Блог клуба - Литературно-исторический

Sundown & ТОПОР :
12:31 18-03-2004
Дождь. Опять этот серый и неопрятный дождь крошится и кружится около фонарного столба. А я смотрю на него из окна и улыбаюсь. Я улыбаюсь не дождю, не столбу, а серости, которая растекается вокруг. Люди тёмными точками ползут в свои подъезды, воспитывать и кормить газировкой своих детей в их мягкие гортани. Я задёргиваю занавеску и сажусь в старое кресло, мягкое, пыльное и скрипучее...

Я закрываю глаза и вспоминаю свой родной город Пярну, город на юге Эстонии, как не смешно, но у этой крохотной страны тоже есть свой юг. Я вспоминаю часто детство. В пятидесятые годы мой отец был комендантом этого городишка. Время, сладкое, советское время, детство и приторные петушки на толстых палочках...

Однажды мы гуляли с матерью, и я увидел, что какая-то несвежая дама продает этих петушков.
-Мама купи!
-Нет, это нельзя, они грязные, я тебе лучше конфет куплю.
-Мама купи!
-Давай я тебе сейчас конфетку куплю, вкусную. А дома я тебе скажу, как эти петушки делают.
-А как их делают?
-Ой, да вот видишь тетка стоит, она грязная вся, немытая. Вот она туда и посморкается, и плюнет, а потом продает.
А дома я все равно накапливал немного копеек и покупал эти петушки, и жрал их, стоя на улице, жрал под теплыми каплями солнечных лучей и жрал в темных прогорклых отдушинах многочисленных арок старого города.

Санки, снежные крепости, соседская детвора, хоккейная клюшка ударяющаяся в нос и первый вкус крови. Было всё.

Как-то я не пошел в школу, а вместо этого дрался с одним пацаном из нашего двора, потому что он обзывал меня - Мишка-шишка. Тогда я впервые увидел, как дерево вцепляется в кожу и сдирает ее, показывая красноватое, мягкое, влажное мясо. На следующий день в школу меня отвели родители. Я пялился по сторонам, на портреты бородатых и не совсем ученых. Сказал, что больше с ним драться не буду, а в тот же день, после занятий, залепил ему куском глины прямо в глаз.

Однажды я пошёл гулять со своим младшим братом - Женей, подойдя к магазину, я сказал ему:
-Облизни перила!
Брат повиновался и прильнул языком к магазинным перилам. Затащить обратно язык он не мог, он пускал слюни, сопел, из глаз полились слёзы. Не ожидая такого хода событий я побежал домой и залез под кровать. А Женя простоял так около получаса, пока продавщица не принесла тёплой воды. В тот вечер, отец рвал свой армейский ремень о мою задницу. Я не мог сидеть три дня, всё это время у меня сжимались зубы и пульсировали виски, мне хотелось сделать что-то, но я не мог: глаза сочились слезой, а руки сжимались в кулаки.

Детство прошло, и в середине шестидесятых я приехал в Таллинн - столицу Эстонии, поступил в мореходное училище.

Меня поселили в общагу, в комнате уже жили два будущих первокурсника. Мы как-то очень быстро познакомились, началась учеба, сначала было тяжело. Потом привык, стал регулярно бражничать вместе с новыми друзьями. Но после того, как нас всех троих чуть не выперли из общаги, пожалев в последний момент и влепив выговор с предупреждением, мы перешли на план. С него по крайней, мере, на подвиги не так тянуло.

В скором времени мы выяснили, что напротив нашей общаги есть женская общага - швейного училища. В тот же вечер мы фланировали вокруг нее, выбирая, кого бы сегодня натянуть. С собой у нас был портвейн и немного советсвких гондонов. Мы отчаянно подъебывали друг друга, кто будет знакомиться первым, у кого лучше всего подвешен язык.

Первое знакомство ни к чему не привело - в общагу не удалось попасть по причине строгой бабы-комендантши с отвислым животом и впалой аппендицитной грудью, которая, только увидев нас, встала на лестнице и закрыла нам проход этой самой своей грудью. Оказалось, что посторонних пускают только до скольки-то там вечера.

На следующий день мы попали в общагу днем. Мне досталась худенькая немного рябая шатенка с жидкими волосами и выпирающими позвонками; когда я ставил ее раком, позвонки жалко торчали из-под кожи. Мне казалось, что они сейчас порвут кожу, и брызнет красноватая липкая влага, не кровь а именно влага, жидкая красноватая водица с кусочками лейкоцитов и чего там еще. От этого в голове у меня мутнело, я не мог кончить, снимал резинку и драл ее еще сильнее, а кончал на позвоночник или на грудь. Грудь у нее тоже была не развита как следует, но рядом с правым соском располлагалась болшая родинка, которую я путал с соском по причине их невероятного портретного сходства.

Однажды я порвал ей что-то внутри, из нее потекла все та же розовая водица, смешанная с ее липкими беловатыми выделениями. Я испугался, что-то промямлил и быстро откланялся, а через несколько дней мы снова трахались, только осторожно.

С учебой возникли проблемы и у меня и у нее. Я спохватился раньше, сдал оставшиеся хвосты и успешно продолжил постигать тайны навигации, а ей повезло меньше. Когда мы с ней уже расстались, она забеременела - я тут уже был ни при чем, но для меня почему-то это стало ударом. Я увидел их, они шли и держались за руки, я запомнил его лицо и после неслучайной встречи в вечернем густом зеве проходного двора нас стало на одного меньше. Больше я и ее тоже не видел.

Я становился старше и понимал жизнь. На третьем курсе я впервые попробовал девочку. Она поступила все в то же швейное училище, была тоже маленькой, худенькой и страшной, даже страшнее, чем моя первая любовь. Потому-то она наверно, и была девочкой. Я порвал ей целку, будучи пьян, в мозгу плавали одномерные картинки, в висках что-то пульсировало, а полузастрявший член жадно впитывал в себя вкус девичьего мяса. Больше мы с ней почти ни разу не трахались, когда я пытался в нее войти, со мной происходила метаморфоза, член опадал и не поднимался два или больше дня. Она дрочила мне рукой, я снова обильно кончал ей на грудь, грудь была более симпатичной, чем лицо, но скоро мне это надоело.

А ночью я просыпался от снов в которых я неистово совокуплялся. Последние годы учебы были скучными. Я учился, понимая, что диплома мне все равно не избежать, и я ебался, понимая, что это тоже надо делать. После получения диплома я напился вдрызг, пьяным пришел в швейную общагу и подарил бабе-комендантше бутылку портвейна и букет цветов. Она показалась не такой и страшной, я решил у нее остаться, но с жутким криком блеванул прямо ей на стол, на шкафчик, в котором висели ключи от келий, где жили жаждущие самцов нехитрые эстонские девчонки. Очнулся в своей комнате уже завтра.

Свои первые два рейса я делал на небольших посудинах СТМ: крохотные каюты и двадцать четыре часа качки в сутки, сходя на берег, меня кидало со стороны в сторону, ноги не слушались, голова кружилась. Во время третьего рейса, я попал на новенький красавец - "Моонзунд", огромный корабль с четырьмя палубами. Экипаж состоял из девяноста человек, как второй штурман я гарцевал в белой, накрахмаленной форме советского моряка.

Местом назначения была Куба. Первые советские рыболовные корабли заходили в Гавану, Фидель Кастро лично встречал их, извергая пламенные речи о великой дружбе наших народов. На обучение к нам поступила группа кубинских товарищей, которые должны были провести с нами весь рейс. Работать кубинцы не очень хотели, да и никто на них особо не наседал, уже через полтора месяца при заходе в порт на острове Пинос, все кубинцы перепились, ходили по кораблю: блевали, орали национальные песни и клали на все правила, у нас же с этим было строго, бухали только в каютах по два человека, чтобы помполит не видел. В один из таких прекрасных вечеров в каюте кубинцев случился пожар, я подоспел первым, сорвав со стены здоровый железный огнетушитель, металла на огнетушители наша страна не жалела, я разворотил им незамысловатый замок и влетел в каюту. Уже горела обшивка, с ней я справился за несколько минут. Поразила же меня другая картина: на койке лежали два кубинца, парнишка, он у меня ассоциировался с кубинским Гаврошем, из пропагандистского стишка, и уже не молодой, толстый мужик, абсолютно голые, причём мужик лежал сверху.

На следующий день их списали, а я ушел в запой. Эта ужасная картина всё время стояла у меня перед глазами. В то время я и не мог представить, что такое возможно. На шестой день возлияний я вышел в гальюн. Картинка плыла, тело потряхивало. В туалеты было тихо и тепло, как вдруг из кабинки я услышал музыку, за закрытой дверью толчка играл оркестр: барабаны гремели дробью, трубы разрывали сонную тишину, смычковые заливались визгливыми смешками. Я дёрнулся к крану, сполоснул лицо и увидел змею, её морда росла и направлялась на меня, я побежал.

У своей каюты я увидел паренька, он стоял на карачках, сзади пристроился Фидель Кастро, его волосатое пузо уютно лежало на детских ягодицах, по широкой бороде текли жёлтые слюни. Фидель шевелил губами и жестикулировал, внедряя член в анус ребёнка. Его страшные фрикции то останавливались, то взрывались в безудержном темпе. Меня начало тошнить, кое-как открыв каюту, я рухнул на койку и зажав руками уши, зажмурился. Через несколько минут я уснул.

Во время вылазки в портовый кабак, я оставил товарищей в баре, а сам вышел на улицу очистить желудок, там я увидел кубинского мальчика, достав из кармана октябрятский значок с кучерявым ильичём, брали их, как советские сувениры, я протянул его ребёнку, малыш улыбнулся. Я схватил его за руку и оттащил в подворотню, он стал вырываться, всадив кулак в рёбра и уложив на землю, я разорвал его потрепанные штанишки, поставил на четвереньки и изнасиловал. Он пытался кричать и вырываться, я бил его по затылку и рвал пальцами рот, внедряясь в детское тело. Окончив действо, я перевернул его на спину и начал душить. Его глаза, его тёмные, нежные глаза кричали солнцем, но я душил, и зверски смеялся. Малыш притих. Его тело я закидал коробками и пошёл дальше пить, я опрокидывал рюмки под советские лозунги и визжал: "...и Ленин такой молодой и юный октябрь впереди!". Через два дня мы вышли в море.

Оставшееся время рейса я не мог спать, мучили кошмары и жгучий, ледяной пот. Заход в Лас-Пальмас и отлёт в Таллинн я принял, как счастье, но всё только начиналось...

По прилёту в столицу ЭССР, я поселился жить в гостиницу для моряков, недалеко от главной конторы "ЭСТРЫБПРОМА". Рядом располагались несколько общежитий этого же предприятия и два детских садика, окна моей комнаты выходили прямо на них. Порою, стоя у окна, после ночной гулянки и потягивая из бутыля кефир, я почёсывал зад и глядел на гуляющих детей, внутри что-то сжималось пружиной. Я ложился на кровать, смотрел в потолок и на его белой плоскости начинали появляться тонкие, красные струйки, они крысами разбегались по всей площади и давили в мои глаза.

Я не спал всю ночь, ворочался, в голове крутились странные картины. На утро я побрился, одел свежую, белую рубашку, накинул куртку, дождался открытия магазина, купил две бутылки коньяка. Одну выпил в своей комнате, много курил, вышел на улицу, поймал такси и поехал на другой конец Таллинна. Побродил по району, около небольшой речушки обнаружил заросли кустарника, пошлялся возле ближних домов, детей по близости не было. Я сел на скамейку, раскупорил вторую бутылку и жадно отхлебнул с горла. Отхлёбывать пришлось минут пятнадцать, пока около детской площадки не появился паренёк с портфелем. Я встал и неровным ходом направился к нему.

-Мальчик, ты в этом доме живёшь?
-Да.
-А хочешь мяч футбольный подарю?
-Хочу.
-Пойдём, он там лежит.

"Какие всё же дети доверчивые существа... мяч.. футбольный... какая чушь..." - думал я, не торопясь шагая к зарослям.
-Ну где мяч то?
-Да там он, у речки.
Мы пробрались к воде. Ребёнок с любопытством зыркал по сторонам, когда я саданул ему по голове недопитой бутылкой.

Вода тихо шептала на непонятном языке, по лицу мальчика текла кровь, перемешанная с каплями коньяка, я лежал сверху, ритмично подёргиваясь. Я слизывал с его мягкой кожи струйки мутного коньяка, эти ощущения я не забуду никогда. Мальчик застонал и приоткрыл глаза. Опять эти детские глаза, непонимающие и чистые, они прожигали меня. Большими пальцами рук я врезался в глазные яблоки и надавил с силой. Рёбёнок вскрикнул, я принялся орудовать кулаками по его лицу, через минут пять остановился. К тому времени голова парнишки уже превратилась в большую миску со свежим фаршем. Руки и лицо я сполоснул в реке и уставший побрёл к ближайшей стоянке такси.

Следующий рейс был по Западной Африке. До этого в Африке я ни разу не был, но по рассказам более опытных товарищей составил себе определенное мнение.

Город-порт Конакри встретил нас шумом и жарой. Наше судно, как выяснилось, должно было оставаться там неделю, пока не подвезут какие-то товары из провинции, и всей команде выписали разрешение находиться на берегу до поздней ночи. Я прогуливался по городу, целыми днями, разглядывал черных людей, заходил в их магазины и лавки, тратя валюту на разные неизвестные мелочи, пробовал опять же неизвестную пищу в крохотных ресторанчиках, шатался по блошиным рынкам, на которых сидели на земле самые настоящие колдуны, с громкими гортанными криками пересыпая в руках орехи и размахивая кусками змеиной кожи. На меня тоже косились, город еще редко видел живого белого человека.

На корабль я возвращался уже затемно. С утра обещали отплытие, у меня в руках была сумка, в которую я положил статуэтку из желтоватого слоновьего бивня, амулет, сделанный из хвоста ящерицы, красивый самодельный ножик, купленный в одной из лавчонок за смешную цену у хозяина, черного до синевы негра, кое-как говорившего по-английски, и несколько разных бутылок местного алкоголя. В этот рейс я взял с собой, опять же по совету товарищей, маленькие красные флажки, которые в СССР прикалывали на одежду во время демонстраций. Здесь же они шли на ура, пещерные гвинейцы охотно поклонялись красному богу.

Я свернул на улицу, ведущую к порту, и прибавил ход. Несмотря на дружелюбность туземного населения, ночью по незнакомому городу идти не хотелось. И тут я увидел маленького негритенка, он шел мне навстречу и деловито ковырялся в широком носу. По привычке я огляделся, и, никого не увидев, дождался, пока мелкий негроид поравняется со мной, после чего прыгнул к нему, зажал рот широкой ладонью, и потащил вяло брыкающееся тельце в проулок между домами. Там я кое-как одной рукой вытащил из сумки так кстати пригодившийся нож, распорол на негритенке его одежду, не преминув медленно поводить лезвием перед глазами, уронил его на землю и сам упал сверху.
Негритенок тихо подвывал, из-под ладони, зажимающей рот, текли его белые слюни, я жадно дышал запахом его нечистой кожи. Особую остроту придавало то, что в темноте негритенка не было видно и казалось, что я трахаю пустоту, жаркую, неприятно пахнущую пустоту.

Закончив свое дело, я воткнул нож в шею, прокутив его несколько раз и наконец-то освободил неприятно затекшую ладонь, залитую слюнями. Обрывками одежды я стер с себя кровь, слюну, подобрал сумку, не забыв вытереть ножик, кинул взгляд на тело, но в темноте ничего не увидел. Не придумав ничего, оставил негритенка там же, где он и лежал, и пошел на корабль. Отойдя буквально несколько шагов, наткнулся на прикрытую пальмовыми листьями ямку. неизвестно, для чего она была выкопана и кем, но мне она очень даже пригодилась - я оттащил трупик к ямке, закрыв сверху гигантскими лапами пальм.

На корабль я пришёл уставший. Капитан, блюдя честь советского моряка, пил в своей каюте, закрывшись изнутри. Вахтенные матросы тоскливо смотрели на чужую землю, им тоже хотелось принять участие. Я отдал им какую-то бутылку из своих запасов и был с почетом препровожден до своей каюты.

Я разделся, отстирал прямо под краном пятна крови, незаметные в темноте, умыл лицо и руки, лег на кровать. Хотелось спать, тело ломила лёгкая дрожь, а на душе было легко и сладко.

Во сне почему-то из пустоты вышел колдун с рынка, жонглирующий отрубленными руками. Колдун кривил обезьянье лицо, что-то булькал на непонятном языке, а потом выволок откуда-то связанного синего негра из лавки, где я купил ножик, и начал засовывать обрубки в задний проход, пока у лавочника не вырос дикий нереальный хвост из человеческих рук. Что было дальше - не помню, проснулся я уже на полу, замотанный в простыню.

Опять серый Таллинн, опять пьянки до остервенения, нестиранные простыни и зависимость от свежего тела. Я вконец изнемог, плюнул на все и вновь отправился на охоту. В этот раз я выбрал другой район города, бесцельно крутился по нему, дождался конца второй смены в школе, и опять, пообещав игрушку, увел за собой толстенького второклассника.

По дороге он взахлеб рассказывал мне, о секции фехтования, куда его записал папа два месяца назад. Я тоскливо слушал его срывающийся дискант и, с трудом дождавшись подходящего места, набросился. Он почти не сопротивлялся, напоследок я разрезал его пухленькое горло, кровь брызнула тёмной свежестью...

Я ушел купаться, до моря я шёл около двадцати минут. Купание не удалось, вода была довольно холодной, когда я вылез из воды, то увидел, что из моего пупка что-то сочится. Это была жидкость непонятного цвета, даже сейчас, когда прошло столько времени, я не могу описать ее цвет. Солнце время от времени сплевывало в меня куском тепла, а я стоял на влажной гальке, пялился на живот, на крупные продолговатые капли жидкости, стекающей на мой поникший от ужаса член, и мне было весело.

В этот день я быстро заснул, долго и крепко проспал больше десяти часов. Меня разбудил нахальный солнечный луч, пробравшийся сквозь неплотно задернутые шторы. Я почувствовал себя бодрым, отдохнувшим, с удовольствием сварил и выпил крепкого настоящего кофе и пошел на улицу, решив просто прогуляться.

Пока спускался по лестнице, внезапно вспомнил про пупок и вчерашний вечер на берегу залива. Тут же задрал рубашку и вперил дрожащий взгляд в загорелый живот, с которого уже начал сходить африканский загар. Указательным пальцем правой руки я даже поковырялся в пупке, понюхал палец, но не обнаружил и следа вчерашней аномалии.

Время текло вязкими струйками и где я только не побывал: северная Америка, южная, Африка, Европа, удалось заглянуть и в Азию. От Галифакса до Антананариву я оставил свои следы. Четыре раза пересекал экватор, три раз пролив Дрейка.

В конце семидесятых я даже женился, родился сын, но через три года жена ушла от меня, уехала к своей матери в Ростов, вышла замуж за какого-то учителя, до сих пор там живут. Я редко вспоминаю их.

В Таллинне, за всё это время, я убил ещё порядка восьми - десяти мальчиков. Порой мне казалось, что это просто сон. Каждый раз я пытался убивать по-новому: душил детей шнурком, разрезал живот, ломал шею, а однажды хотел умертвить с помощью шприца, наполненного бензином, этот способ я подсмотрел в американском фильме. Одноразовые шприцы я как раз привёз из Виго. В вену мне попасть не удалось, мальчик-эстонец стонал и извивался, я не мог больше смотреть на его мученья и саданул в висок какой-то корягой. Даже сейчас я помню хруст черепной коробки ребёнка, но не могу вспомнить его лица - странно.

