Блог клуба - Литературно-исторический

Я помню холодные зори,
Прибой у базальтовых скал,
Где я, затаённое морем,
Рыбацкое счастье искал. (Дмитрий Тихонов)


В ЗИМНИХ СТРУЯХ ГОЛЬФСТРИМА.
(Рыбацкие байки старого капитана)
В те, послевоенные, годы зимняя Северная Атлантика была пустын¬ным, мало исследованным районом, лежащим в стороне от морских путей, и из-за бесчинствующих в нём штормов, снискавшим у мореплавателей дурную славу, как одно из самых «гиблых мест» в Мировом Океане. Ни дымка, ни огня на горизонте. Только небо с рваными серыми, либо вовсе чёрными облаками над головой и такими же серыми, вздыбленными ветром валами воды за бортом. Лишь опыт и здравый смысл утверждали, что где-то там, за сотни миль отсюда, есть твердь, по которой уверенно ступают, не держась за стенки руками люди. А здесь лишь в редкие дни солнечный луч пробивался сквозь облачность, вероятно только для того, чтобы развеять опасения, что оно уже навсегда исчезло с небосвода.
С окончанием «Битвы за Атлантику», караваны судов рассеялись по портам приписки т.к. прекратился поток военных грузов из США в Европу, выделяемый Америкой «вдолг» по договору о "Ленд-лизе", а новых торговых связей Восток-Запад пока не предвиделось, и обезлюдели воды Северной Атлантики.
Лишь через десяток лет, здесь вспыхнет зарево огней, как от густонаселенного города, а на экране радиолокатора появятся сотни отметок от промысловых судов. Это бурно растущий советский океанический рыболовный флот примется за освоение "целины" Мирового океана.
А пока, на зимнем горизонте ни души, ни дымка, а лишь чрезмерное обилие серой декорации. Серо-белая картина действовала на нервы подобно телевизору, потерявшему цветное изображение из-за досадных технических неполадок. Подобное чувство чужеродности окружающего мира, будут, вероятно, переживать астронавты в полёте на Марс.
До первой зимней сельдяной экспедиции начала пятидесятых годов прошлого столетия, лов сельди в Атлантическом океане проводился исключительно летом, и неизвестно было, где обитала сельдь остальные полгода. По гипотезе, ВНИИРО – отраслевого института рыбной промышленности, стада сельди от зимней непогоды уходили на глубину в спокойные от волнения воды. Чтобы кормиться в струях Гольфстрима, несущего биомассу планктона, сельдь поднималась на доступную для облова глубину лишь в редкие дни затишья океана. В задачу нашей зимней экспедиции и входило определение путей миграции и практических возможностей зимнего облова сельдяных стад.
Наш, литовский отряд из трёх рыболовных траулеров уже более месяца рыскал по промысловым квадратам, расчерченным на навигационных картах Норвежского и Северного морей. За всё это время погода позволила нам выметать сети не более пяти раз. Три замёта оказались удачными, и в трюмах СРТ-4163 стояло семь с половиной сотен 120 литровых бочек крепко солёной норвежской сельди.

ОДА СРЕДНЕМУ РЫБОЛОВНОМУ ТРАУЛЕРУ – СРТ.
(Краткий исторический экскурс)
В разоренной войной и голодной стране буквально на моих глазах был создан и вырос океанический рыбопромышленный флот. Обогнав качественно и количественно передовые морские державы, вскоре наш флот достиг первого места в мире по добыче и обработке рыбы и морепродуктов. К концу прошлого столетия океанический вылов достиг 11 миллионов тонн, или более 30 кг рыбной продукции на душу 360 миллионного населения страны. Принято считать, что всё достойное в этом мире берёт своё начало с малого, но этот посыл не относится к рыбаку-пионеру океанического промысла. Для него отсчет начала всех начал пошёл с появления Среднего Рыболовного Траулера или - СРТ, заявившего себя как «главное действующее лицо» в освоении мирового океана. Сейчас о нём мало кто помнит. Раньше о среднем траулере говорилось и писалось много, а восторженные поклонники посвящали этому судёнышку неплохие вирши. Ветераны океанического лова, вспоминают «Средний» траулер с ностальгтческим вздохом:- «Кто не поплавал на СРТ, тот не рыбалил в Океане». Рыбаки, что помоложе, получив направление на «судно вчерашнего дня» расценивало как наказание, соизмеримое разве что с отбыванием каторги на галерах. Так спустя полтора десятка лет возросли требования к условиям труда и быта рыбака, когда на смену СРТ заступила новая серия больших морозильных рыболовных траулеров – БМРТ.
С началом горбачёвской перестройки горячо дискутировалась тема «за» и «против» сохранения на вечном приколе у причала Калининграда, последнего из сохранившихся СРТ. Дискуссия тянулась несколько лет, пока под перестроечный шумок дельцы из «новых русских» не продали музейный экземпляр по цене ржавых иголок. А кому-то СРТ был дорог не только как дань эпохе, и частичка от молодости целого поколения, но и как рациональное творение рук человека и воплощение его инженерной мысли. Сдав по цене чечевичной похлёбки экземпляр легендарного траулера, перестроечные дяди украли у наших внуков возможность окунуться в реальность ностальгических байек деда, о романтике освоения «Океанической нивы» с борта СРТ. Ведь перестроечным дядям пофигу дедовские байки, как пофигу и их внуки. Собственных отпрысков они предпочитают водить по морским музеям Гринвича или Таллина. Покрутив отполированные ладонями Смитов или Браунов ручки штурвала «Катти Сарк», внук космополита разве что представит себя рыжебородым британцем с чайного клипера. Ему и дела нет до Иванова, ни до Сидорова, лихо катавшихся на своём траулере с гривастых водяных горок «Ревущих сороковых».
С нашей страной нещадно пострадавшей от её агрессии, Германия расплачивалась строительством и репарациями рыболовного флота. На верфях, недавно клепавших субмарины Дейница, на поток был поставлен голландский проект североморского логгера – небольшого двухмачтового рыболовного судна неограниченного района плавания. Так и останется тайной, кто и почему, толи по некомпетентности, а толи из лукавства, дал этому типу рыболовного судна определение Средний Рыболовный Траулер или СРТ. Назвали без учёта профессионального понятия, чтобы так величаться, СРТ стоило бы малость подрасти.
Прежде чем создать, дешёвый и экономичный в экспуатации рыболовецкий шедевр, голландские корабелы хорошенько всё просчитали, но только под собственные условия эксплуатации логерра. Дизель в 300 лошадиных сил, уступающий сегодня в мощности мотору «крутого» лимузина, оказался способным противостоять зимнему буйству Северно-Атлантических стихий. Судовых запасов топлива и воды хватало на двух месячную автономность плавания. Голландцы даже не помышляли обрабатывать улов на открытой палубе логгера, а рассчитывали сбывать его свежьём в ближайшем порту Северного или Норвежского морей. На промысел логгер выходил только при благоприятном прогнозе, и экипаж в достатке располагал временем на отдых и береговые развлечения. Тем временем в прибрежных цехах из рыбьего свежья женские руки готовили всевозможные деликатесы, вплоть до рольмопсов, и сардин в винном соусе.
Громадной континентальной стране с порушенным войною хозяйством и с пятимиллионной армией было не до рольмопсов. В армии и на глубинке не отказывались и от крепко солёной селёдки, и рыбаки спешили затарить сельдь, на открытой всем ветрам и хлябям палубе. «Труд - дело чести и геройства» уверяли нас развешанные в общественных местах лозунги. Хотя лозунгам уже никто не верил, но, тем не менее, процесс лова и обработки сельди протекал без расхлябанных перерывов на перекуры и кофе-таймы. На пляшущей под ногами палубе, уклоняясь от захлёстывающих СРТ валов, его команда лихо жонглировала со 120 килограмовыми бочками. Ещё со времён крепостного ведения хозяйства известно, что без увеличения численности рабочих, на голом энтузиазме производительность ручного труда не повысить. Однако скудость материальной базы страны не позволяла механизировать процесс добычи, поэтому добавили штатное расписание. В пространство рассчитанное на дюжину голландских рыбаков, втиснули ещё 15 человек. О сверхштатных 15 едоках команда траулера озаботилась сама. Коммерческий и рыболовный флот ещё не был разбалован пищевыми холодильниками, поэтому на вантах фок мачты траулера вялились говяжьи туши, а в бочках по флибустьерскому рецепту заготавливалась солонина. Судовые сусеки забивались сушёными овощами. Гречки, макарон, тушёнки заготавливали на половину года. На шлюпочной палубе строился загон для поросят. Не в пример новобранцам - салагам, которых нещадно «било море», поросята быстро нагуливали вес на отходах с камбуза. Трудно в это сегодня поверить, что рыбак мог на целые полгода уходить в океан и оставался там «за железным занавесом» в кольце враждебного окружения Атланитического Союза». Для рыбака не пустым звуком было выражение: «мой дом – моё судно» Соответствующие органы не поощряли контактов с иноземцами, и СРТ запрещался заход в иностранные порты даже в случае нужды в медицинской помощи. Все необходимое для жизни рыбак обязан был получать с плавучих баз, поэтому в океане царил жестокий дефицит на воду, дизтопливо и харчи, выдаваемыемые по разнорядке прижимистого начальника экспедиции.

БЫЛИ СБОРЫ НЕ ДОЛГИ.
Такого взрывного роста добывающего флота не знала ни одна морская держава. Несмотря на ускоренное "клепание" кадров на краткосрочных курсах и досрочные выпуски из мореходок, специалистов катастрофически не хватало, и промысловый флот нередко пополнялся за счёт «отсева» с военного и коммерческого флотов. В результате вместе с достойными и грамотными кадрами на промысловый флот просочились разного рода авантюристы, и пьяницы.
В Литовском Управлении сельдяного лова первая зимняя экспедиция готовилась к выходу в океан, когда с летнего промысла уже «пачками» возвращались траулеры, а на причалах Клайпеды ежедневно гремёл оркестр, встречая рыбаков как победителей маршами. За общим праздничным настроем, сбор в полугодовую экспедицию трёх наших СРТ протекал без должного внимания. Оно и понятно. Управление выполнило на 150% годовой план добычи, а затея зимней экспедиции его руководству представлялась как направленная на дальнюю и неясную перспективу. Заморочек у начальства и без нас хватало. Вернувшиеся из экспедиции суда нуждались в ремонте, а люди в отдыхе. Желающих ещё на полгода выйти в неизведанные зимние погодные условия, днём с огнём несыскать. Поэтому и комплектовалась наша троица СРТ кадрами, завербованными по оргнабору из захиревших сельских районов страны, откликнувшихся на призыв:- «Пролетарии всех стран объединяйтесь». В переводе «на ридну мову» этот лозунг партийной прессы обрёл новое звучание:- «Голодранци з всего свiту, сгепайтесь до купы». Но всё же отделу кадров в «добровольно принудительном порядке» удалось разбавить ряды вербованного пролетариата «бывалыми морскими волками». Двум СРТ - будущим нашим напарникам повезло, к ним направили уже побывавших на промысле капитанов, а один из них был назначен флагманом нашего отряда.

СБОРИЩЕ ДИЛЕТАНТОВ.
За неделю до выхода и у нас на СРТ-4163 объявился капитан. Кто он и откуда взялся, удалось выведать лишь немногое. Служил тов. Я… сверхсрочно на Балтийском флоте, командуя там водолазным катером в чине мичмана. Его фамилия, как и положено службисту из младших командиров оканчивалась на «о». И это всё, что удалось разнюхать нашему третьему штурману. Вслед за капитаном объявился с направлением и второй помощник. Щёлкнув каблуками, он представился с шиком:- "секонд мэйт Вольдемар". - Ясно! Второй штурман - тоже выдвиженец с военного флота. С бывшим капитан-лейтенантом Владимиром Б. мне, как старпому положена каюта на двоих. Как в купе пассажирского вагона его койка размещалась над моей головой. В ознакомительной беседе до полуночи, мы сошлись с Володей по большинству вопросов. Мой собеседник располагал к себе трезвостью суждений и своеобразным юмором, а завидное образование:– Ленинградское Высшее военно-морское училище только вызывало уважение. Смущало нас одно: - Как случилось, что из четырёх судоводителей траулера:- ни капитан, и ни один из его помощников не обладал промысловым опытом. Если не брать во внимание мое коротенькое знакомство с Океаном в единственном рейсе из Калининграда в Новороссийск, то получается - весь штурманский состав траулера в дальнее плавание засобирался впервые. О чём думал сам капитан и, как допустило подобный ляпсус руководство флотом, так и осталось загадкой.
Взаимоотношения двух бывших военных моряков не сложилось с первого дня их знакомства. Володя иначе, как «Сундуком» нашего капитана не называл, уверяя, что на военном флоте так обращаются ко всем сверхсрочникам, получившим образование на краткосрочных курсах младших командиров. - Чем меньше этот "Сундук" будет бывать на мостике, тем вернее мы доберёмся до безопасных океанских глубин,- уверял Володя. Посвящая меня в антологию флотских анекдотов, он выдал притчу на злободневную тему.
– Адмирала Нахимова во всех вояжах и сражениях сопровождал флотский сундучок с личными вещами, тем не менее, несмотря на солидный ценз плавания, сундук адмирала так и остался сундуком!
Вскоре Володя поделился со мною и вовсе невероятным:- выскочив из радиорубки, капитан намеревался снять с путевой карты координаты судна, но запутался в долготе. Пришлось разъяснить капитану, как и почему западная долгота снимается влево от меридиана!
Признаюсь, мне порою тоже не по себе становилась от отстраненности капитана от судовождения, хотя моё недозрелое штурманское самолюбие и тешилось полнейшим капитанским доверием. Пессимизм Володи, касался не только способностей капитана в судовождении, с которым мы - трое молодых штурманов, управлялись не хуже нашего флагмана, с достоинством проведшего напарников наикратчайшим и безопаснейшим путём до самого Норвежского моря. В этих безбрежных просторах литовский отряд СРТ тут же и растворился, проявляясь лишь в установленные сроки на радиосвязи.
Не радовал Володю наш экипаж, набранный «от сохи». Из двадцати семи членов экипажа Володя насчитал шесть человек знакомых с делом, за которым они безоглядно отправились за тридевять земель!
- Слава Богу, не киселя намерены хлебать, а знают рыбацкое дело: дрифмастер, рыбмастер и их помощники. Ещё радист и один матрос – мой тёзка, побывали на океаническом лове – загнул Владимир шестой палец. – Однако главное, что не лезет ни в какие ворота, весь наш штурманский состав - сборище дилетантов, отправившихся за три девять земель, чтобы порыбачить, но по рассеянности позабыли взять с собою главную книжку- «Самоучитель начинающего рыболова». Таких, как мы пижонов Остап Бендер призывал растреливать не сходя с места из детской рогатки. Мы с тобою, чиф,- два козла-провокатора, взявшиеся провести за собой безвинное стадо из двадцати четырёх баранов и одной овечки,- кипятился Володя. – Отчасти я понимаю этих крестьян, оторвавшихся от дому, от семьи, из-за послевоенной разрухи. Неустройства жизни и безденежье погнали их за длинным рублём. Кому-то деньги требуются, купить бурёнку, кому-то починить крышу на хате. А то, что длинный рубль, как и золото Клондайка не каждому даётся, им, как говорится - "по фонарю!" Забыли золотое правило: «чтобы рыбку съесть, и ни на что не сесть, уменье и везенье надобно»,- твердил Володя. - Признайся честно, чиф, ты хоть раз видел селедку в живом виде?
- Видел! И даже засолил ни один бочонок сельди. Знаешь, как называется керченская селёдка?- отфутболил я вопрос.
- Селёдку зовут селедкой, а как же ещё её звать?- не стушевался Володя.
- Вовик, ты сер, как штаны пожарника, а ещё хочешь доказать, что относишься к классу водоплавающих! «Точёк», так зовётся керченская селедка. Когда ты, зарабатывая увольнительную в обмен на крысиный хвостик, гонялся за этими тварями по отсекам боевого корабля, я, бывший юнга, уже закусывал деликатесной селёдкой.
- Не любишь ты, дорогой чиф, военно-морской флот!
- Не флот, а пижонов с него не терплю. На рыбаков смотрят с гонором, хотя сами морячки-то паркетные! Дальше «Маркизовой лужи», т. е. Невской губы их и плавать-то выпускать было страшно.
Тебе, твой офицерский гонор не позволил вчера спуститься на палубу послушать дрифмейстера, толкующего про технику безопасности при выметке сетей. И ты так и не удосужился заглянуть в журнал "Рыбное хозяйство", со статьёй опытного промысловика:- "Два способа дрифтерного лова сельди с нижним и верхним вожаком".
Володе за словом в карман лезть не к чему.
- Зато ты себе популярность по дешёвке хочешь заработать! Видел как ты набором сетей в дрифтерный порядок развлекался?
- Так учили меня, сэр. Не должно быть на судне работы, незнакомой старпому, и желательно, чтобы выполнялась она классно. Вчера дрифмастер окончательно убедил меня, что без острого шкерочного ножа, лучше не высовываться на палубу. Верёвок там на каждом шагу, как паутины у паука в засаде и каждая норовит, захлестнувшись на ноге стащить тебя за борт. Не забудь получить под роспись шкерочный нож, заточи его и, как корсар держи до случая наготове за голенищем своих полуболотных «ботфортов».
Рыбацкую практику я считал делом наживным. Подкованный статьями из журнала «Рыбное хозяйство» я не пугался Володиных страшилок. - «Не Боги горшки обжигают», вот и мы свою промысловую практику будем осваивать по ходу дела – пытался уверить я не только сомневающихся, но и самого себя.
- Как говорила Эллочка-людоедка:- «не учите меня жить!»- отбивался Володя. - С тебя и так причитается! Раньше пяти утра я с мостика не схожу, даже собственным сном жертвую тебя развлекая,- в который уж раз засобирался Володя на боковую.
- Если бы не я, на ком ещё ты свою «трепливую железу» тренировал, Вовик? Назови того, кто твой трёп больше пяти минут выдержал? Секёшь? Тогда валяй, дрыхни, да не проспи обеда, шехерезада!- помахал я в след приятелю ручкой.


ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ И ОДНА.
К Новому году у Шетландских островов должна появиться плавбаза "Тобрук",- пароход, зафрахтованный литовским Управлением в Польше. На "Тобруке" мы должны пополнить оскудевшие запасы и выгрузить улов. А сейчас СРТ-4163 с поиском шёл к югу, поближе к островам. На борту траулера не затихала обыденная жизнь промыслового экипажа:
...Есть город, который я вижу во сне...
...У Черного моря...-
хрипела по судовой трансляции голосом Леонида Утёсова заезженная пластинка проигрывателя.
...Эй, моряк, ты слишком долго плавал,
...Я тебя успела позабыть...
забубенным и разухабистым криком заходилась из кинопроектора в вечерней кают-компании разбитная портовая деваха, из в который уже раз прокручиваемого фильма «Человек амфибия».
После кино в кают-компании буйствовала игра в домино на высадку. Игра непременно сопровождалась грохотом костяшек о столешницу. А вопль:- Рыба!- в сопровождении убойного стука, затаённого, до поры до времени концевого камня, заставлял меня, пытающегося соснуть перед вахтой, слетать с койки. Каютка старпома или чиф-мэйта или попросту "Чифа", как это принято на флотах всего мира, лишь тонкой переборкой отделялась от шумной кают-компании траулера.
Всё, что можно было прочесть из напечатанного, вплоть до старой подшивки газет, к тому времени было уже мною перечитано и пошло по второму кругу. "Двадцать шесть и одна" Максима Горького, одна из затасканных книг из судовой библиотечки, оказалась пророческой. В ней был намёк и предупреждение на атмосферу, имевшую место быть на нашем судне. В отличие от недостаточно компетентных воззрений командиров траулера на этот небезопасный вопрос, и пуританских убеждений отдела кадров на взаимоотношение полов в ограниченном и замкнутом пространстве, Алексей Максимович оказался докой в подобных обстоятельствах. Прямо таки даром предвидения обладал "инженер человеческих душ", в точности воспроизведя даже количественное соотношение полов: именно двадцать шесть и одна пребывало нас на борту траулера. Сложность обстановки обострялась тем, что при проектировании и постройке СРТ на нём не предусматривалось совместное проживание разнополых особей экипажа. Не предусмотрено было, и всё! Ни голландские, ни немецкие проектировщики и думать о таком не смели! Поэтому и не планировалась ни женская каюта, ни отдельный душ, ни туалет, ни уголок, где женщине порою необходимо побыть одной. Однако суфражистки из отдела кадров Управления, на равноправие женщин смотрели по-своему. В четырехместную каюту с табличкой на двери: "Третий помощник капитана, дрифмастер, рыбмастер, кок" не мудрствуя лукаво, к трем мужикам подселили они кока девицу.
Всё завертелось с того рокового дня, когда комитет комсомола Управления настоятельно порекомендовал капитану и парторгу зачислить в штат экипажа Еугению Б…, как активистку, способную зажечь в сердцах молодежи непреодолимую тягу к трудовым подвигам. В доказательство сунули им под нос характеристику Уездного комитета, назвавшего комсомолку Женьку не иначе, как «коневодом передовой литовской сельской молодёжи».
Вскоре дрифмейстер и рыбмастер, люди степенные и в возрасте, предпочтя тесноту и неудобства искушениям плоти, перебрались на ночь из четырехместной каюты на чужие диванчики. А третий штурман, как истинный джентльмен, исключающий пересуды и двойственность положения дамы, уломал капитана зарегистрировать его брак с числящимся по судовой роли коком Еугенией. В правомерности своих требований ему удалось убедить капитана, подсунув курсантский конспект по морскому праву. В конспекте с множеством исправлений была прописана ссылка на правовой акт от тысяча девятьсот затёртого года, где капитану определено в обязанность свидетельствовать не только факты рождения и смерти, но регистрировать и гражданские браки. Законопослушный капитан тут же закрепил брак Евгения и Женьки записью в судовом журнале № 1, а в кают-компании устроилось подобие комсомольской свадьбы двух Женек с легким застольем и криками: "Горько!"
"Горько"- с энтузиазмом вторили старший и второй помощники, не догадываясь о последующей горечи расплаты за легкомыслие отдела кадров и собственную некомпетентность.
Семейная жизнь явно не пошла нашему коку на пользу. Вскоре начались неприятности с запаздыванием завтраков команды. Вахтенные матросы, в обязанности которых входила утренняя побудка кока, обижались и клялись, что не достучались в двери запертой каюты. Новобрачная печь хлеб и кашеварить стала лишь по настроению, а чаще всего - кое – как. Правда, из её изделий ничто не пропадало и вёдрами шло на откорм судовых поросят, а среди экипажа высказывались подозрения, что ещё с хуторского детства Женька привязалась к свиньям крепче, чем к роду человеческому.
Комсорг песочил нерадивую комсомолку в стенной газете и грозился написать ей такую характеристику, что и в КПЗ – камеру предварительного заключения, её побоятся принять, а не то, что в заграничное плавание. В довершение всех неприятностей выяснилось, что мыльной воды Женька боялась как деревенская кошка! Хотя и с запозданием, но дошли до меня слухи, что Женька увиливает от мытья в бане с начала рейса и собирается увильнуть и на этот раз. Мне лучшего не придумалось, как распорядиться заставить её вымыться в принудительном порядке. Ввиду полного отсутствия опыта работы с женским коллективом, не мог я придумать ничего лучшего. А поскольку дело выглядело необычно, прибегнул к помощи комсомольского актива. Разгорячившись и вспомнив крылатую фразу: "Если не умеет, научим, не хочет, заставим!", подвёл я черту на вопрос с места:- А если Женька упрётся и откажется идти в душевую?
- Тогда заставьте вымыться её силой!- брякнул я сгоряча.
Разомлев от банного пара и чистой смены белья, после ужина я крепко заснул и не слышал «Концерт», устроенный оскорбленной Женькой.
На следующий день инцидент представился на суд старпома в двух версиях, достоверность которых осталась невыясненной и на совести действующих лиц. По версии комсомольского секретаря, проследовать в баню Женька наотрез отказалась. Пришлось препровождать её легким понуканием в спину, держа спереди за обе руки, потому как она царапала ногтями лицо комсомольского вожака. В доказательство были предъявлены свежие следы царапин на физиономии потерпевшего. Все «банщики» клялись "честным комсомольским", что стряпуху они не намылили, и даже не дотрагивались до её бикини, а только затолкнули в душевую. Ну, а там она сполоснулась самостоятельно.
По другой версии, на которую упирала Женька:- сонной стащили её с постели и выволокли на палубу, к бочке с водой. В бочку макали швабру и этой шваброй её зверски вымыли. При этом все ржали как жеребцы и высказывали оскорбляющие женское достоинство словечки. По требованию Женьки всё это было запротоколировано секретарём судового комитета, и словечки тоже, но, они не годятся для печати.
Женькин хахаль, а по их обоюдному утверждению муж, третий помощник капитана Евгений А., в повседневном судовом обращении звавшийся тоже Женькой, был до этой роковой связи нормальным парнем без всяких завихрений. Штурманское дело знал и исполнял исправно. Год назад с отличием закончил ленинградскую мореходку. Сам был родом из интеллигентной питерской семьи. Простаком не назовёшь. А тут безоговорочно и целиком воспринял только одну версию – Женькину, и стал на рога супротив всех.
С комсомольской прямотой с места ему подбросили вопросик:- Ты же в это время был на вахте, вся палуба у тебя под окнами и перед глазами. Видел ли ты бочку с водой, швабру и дикую сцену «банной процедуры»? А может быть что-нибудь да слышал? И почему тогда не прекратил издевательства над женщиной?
Отвечает: - Не видел! Не слышал! Но Женька врать не станет! Ей я верю. И этого так не оставлю и никогда вам не прощу! Вы все просто завидуете нашему счастью!
Как пришлось убедиться позже, даже очевидные факты не могли поколебать убежденность Евгения в праведности его подруги.

Сквозь призму прошедших лет, сегодня пытаюсь я разобраться в причинах «бессмысленного и беспощадного» бабьего бунта. Первое, что пришло в голову:- настырной Женоке, привыкшей верховодить деревенской молодёжью, попросту не хватало занятости «коневода» в нашем крошечном и разношерстном коллективе. Под её рукой пребывал единственный подчинённый – восемнадцати летний белобрысенький и скромный парнишка Юлиус. По штатному расписанию числился он матросом без класса или матросом-уборщиком или попросту юнгой. Ввиду слабой загруженности рабочего времени и в целях справедливого распределения труда, юнге вменили в обязанность вспомогательные операции: чистку картофеля, раздачу пищи, мытье посуды и корм судовых хрюшек. К этим неуставным обязанностям Юлиус относился с холодком и, пропуская мимо ушей «бабские распоряжения», безудержно рвался к мужским палубным работам и на место у рулевого колеса. А настырная Женька упорно желала приучить юнгу замешивать тесто, растапливать печь и готовить завтраки. Склоками и жалобами на подростка достала она кажется всех, а когда разбила графин на строптивой головушке Юлиуса, то на защиту юнги поднялась вся команда. Женька выкрутилась, написав на имя капитана заявление с жалобой о посягательстве Юлиуса на её женскую честь. Инцидент замяли по взаимному соглашению сторон и на какое-то время Женька приутихла.
Но постепенно разгорался ропот в команде. У команды уже в печёнках засело единообразие: кислые щи из солонины и гречка с тушёнкой. Хотя никто и не подумал, что ещё можно приготовить из набора, оставшегося в закромах судна: сухих овощей, бочки кислой капусты, макарон и гречки? Никто и не пытался заметить что работа у камбузной плиты не менее тяжёла и опасна, чем у палубного матроса, а к тому же ещё и неблагодарна. В пару, дыму, в тесном пространстве между кипящим за спиной бойлером и раскалённым чугуном печи, на которую при 30 градусном крене судна выплёскивалась половина заправленных щей, с рассвета и допоздна вертелась кок. Про ежечасную опасность быть ошпаренной или поджаренной никто не помышлял и даже не подумал высказать ободряющих слов стряпухе. Даже близкий друг и защитник - Евгений и тот склонялся к требованиям невозможного:– необходимо разнообразить и улучшить коллективное питание.

БАБИЙ БУНТ.
С годами изменилось моё отношение ко многому из происшедшего в молодости. Надо полагать Женьку достала несправедливость: просыпаться на пару часов раньше команды, грязным углём кочегарить не желающую разгораться при низком атмосферном давлении дымящую печь. Весь Божий день гоняться за елозящей на качке бадьёй с заквашенным тестом. Выпекать чёрный и белый хлеб, готовить завтрак, обед, полдник и ужин, подавать и убирать за вечно недовольными мужиками. И так без выходных и в любую погоду при дикой болтанке траулера.
Женьке в отделе кадров о таком не говорили. Зато наплели о заработках, возможности приодеться и гулять весь отпуск по сияющим в неоновой рекламе улицам незнакомых городов. Ни вербовщик, ни кадры не упоминали о кошмаре штормовых будней, зато наплёли хуторской девчёнке как профсоюз будет навязывать ей чуть ли не бесплатную путёвку на золотой пляж южного моря.
Убедившись, что её надули, Женька ополчилась против всего света, но восстала она против без вины виноватого экипажа. Будь я тогда постарше и мудрее, возможно сумел бы обуздать бабью дурь, но я только оскорбился и стал на сторону коллектива. И не нашлось ни одного мужика на судне, способного посоветовать, как прекратить глупое противостояние экипажа супротив одной упрямой и задиристой девчонки. Мог ли это сделать капитан с опытом командира водолазного катера, когда в его арсенале обычными воспитательными мерами являлись наряды вне очереди, да приказы по личному составу. Что мог, то он мне и присоветовал:- Ваша прямая обязанность как старшего помощника - повысить требовательность и навести порядок на камбузе!
А Женька с каждым днём только борзела. Её «супруг» отказывался говорить на семейные темы, мрачнел и замыкался. Дошло до того, что матрос, посланный будить кока, божился: - обошёл всё судно, но нигде "стряпуху" не обнаружил. Тогда я сам становился на руль, а матроса отправлял на камбуз «кочегарить», только чтобы не оставить экипаж без завтрака.

«ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ».
В дополнение ко всем Женькиным фокусам, только из-за её разгильдяйства был поднят на ноги экипаж по тревоге «Человек за бортом». В ту ночь, экипаж ещё досматривал предутренние сны, а СРТ лежал в дрейфе на порядке из выметанных сетей. Была вахта старпома, на мостике бдел я в единственном лице, потому, как матросам следовало выспаться перед предстоящей в шесть утра выборкой сетей. С вечера, как бы отдыхая после недельного буйства, заштилела Атлантика. Прояснился и засверкал усыпанный звёздами небосвод. На редких перистых облаках отражались сполохи полярного сияния. Казалось, вслед за экипажем океан тоже погрузился в дрёму. На востоке линия горизонта очертилась как острое лезвие шкерочного ножа. Все шло путём. Повезло даже с астрономической обсервацией, в разрывах облаков мне удалось схватить высоты трех навигационных звёзд. До сегодняшней ночи наш отряд неделю был лишён возможности обсервации, то горизонта не было, то тучи наглухо зашторивали небосвод.
Я «колдовал» в штурманской над астрономическим ежегодником и таблицей логарифмов, не забывая время от времени включать эхолот и наблюдать за стайками сельди. Косяк медленно всплывал из глубин до уровня наших сеток, убеждая, что мы не промахнулись с их постановкой и улов будет фартовым. По временам включался судовой прожектор, высвечивая на сетевом порядке первые сдвоенные буи, выкрашенные в ярко красный цвет и метко, хотя не совсем этично, наречённые рыбаками "яйцами". "Яйца" никогда не обманывали, если они потяжелели и стали притапливаться от тяжести улова, не зевай, не откладывай с выборкой сетей. Я уже заканчивал астрономические расчеты, когда внизу хлопнула стальная дверь с главной палубы.
- Кому-то не спится, не иначе рыбмастер улов почуял и пошел проверять залитые с вечера водой бочки,- подумалось, включая палубное освещение. Но тут же удивился третьему штурману:- Ты чего это полуночничаешь?
- Понимаешь, чиф, пропала Женька. Обошёл всё судно, а её нигде и следа нет.
Мы, обшарили все закоулки, все до последнего, кроме каюты капитана. Дверь в его каюту оказалась на замке. Переговорную трубу с мостика капитан не брал. В тревоге стояли мы на крыле мостика.
- Тихо! - почему-то шепотом сказал Евгений. – Слушай!- Перевесившись через ограждение мостика, он стал всматриваться в черное пространство за бортом. - Теперь слышишь?
- Да!- ответил я почему-то тоже шёпотом.- Кажется, что-то слышу. А за бортом и, взаправду, слышалась какая-то возня, всплески воды, человеческие вздохи и фырканье.
- Женя, держись - заорал третий штурман,- я сейчас!- и бросил за борт спасательный круг.
- Ты, обалдел!- орал я, удерживая Евгения за полу ватной куртки. Но тот вывернулся из ватника, оставив его в моих руках, а сам бросился к ревуну громкого боя, рыча:- Что ты чухаешься, когда люди за бортом гибнут! Женька за бортом, а капитан прыгнул за ней, спасая,- на бегу сочинил третий помощник,- и сыграл тревогу: "Человек за бортом".
Полуодетые люди возились у вельбота, и уже стащили с него чехол, когда на мостик выскочили абсолютно сухие и в одежде капитан и Женька. Капитана мы ни о чём не спрашивали, а Женька на полном серьёзе стала "вешать лапшу на уши":- мол, товарищу капитану стало плохо, а она прикладывала к его сердцу холодные, мокрые полотенца…
По судовой трансляции объявили отбой судовой тревоги. Поблагодарив экипаж за оперативные и слаженные действия, я попросил у команды прощения за раннюю побудку, связанную с необходимостью срочной выборки сетей. И многозначительно помолчав, добавил:- сегодня ждем в сетях фартовый улов, а для тех, кто сомневается, могу посветить прожектором на "яйца"- они уже начали притапливаться. Сомневались многие. Поэтому светить пришлось долго. В луче прожектора рядом с "яйцами" высветились блестящие чёрные спины с громадными треугольными плавниками.
- Касатки! Как же мы раньше не догадались! А ведь вздыхают и фыркают они совсем по-человечьи и плещутся, ну прямо как детишки в ванне. Вот кто наделал шороху!- развеселился я, хлопая по плечу третьего помощника, стараясь отцепить кисти его рук от поручней ограждения мостика и увести подальше от забортной черноты, куда он упёрся взглядом.

