В ЗИМНИХ СТРУЯХ ГОЛЬФСТРИМА.

Я помню холодные зори,
Прибой у базальтовых скал,
Где я, затаённое морем,
Рыбацкое счастье искал. (Дмитрий Тихонов)


В ЗИМНИХ СТРУЯХ ГОЛЬФСТРИМА.
(Рыбацкие байки старого капитана)
В те, послевоенные, годы зимняя Северная Атлантика была пустын¬ным, мало исследованным районом, лежащим в стороне от морских путей, и из-за бесчинствующих в нём штормов, снискавшим у мореплавателей дурную славу, как одно из самых «гиблых мест» в Мировом Океане. Ни дымка, ни огня на горизонте. Только небо с рваными серыми, либо вовсе чёрными облаками над головой и такими же серыми, вздыбленными ветром валами воды за бортом. Лишь опыт и здравый смысл утверждали, что где-то там, за сотни миль отсюда, есть твердь, по которой уверенно ступают, не держась за стенки руками люди. А здесь лишь в редкие дни солнечный луч пробивался сквозь облачность, вероятно только для того, чтобы развеять опасения, что оно уже навсегда исчезло с небосвода.
С окончанием «Битвы за Атлантику», караваны судов рассеялись по портам приписки т.к. прекратился поток военных грузов из США в Европу, выделяемый Америкой «вдолг» по договору о "Ленд-лизе", а новых торговых связей Восток-Запад пока не предвиделось, и обезлюдели воды Северной Атлантики.
Лишь через десяток лет, здесь вспыхнет зарево огней, как от густонаселенного города, а на экране радиолокатора появятся сотни отметок от промысловых судов. Это бурно растущий советский океанический рыболовный флот примется за освоение "целины" Мирового океана.
А пока, на зимнем горизонте ни души, ни дымка, а лишь чрезмерное обилие серой декорации. Серо-белая картина действовала на нервы подобно телевизору, потерявшему цветное изображение из-за досадных технических неполадок. Подобное чувство чужеродности окружающего мира, будут, вероятно, переживать астронавты в полёте на Марс.
До первой зимней сельдяной экспедиции начала пятидесятых годов прошлого столетия, лов сельди в Атлантическом океане проводился исключительно летом, и неизвестно было, где обитала сельдь остальные полгода. По гипотезе, ВНИИРО – отраслевого института рыбной промышленности, стада сельди от зимней непогоды уходили на глубину в спокойные от волнения воды. Чтобы кормиться в струях Гольфстрима, несущего биомассу планктона, сельдь поднималась на доступную для облова глубину лишь в редкие дни затишья океана. В задачу нашей зимней экспедиции и входило определение путей миграции и практических возможностей зимнего облова сельдяных стад.
Наш, литовский отряд из трёх рыболовных траулеров уже более месяца рыскал по промысловым квадратам, расчерченным на навигационных картах Норвежского и Северного морей. За всё это время погода позволила нам выметать сети не более пяти раз. Три замёта оказались удачными, и в трюмах СРТ-4163 стояло семь с половиной сотен 120 литровых бочек крепко солёной норвежской сельди.

ОДА СРЕДНЕМУ РЫБОЛОВНОМУ ТРАУЛЕРУ – СРТ.
(Краткий исторический экскурс)
В разоренной войной и голодной стране буквально на моих глазах был создан и вырос океанический рыбопромышленный флот. Обогнав качественно и количественно передовые морские державы, вскоре наш флот достиг первого места в мире по добыче и обработке рыбы и морепродуктов. К концу прошлого столетия океанический вылов достиг 11 миллионов тонн, или более 30 кг рыбной продукции на душу 360 миллионного населения страны. Принято считать, что всё достойное в этом мире берёт своё начало с малого, но этот посыл не относится к рыбаку-пионеру океанического промысла. Для него отсчет начала всех начал пошёл с появления Среднего Рыболовного Траулера или - СРТ, заявившего себя как «главное действующее лицо» в освоении мирового океана. Сейчас о нём мало кто помнит. Раньше о среднем траулере говорилось и писалось много, а восторженные поклонники посвящали этому судёнышку неплохие вирши. Ветераны океанического лова, вспоминают «Средний» траулер с ностальгтческим вздохом:- «Кто не поплавал на СРТ, тот не рыбалил в Океане». Рыбаки, что помоложе, получив направление на «судно вчерашнего дня» расценивало как наказание, соизмеримое разве что с отбыванием каторги на галерах. Так спустя полтора десятка лет возросли требования к условиям труда и быта рыбака, когда на смену СРТ заступила новая серия больших морозильных рыболовных траулеров – БМРТ.
