ТЮЛЬКИН ФЛОТ. Продолжение 3

Мюзикл манил не только музыкой Гершвина в исполнении джаза Мюллера, в фильме были задействованы лучшие мастера американского степа. Вот они-то и соблазняли Юрку, а вовсе не музыка Гершвина. Правда, тут нечего греха таить, отдавая должное кинопрокату послевоенных лет, вся наша компания была заодно с Юркой. Отдушиной для души зрителя послевоенных лет стали фильмы с Диной Дурбин, Марикой Рокк, Мелицей Корьюс и чудесными тенорами Яна Кипуры и Марио Ланца.
Притомившимся от шопинга по промтоварным магазинам, разбросанным по горным террасам города, нам уже не в силах было выслушивать брюзжание самого юного из юнг. Невмоготу оказался и Юркин конёк – бубнить ни к селу и не к городу бесчисленные народные поговорки и приметы, доказывая, что приобретённые обновки следует немедля обмыть, иначе они будут плохо носиться. Недавно, уже в постперестроечное время, слушал я по телеку одного ветерана. Тот распинался, что, дескать, в советской армии не было никакой дедовщины. Не знаю, как на самом деле обстояли дела в армии, но в среде юнг процветала «Дедовщина наоборот», и направлена она была супротив нас - старшей группы юнг. Нас одолели малолетки 10-12-летних пацанов. Для каждого из окружающих, не исключая воспитателей и преподавателей, «бурсаки» придумали прозвища, настолько меткие и хлёсткие, что вместо позабытых имён и фамилий до преклонных лет их не выветрить из памяти. Стыдно признаться, но взвод «бурсаков» верховодил двумя взводами «недорослей» и хозяйничали они в школе как шайка мартышек в набеге на маисовое поле. Опасаясь козней малолеток, особливо свирепствующих после отбоя, «старики» были вынуждены баррикадировать двери кубрика. Так было. Но, что было, то прошло! «Как всенародно избранный «бугор» и шеф палубной команды», я не позволю нарушить традицию «Тюлькина флота», где издревле полагалось «молодшему» слушаться «старшого брата». Долгом своим считал я показать «бурсаку» его место в команде. – Что? Обмыть? Да на какие шиши? - Взорвался я, вывернув из карманов всю оставшуюся наличность в 900 рублей, и всучил её Юрке со словами:- За сутки мы умудрились израсходовать больше половины незаработанных ещё денег, а всё, что тут осталось, необходимо растянуть на целый месяц. Берись и артельничай сам, или заткнись и умерь свои замашки лорда.
Несмотря на режим строгой экономии в расходе денежных знаков, они таяли быстрее снега на вершине Ай-Петри. Кстати, с Крымских гор мы не спускали глаз, планируя после их оголения покорить вершину, водрузив над нею вымпел «Тюлькина флота». Но хватит болтать о романтике. Пора, и прояснить жестокий мир реальности, и определиться с возможностями денежной массы в 420 после реформенных деревянных рублей, располагаемой матросом 1-го класса. А заодно стоит вспомнить и про служащего с инженерным образовани, как мой таганрогский дядюшка, живший на зарплату в 800 рублей. Примерно такой была зарплата у большинства, в суровые времена, когда в расчёте на нормальное пропитание корзина потребителя зашкаливала в цену за единицу с тремя нулями. Благодаря подсобному хозяйству городского служащего – делянку в 10 соток, обеспечивающую семью собственными кукурузой и картофелем и кулинарные ухищрения хозяйки дома, семья из двух человек едва сводила концы с концами. Так проживало 90% населения богатейшей страны мира, победительницы во второй мировой войне. Как же удалось нам выжить? Я и сам теперь удивляюсь. Помнится, что при удобном случае тащили с производства каждый, кто что мог: кто пшеничные колоски, а кто готовую булку хлеба, кому-то перепадал кусочек мяса или рыбины, умещавшуюся в тайный карман штанины. Всей этой компании социалистическая юрисдикция огульно присвоила позорную кличку – «несун». Колхознику - «несуну», пойманному с колосками, взращёнными на коллективном поле, грозила статья Уголовного Кодекса как за хищение государственного имущества изоляцией в местах не столь отдалённых сроком до 10 лет. Не замаранным кличкой «несун» остался только конторский служащий. Ему кроме бумаги и чернил и тащить было нечего, и он медленно протягивал ножки по своей одёжке. И, всё же, чаще, чем сегодня, мы ходили в кино, умудрялись без билета проникать на танцы, влюблялись и дарили цветы и даже иногда совершали залёты в ресторан.