У НАС «ШУБА».
"Шубу" в наши годы возможно видеть разве только в сохранившейся старой, ставшей уже исторической, кинохронике. Мы выбрали всего с десяток из сотни выметанных сетей, а палуба оказалась залитой рыбой. Экипаж по пояс работал в живом серебре сельди. Рыбмастера быстро управлялись с посолом и закупоркой бочек сельди, заставив ими всю свободную палубу. Вскоре пришлось прекратить выборку сетей, кончились заготовленные с вечера бочки. Боцман стал открывать трюм с пустой тарой, а экипаж использовал удобный момент для перекура и какао с бутербродом. Какао мы пили по очереди из носика полуведёрного чайника засунутого в рот юнгой, даже не уходя с палубы и «купаясь» по колено в серебре рыбы.
"Салажата"- звал седобородых, ещё не в полную меру оморяченных матросов, кряжистый, похожий на "краба"- рыбмастер. «Салажата» сгрудились у рассказчика, а тот ловко оперируя на рыбопосольном столе и не отрываясь от дела, продолжал флотскую травлю на тему: "кстати, о птичках".
- У меня дома на террасе, висит на леске чучело огромного альбатроса. Размах крыльев птички не меньше двух метров! Парит он под потолком совсем как живой, наклонив голову и скосив стеклянный глаз, нацелившись прямо в очи входящему. Однажды сосед, с раннего утра ищущий компаньона для похмелки, забрёл к нам на террасу с поллитровкой в руке. И там его чуть кондрат не хватил. Сосед так очумел, что бутылку выронил! Выскочил, что твой джин из бутыли, оря благим матом: - Там, там…, ангел прилетел!
Оказывается нашего соседа заколебала жена, застращав "ангелом карающим", если тот, "не завяжет" заливаться алкоголем сверх всякой меры. Сосед сдрейфил настолько, что с переполоху завязал окончательно и бесповоротно.
- Вот и они, легки на помине,- пальцем в небо ткнул рыбмастер.

Долго, и уже потерявшись на видимости, расшаркивались в словесах и обменивались любезностями тройка земляков - старпомов. Конечно, последнее слово оставил за собой навострившийся в флотских подначках старпом с "Чернигова":- "Ребята, а что за верёвки тянутся у вас за кормой? Неужто прямо в штаны нагадили, а теперь кальсоны полощите?
Будто бы никогда не видел он рудиментарных достопочтимых отечественных лагов ЛЗМ с вертушками на умопомрачительно длинном лине, заставлявшем встречные суда шарахаться от нас на пушечный выстрел. Эта конструкция была изобретением ещё со времён библейского ковчега, первым навигатором - капитаном Ноем. Эту «веревку» мы протянули от самого Калининграда до Новороссийска, а потом я больше её не видел. Подальше от глаз её заныкал третий помощник капитана, несущий несоразмерную материальную ответственность за незамысловатую, но дефицитную вертушку на верёвочке.
Январь и на благодатном Эгейском море - зимний месяц! Здесь достопамятный буксирный трос не раз выручал "Стамуху" казалось из ахового положения. По Эгейскому морю, как чёрт из мешка высыпал, разбросаны большие и малые острова, на которые ветер не раз пытался забросить нашего напарника. У «Стамухи» не заладилось с упорно-опорным подшипником и судно то сбавляло ход, а то и вообще глушило машину. Алексей Николаевич не слазил с мостика и несколько раз на день запрашивал пардону, и в таких случаях "Айсберг" брал его на буксир.
Аль - Софию я так и не увидел, так как Босфор «Айсберг» проскочил ночью, не задерживаясь. С выходом в Чёрном море в ноздри потянуло дымком родного очага, даже и краболовы почувствовали, что пахнет домом и все враз подобрели друг к другу. И взаправду видимо неуютно «всю дорогу» было в душах старшего поколения, вынуждённо доверившись не приглянувшимся им недорослям!
В Новороссийске нас встречали с оркестром. На причале поджидал подобранный, из лучших кадров Керченского портофлота экипаж с настоящим, опытным капитаном. Наш Босс – дядя Лёня слово своё сдержал и оставил меня на "белом лебеде", но только не третьим, а старшим помощником. А осенью обещал откомандировать на учёбу в мореходное училище имени Седова в город Ростов на Дону.
Капитаном "Айсберга" без проволочек был назначен знакомый мне бывалый и опытный капитан малого плавания тов. Мелник, тот, что управляя шхуной "Академик Шмидт", в своё время покорил моё воображение вояжем вдоль Южного побережья Крыма под парусами.
"Рыба ищет, где глубже, а человек ищет рыбу". По всему Черному морю следом за рыболовным флотом рыскал транспортный рефоижератор «Айсберг». У Кавказского берега мы принимали в холодильные трюма черноморскую ставриду и скумбрию, но не брезговали и хамсою. Заходили во все черноморские порты определённые не по приказу свыше, а только по разумению своего капитана. Когда не позволяла погода или промысловая обстановка, в порту отстаивались сколько надо. И чем это не золотые времена свободного каперства времён капитана Дрейка?
Весной "Айсберг" переадресовали в Азовское море, там шла путина на бычка. По нескольку недель шныряли мы за промысловым флотом по просторам Азовского моря, вне видимости низменных берегов Приазовья. Учесть все пробежки и свободные дрейфы за это суетное время было просто невозможно. А определить место судна средствами радионавигации вовсе проблематично, так как район обслуживал только один действующий Еникальский радиомаяк. Вооружившись секстаном, намеревался я взять полуденную высоту солнышка, чтобы в сочетании с радиопеленгом на маяк определить наше местоположение.
- Хлопчик, не блыскай мне в глаза зеркальцами:- заартачился капитан. Я же, набравшись нахальства, решил "взять на понял" капитана - практика, склонившегося над картой Азовского моря.
– Так где, по Вашему разумению сейчас находиться "Айсберг"?- допытывался «хлопчик».
- Так вот же - поставил крестик карандашом капитан Мелник в центре Железинской банки.
– А как вы это определили?- не отставал я.
- С помощью верёвки – услышал в ответ. - Как это?- добивался я истины. – Да як же, така ракушка ропана бывает только на Железинской банке, окончательно разъяснил ситуацию капитан, а до меня дошло, почему смазана тавотом гиря ручного лота, лежащего в ватер вейсе у фальшборта. Выходит, ручным лотом он не только измерял глубину, но брал на пробу образец грунта. Крестик, поставленный капитаном на карту, практически оказался рядом с моей обсервацией, такие совпадения бывали не редко, и их нужно отнести только к феноменальной способности нашего капитана ориентироваться в безбрежных пространствах. Этот феномен черноморских капитанов давно интриговал меня, начинающего судоводителя. Подобные уроки заставляли меня внимательнее присматриваться к местным условиям: цвету воды, составу и рельефу грунта, животному миру, погодным условиям. Я стал обращать внимания и пытался найти объяснения, кажущимся на первый взгляд незначительным и необъяснимым явлениям. Постепенно это вошло в привычку и начало развиваться так называемое шестое чувство – необъяснимое чувство неосознанной опасности, присущее лишь животному миру и утерянное человеком с развитием цивилизации. Со временем, и во мне стали обостряться и зреть таинственные и необъяснимые качества, свойственные старым капитанам. Объяснить это почти звериное чувство подчас невозможно, и потому оно порождает несуразные флотские легенды и обрастает мистицизмом. Это чувство не раз пригодится мне и в океане.

Растущему и развивающемуся рыболовному флоту, уже нацелившемуся на освоение рыбных запасов Мирового Океана были нужны подготовленные кадры. Дядя Лёня Безручко свои обещания выполнил. Осенью я в составе группы из трех человек был откомандирован на курсы штурманов дальнего плавания в Ростовское Мореходное училище. Ростовская мореходка очень гордилась своим имиджем и своими именитыми выпускниками: Седовым, Луниным, Маринеску... А многонациональный по составу город так и остался по своему духу казачьей донской столицей, с традициями близкими станичному терскому казачеству, с которым прошло моё детство. Ростов меня очаровал. И сами ростовчане любили свой город и иначе не называли как Ростов-папа, отводя Одессе значительную, но второстепенную роль мамы.
Поначалу будущие моряки торгового флота нас посланцев с «Тюлькиного флота» пытались держать за бедных родственников. Со временем узнав, что вся троица уже оморячена, а за плечами у нас рейс вокруг Европы, да ещё на командных должностях, будущие моряки коммерческого флота нас зауважали. К сожалению, не прошло и полгода учёбы, как по приказу министра всю группу судоводителей перевели в Клайпеду. Очевидно, в министерстве исходили из того, что Прибалтика находиться ближе к сельдяным запасам Атлантики, чем Ростов - папа, а возможно и по причине недобора курсантов в Клайпедскую мореходку. Так или иначе, сам я расцениваю этот очередной зигзаг судьбы, как продолжение незаконченной игры Провидения, упорно прокладывающему мне дорогу в Океан
По окончанию курса нас, бывших черноморцев, для набора ценза дальнего плавания на один год откомандировали в Управление сельдяного лова Литовской ССР. Под флагом этого Управления я ходил старшим помощником капитана на СРТ-4163 в первую зимнюю Атлантическую экспедицию. О полугодовой, оторванной от цивилизации жизни экипажа рыболовного траулера в условиях близких к условиям жизни будущих первых астронавтов на Марсе поведано мною в капитанских байках:- "В зимних струях Гольфстрима" и "Бич и чиф".
Признаюсь, я любил Чёрное море, но по выражению поэта «странною любовью», отлично сознавая, что если я успокоюсь в его берегах замкнутых для «Тюлькина флота» Железным занавесом, то в конце концов напрочь позабуду то из многого, к чему стремился научиться. Напуганному пожизненной перспективой плавания подобно речному трамваю по назубок вызубренным курсам рекомендованных фарватеров, моему юношескому воображению стало тесно на Черноморье.. Признаюсь, не только романтика дальних плаваний и лазурных берегов неведомых стран притягивала меня, существен был и материальный интерес для обустройства семейного быта молодожёнов. Так платоническую любовь к Черноморским зорям пересилили расчёт и необъяснимая тяга к Океану. А Океан оказался многолик. Он может притянуть и удерживать постоянной удачей, но легко может погубить в буйстве, стоит только расслабиться и переступить через им дозволенное. Без малого два десятка лет проработал капитаном я на промысловых и транспортных судах в Эстонском производственном управлении «Океан» и, считай половину этого срока, прожил и проработал в Океанических просторах Атлантики.
Длительные отрывы «главы семьи» от принятого в миру быта – испытания для молодой семьи. Кроме физических и моральных тягот на плечи жён морских скитальцев ложится кроме заботы о доме и воспитании детей ещё и та мера обязанностей, которую обязан нести сам кормилец и глава семьи. В такой семье женщина «И Швец и Жнец и на дуде Дудец» постоянно дудит своё:- когда ты, как все нормальные мужья, займёшься домом?. Однако в реалии не просто порвать связь с Океаном, а ещё труднее найти взамен ему дело, к которому может привязаться моряк на берегу. Сегодня мне пришло на ум, было бы в идеале и человечнее для дома и семьи, плавать до пенсии по Чёрному морю, а когда «утрясётся» быт и улягутся всё страсти, с лёгкой душой можно бы и отправляться в Океан.
Правда, мне грех жаловаться. Ещё в дееспособном возрасте повезло мне найти редкий компромисс между двумя непримиримостями: семьёй и морем, и ещё два десятка лет я только встречал и провожал своих бывших помощников и их пароходы, как в Океан, так и из Океана. Будучи капитаном морского буксира - кантовщика, сменившись с вахты, и если не возникала иная необходимость, двоё суток я имел право любоваться морем с берега и ночевать дома. Когда же мне стукнуло за семьдесят, кончилась эдакая «морская жизнь наполовину». Начальство чуть ли не силком стащило меня с мостика, и усадило в кресло диспетчера буксирной компании, чтобы спустя тройку лет окончательно отправить на «заслуженный отдых», предоставив возможность коротать век в воспоминаниях о былом.