С началом горбачёвской перестройки горячо дискутировалась тема «за» и «против» сохранения на вечном приколе у причала Калининграда, последнего из сохранившихся СРТ. Дискуссия тянулась несколько лет, пока под перестроечный шумок дельцы из «новых русских» не продали музейный экземпляр по цене ржавых иголок. А кому-то СРТ был дорог не только как дань эпохе, и частичка от молодости целого поколения, но и как рациональное творение рук человека и воплощение его инженерной мысли. Сдав по цене чечевичной похлёбки экземпляр легендарного траулера, перестроечные дяди украли у наших внуков возможность окунуться в реальность ностальгических байек деда, о романтике освоения «Океанической нивы» с борта СРТ. Ведь перестроечным дядям пофигу дедовские байки, как пофигу и их внуки. Собственных отпрысков они предпочитают водить по морским музеям Гринвича или Таллина. Покрутив отполированные ладонями Смитов или Браунов ручки штурвала «Катти Сарк», внук космополита разве что представит себя рыжебородым британцем с чайного клипера. Ему и дела нет до Иванова, ни до Сидорова, лихо катавшихся на своём траулере с гривастых водяных горок «Ревущих сороковых».
С нашей страной нещадно пострадавшей от её агрессии, Германия расплачивалась строительством и репарациями рыболовного флота. На верфях, недавно клепавших субмарины Дейница, на поток был поставлен голландский проект североморского логгера – небольшого двухмачтового рыболовного судна неограниченного района плавания. Так и останется тайной, кто и почему, толи по некомпетентности, а толи из лукавства, дал этому типу рыболовного судна определение Средний Рыболовный Траулер или СРТ. Назвали без учёта профессионального понятия, чтобы так величаться, СРТ стоило бы малость подрасти.
Прежде чем создать, дешёвый и экономичный в экспуатации рыболовецкий шедевр, голландские корабелы хорошенько всё просчитали, но только под собственные условия эксплуатации логерра. Дизель в 300 лошадиных сил, уступающий сегодня в мощности мотору «крутого» лимузина, оказался способным противостоять зимнему буйству Северно-Атлантических стихий. Судовых запасов топлива и воды хватало на двух месячную автономность плавания. Голландцы даже не помышляли обрабатывать улов на открытой палубе логгера, а рассчитывали сбывать его свежьём в ближайшем порту Северного или Норвежского морей. На промысел логгер выходил только при благоприятном прогнозе, и экипаж в достатке располагал временем на отдых и береговые развлечения. Тем временем в прибрежных цехах из рыбьего свежья женские руки готовили всевозможные деликатесы, вплоть до рольмопсов, и сардин в винном соусе.
Громадной континентальной стране с порушенным войною хозяйством и с пятимиллионной армией было не до рольмопсов. В армии и на глубинке не отказывались и от крепко солёной селёдки, и рыбаки спешили затарить сельдь, на открытой всем ветрам и хлябям палубе. «Труд - дело чести и геройства» уверяли нас развешанные в общественных местах лозунги. Хотя лозунгам уже никто не верил, но, тем не менее, процесс лова и обработки сельди протекал без расхлябанных перерывов на перекуры и кофе-таймы. На пляшущей под ногами палубе, уклоняясь от захлёстывающих СРТ валов, его команда лихо жонглировала со 120 килограмовыми бочками. Ещё со времён крепостного ведения хозяйства известно, что без увеличения численности рабочих, на голом энтузиазме производительность ручного труда не повысить. Однако скудость материальной базы страны не позволяла механизировать процесс добычи, поэтому добавили штатное расписание. В пространство рассчитанное на дюжину голландских рыбаков, втиснули ещё 15 человек. О сверхштатных 15 едоках команда траулера озаботилась сама. Коммерческий и рыболовный флот ещё не был разбалован пищевыми холодильниками, поэтому на вантах фок мачты траулера вялились говяжьи туши, а в бочках по флибустьерскому рецепту заготавливалась солонина. Судовые сусеки забивались сушёными овощами. Гречки, макарон, тушёнки заготавливали на половину года. На шлюпочной палубе строился загон для поросят. Не в пример новобранцам - салагам, которых нещадно «било море», поросята быстро нагуливали вес на отходах с камбуза. Трудно в это сегодня поверить, что рыбак мог на целые полгода уходить в океан и оставался там «за железным занавесом» в кольце враждебного окружения Атланитического Союза». Для рыбака не пустым звуком было выражение: «мой дом – моё судно» Соответствующие органы не поощряли контактов с иноземцами, и СРТ запрещался заход в иностранные порты даже в случае нужды в медицинской помощи. Все необходимое для жизни рыбак обязан был получать с плавучих баз, поэтому в океане царил жестокий дефицит на воду, дизтопливо и харчи, выдаваемыемые по разнорядке прижимистого начальника экспедиции.