Раз уж бывший юнга затеял экономический обзор материального положения трудящегося, населяющего «Жемчужину страны» (так называл Крым отец народа), стоит коснуться и краткой исторической справки и этнографии полуострова. До войны Тавриду заселяла конгломерация народностей издревле освоивших чудесные возможности этого благодатного края. Потомки эллинов и генуэзцев на солнечных склонах гор взращивали виноградную лозу. До октябрьского переворота вина из Крыма поставлялись к императорскому столу, а оливковое масло с диковинными фруктами и рыбными деликатесами из Балаклавы – в лучшие рестораны России. Массандровские вина благодаря своему высокому качеству всё чаще завоевали международное признание. Перед первой мировой войной на всемирных и международных выставках винодельные хозяйства «Никитский сад» и «Магарач» получили 12 дипломов за высокое качество вин. По дореволюционным статистическим источникам население всей Таврической губернии составляло около полутора миллионов человек из крымских татар, малороссов, великороссов, евреев, немцев-колонистов, греков, армян, итальянцев и даже эстляндцев. Подобный беспорядок был не по душе «Отцу народов». И после освобождения Крыма «великий преобразователь природы» содеял массовую депортацию коренного населения полуострова. За сотрудничество с фашистами были выселены татары, а заодно с ними и греки с итальянцами. Выселялись даже те, кто всю войну от Сталинграда и до Берлина прошёл в частях Красной Армии и был награждён боевыми орденами и даже звездой Героя. В опустевшие хозяйства Крыма переселялись из разоренных войною областей белорусы, украинцы, русские. Из «временно оккупированной» Ферганской долины хлынуло в Крым еврейское население страны да настолько активно, что в верхних эшелонах власти муссировались слухи о переводе в Крым из Биробиджана Еврейской автономии. Переселенцы, не владеющие опытом виноградарства, привыкшие к традиционной бульбе, капусте и буряку выкорчёвывали элитную лозу, чтобы на освободившемся месте засеять грядки, а на местах цветущих имений колонистов строились хибары их кизяка под соломенные крыши. Однако в правительстве разоренной войною, голодом и болезнями страны случались и трезвые головы. Именно их усилиями для борьбы со свирепствующим туберкулёзом было принято решение о создании в Крыму всесоюзной здравницы для легочных больных. Эти больные нуждались в питании богатом целебными насыщенными липидами, или попросту говоря в рыбьем жире, вытопленном из морских млекопитающих: китообразных и дельфинов. Из Одессы в Антарктику за китовым жиром была отправлена китобойная флотилия с плавбазой «Слава». Новый министр рыбной промышленности А. А. Ишков был известен неординарными решениями, приобретёнными им при руководстве на острове Сахалин Советско-японским акционерным обществом АКО по добыче даров моря. Хорошо сознавая, что жир нужен прямо сейчас, а за этим кроются жизни тысяч страдающих людей, министр взял на себя смелость принятия неприемлемого по современным меркам решения. В непосредственной близости от городской набережной Ялты он создает рыбозавод, комплектует его кадрами, рыболовными сейнерами и турецкими орудиями лова – аламанами или, говоря по-нашему, кошельковыми неводами. Этим неводом сейнер окружал стаю живности моря, потом, подбирая в жгут нижнюю подбору сети – «кольцевал невод», и добыча оказывалась в ловушке, как в мешке. Оставалось только вычерпать улов из «мешка». Четыре сейнера, охраняемые четверкой бывших юнг, и дремлющие в отстое у причала морского вокзала Ялты, по задумке министра и предназначались для отлова черноморского дельфина - афалиня. Это сегодня любому мальцу известно, что дельфин – примат моря и его мозг сродни человеческому и даже превышает его по объёму. Поведение дельфина альтруистично и не всегда объяснимо. Эти милые, добродушные создания игривы и с детской доверчивостью устремляются на контакт с человеком. Отмечены случаи, когда дельфины спасали тонущих людей. В школе юнг нам преподавали ихтиологию – науку о строении тела рыбы и её поведении в водной среде. Но наш зануда - преподаватель по кличке «Амёба – рыба хичная» из всех обитателей моря любил только хордовых, к отряду которых относились ценные для гастрономии осетровые. Поскольку млекопитающие моря отношения к ихтиологии не имели. «Амеба» считал их нестоящими разговора. По своему невежеству юнги с «Рассвета» тоже считали дельфина безмозглой рыбой, и соответственно этим первобытными воззрениям позволили вовлечь себя в грязное и отвратительное дело, затеянное взрослыми. Господи, прости нас грешных! Порой мы сами не ведаем, что творим.