Ни звука, только шуршание бумаги и скрип пера, и опять окрик:- "Следующий!, а в окошке поверху моего паспорта и диплома, белела четвертушка бумажки с типографским оттиском: «Направление на судно». В «Направлении» прописаны от руки моя фамилия и инициалы, а в строке «Наименование судна» - "Айсберг". Но дальше какая-то ошибка или абсурд: в строке «должность» значилось:- «Старший помощник капитана». Мгновенно на ум пришёл розыгрыш над штурманом Труком из рассказа Соболева "Бешеная карьера". Потешаясь над скромным младшим штурманом, корабельная братия стряпала розыгрышные радиограммы, повышающие его в одну за другой вышестоящие должности. Нервы у штурмана не выдержали, и когда его назначили ВРИО исполняющим обязанности командующим Балтийским флотом", то он сам себя, своим же приказом отправил на гарнизонную гауптвахту.
В опасении розыгрыша или описки, и уже не беря в голову окрика:- "Следующий!", я протиснулся к окошку в попытке объясниться с кем-то невидимым. Я лепетал что-то, об отсутствии должного опыта и о боязни не оправдать доверия. Возможно, произошла ошибка? Ведь из Керчи я выехал третьим штурманом и т. п. и т. д. Ответ прозвучал потрясающе исчерпывающим:- Нечего капризничать и отнимать у людей время, а не то быстренько покатишь назад в свою Керчь поездом. К твоему сведению, на соседней "Стамухе", мужик с дипломом шкипера маломерного судна, под Гарантийное письмо Министра РП старпомом трудится, а капитан его хвалит и не нахвалится. Так, что шагай на свой "Айсберг", и пошустрей дела принимай, да так, чтобы завтра к утру сдавший дела как штык был под этим окошком с аттестатом на руках!
«Айсберг» нашелся в реке Преголь у причала "Вагонки", ошвартованным к борту "Стамухи". Вахтенный матрос "Стамухи" не проспал, а высунувшись из дверей рубки, окликнул:- Вы к кому? – Услышав, что на "Айсберг", разочаровано захлопнул двери.
- Скучают в ожидании укомплектования экипажа и рады каждому, вновь назначенному на судно,- медленно соображал я ещё не полностью очухавшись после ускоренной выпечки в «духовке кадров» Агентства.
В каюте старпома на столе обнаружилась початая бутылка коньяка "Самтреди", а рядом горой возвышались толстые папки "Ведомостей материально - технического снабжения судна по палубной части". Рядышком, у пустого кресла, расположилась заготовка Акта о приемке дел и обязанностей старшего помощника капитана. На диване вздыбилась ещё одна гора завязанных на тесемки папок с конструктивными чертежами судна и формулярами механизмов.
За коньяком коротали время двое моих однокашников, третьим за столом расположился сдающий дела старпом "Айсберга". Бывший юнга - Лёха прояснил ситуацию. - Сдающий дела старпом завтра должен отбыть в ГДР за новым судном. Он мировой мужик, учись у него, как надо сдавать дела! Быстрей подписывай акт и отпусти его домой с женой попрощаться!
- Парни, на то, чтобы только развязать тесёмки на всех этих папках, перелопатить документы и бегло ознакомиться с наличием судового имущества, по Уставу службы старпому отводится трое суток.
У сдающего дела отвисли челюсти. – Окстись парень, кто тебе позволит так красиво жить при нашей круговерти и бардаке.
- Да ты чё, неужто сомневаешься в моей и Генкиной компетенции? – ввязался Лёха. - Вся судовая документация в наличности и уже проверена нами по описи. Пунктуальные немцы разложили её строго в соответствии с описью. А Генка лично перетряс всё барахлишко по палубной части от одеяла и до швабры, и уже принял всё на материально-ответственное хранение, как и положено боцману судна. Вот акт, подтверждающий приём Генкой имущества, но уже от тебя, нового старпома. А вот другой акт о приемке тоже от тебя имущества и снабжения по штурманской части. Акт подписан мною, третьим штурманом,- просветил меня Лёха.
- Ребята, а как же быть со знакомством с судном, документацией, проверкой палубных механизмов, спасательных средств, пожарного оборудования, с рулевым, сигнальным и другими устройствами?..- засомневался я.
- Все нами проверено в работе, потом по ходу действия сам убедишься. Ну, а теперь, торжественно заявил Лёха, разливая коньяк по тонким и не гранёным немецким стаканам:- пора выпить за смену власти. "Старпом умер, да здравствует новый старпом!"
Хрустальный звон немецких стаканов не заглушил традиционных слов двух старших офицеров:
- Дела и обязанности старшего помощника капитана сдал.
- Дела и обязанности старшего помощника капитана принял.
Пожав руки, мы распрощались с бывшим старпомом.
Лёха предложил наперво определиться с располагаемой нами наличностью. Разговор впереди такой, что на сухую и без рюмки не разобрать!
Действительно обстановка, как её изложили мне за столиком бара – "Четыре шара" сложилась аховой. - Суда ГДР клепает на скорую руку, как расторопная хозяйка печёт блины. Траулеры, сейнеры, рефрижераторы поступают с верфей Германии по две - три единицы в неделю. На выходе большой краболов для Дальневосточного Госморлова. А вот кадров моряков и комсостава в Морском Агентстве катастрофически не хватает. Места капитанов на новеньких судах в основном оккупированы офицерами ВМФ, получившие под шумок дипломы капитанов дальнего плавания, хотя раньше дальше Маркизовой лужи они и носа не казали. Это сообщение вернуло мою память к морским рассказам, в которых акваторию Финского залива у острова Котлин нарекли Маркизовой лужей, а «мореходов», освоившихся на этих просторах, прозвали паркетными моряками. - Кроме назначенцев из бывших военморов, перегонное Агенстство заполонено судоводителями - практиками:- просвещал Лёха новичка. - К рабочему диплому шкипера, с правом управлять в каботажном плавании судёнышками до 200 регистровых тонн придаётся «Гарантийное письмо министерства» и этот кадр уже готов стать помощником капитана судна неограниченного плавания. С таким шкипером из бывших портовых надзирателей в захудалом порту Темрюк, ты вскоре сам познакомишься. Он у нас числится вторым штурманом и любимцем командира, именно командира, а не капитана «Асберга», я не оговорился! Как вскоре убедишься сам, заправляет нашим судном бывший командир 200 тонного тральщика Краснознаменного Балтийского флота капитан-лейтенант тов. Рытов. Только прежде чем ему представится, не забудь зубным порошком надраить пуговицы на шинели и кителе, иначе испортишь собственный имидж. Насколько я понимаю, по укоренившейся на тральцах практике, секстан в руках наш капитан-лейтенант привык держать лишь в горизонтальном положении, чтобы брать углы между береговыми ориентирами. Этот способ определения места на минных тральщиках здорово отработан. Зато при службе на тральщике мореходная астрономия мигом выветривается. При минных тралениях не до небесных светил: шаг влево, шаг вправо и нет ваших:- "…летите в звезды врезываясь, ни аванса вам, ни бабы, ни пивной – трезвость…!"- процитировал Леха Есенина с печалью в голосе.
- Шкелет,- напомнил юнговское прозвище Генка,- смех смехом, а как у тебя самого дела с астрономией, ведь без неё, нечего и соваться в Океан? Да и в иностранных портах без знания языка полный завал. Ведь не обойтись без разговора с лоцманом, портовыми властями, без местных прогнозов погоды? А наш командир и мы иже с ним по-английски ноу кукареку! Единственная надёжа на тебя, ведь ты у нас слыл умником! Умудрился сдать с последним выпуском школы, спец предметы на диплом штурмана малого плавания. Да помнится ещё твой Таганрогский дядька – бывший фронтовой переводчик - тебе всё английские разговорники подсовывал.
- Ребята по программе штурмана малого плавания знаний в английском требуется в самую малость: команды на руль и телеграф, простейший разговор с лоцманом, да чтение английских лоций да карт. А разговорники, которые подсовывал мне дядя Боря, касались больше театров, ресторанов и комплиментов хорошеньким продавщицам. Могу спросить у смазливой мордашки, как Вас зовут? Сколько Вам лет? Не замужем ли Вы? А если что-то сложнее, то и я, как и все мы – ноу кукареку. Но тут же, и не без гордости поделился:- известный вам капитан дальнего плавания Д. И. Моржин буквально затаскал нашу группу к береговому обрыву над Таганрогским заливом, добиваясь закрепления навыков «ловли солнышка секстаном». А за решённую на экзаменах задачку определения широты места по близ меридиональной высоте, и долготы места по высоте Солнца у первого вертикала влепил мне пять баллов. А сверх программы штурмана малого плавания, на свой страх предложил Моржин всем желающим прослушать лекцию по универсальному способу определений места по линиям положения. Этот способ капитана Сомнера я добросовестно законспектировал, теперь надо бы его почитать и потренироваться на досуге. За судовождение я не беспокоюсь, мы бывшие юнги не пальцем деланы, не заблудимся. А подстрахует нас по радио связи наш напарник. До самого Чёрного моря будет с нами на парочку топать «Стамуха», под знамёнами опытного капитана дальнего плавания Алексея Николаевича. Вот и проверим мои способности определений места по звёздам и по Солнышку.
Парни, астрономия и английский это далеко не всё, что нужно знать и уметь старшему помощнику, ведь на нём висит всё судно, кроме машинного отделения. Ведь никто иной, как старпом несёт ответственность за порядок и дисциплину на судне, за здоровье и питание экипажа. Практически всё держится на нём, а у меня опыт нулевой!
- Хватит ныть!- сказал, как отрезал Лёха и, как два солидных и внушительных аргумента положил на столик руки. Его кулак оказался больше двух моих. Генка, хотя фамилию носил необычно надёжную – «Подопригора», однако таких, как у Лёхи громадных аргументов не имел, но на всякий случай тоже выложил свои кулаки на стол. На душе стало легче, и я сделал то же самое.
- Парни, давайте вспомним нашу любимую строевую:-
Пошёл купаться Оверлей,
оставив дома Доротею,
на помощь пару пузырей,
берёт он плавать не умея.
По булыжному спуску к причалу Вагонки мы в ногу печатали шаг, горланя поучительную песенку о незадачливом Оверлее.

Знакомство с экипажем рефрижератора "Айсберг" меня, как старпома, не порадовало. В боцманской команде у Генки в наличии было четверо пожилых матросов, командированных с Дальневосточного края для перегона в Охотское море большой краболовной плавучей базы. Немцы с постройкой базы запарились, и её готовность откладывалась на несколько месяцев. Чтобы не содержать краболовов в резерве, Морское агентство уговорило их прогуляться на Чёрное море. Все четверо имели удостоверения на квалификацию матроса - обработчика выловленной продукции, следовательно, работали в судовых цехах по выпуску консервов из краба, добытого в Охотском море. Подобным кадрам без присмотра выходить на открытую палубу судна в шторм запрещалось, а к нам их подсунули матросами 1 класса. Парочка из наиболее бойких из них уверяла, что когда-то и где-то пробовали стоять на руле кунгаса или кавасаки, а двое из старцев годились разве только в уборщики. У одного из них в медицинской книжке ещё не истёк срок бактериологического анализа, и удалось его уговорить поработать коком, а другого я определил матросом-уборщиком.
Зато квалификация начальника радиостанции не вызывала никаких сомнений, он успел поучаствовать в перегонах судов вокруг Нордкапа и даже разок на Дальний восток, это удостоверяли штампы в его паспорте моряка. Следовательно, за связь и прогнозы погоды на английском языке переживать не стоит. Правда на вид наш «Маркони» был прожжённый Одессит, озабоченный в основном, что и где приобрести на инвалюту, чтобы потом подороже «толкнуть» за рубли.
На старшего механика судна, пожилого и основательно потрепанного неурядицами жизни блокадного Питерца, мой юнг-штурмовский облик и энтузиазм произвел не вполне желательное впечатление. Заметно, что меня он старался обходить и не замечать. За его спиной вся машинная команда, как сговорилась игнорировать порядки заводимые:- Таганрогской босотой,- так окрестил нашу троицу за глаза интеллигентный на вид, но вовсе не безобидный и острый на язык «Дед».
Суточную стояночную вахту я принял от второго помощника капитана – сумрачного на вид типичного азовского галая, молча протянувшего мне судовой журнал и терпеливо ждавшего, пока я прочту его записи за сутки и распишусь в приёме вахты. Я одобрил лаконичность его записей, но как можно тактичней посоветовал впредь за словами:- «команда занята судовыми работами»- вкратце перечислить, чем она занималась, чтобы было ясно, что на судне не просто мы бьём баклуши. С этим парнем мы, кажется, сработаемся, только нельзя давить на его самолюбие, сообразил я, и не ошибся.

Настоятельно поджимала необходимость наладить нормальную судовую жизнь на "Айсберге", и начинать придётся с заурядного быта: камбуза, душа, туалета, постельного белья и распорядка дня. Для организации коллективного питания необходимо выборное лицо от экипажа судна – артельщик. С выбора его кандидатуры и начал я общесудовое собрание, и тут же возник вопрос и об общественных организациях. По традиции, из лица наиболее свободной профессии – начальника судовой радиостанции и выбрали профоргом, а заодно и артельщиком. Потом четверо комсомольцев проголосовали за комсорга боцмана Гену.
Прошли третьи сутки моей старпомовской деятельности, а капитана я так ещё не видел. По непроверенным слухам он укатил на прощание с семьёй куда-то недалече, толи в Балтийск, толи в Пионерск, а может быть и в Питер. Зато с капитаном однотипного рефрижератора "Стамуха", я общался по нескольку раз на день. Этот изрядно поживший, и настоящий, «без всякой балды», капитан дальнего плавания оказался почти, что моим земляком. До войны окончил он Ростовскую мореходку и оказался однокашником знаменитого Лунина, того самого командира подлодки, что торпедировал немецкий линкор "Тирпиц". Алексей Николаевич был добродушным и обаятельным человеком, ни разу и в любое время суток не удосужившийся отказать мне в помощи хотя бы деловым советом. Ни разу не отмахнулся он от настырной дотошности, с какой я лез в его каюту по самому заурядному вопросу корабельной жизни, а кажется с удовольствием, воспринял роль моего шефа. Не посчитав за труд, А. Н. взялся проводить и представить меня по всем отделам Морского агентства, как своего коллегу и протеже. В бухгалтерии Агентства работали приветливые дамы. Выдавая мне под роспись три листа форменных доверенностей на получение продуктов коллективного питания, без проволочек из толстой пачки бланков бухгалтер вырвала три листа. На них уже красовались подписи начальника Агентства и главбуха заверенные гербовыми печатями. Суда Агентства снабжались продовольствием и ширпотребом на трех различных складах Торгмортранса, поэтому и требовалось три доверенности. Название судна, номер склада и краткое наименование получаемого, заполнял самостоятельно сам старпом, как доверенное лицо. Однако произошло очень странное дело: никто из действующих лиц не заметил того, что по явному недосмотру бухгалтера, а возможно лишь по тонкому расчёту Провидения, получил я на одну доверенность больше. Вместо трех доверенностей вручили мне слипшийся с ними лишний четвёртый экземпляр. Однако выяснится этот фокус лишь спустя время и при неблаговидных обстоятельствах.

Хлопотным и утомительным для престарелой «зондер команды» «Айсберга» показалось получение скоропортящегося, охлажденного и замороженного продовольствия на городском холодильнике. Вывалившуюся из морозильных камер продрогшую, с инеем на ресницах команду артельщик встречал, сунув каждому под нос по полулитровой банке согревающего напитка. Пока я оформлял документы на сухом складе, предприимчивый Одессит, в сговоре с краболовами, сменял мешок белой муки на штоф водки. «Зондер команду» больше занимала закуска, чем моё предложение:- "Пока не поздно, давайте ещё раз проверим всё ли получено". Моё предложение краболовы пропустили мимо ушей, пропев хором:- Не надо и к гадалке ходить, продукты и лавочка всё получено сполна на целый месяц и с аварийным запасом! Чтобы подтвердить всю серьёзность и реальность предложения на возможность получения упущенного, я вынул и показал четвёртую доверенность. Разгорелись глаза у артельщика. Как истинный Одессит он всё сёк и соображал на лету:- Нам здорово повезло, что ты отхватил лишний билетик на эту ярмарку! Давай-ка пропишем название любого судна, первого, что взбредёт на ум. Ищи его потом, свищи! Я здесь не в первые, и у меня всё схвачено! Кладовщица на складе своя в доску и будет, конечно, в доле. Наберём деликатесных консервов: крабов, икры и балычка, а в Киле их на блошином рынке у американских солдат поменяем на баксы, которые в Гибралтаре ой как сгодятся!- скороговоркой выпалил артельщик.
– Ты чё мелешь! Крыша что - ли поехала, вспомни, какой срок лепят за групповую контрабанду. Лучше заткнись!- попёр на артельного боцман Гена.
Меня тоже не увлёкла подобная перспектива, и поступил, я так, как и должен был поступить. Отвёз лишнюю доверенность бухгалтерше. Она тоже враз всё усекла. Велела подождать, а сама двинула с этой не замаранной бумажкой в кабинет начальника. А оттуда вышла с уже заполненной доверенностью с названием склада и наименованием продукта:- спирт ректификат двадцать литров и вручила мне. Несмотря на молодые годы, я уже успел познакомиться с магическими свойствами спирта, имеющим хождение конвертируемой валюты, как на флоте, так и по городам и весям обширной страны. Спирт являлся надёжной платой за все неформальные одолжения, как на стороне, так и внутри судового распорядка. Четвёртой частью канистры я поделился с капитаном "Стамухи", полностью одобрившим мои действия с доверенностью и явно тронутого моим презентом. Ещё до инцидента на складах, А. Н. любезно согласился проверить мой список продовольствия и судовой лавочки с её мылом, одеколоном, зубными щётками, порошком, лезвиями и прочими мужскими причиндалами и одобрил его. Это я вовсе не к тому, что надеюсь сбросить на А. Н. часть своей вины и ответственности за собственную некомпетентность. За всё случившееся в рейсе, я понёс полную и единоличную ответственность, как это и "положено по чину" старшему помощнику капитана.
Такова "сель ави!" Исполнительная власть не должна разделять своей ответственности с обществом за собственные упущения и не только в действиях, но и в намерениях:- "Хотелось как лучше, а получилось, как всегда!"- это просто отговорка некомпетентного руководителя! К вящей беде ни я, ни двое моих однокашников, ни артельщик, ни капитаны "Стамухи" и "Айсберга" все мы не курили. И, следовательно, были далеки от запросов курящей братии, поэтому в заявке на снабжение не прописались ни махра, ни табак, ни сигареты, ни бывший в большом спросе "Беломорканал"- папиросы знаменитой ленинградской фабрики имени Урицкого. В первом порту нашего захода - Киле за блок сигарет "Прима" можно было выменять на блошином рынке приличный на вид, но, конечно, эрзац по качеству, зато стоящий месячной зарплаты в родной стране, мужской костюм в модную полоску. Федеративная республика Германия переживала тогда страшный кризис в расплату за затеянную нацистами войну и в результате американского плана Маршалла.
«Стамуха», а за ней и «Айсберг» вышли из Балтийска в штормовую Балтику. Море тут же принялось жестоко бить наших эрзац – матросов и им было не до курева. Зато когда стихла погода, улеглось волнение и пришли в себя горе – «матросы», разбалованные комфортом работы на громадине краболовной базы, основную часть рейса прячущуюся от волнения под прикрытием берега. Оклемавшись «краболовы» первым делом потянулись за куревом, а совсем издержавшиеся и не запасливые помчались к артельщику, требуя сигарет на лавочку. Поначалу даже никто не поверил, а принял за шутку слова артельного:- Табачных изделий на судовой лавочке нет! – Как же так? – взволновалась курящая братия, хватая за грудки артельщика. - Можете благодарить своего старпома, это он позабыл выписать курево – отбивался одессит. Теперь курящая часть экипажа постоянно митинговала, а самые заядлые курильщики даже поклялись избавить судно от сопляка - старпома, спихнув его за борт. Отмалчивался лишь интеллигентный старший механик. У «Деда» был за плечами богатый морской опыт и потому в его каюте на все случаи жизни оказался заныкан целый ящик с махоркой кременчугской фабрики. Теперь у дверей каюты «Деда» с утра не протолкнуться от старцев, изнывающих от ломки организма требующего дозы никотина, и остро нуждающихся сделать хотя бы пару затяжек от окурка махры. «Стамуха» чем могла – помогла. Пересчитав наличность и собственную суточную потребность, А. Н. поделился с нами парочкой блоков «Примы», но это – капля в море. В постоянном напряжении и ожидания никотинового бунта команды добрались мы до следующего порта захода Гибралтара, где я заказал у шипчандлера целый ящик сигарет "Кэмэл", по блоку на каждое рыло экипажа. К этому времени дело только обострилось и приняло такой оборот, что желание курить охватило весь экипаж «Айсберга», включая и бывших некурящих. Закурил и я. На приобретение блока «Кэмела» пришлось истратить ровно половину своей валюты, и вынужденно отказаться от покупки сувенира для молодой жены. Закурив вовсе не от хорошей жизни, за шесть с гаком десятков лет я так и не могу избавиться от этой вредной и становящейся всё дороже привычки.

