ТЮЛЬКИН ФЛОТ.

Память - одно из самых благодатных даров неба. Воспоминания, как луч света, имеют свойства озарять происшедшее как раз настолько, что всё худое не замечается, что всё хорошее кажется лучше. П. И.Чайковский.
Тюлька – рыбка, по размеру не крупней балтийской кильки, органолептически, т. е. по вкусовым качествам напоминающая тощую салаку. Когда-то тюлька наводняла Азовское море. После весеннего нагула, тельце рыбки наливалось жирком, тогда-то и шёл её облов, и начиналась путина на тюльку. В голодные послевоенные годы тюлька с лихвою заменяла на столе потребителя дефицитные сельдь и анчоус, или попросту говоря - черноморскую хамсу. Консервные заводы Приазовья освоили из тюльки консервы «Тюлька в томате». Ядрёные и сочные Кубанские помидоры облагораживали это изделие, а томатный сок растворял жидковатые ребрышки рыбёшки, легко отделяемые от съедобной фракции. Консервы пользовались потребительским спросом наравне с деликатесными банками «Бычки в томате».
Добыча тюльки производилась незамысловатыми орудиями лова – ставными неводами, натыканными по акватории Азовского моря подобно липучкам от мух, благо глубины здесь до слёз смешные – максимальная по эхолоту 13 метров. От уловов неводы освобождались с восходом солнца. Тюлька грузилась на рыболовные байды, буксируемыми моторными ботами. Задолго до восхода Солнца, по всему Приазовью от Ростова и до Керчи, дремотную тишину как по команде взрывали грохот и чихание первобытных моторов внутреннего сгорания. Двигатель мотобота являл собой чудо шведского изобретения конца 19 века. По-русски этот двигатель звался чуточку таинственно и романтично – БОЛИНДЕР. Было у болиндера множество привлекательных качеств, главные из них – дешевизна и простота изготовления. Управлять болиндером мог станичник, обладающий упорством, недюжинной силой. Этот мотор был прост, как апельсин. Болиндер не нуждался ни в аккумуляторах, ни в свечах, поскольку его камера сгорания соединялась с так называемым «запальным шаром». Перед запуском двигателя разогревался до ярко малинового цвета запальный шар, враз отбрасывающий необходимость во многих прибамбасах современного дизеля. Раскалив запальный шар, парочка из экипажа, из тех, кто упорнее и физически покрепче, вручную раскручивали двигатель за маховик. Почихав и постреляв, двигатель, как правило, запускался, а если капризничал, вся операция повторялась. Выхлоп болиндера ни с чем не спутать, он очень специфичен. Было ли это связано с процессами в утробе самого дизеля, то ли зависело от природной тишины Приазовских скифских степей, но плавучее средство, оборудованное болиндером, проявляло себя задолго, прежде чем само появлялось на видимости. В качестве главного двигателя болиндером оснащались довоенные рыболовные суда Азово-Чёрноморского бассейна и звались эти суда мотоботами или моторными фелюгами. Размер мотобота не позволял оборудовать его достаточным по объёму трюмом, а в качестве грузового помещения использовалась, рыбацкая байда. Следуя на промысел, мотобот тащил за собой на буксире одну или парочку байд. Байда – чисто рыбацкое плавучее средство, перемещаемое на короткие расстояния при помощи бабаек. Бабайками местные рыбаки называют вёсла, а себя величают «галаями». На расстояния галаи водят байды под парусом либо на буксире мотобота. За прародительницу галайской байды можно предположить древнегреческую триеру, хотя по числу весёл байда здорово уступает триере, и нет у неё боевого носового тарана, а её борта не защищены щитами тяжело вооружённых готлибов. Зато свободное пространство между бортами и отсутствие сплошной палубы позволяет весь объём байды использовать для перевозки груза. На среднюю по размеру байду можно погрузить до 20 тонн улова. При этом она не потеряет ни остойчивости, ни плавучести, а будет достойно отыгрываться на короткой и жёсткой волне Азовского моря. Во время войны все рыбацкие плавучие средства, вместе с экипажами были мобилизованы в Азовскую флотилию и без участия «Тюлькина флота» не обошлась ни одна известная на бассейне десантная операция. На буксируемую мотоботом байду грузился в полном вооружении стрелковый взвод либо противотанковое орудие с боевым расчетом, а то и просто боезапас или иное армейское снаряжение. Не утруждая себя сложностями в разбирательстве названий между типом судна и его двигателем, военспецы на своём штабном языке чохом перекрестили все мотоботы в «болиндеры». «Болиндером» командовал бывший шкипер мотобота, возведенный в воинский ранг командира корабля, а экипаж состоял из бывших галаев. В родословной галайских экипажей трудно разобраться. Следы её затеряны в глубинах скифо-эллинского мира, и замешаны на крови нескольких Великих переселений народов. Хазары, половцы, монголы и тюрки нередко проявляются в разрезе глаз или в орлином носе азовского галая. И как правило, над этой конгломерацией типов и характеров главенствует итальянская экспрессия, замешанная на казацкой удали и тяге к вольнице. Каждое произнесённое слово обязательно сопровождается эмоциональным жестом, поэтому если связать по рукам подобного собеседника, то из него не выдавить и слова. Поэтому галаи работают молча, сосредоточено и красиво. И на дух не приемлится пустословие, а особенно сквернословие. Запрещено дымить зелием. Нельзя свистеть, плевать в воду, царапать ногтями по дереву. К такому поведению приучали с измальства. Забывшегося нарушителя в воспитательных целях могли и огреть бабайкой.