Кто-то, явно из сытых и мудрых, однажды изрёк:- Свободное от работы время – богатство цивилизованного человека! У нашей четверки свободного времени было хоть отбавляй и досуг команда «Рассвета» разнообразила зрелищем на швартующиеся пассажирские лайнеры к глубоководному причалу Ялты. Расписание приходов пассажирских судов было вывешено на доске объявлений сейнера. Заранее занимая место на головке мола под маяком, откуда были хорошо видны и рейд и акватория порта, мы частенько любовались на стать и пропорции обводов корпуса белоснежного лайнера «Украина», бывшей румынской «Трансильвании». Двигалась «Украина» легко и изящно, как балерина на сцене и швартовалась также легко, с ходу прислонившись к причалу всем корпусом без маневров машиной на носовом шпринге. Громадная «Россия», та становилась на якорь на внешнем рейде, а пассажиров доставляли в порт катером. Однажды мы стали свидетелями, как заметались портовые надзиратели и береговые матросы, отгоняя от причала прогулочные катера. Переполох вызвал лихой капитан «России» И. Г. Манн, сообщивший по радио, о намерении ошвартовать лайнер к пассажирскому причалу, в то время, как портовые власти опасались, что эта махина не уместится у причала. Капитан и экипаж своё дело знали отменно, швартовка обошлась без громоподобных команд с мостика, а кроме бравурной музыки на палубу «России» ничего не транслировалось. Стоит отметить, что в отличие от современных пассажирских судов на черноморских лайнерах отсутствовали оборудуемые в наши дни технического прогресса хитромудрые подруливающие устройства. Сегодняшние «подрульки» в состоянии двигать громадный корабль даже боком и удерживать его у причала пока заводят швартовы. Нужно отметить и ещё один нюанс: для капитана черноморского лайнера считалось крайне зазорным привлечение на помощь портовых буксиров, и эти мастера своего дела рассчитывали лишь на собственный опыт и глазомер. С высоты брекватера, как с крыла капитанского мостика нам было удобно наблюдать и за маневрами судовой машины, и за работой команды со швартовами. Не покривя душой, можно сказать, что четвёрка бывших юнг как бы побывала на судоводительской практике, стажируясь в искусстве швартовки судна в ограниченных и тесных условиях. Не знаю, как кому, а мне эти навыки со временем очень пригодятся. Пройдут годы и однажды, в ответ на похвальное слово, вырвавшееся у старшего помощника на мою больно уж «лихую швартовку» танкера, не сдержавшись, я брякнул: - А как же иначе, ведь мне довелось стажироваться у лучших черноморских капитанов, не исключая капитана «России» И. Г. Манна.
Вместе с халтурщиками из «Госконцерта» Юрка весь месяц кантовался на случайных заработках по Крымским санаториям. Главное, что нас успокаивало, Юрка находился под опёкой взрослых и ежедневно накормлен. Мы же втроём ухитрились на девяти сторублёвках дотянуть до очередной зарплаты. И тут, очередная платёжная ведомость повергла нас в шок. Вместо рассчитываемых по 420 рублей «на каждый нос», нам приходилось лишь по 270 рублей. Главбух, сплёвывая в баночку мокроты с бациллами Коха, въедливым, усталым и больным голосом разъяснил нам несмышленым, что экипажу на судне в отстое положено за минусом налогов лишь 70% должностного оклада. Мы сунулись к директору. Тот тоже принялся кашлять и плевать в баночку, потом разъярился и почал бранить нас бездельниками. Дескать, ваш труд ничем не отличается от забот ночного сторожа и большего не стоит. «Вообще вы должны быть счастливы, что проживаете как в элитном санатории, совершенно бесплатно дыша ялтинским целебным морским воздухом» - высказал он своё приватное мнение. Его бы власть, с нас бы удерживали деньги за кубометры жилья, воду, освещение и за стирку белья. Очухавшись от душившего его кашля, директор попытался нас умиротворить, обрисовав радужные перспективы. – Мною уже получена государственная лицензия на отлов офалиня. Потерпите половину месяца до возвращения из коллективного отпуска бригады рыбаков во главе со знаменитым капитаном-бригадиром товарищем КОРОБКО. А уж я, обязуюсь уговорить знатного бригадира зачислить нас в свою бригаду. «Вот тогда-то и зашуршите вы бумажными купюрами», - выдворяя из кабинета, заверил нас директор.
Насвистывая мотив модной песенки:- Я вам не скажу за всю Одессу, вся Одесса очень велика, но и «Молдованка» и «Пересыпь» обожает Костю моряка,… заглянул на сейнер знатный капитан-бригадир Константин Коробко. Пройдясь по чистой палубе, заглянув в ухоженные помещения, и постояв, ухмыляясь у надраенных медяшек, тов. Коробко заметил, что для настоящего рыбака чистка медяшек - пустое занятие, и наказал:- Ладно хлопчики, доглядайте щоб з трюму брезент куркули не захапалы! На вопрос берёт ли он нас в свою бригаду, капитан-бригадир кивнул головой, и как отрубил:- не маю ни единой хвылынки калякать з вами – и растворился в целебном воздухе Ялты.