Я никогда не воспринимал свои жертвы, как нечто живое. Я не задумывался о том, что у них есть родители. Я думал, что это всё сон, или кино и через какое-то время с их лиц смоют багрово-пурпурный грим, напоят чаем и отправят домой. Мысли о реальности всего происшедшего я заливал алкоголем. В течении трёх лет я вообще не убивал, но сны, кошмарные, холодные, рвущие мозг сны...

Я не могу сказать, что это мне нравится, просто мне это необходимо. Вы ведь тоже не можете обойтись без еды, сна, воды?! Я не граблю, не ворую миллиарды у народа, не взрываю дома. Я просто сижу у окна и смотрю на играющих детей, я слышу их смех, я чувствую тепло, исходящее от их маленьких тел, я глупо улыбаюсь, я вкушаю дрожь, я закрываю глаза, я жутко устал. И только мягкая дремота округ меня, и только лёгкий запах газа...


29 ок Sergey Datsjuk llinn (Таллин) Образование: Колледж Волго-каспийский морской рыбопромышеленный
(ВКМРПК, КМУ) '83 Астрахань, 1979–1983 судовождение

тября 1963 Место работы: Эстрыбпром Tallinn (Таллин), 1983–1991 пом.капитана "маяк" Tallinn (Таллин), 1991–1994 пом.капитана

Александр Урис


— Шел, шел, дай, думаю, зайду, проведаю, — старик виновато протягивает через заставленный старым товаром прилавок свою сухую ладонь.
— И правильно сделал, Никитич, что зашел, правильно сделал, — по-дружески, не сжимая сильно ладони старика, пожимаю ему руку. Старик, конечно, лукавит, что просто шел мимо. Ко мне и шел. — Правильно зашел, правильно, — повторяю ему. Я-то уже не молодой, скоро сорок семь, а ему почти на тридцать годков больше, жену пару лет назад похоронил, куда ж ему идти-то одному из своей девятиметровки в «гостинке»?
Старик, обрадованный приемом, улыбается, больше глазами, чем ртом. Глаза даже повлажнели. Сухонький, угасающий голос подрагивает. И глаза будто говорят — уходить ему скоро, за женой следом уходить.
— Ты садись, Никитич, садись. Нечего предо мной стоять. Вот на мое место за прилавком и садись, — указываю ему на стул. — За директора будешь. Улыбаешься. И чего это ты там достаешь из пакета? А ну — отставить! Ты чего, Никитич, тратишься? В прошлый раз, на старый Новый год, печенье принес. Что это такое? А ну спрячь свою шоколадку! А это что?
— Вино это, Санек, вино. Сегодня ж Крещение. Вот принес тебя поздравить, — он все так же, будто виновато, вытаскивает из пакетика пластмассовую лимонадную бутылку с каким-то напитком чайного цвета. — Я уже и в церковь с утра сходил, водицы взял. С утра людей не очень много было. А потом прогуляться решил, погода-то солнечная...
— Прогуляться. Не ближний же свет. С твоей палкой. По такому морозу! Садись же, садись, куда показал.
— Мне ж, Санек, ходить надо. Врач сказал. Пять километров каждый день, не меньше. Так что ничего, — Никитич осторожно усаживается на предоставленное тесное местечко.
— А морозы-то какие! Крещенские! Минус двадцать пять! Ха! Видел сегодня по новостям, как Жириновский в проруби купался?
— Нет, не видел, — отвечает старик. — Но этот может.
— Не то слово, Никитич, не то слово. Прививку от гриппа ему в зад делали, так на весь мир показали. Сегодня хоть и рабочий день у нас, а все же Крещение, так что народа не жди в магазине. Да и мороз, — оправдываю выставленные из шкафчика под прилавком два бокала. Никитич не пьяница. Его вино — чисто символически.
— С праздником! — протягиваю ему налитый бокал. — Какое вино-то принес, Никитич? Бутылка-то не родная.
— Портвейн. Восемнадцать градусов. На Новый год в Ивангороде себе купил, а отпил тогда всего — ничего. Вот в лимонадную бутылку с крышкой и перелил, чтобы не выдохлось, — Никитич принял бокал и стал подниматься.
— Сидел бы, не офицерa же, — говорю старику.
— Нельзя, — выпрямляется он. — Ты стоишь, и я с тобой, стоя, выпью.
В лавке прохладно, всего десять градусов тепла, но с морозной улицы в окна весело светит яркое январское солнце.
— Бери булочки, пиццу, она с грибами. Моя вчера напекла. Правда, пока шел на работу, все подмерзло. А с какими грибами — знаешь? С опятами! В морозилке храним, как свежие. Оценил?
— Оценил. Вкусно. Я в лес давно уже не ходил. Из-за ноги. Раньше, еще в Таллине, выбирался. В Мяннику...
Вот и тема сама собой определилась — о грибах — обрадовался я. Старику общение необходимо, вот он и приходит сюда. Часто неожиданно. А тут и тема нашлась. Пусть выговорится, повспоминает.
«Санек, — думал я, внимая рассказам старика, — а ведь прав был тогда тот капитан с «Боры»... Тогда, в самом начале восьмидесятых, транспортное судно «Эстрыбпрома» «Бора» возвращалось с грузом мороженой рыбы из Намибийской зоны. Рейс был короткий, но напряженный, экипаж устал, нервничал, особенно молодежь: матросы, мотористы. Как раз случился праздник — Восьмое марта. А какие праздники в море? Общесудовое собрание. Вот и начали вместо праздничных разговоров жаловаться. На работу камбуза, на жару, друг на друга, на технику. Шумят, самих себя перебивают — как же, капитан на общесудовом собрании присутствует — авось, прислушается. Высказались и ждут, что капитан скажет. А тот вышел: в парадном кителе, в белых отутюженных брюках и говорит: «Товарищи! Ребята! Внимательно всех вас выслушал, со многим согласен. Но подумал я, в этот праздничный день, вот о чем: да, сейчас вы жалуетесь, возмущены... Вы все молодые, энергичные... Да, сейчас вам трудно, многое не ладится... Но пройдут годы... а это я вам как уже поживший человек говорю, — и вы вспомните эти времена как самые счастливые годы вашей жизни. Потому что эти годы будут годами вашей молодости. А трудности забудутся или запомнятся счастливые моменты их преодоления».
Я с грустью посмотрел на осторожно присаживающегося на стул Никитича. Ведь он тоже был частью моей молодости. Как ни покажется это странным. Молодой рефмеханик «Санек» и уже тогда старик-рыбмастер Никитич. Нет, мы не дружили. Просто пересекались в рейсах. Бывали и стычки. Старик отличался въедливостью, болея за работу. И чуть что — жаловался на те или иные механосудовые службы за недостаточное обеспечение бесперебойной работы рыбцеха своему начальнику-технологу, а тот — уже капитану. Но все это было тогда, в молодости, и казалось теперь счастливым прошлым. И встретив неожиданно, год назад, старика в этом небольшом городке, я обрадовался ему как старому знакомому.
— В каких рейсах мы с тобой пересекались, Никитич? Я столько, конечно, не ходил, сколько ты... На «Крейцвальде» был?
— И на «Крейцвальде» был...
— А на «Шопене»?
— И на «Шопене»... Я ж, Санек, с юнги начинал. Еще в пятидесятых. А до этого в шахте на Урале проработал. Тогда, сразу после войны, шахтерам освобождение от армии было. Но четыре года надо было отработать. Многие там остались, под завалами. Трудно было в первые годы: ни техники, ни условий, людей не хватало. Только план. Страну поднимать надо было. Многие навсегда там остались, в шахтах. Я тоже в завал попал. Повезло, всего камнем обложило, а чтоб по мне — почти нет. Кожу только на ноге до кости содрало. После шахты в Таллин приехал, брат здесь работал. Водителем на грузовик устроился. А жил в бараках на Ситцевой. Порт недалеко. В пятидесятых рыболовный флот расширяться начал. Ну я и подался туда. Сначала юнгой на камбуз. Как-то в шторм попали. Моряки с ног валятся — морская болезнь, даже рулевые матросы. Меня на руль поставили, юнгу. С камбуза взяли и поставили, матроса без класса и на руль! Так двенадцать часов за других без перерыва, в болтанку, на руле и простоял, курс выдерживая...
— Знаю, что это такое, — говорю и наливаю в бокал остатки. — Сам, как ты, так же один раз стоял, те же двенадцать часов. «Носом на волну» держал, пока мужики в цеху, в шестибалльный шторм план по пресервам перевыполняли. А шесть баллов на Балтике, да на плоскодонке «Рокишкис» — это что-то. Так что знаю, что это такое, Никитич, — чуть зазеваешься — таких матюгов от вашего брата-рыбообработчика наслушаешься... Да и понятно, работать в такой обстановке и так сущий ад, а тут еще удар в бок. Я даже не обижался. Разве что на самого себя.
— Вот-вот, Санек, ты знаешь! А молодой я смышленым был. Мы ж псковские, все на лету схватываем. Через два рейса уже боцманом ходил. Баталеркой заведовал. Да... Жили, работали. Зарабатывали. У меня же восемьдесят тысяч рублей на книжке, когда на пенсию вышел, было! Какие деньги! А поменяли... — только триста крон! Вот так-то, Санек. Партийцы да комсомольцы тогда, в заваруху, взносы прикарманили, другие пенсионеров накоплений лишили...
— Да брось ты, Никитич, не расстраивайся, этим уже не поможешь.
— И то правда, — соглашается старик.
В этот момент дверь в лавку отворяется и внутрь заходит посетитель. Лицо колючее, злое и какое-то черное. То ли от грязи, то ли от холода, то ли от мыслей.
— Слышь, хозяин, трубы горят. Возьми мобильник? За дешево! Починиться надо! Дэцэла прошу — всего на самогон, — голос хриплый, руки в наколках. Лет под сорок. — Выручай! Вот так надо!
— Герой, — после того как незваный гость несолоно хлебавши покидает лавку, говорю старику. — За день столько их насмотришься... И все героями себя считают, которым весь остальной мир чего-то должен. Вот ты себя вспомни, Никитич, свою жизнь. И шахта с завалами, и баранка, и море со штормами... А эти чем гордятся? Наколками да сроками. Трубы у него, видите ли, горят! Совесть не горит, что все в жизни пропито... Ладно, Никитич, давай собираться. Не будет сегодня у меня торговли. Провожу тебя до твоей «гостинки» и домой.
И мы пошли.

В ТРОПИКАХ
Денек давно настолько жарким не был.
Морская гладь спокойна и светла.
Над головой тропическое небо,
Казалось, раскалилось до бела.
Лежу на палубе, взирая с умиленьем,
Как солнце жарит нежные бока.
На горизонте, где-то в отдаленье,
Кудрявые поплыли облака.
И небо вдруг накрыли одеялом,
Задули солнце, будто бы свечу.
По морю рябь пошла, зарница просияла,
Прохлада пробежала по плечу.
Со страшным громом небо раскололось,
Пронзили молнии клубок свинцовых туч,
Сорвался ветер, разлохматив волос,
И хлынул дождь стеной с небесных круч.
Косые струны больно бьют по телу,
В ушах стоит сплошной немолчный гул.
Как будто бы природа захотела
Нас смыть, но мы идем назло врагу.
Но миг прошел, и снова день погожий,
Умчались тени грозных облаков,
И теплый ветер быстро сушит кожу,
А даль светла, и дышится легко!
Южно-Китайское море, 1968 г.
II

MILLENIUM
Уж такие мы странные люди,
Напридумали всякой фигни.
Создавать себе идолов любим,
А потом поклоняемся им.
Начертили на картах экватор,
И хоть нет в океане черты,
Отмечаешь, как важную дату,
Переход этой линии ты.
Знали в Риме календы когда-то,
Их забыли, но есть календарь.
Празднуй каждую круглую дату,
В грязь при этом лицом не ударь.
Друг мой, станем под старость мудрее.
Сроков нет для добра и любви.
Что нам ждать от судьбы юбилеев,
Каждый день словно в праздник живи!

ЧЕРЕЗ ГОДА...
Ах, как давно расстались мы, кадеты,
Уйдя в моря, сквозь штормы и пургу.
Теперь другие бороздят планету,
А мы на пярнуском собрались берегу.
Полвека нас, конечно, изменили,
Здоровья меньше, но прибавил вес.
И то, за что нас женщины любили,
Все чаще превращается в отвес.
А ведь могли бутылку чистогана
Принять, а после с дамой лечь в кровать.
Сейчас вполне обходимся стаканом,
Чтобы водой таблетки запивать.
Когда-то спорт нам был как воздух нужен,
И на соперников мы наводили страх.
Мы и теперь вполне со спортом дружим
У телевизора с программою в руках.
Но к счастью, все совсем не так печально.
Мы к жизни сохранили интерес.
Кто закален, как мы, был изначально,
Тот выдержит и нынешний прогресс.
Для нас сегодня памятная дата,
Еще с бокалом справится рука.
За 45! За всех за нас, ребята!
За нашу ALMA MATER, ТМК *!
* ТМК - Tallinna merekool
К 45-летию выпуска: 19.08.2006

СБОРЫ ОФИЦЕРОВ ЗАПАСА
Призвал нас флотский экипаж:
Ищи, дружок, второй этаж,
Найдешь там правое крыло,
Служи, родной, врагам на зло,
Служи начальникам на радость,
Прости, что предлагаю гадость.
Ты был вчера "ни А, ни Бэ",
А ныне -- китель из ХэБэ,
И блеск погонов на плечах.
Все девки таллинские: "Ах!
Какой шарман, какой пассаж!"
И атакуют экипаж.
Но нам девицы ни к чему,
Есть пища нашему уму.
Пусть злятся в Пентагоне, пусть!
Уставы знаем наизусть.
Нас не потопит враг уже,
Ведь мы читали НБЖ *
На совесть мы, а не от скуки,
Грызём военные науки.
За этот месяц все мы стали,
Как сплав из пороха и стали.
Мы набрались ума и сил.
Жаль, правда, что кораблик сгнил.
* Наставление по Борьбе за Живучесть
Эскадренный миноносец "Стойкий" 1973 г.
* * *
Морями пройдено немало.
Со мною всякое бывало,
Но всё же не пошел ко дну.
Теперь создали нам на горе
Бюрократическое море.
Вот в этом море я тону!
2007 г.

С МОРЯ НА БЕРЕГ УЙДУ?
Видно, в будущем году
С моря на берег уйду.
Утомил меня туман, коим дышит океан.
И осенние шторма, всех сводящие с ума,
И коварный зимний лед, что на камни судно прёт.
И вообще в мои года отдыхают от труда,
Разве к пенсии маленько подработать иногда.
Много денег из воды я не выжал за труды,
Но она меня кормила, всё же, так ея туды!
Февраль 2007 г. паром "OFELIA"
III
УШЕДШИМ ДРУЗЬЯМ
Всё завершается, окончен долгий путь,
Исполненный трудов и напряженья.
Что впереди? Быть может, мрак забвенья,
А может быть, иное что-нибудь?
Знать не дано! Но хочется душе,
Чтоб на земле о ней не позабыли,
И встречи с теми, что до нас тут были
В иных мирах, открытых ей уже...
* * *
"Жизнь прожить -- не поле перейти",
Если жизнь, конечно, впереди.
Если ж позади, она не боле,
Чем поляна, а не то, что поле.
* * *
Стою на палубе, природой восхищенный
И про себя шепчу: "Мгновение, постой!"
Горит, закатным светом освещенный,
Осенний лес багряно-золотой.
Рохукюла, 2007 г.
РЫБАКУ
На этой палубе не сможет
Прижиться трус или слабак,
А смелый силы приумножит
И скажет гордо: "Я рыбак!"
Пусть будет лишь попутный ветер
У берегов далеких стран,
Пускай тебе удача светит
И будет щедрым океан!
IV
ПАРОМНЫЕ ЗАРИСОВКИ
Птиц весенних к нам принёс ветер вестовый,
Берег вспышкой маяка их приветствует.
То омоют нас дожди, то засыплет снег.
Не спешит уйти зима, но мы простились с ней.
* * *
Время белых ночей миновало,
Август делает небо темней.
В нём сливаются звёзд покрывало
И сияние наших огней.
В рубке слабо мерцают приборы,
Да светится радара экран.
Забываю обиды и споры.
Здесь лечу свою душу от ран.

* * *
Накрывая причал, налетает волна.
Вновь обрушился шквал, потрепало сполна.
Эта осень пока, ох, не балует нас!
Будь же твёрдой, рука, безошибочным глаз.
Пусть надежда в душе пребывает всегда,
Среди мрака уже промелькнула звезда.
* * *
В годовщину гибели "Эстонии"
Осень. Вскипает на рифах волна.
Осень, и ночь непроглядно темна.
Осенью тёмная эта вода
Многих отняла у нас навсегда.
* * *
Всё повторяется сначала,
Оделись ели серебром,
К заледенелому причалу
Спешит рождественский паром,
Чтобы в сочельную субботу
Собрались семьи за столом,
Мы делаем свою работу,-
Пусть люди вспомнят нас добром!

ОСТРОВ МУХУ
За проливом остров маленький такой,
Обещает людям отдых и покой.
See on vaike Muhu, see on Muhumaa,
Ja kuidas keda ei usu,
Tule, tule vaatama.
Для паромов сделан в Куйвасту причал,
Чтоб зимой и летом он гостей встречал.
See on vaike Muhu, see on Muhumaa,
Ja kuidas keda ei usu,
Tule, tule vaatama.
Катарина-кирик, старая корчма,
Свежий воздух леса сводит нас с ума.
See on vaike Muhu, see on Muhumaa,
Ja kuidas keda ei usu,
Tule, tule vaatama.
В Когува за Смуула выпьем мы до дна,
Будет эта песня далеко слышна:
See on vaike Muhu, see on Muhumaa,
Ja kuidas keda ei usu,
Tule, tule vaatama.
Вот уже звучат прощальные слова,
За кормой в тумане скрылись острова...
See on vaike Muhu, see on Muhumaa,
Ja kuidas keda ei usu,
Tule, tule vaatama.
V
ЖЕНЕ
Мулла на нашей свадьбе не был,
Мы не ходили к алтарю,
Но нас соединило небо,
И я судьбу благодарю!
* * *
Я в знак любви тебе вручаю розы,
Стараюсь, чтоб тебя минули грозы.
Увы, но в том повинен я,
Что ты, любимая, порой роняешь слезы.

МАМЕ
Я уехал надолго, на другой континент.
Не простились мы толком в тот последний момент.
Не шепнуло мне только мое сердце тогда,
Что я еду надолго - ты уйдешь навсегда...

ВОЗРАСТНОЕ
Проходит жизнь, но не напрасно,
Я видел мир и знал любовь.
И было многое прекрасно,
Хотя и не вернется вновь.
* * *
Вдоль бортов разбивается в пене
И назад убегает вода.
Так же пеной утрат и свершений
Наша жизнь убежит в никуда.
* * *
Я молод был и полон сил,
Казалось, это всё навечно.
Но вот -- я дед, а многих нет...
Как жизнь, однако, быстротечна!

ВРЕМЯ
Были телом и верою крепки,
Крепостной не знавали цепи,
И неслись на конях бородатые предки
По бескрайним просторам степи.
Вихри войн, революции горе
Их смахнули с земли, словно сор.
Мне ж судьба предоставила море
И его безграничный простор.
Сложный мир оставляем мы детям,
Есть бояться кого и чего.
Но зато им гулять в Интернете,
В необъятных пространствах его!