БЫЛИ СБОРЫ НЕ ДОЛГИ.
Такого взрывного роста добывающего флота не знала ни одна морская держава. Несмотря на ускоренное "клепание" кадров на краткосрочных курсах и досрочные выпуски из мореходок, специалистов катастрофически не хватало, и промысловый флот нередко пополнялся за счёт «отсева» с военного и коммерческого флотов. В результате вместе с достойными и грамотными кадрами на промысловый флот просочились разного рода авантюристы, и пьяницы.
В Литовском Управлении сельдяного лова первая зимняя экспедиция готовилась к выходу в океан, когда с летнего промысла уже «пачками» возвращались траулеры, а на причалах Клайпеды ежедневно гремёл оркестр, встречая рыбаков как победителей маршами. За общим праздничным настроем, сбор в полугодовую экспедицию трёх наших СРТ протекал без должного внимания. Оно и понятно. Управление выполнило на 150% годовой план добычи, а затея зимней экспедиции его руководству представлялась как направленная на дальнюю и неясную перспективу. Заморочек у начальства и без нас хватало. Вернувшиеся из экспедиции суда нуждались в ремонте, а люди в отдыхе. Желающих ещё на полгода выйти в неизведанные зимние погодные условия, днём с огнём несыскать. Поэтому и комплектовалась наша троица СРТ кадрами, завербованными по оргнабору из захиревших сельских районов страны, откликнувшихся на призыв:- «Пролетарии всех стран объединяйтесь». В переводе «на ридну мову» этот лозунг партийной прессы обрёл новое звучание:- «Голодранци з всего свiту, сгепайтесь до купы». Но всё же отделу кадров в «добровольно принудительном порядке» удалось разбавить ряды вербованного пролетариата «бывалыми морскими волками». Двум СРТ - будущим нашим напарникам повезло, к ним направили уже побывавших на промысле капитанов, а один из них был назначен флагманом нашего отряда.

СБОРИЩЕ ДИЛЕТАНТОВ.
За неделю до выхода и у нас на СРТ-4163 объявился капитан. Кто он и откуда взялся, удалось выведать лишь немногое. Служил тов. Я… сверхсрочно на Балтийском флоте, командуя там водолазным катером в чине мичмана. Его фамилия, как и положено службисту из младших командиров оканчивалась на «о». И это всё, что удалось разнюхать нашему третьему штурману. Вслед за капитаном объявился с направлением и второй помощник. Щёлкнув каблуками, он представился с шиком:- "секонд мэйт Вольдемар". - Ясно! Второй штурман - тоже выдвиженец с военного флота. С бывшим капитан-лейтенантом Владимиром Б. мне, как старпому положена каюта на двоих. Как в купе пассажирского вагона его койка размещалась над моей головой. В ознакомительной беседе до полуночи, мы сошлись с Володей по большинству вопросов. Мой собеседник располагал к себе трезвостью суждений и своеобразным юмором, а завидное образование:– Ленинградское Высшее военно-морское училище только вызывало уважение. Смущало нас одно: - Как случилось, что из четырёх судоводителей траулера:- ни капитан, и ни один из его помощников не обладал промысловым опытом. Если не брать во внимание мое коротенькое знакомство с Океаном в единственном рейсе из Калининграда в Новороссийск, то получается - весь штурманский состав траулера в дальнее плавание засобирался впервые. О чём думал сам капитан и, как допустило подобный ляпсус руководство флотом, так и осталось загадкой.
Взаимоотношения двух бывших военных моряков не сложилось с первого дня их знакомства. Володя иначе, как «Сундуком» нашего капитана не называл, уверяя, что на военном флоте так обращаются ко всем сверхсрочникам, получившим образование на краткосрочных курсах младших командиров. - Чем меньше этот "Сундук" будет бывать на мостике, тем вернее мы доберёмся до безопасных океанских глубин,- уверял Володя. Посвящая меня в антологию флотских анекдотов, он выдал притчу на злободневную тему.
– Адмирала Нахимова во всех вояжах и сражениях сопровождал флотский сундучок с личными вещами, тем не менее, несмотря на солидный ценз плавания, сундук адмирала так и остался сундуком!
Вскоре Володя поделился со мною и вовсе невероятным:- выскочив из радиорубки, капитан намеревался снять с путевой карты координаты судна, но запутался в долготе. Пришлось разъяснить капитану, как и почему западная долгота снимается влево от меридиана!
Признаюсь, мне порою тоже не по себе становилась от отстраненности капитана от судовождения, хотя моё недозрелое штурманское самолюбие и тешилось полнейшим капитанским доверием. Пессимизм Володи, касался не только способностей капитана в судовождении, с которым мы - трое молодых штурманов, управлялись не хуже нашего флагмана, с достоинством проведшего напарников наикратчайшим и безопаснейшим путём до самого Норвежского моря. В этих безбрежных просторах литовский отряд СРТ тут же и растворился, проявляясь лишь в установленные сроки на радиосвязи.