Однако пора вернуться к нашим горячим пред отходным дням из Калининграда. Не в меру разбитной артельщик, не иначе, как в красках, проинформировал экипаж «Айсберга» о происшествии с лишней доверенностью. В его изложении я выглядел недоразвитым типом и полным недоумком. Подзуживая недовольных, одессит предсказывал в заключение:- полагаю, что это только начало, и что ещё выкинет этот таганрогский недоучка и дебил, одному Богу известно.
А. Н. советовал не стесняться, при необходимости обращаться к нему днём и ночью. Даже старший механик изменил ко мне отношение, не обходил стороной, а нынче впервой со мной поздоровался и спросил, что я намерен делать дальше, если капитан не вернется сегодня вечером. - На завтра мне запланировали бункеровку дизельным топливом и маслами, и необходимо будет перешвартоваться к причалу нефтебазы. Я постарался как можно бодрее ответить:- Нет проблем, раз надо, то надо! А сам запросился в каюту Алексея Николаевича и тот успокоил:- Закажи лоцмана и точно никаких проблем не будет. Оказалось, по графику «Стамуха» идёт под бункеровку сегодня после полудня, и А. Н. любезно пригласил меня стажироваться с его мостика, а этого мне как раз и хотелось.
– Да, кстати ещё - подсказал А. Н., - пока отсутствует ваш капитан, тебе надо бывать на диспетчерских совещаниях у начальника Агентства, там и доложишь, что сделано и что ещё необходимо сделать до отхода.
При бункеровке "Айсберга" я столкнулся с упрямым третьим механиком, на защиту которого тут же стал его коллега - второй механик. Но вмешался интеллигентный «Дед», объяснив горячим подчинённым, что старпом правильно требует подложить под ржавые бочки сепарацию и он прав, запрещая крепить бочки за трубу пожарной магистрали. Оба механика окончательно оттаяли после моих слов:- оставьте бочки на палубе, их принайтует боцман, не надо отбивать у него хлеб! Поблагодарив, механики скрылись в лучших ко мне чувствах.
Плохо дело, с "краболовами", мои отношения с ними совсем не заладились. Посчитав, что старпом если и не напрямую их обворовал, то уж точно лишил значительного материального подарка в валюте, когда по своей дури пренебрёг лишней доверенностью, «краболовы» разобиделись и стали держаться особняком, проявив полную потерю потенции к работе. Видимо в знак протеста исполняющий обязанности кока не поднялся для приготовления завтрака и отказался кашеварить в дальнейшем. Пришлось ему выписать аттестат и отправить в отдел кадров. Оттуда он примчался уже как шёлковый и загремел кастрюлями на камбузе, готовя обед экипажу, а его напарник - седобородый юнга замелькал в коридорах судна с шваброй в руках.

На диспетчерском совещании ко мне обратился начальник Агентства с интонацией, с какой допрашивался Каин:- а где твой брат Авель?
- Скажите когда будет присутствовать на совещаниях ваш капитан? Где он? И что сообщает?
- Прихворнул, но будёт во время, к отходу – сфантазировал я краснея.
– Вы можете прояснить, какие вопросы остались нерешенными и могущими тормознуть отход «Айсберга»?
- Кадры – первый вопрос, а второй неясность с буксирным тросом!- уверенно ответил я, на этот раз не краснея.
Инспектор по кадрам заверил, что завтра же на судно отправит настоящего кока с бактериологическими анализами и санитарной книжкой. А мотористов и матросов больше нет, и не будет.
Главный капитан Агентства крепко отбрыкивался:- старпом явно загибает, по собственному малолетству и слабой компетенции. На «Айсберге» уже имеется буксирный трос в полном соответствии с "Ведомостью по аварийно - спасательному снабжению". Все 150 метров двадцати двух мм стального троса в наличии и в полном порядке.
Попросив слова, я сослался на рекомендации «Хорошей морской практики» по буксирному устройству:- Раз мы идем в паре со "Стамухой" намного далее, чем за три моря, на пару судов рекомендуется обзавестись тремястами метров 32 миллиметрового стального троса и бухтой сизальской вставки из 200 миллиметрового каната.
Начальник Агентства подвёл черту:- Главный капитан, если найдётся возможность получить трос на складах ВМФ в Балтийске – выдать сполна по заявке. А на нет, и суда нет!
Этот трос не раз выручит «Стамуху» в дальнейшем, но испортит мои взаимоотношения с главным капитаном Агентства и, как следствие, с «командиром» «Айсберга». Эта парочка военморов, оказывается, в прошлом сослуживцы и пребывали в приятельских отношениях. Наш капитан-лейтенант сидел дома на постоянной телефонной связи с главным капитаном. За три дня до выхода "Айсберга" он был высвистан на судно и первым делом принялся "ломать рога" у своего старпома.
Знакомство с «командиром» состоялось с выговора за мою «чрезмерную активность и предприимчивость по выбиванию буксирного троса». К моему несчастью «командир» тоже не курил, а, следовательно, не был озабочен потребностями экипажа, имеющего наркотическую зависимость от этого зелья. К сожалению, другими слабостями он обладал в полной мере. Не подозревая об этом, и опрометчиво рассудив, что капитанская каюта самое надёжное место для хранения ректификата, я в капитанском платяном шкафу пристроил три четверти канистры со спиртом. И больше не видел своей канистры. В чрезвычайной моей наивности затаился корень ошибки, аукнувшийся последствиями для судна и для меня лично. С выходом из порта «командир» уединился в каюте, и на свистки и звонки с мостика не отвечал. А он был нужен "Айсбергу" позарез, когда каждая живая душа оказалась на учёте и на вес золота! Наша троица из "Таганрогской босоты", да второй помощник капитана оказались единственной дееспособной частью палубной команды судна. У механиков всплыли свои проблемы в машине, и они ничем помочь не могли. Радист сводки погоды над Южной Балтикой аккуратно высовывал через окошко из радиорубки, и до остального не желал иметь дела.
Матросское жильё располагались в самом неблагоприятном относительно комфортного проживания месте судна – в его носовой части и, естественно, краболовы укачались до потери пульса. Стащить кого-либо с койки не под силу оказалось даже Лёхе с боцманом. Но это была только малая часть беды "Айсберга". О главном в конце моей вахты доложил боцман - Гена, вернувшийся с носовых помещений, где обнаружил каюты залитым по пояс морской водой. Вода заливала уже нижний ряд коек. Краболовы перебрались на койки верхнего яруса, и оттуда их было уже не выкурить. Качка, шедшего в балласте "Айсберга" с взлетающим на вершины и проваливающимся к подошве волны носом оказалась непереносимой для нутра этих кадров, недостаточно и кое-как оморяченых на громадине краболовной плавбазе. Даже у меня, привычного к беспорядочной болтанке буксирного катера, возникло ощущение, будто мой желудок подпрыгнул к горлу и там оборвался и вот, вот вывалится на палубу. У Лехи тоже был кислый вид, зато Генке было хоть бы хны, даже румянец не сошел с его щёк. Стараясь не опростоволосится, мы оба старались держаться так, чтобы Генка не заметил нашего состояния. Большое это дело, когда сознаёшь, как много значит слово «Надо!», а занявшись серьёзным делом, мы вскоре позабыли о качке. Не сразу, но разобрались, что осушительную систему из носовых отсеков забило хламом, поэтому и срывал насос в машине. Механики раскидали насос и занялись продувкой системы. Мы с Лёхой тоже не сидели сложа руки, а занялись переносной аварийной моторной помпой. Чихнув и плюнув клубком дыма, мотопомпа больше не проявляла признаков жизни. Заведовавший этим чудом третий механик намекнув:- техника в руках дикаря – кусок железа, поставил диагноз:- Залито водой магнето. Сняв магнето, он уволок его для просушки и больше мы магнето не видели.
Не так вышколены бывшие юнги, чтобы надеясь на дядю, сидеть и ждать у моря погоды, когда с древнейших времён существует испытанное средство, озвученное на морском жаргоне как «Пердячий пар». Мы взялись за коромысла ручной помпы, похожей на артефакт, которым в доисторические времена работали брандмейстеры на пожарах. Сама помпа работала как надо, но приемный патрубок помпы то и дело засасывал что-то бесхозное: трусы, носки и всяческую дребедень. А чистка приёмного патрубка запомнилась нам как самая неприглядная и грязная за всю нашу жизнь работа. Бардак в кубрике и вонь от "краболовной" блевотины выбивали нас из рабочей колеи и выворачивали внутренности. Когда взопрев, и падая от усталости, мы усаживались на мокрой палубе, на подмогу к нам выскакивал Генка с кем-нибудь из механиков, а второй штурман в одиночестве рулил и одновременно приглядывал за окружающей обстановкой.
Силы нам придавала надежда, блеснувшая с едва заметным, но всё же уменьшением уровня воды, призрачно намекая о возможном успехе нашего предприятия. Не просто определить причину водотечности и места откуда поступала забортная вода. Однако сквозь грохот стихии и всплески гулявшей по помещению воды, на слух, можно сказать случайно, кому-то из нас удалось усечь характерноё журчание. При зарывании судна носом в волну с креном на левый борт, за отделанной пластиком переборкой ватерклозета, прослушивался характерный шипяще - журчащий звук струи воды под напором. Хотя было жаль портить внешний вид новенькой, пластиковой обшивки гальюна, нечего делать - пришлось драть её ломиком. То, что обнаружилось за обшивкой, называется не иначе, как хорошо продуманной злонамеренностью. Не секрет, на верфях ГДР затаился не один недобитый наци, желающий сотворить русскому Ивану "козью рожу". Известно, что на траулерах, шедших на ДВК в противопожарной магистрали была свинцовая пробка, а на одном траулере – песок в картере главного двигателя и т.д. и пр.
Задумал и состряпал «бяку» нам на «Айсберге» недоброжелатель не лишённый фантазии. На колене трубопровода отвода за борт фановой системы обнаружилось два высверленных отверстия, а в них квалифицированно ввернутые две трубки, по высоте за уровень ватерлинии. Несмотря на отсутствие невозвратного клапана - хлопушки на спокойном море вода не поступала, но чем жёстче была качка, тем с большим напором вливалась вода через эти трубки. Весь расчёт строился на панику в штормовую погоду среди слабонервных, а возможно просто на щекотку нервов у бывалых моряков.
Единственным официальным лицом на «Айсберге», оценившим смекалку «Таганрогской босоты» оказался «Дед». Похмыкав и покрутив головою, «Дед» было уже отправился за инструментом, чтобы квалифицированно заделать диверсию, да вовремя сообразил оставить всё как есть для ознакомления соответствующих органов, а трубки только заглушил, расклепав их кончики.
Стащив с себя провонявшуюся, замаранную и насквозь промокшую одежонку, я постучался в каюту капитана с законной надеждой отоварить команду спасателей «лекарством от простуды» из презентованной мне начальством канистры. В капитанской каюте обнаружил я личность, зарывшуюся головой в подушку, могущую в ответ только пьяно мычать. Если бы на глаза попалась канистра я бы забрал её без всяких зазрений. Но, канистра хранилась под замком в платяном шкафу, а искать ключ по карманам его штанов было выше всяких сил. На переборке над столом капитана в специальных гнёздах покоился графин и два стакана. В графине плескалось грамм триста неразведенного ректификата, оказавшиеся единственным трофеем от подаренной мне канистры спирта.

Для проводки судна каналом, в порту Киле лоцман прибыл со своими рулевыми. Лоцман немножко болтал по-русски так, что моего английского косноязычия и не потребовалось.
Северное море, Английский канал, и к нашему удивлению и радости Бискайский залив, мы проскочили с попутным ветерком и при ясном небе. Мои астрономические наблюдения совпадали с обсервациями Алексея Николаевича. Мы бодро шлепали на видимости и постоянной связи по радиотелефону в паре со «Стамухой», сверяя своё местоположение и курсы в конце каждой вахты. Капитан-лейтенант редко появлялся на мостике, очевидно из опасения оставить без надзора канистру. Плохо было лишь одно. Он сдружился с судовым коком и артельщиком, перетаскавшими все дефициты из продовольственной на закуску в каюту капитана. А экипаж перебивался сварганенными на скорую руку щами, да макаронами по-флотски. Краболовы ворчали, срывая раздражение на мне, как на лице ответственном за разнообразие питания команды.
- Не царское это дело бражничать с работниками пищеблока – пытаясь защитить меня, возмущался интеллигентный «Дед», вконец расположившийся к юному племени. А после бункеровки в Альхесирасе, где мне удалось отстоять перед клерком фирмы Шелл законные права деда на заправку зимним дизельным топливом, растроганный «Дед» даже пригласил меня на "рюмку кофе".
Артельщик и его подпевалы до выхода из Калининграда пугали экипаж буйством Бискайского залива, где горбатые валы, наконец, смоют с сопляков Азовскую тюлькину чешую. Опровергая все страшилки, залив пропустил нас с миром, а лазурное Средиземное море решило за это отыграться. Встречный восточный ветер развёл болтанку злее, чем в Балтике и опять занедужили наши краболовы. От носа до кормовой надстройки беспрепятственно гуляли пенные валы, отрезав сообщение с носовыми жилыми помещениями поэтому в конце каждой вахты мы ложились в дрейф, чтобы навестить затворников и снести им термос горячего чайку с лимоном. Генка снова оказался бессменным рулевым. Да и на нас штурманов навалилась дополнительная нагрузка, после своей вахты, пару часов отстоять за баранкой руля.

В радиотелефоне верещала какая-то тарабарщина на испанском и французском, лишь порою перебиваемая пулемётной скороговоркой на итальянском языке. Устав от болтовни и атмосферных тресков пришлось вывести регулятор громкости до минимума. Непонятно откуда неслась эта какофония, тогда как водные просторы Средиземного моря казались безлюдными. Европа ещё только приходила в себя после разрушительной бойни, и судоходство едва начало восстанавливаться.
Неожиданно и чётко на родном языке пробился голос. Он оказался желанным и ожидаемым, не меньше чем в суровые времена войны радовал страну голос Левитана в сводке Информбюро:- Говорит Москва! Неведомый голос повторил вызов:- "Айсберг". Я "Чернигов". Приём.
Навстречу нам параллельным курсом пенил форштевнем бурун громадный с высокими чёрными бортами красавец сухогруз.
- "Чернигов, я "Айсберг". С Новым – старым годом вас. Желаем здоровья, удачи! Семь футов под килем! Куда это вы так разогнались?- Захлёбываясь, как от радостной встречи со старым другом выдал я в микрофон.
- Топаем с попутным древним финикийским ветром Левантом под всеми парусами в галфинд устремившись в благославенный порт Танжер. Там будем грузить апельсины бочками, острил знакомыми словечками старпом "Чернигова" – а по выговору чувствовалось, что с нами говорит земляк - южанин.