МОРЯКУ И ПОЭТУ
ТИМОФЕЮ СИНИЦКОМУ
Стихи читаю, и ожили вновь
Рассветы юности, тревожные зарницы.
С тобой я вспомнил, Тимофей Синицкий,
Зов моря, боль разлуки и любовь!
* * *
На синей глади белые барашки,
Да горизонта дальняя черта.
Меня водила за моря мечта,
Я с той поры не изменил тельняшке.
Теперь я только мысленно могу
Преодолеть знакомые просторы,
Представить дальних стран поля и горы,
Сам оставаясь здесь на берегу.
Имея память, сей бесценный дар,
Я чувствую пустыни южной жар,
Полярных льдов холодное дыханье.
Мы этой жизни посетили пир,
Нам выпала удача видеть мир,
Так будем благодарны мирозданью!

КОРОТКИЙ РЕЙС
На море нынче тишь да гладь,
Как будто божья благодать.
И начинаешь забывать
Тайфуна рёв и гам.
А коль погода хороша,
Пусть отдохнёт от бурь душа.
Несёт нас судно, не спеша,
К японским берегам.
Прекрасны эти берега,
Да там стоянка коротка.
На день заскочишь и пока!
Саёнара! Гуд бай!
Успеть бы в магазин сходить,
Семейству сувенир купить,
И пару пива прихватить,
О большем не мечтай.
Японское море, 1962 г.

К 50-ЛЕТИЮ МОЕЙ МАТЕРИ, З.П. МАКУРИНОЙ
Я вижу сквозь замёрзшее стекло,
Как суетятся волны за бортом
И палубу, что снегом занесло,
А в мыслях там, где мой далёкий дом.
Там можно не бояться непогод,
Там нынче смех, бокалов дружный звон.
Чтоб вместе встретить этот Новый Год,
Приехали друзья со всех сторон.
Мне кажется, что слышу разговор
И вижу всех, сидящих у стола.
Лишь мама не присела до сих пор,
- Не беспокойся, всё ведь принесла.
Пускай свистит над волнами норд-ост,
Его сейчас перекричит Сергей.
Поднять я предлагаю первый тост
За этот славный мамин юбилей!
Мне ж здесь, пускай приснится возвращенье,
Что будет Новый Год на море тих.
Прошу прощенья, вместо поздравленья
Примите этот неумелый стих.
Магадан, канун нового 1965 года.

УХОДИМ В ТРОПИКИ
Снова лаг отсчитывает мили,
Винт взбивает пену за кормой.
С криками нас чайки проводили
И отстав, вернулися домой.
Мы одни в бескрайнейшем просторе,
Берега ушли куда-то прочь.
Над притихшим непривычно морем
Опустилась ласковая ночь.
Воды дремлют в призрачном свеченьи,
Сонный мир объяла тишина.
Над землёю, в звёздном окруженьи,
Проплывает полная луна.
И ничто блаженства не нарушит,
Словно сбылись детские мечты.
И восторг охватывает душу
От тепла, покоя, чистоты!

На подходе к Филиппинам 1965 год.
НАДПИСЬ НА ШТОПОРЕ

(подражание Р. Гамзатову)
Не бери меня ты в руки
От безделья или скуки.
А коль в дом пришли друзья,
Без меня никак нельзя!

НАДПИСЬ НА БЛЮДЕ
( подражание О. Хаяму)

Бывает, нет шикарного обеда,
Но так вкусна с приятелем беседа.
И пусть не так напитки хороши,
Их пьёшь легко под тосты от души!

РОСТИСЛАВУ ЮРЬЕВИЧУ ТИТОВУ
преподавателю мореходной астрономии ТМУ
к 75-летию

По юности шагали торопливо,
На лицах беззаботности печать.
Учились днём, под вечер пили пиво,
А в сумерки шли девушек встречать.
Но астроном сказал без снисхожденья,
Что для другого сумерки даны.
- Найдите-ка прямое восхожденье,
Да плюс к тому склонение Луны!
Ему-то что? Он в этом деле дока,
А нам наука эта не проста.
То сверху чешешь голову, то с бока:
- Где азимут звезды, где высота?
Теорию осилили мы эту,
На практику попали в океан.
Есть горизонт и звёзды, и планеты,
Секундомер, хронометр, секстан.
Вот - сумерки, быстрей беру высоты,
Таблицы с ежегодником при мне,
Ещё чуть-чуть... Закончены расчёты.
Есть точка! Чуть от курса в стороне.
От радости такой, почти как пьяный,
Хожу и повторяю на ходу:
- Сумел найти я место в океане,
И значит, в жизни я его найду!
Потом немало лет отдали морю,
На берегу трудились в меру сил,
Но помнили и в радости и в горе
Тех, кто когда-то нас всему учил.
И друг от друга мы не отрывались.
Сегодня вновь в кругу седых друзей
У этого стола пришвартовались,
Учителя отметить юбилей.
Он, как и в юности, сегодня с нами,
Мы вместе вспомним многое чего.
Наверное, он горд учениками,
Мы - тем, что все учились у него.
Не знаем, что судьба ему вещает,
А мы желаем долгих-долгих лет!
Пускай дорогу Вашу освещает
Любви и дружбы негасимый свет!
Таллин, 2003 год.

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ
Рассвет глобализации над нами,
И всё теперь не просто у меня.
Друзья живут в Испании, в Майями,
Да и в России есть ещё родня.
Теперь и на моей семьи примере
Могу понять сей термин. Вам помочь?
Живут в ирландском графстве Типперери
Мои родные внученька и дочь.
Они уже в осеннем финском мраке
Пожили тоже, правда, не в серьёз.
И в Хельсинки, в районе Меллунмяки
С коляскою гуляли средь берёз.
В Европе без границ народ шныряет.
Бери билет и дуй туда-сюда.
Мой сын сейчас в Норвегии ныряет,
А я в Египте - там теплей вода.
Да, всё теперь не так, как встарь бывало.
Смешалось всё в наш торопливый век.
Вот, скажем, зять мой - аж из Сенегала,
Но лишь бы был хороший человек!
2011 год


РОСТИСЛАВУ ЮРЬЕВИЧУ ТИТОВУ
преподавателю мореходной астрономии ТМУ
к 85-летию
А юбилей пришёл опять,
На сей раз - восемьдесят пять!
Кто столько лет осилить смог,
Того, наверно, любит Бог!
И мы сейчас без многословья,
Поднимем за его здоровье
Бокалы доброго вина.
За восемьдесят пять! До дна!
Таллин 2013 год.

О НАПИТКАХ
Беседа зарождается из тоста,
А без беседы - это пьянка просто!
На чёрный хлеб - лучок, яйцо, селёдку.
С такой закуской, уважаю водку!
Все дамы станут милыми, как киски,
Когда употребишь немного виски!
Для морской, просолённой души
И коньяк, и бренди - хороши!
Я ценю вкус доброго вина,
Хоть и пью не часто, но до дна!
Коли ты простыл или продрог,
То тебя всегда согреет грог!
Джин и тоник - хороши в жару,
И от малярии не помру!
Омар Хайям был прав: в вине, коль меру знаешь,
То радость обретёшь, и ум не потеряешь!
Январь 2013 г.

ТРИ КИТА
Я в школе этих истин начитался,
Что предки наши были иль глупы,
Иль знания их были так скупы,
Но мир им очень странным представлялся.
Таким, что не приснится даже спьяну.
Земля - тарелка, и удобно так,
Устроилась она на трёх китах,
Которые плывут по океану.
А мы в науку верили, как в бога
И твёрдо знали шар-Земля кругла,
По ней вперёд нас партия вела,
До счастья оставалось так немного.
Но всё однажды вдруг исчезло это.
Народов дружбу превратили в срам.
Про то, что пережить досталось нам,
Историку писать, а не поэту.
Но круг спасенья мне искать не надо.
Когда уходит из-под ног земля,
То остаются три кита - семья,
Работа и друзья - моя триада!
Январь 2013 г.
***
Стал чем-то сыпать между ног...
Нет, ваши неверны догадки.
Я тоже думал, что песок,
А это пороха остатки!



НАША ПАМЯТЬ


Под соснами на кладбище Песчаном
Покоятся ушедшие друзья.
Здесь пахнет летним лесом и свечами,
Здесь возле камня я стою грустя.

Совсем недавно вместе вспоминали
Про рейсы в океанах и морях.
О странах и портах, где побывали,
О бухтах, где бросали якоря.

Не только вспоминали, а писали
О славных, но прошедших временах.
Нет, нет, мы не прославиться дерзали,
А просто память так велела нам.

Она нам возвращает всё былое,
Все живы в ней и молоды вполне.
И солнце жизни не закрыто мглою,
И теплоход взлетает на волне.


Июль 2014 г.





МИЛИ И МЫСЛИ
--------------------------------------------
ISBN 978-9949-18-022-6
ОПЯТЬ УХОДИМ В МОРЕ Литературный альманах 2
Таллин 2008
Рисунки автора
mailto: belski@stv.ee
----------------------------------------------------------------------------
I
НА БЕРЕГУ
Дунул норд, это к ясной погоде,
Так и раньше бывало, точь-в-точь.
Светлый вечер уже переходит
В прибалтийскую белую ночь.
Освещен теплым светом захода
Монумента "Русалки" гранит.
Осеняя крестом наши воды,
Ангел память погибшиМ хранит.
Здесь гуляют влюбленные пары,
На вечерний любуясь залив,
И, прощаясь с прибрежным бульваром,
Уплывают от нас корабли.
Вот мужчина стоит одиноко.
Мимо жизнь молодая бежит.
Отчего он вздыхает глубоко,
И уже никуда не спешит?
Может, он уходил не однажды
Из Купеческой гавани сам?
И вела его юности жажда
К незнакомым, чужим берегам.
Он, возможно, сейчас вспоминает,
Как гулял в бесшабашные дни.
Или мысленно ту обнимает,
Что в душе зажигала огни.
То ли просто под шепот прибоя
Океанскую вспомнил волну,
Небо южных морей голубое.
Что-то вспомнил, и снова вздохнул.
Если силы и дни убывают,
Боль утрат все трудней превозмочь.
Седину на висках овевает
Слабый норд в эту белую ночь.
2007 г. Таллин

СТАРЧЕСКОЕ ВОРЧАНИЕ
Припомни, друг, какие были годы,
Есть слово "надо": - говорили нам,
И шли во льды на хилых пароходах
Или под бомбы в Северный Вьетнам.
Романтики, хотя и не святые,
Конечно, не чурались мы банкнот,
Ценили честь и радости простые,
Они достались нам не в казино.
Теперь других, испытывая в деле,
Глядишь, чтобы не наломали дров.
На курсе судно держит еле-еле,
Но курс валют усвоил - будь здоров!
Сейчас в цене прагматики лихие,
Что "бабки рубят" прямо на лету.
А мы несовременные такие,
Уйдем, эпохе подводя черту.
2007 а.
* * *
Дивно море при ясной погоде,
Солнца блеск на воде золотой,
А когда-то, в далекие годы,
Смерть витала над этой водой.
И на картах так много отметок,
Где на грунте лежат корабли.
Сколько здесь моряков неотпетых
Вместе с ними на дне полегли.
Их вела королевская воля,
Императоров строгий приказ.
Но им стало могилою море
В беспощадный сражения час.
Императоров нет и в помине,
Нет вождей, что губили страну.
Без опаски в проливах отныне
Теплоходы вздымают волну.
Вот туристы иных поколений,
Беззаботный народ молодой.
Не смущают их прошлого тени,
Тех, кто там, под холодной водой.
Не сужу их, но думаю с болью:
- Пусть другие теперь времена,
Пусть досталась им лучшая доля,
Разве память уже не нужна?

ОСЕНЬЮ
Простился с дочкой и женой,
Котомку взял, как по тревоге.
Осенний лес передо мной
Уже мелькает вдоль дороги.
В окно автобуса смотрю
На пёстрое мельканье это,
И с огорченьем говорю:
- Как быстро промелькнуло лето.
Покрыт плащом багряным клён,
Берёзка светло-жёлтой шалью.
Лишь ельник зелен, но и он
Глядит с какою-то печалью.
А у окраины села
На ветках крутится сорока.
Она нам новость принесла:
Снег нынче выпадет до срока.
Автобус Таллин -- Виртсу, 2003 г.

АМИГО
Из тучи дождик сыплет косо,
Скрывая гавань пеленой.
Буксир весь день кивает носом,
Знакомясь с каждою волной.
И ветра слушая стенанья,
Включив в каюте малый свет,
Я ухожу в воспоминанья
К друзьям моих минувших лет.
Я с ними выстоял порывы
Камчатской бешеной пурги.
В Хайфоне перенёс разрывы
Бомбёжек, что вели враги.
Встречались мы с добром и с лихом,
Одолевать учились зло.
В Атлантике, в Индийском, в Тихом
Не просто слепо нам везло.
Там дружба нам была порукой,
Что мы назло штормам, врагам,
С бедою справимся, с разлукой,
К родным вернёмся берегам.
Прошли года. Наш якорь брошен,
И силы пробуют сыны.
Но мир достаточно тревожен,
И неспокойны наши сны.
Мы дизеля запустим мигом,
Коль вас беда застигнет вдруг.
Буксир не зря зовут "Амиго",
Амиго -- это значит Друг.

ИЗ РАННЕГО
Светлеет небо на востоке,
Ночная тает синева.
Лежат тумана кружева
На склонах сопок одиноких.
За ними, словно исполины,
Слегка виднеются пока,
Пробившись через облака,
Вулканов гордые вершины.
Все тишиной объято сонной,
Поблекли звезды и луна.
У борта легкая волна
0 чем-то шепчет монотонно.
Но скоро солнца появленье
Спугнет предутренний покой,
Закружит нас поток людской,
Прощай, чудесное мгновенье.
Камчатка, 1969 г.
* * *
Есть чулан у старушки-земли,
На задворки заброшенный роком.
Мне случайно узнать помогли,
Что зовется он Дальним Востоком.
А в чулане есть серый мешок,
Да такой, что не взвалишь на плечи.
Из Курил был сплетен ремешок,
Чтоб его затянуть, да покрепче.
И шторма, и туман, и мороз
В том содержат мешке на запоре.
Это все существует всерьез,
Это наше Охотское море.
Бухта Нагаева, 1967 г.

РЕКА
Как начинается река
И где её исток?
В вершинах гор из ледника
Сбегает ручеёк.
Чуть ниже он уже шумит
Струями между скал,
И очень грозным стал на вид
Его кипящий вал.
Вбирая воды по пути,
Мощнее стал поток.
Он смог турбины раскрутить,
Давая людям ток.
Но вот, преграды позади,
Покинув мир теснин,
Река степенная катит
Уже среди равнин.
Всё медленней течёт вода
По землям разных стран,
Чтобы исчезнуть без следа,
Ведь дальше - океан!
Так человек: играет кровь,
Пока он юн и смел.
Он ищет счастье и любовь,
И в этом преуспел.
Растёт семья, и вот он - дед,
Он всё ещё в пути,
Вдруг, смотришь, оборвался след...
И вечность впереди!
Октябрь 2010 г.

СТАРИК - МОРЯК.
Живёт старик-моряк на полуострове.
Он каждый день проходит по утрам
Под соснами, чьих веток иглы острые
Балтийским противостоят ветрам.
Глядит на берегу, как волны катятся,
Шаля и брызгаясь, ватагой шалунов.
Ему морскими котиками кажутся
Под солнцем груды мокрых валунов.
Вдруг, становилось грустно, если видел он
За горизонт плывущие суда.
Припоминал другое время, видимо,
Он сам стоял на мостике когда.
Все корабли его, своё отплавали,
А вместе с ними многие друзья.
Но вот, выходит теплоход из гавани.
Увидев это, хмуриться нельзя.
Борта сверкают свежей краской белою,
Взбивают воду мощные винты.
Что было для него мечтою смелою,
Явилось воплощением мечты.
Уплыл красавец. Он остался - маленький,
Невидимый далёким кораблём,
И руку приложил к фуражке старенькой:
- Желаю вам, семь футов под килём!
Март 2010 г.

50-ЛЕТИЕ ВЫПУСКА
Полвека! Как мелькают быстро годы!
Полвека, как вручили нам диплом.
Новейшие в то время теплоходы
И те уже давно ушли на слом.
Но мы на них немало походили,
Доставив груз в десятки разных стран,
А сколько всякой рыбы наловили,
Вдали от дома траля океан!
Сегодня вспоминать мы с вами станем
Морские дали, что пришлось пройти,
Ну и, конечно же, друзей помянем,
Ушедших в рейс по Млечному пути.

Успехов пожелаем мореходам,
Которые на вахте и сейчас.
Здоровья Вам, друзья, еще на годы!
За юбилей, за море и за Вас!
Август 2011 г.



ВЕГА
Мы помним, мы гордимся и доныне,
Что "Вега" всех нас приняла на борт.
Что не на угольщике, а на баркентине
Родной впервые покидали порт.
Всё лето вдоль по Балтике бродили,
По вантам бегая и не пугаясь гроз.
Ладони мы в мозоли превратили,
Достигнув званья гордого - матрос!
Мы "Вегу" холили и возмужали сами,
От качки маясь, от бессонных вахт,
Чтоб в августе, под всеми парусами,
Ворваться гордо в бухту Хара-лахт.
Давно нет "Веги". Мы уже стареем,
Но иногда, ночами по весне,
Как раньше разбегаемся по реям
И понимаем... - это лишь во сне.
Май 2012 г.

О ЧЁМ ГОВОРИТ МОРЕ
О многом расскажет морская волна
Тому, кто природу услышать способен.
То речь её негой ленивой полна,
То яростный рёв штормовой её злобен.
Прибой говорит о минувших веках,
Пиратских набегах, добыче богатой.
О рифах опасных, зыбучих песках,
Что сотни судов погубили когда-то.
О страшных глубинах, где вечная тьма,
В которой скользят неизвестные гады.
О штилях, о бурях, что сводят с ума,
Как в тропиках знойных волшебны закаты.
О том, как безбрежен седой океан,
Но люди его подзагадили тоже.
О том, что подлодки соперников-стран
Готовы однажды весь мир уничтожить.
О многом нам море волной говорит,
Но глух человек, ничего он не слышит
И сам себе новые беды творит,
Круша без ума то, что дадено свыше!
Май 2012 г.

ДРУЗЬЯМ КАМЧАТСКИМ
Жизнь моряка военного не сладка,
Особенно когда тебя судьбой
Забросит в даль такую, как Камчатка.
Там, именно, служили мы с тобой.
Что говорить, - экзотики хватает!
Есть океан, да холодна вода.
До лета снег на сопках не растает,
А фрукты не созреют никогда.
Возвысились вулканы горделиво,
Их описать, - не подберу слова.
Там вдруг земля запрыгает игриво,
Напоминая, что она жива.
Суровый край, но люди не суровы.
В цене - надёжность, добрые сердца.
Там хлебом щедро делятся и кровом,
В беде стоят за друга до конца.
Мы распрощались с Тихим океаном.
Давно живём в столичных городах,
Но дружба, что родилась у вулканов,
В душе у нас осталась навсегда!
Май 2012 г.
* * *
Зимой ветра прессуют массы льда.
Ищу в ночи чуть видные разводья
И небеса благодарю, когда
Пройду опасной кромкой мелководья!
Куйвасту, апрель 2011 г.
У рампы северного причала.