Толстопузая рыбацкая байда с многообещающим названием «Моряк» выведенным белилами на чёрном просмоленном борту была приписана в послевоенном 1947 году к Таганрогской Мореходной школе юнг. Будучи базой для учебной практики юнг, «Моряк» одновременно являлся и подсобным хозяйством для камбуза школы. Рыбными уловами «Моряк» разнообразил питание скудной 9-й курсантской нормы, браконьерствуя в запретном для промысла гирле Дона. Парусным вооружением «Моряка» служили серый косой латинский грот и стаксель, а его экипаж состоял из трёх матёрых галаёв и сменного состава практикантов из 12 - 16 летних пацанов – юнг мореходной школы. Часть пацанвы была подобранна из послевоенной привокзальной шпаны и разбавлена местными полу беспризорными огольцами. Создав вокруг Каспия и Азово-Черноморского бассейна сеть школ юнг, Министерство Рыбной промышленности намеревалось из этого материала подготовить кадры для планируемого к возрождению промыслового флота. В полу закрытых учёбных заведениях при суровых методах воспитания твёрдой рукой насаждались полувоенная дисциплина. Командирами трёх взводов таганрогской школы юнг были отставные офицеры военно-морского флота, а командиром роты числился начальник школы юнг – отставной кавалерийский полковник Нижерадзе - большой поклонник спартанского образа жизни. Ещё затемно, в 06-00 утра на двух этажах спального корпуса, уже заливались боцманские дудки, играя подъём. Сполоснувшись холодной водичкой, раздетыми по пояс, только в кальсонах и «гадах», на открытом всем ветрам плацу юнги занимались физической зарядкой. После жиденького завтрака построение «на подъём флага». Государственный флаг юнгам заменял вымпел рыбной промышленности с двумя крест-накрест «золотистыми тюльками» на багряном поле. После подъёма флага роту из 120 огольцов критически осматривал сам командир роты и строем - марш-марш с песней направлял в учебный корпус. После обеда, обязателен был часовой сон раздетым в койке, а после самоподготовки и ужина опять строем и с песней вечерняя прогулка. Перед отбоем в 23 часа построение на вечернюю проверку. Заканчивался день юнги церемониалом пения гимна. Только пели мы не как в кадетских корпусах - «Боже, царя храни», а горланили «Союз нерушимый республик свободных…». Два года юнги умудрялись пропускать целый куплет гимна, лишь бы не тянуть бодяги и быстрее добраться до коек. Никто из дежурных офицеров ни разу этого вольнодумства не заметил. А может и заметил, да тоже не терпел лишней бодяги.
Придравшись к кавалерийскому прошлому нашего начальника, злые языки прозвали юнг не иначе, как «Блатной кавалерией». А зря. Два взвода юнг, что постарше возрастом были вполне нормальными пай мальчиками и вовсе «не косили под блатных», как это делал взвод юнг из малолеток. Эту мелюзгу мы прозвали «Бурсой». Самоуправные и настырные «бурсаки» всегда добивались своего, и навязали роте лозунг:- Один за всех, а все за одного! Обеспечив себе защиту, бурсаки как петушки сеголетки, норовили по поводу, или вовсе без повода, ввязаться в уличную драчку.
Практические занятия на «триере» «Моряк», так юнги прозвали учебную байду, были праздником для души и тела. Примерно раз в месяц юнге выпадало счастье выскочить из Петровской гавани порта Таганрог под парусом «Моряка». Компасным курсом ост-норд-ост с лихим креном на подветренный борт «Моряк» резво летел к заветному гирлу реки Дон, туда, где нас ждут поставленные ещё со вчерашнего вечера наплавные сети. Сети никогда не бывали пустыми, в этом заповедном месте всегда кишела рыба. От рыболовного азарта млеют мальчишеские сердца. «Осётр с меня ростом, тащите багор» - заходится в крике очумевший практикант и осекается под затрещиной коллеги, или под суровым взглядом шкипера. Ведь наказано:- пацанве на байде не мельтешить.