Не радовал Володю наш экипаж, набранный «от сохи». Из двадцати семи членов экипажа Володя насчитал шесть человек знакомых с делом, за которым они безоглядно отправились за тридевять земель!
- Слава Богу, не киселя намерены хлебать, а знают рыбацкое дело: дрифмастер, рыбмастер и их помощники. Ещё радист и один матрос – мой тёзка, побывали на океаническом лове – загнул Владимир шестой палец. – Однако главное, что не лезет ни в какие ворота, весь наш штурманский состав - сборище дилетантов, отправившихся за три девять земель, чтобы порыбачить, но по рассеянности позабыли взять с собою главную книжку- «Самоучитель начинающего рыболова». Таких, как мы пижонов Остап Бендер призывал растреливать не сходя с места из детской рогатки. Мы с тобою, чиф,- два козла-провокатора, взявшиеся провести за собой безвинное стадо из двадцати четырёх баранов и одной овечки,- кипятился Володя. – Отчасти я понимаю этих крестьян, оторвавшихся от дому, от семьи, из-за послевоенной разрухи. Неустройства жизни и безденежье погнали их за длинным рублём. Кому-то деньги требуются, купить бурёнку, кому-то починить крышу на хате. А то, что длинный рубль, как и золото Клондайка не каждому даётся, им, как говорится - "по фонарю!" Забыли золотое правило: «чтобы рыбку съесть, и ни на что не сесть, уменье и везенье надобно»,- твердил Володя. - Признайся честно, чиф, ты хоть раз видел селедку в живом виде?
- Видел! И даже засолил ни один бочонок сельди. Знаешь, как называется керченская селёдка?- отфутболил я вопрос.
- Селёдку зовут селедкой, а как же ещё её звать?- не стушевался Володя.
- Вовик, ты сер, как штаны пожарника, а ещё хочешь доказать, что относишься к классу водоплавающих! «Точёк», так зовётся керченская селедка. Когда ты, зарабатывая увольнительную в обмен на крысиный хвостик, гонялся за этими тварями по отсекам боевого корабля, я, бывший юнга, уже закусывал деликатесной селёдкой.
- Не любишь ты, дорогой чиф, военно-морской флот!
- Не флот, а пижонов с него не терплю. На рыбаков смотрят с гонором, хотя сами морячки-то паркетные! Дальше «Маркизовой лужи», т. е. Невской губы их и плавать-то выпускать было страшно.
Тебе, твой офицерский гонор не позволил вчера спуститься на палубу послушать дрифмейстера, толкующего про технику безопасности при выметке сетей. И ты так и не удосужился заглянуть в журнал "Рыбное хозяйство", со статьёй опытного промысловика:- "Два способа дрифтерного лова сельди с нижним и верхним вожаком".
Володе за словом в карман лезть не к чему.
- Зато ты себе популярность по дешёвке хочешь заработать! Видел как ты набором сетей в дрифтерный порядок развлекался?
- Так учили меня, сэр. Не должно быть на судне работы, незнакомой старпому, и желательно, чтобы выполнялась она классно. Вчера дрифмастер окончательно убедил меня, что без острого шкерочного ножа, лучше не высовываться на палубу. Верёвок там на каждом шагу, как паутины у паука в засаде и каждая норовит, захлестнувшись на ноге стащить тебя за борт. Не забудь получить под роспись шкерочный нож, заточи его и, как корсар держи до случая наготове за голенищем своих полуболотных «ботфортов».
Рыбацкую практику я считал делом наживным. Подкованный статьями из журнала «Рыбное хозяйство» я не пугался Володиных страшилок. - «Не Боги горшки обжигают», вот и мы свою промысловую практику будем осваивать по ходу дела – пытался уверить я не только сомневающихся, но и самого себя.
- Как говорила Эллочка-людоедка:- «не учите меня жить!»- отбивался Володя. - С тебя и так причитается! Раньше пяти утра я с мостика не схожу, даже собственным сном жертвую тебя развлекая,- в который уж раз засобирался Володя на боковую.
- Если бы не я, на ком ещё ты свою «трепливую железу» тренировал, Вовик? Назови того, кто твой трёп больше пяти минут выдержал? Секёшь? Тогда валяй, дрыхни, да не проспи обеда, шехерезада!- помахал я в след приятелю ручкой.


ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ И ОДНА.