ОСЕНЬ ЖИЗНИ
Мокрая осенняя дорожка
И на ней опавшая листва,
Как любви умолкнувшей слова,
Заставляют погрустить немножко.
Постою под жёлто-красным клёном,
Пусть холодный дождик моросит,
Вдруг шальная память воскресит
Миг, когда я здесь бродил влюблённым.
Оживут чудесные мгновенья
И волнение согреет кровь.
Не уходит без следа любовь,
Если жив я, нет и ей забвенья.
Октябрь 2012 г.
* * *
На встрече с Анатолем и Вилиором
Нам мореходки выдали диплом.
Надеюсь, мы его не посрамили.
По разному нам лаг отмерил мили,
Но мы в порту и за одним столом.
Пенсионерам некуда спешить.
Пора настала подводить итоги.
Надеюсь, нам позволят это боги
И разрешат ещё чуть-чуть пожить!
Октябрь 2012.

ВТОРЫЕ РОДИТЕЛИ
Моряки рождаются на суше,
Как другим, она нам тоже мать.
С нею начинают наши души
Мира красоту воспринимать.
Дарит всем Земля зарю рассветов,
Шум лесов, журчанье ручейков,
И растит романтиков, поэтов,
Открывателей и моряков.
Нас, ребят, что ветром странствий пьяны,
Для проверки мужества сердец,
Мать-Земля вверяет Океану: -
Это строгий, любящий отец.
Нам не раз свою покажет силу,
Но и ласков будет, он таков,
И любви прибавит к суше милой,
Закалив характер моряков.
Так и мне, досталось разрываться
Между долгом морю и земле.
Вечно встречи ждать и расставаться,
Жизнь прожив в любви, а не во зле.
Если не совсем уж был бездарен,
То земле и морю, им двоим
Буду я за это благодарен,
Как вторым родителям своим!
Декабрь 2012

РОЖДЕСТВО 2012
Волшебный запах ёлки всех нас дразнит,
Искристо снег сверкает во дворе.
Рождественский красивый светлый праздник
Мы снова отмечаем в декабре.
На небесах сияют звёзды ярко,
В домах горят гирлянды до утра.
Родным и близким мы вручим подарки
И пожелаем счастья и добра!


ВОРЧАЛКИ
* * *
С годами тает мой весёлый нрав.
Порой скриплю, как в клюзе ржавый якорь.
Я знаю, что кажусь при этом Бякой,
Но гну своё, хоть может и не прав!
* * *
Дословное выражение нашего Папы
( начальника мореходки )
после товарищеского суда, будучи
сильно расстроеным.
Училища начальник, как отец,
Бывало выговаривал сердито: -
По одному , вы каждый - молодец,
А соберётесь вместе - вы бандиты!
* * *
Часто, без причины, поднимаю крик.
Вредный получился из меня старик!
* * *
Смотрю телевизор и кажется, вроде,
Что в мире остались одни лишь мавроди.
А встречу друзей, поброжу на природе,
Да нет, всё нормально, забыты уроды!
* * *
Что толку в укор себе многое ставить
Из прошлого. В чёт-то я каюсь, и всё ж,
Ошибки случались, но их не исправить.
Утрачены шансы ? Так их не вернёшь.
* * *
В День Военно-Морского флота 2012
Мы в фонтаны не ныряем,
Не смешим честной народ.
Мы сегодня вспоминаем
Нашу молодость и Флот!
* * *
О скалы грозные дробятся с рёвом волны
(Вместо эпиграфа)
Ария, исполненная в больничной палате.
От скал тех каменных у нас осколки в почках,
Они приходят с резкой болью иногда.
Отважны люди стран полночных, и всёж бегут к врачам,
Хватаясь за бок.
Когда-то скальпель был лишь острый у хирурга,
Теперь есть лазер и дробящий ультразвук.
Коль всё закончится удачно, то будет вновь варяг
Для боя годен!
Август 2012
* * *
Проснулся с бодуна я как-то раз,
Болели шибко голова и тело.
Вдруг чувствую - открылся "третий глаз",
Со мной на мир уставясь обалдело.
Из дома вышел, что за чудеса,
Я ауру у встречных различаю,
А сквозь одежду вижу телеса,
И ведь ещё ни-ни, лишь чашку чаю.
Взглянул наверх - ещё один сюрприз,
Висит тарелка, серебром сверкая,
А инопланетянка смотрит вниз,
Моргает мне, на что-то намекая.
Мой лишний глаз задёргался в ответ,
Но мозг больной сообразил моментом -
Ведь у пришельцев похмелиться нет,
Зато подзалетишь в эксперименты!
Мне эти приключенья не нужны.
Я кепку на глаза и "ноги в руки".
Рванул, но тут навстречу пацаны,
- Дай закурить - и тут же в морду, суки !
Не помню вот, домой попал я как,
Но в зеркало смотрю - там всё нормально,
Два глаза и один большой синяк.
Всё обошлось, потеря минимальна !
Ноябрь 2012 г.
* * *
Проснёшся утром - солнышко в окно,
И птичка мне о чём-то напевает.
День начался, как доброе кино.
Так хорошо, что лучше не бывает.
Сел завтракать и тут же аппетит
Мне радио испортить захотело:
Мол обнаружен новый паразит,
Который разъедает мозг и тело.
Там застрелил сестрёнку сорванец,
Здесь рост цены на газ, тепло и воду.
И сообщить успели под конец,
Что нужно ждать хреновую погоду.
А телевизор? Мать его ети!
Меня бросает от мороза к жару.
Венеция затоплена почти,
Бушуют по Австралии пожары.
В Израиле и Сирии стрельба,
А терроризм - ну просто "землю роет"!
И вообще-то жить нам - не судьба,
К земле летит громадный астероид!
Мне надоело. Вот каков финал:
Приёмник я в далёкий угол кинул,
А "телик" просто-напросто загнал,
И негатив куда-то сразу сгинул.
Здоровому досугу долг отдам,
Начну читать и шляться на природе.
Звоню друзьям, вновь замечаю дам,
И жизнь опять милее стала вроде.
Ноябрь 2012 г.


СТИХОПЛЕТЕНИЯ И ПРОЧИЕ ВЫРАЖЕНИЯ
из записных книжек С. Смолякова

ВСЁ ПРОХОДИТ

Вчера на этой площади
Детей катали лошади,
Шумела громко ярмарка и пахло шашлыком.
А нынче утром дворники
Вокруг прибрали дворики,
И лишь пакетик мокренький гоняет ветерком.

Ведь были ж мы не хилыми,
Подруги были милыми,
Но вот идёт пора сказать последнее прости.
Так быстро получается,
Что молодость кончается,
И внукам поручается за нами подмести!

МОЙ ЛАЙНЕР - ПОЛУОСТРОВ КОПЛИ

Не плаваю, мешает возраст просто.
Мои давно списали корабли,
Теперь я сын не моря, а земли,
Мой мостик - дом, а лайнер - полуостров.

Он палубой моей отныне станет,
Будить утрами будет криком чаек,
Хотя его нисколько не качает,
Когда циклон с Атлантики достанет.

Вот только не расстаться ему с пирсом,
Как мне не распрощаться с этим местом,
Теперь мы вместе боремся с норд-вестом
И рассекаем волны острым мысом.

ФИЛОСОФЕНЦИИ

***
Сотни мыслей успел в тишине перебрать,
Но одна только строчкой ложиться в тетрадь.
Всё растает во времени, вещи и люди,
Пусть же эта строка не спешит умирать!

***
Песня жизни моей почти полностью спета,
В ней есть сумрак теней и сияние света.
В ней журчанье ручьёв, голос грозного моря.
Есть в ней счастье моё, есть утраты и горе.

***
Мечтаю я о мире без войны,
Где люди будут дружелюбны и равны.
Где злоба, клевета, любые предрассудки
Навеки будут меж людей истреблены!

***
Это раньше зима приходила всегда неуклонно,
А теперь так и шпарит от веста циклон за циклоном.
Нынче врут все приметы, увы, убедились мы сами,
В январе по окну снова дождь покатился слезами.

Может это природа нам мстит за обиду?
Знать причину хотим, но себя упускаем из виду.
Человек может строить тюрьму, может строить обитель.
Он воистину сам себе враг, сам себе и спаситель.

Похвала газете "Аргументы и Факты"

Друзья, приятно после вахты,
Забыв опасные моменты,
По-новому осмыслить Факты
И снова взвесить Аргументы
Праздники

Настал июль и мне охота
С друзьями выпить, но слегка,
Как "торгашу", за День Морфлота,
Как рыбаку, в День Рыбака!

А под конец, обыкновенно,
Как офицер, а я таков,
Мы тост поднимем за военных,
Служивших с нами, моряков!

Про внучку

Эстонию, Финляндию, Испанию, Ирландию
Амирка посетила, а ей ведь года нет.
А предки наши древние сидели по деревням
И даже не мечтали увидеть белый свет.

К юбилею

Матрос и боцман, штурман, капитан...
Морской карьеры пройдены ступени.
Осталось позади немало стран,
Прекрасных и опаснейших мгновений.

Теперь переживаем за детей,
Мы с Зоей их успехам очень рады,
А если и у внуков всё О Кей,
Поверьте, лучшей нет для нас награды.


***
Стали всё скромнее дни рожденья.
Много пить, любить и есть нельзя.
Что ж осталось мне для наслажденья?
Лишь прогулки, внуки и друзья.


РАСПОРЯДОК

Раз, два, три, четыре, пять
Нужно днём чуть-чуть поспать.
Посмотрите, что за вид:
Внучка спит, и дочка спит.
Утолив свой аппетит,
Рядом бабушка сопит.
Остаётся, что для деда,
После вкусного обеда?
Распорядок не ломать,
Лечь и тоже подремать!


ФРАЗЫ И ВЫРАЖЕНИЯ
(извините за выражение!)


Вступление к морской байке:
- Однажды на вахте мне не спалось, - начал свой рассказ молодой штурман.
Капитан за столом в кают-кампании:
- Я ведь знаю, как рассуждает команда. Третий помощник - наш человек; второй - ни то, ни сё; старпом - дурак;
ну а про капитана и говорить нечего! Нет, раньше я и сам замечал, что тупею...

***
Пароход "Иня", капитан - фигня, дед - буквоед и матросы - молокососы.
Про пароход "Бухара":
- Лучше с голоду помру, но не пойду на "Бухару"!
Военморская загадка
- Чем отличается лейтенант от капитан-лейтенанта?
- Один всё знает, но ещё ничего не умеет, другой уже всё умеет, но уже ничего не знает.
Настроение
Весна! Цветущая природа
Зовёт нас к продолженью рода!
Житие рыбаков
- Рыбу - стране, деньги - жене, а мы - носом на волну...
Время - деньги
- Не пора ли нам домой?
- Да по хотению вроде бы и пора, а вот по деньгам рановато...

Мнение женщин
- Не бывает плохих мужчин, бывает, что у них мало денег.


Три постулата пьяницы
1. Водки плохой не бывает - только хорошая и очень хорошая!
2. Водки не бывает много - бывает мало закуски .
3. Не бывает плохих женщин - бывает мало водки.


Лозунг
Неси с завода каждый гвоздь,
Ты здесь хозяин, а не гость!

Краски
Если тёмное прошлое смешать со светлым будущим, то получится серое настоящее.


Поп-певицам
Заплатишь деньги, а получишь шиш,
Петь без "фанеры" им, как видно, лень уж.
Но голой попой нас не удивишь,
А громким визгом песни не заменишь!


О европейском качестве
Нет такой немецкой техники, какую не смог бы сломать русский специалист.


Совпадение?
"Прежде думай о Родине, а потом о себе"... (комсомольская песня)
"Благо Рейха выше личного счастья человека"... (рейхсфюрер СС Г. Гиммлер)




ПЕСНИ И ЧАСТУШКИ

***
На мелодию песни: "Летят перелётные птицы...":
Родная страна подкачала,
Мы шли не туда, видит Бог!
Но Африка нас выручала,
И берег турецкий неплох.
(из Африки слал я домой продукты в 1991 году, а в Турции - теперь отдыхаем)



Времён великой культурной революции в Китае

На окне цветёт герань, за окном рябиночка.
Мой милёнок цзаофань, а я фунвэйбиночка.

Полюбила хунвэнбина и повесила портрет.
Утром встала, посмотрела: бин висит, а хуна нет.

Сельская

Над селом фигня летала,
Серебристого металла.
Очень много, в наши дни,
Неопознанной фигни!

Паромная

Я с подругой Клавою
На пароме плаваю.
Швартоваться не могу,
Муж её на берегу.

Рабочая

Двести Насте,
Двести власти,
Остальное в профсоюз.
А сам с хреном остаюсь.

Любовная

Зачем любить, зачем страдать,
Когда любовь ведёт в кровать?
Не лучше ли, ядрёна мать,
С кровати сразу начинать?

Возбуждающая

Эта силиконовая грудь,
И твои накаченные губы,
Возбуждают мысль, не обессудь,
Что и мне, пора бы вставить зубы!

Активистки

Я хотела чаю пить
Из большого чайника,
Я хотела полюбить
КГБ начальника.

Брежневу

Стала водка - семь и восемь,
Всё равно мы пить не бросим.
Передайте Ильичу,
Нам и десять по плечу!
А вот сделаете больше,
То получится, как в Польше!

Девичья

В Кумертау я жила,
Девочка Востока,
Да забросила судьба
Далеко-далёко.

Семейная

Союз Ельцин развалил,
А мне муж мой говорил,
А мне муж мой говорил:
- Заляль, нам и в Таллине неплохо.
Пока что есть у нас салака и картоха.
Держись ка за меня пока, старуха,
В России, по всему видать, надолго заваруха.
В России, по всему видать, надолго заваруха.


ПРИМЕТЫ ПОГОДЫ

Ветер дул, и дождь пошёл - значит, шквал уже прошёл.

Дождь идёт и ветер вслед - жди от моря всяких бед!

Села чайка к вам на рею - жди матросик гонорею!



Прогнозы

Я мёрзну, а обещано тепло.
Синоптики, с кого пример берёте?
Вы, как политики, теперь успешно врёте,
Но всё же реже и не так подло.



Тосты
КУРСАНТСКАЯ


( на мотив "эта песня за два сольдо..." )
Старый Таллин, ты красивый, милый город.
Здесь курсантов собралась большая свора.
Мореходка опоясана забором,
Хочешь в город - полезай через забор!
А как из города придёшь,
Старшинам в лапы попадёшь,
И если ты им не соврёшь,
То пропадёшь...
Здесь комиссия, экзамены и прочее,
Симоненко математикой ворочает.
Не завалишь математику, но впрочем
С голодухи здесь подохнешь всё равно!
На завтрак кашу нам дают,
Её в обед нам подают,
На ужин чай мы с кашей пьём
И всё поём...
(начиная с первого куплета)


СТАРЫЙ ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫЙ МАТРОССКИЙ ТОСТ

Я пью за топенанты, за флотские таланты,
За тропики и за полярный лёд.
За рокот океана, за душу капитана,
Которую сам чёрт не разберёт!
За все чехлы и тенты, за трюмные брезенты,
Пошитые негнущейся иглой.
За пройденные мили, за тех, кого любили
В портах после гулянки удалой!
За Сахалин, Чукотку!
За боцманскую глотку!
За цепи, гаки, скобы!
И... не погибнуть что бы!
* * *
Дел по горло на стоянке,
Не присядешь, не вздремнёшь.
Днём - работа, ночью - пьянки,
Только в море отдохнёшь!

Самоподготовка

... Первым Рястас задремал,
Вправо крениться начал,
И с закрытыми глазами
Он уперся в стол усами.
1959 г.


Курсантский марш

Грудь стянута тельняшкой,
И якорь на ремне.
Курсантская фуражка
Подходит нам вполне.
Припев:
Полезные для практики
Нас выучат сполна:
Соленый ветер Балтики,
Студеная волна.
Азы морской науки
В училище пройдем.
Мы Крузенштерна внуки,
И мы не подведем.
Припев.
Причал и древний Таллинн
Остались за кормой.
Пройдя морские дали,
Вернемся мы домой.
Припев.
Немало мореходов
Ушло из этих стен.
Пускай же через годы
Припомнятся им всем:
Припев:
Полезные для практики,
Учившие сполна--
Соленый ветер Балтики,
Студеная волна.
1959 г.


25-летие выпуска

Тот же зал мореходки
На втором этаже,
А друзья-одногодки
Постарели уже.
Четверть века мелькнула,
Словно кадр из кино...
Был курсантом недавно,
Был курсантом давно.
Здесь дороги начало.
Наши курсы легли
К самым дальним причалам
Необъятной Земли.
Алый флаг над морями
Пронести нам дано.
Где-то были недавно,
Где-то были давно.
Пусть вовек не редеет
Мореходов семья.
Наша рота стареет,
Но растут сыновья.
Им свои океаны
Покорить суждено,--
Так, как было недавно,
Так, как было давно.
1986 г.


К 60-летию Юрия Рястаса

Ну вот и шесть десятков за спиной,
Их груз на плечи давит ощутимо.
Вся голова покрылась сединой,
Как быстро годы пробегают мимо.
Давно ль авральный звон тебя срывал
И ты взлетал по вантам на фок-мачту.
Давно ли накрывал девятый вал
Суденышко в твою ночную вахту.
Потом, забыв локатор и секстан,
С соратниками гнул в конторе спину
И был вполне приличный коммерсант,
Познав морского бизнеса глубины.
Позднее в комитете по труду
Трудился так же яростно и рьяно,
Ресурсы трудовые, как руду,
Ты на гора давал согласно плана.
Теперь, по прежним меркам, старый черт,
Ты отдыхать уже вполне достоин,
Но раз тебе доверен целый порт,
То стой на вахте, словно юный воин.
Здесь хорошо припомнить, опершись
0 пал швартовный, на краю причала,
Как вышли в море, словно вышли в жизнь,
Как нас волна впервые закачала.
Жизнь состоит из встреч и из разлук.
Мы это лучше многих понимаем.
Так будь здоров, наш старый, верный друг!
Мы за тебя бокалы поднимаем.
1994 г.


Однокашникам

Солнце жизни клонится к закату,
Но нельзя об этом горевать.
Мы не плохо пожили, ребята,
Кое-где успели побывать.
Море нам свои открыло дали,
Мужество проверило волной,
Тропиков экзотику видали,
Знаем мрак и холод ледяной.
Впечатлений было в изобильи:
Сколько стран, народов, языков!
Мы любимы были и любили,
Хоть трудна любовь у моряков.
Не привыкнуть к тяжести разлуки,
Не всегда по силам этот груз,
Но наградою тебе на руки
Прыгнул внук, веселый карапуз.
Есть, о чем сказать ему, что вспомнить.
Наша память -- маленький музей.
Свой служебный долг вполне исполнив,
Мы в долгу у близких и друзей.
Но пока не кончены походы,
Пусть нас подождут покой и сон.
Только жаль, что годы-теплоходы
Все быстрей плывут за горизонт...
2000 г.




РИФМЫ РАЗНЫХ ЛЕТ


КАБОТАЖНАЯ

Вирают якоря, гремят лебедки,
Наш пароход уходит в океан.
Идем мы к берегу безрадостной Чукотки,
А впереди нас ждет и шторм и ураган.
По борту проплывает остров Русский,
Дает гудок прощальный пароход.
Старый лоцман, моряк седоусый
По фарватеру судно ведет.
Что ж ты смотришь на берег с тоскою,
Ведь под осень обратно придешь,
И в глубоком граненом стакане
Ты на дне свое счастье найдешь.
Проживешь ты всю жизнь бесшабашно
В беспросветных ночных кутежах,
А умрешь, так акулы устроят
Пир веселый на старых костях.
Владивосток 60-десятые ХХ века.