Ни звука, только шуршание бумаги и скрип пера, и опять окрик:- "Следующий!, а в окошке поверху моего паспорта и диплома, белела четвертушка бумажки с типографским оттиском: «Направление на судно». В «Направлении» прописаны от руки моя фамилия и инициалы, а в строке «Наименование судна» - "Айсберг". Но дальше какая-то ошибка или абсурд: в строке «должность» значилось:- «Старший помощник капитана». Мгновенно на ум пришёл розыгрыш над штурманом Труком из рассказа Соболева "Бешеная карьера". Потешаясь над скромным младшим штурманом, корабельная братия стряпала розыгрышные радиограммы, повышающие его в одну за другой вышестоящие должности. Нервы у штурмана не выдержали, и когда его назначили ВРИО исполняющим обязанности командующим Балтийским флотом", то он сам себя, своим же приказом отправил на гарнизонную гауптвахту.
В опасении розыгрыша или описки, и уже не беря в голову окрика:- "Следующий!", я протиснулся к окошку в попытке объясниться с кем-то невидимым. Я лепетал что-то, об отсутствии должного опыта и о боязни не оправдать доверия. Возможно, произошла ошибка? Ведь из Керчи я выехал третьим штурманом и т. п. и т. д. Ответ прозвучал потрясающе исчерпывающим:- Нечего капризничать и отнимать у людей время, а не то быстренько покатишь назад в свою Керчь поездом. К твоему сведению, на соседней "Стамухе", мужик с дипломом шкипера маломерного судна, под Гарантийное письмо Министра РП старпомом трудится, а капитан его хвалит и не нахвалится. Так, что шагай на свой "Айсберг", и пошустрей дела принимай, да так, чтобы завтра к утру сдавший дела как штык был под этим окошком с аттестатом на руках!
«Айсберг» нашелся в реке Преголь у причала "Вагонки", ошвартованным к борту "Стамухи". Вахтенный матрос "Стамухи" не проспал, а высунувшись из дверей рубки, окликнул:- Вы к кому? – Услышав, что на "Айсберг", разочаровано захлопнул двери.
- Скучают в ожидании укомплектования экипажа и рады каждому, вновь назначенному на судно,- медленно соображал я ещё не полностью очухавшись после ускоренной выпечки в «духовке кадров» Агентства.
В каюте старпома на столе обнаружилась початая бутылка коньяка "Самтреди", а рядом горой возвышались толстые папки "Ведомостей материально - технического снабжения судна по палубной части". Рядышком, у пустого кресла, расположилась заготовка Акта о приемке дел и обязанностей старшего помощника капитана. На диване вздыбилась ещё одна гора завязанных на тесемки папок с конструктивными чертежами судна и формулярами механизмов.
За коньяком коротали время двое моих однокашников, третьим за столом расположился сдающий дела старпом "Айсберга". Бывший юнга - Лёха прояснил ситуацию. - Сдающий дела старпом завтра должен отбыть в ГДР за новым судном. Он мировой мужик, учись у него, как надо сдавать дела! Быстрей подписывай акт и отпусти его домой с женой попрощаться!
- Парни, на то, чтобы только развязать тесёмки на всех этих папках, перелопатить документы и бегло ознакомиться с наличием судового имущества, по Уставу службы старпому отводится трое суток.
У сдающего дела отвисли челюсти. – Окстись парень, кто тебе позволит так красиво жить при нашей круговерти и бардаке.
- Да ты чё, неужто сомневаешься в моей и Генкиной компетенции? – ввязался Лёха. - Вся судовая документация в наличности и уже проверена нами по описи. Пунктуальные немцы разложили её строго в соответствии с описью. А Генка лично перетряс всё барахлишко по палубной части от одеяла и до швабры, и уже принял всё на материально-ответственное хранение, как и положено боцману судна. Вот акт, подтверждающий приём Генкой имущества, но уже от тебя, нового старпома. А вот другой акт о приемке тоже от тебя имущества и снабжения по штурманской части. Акт подписан мною, третьим штурманом,- просветил меня Лёха.
- Ребята, а как же быть со знакомством с судном, документацией, проверкой палубных механизмов, спасательных средств, пожарного оборудования, с рулевым, сигнальным и другими устройствами?..- засомневался я.
- Все нами проверено в работе, потом по ходу действия сам убедишься. Ну, а теперь, торжественно заявил Лёха, разливая коньяк по тонким и не гранёным немецким стаканам:- пора выпить за смену власти. "Старпом умер, да здравствует новый старпом!"
Хрустальный звон немецких стаканов не заглушил традиционных слов двух старших офицеров:
- Дела и обязанности старшего помощника капитана сдал.
- Дела и обязанности старшего помощника капитана принял.
Пожав руки, мы распрощались с бывшим старпомом.
Лёха предложил наперво определиться с располагаемой нами наличностью. Разговор впереди такой, что на сухую и без рюмки не разобрать!
Действительно обстановка, как её изложили мне за столиком бара – "Четыре шара" сложилась аховой. - Суда ГДР клепает на скорую руку, как расторопная хозяйка печёт блины. Траулеры, сейнеры, рефрижераторы поступают с верфей Германии по две - три единицы в неделю. На выходе большой краболов для Дальневосточного Госморлова. А вот кадров моряков и комсостава в Морском Агентстве катастрофически не хватает. Места капитанов на новеньких судах в основном оккупированы офицерами ВМФ, получившие под шумок дипломы капитанов дальнего плавания, хотя раньше дальше Маркизовой лужи они и носа не казали. Это сообщение вернуло мою память к морским рассказам, в которых акваторию Финского залива у острова Котлин нарекли Маркизовой лужей, а «мореходов», освоившихся на этих просторах, прозвали паркетными моряками. - Кроме назначенцев из бывших военморов, перегонное Агенстство заполонено судоводителями - практиками:- просвещал Лёха новичка. - К рабочему диплому шкипера, с правом управлять в каботажном плавании судёнышками до 200 регистровых тонн придаётся «Гарантийное письмо министерства» и этот кадр уже готов стать помощником капитана судна неограниченного плавания. С таким шкипером из бывших портовых надзирателей в захудалом порту Темрюк, ты вскоре сам познакомишься. Он у нас числится вторым штурманом и любимцем командира, именно командира, а не капитана «Асберга», я не оговорился! Как вскоре убедишься сам, заправляет нашим судном бывший командир 200 тонного тральщика Краснознаменного Балтийского флота капитан-лейтенант тов. Рытов. Только прежде чем ему представится, не забудь зубным порошком надраить пуговицы на шинели и кителе, иначе испортишь собственный имидж. Насколько я понимаю, по укоренившейся на тральцах практике, секстан в руках наш капитан-лейтенант привык держать лишь в горизонтальном положении, чтобы брать углы между береговыми ориентирами. Этот способ определения места на минных тральщиках здорово отработан. Зато при службе на тральщике мореходная астрономия мигом выветривается. При минных тралениях не до небесных светил: шаг влево, шаг вправо и нет ваших:- "…летите в звезды врезываясь, ни аванса вам, ни бабы, ни пивной – трезвость…!"- процитировал Леха Есенина с печалью в голосе.
- Шкелет,- напомнил юнговское прозвище Генка,- смех смехом, а как у тебя самого дела с астрономией, ведь без неё, нечего и соваться в Океан? Да и в иностранных портах без знания языка полный завал. Ведь не обойтись без разговора с лоцманом, портовыми властями, без местных прогнозов погоды? А наш командир и мы иже с ним по-английски ноу кукареку! Единственная надёжа на тебя, ведь ты у нас слыл умником! Умудрился сдать с последним выпуском школы, спец предметы на диплом штурмана малого плавания. Да помнится ещё твой Таганрогский дядька – бывший фронтовой переводчик - тебе всё английские разговорники подсовывал.
- Ребята по программе штурмана малого плавания знаний в английском требуется в самую малость: команды на руль и телеграф, простейший разговор с лоцманом, да чтение английских лоций да карт. А разговорники, которые подсовывал мне дядя Боря, касались больше театров, ресторанов и комплиментов хорошеньким продавщицам. Могу спросить у смазливой мордашки, как Вас зовут? Сколько Вам лет? Не замужем ли Вы? А если что-то сложнее, то и я, как и все мы – ноу кукареку. Но тут же, и не без гордости поделился:- известный вам капитан дальнего плавания Д. И. Моржин буквально затаскал нашу группу к береговому обрыву над Таганрогским заливом, добиваясь закрепления навыков «ловли солнышка секстаном». А за решённую на экзаменах задачку определения широты места по близ меридиональной высоте, и долготы места по высоте Солнца у первого вертикала влепил мне пять баллов. А сверх программы штурмана малого плавания, на свой страх предложил Моржин всем желающим прослушать лекцию по универсальному способу определений места по линиям положения. Этот способ капитана Сомнера я добросовестно законспектировал, теперь надо бы его почитать и потренироваться на досуге. За судовождение я не беспокоюсь, мы бывшие юнги не пальцем деланы, не заблудимся. А подстрахует нас по радио связи наш напарник. До самого Чёрного моря будет с нами на парочку топать «Стамуха», под знамёнами опытного капитана дальнего плавания Алексея Николаевича. Вот и проверим мои способности определений места по звёздам и по Солнышку.
Парни, астрономия и английский это далеко не всё, что нужно знать и уметь старшему помощнику, ведь на нём висит всё судно, кроме машинного отделения. Ведь никто иной, как старпом несёт ответственность за порядок и дисциплину на судне, за здоровье и питание экипажа. Практически всё держится на нём, а у меня опыт нулевой!
- Хватит ныть!- сказал, как отрезал Лёха и, как два солидных и внушительных аргумента положил на столик руки. Его кулак оказался больше двух моих. Генка, хотя фамилию носил необычно надёжную – «Подопригора», однако таких, как у Лёхи громадных аргументов не имел, но на всякий случай тоже выложил свои кулаки на стол. На душе стало легче, и я сделал то же самое.
- Парни, давайте вспомним нашу любимую строевую:-
Пошёл купаться Оверлей,
оставив дома Доротею,
на помощь пару пузырей,
берёт он плавать не умея.
По булыжному спуску к причалу Вагонки мы в ногу печатали шаг, горланя поучительную песенку о незадачливом Оверлее.

Знакомство с экипажем рефрижератора "Айсберг" меня, как старпома, не порадовало. В боцманской команде у Генки в наличии было четверо пожилых матросов, командированных с Дальневосточного края для перегона в Охотское море большой краболовной плавучей базы. Немцы с постройкой базы запарились, и её готовность откладывалась на несколько месяцев. Чтобы не содержать краболовов в резерве, Морское агентство уговорило их прогуляться на Чёрное море. Все четверо имели удостоверения на квалификацию матроса - обработчика выловленной продукции, следовательно, работали в судовых цехах по выпуску консервов из краба, добытого в Охотском море. Подобным кадрам без присмотра выходить на открытую палубу судна в шторм запрещалось, а к нам их подсунули матросами 1 класса. Парочка из наиболее бойких из них уверяла, что когда-то и где-то пробовали стоять на руле кунгаса или кавасаки, а двое из старцев годились разве только в уборщики. У одного из них в медицинской книжке ещё не истёк срок бактериологического анализа, и удалось его уговорить поработать коком, а другого я определил матросом-уборщиком.
Зато квалификация начальника радиостанции не вызывала никаких сомнений, он успел поучаствовать в перегонах судов вокруг Нордкапа и даже разок на Дальний восток, это удостоверяли штампы в его паспорте моряка. Следовательно, за связь и прогнозы погоды на английском языке переживать не стоит. Правда на вид наш «Маркони» был прожжённый Одессит, озабоченный в основном, что и где приобрести на инвалюту, чтобы потом подороже «толкнуть» за рубли.
На старшего механика судна, пожилого и основательно потрепанного неурядицами жизни блокадного Питерца, мой юнг-штурмовский облик и энтузиазм произвел не вполне желательное впечатление. Заметно, что меня он старался обходить и не замечать. За его спиной вся машинная команда, как сговорилась игнорировать порядки заводимые:- Таганрогской босотой,- так окрестил нашу троицу за глаза интеллигентный на вид, но вовсе не безобидный и острый на язык «Дед».
Суточную стояночную вахту я принял от второго помощника капитана – сумрачного на вид типичного азовского галая, молча протянувшего мне судовой журнал и терпеливо ждавшего, пока я прочту его записи за сутки и распишусь в приёме вахты. Я одобрил лаконичность его записей, но как можно тактичней посоветовал впредь за словами:- «команда занята судовыми работами»- вкратце перечислить, чем она занималась, чтобы было ясно, что на судне не просто мы бьём баклуши. С этим парнем мы, кажется, сработаемся, только нельзя давить на его самолюбие, сообразил я, и не ошибся.

Настоятельно поджимала необходимость наладить нормальную судовую жизнь на "Айсберге", и начинать придётся с заурядного быта: камбуза, душа, туалета, постельного белья и распорядка дня. Для организации коллективного питания необходимо выборное лицо от экипажа судна – артельщик. С выбора его кандидатуры и начал я общесудовое собрание, и тут же возник вопрос и об общественных организациях. По традиции, из лица наиболее свободной профессии – начальника судовой радиостанции и выбрали профоргом, а заодно и артельщиком. Потом четверо комсомольцев проголосовали за комсорга боцмана Гену.
Прошли третьи сутки моей старпомовской деятельности, а капитана я так ещё не видел. По непроверенным слухам он укатил на прощание с семьёй куда-то недалече, толи в Балтийск, толи в Пионерск, а может быть и в Питер. Зато с капитаном однотипного рефрижератора "Стамуха", я общался по нескольку раз на день. Этот изрядно поживший, и настоящий, «без всякой балды», капитан дальнего плавания оказался почти, что моим земляком. До войны окончил он Ростовскую мореходку и оказался однокашником знаменитого Лунина, того самого командира подлодки, что торпедировал немецкий линкор "Тирпиц". Алексей Николаевич был добродушным и обаятельным человеком, ни разу и в любое время суток не удосужившийся отказать мне в помощи хотя бы деловым советом. Ни разу не отмахнулся он от настырной дотошности, с какой я лез в его каюту по самому заурядному вопросу корабельной жизни, а кажется с удовольствием, воспринял роль моего шефа. Не посчитав за труд, А. Н. взялся проводить и представить меня по всем отделам Морского агентства, как своего коллегу и протеже. В бухгалтерии Агентства работали приветливые дамы. Выдавая мне под роспись три листа форменных доверенностей на получение продуктов коллективного питания, без проволочек из толстой пачки бланков бухгалтер вырвала три листа. На них уже красовались подписи начальника Агентства и главбуха заверенные гербовыми печатями. Суда Агентства снабжались продовольствием и ширпотребом на трех различных складах Торгмортранса, поэтому и требовалось три доверенности. Название судна, номер склада и краткое наименование получаемого, заполнял самостоятельно сам старпом, как доверенное лицо. Однако произошло очень странное дело: никто из действующих лиц не заметил того, что по явному недосмотру бухгалтера, а возможно лишь по тонкому расчёту Провидения, получил я на одну доверенность больше. Вместо трех доверенностей вручили мне слипшийся с ними лишний четвёртый экземпляр. Однако выяснится этот фокус лишь спустя время и при неблаговидных обстоятельствах.