Как нам и обещали, ровно через полмесяца на палубу «Рассвета» высадилась бригада во главе с капитаном-бригадиром тов. Коробко. Каждый член рыболовной бригады приволок оклунок из крапивянной мешковины с харчем. Новенький, ещё до конца не обкатанный танковый дизель 3-Д-6 взвыл, а корпус сейнера задрожал как кавалерийский жеребец перед сабельной атакой. Пролетев мимо конца мола, с парочкой спрятавшихся от людских глаз отдыхающих, «Рассвет» ринулся на юг моря. Бригадир объяснил наши обязанности:- один стоит на руле, второй с биноклем на мачте в «вороньем» гнезде высматривает стаю дельфинов, а двое, готовясь их подменить, отдыхают четыре часа перед каждою вахтою. Подстелив стёганки под голову, и обняв личный мешок с харчем, члены бригады прилегли соснуть на сейнерной площадке.
От красот пролетавшего мимо побережья невозможно оторвать глаз. Промелькнул шикарный царский дворец Ливадия. Следом открылся вид на прилепившееся на скале - «Ласточкино гнездо», похожее на описанный Шехерезадой сказочный замок из «Тысячи и одной ночи». По траверзу правого борта и за корму сейнера, от мыса Айтадор и до мыса Аю-Даг, протянулся заросший лесами горный хребет. Горы дугою отодвинули берег, чтобы уступив место морю, создать гигантский Ялтинский амфитеатр. Оглядываясь, любовался я этим чудом природы оставшимся за кормой сейнера. Синь безоблачного неба слилась с аквамарином моря. С биноклем в руках сижу я в тесной бочке «вороньего гнезда» под самым топом мачты и захлёбываюсь то ли от густого встречного ветра, то ли от восторга, вызванного красотой этого мира – замысла и талантливого творения Божьего. Хотелось кричать, чтобы разбудить спящих на палубе, заставить их проникнуться и разделить со мной восторг от красоты этого мира. «Как прекрасен этот мир, ты только посмотри!..» Рядышком, на потоке воздуха, вздымаемого судном, устроилась крачка. Не шевеля крыльями, она парила, иногда кося лукавым глазом, как бы, завлекая меня в бескрайнюю даль. Соседство крачки усиливало наваждение полёта. Исчезло чувство веса тела, осталась только душа, устремившаяся в пространство, проникнутая сознанием, что столь оглушительную красоту мог создать только добрый Творец, ждущий от нас взамен ответного добра. Мог ли тогда я, сотоварищи и с этими дремлющими на палубе людьми думать, что все мы собрались на этой скорлупке - сейнере с единой целью - нарушить божественную гармонию и сотворить зло. Ибо нет на белом свете зла большего, чем убийство создания божьего.
Двое суток носился сейнер по Чёрному морю в поиске стай афалиня. Лишь изредка нам попадались мелкие кланы этих жизнерадостных созданий. Заслышавши шум мотора, дельфинья стайка устремлялись нам наперерез с единственной целью поиграть и посоревноваться в скорости и заодно показать удаль и мастерство в исполнении замысловатых трюков и прыжков. Видимо не подошло ещё время охоты, когда огромными стаями дельфины сгоняют в плотный косяк рыбу, окружают её и начинают кормиться. Охота служит школой, в которой дельфинья молодь обучается тактике совместных действий и коллективному сознанию.
В промысловом поиске мы прошли мимо острова Змеиный, маленького заросшего бурьяном и мелким кустарником безлюдного клочка земли похожего на древний скифский курган, Этот ничем ни примечательный с виду и единственный островок на Чёрном море, известен просвещённому миру ещё со времён Троянской войны. По древней легенде на его вершине сожжён на ритуальном костре и упокоился прах нашего земляка – уроженца Приазовья - древнегреческого героя Ахилла. К моему разочарованию остров Змеиный абсолютно нефотогеничен, и на фотографии оказался похож на огромную заброшенную свалку мусора посредине безымянного болота. На видимости острова нам повстречалась турецкая фелюга тоже занятая промыслом афалиня, но только своим турецким способом. На носу фелюги возлежал важный турок с длинным шомпольным ружьём – это был стрелок. За рулём сидел другой, более общительный турок, он даже сделал жест рукой, то ли приветствуя, то ли отсылая нас подальше, чтобы не мешались. Третий турок был похож на нашего праотца – Адама, так как был совершенно наг. Вслед за выстрелом он прыгал в воду и тащил убитого дельфина, выполняя незамысловатую роль охотничьего сеттера.