К Новому году у Шетландских островов должна появиться плавбаза "Тобрук",- пароход, зафрахтованный литовским Управлением в Польше. На "Тобруке" мы должны пополнить оскудевшие запасы и выгрузить улов. А сейчас СРТ-4163 с поиском шёл к югу, поближе к островам. На борту траулера не затихала обыденная жизнь промыслового экипажа:
...Есть город, который я вижу во сне...
...У Черного моря...-
хрипела по судовой трансляции голосом Леонида Утёсова заезженная пластинка проигрывателя.
...Эй, моряк, ты слишком долго плавал,
...Я тебя успела позабыть...
забубенным и разухабистым криком заходилась из кинопроектора в вечерней кают-компании разбитная портовая деваха, из в который уже раз прокручиваемого фильма «Человек амфибия».
После кино в кают-компании буйствовала игра в домино на высадку. Игра непременно сопровождалась грохотом костяшек о столешницу. А вопль:- Рыба!- в сопровождении убойного стука, затаённого, до поры до времени концевого камня, заставлял меня, пытающегося соснуть перед вахтой, слетать с койки. Каютка старпома или чиф-мэйта или попросту "Чифа", как это принято на флотах всего мира, лишь тонкой переборкой отделялась от шумной кают-компании траулера.
Всё, что можно было прочесть из напечатанного, вплоть до старой подшивки газет, к тому времени было уже мною перечитано и пошло по второму кругу. "Двадцать шесть и одна" Максима Горького, одна из затасканных книг из судовой библиотечки, оказалась пророческой. В ней был намёк и предупреждение на атмосферу, имевшую место быть на нашем судне. В отличие от недостаточно компетентных воззрений командиров траулера на этот небезопасный вопрос, и пуританских убеждений отдела кадров на взаимоотношение полов в ограниченном и замкнутом пространстве, Алексей Максимович оказался докой в подобных обстоятельствах. Прямо таки даром предвидения обладал "инженер человеческих душ", в точности воспроизведя даже количественное соотношение полов: именно двадцать шесть и одна пребывало нас на борту траулера. Сложность обстановки обострялась тем, что при проектировании и постройке СРТ на нём не предусматривалось совместное проживание разнополых особей экипажа. Не предусмотрено было, и всё! Ни голландские, ни немецкие проектировщики и думать о таком не смели! Поэтому и не планировалась ни женская каюта, ни отдельный душ, ни туалет, ни уголок, где женщине порою необходимо побыть одной. Однако суфражистки из отдела кадров Управления, на равноправие женщин смотрели по-своему. В четырехместную каюту с табличкой на двери: "Третий помощник капитана, дрифмастер, рыбмастер, кок" не мудрствуя лукаво, к трем мужикам подселили они кока девицу.
Всё завертелось с того рокового дня, когда комитет комсомола Управления настоятельно порекомендовал капитану и парторгу зачислить в штат экипажа Еугению Б…, как активистку, способную зажечь в сердцах молодежи непреодолимую тягу к трудовым подвигам. В доказательство сунули им под нос характеристику Уездного комитета, назвавшего комсомолку Женьку не иначе, как «коневодом передовой литовской сельской молодёжи».
Вскоре дрифмейстер и рыбмастер, люди степенные и в возрасте, предпочтя тесноту и неудобства искушениям плоти, перебрались на ночь из четырехместной каюты на чужие диванчики. А третий штурман, как истинный джентльмен, исключающий пересуды и двойственность положения дамы, уломал капитана зарегистрировать его брак с числящимся по судовой роли коком Еугенией. В правомерности своих требований ему удалось убедить капитана, подсунув курсантский конспект по морскому праву. В конспекте с множеством исправлений была прописана ссылка на правовой акт от тысяча девятьсот затёртого года, где капитану определено в обязанность свидетельствовать не только факты рождения и смерти, но регистрировать и гражданские браки. Законопослушный капитан тут же закрепил брак Евгения и Женьки записью в судовом журнале № 1, а в кают-компании устроилось подобие комсомольской свадьбы двух Женек с легким застольем и криками: "Горько!"
"Горько"- с энтузиазмом вторили старший и второй помощники, не догадываясь о последующей горечи расплаты за легкомыслие отдела кадров и собственную некомпетентность.
Семейная жизнь явно не пошла нашему коку на пользу. Вскоре начались неприятности с запаздыванием завтраков команды. Вахтенные матросы, в обязанности которых входила утренняя побудка кока, обижались и клялись, что не достучались в двери запертой каюты. Новобрачная печь хлеб и кашеварить стала лишь по настроению, а чаще всего - кое – как. Правда, из её изделий ничто не пропадало и вёдрами шло на откорм судовых поросят, а среди экипажа высказывались подозрения, что ещё с хуторского детства Женька привязалась к свиньям крепче, чем к роду человеческому.