Хлопотным и утомительным для престарелой «зондер команды» «Айсберга» показалось получение скоропортящегося, охлажденного и замороженного продовольствия на городском холодильнике. Вывалившуюся из морозильных камер продрогшую, с инеем на ресницах команду артельщик встречал, сунув каждому под нос по полулитровой банке согревающего напитка. Пока я оформлял документы на сухом складе, предприимчивый Одессит, в сговоре с краболовами, сменял мешок белой муки на штоф водки. «Зондер команду» больше занимала закуска, чем моё предложение:- "Пока не поздно, давайте ещё раз проверим всё ли получено". Моё предложение краболовы пропустили мимо ушей, пропев хором:- Не надо и к гадалке ходить, продукты и лавочка всё получено сполна на целый месяц и с аварийным запасом! Чтобы подтвердить всю серьёзность и реальность предложения на возможность получения упущенного, я вынул и показал четвёртую доверенность. Разгорелись глаза у артельщика. Как истинный Одессит он всё сёк и соображал на лету:- Нам здорово повезло, что ты отхватил лишний билетик на эту ярмарку! Давай-ка пропишем название любого судна, первого, что взбредёт на ум. Ищи его потом, свищи! Я здесь не в первые, и у меня всё схвачено! Кладовщица на складе своя в доску и будет, конечно, в доле. Наберём деликатесных консервов: крабов, икры и балычка, а в Киле их на блошином рынке у американских солдат поменяем на баксы, которые в Гибралтаре ой как сгодятся!- скороговоркой выпалил артельщик.
– Ты чё мелешь! Крыша что - ли поехала, вспомни, какой срок лепят за групповую контрабанду. Лучше заткнись!- попёр на артельного боцман Гена.
Меня тоже не увлёкла подобная перспектива, и поступил, я так, как и должен был поступить. Отвёз лишнюю доверенность бухгалтерше. Она тоже враз всё усекла. Велела подождать, а сама двинула с этой не замаранной бумажкой в кабинет начальника. А оттуда вышла с уже заполненной доверенностью с названием склада и наименованием продукта:- спирт ректификат двадцать литров и вручила мне. Несмотря на молодые годы, я уже успел познакомиться с магическими свойствами спирта, имеющим хождение конвертируемой валюты, как на флоте, так и по городам и весям обширной страны. Спирт являлся надёжной платой за все неформальные одолжения, как на стороне, так и внутри судового распорядка. Четвёртой частью канистры я поделился с капитаном "Стамухи", полностью одобрившим мои действия с доверенностью и явно тронутого моим презентом. Ещё до инцидента на складах, А. Н. любезно согласился проверить мой список продовольствия и судовой лавочки с её мылом, одеколоном, зубными щётками, порошком, лезвиями и прочими мужскими причиндалами и одобрил его. Это я вовсе не к тому, что надеюсь сбросить на А. Н. часть своей вины и ответственности за собственную некомпетентность. За всё случившееся в рейсе, я понёс полную и единоличную ответственность, как это и "положено по чину" старшему помощнику капитана.
Такова "сель ави!" Исполнительная власть не должна разделять своей ответственности с обществом за собственные упущения и не только в действиях, но и в намерениях:- "Хотелось как лучше, а получилось, как всегда!"- это просто отговорка некомпетентного руководителя! К вящей беде ни я, ни двое моих однокашников, ни артельщик, ни капитаны "Стамухи" и "Айсберга" все мы не курили. И, следовательно, были далеки от запросов курящей братии, поэтому в заявке на снабжение не прописались ни махра, ни табак, ни сигареты, ни бывший в большом спросе "Беломорканал"- папиросы знаменитой ленинградской фабрики имени Урицкого. В первом порту нашего захода - Киле за блок сигарет "Прима" можно было выменять на блошином рынке приличный на вид, но, конечно, эрзац по качеству, зато стоящий месячной зарплаты в родной стране, мужской костюм в модную полоску. Федеративная республика Германия переживала тогда страшный кризис в расплату за затеянную нацистами войну и в результате американского плана Маршалла.
«Стамуха», а за ней и «Айсберг» вышли из Балтийска в штормовую Балтику. Море тут же принялось жестоко бить наших эрзац – матросов и им было не до курева. Зато когда стихла погода, улеглось волнение и пришли в себя горе – «матросы», разбалованные комфортом работы на громадине краболовной базы, основную часть рейса прячущуюся от волнения под прикрытием берега. Оклемавшись «краболовы» первым делом потянулись за куревом, а совсем издержавшиеся и не запасливые помчались к артельщику, требуя сигарет на лавочку. Поначалу даже никто не поверил, а принял за шутку слова артельного:- Табачных изделий на судовой лавочке нет! – Как же так? – взволновалась курящая братия, хватая за грудки артельщика. - Можете благодарить своего старпома, это он позабыл выписать курево – отбивался одессит. Теперь курящая часть экипажа постоянно митинговала, а самые заядлые курильщики даже поклялись избавить судно от сопляка - старпома, спихнув его за борт. Отмалчивался лишь интеллигентный старший механик. У «Деда» был за плечами богатый морской опыт и потому в его каюте на все случаи жизни оказался заныкан целый ящик с махоркой кременчугской фабрики. Теперь у дверей каюты «Деда» с утра не протолкнуться от старцев, изнывающих от ломки организма требующего дозы никотина, и остро нуждающихся сделать хотя бы пару затяжек от окурка махры. «Стамуха» чем могла – помогла. Пересчитав наличность и собственную суточную потребность, А. Н. поделился с нами парочкой блоков «Примы», но это – капля в море. В постоянном напряжении и ожидания никотинового бунта команды добрались мы до следующего порта захода Гибралтара, где я заказал у шипчандлера целый ящик сигарет "Кэмэл", по блоку на каждое рыло экипажа. К этому времени дело только обострилось и приняло такой оборот, что желание курить охватило весь экипаж «Айсберга», включая и бывших некурящих. Закурил и я. На приобретение блока «Кэмела» пришлось истратить ровно половину своей валюты, и вынужденно отказаться от покупки сувенира для молодой жены. Закурив вовсе не от хорошей жизни, за шесть с гаком десятков лет я так и не могу избавиться от этой вредной и становящейся всё дороже привычки.

Однако пора вернуться к нашим горячим пред отходным дням из Калининграда. Не в меру разбитной артельщик, не иначе, как в красках, проинформировал экипаж «Айсберга» о происшествии с лишней доверенностью. В его изложении я выглядел недоразвитым типом и полным недоумком. Подзуживая недовольных, одессит предсказывал в заключение:- полагаю, что это только начало, и что ещё выкинет этот таганрогский недоучка и дебил, одному Богу известно.
А. Н. советовал не стесняться, при необходимости обращаться к нему днём и ночью. Даже старший механик изменил ко мне отношение, не обходил стороной, а нынче впервой со мной поздоровался и спросил, что я намерен делать дальше, если капитан не вернется сегодня вечером. - На завтра мне запланировали бункеровку дизельным топливом и маслами, и необходимо будет перешвартоваться к причалу нефтебазы. Я постарался как можно бодрее ответить:- Нет проблем, раз надо, то надо! А сам запросился в каюту Алексея Николаевича и тот успокоил:- Закажи лоцмана и точно никаких проблем не будет. Оказалось, по графику «Стамуха» идёт под бункеровку сегодня после полудня, и А. Н. любезно пригласил меня стажироваться с его мостика, а этого мне как раз и хотелось.
– Да, кстати ещё - подсказал А. Н., - пока отсутствует ваш капитан, тебе надо бывать на диспетчерских совещаниях у начальника Агентства, там и доложишь, что сделано и что ещё необходимо сделать до отхода.
При бункеровке "Айсберга" я столкнулся с упрямым третьим механиком, на защиту которого тут же стал его коллега - второй механик. Но вмешался интеллигентный «Дед», объяснив горячим подчинённым, что старпом правильно требует подложить под ржавые бочки сепарацию и он прав, запрещая крепить бочки за трубу пожарной магистрали. Оба механика окончательно оттаяли после моих слов:- оставьте бочки на палубе, их принайтует боцман, не надо отбивать у него хлеб! Поблагодарив, механики скрылись в лучших ко мне чувствах.
Плохо дело, с "краболовами", мои отношения с ними совсем не заладились. Посчитав, что старпом если и не напрямую их обворовал, то уж точно лишил значительного материального подарка в валюте, когда по своей дури пренебрёг лишней доверенностью, «краболовы» разобиделись и стали держаться особняком, проявив полную потерю потенции к работе. Видимо в знак протеста исполняющий обязанности кока не поднялся для приготовления завтрака и отказался кашеварить в дальнейшем. Пришлось ему выписать аттестат и отправить в отдел кадров. Оттуда он примчался уже как шёлковый и загремел кастрюлями на камбузе, готовя обед экипажу, а его напарник - седобородый юнга замелькал в коридорах судна с шваброй в руках.

На диспетчерском совещании ко мне обратился начальник Агентства с интонацией, с какой допрашивался Каин:- а где твой брат Авель?
- Скажите когда будет присутствовать на совещаниях ваш капитан? Где он? И что сообщает?
- Прихворнул, но будёт во время, к отходу – сфантазировал я краснея.
– Вы можете прояснить, какие вопросы остались нерешенными и могущими тормознуть отход «Айсберга»?
- Кадры – первый вопрос, а второй неясность с буксирным тросом!- уверенно ответил я, на этот раз не краснея.
Инспектор по кадрам заверил, что завтра же на судно отправит настоящего кока с бактериологическими анализами и санитарной книжкой. А мотористов и матросов больше нет, и не будет.
Главный капитан Агентства крепко отбрыкивался:- старпом явно загибает, по собственному малолетству и слабой компетенции. На «Айсберге» уже имеется буксирный трос в полном соответствии с "Ведомостью по аварийно - спасательному снабжению". Все 150 метров двадцати двух мм стального троса в наличии и в полном порядке.
Попросив слова, я сослался на рекомендации «Хорошей морской практики» по буксирному устройству:- Раз мы идем в паре со "Стамухой" намного далее, чем за три моря, на пару судов рекомендуется обзавестись тремястами метров 32 миллиметрового стального троса и бухтой сизальской вставки из 200 миллиметрового каната.
Начальник Агентства подвёл черту:- Главный капитан, если найдётся возможность получить трос на складах ВМФ в Балтийске – выдать сполна по заявке. А на нет, и суда нет!
Этот трос не раз выручит «Стамуху» в дальнейшем, но испортит мои взаимоотношения с главным капитаном Агентства и, как следствие, с «командиром» «Айсберга». Эта парочка военморов, оказывается, в прошлом сослуживцы и пребывали в приятельских отношениях. Наш капитан-лейтенант сидел дома на постоянной телефонной связи с главным капитаном. За три дня до выхода "Айсберга" он был высвистан на судно и первым делом принялся "ломать рога" у своего старпома.
Знакомство с «командиром» состоялось с выговора за мою «чрезмерную активность и предприимчивость по выбиванию буксирного троса». К моему несчастью «командир» тоже не курил, а, следовательно, не был озабочен потребностями экипажа, имеющего наркотическую зависимость от этого зелья. К сожалению, другими слабостями он обладал в полной мере. Не подозревая об этом, и опрометчиво рассудив, что капитанская каюта самое надёжное место для хранения ректификата, я в капитанском платяном шкафу пристроил три четверти канистры со спиртом. И больше не видел своей канистры. В чрезвычайной моей наивности затаился корень ошибки, аукнувшийся последствиями для судна и для меня лично. С выходом из порта «командир» уединился в каюте, и на свистки и звонки с мостика не отвечал. А он был нужен "Айсбергу" позарез, когда каждая живая душа оказалась на учёте и на вес золота! Наша троица из "Таганрогской босоты", да второй помощник капитана оказались единственной дееспособной частью палубной команды судна. У механиков всплыли свои проблемы в машине, и они ничем помочь не могли. Радист сводки погоды над Южной Балтикой аккуратно высовывал через окошко из радиорубки, и до остального не желал иметь дела.
Матросское жильё располагались в самом неблагоприятном относительно комфортного проживания месте судна – в его носовой части и, естественно, краболовы укачались до потери пульса. Стащить кого-либо с койки не под силу оказалось даже Лёхе с боцманом. Но это была только малая часть беды "Айсберга". О главном в конце моей вахты доложил боцман - Гена, вернувшийся с носовых помещений, где обнаружил каюты залитым по пояс морской водой. Вода заливала уже нижний ряд коек. Краболовы перебрались на койки верхнего яруса, и оттуда их было уже не выкурить. Качка, шедшего в балласте "Айсберга" с взлетающим на вершины и проваливающимся к подошве волны носом оказалась непереносимой для нутра этих кадров, недостаточно и кое-как оморяченых на громадине краболовной плавбазе. Даже у меня, привычного к беспорядочной болтанке буксирного катера, возникло ощущение, будто мой желудок подпрыгнул к горлу и там оборвался и вот, вот вывалится на палубу. У Лехи тоже был кислый вид, зато Генке было хоть бы хны, даже румянец не сошел с его щёк. Стараясь не опростоволосится, мы оба старались держаться так, чтобы Генка не заметил нашего состояния. Большое это дело, когда сознаёшь, как много значит слово «Надо!», а занявшись серьёзным делом, мы вскоре позабыли о качке. Не сразу, но разобрались, что осушительную систему из носовых отсеков забило хламом, поэтому и срывал насос в машине. Механики раскидали насос и занялись продувкой системы. Мы с Лёхой тоже не сидели сложа руки, а занялись переносной аварийной моторной помпой. Чихнув и плюнув клубком дыма, мотопомпа больше не проявляла признаков жизни. Заведовавший этим чудом третий механик намекнув:- техника в руках дикаря – кусок железа, поставил диагноз:- Залито водой магнето. Сняв магнето, он уволок его для просушки и больше мы магнето не видели.
Не так вышколены бывшие юнги, чтобы надеясь на дядю, сидеть и ждать у моря погоды, когда с древнейших времён существует испытанное средство, озвученное на морском жаргоне как «Пердячий пар». Мы взялись за коромысла ручной помпы, похожей на артефакт, которым в доисторические времена работали брандмейстеры на пожарах. Сама помпа работала как надо, но приемный патрубок помпы то и дело засасывал что-то бесхозное: трусы, носки и всяческую дребедень. А чистка приёмного патрубка запомнилась нам как самая неприглядная и грязная за всю нашу жизнь работа. Бардак в кубрике и вонь от "краболовной" блевотины выбивали нас из рабочей колеи и выворачивали внутренности. Когда взопрев, и падая от усталости, мы усаживались на мокрой палубе, на подмогу к нам выскакивал Генка с кем-нибудь из механиков, а второй штурман в одиночестве рулил и одновременно приглядывал за окружающей обстановкой.
Силы нам придавала надежда, блеснувшая с едва заметным, но всё же уменьшением уровня воды, призрачно намекая о возможном успехе нашего предприятия. Не просто определить причину водотечности и места откуда поступала забортная вода. Однако сквозь грохот стихии и всплески гулявшей по помещению воды, на слух, можно сказать случайно, кому-то из нас удалось усечь характерноё журчание. При зарывании судна носом в волну с креном на левый борт, за отделанной пластиком переборкой ватерклозета, прослушивался характерный шипяще - журчащий звук струи воды под напором. Хотя было жаль портить внешний вид новенькой, пластиковой обшивки гальюна, нечего делать - пришлось драть её ломиком. То, что обнаружилось за обшивкой, называется не иначе, как хорошо продуманной злонамеренностью. Не секрет, на верфях ГДР затаился не один недобитый наци, желающий сотворить русскому Ивану "козью рожу". Известно, что на траулерах, шедших на ДВК в противопожарной магистрали была свинцовая пробка, а на одном траулере – песок в картере главного двигателя и т.д. и пр.
Задумал и состряпал «бяку» нам на «Айсберге» недоброжелатель не лишённый фантазии. На колене трубопровода отвода за борт фановой системы обнаружилось два высверленных отверстия, а в них квалифицированно ввернутые две трубки, по высоте за уровень ватерлинии. Несмотря на отсутствие невозвратного клапана - хлопушки на спокойном море вода не поступала, но чем жёстче была качка, тем с большим напором вливалась вода через эти трубки. Весь расчёт строился на панику в штормовую погоду среди слабонервных, а возможно просто на щекотку нервов у бывалых моряков.
Единственным официальным лицом на «Айсберге», оценившим смекалку «Таганрогской босоты» оказался «Дед». Похмыкав и покрутив головою, «Дед» было уже отправился за инструментом, чтобы квалифицированно заделать диверсию, да вовремя сообразил оставить всё как есть для ознакомления соответствующих органов, а трубки только заглушил, расклепав их кончики.
Стащив с себя провонявшуюся, замаранную и насквозь промокшую одежонку, я постучался в каюту капитана с законной надеждой отоварить команду спасателей «лекарством от простуды» из презентованной мне начальством канистры. В капитанской каюте обнаружил я личность, зарывшуюся головой в подушку, могущую в ответ только пьяно мычать. Если бы на глаза попалась канистра я бы забрал её без всяких зазрений. Но, канистра хранилась под замком в платяном шкафу, а искать ключ по карманам его штанов было выше всяких сил. На переборке над столом капитана в специальных гнёздах покоился графин и два стакана. В графине плескалось грамм триста неразведенного ректификата, оказавшиеся единственным трофеем от подаренной мне канистры спирта.