В полдень подул встречный восточный ветер - левант, и хотя сила его была небольшой, в 4-5 баллов, капитан-бригадир приказал заворачивать к дому. Чёрное море катило навстречу сейнеру редкие белые барашки. «Рассвет» раскланивался перед каждой встречной волною, то и дело, зарываясь в неё носом. Сейнер оказался неважным моряком. Его корпус и надстройка, набранные из ценных пород дерева, превышали по весу строительный материал из железа, и настолько утяжелили судно, что оно, как утюг не всходило на волну, а черпало носом воду на палубу. Высокая и тяжёлая мачта усиливала размахи от бортовой качки и вперёдсмотрящего в «вороньем гнезде» тут же укачало вдрызг. Юрка держался, чтобы не вытравить кому-либо на голову «смычку» блевотины, но самостоятельно слезть с мачты ему уже не хватало сил. Обвязав линём обмякшее тело, вдвоём со Славкой и с грехом пополам мы стащили пацана на палубу, где его тут же прорвало. Двое суток харчем служила нам лишь «черняшка» с жиденькой заваркой чая, зато Юрка поразил нас вывернутой за борт массой. Оказывается подкармивал его молодой член бригады – Роман, по собственному признанию:- «чистокровный цыган не только по рождению, но и по образованию», случайно отставший от родного табора. Роману по душе пришлось новаторство в Юркином исполнении «Цыганочки». В отличие от посеревших и потерявших аппетит членов бригады, наша - троица матросов выглядела молодцами, вероятно потому, что мы сидели на строгой диете, а на пустой желудок и тошнить не с чего. Не по делу в рулевую рубку ввалился Славка и, явно дурача потерявшего бравый вид капитана-бригадира, с воздетыми в небеса руками продекламировал отрывок из «Буревестника»:- Буря! Пусть сильнее грянет буря!.. Передёрнувшись от подобного «святотатства», прошептав трясущимися губами то ли молитву, толи длинное нецензурное ругательство, «Костя-«моряк» жестом атамана, как персидскую царевну, вытолкнул Славку на мокрую палубу под набежавшую волну. Как нам вскоре стало известно, досрочное возвращение сейнера «Рассвет» в порт наш капитан-бригадир обосновал «штормовой погодой». Для нас перестало быть секретом, что свежий ветерок в 4-5 баллов для «Кости - моряка» и его бригады выглядели стихийным бедствием, от которого суда разбегаются по гаваням.
Войдя в наше аховское материальное положение тов. Коробко предложил пыльную, но не очень заработную халтурку - вырыть котлован для погреба на его индивидуальном участке. За работу он обязался оплатить повременно по 15 рублей на нос за полный рабочий день. На этом заработке нам удалось прокантоваться до конца месяца.
В следующем рейсе погода баловала нас полным штилем, и «Рассвет» окольцевал стаю афалиня в 5 сотен голов. Работы с уловом было непочатый край, и довольный бригадир позволил и нам потрудиться на выборке сетей, погрузке и выгрузке улова. В Ялту мы привезли полный трюм и притащили на буксире гружённую байду с уловом. Роман по секрету проговорился Юрке, что каждый член бригады заработал достаточно, чтобы несколько месяцев безбедно кормиться всей семьёю. Рыбокомбинат перевыполнил квоту на вылов на пару месяцев вперёд, поэтому последние пригожие деньки лета бригадир планирует трудиться по строительству у себя на приусадебном участке. Понятно, как владелец индивидуального дома он стремился пристроить к жилью летнюю веранду для сдачи её внаём приезжим курортникам.
А мы опять повалили к директору с финансовым вопросом. Нам снова, разложив всё по полочкам, терпеливо разъяснили:- члены бригады работают по сдельно - прогрессивной системе оплате, законно получая расчёт по расценкам за центнер улова. А мы, как матросы палубной команды, числимся в штате судна, но не являемся членами бригады, поэтому у нас повремённо-премиальная оплата заработка из твёрдого оклада в 420 рублей и премии до 40% от оклада. «План добычи прошлого месяца вы умудрились завалить, и на премию нечего рассчитывать»- упрекнул нас директор. Наконец, до нас дошло, и ёжику стало понятно, почему и от чего на сейнерах отсутствовала вахта. Таких, как мы простофиль в Ялте не просто отыскать. Возмутившись, мы написали заявления об увольнении, а директор их спрятал в папку со словами:- на предприятии, на которое вас распредели после окончания учебы, вы обязаны отработать два года до увольнения по собственному желанию. Приходите через пару лет!