ДЕЛЬФИНЫ

Волна морская борта ласкает,
В волнах играет дельфинов стая.
Взлетят дельфины, блеснут их спины,
И строем чинно уйдут в пучину.
Огромно море, в таком просторе,
Ни с кем не споря, не знают горя.
Родные воды полны свободы,
И им не надо другой отрады!
1965 г.


АНГОЛЬСКАЯ СУДОРЕМОНТНАЯ

Там, где в далекие века
Конкистадоры проходили,
Теперь стоит наш эСэРКа
От побережья в полумили.
Здесь день и ночь полны забот. Хотя мы только лечим флот,
Но нам близки его удачи и невзгоды.
Все по местам стоять должны, всплывает док из глубины,
Как на ладонях поднимая теплоходы.
Всегда поможем рыбакам,
Коль судно в море износилось.
Они пришли издалека
И нам расскажут, как ловилось.
Хотя у нас полно забот, и мы всего лишь лечим флот,
Но нам близки его удачи и невзгоды.
Все по местам стоять должны, всплывает док из глубины,
Как на ладонях поднимая теплоходы.
Жара с работой вгонят в пот,
Но только труд несет удачу.
И судно на воду сойдёт,
Когда мы выполним задачу.
A потому полно забот, ведь мы работаем на флот,
И нам близки его удачи и невзгоды.
Все по местам стоять должны, всплывает док из глубины,
Как на ладонях поднимая теплоходы.
Нас ждут любимые вдали,
А мы по ним скучаем очень.
Но вновь приходят корабли,
И кто-то должен здесь помочь им.
Вот потому полно забот, ведь мы работаем на флот,
Нам всем близки его удачи и невзгоды.
Все по местам стоять должны, всплывает док из глубины,
Как на ладонях поднимая теплоходы.
1998 г. Луанда. Слова: С.Смолякова

ПРАВДИВОЕ ОПИСАНИЕ СЛАВНОГО ПЛАВАНИЯ
РТМА - 7229 JUHAN SMUUL,
СОВЕРШЕННОГО В ЛЕТО 1992 ОТ Р.Х. ИЗ ЛУАНДЫ В ТАЛЛИН ,
СДЕЛАННОЕ ОЧЕВИДЦЕМ ОНОГО С.П. СМОЛЯКОВЫМ,
(да простятся ему грехи его!)

1
В Атлантике южной плывёт теплоход.
На нём те, кто отбыл в Анголе свой год.
В свободных республиках семьи ждут нас,
Но держим пока ещё курс на Пальмас.
Механики бдят у своих дизелей,
Матросы и штурманы - те у рулей,
А кто похитрей, тот у нас пассажир,
Он может на койке наращивать жир.
Баюкает на океанской волне.
Тревогами мы наигрались вполне.
Дельфины ныряют и шлют нам привет,
А пьяных на судне почти уже нет.
Ну вот и экватор! Разуйте глаза, -
С востока на запад идёт полоса.
Прошли не задевши, и дело с концом,
Отметили это событье винцом.
Гвинея с Либерией скрылись из глаз,
Теперь Мавритания справа от нас.
Стал нос зарываться в горбатой воде,
Курс держим уже по Полярной звезде.
Дожди нас мочили, нас солнышко жгло,
С трудом, вверх по шарику, судно пошло.
Минула неделя, вторая идёт
Открылись Канары, желанный заход.
В Лас-Пальмасе солнышко светит весь год.
Весь год отдыхает здесь разный народ,
Но нет лишь туристов из стран эСэНГэ,
Поскольку у них не валюта, а гэ.
2
У нас же маленько "зелёненьких" есть,
А стало быть, можно попить и поесть.
Но лучше, конечно, забыть о еде,
Здесь шмотки купить можно так, как нигде!
У мола Восточного много судов,
Украинских, русских ( чужих нам ) портов.
Хоть в город от пирса шагать далеко,
И здесь маклаки выручают легко.
Чуть выйдешь из порта, открыл паразит
Лавчонку У КОЛИ, так надпись гласит.
А далее МИША, то бишь СОВИСПАН,
Товары для нас, слаборазвитых стран.
Конечно, и в городе выбор не плох,
Да там забастовка, пусть судит их Бог!
Но вот - мы с товаром, спустили деньжат,
Любители спирта вповалку лежат.
И вывел нас лоцман, и спрыгнул на бот,
Прощай Лас-Пальмас и "мерси" за заход!
Отели и пляжи исчезли во мгле,
Курс - на Финистерре, к испанской земле.
Там, слева - Мадейра, а справа - Сафи.
Плыви, JUHAN SMUUL, поскорее плыви!
Гибралтар прошли далеко, Лисабон.
Ждём мыс, ну когда же покажется он?
За ним знаменитый Бискайский залив,
Он много столетий трепал корабли,
А нам только зыбью пошлёпал бока,
Да дождиком выжал на нас облака.
Чем ближе к Ла Маншу, тем в море тесней,
А слева и справа движенье огней.
В самом же проливе, смотри, не зевай,
Свой путь находи и другому давай!
Волна стала меньше, прибавили прыть.
Прошли океан, по морям будем плыть.
Вода посветлела, проходим Кале,
Идём, прижимаясь к французской земле.
3
В Английском канале погода под стать,
Гри-не чуть заметен, а Дувр не видать.
Паромы нам пересекают пути,
До Скагена будем на север идти.
Мы Бельгию видеть, увы , не могли,
Голландию тоже минуем вдали.
На родину Гамлета пялим свой глаз,
Но там всё в порядке, не то, что у нас.
Пройдя Скагеррак и за Скаген свернув,
Мы шведскую рядом узрели страну.
До Дрогдена Зундом нас лоцман ведёт.
Цветёт Копенгаген и Мальмё растёт.
Балтийское море, приветствуй сынов!
Мы долго бродили, но свиделись вновь.
Германские воды бурлят за кормой,
Немного ещё и прибудем домой.
С воё описание нужно кончать,
М ы будем прощаться, нас будут встречать.
О ткрылась полоска знакомой земли,
Л юбимые ждали, вот мы и пришли!
Я вам оставляю, хотя бы на год,
К акую-то память про этот поход.
О днако, коль где-то приврал я слегка,
В ы мне уж простите. Кончаю, пока!
1992 г. на борту РТМА JUHAN SMUUL


БЮРОКРАТИЧЕСКОЕ МОРЕ

Морями пройдено немало,
Со мною всякое бывало,
Но все же не пошел ко дну.
Теперь создали, нам на горе,
Бюрократическое море.
Вот в этом море, я тону!
2007 г.
* * *
Морскую науку до старости учат,
Иначе Вас море когда-нибудь вздрючит!
* * *
Штормы видели мы в океане,
Но ведь жизнь ими всюду полна.
Коль судьба, как стихия обманет,
И на суше накроет волна.
2008 г.


ТОЖЕ ЮБИЛЕЙ

Подумать страшно, сколько лет минуло.
Давно уж юность флотская ушла.
Не верим, но полвека промелькнуло,
С тех пор, как мы примерили бушлат.
Тельняшки полосатые надели,
На форменках блестели якоря.
Нам предстояло доказать на деле,
Что дружбу с морем выбрали не зря.
Судьба нас развела по океанам.
Кто мили по Атлантике считал,
Кто груз на север вез, согласно планам,
А кто-то на Японию металл.

Росли мы в должности, приобретая опыт,
А голова седела от забот.
Пускай моряк богатства не накопит,
Но многими из нас гордился флот.
Мы из кадетов вышли в командиры.
Был этот путь нелегок и не прост.
За вас, друзья! За золото мундира!
Звучит над морем юбилейный тост.
2008 г.


БОЛЯЧКИ

Пятиместная палата,
Хирургический отдел.
С грыжей паховой, ребята,
Я в больницу залетел.
Низ побрили, гол мой сокол,
В спину сделали укол.
Ощущаю голой попой
Операционный стол.
Базикян, хирург бывалый,
Начал резать, штопать, шить.
Он лечил таких немало,
Так что, парень, будешь жить!
Шов закрыт, дренаж поставлен.
Вновь на пятом этаже.
Предлагать мне "утку" стали,
С этим сложности уже.
Утром пробую подняться,
Заглянул и доктор мой,
Дал в бумажке расписаться
И сказал: - Пора домой!
Октябрь 2008 г.


НА ПРОГУЛКЕ


Вновь выхожу на берег наш неброский,
Под небольшой разлапистой сосной.
От зимних льдов лишь узкая полоска
На отмели оставлена весной.
Сегодня тихо, на лазурной глади
Барашками не пенится волна.
Лишь облачком на воду лебедь сядет.
Хлоп-хлоп крылом, и снова тишина.
Я жадно пью соленый воздух моря.
Он, как лекарство, вылечит меня
От злой хандры, от надоевшей хвори,
Неповторимым запахом пьяня!
Март 2009


ПРОЩАНИЕ

17 марта 2009 года дизель-электроход КОГУВА,
списанный на металлолом, стал к причалу номер 9 БСРЗ на разделку.

Он устало застыл у причала,
Не дымить ему больше трубой.
Много лет нас волною качало,
А теперь я прощаюсь с тобой.
Навсегда дизеля замолчали,
Сердце судна устало стучать.
Капли масла, как слезы печали,
И везде разоренья печать.
В рубку следую медленным шагом,
Как на вахту в былые года.
Здесь, на месте радаров и лага,
Сиротливо торчат провода.
Ухожу. Очень грустно мне стало.
Газорезчик стоит, как палач.
Под огнем брызнут струйки металла,
Это будет прощальный твой плач.
Март 2009 г. С. Смоляков, капитан д.э. КОГУВА в 1993-95 г.г.
*******
Автобус едет прямо на восток.
Контроль проходим в Нарве на границе,
Навстречу мчится транспортный поток,
И вот мы снова в северной столице.
Здесь слышится вокруг родная речь.
Хочу красотам невским поклониться,
Вновь пережить душою радость встреч,
И милые друзей увидеть лица!
Апрель 2009


СТАРАЯ МАТРОССКАЯ

На окраине, в дымном городе
Я в рабочей семье родился,
И мальчишкою, лет пятнадцати,
На большой пароход нанялся.
Время первое было трудное,
Но проплававши юнгою год,
За веселую жизнь моряцкую
Полюбил я большой пароход.
Мы, как в порт придем, разгуляемся.
Солнце сядет, опустится флаг,
И матросы все с кочегарами
Держат путь на ближайший кабак.
Там закусочка, крепка водочка,
И бокалов разносится звон.
После водочки - все молодочки,
И так томно поет саксафон.
Пока деньги есть, всем мы нравимся,
Но недолгою будет любовь.
Через день опять в рейс отправимся,
Со штормами поборемся вновь!
2009 г.

Так в старину называли свою страну жители Кореи. Им немало пришлось пережить за долгую свою историю. Ведь только за последнее время страна пережила японскую оккупацию, а затем и жестокую войну между севером и югом. Перемирие 1953 года так и оставило корейцев разделёнными на два государства: северное, под названием Корейская Народно-демократическая Республика, и южное, под названием Республика Корея. Северян поддерживали китайцы и советское руководство, южан - США и Япония. На юге, где традиционно было развито сельское хозяйство, сумели создать и современную промышленность. Там производят автомобили и суда, которые, как и образцы электроники, известны всему миру. А вот северяне, кроме своей армии, мало чем похвастаться могут. Похоже, что тамошняя династия коммунистических вождей, строя социализм на свой лад, завела страну в тупик. Народ голодает, а воинственная верхушка проводит политику шантажа, провоцируя тех, кого считают противниками, и теряя друзей. К чему это всё в итоге приведёт, никому не ведомо.
Я тоже, больше с тревогой, нежели с любопытством, слежу за новостями, приходящими с востока. И вспоминаю своё, давнее уже, знакомство с этой странной страной.
Дальневосточным морякам приходилось довольно часто посещать северокорейские порты. Обычно это были Чхончжин и Хыннам на побережье Японского моря, или Нампхо со стороны Жёлтого моря. Первое впечатление от захода в Чхончжин - никакой утренней свежестью здесь не пахнет! С берега тянет едким "ароматом" от дымящихся труб металлургических и химических заводов. У причалов стоят в основном японские суда, загружаясь металлом. Кроме них и наших теплоходов, здесь редко кто бывает. Однажды, правда, зашёл даже кубинец, но это уже экзотика для этих мест.

порт Чхонжин 1964 год
Обстановка в порту строгая, у трапов судов стоят солдаты, вооружённые советскими карабинами СКС. Никогда не видел на их лицах даже подобия улыбки, только пристальный взгляд узких глаз. Экипажам судов разрешалось посещать лишь клуб для моряков, он располагался рядом с причалами. Выход в город, как и общение с местными жителями, под запретом. Да и как с ними общаться? Очень мало кто из персонала порта владеет русским, а другими языками и того меньше. К тому же и желания такового у них нет, за ними тоже внимательно следят и общение с иностранцами, мягко говоря, не поощряется.
В местном морском интерклубе можно было выпить пива или женьшеневой водки, сыграть в настольный теннис и покатать шары на биллиардном столе. Пиво местное мутновато и не очень качественно, но креветки к нему, как и обжаренные орешки, вполне услаждали наш вкус. Можно приобрести себе кое-какие сувениры и напитки тоже. Кое-кто из нашего экипажа рискнул даже закупить такие бутылки, где в спиртном спиралью свёрнута змея. На столах лежит множество глянцевых буклетов на разных языках, и все они восхваляют замечательного вождя Ким Ир Сена и пропагандируют идеи Чучхэ. Что греха таить - это наши ученики, только упорно продолжающие то, от чего мы стали отказываться! Как-то в клубе познакомился я с капитаном польского судна, стоящего неподалёку от нас. Он пригласил заглянуть к нему на "рюмку чая", и вот под вечер сошёл я на причал. Часовой, стоящий у польского трапа, видя, что я направляюсь с другого судна, преградил мне путь. Как мог, попытался ему объяснить, что иду к капитану. Бесполезно, его штык упёрся мне в грудь, шутить он явно не намерен. А поляки, стоящие на борту, со смехом наблюдают эту сцену. Ну что, дескать, вооружили-то вы их, на свою же голову. Так и не удалось обсудить с панами текущий момент. Моему однокашнику Саше повезло куда больше. В порту Нампхо делегации их экипажа позволили даже выбраться в город к памятнику советским воинам, павшим в боях с японцами в 1945 году.
В те годы, из-за войны во Вьетнаме, резко обострились взаимоотношения Советского Союза и США. Помощь наша Ханою направлялась в основном морским путём, и американцы грозились всё время эту единственную дорогу перекрыть. Поэтому Москва, лишний раз, на провокации старалась не поддаваться. Когда вдоль побережья советского Приморья проследовал американский корабль-шпион "Пуэбло", его пропустили молча. А вот соседи наши, северокорейские вояки, его захватили, якобы в своих территориальных водах. Обстановка мгновенно накалилась. При выходе из Хыннама нам уже встретился авианосец "Энтерпрайз" со свитой кораблей охранения. Войной запахло совсем близко от наших границ. Бесстрашный Ким решил, что пора "освобождать" юг страны, имея за спиной больших союзников. Но на дворе был не 1951-й год, Китай и СССР теперь становились противниками. У всех больших держав интересы были сосредоточены на Вьетнаме. Ещё одну, весьма затратную, войну никто себе позволить не мог. Этот конфликт со временем решили, а чем закончились дела во Вьетнаме тоже хорошо известно.
Теперь в КНДР правит уже внук Ким Ир Сена. Там, похоже, ничего не изменилось. Разве что, появились ракеты помощнее да ядерное оружие испытывается. Таллинский вице-мэр Михаил Кылварт, чьи предки родом из Кореи, побывал не так давно в тех краях. Он возглавлял спортивную делегацию ребят, занимающихся восточными единоборствами. По его словам, там даже передвижение в пределах одного города, требует особого разрешения властей. И даже ему, вскоре захотелось поскорее эту страну покинуть.
Смотрю теленовости. По улицам Пхеньяна маршируют многотысячные колонны военных. Такие же колонны гражданского населения, по команде, разом вскидывают руки и выкрикивают заученные лозунги. Звучат угрозы о нанесении ракетных ударов по территории южной Кореи, Японии и даже Америки. Через какое-то время шум стихает и уже звучат требования своих условий для переговоров. Спекуляции продолжаются. Но бесконечно всё это длиться не может. А есть ли выход из этой западни? Боюсь, что к нему не готовы ни военная верхушка страны, ни её народ, которому так долго и так усиленно промывали мозги. Да и Китай с Россией уже не имеют там прошлого влияния.
Будем ждать. Закончится всё это взрывом или пахнёт, когда-нибудь, утренней свежестью на этой земле!? Время покажет.
Апрель 2013 г

ПОВСЕДНЕВНОСТЬ И ТЕХНИКА БЕЗОПАСНОСТИ
Вспоминая свою парусную практику, может быть только теперь, имея за плечами солидный морской опыт, понимаешь, насколько опасной всё же была наша работа. Понимаешь, как важно было обладать хорошей реакцией и самообладанием при работе на высоте.
Вот практикант Тойво, закончив работу на грот-стеньге, спускается на салинг. Балясины вант уже закончились, а до салинга ноги ещё не достают. Тойво отпускает руки, чтобы чуть спрыгнуть и коснуться ногами салинговой площадки. Но в это время судно качнуло, ванты и стеньга стали уходить в сторону, а Тойво стал спиной наклоняться в сторону борта. Второй наш практикант, работавший рядом, замер в испуге. Но Тойво всё же успел резко выпрямить руки и буквально вцепиться ими в ванты. Сам он тоже заметно побледнел, но при этом вдруг громко произнёс:
- Спокойно, спокойно!
Опасный момент напомнил о том, что находясь на высоте, нужно учитывать качку и двигаться только тогда, когда она не сможет помешать тебе.
А вот работа со страховочным поясом расслабляет. В этом убедились ребята, покрывая свежим лаком отциклёванные реи. Небольшого роста, шустрый и словоохотливый курсант по прозванию Лукич, утомился мазать кистью. Он прилёг спиной на рею, свесил по сторонам её ноги, и жестикулируя руками стал напевать псковские частушки:

Едет поезд из Пестова,
Держит путь на Вологду...
Цепь его страховочного пояса раскачивалась под ним в такт бойкой мелодии. Не каждый способен так вот свободно вести себя, зависнув высоко над палубой. Работающие рядом курсанты, решили проверить храбреца.
-Слушай, Лукич, - крикнул кто-то, - Ты же карабин не пристегнул!
И Лукич мгновенно замер на рее, лицо его побледнело, а рука стала судорожно искать цепь. Пройдя по ней и убедившись, что карабин пристёгнут, Лукич выдал в адрес шутников замысловатую матерную тираду. Но впредь, почему-то, уже не чувствовал себя на высоте так легко и беззаботно, как раньше.
Всем курсантам на "Веге" приходилось выполнять и ещё одну довольно рискованную операцию. Чтобы навести на палубе чистоту и порядок - нужна вода. Довольно много воды! Так в чём проблема? Вокруг нас целое море, её нужно только достать. Делалось это в то время, на первый взгляд, очень просто. Берёшь ведро, привязанное к шкерту, бросаешь за борт и поднимаешь наполненное до краёв. Ведро, правда, нужно бросить днищем вверх, так оно хорошо зачерпнёт. Если судно стоит на якоре, в такой операции никакой сложности нет. Но вот на ходу... Нужно было бросить ведро вперёд по ходу судна и быстро его выхватить из воды, когда оно поравнялось с тобой. Не успеешь, тогда бросай ведро, или оно потащит тебя за собой.
Не набравшийся ещё опыта курсант, бросая ведро, для надёжности намотал конец на руку, и прозевал момент. Стоящие на палубе ребята, заметили, что парня поволокло через планширь и еле успели ухватить его за ноги. Втроём всё же смогли вытащить и его, и ведро. Руку бедолаге так сдавило шкертом, что он долго не мог пошевелить пальцами. О печальном случае было объявлено всему экипажу, после чего никто на руку шкерт больше не мотал. А вот пара вёдер за лето была всё же утоплена. Ну да, на то она и практика!
Многие моряки на пути своего становления укладывали выбираемую якорную цепь в канатный ящик. Это душное, тёмное и узкое помещение, где нужно размещать цепь, растаскивая её по всей ширине ящика с помощью металлического крюка-абгалдыря. При укладке создавалось впечатление, что цепь, угрожающе грохоча, надвигалась с космической скоростью, а время остановилось, и не было конца и края этой цепи. Слух напряжен до предела, чтоб слышать сигналы боцмана в рынду о количестве выбранной цепи. Доклад: "Якорь в клюзе!" была концом мучений и верхом наслаждения.