День уже переполовинился. Снасти выбраны, очищены от водорослей и снова выставлены, а улов разложен и накрыт брезентом. От работы на свежем воздухе и избытка ощущений по телу разливается приятная усталость. Бодрость придаёт уверенность, что вскоре последует пир, да ещё какой. Настоящая рыбацкая уха зреет благоухая на корме байды. Закопченный, двухведёрный казанец уже снят с костра, разведенного на булыжниках балласта. От дразнящего запаха юнги утопают в собственных слюнках. Им уже невмоготу смотреть, как медленно священнодействуют взрослые, когда не суетясь, расстилают чистый брезент и укладывают на нём куски отварной осетрины, а судака, шемаю, чебака и ещё какую-то рыбку, попавшую в каганец для навару, откладывают в сторону. В казанце остаётся только юшка с янтарными блёстками жира. Казанец с юшкой для подогрева опять водружают на угли костра. Обжигающую рот жидкость зачёрпывает каждый своей кружкой, чтобы запивать куски осетрины, которую руками берут с брезента. Берут столько, сколько в состоянии съесть. Отъедаешься «от пуза», и никто не скажет тебе «хватит», не остановит осуждающим взглядом, если взял сверх меры последний кусок. Остатки запиваются из кружки с янтарными блёстками опьяняющего жира. Но это не тот рыбий жир, от которого плюются дети. Эти блёстки не пахнут рыбой, а благоухают амброзией – пищей богов с Олимпа. После пиршества юнги двигаются как во сне или в замедленном кино, но шкипер не торопит нас с выборкой якоря, хотя Солнце уже на вечерней стороне горизонта. Взрослые сворачивают самокрутки и задымив, неторопливо обсуждают события дня. Юнги жмутся поближе к уже погашенному костру, к не успевшим ещё остыть булыжникам, подсушивая влажную спецовку и горячо оспаривая очерёдность вахты у румпеля байды.
Сегодня моя очередь вахтить за кормчего «Моряка». На всю оставшуюся жизнь запечатлелся в памяти этот южный, клонящийся к вечеру день. Музыкой чудилось мне шуршание воды за обшивкой борта, а аплодисментами на эту музыку служило ритмичное похлопывание теребимой ветром шкаторины паруса. Сегодня мне всё удавалось и я всё «делал по науке», как учил нас шкипер. Сегодня я «поймал, чуял и держал в руках ветер». Откликаясь на малейшее изменение давления потока воды на перо руля, правая рука крепко держит румпель, а левая тем временем чутко следит и подбирает, или потравливает накинутый одним шлагом на утку линь от шкотового угла паруса – искусство которое постигается только практикой. Не желая сплоховать под взглядом шкипера, а ещё больше - услышать критику в ревнивых репликах своих товарищей мои чувства обострились, и ответная реакция на изменение внешних воздействий достигла автоматизма. Всё моё существо от головы до пят пронизал восторг от того, что у меня всё так здорово получается. Действительно, я ни разу не ошибся, не зарыскнул, не отклонился от курса, а уверенно вёл тяжело гружённую байду точно в секторе проблескового белого огня таганрогского маяка. Это чувство восторга не покинет меня даже ночью на тугом матрасе койки.
На молу Петровской гавани юнги расстаются со своими учителями. «Всё будет хорошо, хлопцы, лишь бы не было войны» - прощаясь, пожелал шкипер. Слова эти крепко засели в памяти, потому как часто повторялись взрослыми, пережившими ту страшную войну. И стар, и млад соглашались с невзгодами и неустроенностью жизни с одним условием:- Лишь бы не было войны… Два года прошло, как минула последняя война, но ещё долго будет она напоминать о себе разрушенными кварталами городов, портовых сооружений, отсутствием порою самого необходимого в быту и жизни нашего терпеливого и неприхотливого народа.
К ноябрьским праздникам юнг экипировали выходной формой. В первое своё увольнение юнги вышли в город, в уже перешитой форме, подогнав её к последнему крику севастопольской моды – расклешённые брюки должны накрывать носок ботинка. «Идут ссутуляся, вливаясь в улицы, и клеши новые ласкает бриз…- напевали мы вполголоса шлягер «В Кептаунском порту», направляясь в ближайшую портовую таверну. Командир отделения № 1 - признанный авторитет в области морских традиций заявил, что обновку необходимо «обмыть». Толик был коренным жителем Таганрога, вырос у моря, и под влиянием его престижа, мы отправились в ту самую таверну, в которой когда-то тайно встречался с итальянскими карбонариями Джузеппе Гарибальди. Здесь, в этой таверне, Гарибальди поклялся, что вернётся на родную землю, но только как её освободитель. Городские власти издавна обещали установить здесь памятную доску с профилем пламенного карбонария, да всё забывали об обещаном.