Комсорг песочил нерадивую комсомолку в стенной газете и грозился написать ей такую характеристику, что и в КПЗ – камеру предварительного заключения, её побоятся принять, а не то, что в заграничное плавание. В довершение всех неприятностей выяснилось, что мыльной воды Женька боялась как деревенская кошка! Хотя и с запозданием, но дошли до меня слухи, что Женька увиливает от мытья в бане с начала рейса и собирается увильнуть и на этот раз. Мне лучшего не придумалось, как распорядиться заставить её вымыться в принудительном порядке. Ввиду полного отсутствия опыта работы с женским коллективом, не мог я придумать ничего лучшего. А поскольку дело выглядело необычно, прибегнул к помощи комсомольского актива. Разгорячившись и вспомнив крылатую фразу: "Если не умеет, научим, не хочет, заставим!", подвёл я черту на вопрос с места:- А если Женька упрётся и откажется идти в душевую?
- Тогда заставьте вымыться её силой!- брякнул я сгоряча.
Разомлев от банного пара и чистой смены белья, после ужина я крепко заснул и не слышал «Концерт», устроенный оскорбленной Женькой.
На следующий день инцидент представился на суд старпома в двух версиях, достоверность которых осталась невыясненной и на совести действующих лиц. По версии комсомольского секретаря, проследовать в баню Женька наотрез отказалась. Пришлось препровождать её легким понуканием в спину, держа спереди за обе руки, потому как она царапала ногтями лицо комсомольского вожака. В доказательство были предъявлены свежие следы царапин на физиономии потерпевшего. Все «банщики» клялись "честным комсомольским", что стряпуху они не намылили, и даже не дотрагивались до её бикини, а только затолкнули в душевую. Ну, а там она сполоснулась самостоятельно.
По другой версии, на которую упирала Женька:- сонной стащили её с постели и выволокли на палубу, к бочке с водой. В бочку макали швабру и этой шваброй её зверски вымыли. При этом все ржали как жеребцы и высказывали оскорбляющие женское достоинство словечки. По требованию Женьки всё это было запротоколировано секретарём судового комитета, и словечки тоже, но, они не годятся для печати.
Женькин хахаль, а по их обоюдному утверждению муж, третий помощник капитана Евгений А., в повседневном судовом обращении звавшийся тоже Женькой, был до этой роковой связи нормальным парнем без всяких завихрений. Штурманское дело знал и исполнял исправно. Год назад с отличием закончил ленинградскую мореходку. Сам был родом из интеллигентной питерской семьи. Простаком не назовёшь. А тут безоговорочно и целиком воспринял только одну версию – Женькину, и стал на рога супротив всех.
С комсомольской прямотой с места ему подбросили вопросик:- Ты же в это время был на вахте, вся палуба у тебя под окнами и перед глазами. Видел ли ты бочку с водой, швабру и дикую сцену «банной процедуры»? А может быть что-нибудь да слышал? И почему тогда не прекратил издевательства над женщиной?
Отвечает: - Не видел! Не слышал! Но Женька врать не станет! Ей я верю. И этого так не оставлю и никогда вам не прощу! Вы все просто завидуете нашему счастью!
Как пришлось убедиться позже, даже очевидные факты не могли поколебать убежденность Евгения в праведности его подруги.

Сквозь призму прошедших лет, сегодня пытаюсь я разобраться в причинах «бессмысленного и беспощадного» бабьего бунта. Первое, что пришло в голову:- настырной Женоке, привыкшей верховодить деревенской молодёжью, попросту не хватало занятости «коневода» в нашем крошечном и разношерстном коллективе. Под её рукой пребывал единственный подчинённый – восемнадцати летний белобрысенький и скромный парнишка Юлиус. По штатному расписанию числился он матросом без класса или матросом-уборщиком или попросту юнгой. Ввиду слабой загруженности рабочего времени и в целях справедливого распределения труда, юнге вменили в обязанность вспомогательные операции: чистку картофеля, раздачу пищи, мытье посуды и корм судовых хрюшек. К этим неуставным обязанностям Юлиус относился с холодком и, пропуская мимо ушей «бабские распоряжения», безудержно рвался к мужским палубным работам и на место у рулевого колеса. А настырная Женька упорно желала приучить юнгу замешивать тесто, растапливать печь и готовить завтраки. Склоками и жалобами на подростка достала она кажется всех, а когда разбила графин на строптивой головушке Юлиуса, то на защиту юнги поднялась вся команда. Женька выкрутилась, написав на имя капитана заявление с жалобой о посягательстве Юлиуса на её женскую честь. Инцидент замяли по взаимному соглашению сторон и на какое-то время Женька приутихла.