На брашпиле
Брашпиль ВЕГИ, в отличие от других однотипных судов имел электрический привод, который время от времени "барахлил", а может быть боцман "прививал практикантам любовь к труду". История об этом умалчивает. В этом случаях он ставил на ручной привод вымбовки, за которые могли схватиться четыре "курсантские силы", и они в поте лица познавали длину вытравленных в воду смычек. Для справки: длина каждой смычки якорь-цепи 25 метров; при самых благоприятных условиях длина вытравленной якорь-цепи равна трем глубинам моря.
...Подходило к концу время практики. Курсанты сдавали зачеты по навигации, морской практике, управлению шлюпкой, такелажному делу, сигнализации Морзе и МСС (Международному своду сигналов).
Удостоверение N 132, выданное на имя курсанта Юрия Рястаса, свидетельствует о том, что с 5 мая по 7 августа 1959 года он обучался морскому делу на у/с ВЕГА по специальности матрос II класса. Это его первый морской документ.

ШТОРМОВАНИЕ У ПРИЧАЛА

То с севера, то с юга приносят волны друга.
То парус, то труба мелькнет в порту.
И вот на берег сходят коряги-мореходы,
А через час они уже в газу...
А.В. Жерлаков

Два с лишним месяца ВЕГА носила вчерашних салаг в шторм и в штиль, под полными парусами и под двигателем, по всему Балтийскому морю от шхер Бьёрке-зунда до Калининграда, перековывая их в сегодняшних коряг-мореходов.
Ясным днем ВЕГА в бакштаг заходит в залив Хара-лахт. Прощаясь с практикантами она послушна рулю - четверти оборота штурвала достаточно, чтобы удержать судно на заданном курсе. Увы, удовольствие от управления прерывает дозорный катер, подняв флажной семафор ЛИМА - "остановите немедленно свое судно". Капитан Иконников объявляет парусную тревогу, предваряя приказ джентельменским "God'em!". А курсанты, словно почувствовав, что эта тревога последняя, споро и тщательно сворачивают паруса и обтягивают бегучий такелаж под восхищенные взгляды высыпавшего на палубу катера немногочисленного экипажа - не каждый день можно увидеть наполненные ветром паруса.
Трое из группы, Анатолий, Юра и Виктор выразили желание поработать на ВЕГЕ в качестве штатных матросов на время каникул, в чем отказа не последовало, а море им готовило еще одно испытание.
В Ленинграде на борт приняли мальчиков из школы юнг. Совместными усилиями они обучали мальчишек такелажному делу, управлению шлюпкой, морской практике.
Днях в 20-х августа на переходе потребовалось зайти по пути в Локса. Швартоваться было указано у конца мола вторым корпусом к парому носом на выход, чтобы не повредить бушприт в набитой судами тесной гаваньке завода. Швартовка получилась сложной и долгой. В результате были отданы один за другим оба якоря и вытравлено смычек пять-семь якорь-цепи. На корме швартовые концы были положены на пушки причала, носовые швартовые тянулись на причал через паром.
Дни стояли жаркие и перед вечерним чаем приятно было искупаться с морской стороны причала, заваленного валунами для защиты от волн. В первый вечер купание доставило удовольствие. Во второй - показалось, что набегающая с залива волна стала несколько круче. В третий вечер волна оказались настолько крутой, что, только поднырнув под неё, Анатоль с трудом сумел ухватиться за трос, торчащий из валунов и удержаться, чтобы с откатом волны выбраться причал. Особого значения предвестникам шторма он тогда не придал, однако в полночь был разбужен по авралу.
В рангоуте выл ветер. При палубном освещении было видно, как массы воды перехлестывали через причал и били в высокую, почти по всей длине корпуса надстройку парома. С риском быть смытыми с причала матросы завели дополнительные швартовые. В ожидании дальнейших событий коротали время в столовой команды за кружкой чая, а они не заставили себя долго ждать. Где-то, через час-полтора носовые швартовые парома не выдержали и он, навалившись на корпус ВЕГИ, порвал и её концы. Оба судна теперь удерживались только на далеко заброшенных якорях и кормовых концах. Заведенный на причал канат также выдержал не более часа. При свете дня была еще одна попытка завести носовые швартовые якорными цепями с СИРИУСА, которые лежали на берегу метрах в сотне от ВЕГИ, но и они были порваны через час-другой.
К этим, с позволения сказать, неприятностям добавилась еще одна - после обрыва носовых ВЕГА бортом в районе машинного отделения навалилась на острую корму стоящего в ремонте теплохода УРАЛЬСК. Кранцы не спасали положения. Фальшборт беспомощно трещал. На стыке палубы и борта образовалась пробоина и поздно вечером поднявшийся из машины "дед" мрачно доложил:
- Минут через 20 касание придется на топливные цистерны.
Острота ситуации находит радикальные решения:
- А что, если запустить главный двигатель УРАЛЬСКА на малые обороты. Струя от винта может удержать корпуса от касания.
Переговоры, уговоры, томительное ожидание - наконец дизель теплохода чухнул и чудо свершилось. Ни одного касания за всю ночь!
Вместе с хмурым штормовым утром на ВЕГУ примчался начальник училища, чтобы принять деятельное участие в спасении, однако ситуация уже стабилизировалась. Женщиы и юнги были эвакуированы с судна еще в самом начале аврала. Только два якоря честно, не зная устали удерживали нос судна. Оборвись один из них - быть ВЕГЕ выброшенной на прибрежный песок возле устья речки Белой. Шторм в море страшен, но в гавани он бывает куда опасней!
К вечеру ветер стал спадать. Валы воды теперь лениво переливались через причал - оставалось только ждать их упокоения.
Утром следующего дня непогода утихла. Судно было приведено порядок, а ближе к вечеру троих курсантов вызвал к себе старпом:
- Я благодарю вас! ВЕГА вынуждена остаться в Локсе на ремонт, а вам до начала занятий осталась неделя. Отдохните. - С этими словами он выдал зарплату и на прощание пожал каждому руку.
Рассказ Анатоля: - Мы успевали на вечерний автобус в Таллин, а потому сборы были недолги. Те из моряков, кто бывал в Локса, помнят ларек возле автобусной станции, в котором можно было купить всё, в том числе и вино. Не обошли его и мы. Выпили "с горла" за победу над стихией, за отпуск, за удачу, да так, что Юру, мягко говоря, разморило. Всю дорогу он проспал, отключившись, на столике, что стоял в первом ряду тогдашних междугородних автобусов "Икарус". Не очухался он и по прибытии в Таллин. Время - уже поздний вечер. Лучше всего идти ко мне домой недалёко отсюда...
Рассказ Толика: - Прогуливаюсь с подругой по улице и вдруг наблюдаю такую картину: два курсанта вусмерть пьяные, с чемоданами в одной руке тащат под руки третьего. А у третьего чемодан ремнем за шею принайтовлен. Ба! Да это же наши!
- Помощь нужна? - спрашиваю - Куда же вы теперь?
- Не отвлекай от дела - бормочет кто-то из них - Нам уже недалеко...
Рассказ Юры: - Просыпаюсь и думаю, где я? Открываю глаза: лежу на полу, на матрасе и чистой простыне под одеялом, надо мной на столе огромный куст китайской розы. Рядом спит Витя, на диване - Анатоль. Значит не в вытрезвителе!..
Словом, закончилось все в стиле "Happy End"!

ПРОЩАЙ ВЕГА
У некоторых людей, видевших море на репродукциях картин Айвазовского, возникал вопрос: Почему, когда окончательно был подписан смертельный приговор парусному судоходству, нужно проходить практику на "невесте ветра" - паруснике? К сожалению, людям, не испытавшим неповторимого чувства полета над волнами, этого не понять. А кроме романтики парусная практика воспитывает силу воли, закаляет характер, вырабатывает выносливость и чувство товарищества, укрепляет человека физически и нравственно... Сотни капитанов и известных морских специалистов прошли на ней свои "морские университеты".
До сих пор вспоминаются наполненные ветром паруса, слышится свист ветра в такелаже и шипение воды по бортам.
На этом можно бы закончить рассказ о парусной практике.


ВЕГА - НАША МОРСКАЯ ГОРДОСТЬ
Под бушпритом запенятся волны
И растает земля за кормой,
В первый рейс, пусть еще ненадолго,
Мы на ВЕГЕ уходим с тобой.

Нас научат владеть парусами
И без страха висеть над волной,
Управляя штурвалом, часами
Ровный след оставлять за кормой.

Тяжкий труд до кровавых мозолей
И бессонных ночей забытье,
Силу с ловкостью, мужество с волей
Мы отсюда с собой заберем.

И потом на далеких просторах,
Где еще предстоит побывать,
Мы с друзьями в своих разговорах
Будем, ВЕГА, тебя вспоминать.

Капитан Л. М. Веселов

Мы помним, мы гордимся и доныне,
Что ВЕГА всех нас приняла на борт.
Что не на угольщике, а на баркентине
Родной впервые покидали порт.

Всё лето вдоль по Балтике бродили,
По вантам бегая и не пугаясь гроз.
Ладони мы в мозоли превратили,
Достигнув званья гордого - матрос!

Мы ВЕГУ холили и возмужали сами,
От качки маясь, от бессонных вахт,
Чтоб в августе, под всеми парусами,
Ворваться гордо в бухту Хара-лахт.

Давно нет ВЕГИ. Мы уже стареем,
Но иногда, ночами по весне,
Как раньше разбегаемся по реям
И понимаем... - это лишь во сне.
Всё в памяти хранится не тускнея.
Вновь слышу командиров голоса,
И флаг под гафелем всё так же гордо реет,
И ВЕГУ мчат тугие паруса !

Капитан С. П. Смоляков

ЖИВИ ВЕГА
Прославленный английский адмирал Нельсон погиб от мушкетной пули в битве у мыса Трафальгар 21 октября 1805 года, а его корабль ВИКТОРИ до сих пор бережно хранится в Портсмуте. Увы, совершенно иная судьба была уготована в родном отечестве ВЕГЕ, верой и правдой служившей людям десятки лет. Всё это достойно глубокого сожаления. Однако баркентине повезло: её не обратили в плавучий ресторан, как поступили с СИРИУСОМ в Ленинграде. Она стала филиалом Морского музея в Таллине. Однако хорошее начинание не выдержало испытания временем. Вот как беспристрастно описывает это событие газета "Вечерняя газета":
"Баркентина "Вега", первый музейный корабль Эстонии, построенная в 1952 году в Туру, 10 лет зимовала в Таллинне. 17 июля Эстония распрощалась с парусником. "Вега" навсегда отправилась в Финляндию.
Для восстановления корпуса "Веги" понадобилось бы 150-200 куб.м качественной сухой сосновой древесины, а общая стоимость восстановления баркентины - 12-15 млн. крон.
Медная обшивка подводной части днища была снята и продана для приобретения необходимой древесины. Этим был нарушен бумажный слой со специальной пропиткой, который служил для сохранения особого режима влажности. После чего, как следствие, на днище образовались трешины. Теперь, задним числом, можно признать, что медь была продана скорее всего для того, чтобы опередить "металлических" воров.
Министерство культуры выделило деньги лишь на зарплату и оплату эллинга (судоверфь запросила 45000 крон в месяц за стоянку, плюс электроэнергия).
Пекка Тойванен, директор музея Пиетасаари, давно проявлял интерес к кораблям, построенным для СССР после войны. В 1993 году в Пиетасаари была построена точная копия парусника "Jacobstads Wappen", спроектированного в 1758 году. За пять лет работы была обучена сотня столяров-корабелов, канатчиков, восстановлены давно забытые специальности и навыки. Поэтому был начат поиск нового проекта, который мог бы обеспечить деятельность маленького эллинга. "Jacobstads Wappen" сделал Пиетасаари знаменитым.
За два года восстановление "Веги" в Финляндии стало государственным делом. Был создан фонд "Веги". Прошлой осенью правительство Эстонии разрешило министерству культуры передать парусник этому фонду. Как исключение, в правление фонда введен иностранец - научный сотрудник Морского музея Эстонии Урмас Дрезен.
Эстония отказывается от "Веги", потому что у республики нет достаточных средств для сохранения исторической ценности."
Учредители фонда ВЕГИ в Финляндии посчитали, что (вербальный перевод):
ВЕГА - история Финляндии...
В то же время, это был первый этап промышленного пробуждения после войны...
Эстонцы возвращают в Финляндию судно, которое показывает тесные связи между народами и желание заглянуть в будущее вместе...
ВЕГА является бесценным национальным достоянием...

Поет пассат, как флейта, в такелаже,
Гудит, как контрабас, в надутых парусах,
И облаков янтарные плюмажи
Мелькают на луне и тают в небесах.

Чуть-чуть кренясь, скользит, как привиденье,
Красавец клипер, залитый луной,
И взрезанных пучин сварливое шипенье,
Смирясь, сливается с ночною тишиной.

Вертится лаг, считая жадно мили,
Под скрытой в тьме рукой скрипит слегка штурвал.
Чу! ... Мелодично склянки прозвонили,
И голос с бака что-то прокричал...

Но это сон... Волны веселой пену
Давным-давно не режут клипера,
И парусам давно несут на смену
Дым тысяч труб соленые ветра.

Но отчего ж, забывшись сном в каюте,
Под шум поршней и мерный стук винта,
Я вижу вновь себя среди снастей на юте
И к милым парусам несет меня мечта!

Капитан Д. А. Лухманов

ШЛЮПОЧНЫЕ УЧЕНИЯ
Мы уже вполне освоились со своими обязанностями. В три смены, по суткам, одни учились, другие несли вахту, третьи работали. Тут же, на тихом рейде, решено было устроить учебу по управлению шлюпкой.
Капитан Смоляков уже полвека хранит свидетельство о получении первого морского звания - матрос 2 класса. И там, в графе "управление шлюпкой", стоит оценка "3". Это единственная его тройка за время обучения в мореходном училище. Как же так получилось?
Рассказ Сергея: Когда мы освоили хождение на веслах и под парусом, наступил момент сдачи зачёта. Мы по очереди занимали место рулевого в одной из шлюпок и командовали гребцами. В шлюпке находился и наблюдающий от командования судна. Мне, так сказать, повезло: в шлюпку спустился капраз Катунцевский, одетый в белоснежный мундир.
В это время в рабочей смене трудился мой дружок Юра Губарев. Занимался он конкретно уборкой гальюнов. Делалось это так: из-за борта набиралось ведро воды и с силой выплескивалось в очко. Струя, захватив продукты нашей жизнедеятельности, выплескивалась за борт из шпигата, расположенного чуть выше ватерлинии. Все просто и надежно.
А часы уже начали свой роковой отсчет. Я командую НАВАЛИСЬ, и шлюпка летит по направлению к судну. Юра, исполняя свои обязанности, набрал воды в ведро. После моей команды ТАБАНЬ, шлюпка замедляет ход, приближаясь к борту. В это время Юра входит в гальюн и заносит ведро над напольным унитазом. Скорость шлюпки, однако, велика. Баковый не смог удержать опорным крюком посудину, которая пошла вдоль борта и в эту же секунду из шпигата вырывается струя прямо в шлюпку к сверкающим штиблетам каперанга Катунцевского. Одной миллионной доли секунды не хватило для того, чтобы девственно белый чехол каперанговской фуражки и китель не приобрели бы желто-коричневый цвет пахучей жидкости. Мои гребцы, очень громко выражаясь, отталкиваются от борта. Юра по этим звукам понял, что случилось нечто ужасно неприятное и он исчез... Не знаю, куда можно спрятаться на небольшом судне, но найти его долго не могли. Ну, а мне, как командиру шлюпки, пришлось ответить за умение управлять ею. Вот такое стечение обстоятельств. Ну а с управлением шлюпками, да и судами, в дальнейшем у меня особых проблем не было.
Так вот, еще про Катунцевского. Купание и шлюпочные учения для молодых были удовольствием, а для старого моряка рейдовая стоянка утомительна. Даже упавшая рядом кисть, оброненная курсантом Игорем с салинга, не вывела каперанга из удивительного состояния безразличия к окружающему. Он даже ворчать стал меньше. По окончанию занятий выходил на палубу и пыхтел своей неразлучной трубкой.

ШТОРМ
Многочисленные тренировки по постановке и уборке парусов, в том числе и ночью, довели дело до автоматизма. Так, ночью по сигналу колокола громкого боя ПАРУСНАЯ ТРЕВОГА курсанты спавшие в кубриках на втором ярусе коек спрыгивали через штаны в ботинки и на ходу натягивая на себя голландку мчались к месту построения. Некоторые ретивые поднимались на мачту, не зашнуровав ботинки, за что получали выговор от старшего помощника. Это считалось нарушением правил техники безопасности. Однако, впереди мореходцев ожидало новое испытание морем - "морская болезнь".
Первое штормовое утро. Время завтрака. На завтрак выдана баночка печёночного паштета из расчёта на семь человек, но за столом вместо положенного количества едоков сидит от силы половина. Из раскрытых дверей кубриков слышатся глухие охи и стоны не вышедших к мероприятию, на котором "сачков" не бывает...
Такая вкуснятина подается к столу не часто! Больше привыкли к кабачковой или баклажанной икре. Посему следует такой диалог:
- Вася, ты что спишь. Завтрак на столе, да сегодня такой вкусный!
- (стеная) Не хочу-у... Ешьте... сами...
Можно делить на шесть порций.
- Федя, давай подходи. Что ты там застрял!
- (стеная) Да пошли вы...
После опроса не явившихся к столу сотрапезников, баночка делилась на трех или четырёх едоков, которым шторм аппетита не испортил.
А у командиров свои методы лечения от "морской болезни": как только время завтрака истекло, сигнал колокола громкого боя ПАРУСНАЯ ТРЕВОГА сметает наверх здоровых и невольно поднимает "больных". Едва прозвучали первые слова команды, курсанты фок-мачты по отработанному порядку взлетают на ванты. На реях они чувствовали себя уютнее, чем на палубе, на которую залетают мокрые и холодные брызги, а то и волной окатит. А на реях и ветер теплее, и качка приятнее. Не завидовали они работничкам на гроте и бизани.
Оказывается, не только люди, но и твари, братья наши меньшие, подвержены "морской болезни". А самой популярной тварью на любом плавсредстве есть крыса. В один штормовой день шла ВЕГА под машиной раскачиваясь и вдоль, и поперек. Паруса как бы прижимают судно к волне и качка становится плавной, а без них - шатай-болтай... Так вот, вперёдсмотрящий вдруг видит, как из-под свернутого на бушприте стакселя вылезает эта тварь. Поднялаь на задние лапки, понюхала воздух, а её саму судорога трясет - тошнит беднягу самым натуральным образом, как салагу. Хотел было паренёк запустить в неё чем-нибудь, да на палубе ни мусоринки... Тварь же, не обращая внимания на окружающих, пошатываясь на своих четырёх лапах шмыгнула под парусину. Даже жаль её стало.
Однако, один раз имел место такой случай: ветер усиливался и капитан приказал убрать брамсели, поскольку судно шло с большим креном, так что шальные волны с подветренного борта захлестывали сквозь шпигаты палубу. По сигналу ПАРУСНАЯ ТРЕВОГА команда, уже привычно карабкаясь по вантам, разбегается по брамселям.
По этой промозглой погоде прихватила курсанта Анатоля мышечная боль в спине. В ожидании команды на работу с марселями он сидел на пороге камбуза, откуда тянуло теплом, пытаясь согреться. Неожиданно перед ним возник старпом с вопросом:
- Пойдешь на нижний брамсель?
- Не могу... Спину схватило...
Старпом махнул рукой и помчался дальше. Этот взмах напомнил прихворнувшему курсанту слова Цезаря:
- И ты, Брут!..
Замена нашлась.
Позднее выяснилось, что курсант П. отказался занять свое место на нижнем брамселе под предлогом, что жизнь дороже.
В наше время страховкой при работе на рее были заспинный трос, страховочное кольцо и сила рук. Позднее такая работа производилась уже со страховочными поясами.
Этот эпизод не получил огласки, однако на втором курсе оный студент не появился.
Все курсанты, расписавшись в журнале по технике безопасности, брали на себя ответственность за возможные ошибки, да ещё старались подстраховать друзей, работающих рядом. Так учило море. Ответственность - пожалуй, главное качество мужчины, а моряка тем более.