Капитан-бригадир напомнил о незаконченной работе по рытью котлована, и мы ухватились за это предложение, тем более, что у нас медленно, но верно вызревал коварный план мести. План был до гениальности прост. Для видимости мы цельный день честно вкалывали на участке, но не забывали об овчарке хозяина. Впервые за свою собачью жизнь Джульбарс испробовал шмат в полкило весом копчённой польской колбаски и возлюбил нас вовсю ширь пёсьей души. Работая, мы подобно опытным рецидивистам не забывали изучать подходы, и запасные выходы на случай провала операции под кодовым названием «Костя с Дирикоя». Название придумал Юрка по созвучию с названием местности: ущелья и плюгавенькой речки Дирикой, протекающей по дну ущелья. По обычаям того времени пригородный посёлок отходил ко сну вместе с первыми петухами. В те годы народ как-то обходился без телевизоров, да их попросту ещё и не было. Не орали до середины ночи радиолы и магнитофоны, без этих развлечений народ ещё не разучился жить. Свет экономили, поэтому его и не включали, ложась спать с наступлением темноты, зато и рождаемость в стране была на уровне.
Четыре фигуры в серой, под тюремное одеяние робе, но без масок – просто они ещё не вошли в моду, лежали у забора имения гражданина Коробко. Рядышком с высунутым языком, преданно заглядывая в наши глаза, лежал наивный пёс хозяина по кличке Джульбарс. Четверо, одетых в серое, ждали, когда из-за гор выплывет Луна, чтобы в её свете собрать лучшие и спелые сорта инжира, персиков и другого растительного богатства каким славен курортный рынок. Четыре мешка отборных Крымский фруктов поступило в приход коллективного питания сейнера «Рассвет». Правда, самим нам полностью насладиться этим богатством не довелось. Как говорят в Одессе:- «Жадность фрайера сгубила», а ещё подвёл Юркин афоризм:- нельзя оставлять на завтра всего, что можно съесть сегодня. Жестокая диарея заставила нас держаться поближе к гальюну. Спасало то, что ватерклозетов было ровно по числу пострадавших – по одному на каждом сейнере. К счастью, Юрке удалось во время сплавить мешки с ворованной продукцией стюарду ресторана турбоэлектрохода «Вячеслав Молотов», иначе было бы плохо. По наводке «Кости-моряка» к обеду на «Рассвет» с обыском нагрянула милиция. Костя божился, что ограбление его плантации – наших рук дело и этого он так не оставит, у него есть связи и своего он добьётся.
Однако никогда:- не кажи гоп, поки не перестрибнешь – как любил говаривать сам «капитан-бригадир». На следующий день всю нашу шарашкину контору, кабинет директора и фазенду «Кости моряка» перевернула вверх дном водная милиция. Городские власти, прокуратура, местная газета и возмущённые отдыхающие жаждали крови директора рыбокомбината и капитана-бригадира. И, поделом им!- сплюнул Юрка и добавил:- ведь написано: «Аз воздам каждому по делам его!» Нам так и осталось неизвестным, что руководило действиями незадачливого директора рыбокомбината: заурядная некомпетентность или обычная жадность, но с отходами от улова «Рассвета» он распорядился самым варварским образом. Со временем, и уже как капитану-директору, мне пришлось основательно ознакомиться с практикой обработки отходов морепродуктов и узнать истинную цену содержащихся в них протеинов, используемых на питание животных и на удобрение ценных растений. Изготавливаемая из голов, внутренностей и костей рыбная мука на мировом рынке сбывается по цене в 500 долларов за центнер, а примером ещё более рачительного использования отходов служат американские птицефабрики, где на переработку поступают все отходы, за исключением лишь петушиного крика. На Ялтинском рыбокомбинате обработку выловленных дельфинов произвели самым диким и первобытным способом. С дельфиньих туш содрали самое ценное – шкуру с толстым слоем сала. А сами туши, как не имеющие применения отходы, свезли на фелюге в открытое море и выбросили за мысом Никита. Директор и бригадир посчитали, что все концы спрятаны в море, позабыв про заповедь:- Бог шельму метит! Глубинное течение, омывающее южный берег Крыма и выбрасывающее холодные воды на Ялтинские пляжи, было известно каждому местному мальчишке, только не капитану-бригадиру и его директору. Отдыхающие с санаториев Ялты, Ореанды и Мисхора, прибывшие на берег с утра пораньше, чтобы завладеть лучшим местечком на пляже, были потрясены не менее жителей Лондона наткнувшихся на очередную жертву Джека Потрошителя. Сотни обезображенных туш, похожих на детские беззащитные тела смотрели мёртвыми глазами на полуголых отдыхающих. Местная «Курортная газета» утверждала, что такого злодеяния Ялта не помнит со времён оккупации, и требовала срочного расследования и возмездия. Следователь по особо важным делам быстренько раскрутил производственные и финансовые злоупотребления на рыбокомбинате. Выходит, что бригада продуманно и целенаправленно выходила в море с вместительными мешками, и в освободившихся от харча «оклунках» каждый тащил для продажи «налево» дефицитные шкуры дельфиньего сала. Юнги оказались не только свидетелями, но и пострадавшими от денежных махинаций руководства. Быстренько был сделан перерасчет заработка, и нам заплатили как полноправным членам бригады. Как нежелательным свидетелям, директор предложил нам оформить неиспользованные за год обучения отпуска с последующим увольнением по собственному желанию.