Таверна оказалась заурядной прокуренной забегаловкой с галдящей и полупьяной компанией галаёв. Мы располагали наличностью, позволяющей взять по сотне грамм «Московской», а на закус «Тюльку в томате». Но не успели мы еще вымакать хлебным мякишем весь соус из консервной банки, как в соседней компании перешли на полупьяный крик. Из общего галдежа чётко выделился голос навзрыд:- Ну почему вы меня не послушали и связались этим б… м Сталиным, я же предупреждал, что там одни поддонки… Время было суровое, тогда здорово не разбирались прав ты или виноват, а гребли под общую метёлку. Мы благоразумно и срочно ретировались, хотя и очень хотелось разобраться в подробностях.
При следующем увольнении «подробности» выяснились сами собою. Меня давно тянуло в порт естественное желание увидеть то, чему я собирался посвятить своё будущее. Первое впечатление было удручающим, один вид разрушенных причалов, искарёженых портальных кранов и подъездных путей вызвал тягостные раздумья. На месте бывшего хлебного элеватора, ангаров, складов и административных зданий громоздились каменные руины. Куда ни глянь повсюду мерзость запустения и никаких следов жизни. У полуразрушенной стенки причала приютилась выкрашенная в маскировочный цвет грунтоотвозная шаланда «Ростов», уже «под чистую демобилизованная» бывшая канонерка Азовской флотилии. На фоне портовой разрухи эта «грязнуха» выглядела гордым лебедем, чего не скажешь о рыболовном флоте, представленном пятью мотоботами и десятком байд. По виду на большее, чем «Гадкий утёнок» наш будущий флот и не претендовал. На месте пулевых и осколочных пробоин рубки мотобота выделялись следы грубых заплат покрытых толстым слоем смоляного вара. На борту одного из мотоботов красовалась приведшая юнг в оторопь кривая надпись белилами: «Иосиф Сталин» и стало понятно, с каким это Сталиным мог связаться перепивший рыбак. А я постиг какой тонкостью дипломатического такта должен обладать чиновник, наделённый правом присваивать имя «новорожденному» судну. Как и перед наречением имени новорожденному ребёнку, не грех, всё хорошенько обдумать. Нередко случались такие названия судов: «Пятьдесят лет СССР», или «Имени 26 бакинских комиссаров». Они неудобоваримы и мешают в повседневной эксплуатации. Представьте, что вы на мостике судна с подобным названием и ведёте радио переговоры со встречным судном, когда обязаны представиться:- «ХХ съезд КПСС» на связи, или «Иосиф Сталин» вас слушает. А если и вдруг у штурмана встречного судна чрезвычайно развито воображение, то можно представить переполох от замогильного голоса: «Иосиф Сталин» вас слушает». Давайте вспомним, где сегодня красавец турбоэлектроход «Вячеслав Молотов», плавучие базы «Ян Анвельт» и «Иоханнес Варес»? И где покоятся останки «Новороссийска», «Харькова», «Эстонии»? На собственной шкуре ношу я идеологическую подоплёку имени, из аббревиатуры отца социалистической революции. Когда мой папа выписывал на меня метрику, мудрая работница Загса уговаривала:- Вячеслав, такого имени не найдётся в святцах, оно звучит как собачья кличка, назови ребёнка лучше Петькой. Дорогие будущие родители представьте, что и у вашего карапузика наступит собственная взрослая жизнь, и его личная ответственность за наречённое вами имя. Не отягощайте его отзвуками модных влияний присущими вашему, но не его времени. Лучше обопритесь на тысячелетний православный опыт, он не подведёт.
Мыслями и переживаниями по поводу картины разрухи в порту и жалкому состоянию рыбопромыслового флота я поделился с комвзвода Сергеем Войницким. Я выложил терзающие меня сомнения в целесообразности обучения 120 мальчишек, которых ждёт разочарование в выбранной профессии. Ответ бывшего офицера Азовской флотилии врезался в мою память.