ШТИЛЬ
Одни считают непостоянными женщин, другие - мужчин.
Но всякий истинный петербуржец знает, что нет ничего
непостоянее, нежели петербургская погода.
Козьма Прутков
Июль месяц. На море полный штиль. ВЕГА под всеми парусами с утра неподвижна посреди Финского залива. Горизонт чист, на небе ни облачка. Курсанты изнывают от жары и неопределенности в действиях руководителя практики капраза Катунцевского. Наиболее смелые из них предлагают ему устроить купание за бортом, на что, неожиданно, получают "добро", но только по команде.
Незадолго до обеда колоколом громкого боя, а за ним по трансляции дублируется команда вахтенного помощника:
- ШЛЮПОЧНАЯ ТРЕВОГА! Шлюпку N 3 спустить на воду! Команде купаться!
С левого борта вывешивается шторм-трап. С визгом и гуканьем, кто по шторм-трапу, кто с планширя, а самые отчаянные - с бушприта, прыгают парни в воду. Шесть гребцов в шлюпке N 3 во главе со вторым помощником Отто Руули уныло помахивают веслами. Вот что рассказывал один из них:
- Мы отошли от судна на расстояние примерно в четверть кабельтова, так чтобы видеть всех купающихся. Наиболее рьяных Отто грозным голосом гнал поближе к судну, а мы в бездействии "сушили весла" сетуя на свою долю.
ВЕГА, хоть и с обвисшими парусами, но после проделанного нами ремонта в Бьёрке-зунд, выглядела весьма приглядно. Обводя взглядом красавицу-баркентину, случайно увидел за кормой едва приметную кильватерную струйку. Вроде ее доселе не было... Глянул на штурманскую рубку: вахтенного помощника не видно, рулевой устремил свой взор в путевой компас... Показал на нее второму помощнику - его реакция была мгновенной:
- Всем на борт! Всем на борт! - громоподобно заорал он купающимся, а нам: - Весла на воду!
Плававшие возле судна полезли по шторм-трапу на борт, далеко отплывших от судна гребцы без церемоний втаскивали в шлюпку. Когда набитая людьми шлюпка не без усилий догнала, наконец, судно и на борт был подан фалинь, бурун из-под её форштевня был уже значительным.
Слава Богу, на этот раз, обошлось без неприятностей.
В это жаркое лето купание в открытом море повторялось не раз с той лишь разницей, что перед этим мероприятием звучал сигнал парусной тревоги и следовала команда:
- Фок, нижний марсель, верхний марсель, нижний брамсель и верхний брамсель - на гитовы! Стаксели, грот и бизань - рубить!
Да и ходовая вахта была начеку!
С ветром шутки плохи, можно и не догнать, подхваченное им судно. Всегда нужно подстраховаться. Только бережённого Бог бережёт!
Коль скоро речь зашла о купании, на якорной стоянке возле Петергофа, когда курсантам разрешили искупаться, неожиданно на палубу вышел Григорий Васильевич в "купальной форме одежды". Весело глянув на публику, готовую сигануть за борт, он взобрался на планширь и, взмахнув руками, первым нырнул "ласточкой" в воду. Народ ахнул от восхищения: вместо ожидаемого фонтана брызг - только "бульк!" Да-а, жило в капитане первого ранга в отставке настоящее морское прошлое...

ХОДИЛИ МЫ ПОХОДАМИ
Из воспоминаний Юрия Рястаса: ...ВЕГА вернулась на таллиннский рейд и отдала якорь. Кому из читателей довелось видеть фильм "Озорные повороты", тот помнит в первых кадрах парусник. Увы, за кадром осталась наша шлюпка, в которую актриса Терье Луйк спрыгнула из яхты.
...Пришли в Ленинград и встали у причала торгового порта. Лагом стоял СИРИУС. На вахте у трапа я болтал с вахтенным СИРИУСА, благо, никого рядышком не было. Около пяти часов на палубу соседей вышла женщина в возрасте. Она была в сапогах, черной юбке, в синем форменном кителе без знаков различия и в черном берете с кокардой старшего комсостава. И так отчихвостила бедного вахтенного, что я удивился. Посмотрев ей вслед, спросил:
- Что, ваша буфетчица не с той ноги встала?
Курсант как-то странно посмотрел на меня, приложил палец ко рту и прошептал:
- Это Анна Ивановна...
Я продолжал глупо таращиться на парня. Видя мое идиотское выражение, он добавил:
- ...Щетинина
Это была легендарная Анна Ивановна Щетинина, первая в мире женщина-капитан дальнего плавания. Она стала капитаном в 27 лет, в 1935 она прославилась на весь мир, проведя судно "ЧАВЫЧА" через полярные льды на Дальний Восток. В августе 1941 года под жестоким обстрелом фашистов провела груженный продовольствием и оружием пароход САУЛЕ из Таллина в Ленинград. Слыла среди моряков лихим швартовщиком и славилась крутым характером, из кабинета которой даже некоторые мужики выгребали задним ходом. Анна Ивановна - целая эпоха на морском флоте. Во время войны она осуществляла ответственные рейсы на дальневосточных морях, потом долгие годы была деканом судоводительского факультета в Ленинградском и Владивостокском высших мореходных училищах. Любила выходить с курсантами на практику. Живой ум, целенаправленность и доброе отношение к людям снискали А. И. Щетининой заслуженное уважение. К сожалению, это была моя единственная встреча с ней.
Город Ленинград оставил неизгладимое впечатление от знакомства с ним, особо нас всех поразила красота и прелесть Петродворца...
... Мы зашли в Пярну. Планировалось посещение судна жителями города, а также демонстрация парусных учений и шлюпочных гонок по реке. Все это рассчитывалось на привлечение в училище эстонских ребят. Но наш "агитпоход" омрачился одним обстоятельством конфузного характера: был Яанов день, когда, казалось, всё население веселилось в местечке Валгеранд недалеко от города. Извечное курсантское безденежье привело меня в каюту к Григорию Васильевичу, где я изложил проблему. Набив трубку табаком и раскурив её, он спросил:
- "Сколько, ты говоришь, душ?"
- Сорок пять, - ответил я.
- Так. Даю тебе по червонцу на брата под твою ответственность. Отдашь после стипендии.
- Обязательно отдам, - поспешил заверить я.
Григорий Васильевич достал из внутреннего кармана пачку червонцев и отсчитал мне 45 штук. Вряд ли мог капитан первого ранга тогда предположить что-нибудь плохое. Хотя теперь думаю, что он не очень хорошо знал курсантскую душу... И события развернулись в стороне от фарватера его мыслей.
За проезд на автобусе до места гуляния мы заплатили честно по три рубля, столько же стоил билет на празднество, которое уже было в разгаре. Поле на берегу пылало от множества костров разного калибра, а вокруг каждого из них громоздились батареи бутылок с различными этикетками. В то время межнациональных проблем не существовало, и "братание" происходило немедленно. У каждого костра оказалось по 1 - 2 курсанта. Гуляние шло полным ходом.
Я встретил знакомых ребят из Тапа и, поудобнее устроившись у костра, уплетал за обе щеки вкусную закусь, изредка запивая её водкой. А потом ко мне подошел мальчик и, наклонившись, сказал:
- Дядя, там ваши...
Пройдя несколько метров, я увидел будущего капитана, мирно спавшего у самого берега и удобно положившего голову на прибрежный камень. Вода нежно обмывала его ноги. Я поднял бедолагу и взял под левую руку. Пройдя несколько метров, увидел курсанта, идущего с креном на левый борт и в страшном "перегрузе". Пришлось брать и его под правую руку. Так началась "буксировка" двух безжизненных тел "лагом".
Мы благополучно миновали большую часть дороги и приехали на автобусе в город. Возможно, наш путь переменными ходами и курсами закончился бы благополучно, если бы один из "буксируемых объектов" не проявил рвения к вокалу. Тут совершенно отчетливо я услышал трель милицейского свистка. Прошли бы мы и через этот риф, но нервы моего товарища подвели, и он попытался объясниться со стражами порядка на непонятном мне языке:
- Деди сраки мутели...
Как рассказал спустя свыше лет сорока участник описываемых событий, находившийся слева, пока я старался укротить горячего "южанина", он получил "свободную практику" и оказался от нас в нескольких метрах. В результате взяли двоих.
Дебошира куда-то увели, а я пытался уговорить дежурившего по отделу лейтенанта отпустить моего товарища.
- Что ты-то стоишь? Иди, - сказал лейтенант. - Иди! Начальник приказал способных передвигаться самостоятельно не брать. Ночь еще впереди, а мы уже шестой ряд укладываем.
Между тем клиенты помаленьку прибывали. Я вышел из отдела, но товарища нигде не было - он сам прибрел на ВЕГУ. Прибыв туда, я застал капитана, который кого-то "воспитывал".
Из воспоминаний другого бывшего курсанта: ...А "воспитывал" он вахтенную службу и в первую очередь вахтенного у трапа Анатоля и рассыльного Сергея, которые коротали третью вахту по причине отсутствия смены.
Во-первых: ему не понравилось обилие палубного освещения, которое он принялся отключать приговаривая по-джентльменски "God'em!". Во-вторых: хотя и был он прилично навеселе, однако бодро спустился в первый кубрик, где крепко "прихватил" дневального за беспорядок в столовой, оставленный уже прибывшими на судно курсантами и пообещал ему неувольнение до конца практики. То-же - и во втором кубрике. Тамошнему дневальному было объявлено о списании с судна. В-третьих: он потребовал от дежурного по судну Саши, предъявить все курсантские книжки вернувшихся из увольнения... Саша схватился за голову от расстерянности - от силы четверть состава была на борту, но мы посоветовали ему выждать около четверти часа и потом осторожно заглянуть в капитанскую каюту. Надежды наши оправдались - капитан заснул. Никаких последствий его "воспитания" на следующий день не последовало.
Продолжение воспоминаний Юрия Рястаса: ...Участники празднества подтягивались до утра. Около двух часов ночи на судне появился в одних трусах будущий главный капитан-испытатель Ярославского судостроительного завода. Тогда мы его звали "Игаха". Он принял решение добираться до ВЕГИ вплавь, предварительно повязав вокруг головы свою форму, но, не привыкший носить чалму, через несколько гребков утопил её. А другой герой провел единоборство с колхозным быком, находящимся, к счастью, на цепи.
Около пяти утра к борту подошел рыболовный баркас, с которого спросили: - Ваш? - показывая на тело без явных признаков жизни, распластавшееся на дне баркаса. Два дюжих молодца весьма резво взяли его за ноги, за руки и перебросили через планширь. Недвижимое тело будущего морского начальника мягко опустилось на палубу. Будущий капитан порта Палдиски, который должен был сменить на вахте в полночь Анатоля, проплыл мимо ВЕГИ на другом баркасе в обнимку с девочками в мичманках, приветливо махавшими ему руками, без пяти восемь утра.
Утром построили братию, пересчитали, и один оказался в пассиве. Запираться было бессмысленно, я сообщил, что он находится в милиции. Через несколько минут с борта сошел капитан первого ранга Катунцевский при полном параде, в орденах и медалях, с кортиком. Что мог противопоставить ему милицейский майор, никогда в жизни не видавший сразу пять орденов Боевого Красного Знамени?
Вскоре каперанг вернулся с "блудным сыном". Не успели они шагнуть на палубу, как трап был мгновенно убран и концы отданы. ВЕГА срочно покидала гостеприимный город Пярну, так и не показав жителям нашего умения бегать по вантам и грести веслами. После отхода начался "разбор полетов" и раздача фитилей. Наш каперанг был возмущен донельзя, шипел и пыхтел трубкой, как старый паровоз, стравливающий пар. Он производил в уме какие-то расчеты, потом составлял непонятные для нас комбинации на пальцах, рассуждая вслух:
- Проезд три рубля, вход три рубля, проезд обратно три рубля, остается один рубль. Скажите на милость, как можно так ужраться на один рубль? Я вас спрашиваю, как? Не могу понять, может ли человек за один рубль нажраться до скотского состояния!
...Из гостеприимного Пярну мы пришли в Ригу. Стояла чудесная летняя погода, и командование приняло решение совершить шлюпочный поход на Киш-озеро. Туда гребли на веслах, по озеру ходили под парусом. Вечером вернулись на судно. Ладони горели, плечи ломило, но настроение было отличное.
...Пришли в Калининград. Днем ходили в город, который оставил гнетущее впечатление из-за массы развалин в районе порта. Сходили в зоопарк, вдоволь насмеялись в комнате с кривыми зеркалами, а вечером чуть не прослезились, узнав, что "Курадимуна" вечернее увольнение запретил. Либо ему припомнились наши похождения в Пярну, либо глубоко в душу запал факт возвращения члена экипажа в одних трусах и форменной фуражке, но увольнения он нас лишил напрочь.
Оперативным путем было установлено, что в клубе элеватора неподалеку от места стоянки, где в подавляющем большинстве работали женщины, состоятся танцы. Некоторые "львы паркета", узнав о решении "Курадимуна", от уныния грызли на ногах ногти. Когда наступила относительная темнота, они в одиночку или малыми группками сорвались в самоволку. Но наш каперанг тоже не был профаном: при его появлении в дверях клуба у элеваторных дам вытянулись лица, не говоря уже о кавалерах. Бывший матрос Черноморского флота закрыл своей коренастой фигурой дверной проём, лишив самовольщикам возможности смыться.
Апогеем дня стала самовольная отлучка самого дисциплинированного курсанта Петера, увязавшегося за компанию с ребятами. При разборке самовольного схода на берег он заявил, что он искал подземные ходы в Калининграде. Григорий Васильевич искренне изумился и остолбенел, словно Антон Антонович Сквозник-Дмухановский из "Ревизора" Н.В. Гоголя. Находясь в таком состоянии, он несколько раз раскурил трубку и даже забыл наказать виновных, что для него было весьма нехарактерно.

С. П. Смоляков Ю. Х. Рястас А. И. Бельский

Первый курс мореходки успешно завершен. Впереди первая морская практика на учебном парусном судне, баркентине ВЕГА Таллинского мореходного училища. Практике предшествовала подготовка курсантов по парусному вооружению баркентины в учебном классе.
Неутомимый наш начальник училища Александр Владимирович Аносов как-то обнаружил и приобрел в морском клубе заброшенный макет корпуса однотипного судна в масштабе примерно 1:10, а преподаватель навигации в эстонской группе, капитан ледокола ВОЛЫНЕЦ и известный судомоделист Херман Тынисоо восстановил в деталях его парусное вооружение.


Херман Тынисоо
Культ парусного судна среди курсантов был высок. Книга капитана Лухманова "Солёный ветер" почиталась курсантами всего судоводительского отделения как библия для моряка. Каждое мореходное училище Союза имело свое учебное судно. А какие имена они носили: КОДОР, СИРИУС, КАПЕЛЛА, ПАЛЛАДА, АЛЬФА, ВЕГА!.. Все они строились в Финляндии для СССР в период с 1946 по 1953 годы.

Главные размерения ВЕГИ:
Длина с бушпритом - 44 м.
Длина корпуса - 39 м.
Ширина - 9 м.
Высота борта - 4 м.
Осадка - 2,9 м.
Водоизмещение по КВЛ - 595 т
Дедвейт - 269 т
Мощность вспомогательного двигателя 300 л.с.
Скорость под двигателем - 7,5 уз
Площадь парусов - 820 м2


"Вега" рисунок С. Смолякова
Несмотря на то, что многие, в прошлом курсанты мореходного училища, уже поседели, воспоминания о плавании на паруснике продолжают храниться в памяти каждого. И не зря, ибо одновременно с суровым воспитанием чувства локтя курсанты попадали и в "скользкие" ситуации.