Больше нам в Ялте делать было нечего. Нельзя сказать, что жизнь в этом городе нас ничему не научила. В жёсткой и нелицеприятной форме, было показано, что перевелись обрисованные Куприным местные рыбаки – потомки листригонов, а взамен простодушных, бесхитростных галаёв «Тюлькина флота» нарождается иной мир – стяжателей и жлобов. Единственный их кумир – рубль и без него нет праздника на ялтинской залитой рекламным светом набережной. Решение расстаться с таким благословенным и редкостным местечком как Ялта, и променять субтропический климат на пыльную, пропахшую гниющими водорослями Керчь, кое для кого выглядит поступком явно опрометчивым. Но даже Юрка запел, что-то новенькое:- Не для нас там кафе-рестораны, не для нас там играет баян… и загоношился по поводу обустройства коллективной отходной. Пришлось отобрать зашуршавшую в его кармане деньгу и отправить переводом по адресу его родителей. В фирменном магазине «Массандра» полки продолжали ломиться от крымских марочных вин. За счёт остатка от артельных денег на память о Ялте каждому досталась коробка с подарочным набором крымских вин, а к прощальному ужину мы ограничились сухим «Сурожем». Проводив ребят на автобусную станцию, я вернулся в порт, на борт шхуны «Академик Шмидт». С рассветом следующего утра шхуна отплывала в порт Керчь. Капитан тов. Мельник согласился принять меня на борт матросом без оплаты. Сохранившая полное парусное вооружение шхуна всё прошедшее лето участвовала в съёмках какого-то фильма на морские темы и, закончив контракт с «Мосфильмом», возвращалась в порт приписки – Керчь. С рассветом «Академик Шмидт» под дизелем вышел из порта, а я окончательно распрощался с Ялтой, вежливо раскланявшись с башней маяка на конце портового брекватера, у которого, не без пользы для дела, наша компания провела столько и весёлых, и грустных денёчков.
В СТОЛИЦЕ «ТЮЛЬКИНА ФЛОТА».
«В Москву, в Москву»… подобно правоверному, стремившемуся в Мекку, мечтали вырваться из удушливого местечкового быта в Первопрестольную сестры из известной пьесы А. П. Чехова. Чем закончились устремления эмансипированных барышень, остаётся лишь догадываться. Зато троице почитателей таганрогского земляка случай помог бежать из карнавального мирка лжи и стяжательства. Разъезжаясь в отпуск, бывшие юнги сговорились о скорой встрече в столице, правда, не в Первопрестольной но, тем не менее, в столице и главной базе «Тюлькина флота» - Керчи. С Ялтой мы завязали бесповоротно, дав зарок: никогда и ни в одном из курортных городов не сходить на берег, без лишней сотенной ассигнации в кармане. Не прельстила нас Ялта ни эфемерной перспективой профессионального роста до сулённого директором предела капитана-бригадира сейнера, ни призрачной возможностью обзаведения семьёю, домиком с садиком-огородом на приусадебном участке чтобы, под неизбежный конец, превратиться в обывателя, живущего за счёт ренты с отдыхающих. И коню стало понятно, что именно в столичной Керчи возможна перспектива достижения вожделенной цели:- повидать созвездие Южного Креста, побывать на Занзибаре, и подержать в руках летучую рыбку. Если Ялта - тупик, то Керчь – некий перекрёсток с которого и начнётся мой долгий путь в Океан. Пристроившись в уголке рулевой рубки «Академика», примерно в таком ключе подводил я итоги пройденного и строил планы на будущее. Не желая путаться под ногами у людей занятых делом, я старался оставаться незаметным, и проявлялся лишь по крайней нужде. Вскоре происходящее на борту и вокруг шхуны не могло не заинтересовать человека, имеющего хотя бы косвенное отношение к морю. В рубке обнаружился весь экипаж шхуны из единственной ходовой вахты: капитана, механика, боцмана и двух молоденьких матросов. Такая немногочисленность команды объяснялась лишь коммерческими интересами «Мосфильма», отражённая в арендном договоре с судовладельцем. Об этом, развлекая за «рюмкой чая», ещё вчера поведал мне боцман Авдеевич, а заодно познакомил гостя и с родословной судна. Эта двухмачтовая парусно-моторная шхуна с косым вооружением обрела жизнь на известных Херсонских верфях ещё задолго до первой Мировой войны. По заказу двух братьев - херсонских хлебных негоциантов, была