- Подобное уныние моряки Азовской военной флотилии, пережили в августе 1942 года. Прорываясь через Керченский пролив под шквальным огнём фашистов захвативших оба берега, мы потеряли половину флота и многих своих товарищей. До самого Новороссийска брошенный и беззащитный караван бомбили юнкерсы и расстреливали мессеры. До порта дотянуло всего 80 дырявых как решето единиц из 150 кораблей флотилии. Представь себе наше состояние, когда мы убедились, что до нас ни у кого нет дела. Командованию Черноморским флотом мы показались обузой и нас быстренько расформировали. Зато наш комфлота, дважды Герой адмирал Горшков успокаивал:- потерпите братишки. Нам ведь всё равно где, и чем бить врага. Главное – жива бы была Россия, тогда обязательно возродится, будет жить, и бить врага Азовская флотилия. Адмирал был прав, вскоре его слова стали явью. В феврале 1943 готовилась Новороссийская десантная операция, в которой не обойтись без «москитного» флота. И тут же последовал Приказ о восстановлении и формировании Азовской военной флотилии. Так, что не горюйте юнги, пока жива Россия, будет жить и флот, а вы не останетесь не удел. Следовательно, вам, братишки юнги, надо учиться, да ума-разума набираться.
Зиму юнги изучали азы морского дела и судовождения. Практические занятия проводились не только в такелажном кабинете, но и на открытом воздухе. В программу нашего обучения входило и военное дело. Наш кавалерийский полковник ухитрился в хламе складов бывшего в употреблении вооружения раздобыть учебные трёхлинейные винтовки Мосина с просверленными стволами. В кубриках появились ружейные козлы «с личным оружием» юнги, и нас принялись обучать обращению и уходу за ним. Без оглядки на погоду, чем она была хуже, тем, кажется, довольнее был наш начальник, обучающий юнг строю и эволюциям с оружием. Тремя взводами шагали юнги с винтовкой наперевес мимо командира роты, замершего в кавалерийской бурке посредине школьного плаца. Трудно удержаться от смеха при одном виде взвода 12 летних малолеток семенившего на шкентеле. Ситуация выглядела особенно комичной, когда сбившись с шага на бег и путаясь в полах шинелей с длинной как пика и не по росту винтовкой на плече, отстающие пацаны бегом поспешали за головой колонны.
На пустыре в конце Добролюбовского переулка у входа в ограждённую колючей проволокой территорию школы торчал полосатый грибок. Под ним денно и нощно маячил вахтенный юнга с примкнутым к винтовке штыком. На груди юнги на бронзовой цепочке висела боцманская дудка. Дудкой вызывал он дежурного офицера, а при появлении начальства «играл захождение». «Вахтенному у трапа» было строжайше запрещено вольное общение с посторонними. Этого не могли понять, а скорее понимали, но поступали наперекор, вредные и насмешливые таганрогские девчонки. Соберутся стайкой, нагло побросают под самый грибок портфели с учебниками и донимают «вахтенного»:- юнга, дай свистнуть в дудочку… У, жадина - говядина, тюлькин флот.
Невозможно с полной определённостью утверждать, что нам не нравилась подобная игра взрослых с недорослями в солдатики. К весне мы выучились заправски маршировать при полной амуниции с трёхлинейками наперевес, горланить строевые песни, в особенности полюбившуюся нам, с печальным концом про незадачливого Оверлея. «Пошёл купаться Оверлей, Оверлей, оставил дома Доротею, на помощь пару пузырей, пузырей, берёт он плавать не умея». Не подозревая, что голова тяжелее ног, к ним и привязал бестолковый Оверлей спасательные пузыри. Песенка оказалась назидательной по содержанию, напоминая нам про правильное обращение с индивидуальными спасательными средствами, очевидно, песня загодя готовила подсознание юнги к летнему препровождению времени на морских водах.