ОТ ТЕОРИИ К ПРАКТИКЕ
25 мая 1959 года первокурсники Таллиннского мореходного училища с трепетом в сердце ступили на палубу учебно-парусного судна ВЕГА - мечты своего детства. Кое-что о порядках на парусных судах было известно из книг, но думалось:
- А как наяву?..
С первого дня пребывания на судне они стали осваивать строгую дисциплину, твердый порядок и пунктуальное исполнение Устава. Во всем ощущалась твердая рука старпома.
Разместились в четырех- и шестиместных кубриках. Для всех полной неожиданностью стало несметное количество мух, летающих по судну и чувствовавших себя совершенно безнаказанно. Проявив инициативу и энтузиазм, курсант Серега достал лист бумаги, на котором нарисовал муху, раздавленную курсантским пальцем. Надпись гласила: "А ты убил муху?" Народ с небывалым творческим подъемом приступил к массовому истреблению зловредных насекомых..
Несмотря на то, что в стенах мореходки вооружение парусного судна изучали, поразило обилие тросов, блоков, т.е. бегучего и стоячего такелажа и всё в натуральную величину. Самые нетерпеливые рванулись к вантам, но были тут же остановлены строгим старпомом. Сначала нужно было пройти инструктаж по технике безопасности и расписаться в журнале. Каждый брал на себя большую ответственность, что заставило всех посерьёзнее отнестись к делу. Работа на высоте - не детская забава!
Запах смоленых концов - возбуждал. При составлении расписания по парусной тревоге желающих работать на фок-мачте было тьма, поэтому, командир фок-мачты, старпом имел выбор. На брамсели были посланы курсанты со шкентеля, т.е. малорослые, а на марсели и фок - атлеты.
Утро начиналось с физзарядки. Под наблюдением и по командам второго помощника народ должен был по вантам взобраться на марсовую площадку фок-мачты и спуститься на палубу с другого борта. Упражнение поначалу для многих оказалось сложным, особенно подъём по путенс-вантам. Были желающие пролезть в "собачью дырку", но попытки эти тут же пресекались грозным окриком наблюдавшего "физрука". Поначалу на марсе салаг страховал штатный матрос, но потом надобность в нём отпала. Усложнением этого упражнения стал подъем по стень-вантам до стеньги... Шаг за шагом страх высоты был преодолён.
Дальше - сложнее: курсантам, расписанным на фок-мачте, дано задание разобраться по реям. Ритуал последовательных действий выглядел так: никаких "кто быстрее!" Первыми поднимаются на верхний брам-рей, за ними - нижний брам-рей, верхний марса-рей, нижний марса-рей и наконец фок. На рею первым ступает ноковый, за ним остальные строго по расписанному порядку.
Матрос с вант переступает на перт, поднырнув под заспинный страховочный трос, и держась за рею скользит не отрывая ног от перта до своего места работы. Оно обозначено страховочным кольцом, закрепленным на рее. Каблуки "гадов" не позволяли ноге сорваться с троса, тем более, что любое движение одного человека вызывало колебания всего перта.
Когда народ разместился по реям, судорожно вцепившись за что только можно, последовала команда:
- Лечь на рею животом! Вытянуть руки вперед!
Выполнение этого упражнения заняло время. Животом на рее лежали, но надо было заставить себя оторвать ладони от спасительной держалки...
Несколько судорожных движений руками...
Старший помощник на палубе с мегафоном в руке терпеливо ждал...
- Руки в стороны!.. Руки вверх!.. Руки вниз!.. Помахать руками!..
Последнее упражнение, которое нужно было освоить, укладка парусов. Самый большой из них, фок имел площадь 107 кв.м. Над ним трудились шесть молодцов. Подтянутый горденями к рее парус нужно ровно "гармошкой" сложить на рее, последним шлагом плотно обернуть собранное и обвязать сезнями. Поэтому в процессе уборки один из авторитетных "горлопанов", который находился ближе к мачте, командовал.
- Взяли! - остальные старались схватить брезент как можно ниже.
- Подняли! - дружно поднять и уложить схваченную часть паруса на рею...
- Обернули!
- Вяжи!
И это - в любую погоду, при любой качке.


Курсанты на реях
В конечном счёте, каждый курсант знал своё место по парусной тревоге: какие концы бегучего такелажа находятся в его ведении, где они закреплены на палубе, чтобы и в темноте ночи мог он их отыскать не мешкая. Достигалось это так: с закрытыми глазами парень трогал нагель с закреплённой на нём снастью и называл её, затем соседнюю и т.д. Так до тех пор, пока не получалось безошибочно. Все начинали понимать, что безопасность и даже жизнь твоего товарища зависят от тебя.

ШТАТНЫЙ ЭКИПАЖ И ПЯТЬ МЕТРОВ ШКИМУШГАРА
Какой конец на судне самый короткий, а какой - самый длинный?
Самый короткий - рында-булинь, а самый длинный - боцманский язык.
Загадка
Шкимушгар - тонкий линь, свитый из низкокачественной просмоленной пеньки
или из каболок старого троса. Шкимушгар применяется для накладки бензелей,
клетневания, изготовления матов и в других такелажных работах.
Морской словарь
Штатная палубная команда на ВЕГЕ состояла всего из четырех хорошо знающих своё дело человек: два матроса, подшкипер и боцман.


Антс Рауд
Матрос Антс Рауд - худощавый брюнет, очень подвижен и тараторит скороговоркой. Что примечательно, все 30 лет службы ВЕГИ фамилия Антса Рауда значилась в судовой роли - от матроса до капитана.
Старший матрос Тильга - полная противоположность Антсу - крепко сложенный, блондин, немногословен. Бесстрашие его характеризует такой эпизод: чтобы поправить карабин, закрепленный у клотика, на который крепился блок для подъема беседки на мачту, он поднялся по вантам до самого некуда и к клотику полез по стеньге, как медведь по дереву. Это на высоте порядка 30 метров от палубы. На палубу он спустился по концу к восторгу курсантов и неодобрению начальства. При заходе в порты он стоял на руле, вернее забирался ногами на рулевую машинку, чтобы лучше видеть вперед, и, схватившись рукой за "веревки" гика бизань-мачты, умудрялся ногой вращать штурвал.
Шкипер Зидра - пухлый на вид, с добрыми глазами. Заведовал снабжением судна от продуктов до последней киянки. Образование - 7 классов. Голубой мечтой его было поступить в мореходку. Мечта его воплотилась в дело, когда года четыре спустя средние мореходные училища перевели в разряд техникумов. В Эстонском морском пароходстве "дорос" до звания капитана.
Несколько добрых слов надо сказать о кормилице нашей, коке Матильде. Дородная эстонка умудрялась в крохотном камбузе, половину свободного пространства которого занимала она сама, готовить на 70 с лишним человек. Правда, ей помогал камбузный наряд и улыбчивая буфетчица Рита. В лагуне с киселем всегда плавала корочка корицы, вкус которой слегка портил некоторым настроение. Сейчас этот вкус вспоминается под Рождество, в печенье "Пиппаркоок"...


Л. Ланцов
0 суровых боцманах, которых издревле на флоте называли "драконами", написано немало нелестного и несправедливого.
Боцман Лев Ланцов - невысок ростом, хорошо сложен, со слегка картавящим негромким голосом, строгим лицом, пронзительным взглядом и неизменным боцманским ножом в ножнах на поясе. Дело свое, а это паруса, стоячий и бегучий такелаж и работы с ним, палубные механизмы - эх, да что перечислять обязанности боцмана - он знал досконально.
Каково же было удивление курсанта Анатоля, яхтсмена в школьные годы, когда Лёва рассказал, что знакомые ему по яхтклубу, а теперь курсанты старших курсов, Анатолий Омельченко и Тийт Масик во многом помогали боцману осваивать парусную науку.
Курсанты никогда не видели его, даже слегка, выпившим.
Как непосредственный матросский начальник, он держал курсантскую братию, а это шестьдесят с лишним салаг, в "ежовых рукавицах" и упорно вбивал свои знания в их головы. Нарушители техники безопасности, опоздавшие по судовым тревогам, "сачки" в рабочей команде, получали по справедливости и, надо сказать, весьма оригинальным образом: сплести пять метров шкимушгара, а за грубые нарушения - даже десять...
Практически, "пострадавшие", а поначалу их было достаточно, получали от шкипера Зидры куски старого растительного троса, которых на паруснике хватало, распускали его на каболки минимум по две каждому.
В то время, когда по судовому расписанию экипажу полагался "адмиральский час", на переходных мостиках усаживались "такелажники" и работа закипала.
Каболки полагается скручивать по направлению их естественной скрутки и одновременно свивать в тугую бечеву. Читатель, чтобы ощутить всю прелесть этого процесса, возьми две тоненьких веревочки и попробуй проделать вышеописанное действо.
"Адмиральского часа" не хватало, посему изготовление, как минимум, пяти метров шкимушгара продолжались в свободное от учебы, работы или вахты время. Руки немели от напряжения, пальцы натирались до мозолей. Затягивать исполнение не рекомендовалось, ибо Лёва помнил о всех своих должниках и можно было за задержку исполнения наряда вне очереди схлопотать пяток метров дополнительно. Однако, на этом дело не заканчивалось.
Второй частью "Марлезонского балета" была сдача готовой продукции боцману, который беспощадно отбраковывал, по его мнению, слабо скрученную или не в меру лохматую шкимушку. Резюме было коротким: переделать. Далее снова читай с абзаца: В то время, когда по судовому расписанию экипажу полагался "адмиральский час"...
К концу практики количество любителей обеспечивать боцмана материалом для такелажных работ заметно убавилось, но можно быть уверенным: произнеси сейчас в присутствии начальника пароходства слово "шкимушгар" и он может вздрогнуть, ибо школу, пройденную у боцмана Льва Ланцова, уже не забудешь. Кстати, одному из его практикантов этот смоленый кончик и жизнь спас, когда он с реи чуть не смайнался.
А как всё это пригодилось при сдаче экзамена по такелажному делу. На нём, кстати, присутствовал старый боцман с парусников. Это просмолёный седой эстонский моряк придирчиво осматривал наши такелажные "плетения", иной раз выдавая комментарии на "великом и могучем" русском языке. Зато похвала его, наполняла нас гордостью!

КОМАНДИРЫ
А теперь о тех, кому было положено за время практики существенно поубавить количество ракушек с наших задниц.
Капитан Борис Николаевич Иконников. Небольшого роста, среднего сложения, спокойный и замкнутый в себе человек. Правда, спокойный только в трезвом состоянии, а "под градусом" он бывал злой и агрессивный, ругался по-английски, и курсантская братия не горела особым желанием попадаться ему на глаза.
Мы, оболтусы, ничего не знали о прошлом капитана. Между тем, Борис Николаевич был человеком тяжелейшей судьбы, пострадавшим от врагов и от своих. 22 июня 1941 года экипаж судна, на котором Борис Николаевич был старпомом, интернировали и заточили в замок Вюльцберг, где размещался единственный в Германии лагерь экипажей захваченных немцами советских судов. Лагерь назывался ILAG-13. В нем действовал партийный центр, куда входил и Борис Николаевич. Освобожденный американцами из плена, Иконников непродолжительное время находился в американском сборном лагере, где союзники агитировали его не возвращаться на родину. И если враги не могли поставить его на колени, то с этим успешно справились свои. В 1947 году поступил приказ сверху, запрещающий интернированным морякам плавать в заграничных рейсах, а в 1949-ом запретили плавать вообще. Иконникова уволили из Балтийского пароходства. Ежедневно подвергавшийся смертельной опасности на протяжении четырех лет, Борис Николаевич с трудом сносил обиды от своих... Не всякий может выдержать такое, и возможно только спиртное немного облегчало его одинокую душу. Да и внешне он всегда держался так, что и не заметишь "градуса".
Только иные команды ставили юных моряков в тупик. Вот красавица ВЕГА покидает Таллинский залив. За кормой видны оба маяка, идём точно по створу. Нужно сказать, что в то время Таллин был закрытым портом, здесь была военно-морская база. Посему рейд был перегорожен поперёк противолодочной сетью. По запросу, дежурящий при ней буксир, открывал узкий проход для входящих или выходящих судов. В такой проход мы и направлялись в этот раз. Курсант стоит на руле, опыта ещё мало, и он внимательно следит за курсом, слушая команды вахтенного старпома. ВЕГА, попыхивая своим маломощным "болиндером" приближается к проходу. Вдруг раздаётся команда появившегося капитана:
- Право на борт!
- Есть право на борт, - растерянно отвечает курсант и начинает перекладывать штурвал.
Старпом делает страшное лицо и отменяюще машет рукой. Курсант возвращает судно на курс. Капитан снова смотрит на рулевого и повторяет свою команду. Бедный рулевой не знает уже, что и делать, он умоляюще глядит на старпома. Тот молча показал рулевому на проход в сетях, а сам взяв капитана под руку, отводит его к борту, что-то говоря, наклонившись к уху. Пока суть-да-дело, послушная рулю ВЕГА, благополучно выбралась уже на открытый рейд. Впереди открывались дали Финского залива.
Под конец практики, теперь уже освоивший и руль, и многое другое, курсант столкнулся ещё раз с капитаном, пребывавшем "в настроении". Судно стояло в порту, народа на борту мало и курсант в ранге "дежурного по судну" откровенно скучал. Но вот, ближе к вечеру, прибыл из города капитан и стал неспешно подниматься на борт. Дежурный, как и положено, руку к козырьку:
- На судне работы закончены, происшествий нет!
Капитан молча кивнул и медленно двинулся по палубе в сторону кормы. Дежурный последовал за ним. Вот капитан остановился и, глядя на сверкающую чистотой палубу, вдруг спросил:
- Почему не убран инструмент?
Дежурный в недоумении огляделся, никакого инструмента нигде не видно. Однако, уже наученный кое-каким опытом, на всякий случай произнёс:
- Виноват! - Капитан на это ответствовал, - Зайдите ко мне в каюту.
Спустились по трапу, капитан впереди, дежурный за ним. В каюте капитан, присев на диван, произнёс на старинный манер:
- Не имею чести знать вашу фамилию...
Опешивший дежурный назвался и тут же услышал, что за подобное дежурство будет завтра же списан с судна и направлен в училище. Уныло протянул:
- Есть! разрешите идти?
Сдав дежурство, курсант долго не мог заснуть. Ну, надо же какое расстройство. Друзья утешали, дескать, не впервой такое. И точно, на утро никто об инструментах и наказании не помнил. Курсант этот уже стал пенсионером, а ведь не забыл...
Следы капитана Иконникова затерялись на Дальнем Востоке.


Виктор Кала
Старший помощник капитана Виктор Иванович Кала - само очарование. Всегда опрятно и по форме одет подтянут строен. Хорошо ухоженный шнурок черных усов. Требователен и строг. Курсанты побаивались старпома, но уважали. Было известно, что он с отличием окончил мореходку и буквально через три года стал старпомом учебного судна. Впоследствии стал капитаном-наставником в Эстонском морском пароходстве.


Отто Рулли
Второй помощник Отто Рулли - прямая противоположность старпому. Истинный марсофлот! Ему бы во времена "чайных клиперов" цены не было, но и здесь он держался молодцом. Вероятно, только он мог так лихо заламывать на затылок мичманку. Крепко сложен, широкоплеч. Прекрасный человек, рубаха парень, но горячий и заводной до невозможности. Ему курсанта "прихватить" - мёдом не корми. На ВЕГЕ огромное рулевое колесо, которым курсанты должны удерживать судно на заданном курсе. Если судно рыскало, Рулли любил замечать:
- За нами гонится гремучая змея.
Вахта на руль назначалась двум курсантам: первый - рулевой, второй - впередсмотрящий на баке. Когда Отто обнаруживал судно или буй впереди траверза раньше поступления доклада от впередсмотрящего, он поднимался на бак и заботливо начинал поиск:
- А где мой "вперёдпосмотрящий"?
Вездесущий боцман показывал незадачливому "посмотрящему" пятерню и тот понимающе кивал головой...


Г. В. Катунцевский
Начальник практики - капитан первого ранга в отставке Григорий Васильевич Катунцевский. Крепыш, наголо бритый, что дало курсантам повод прозвать его "Курадимуна" ("Чёртово яйцо" - по названию одноименной банки на Балтике). Он практически не выпускал изо рта трубку, курил табак "Золотое руно", от которого на палубе стоял приятный аромат. Впрочем, бывали случаи, когда в курсантских кубриках, где курение категорически запрещалось, также попахивало "Золотым руном". С возрастом Катунцевский стал сварливым и въедливым. Ребята его недолюбливали и побаивались. Однако во время практики произошли события, изменившие отношение многих ребят к Григорию Васильевичу в лучшую сторону.
Через год после парусной практики, довелось курсанту Серёге снова встретиться с ВЕГОЙ. На сей раз он проходил практику на пароходе ВЕРХОЯНСК, который совершал рейсы между портами северной Европы. Будучи штатным матросом, получал курсант и валютную часть зарплаты, а стало быть, был по тем временам не таким уж и "бедным студентом". В порту Выборг пароход должен был принять груз леса и доставить его в Бельгию. И вот, во время погрузки, рядом вдруг ошвартовалась беленькая ВЕГА. Курсант не преминул наведаться на парусник, где встретил своего недавнего командира Отто Рулли. Разговор решили продолжить в городе, куда и направились незамедлительно. Увязался за ними и капраз Катунцевский, который и на сей раз руководил практикой. Выборг был зелен и уютен. В ресторане малолюдно. Расположились за столиком и сделали заказ. Моряк "загранзаплыва" был за хозяина и угощал щедро. Водочка прекрасно пошла под красную икорку и расчувствовавшийся капраз молвил:
- Хороша! Но дорога!
Ну а потом дороги моряков разошлись и надолго.
Встретиться вновь им пришлось через много лет. Бывший курсант стал уже капитаном и трудился на паромах, связывающих остров Сааремаа с материком. А его, в прошлом парусный командир, был теперь начальником отдела кадров знаменитого островного рыболовецкого колхоза.
Если когда-то Отто Рулли любил прхватывать курсантов, то теперь воспитывал молодых специалистов. Свидетелем такого процесса и стал однажды капитан. Он заглянул в кабинет кадровика по случаю и беседовал с хозяином, вспоминая былое.
Вдруг в дверь постучали и на пороге появился молодой человек в новеньком, только что пошитом, морском мундире.
- Вы кто? - тихо спросил Рулли вошедшего.
- Я штурман, прислали к вам поработать - смело ответил самоуверенный новичок. Мундир придавал ему важности.
- Вы пока не штурман, а кусок г...лины, из которого мы, возможно, и вылепим штурмана - также тихо и спокойно заключил Отто. Он приступил к оформлению бумаг, а недавно бравый ещё морячок, смущённо ждал итога. Но вот, оформление закончено и молодой специалист покинул кабинет.
- Нужно ставить их на место сразу, - пояснил Отто капитану.
- Ну конечно, - поддакнул капитан, - а то много требовать будут. Узнаю, узнаю старую школу!

СУДОВЫЕ РАБОТЫ
Когда ещё у причала в наших действиях появилась какая-то слаженность, раздалась команда:
- "Вира якорь!".
И пусть впереди был всего лишь Финский залив, для подавляющего большинства курсантов это был выход в Море.
Первоочередной задачей в начале практики было приведение судна в порядок после зимнего отстоя. Пока под двигателем дошли и встали на якорь у острова Берёзовый, что в тиши шхер Бьёрке-зунд у городка Приморск. Солнечная погода благоприятствовала и работа закипела. На воду были спущены один из вельботов и рабочая шлюпка, на которых чехлы палубных механизмов и парусов свезли выдраить на береговых валунах. На судне же предстояла грандиозная задача - отциклевать, проолифить и пролакировать потемневшие от времени и непогоды мачты, реи и планширь. Специального инструмента для выполнения такого рода работ не имелось. В ход было пущено, видимо, заранее заготовленное, стекло, ребятам, работающим на высоте от клотика до марса, выдавали использованные пилки по металлу с заточенным на наждаке ребром.
Рассказ курсанта Анатоля: Я взбирался по вантам на салинг, садился в беседку, а с палубы несколько человек дружно вирали ее до места циклёвки. Они старались поднимать беседку не спеша и плавно, но разве это возможно?.. По крикам, доносившимся из поднебесья, можно было судить, что о них думает поднимаемое тело.
Ну, слава Богу - дотянули! С тридцатиметровой высоты палуба казалась узенькой дощечкой, по которой ползают мураши-людишки. Я обносил цепь страховочного пояса вокруг стеньги и принимался скоблить. Как ни странно, дело двигалось достаточно быстро, так что постоянно страховавший меня матрос Тильга на палубе тоже не сидел без дела: периодически аккуратно потравливал фал беседки. Судите сами: толщина стеньги была приблизительно сантиметров 20.
Однако образцом работы высшего класса на мачтах стала покраска клотиков белилами, которую выполнил курсант Феликс, встав ногами на поднятую до самого блока беседку и без всякой страховки. Даже сейчас мурашки по коже...
В течение полутора недель все запланированные работы были выполнены без излишней суеты и авралов. Хватало времени и искупаться (только по команде), и отдохнуть от трудов праведных. Чем грязнее становилась наша роба, тем белее становилась баркентина. Вымытый корпус вместе с сияющим желтизной рангоутом превратил ВЕГУ в красавицу. Недаром слово "ship" в английском женского рода!