она спущена на воду в серии из трёх однотипных шхун. Крёстная наградила всех трёх именами православных святых-мучениц: «Верой», «Надеждой» и «Любовью». «Вера» и «Любовь» сгинули во времена революционных потрясений России, в живых осталась лишь одна «Надежда», простым русским словом как бы намекая на мистический и тайный смысл грядущих событий и предупреждение свыше. Шхуне в реальной действительности и взаправду случалось бывать единственной надеждой белогвардейцам, а затем и «красным». Меняя хозяина, шхуна несколько раз меняла и своё название, пока не обрела имя полярного ученого. Добротно собранная из отечественных лиственных пород дерева «Надежда» хорошо сохранило корпус, надстройку и рангоут и возможно послужит ещё с десяток лет, если не подведёт изношенный и «нервный» дизель фирмы «Бенц». Стараниям уроженца знаменитой «кузницы боцманских кадров» - днепровской станицы Голая Пристань, - Степана Авдеича, парусное вооружение и бегучий такелаж шхуны были ухожены и легки в управлении. Как и почему былой «Надежде» удалось пережить военное лихолетье без заметных следов во внешнем облике, остается неразрешимой загадкой даже для боцмана Авдеича.
Уступая просьбе судового механика, берегущего нуждающийся в моточистке изношенный дизель, капитан распорядился поставить паруса. Этому способствовала установившаяся над Чёрным морем устойчивая погода конца летнего сезона. Меня удивили та легкость и быстрота, с которой мы управились с парусным вооружением, чтобы вырядить шхуну во всю красу её ветрил. Работал ровный трёх-четырёх бальный бриз. Вздулись и выпятили грудь паруса, а шхуна с лёгким креном быстро покатилась в галфинд левого борта вдоль Южного побережья Крыма курсом к Норд-Осту. Не требовалось никакой работы с парусами, так как неизменный курс судна не требовал лавирования, и от мыса Никита шхуна бежала одним и тем же галсом. По просьбе молодежи, капитан подвернул ближе к берегу и шёл на расстоянии в пару миль от береговой черты. И стар, и млад из команды «Академика» наслаждались видами и красотами гористого побережья Крыма,- «чистой воды жемчужины» в короне России. Скажи тогда нам, мы бы ни за какие коврижки не поверили в дурь генсека - кукурузника, царственным жестом презентовавший «незалэжным» дружкам этот бесценный кусочек земного Рая. Судовой бинокль ходил по рукам в порядке очерёдности. Величаво проплыл Гурзуфский амфитеатр со склонами, обвитыми элитным виноградником, идущим на производство десертных токайских вин Ай-Даниль, отличающихся сложным букетом хлебной корочки с запахом душистых трав. К сожалению, после горбачёвской антиалкогольной компании, дегустировать местное токайское стало невозможно, эту элитную виноградную лозу горе – реформаторы вырубили под корень. Нам крепко посчастливилось видеть ещё нетронутыми злой и неумной волей человека редчайшее сочетание красоты дикой и рукотворной природы. Сказочные виды с натуры не оставляли равнодушными даже стариков, в который раз любующихся этим чудом природы. Они оба частенько забывались и подолгу не отрывали окуляры от глаз, нарушая этим очередность, и заставляя нервничать нетерпеливую молодёжь.
Надо полагать, что с противоположной стороны, то есть с берега, вид на шхуну в полном парусном вооружении, казался не менее привлекательным и нарядным. Киностудия не поскупилась на лакокрасочные материалы, и корпус шхуны блестел чёрной эмалью, а на фальшборте вырисовывались разукрашенные белилами ложные портики, якобы скрывающие палубные орудия. Рангоут и рубка сияли белизной и позолотой из бронзовой краски. Паруса выстираны и отбелены хлоркой и, хоть в сей же час, шхуна готова к встрече с самым критическим кинообъективом. У обретавшего на берегу старшего поколения «воскресший» парусник не мог не вызывать ностальгии по канувшей эпохе и по собственной молодости, а молодому поколению не могло не навеять романтических чувств. На пляжах Алушты, прикрыв глаза ладошками от Солнца, застыли в восхищении юные почитательницы фантазий Александра Грина. Против Солнца и слепящих солнечных зайчиков на морской ряби паруса шхуны чудились в розовом цвете. А какая из дев не грёзит разглядеть под алыми парусами наречённого ей принца?