Южная весна навалилась дружно, заставив скинуть шинели уже в начале апреля, а к майским праздникам нам выдали белую летнюю форму. На Первомайском параде города юнги нежданно произвели фурор эффектным видом и взаправдашней флотской выправкой. Печатая размеренный с протяжкой морской шаг, с винтовками наперевес прошла перед трибуной морская рота. Белоснежные чехлы на бескозырках, на руках белые нитяные перчатки, белые форменки с гюйсами и 120 человек, прямо как в Рио, все в белых штанах. Первая шеренга юнг выглядела особенно впечатляюще, самых видных парней выставила школа впереди, а для форсу на их шеи повесили боцманские дудки. Надраенные до ослепительного блеска цепочки дудок смотрелись не хуже золотых генерал-адъютантских аксельбантов. Добавьте к парадному виду ещё 120 детских мордашек орущих троекратное, морское «Ура». Строевой выправкой и эффектным видом юнги затмили на параде Краснознаменное лётное училище. Весь день они живо обсуждали случившееся, даже не догадываясь о скорой расплате. Вечером оскорблённые лётчики прямо на глазах у разочарованных партнерш выкинули юнг за ограду танцевальной площадки городского парка. Такого позора юнги снести не могли. «Отмщенья, сударь, отмщенья» взывали рыцарская честь и успевшее за полгода стать традицией флотское незыблемое «один за всех и все за одного». Задолго до отбоя зашлись в трелях боцманские дудки:- «Аврал». Трели дудок глушили истошные крики «бурсаков»:- Наших бьют! Вскоре вся школа выстроилась повзводно на плацу. Вместо шпаги, в правой руке юнги был зажат флотский ремень с медной бляхой с напаянной для тяжести с внутренней стороны свинцовой блямбой. Наиболее смышленые из «бурсаков» выкрутили из трехлинеек ещё более страшное и разящее оружие – стальной винтовочный шомпол. С боевым кличем «полундра» по главной улице собравшегося отойти ко сну города пронеслось три взвода разъяренных братишек, как один одетых в полосатые тельняшки. На наше счастье и счастье пилотов танцплощадка уже закончила сеанс и оказалась безлюдной. Отдельные редкие парочки ещё не закончившие программу тёплого весеннего вечера благоразумно рассыпались по кустам. Разочарованные юнги топтались группками, соображая, на ком бы выпустить избытки переполнявшего их пара, когда возник наш отец-полковник и хорошо поставленным кавалерийским голосом, путая грузинские и русские крепкие мужские аргументы, охладил юные головы. Ночь уже переполовинилась, а нас всё держали в строю на плацу школы. Нет, полковник и не пытался выпытать у нас зачинщиков бузы, а всю вину за происшедшее принял на себя, признавшись, что недостаточно уделял внимания воспитанию у юнг мужского достоинства. По его понятиям настоящий мужчина обязан быть выше примитивных драк и бытовых ссор. Браться за оружие по закону гор можно лишь при смертельной опасности, чтобы уничтожить кровного врага, либо для защиты жизни друга. Сегодня же вы снимете с бляхи своего ремня позорящий мужчину свинцовый груз. Но груз, запятнавший имя юнги, снимется с вашей души и совести только тогда, когда без скидок сами и с достоинством сможете назвать себя настоящим мужчиной.
Нам позволили разбрестись по койкам не раньше, чем полковник заручился клятвенным обещанием не только не позволять юнге самому себе, но и удерживать задиристых «бурсаков» от ввязывания в городские драки. Отдать должное, воспитанники полковника Нижерадзе свое обещание сдержали и повели себя такими паиньками, что их стали приглашать не только в подшефную женскую среднюю школу, но и на вечера танцев в педагогическом институте.
Лето 1948 года на Юге России выдалось необычно ранним, сухим и знойным. На мелководье Таганрогского залива вода прогрелась быстро до самого дна. Купаться нам разрешили сразу же после Майских праздников. Полковник одержимый идеей спартанского воспитания молодёжи неизвестно где и от кого обзавёлся во владение дюжиной шестивесельных ялов с полным шлюпочным снабжением и оборудованием по корабельным нормам ВМФ. Взамен истлевших были скроены и пошиты новые паруса, типа «Разрезной фок», где передняя треть полотна паруса служила стакселем. Но это ещё не всё. С наступлением необычного летнего зноя, когда сон в душных кубриках превратился в пытку, наш отец-командир озаботился и о здоровом сне юнги. Тут же, как по щучьему велению на плацу школы возник городок из одиннадцати выгоревших на солнце армейских палаток.
Не ожидая повторного приглашения, первое отделение юнг мигом обустроилось в палатке под номером раз, а палаточный городок обрёл имя. Среди «бурсаков» оказались и начитанные ребята - знатоки «Истории Государства Российского» Карамзина. Бурсаки докопались, что ордынцы своим стойбищам из юрт присваивали имя правящего хана. Первая столица Золотой Орды звалась Сарай - Бату, что надо понимать как «город хана Батыя». Лепя напропалую хлесткие прозвища, «бурсаки» и палаточному городку нарекли имя с указкой на своего Верховного правителя:- «Нижерадзе – Сарай».
Рядом с палаткой №, 1 на выходе из центральной улочки городка, торчали столб с электрической лампочкой и грибок дневального. Дневальный тут же обзавёлся тумбочкой для хранения вахтенного журнала, чернильницей и старым соломенным креслом. Он восседал на кресле под громадным зонтом как настоящий паша, не хватало лишь прислужника с опахалом и арапчонка, чесать ему пятки. Неограниченная власть приводит к злоупотреблению положением. Борясь с наваждениями сна, навязываемого сопением из ста двадцати носов и провокационного стрёкота цикад, дневальный опустился до извращённых развлечений. С пунктуальной точностью в начале каждого часа выдав трель из боцманской дудки, дневальный зычным голосом командовал: «перевернуться на противоположный бок». Полагая, что это предписано неведомой статьёй морского устава, юнги, поворчав, исполняли команду. Утром, замученная и не выспавшаяся рота не отреагировала на команду «Подъём», сорвала физзарядку и завтрак. Ротой занялся помполит. Быстро сообразив, где зарыта собака, отпустил взвод к морю освежиться, а лже пашу уволок на гауптвахту. Неписаный закон школы юнг: откладывать с каждого стола пайку в пользу «невольника» гауптвахты, пожалуй, в единственном случае, был единодушно похерен.