Но постепенно разгорался ропот в команде. У команды уже в печёнках засело единообразие: кислые щи из солонины и гречка с тушёнкой. Хотя никто и не подумал, что ещё можно приготовить из набора, оставшегося в закромах судна: сухих овощей, бочки кислой капусты, макарон и гречки? Никто и не пытался заметить что работа у камбузной плиты не менее тяжёла и опасна, чем у палубного матроса, а к тому же ещё и неблагодарна. В пару, дыму, в тесном пространстве между кипящим за спиной бойлером и раскалённым чугуном печи, на которую при 30 градусном крене судна выплёскивалась половина заправленных щей, с рассвета и допоздна вертелась кок. Про ежечасную опасность быть ошпаренной или поджаренной никто не помышлял и даже не подумал высказать ободряющих слов стряпухе. Даже близкий друг и защитник - Евгений и тот склонялся к требованиям невозможного:– необходимо разнообразить и улучшить коллективное питание.

БАБИЙ БУНТ.
С годами изменилось моё отношение ко многому из происшедшего в молодости. Надо полагать Женьку достала несправедливость: просыпаться на пару часов раньше команды, грязным углём кочегарить не желающую разгораться при низком атмосферном давлении дымящую печь. Весь Божий день гоняться за елозящей на качке бадьёй с заквашенным тестом. Выпекать чёрный и белый хлеб, готовить завтрак, обед, полдник и ужин, подавать и убирать за вечно недовольными мужиками. И так без выходных и в любую погоду при дикой болтанке траулера.
Женьке в отделе кадров о таком не говорили. Зато наплели о заработках, возможности приодеться и гулять весь отпуск по сияющим в неоновой рекламе улицам незнакомых городов. Ни вербовщик, ни кадры не упоминали о кошмаре штормовых будней, зато наплёли хуторской девчёнке как профсоюз будет навязывать ей чуть ли не бесплатную путёвку на золотой пляж южного моря.
Убедившись, что её надули, Женька ополчилась против всего света, но восстала она против без вины виноватого экипажа. Будь я тогда постарше и мудрее, возможно сумел бы обуздать бабью дурь, но я только оскорбился и стал на сторону коллектива. И не нашлось ни одного мужика на судне, способного посоветовать, как прекратить глупое противостояние экипажа супротив одной упрямой и задиристой девчонки. Мог ли это сделать капитан с опытом командира водолазного катера, когда в его арсенале обычными воспитательными мерами являлись наряды вне очереди, да приказы по личному составу. Что мог, то он мне и присоветовал:- Ваша прямая обязанность как старшего помощника - повысить требовательность и навести порядок на камбузе!
А Женька с каждым днём только борзела. Её «супруг» отказывался говорить на семейные темы, мрачнел и замыкался. Дошло до того, что матрос, посланный будить кока, божился: - обошёл всё судно, но нигде "стряпуху" не обнаружил. Тогда я сам становился на руль, а матроса отправлял на камбуз «кочегарить», только чтобы не оставить экипаж без завтрака.

«ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ».
В дополнение ко всем Женькиным фокусам, только из-за её разгильдяйства был поднят на ноги экипаж по тревоге «Человек за бортом». В ту ночь, экипаж ещё досматривал предутренние сны, а СРТ лежал в дрейфе на порядке из выметанных сетей. Была вахта старпома, на мостике бдел я в единственном лице, потому, как матросам следовало выспаться перед предстоящей в шесть утра выборкой сетей. С вечера, как бы отдыхая после недельного буйства, заштилела Атлантика. Прояснился и засверкал усыпанный звёздами небосвод. На редких перистых облаках отражались сполохи полярного сияния. Казалось, вслед за экипажем океан тоже погрузился в дрёму. На востоке линия горизонта очертилась как острое лезвие шкерочного ножа. Все шло путём. Повезло даже с астрономической обсервацией, в разрывах облаков мне удалось схватить высоты трех навигационных звёзд. До сегодняшней ночи наш отряд неделю был лишён возможности обсервации, то горизонта не было, то тучи наглухо зашторивали небосвод.
Я «колдовал» в штурманской над астрономическим ежегодником и таблицей логарифмов, не забывая время от времени включать эхолот и наблюдать за стайками сельди. Косяк медленно всплывал из глубин до уровня наших сеток, убеждая, что мы не промахнулись с их постановкой и улов будет фартовым. По временам включался судовой прожектор, высвечивая на сетевом порядке первые сдвоенные буи, выкрашенные в ярко красный цвет и метко, хотя не совсем этично, наречённые рыбаками "яйцами". "Яйца" никогда не обманывали, если они потяжелели и стали притапливаться от тяжести улова, не зевай, не откладывай с выборкой сетей. Я уже заканчивал астрономические расчеты, когда внизу хлопнула стальная дверь с главной палубы.
