнаружился Юрка с ботинком в руках. Случилось то, о чём его не раз предупреждали:- пожалей ботинки и учись танцевать как американская жена Есенина - Айсидора Дункан – босиком. Как и следовало ожидать, пренебрежение товарищеским советом аукнулась прорехой на подошве, с вывалившимся дырявым носком. Но претензии шоумена на наш скромный бюджет не ограничились одной обувкой, он заявил, что согласен голодать и ходить в рваных ботинках, но при этом не согласен на духовный голод, и затребовал отчислений на культурную программу. Юрка запал на анонс в летнем кинотеатре трофейного Голивудского фильма «Серенада Солнечной долины».