По программе обучения школы на всё лето планировалась парусная практика юнг. Поскольку останки учебного парусного корабля «Товарищ» упокоились от немецкой бомбы на мели аванпорта Мариуполя, а учебными кораблями страна ещё не обзавелась, руководство школы готовилось к групповой практике юнг под шлюпочными парусами. На конце мола Петровской гавани порта Таганрог, рядом с сохранившимся немецким блиндажом, юнги обнаружили дюжину облезлых шестивёсельных ялов, греющих днища под весенним солнышком. Внешний вид шлюпок был не ахти, но, бывший военмор Сергей Войницкий заверил:- Не пукайте, братишки юнги, погрузимся!
Чёткая организация дела была любимым коньком наших командиров. Ничто не забыто. Всё необходимое для ремонтных работ было подготовлено, завезено и хранилось в блиндаже. Инструмент, материалы, всё в достаточном количестве и налицо. Нужны только рабочие руки, да охрана, чтобы не растащили весь этот бесценный дефицит. Первое отделение юнг назначили на недельное дежурство по охране имущества. На нарах под бетонной крышей немецкого пулемётного гнезда мы спали и могли укрыться в случае непогоды. От восхода и до захода наша одежда состояла из белых черноморских трусиков да нарукавной повязки «Рцы» - означавшей принадлежность к вахтенной службе. В рабочее время юнги отделения №1 не оставалось в стороне, а вместе со всей школой участвовали в практических занятиях по ремонту плавучих средств. Наперегонки с другими отделениями мы содрали застарелую краску с корпуса шлюпки №1, а из пазов обшивки выдрали слежавшуюся паклю. Зачистив и проолифив пазы, подготовили корпус шлюпки к работе профессионального мастера – конопатчика. С мушкелем и конопаткой мог работать только один человек - бывший командир БЧ-1 морского охотника, а теперь наш комвзвода Сергей Войницкй. Не Боги горшки обжигают. Буквально «на лету» овладевали юнги секретами мастерства и вскоре не хуже квалифицированного корабельного спеца прошлись мы свежей паклей по пазам обшивки шлюпки. После шпаклевки и шлифовки пемзой, последовали грунтовка и покраска, и ялы обрели настолько нарядный вид, что покорили сердце преподавателя морского дела, бывшего капитана добровольного флота Д. С. Моржина. И нечему тут удивляться. Наше послевоенное поколение умело работать без нужды в понукании, а энтузиазм и инициатива, как перестоявшая опара, перли из нас через край. После пары недель труда, и знойных солнечных дней свежая краска обсохла и красавцы ялы «замерли» в готовности к спуску на воду. Шлюпки расписаны по отделениям, а юнги закреплены по «банкам» - т. е. по штатным местам на скамьях шлюпки. Всё готово и можно начинать шлюпочные учения под веслами.
Первый встречный из сухопутных крыс примется уверять:– Нет дела проще, чем катать барышню по заросшему ряской городскому пруду на взятой напрокат лодке. А не попробовал бы этот недоросль грести синхронно ещё с половиной дюжины гребцов, доводящих его до белого каления «за неумелые действия», мешающие им опустить весла в воду. То, то! Вот и у нас не всё проходило гладко при так называемой «академической гребле». Системе был обучен лишь один человек – всё тот же комвзвода. Наперво было усвоено правило:- В главную задачу гребца входят согласованные действия с веслом «загребного» твоего борта. При соблюдении непростой эквилибристике кистей рук, лопасть весла разворачивается в положение параллельное поверхности моря, потом «скользит» в нескольких сантиметрах над поверхностью воды и параллельно ей как можно дальше назад. Достичь этого возможно только с максимально вытянутыми вперёд руками и наклонённом до колен корпусе тела. Лишь в крайней задней точки, можно повернуть весло в положение:- лопасть перпендикулярна к поверхности воды, и опустить её в воду, не заглубляя лопасти до шейки весла. Манипуляция с веслом завершается синхронно со своим загребным, когда единым усилием мышц спины, живота и ног делается энергичный гребок, падая всем телом как можно дальше назад. При классической гребле ваше весло не должно создавать водяных брызг. «Брызгунов» на флоте наказывают, лишая компота из сухофруктов.