- Кому-то не спится, не иначе рыбмастер улов почуял и пошел проверять залитые с вечера водой бочки,- подумалось, включая палубное освещение. Но тут же удивился третьему штурману:- Ты чего это полуночничаешь?
- Понимаешь, чиф, пропала Женька. Обошёл всё судно, а её нигде и следа нет.
Мы, обшарили все закоулки, все до последнего, кроме каюты капитана. Дверь в его каюту оказалась на замке. Переговорную трубу с мостика капитан не брал. В тревоге стояли мы на крыле мостика.
- Тихо! - почему-то шепотом сказал Евгений. – Слушай!- Перевесившись через ограждение мостика, он стал всматриваться в черное пространство за бортом. - Теперь слышишь?
- Да!- ответил я почему-то тоже шёпотом.- Кажется, что-то слышу. А за бортом и, взаправду, слышалась какая-то возня, всплески воды, человеческие вздохи и фырканье.
- Женя, держись - заорал третий штурман,- я сейчас!- и бросил за борт спасательный круг.
- Ты, обалдел!- орал я, удерживая Евгения за полу ватной куртки. Но тот вывернулся из ватника, оставив его в моих руках, а сам бросился к ревуну громкого боя, рыча:- Что ты чухаешься, когда люди за бортом гибнут! Женька за бортом, а капитан прыгнул за ней, спасая,- на бегу сочинил третий помощник,- и сыграл тревогу: "Человек за бортом".
Полуодетые люди возились у вельбота, и уже стащили с него чехол, когда на мостик выскочили абсолютно сухие и в одежде капитан и Женька. Капитана мы ни о чём не спрашивали, а Женька на полном серьёзе стала "вешать лапшу на уши":- мол, товарищу капитану стало плохо, а она прикладывала к его сердцу холодные, мокрые полотенца…
По судовой трансляции объявили отбой судовой тревоги. Поблагодарив экипаж за оперативные и слаженные действия, я попросил у команды прощения за раннюю побудку, связанную с необходимостью срочной выборки сетей. И многозначительно помолчав, добавил:- сегодня ждем в сетях фартовый улов, а для тех, кто сомневается, могу посветить прожектором на "яйца"- они уже начали притапливаться. Сомневались многие. Поэтому светить пришлось долго. В луче прожектора рядом с "яйцами" высветились блестящие чёрные спины с громадными треугольными плавниками.
- Касатки! Как же мы раньше не догадались! А ведь вздыхают и фыркают они совсем по-человечьи и плещутся, ну прямо как детишки в ванне. Вот кто наделал шороху!- развеселился я, хлопая по плечу третьего помощника, стараясь отцепить кисти его рук от поручней ограждения мостика и увести подальше от забортной черноты, куда он упёрся взглядом.

У НАС «ШУБА».
"Шубу" в наши годы возможно видеть разве только в сохранившейся старой, ставшей уже исторической, кинохронике. Мы выбрали всего с десяток из сотни выметанных сетей, а палуба оказалась залитой рыбой. Экипаж по пояс работал в живом серебре сельди. Рыбмастера быстро управлялись с посолом и закупоркой бочек сельди, заставив ими всю свободную палубу. Вскоре пришлось прекратить выборку сетей, кончились заготовленные с вечера бочки. Боцман стал открывать трюм с пустой тарой, а экипаж использовал удобный момент для перекура и какао с бутербродом. Какао мы пили по очереди из носика полуведёрного чайника засунутого в рот юнгой, даже не уходя с палубы и «купаясь» по колено в серебре рыбы.
"Салажата"- звал седобородых, ещё не в полную меру оморяченных матросов, кряжистый, похожий на "краба"- рыбмастер. «Салажата» сгрудились у рассказчика, а тот ловко оперируя на рыбопосольном столе и не отрываясь от дела, продолжал флотскую травлю на тему: "кстати, о птичках".
- У меня дома на террасе, висит на леске чучело огромного альбатроса. Размах крыльев птички не меньше двух метров! Парит он под потолком совсем как живой, наклонив голову и скосив стеклянный глаз, нацелившись прямо в очи входящему. Однажды сосед, с раннего утра ищущий компаньона для похмелки, забрёл к нам на террасу с поллитровкой в руке. И там его чуть кондрат не хватил. Сосед так очумел, что бутылку выронил! Выскочил, что твой джин из бутыли, оря благим матом: - Там, там…, ангел прилетел!
Оказывается нашего соседа заколебала жена, застращав "ангелом карающим", если тот, "не завяжет" заливаться алкоголем сверх всякой меры. Сосед сдрейфил настолько, что с переполоху завязал окончательно и бесповоротно.
- Вот и они, легки на помине,- пальцем в небо ткнул рыбмастер.