Темп в гребле задаёт старшина шлюпки. Раскачиваясь как китайский болванчик, рулевой причитает:- и… раз, и… раз, а загребной как к барабану на галерах прислушивается и гребёт в такт этим причитаниям. Стоит одному из гребцов сбиться с ритма, как пошло, поехало – сцепляются веслами все гребцы его борта. Нет, ребята, надо сказать, на галерах служили не слабаки! Выросший у моря таганрогский пацан Толик стал старшиной нашей шлюпки. Он из кожи лез, гоняясь с соседом, но когда что-то не получалось, шипел на нас:- У,… пехота! Не выдержав напраслины, команда шлюпки взорвались:- Чем зря кудахтать, сядь на место загребного и покажи как надо! На флагманской шлюпке №1 назревал бунт экипажа, но из щекотливого положения спас сигнал семафором «Шлюпкам к причалу».
Почитатель талантов знаменитых таганрогских земляков: укротителя зверей Дурова, силача Поддубного, и писателя Чехова, командир шлюпки №1 любил цитировать Антона Павловича:- Если зайца бить, можно выучить его и спички зажигать. Анатолий видимо задумал проверить этот принцип на нас. Не зря мы подозревали своего командира в махинациях с графиком дежурств. Для постоянно голодного юнги, привлекательной обязанностью было «дежурство по камбузу», а наш старшина его профукал, поменяв на дополнительное дежурство в гавани по охране флотилии шлюпок.
С песней о незадачливом Оверлее рота юнг отмаршировала в школу, предоставив дежурному отделению любоваться с мола гавани необычно багряным закатом Солнца. Как и предсказал Толик, ночью свалился свирепый норд-остовый ветер - «Верховка». Этот местный ветер обладал противной тенденцией: - если не затихнет к утру, то намерен дуть целые сутки, если и это ему покажется мало, то и трое, а уж если и этого недостаточно, не угомонится и все одиннадцать суток. После трёх суточной работы Верховки сгоняется вода из Таганрогского залива, и обнажается его песчаное дно. Крупные плавсредства застигнутые «Верховкой» в порту ложатся на дно, на какой заблагорассудится – правый или левый бок. По безбрежному заливу, не замочив ног, бродят отчаянные смельчаки, собирая по лужицам в ямках зазевавшуюся с эвакуацией рыбу. В морозную зиму «Верховка» поднимает высушенный песок, и целыми жменями несёт его по улицам города, высекая слёзы и скрипя на зубах.
Ночное столпотворение на акватории порта не радовало. Через промоины в полуразрушенном брекватере в гавань закатывались волны и создавали дикую толчею. Илистый грунт не держал якорей. Сбившись в «кучу – мала», шлюпки бешено прыгали на волне в танце, похожем на то, что вытворяет на дискотеке молодёжь в коллективном экстазе. Всю ночь длилась эта свистопляска. То и дело приходилось растаскивать очумелые ялы, или наоборот - собирать их по самым неожиданным уголкам порта, где они прятались как напуганные волками бараны. Так же нежданно, как и началось, всё разом закончилось. С восходом солнца стих и ветер. Но спать уже расхотелось. Расстелив на бетонных плитах мокрую робу, мы нежились под утренним ласковым солнышком. Но даже при таком раскладе не мог угомониться Толик, чтобы не навязать какого-нибудь, да занятия. - Братцы, бычок пошёл, вопил он, тыча в наши носы небольшую рыбку с головой похожей на лягушачью. Перебирая завезённые зампохозом вещи, Толя обнаружил коробочку с рыболовными крючками и моток лески. Для ловли Азовского бычка достаточно немудреных снастей из крючка, лески, да грузила из камешка, а ещё лучше из ржавой железнодорожной гайки. Ко времени, когда донеслась утренняя песенка об Оверлее, мы уже успели натаскать ведро неприглядной с вида, но вкусной в жареном, варённом и даже в вяленом виде рыбки. Таганрогские домохозяйки кладут в постный холодный борщ жареных бычков, и он обретает вкус способный потягаться с изысками французской кухни.
Две недели мы подкреплялось дополнительным питанием из рыбьих блюд с углей костра. При дополнительном питании, в сочетании с физическими нагрузками на морском воздухе под весенним солнцем мы вскоре стали неузнаваемыми. Забыв про городские соблазны, две недели проживали мы Робинзонами на клочке мола таганрогской гавани, а с нашими телами произошло чудо подобное, описанному О. Генри в новелле «Санаторий на ранчо». Исчезло сходство дистрофика с бледной спирохетой послевоенного образца, и как один, всё отделение №1 превратились в шайку поджарых бедуинов. Даже родную тетку я заколебал, в полутёмном коридоре она признала меня лишь по голосу.