Для проводки судна каналом, в порту Киле лоцман прибыл со своими рулевыми. Лоцман немножко болтал по-русски так, что моего английского косноязычия и не потребовалось.
Северное море, Английский канал, и к нашему удивлению и радости Бискайский залив, мы проскочили с попутным ветерком и при ясном небе. Мои астрономические наблюдения совпадали с обсервациями Алексея Николаевича. Мы бодро шлепали на видимости и постоянной связи по радиотелефону в паре со «Стамухой», сверяя своё местоположение и курсы в конце каждой вахты. Капитан-лейтенант редко появлялся на мостике, очевидно из опасения оставить без надзора канистру. Плохо было лишь одно. Он сдружился с судовым коком и артельщиком, перетаскавшими все дефициты из продовольственной на закуску в каюту капитана. А экипаж перебивался сварганенными на скорую руку щами, да макаронами по-флотски. Краболовы ворчали, срывая раздражение на мне, как на лице ответственном за разнообразие питания команды.
- Не царское это дело бражничать с работниками пищеблока – пытаясь защитить меня, возмущался интеллигентный «Дед», вконец расположившийся к юному племени. А после бункеровки в Альхесирасе, где мне удалось отстоять перед клерком фирмы Шелл законные права деда на заправку зимним дизельным топливом, растроганный «Дед» даже пригласил меня на "рюмку кофе".
Артельщик и его подпевалы до выхода из Калининграда пугали экипаж буйством Бискайского залива, где горбатые валы, наконец, смоют с сопляков Азовскую тюлькину чешую. Опровергая все страшилки, залив пропустил нас с миром, а лазурное Средиземное море решило за это отыграться. Встречный восточный ветер развёл болтанку злее, чем в Балтике и опять занедужили наши краболовы. От носа до кормовой надстройки беспрепятственно гуляли пенные валы, отрезав сообщение с носовыми жилыми помещениями поэтому в конце каждой вахты мы ложились в дрейф, чтобы навестить затворников и снести им термос горячего чайку с лимоном. Генка снова оказался бессменным рулевым. Да и на нас штурманов навалилась дополнительная нагрузка, после своей вахты, пару часов отстоять за баранкой руля.

В радиотелефоне верещала какая-то тарабарщина на испанском и французском, лишь порою перебиваемая пулемётной скороговоркой на итальянском языке. Устав от болтовни и атмосферных тресков пришлось вывести регулятор громкости до минимума. Непонятно откуда неслась эта какофония, тогда как водные просторы Средиземного моря казались безлюдными. Европа ещё только приходила в себя после разрушительной бойни, и судоходство едва начало восстанавливаться.
Неожиданно и чётко на родном языке пробился голос. Он оказался желанным и ожидаемым, не меньше чем в суровые времена войны радовал страну голос Левитана в сводке Информбюро:- Говорит Москва! Неведомый голос повторил вызов:- "Айсберг". Я "Чернигов". Приём.
Навстречу нам параллельным курсом пенил форштевнем бурун громадный с высокими чёрными бортами красавец сухогруз.
- "Чернигов, я "Айсберг". С Новым – старым годом вас. Желаем здоровья, удачи! Семь футов под килем! Куда это вы так разогнались?- Захлёбываясь, как от радостной встречи со старым другом выдал я в микрофон.
- Топаем с попутным древним финикийским ветром Левантом под всеми парусами в галфинд устремившись в благославенный порт Танжер. Там будем грузить апельсины бочками, острил знакомыми словечками старпом "Чернигова" – а по выговору чувствовалось, что с нами говорит земляк - южанин. Дол

автор - Вилиор Левкович


Мореходам издавна известно, что дальность видимого горизонта накрепко привязана к высоте глаза наблюдателя. Чем выше мостик судна, тем обширнее горизонты, что расстилаются перед взором кормчего. Как будущий шкипер, изучение навигацких наук начал я с азов, с математического доказательства формулы, описывающее это физическое явление. Зато теперь на пенсионном досуге, без хитроумных философских вывертов и без излишних математических доказательств, обнаружилось, что чем выше вскарабкаешься по лестнице времени собственной жизни, тем ближе видятся тебе события минувшее. За видениями юности всколыхнулась жажда воспоминаний, а за ними и желание разобраться, как это меня - станичного хлопчика, из Кавказских предгорий, вдруг занесло в бескрайний океан. Помнится, удалось это не сразу и не без препятствий. Выражаясь в стиле того времени, к океанским просторам продвигался я «короткими перебежками», поэтапно в пространстве и рывками во времени.
Начало пути было заложено солнечным утром 20 апреля 1949 года, когда учебная шхуна "Десна", порт приписки Таганрог, бросила якорь на внутреннем рейде столицы "Тюлькина флота", в порту Керчь. На полуразрушенный причал древнего полиса десантировалось две дюжины подростков в морской форме, с золотой вязью на ленточках бескозырок "Мореходная школа юнг". Юнги обустроились в тени единственного уцелевшего в порту от ещё недавних бомбёжек здания под вывеской с абракадаброй - КРЫМГОСРЫБТРЕСТ. Здесь нам приказано ждать дальнейших распоряжений. Припекало южное солнце, одолевали жажда и любопытство, но юнгам повторили категорическое запрещение разбредаться по кривым улочкам незнакомого города. А всё по причине задержания воинским патрулём парочки юнг – виновников ЧП, доставленных в расположение Крымгосрыбтреста. На вопросы старшего патруля:- Кто такие? Почему без погон? И кто позволил шастать в морской форме по винному ряду рынка, надувая Таманских виноделов на халяву дегустируя их продукцию? Подобное безобразие нетерпимо рядом с военным причалом и на глазах личного состава Краснознамённой бригады минного траления.
О том, что мы «юная смена», и пополнение «Тюлькина флота», а прибыли из города Таганрога, ни юнги, ни надписи на наших ленточках бескозырок, предпочитали не распространяться. С независимым видом юнги проявляли кажущееся безразличие к собственной судьбе, решавшейся за дверями канцелярии по кадрам, проводившее таинство распределения трудовых резервов по рыбопромысловым предприятиям Крымского побережья. Бюрократическая машина, время от времени выставляя на крыльцо кадровика выкрикивающего очередную по списку фамилию. Попавший внутрь канцелярии юнга тут же «бракосочетался» с нареченной ему конторой судовладельца. С крыльца он сходил уже не юнгой, а матросом или мотористом с трудовой книжкой на руках и направлением на судно.
К нашей, условившейся до конца держаться вместе троице юнг, прибился разбитной недоросль из младшей группы школы юнг, прозвавших сами себя «бурсаками». Как типичный представитель этого беспокойного племени Юрка проявил свойственную «бурсаку» непредсказуемость. Без видимого повода он исчезал и так же неожиданно появлялся, чтобы, вконец, проявиться в сопровождении типа, оказавшимся кадровиком с Ялтинского рыбозавода. Осмотрев троицу юнг и закончив перекличку, кадровик буркнул:- считайте себя принятыми на работу матросами 1-го класса на рыболовецкий сейнер. Все ваши документы будут у меня. До 17-00 вы свободны. К указанному времени быть у арки ворот треста с личными вещами. В Ялту вы поедете в кузове ГАЗика после получения груза снабжения. Учтите, ночью на горном перевале возможен заморозок. Заранее побеспокойтесь об одежде.
Поняв, что мы полностью утвердились в статусе трудящегося гражданина свободной страны, и уже на законных правах мы двинулись к упомянутому патрулём рынку. Он обнаружился невдалеке от порта и буквально зажатым между городом и береговой чертой. Одним концом рынок почти уперся в широкий мол, к которому прилепился плоскими транцевыми кормами дивизион немагнитных минных тральщиков канадской постройки. Подъезды к молу ограждал забор, и у проходной под грибком маячил в белой летней форме часовой с автоматом Калашникова.
На привозном Кубанском рынке и взаправду рвут рукава клиенту, предлагая широкий выбор сухих, полусухих и креплёных вин. А главное, цены здесь смешные:- двугривенный за полулитровую банку. Юрка обязался лично выбрать качественное средство в борьбе с переохлаждением, и со знанием дела принялся проявлять талант дегустатора. Причастилась и мы таманским сухим, а затем, засучив клеша и сбросив опостылевшие «гады», брызгаясь черноморской водицей, рванули взапуски поближе к невиданному ранее зрелищу. Ухоженный вид свежевыкрашенных, выстроившихся в стройную шеренгу боевых кораблей ласкал глаз, и бередил юные души романтикой морских баталий.
- Просвистев над головами, как с неба, свалилась к нашим ногам «груша» выброски. Линь от выброски змеился к борту ближайшего тральщика. Из иллюминатора высунулась физиономия в машинном масле и двумя бескозырками вместо флажков в руках с борта тральщика просемафорили:- юнги, выбирайте линь!
Из пузатой бутыли в оплётке из тростника, в каких обычно содержится аккумуляторной кислота, мы извлекли записку. «Во втором ряду на бочке сидит дед Никола, вас он сам подзовёт. У брехливых станичниц вина не берите, для крепости и дури, они вино настаивают на ботве табака».
Часовой под грибком заинтересованно проследил за операцией переправы бутыли с вином на тральщик и успокоился, когда всё благополучно кончилось, а мы подняли вверх большие пальцы.
Так было заложено начало дружбы юнг «Тюлькина флота» и моряков с бригады траления. Со временем она росла и крепла, о чём доходили слухи и до Ялты. А когда крутые ребята с Соляной стали притеснять бывших юнг на городской танцплощадке Керченского приморского бульвара, за «салажат» горою стал Черноморский флот.

Отобедали мы в чебуречной. Юрку сытого и слегка хмельного распирали воспоминания о провёрнутом сегодня дельце:- Ну с, господа гардемарины, с вас причитается. Так и продолжайте держаться за Юрку, не пропадёте! Господа фрайера, прошу запомнить эту дату! Сегодня на каждую вашу шершавую рожу, я вытащил из колоды судьбы по козырному тузу. Без меня вам такое и во сне бы не привиделось. Не далее как завтра на рассвете вы можете вдосталь любоваться снегом на вершине горы Ай-Петри, чтобы потом целый день греть пузо на золотом песке Мисхора. И не надо нигде и нисколько за это платить, вся эта фантастика преподносится мною вам в подарок! Что не менее приятно, за вами сохраняется право претендовать на сдельную оплату за каждый час пребывания во Всесоюзной здравнице!
- Ты охренел, Юрка!- возмутилась троица:- ведь мы всё хорошо разузнали. Только на транспортных судах экипаж обеспечен бесплатным коллективным питанием, а на промысловых сейнерах каждый сам по себе харчится, исходя из собственных возможностей. Мы заранее договорились стоять всем вместе до упора, пока не добьёмся направления на буксирные катера или на транспортные шхуны. Транспортная контора портового флота вот она рядышком с Крымгосрыбтрестом. И в гробу мы видели твою Ялту. На хрена нам экзотика, если жрать будет нечего!
Псс... зашипёл по - блатному Юрка. Как, всякий «бурсак» считал он себя приблатнёным Ростовчанином, хотя настоящая его родина была в Азове, за полсотни километров от городских окраин Ростова-папы. Тем не менее, был Юрка мастером разводить толковище, прихватывая окружающих, слегка «ботать по фене», а «беря на понял» шарить по карманам отсутствующую «мойку» и шипеть:- «Попишу!». За глазными веками в щелочку спрятал Юрка вспыхнувший решимостью взгляд, изогнулся в подобие прирождённого урки, изгаляющегося над заезжей деревенщиной, но при этом уста его источали мёд:- Братва, учитесь мечтать? Закройте глаза и представьте себе красивую жизнь, как в Рио… На залитой электрическими огнями приморской набережной прогуливаются изнывающие от одиночества дамы с собачками, а мужчины все в белых штанах и курят папиросы «Герцогиня Флор»...
- В гробу мы тебя видели в белых тапочках - сплюнул Лёха, а, знавший наизусть почти всего Маяковского Славка, вспомнил эпиграмму Владимира Владимировича на пролетарского поэта Демьяна Бедного:
...- Не голова у тебя, а седалище.
Не мозги у тебя, а мочало.
Положить бы тебя во влагалище,
Да родить сначала!..
Пути Господни неисповедимы. Не ведали мы всех размеров авантюры, в которую втянул нас недоумок - малолетка. Но надо признаться честно, я и сам, было, лишился рассудка и первым клюнул на Юркину романтичную наживку:- Ну что ж: Ялта, так Ялта! Никто с пути пройденного нас не отвернёт, конная Будённого, дивизия вперёд!- пропел я. Господа королевские каперы, Юрка дарит нам «на щит» поверженный к ногам славный город Ялту. Поблагодарим же нашего благодетеля Юрку ибн Хоттабыча за это чудо. Однако братцы кролики, жрать ужасть как хочется, привязался и не отпускает меня запах зрелых чебуреков. Предлагаю «Повернуть всем вдруг» и вернуться назад, дабы не потерять след в чебуречную.

Как и следовало ожидать, Ялта оказалась тупиком на моём пути в Океан. С Ялтой мы крепко дали маху и полгода пришлось расхлёбывать эту экзотику. И как сказано в Книге книг:- Всё возвращается на круги своя. Вот я и снова в Керчи, правда, с поколебленным восприятием миропорядка, и с необходимостью оклематься после преподанных взрослыми дядями реалий жлобства и стяжательства. Потеряв доверие к справедливому обустройству мира, почувствовал я, как поколебалась под ногами палуба, и сознание подростка очутилось на распутье трех дорог. Надо сказать на этот раз мне повезло, на «Казбеке» очутился я среди нормальных людей, влекущих меня на выбор той дороги, по которой шли сами. Капитан катера – Дядя Лёня, толи в шутку, толи всерьёз заладил фразу:- надо делать из щенка капитана она была позаимствована дядей Лёней из книги «Пятнадцатилетний капитан», затёршейся на полке кают-компании между судовым и механическим журналами. Фразу повторял внедрившийся на «Дункан», торговец «чёрным деревом» и негоциант Перейро. По его словам:- у сына капитана Гранта самый подходящий для этого эксперимента возраст. Так вешал лапшу на уши экипажу «Дункана» пират переодетый поваром.
Намерений дяди Лёни не тронули жалобы юнг на суровость спартанского воспитания в мореходной школе, и даже наоборот, его любимым стал афоризм Чехова:- Если зайца бить, он и спички научится зажигать! Непоколебимо дядя Лёня уверовал в правильность воспитания молодёжи по методике трех известных таганрогских авторитетов: Чехова, Дурова и Поддубного. Антон Павлович, как из тюбика с зубной пастой, наловчился выдавливать без остатка дух раба из обывателя. Дрессировщик Дуров обучил медведя соблюдать сигналы городских светофоров, да так, что Парижская полиция выдала Михайло Потапычу права водителя мопеда. Цирковой богатырь Поддубный был и остался кумиром молодёжи, подвигая её на путь физического совершенства и развития.
На основе рекомендаций трёх этих авторитетов, капитан "Казбека" утвердил обязательный для четырёх бывших юнг судовой распорядок дня. Скопирован документ был с распорядка дня школы юнг, но с некоторым отличием - без построения на вечернюю проверку и пения государственного гимна. Взамен вечерней проверки, перед отбоем, стал возникать с "профилактическим тазиком солярки" старший механик судна - дядя Коля-итальянец. Он следил, чтобы мимо «кабинета» в машинном отделении не проскользнула ни одна душа, вернувшаяся с берега. Этот «шурум - бурум» возник после недавнего брака итальянца с молоденькой хохлушкой. Дядя Коля страшился занести в дом беду послевоенного быта - педикулёз или, выражаясь по-простонародному - лобковых вшей. От процедур с соляркой горела кожа в нежных мальчишеских промежностях, а руки непроизвольно тянулись почесаться в интимном месте и в самое неподходящее время. Но это лишь усиливало подозрения и страхи дяди Коли.

Заполнив прорехи в кадрах возрождающегося Азово-Черноморского "Тюлькиного флота", бывшие юнги зарекомендовали себя как квалифицированные рулевые - сигнальщики. Как и все начинал и я с матроса первого класса - рулевого. Эта должност научила многому. Главная наука заключалась в умении ухватывать смысл приказа и подчиняться ему «без базара», с достойным уважением принимая слово старшего в морской иерархии.
В отличие от морских волков, как Джек Лондон, Кодранд или Мелвилл, где у каждого белого за спиной маячил услужливый бой малазиец, или китаец, на крошечном «Казбеке» с девятью душами команды не полагалась ни повара, ни уборщицы, не говоря уже о стюарде. Отсюда необходимость самому готовить пищу, накрывать и убирать со стола, следить за чистотой и санитарией в помещениях, быть не только поваром, но и посудомойкой. Невзирая на болтанку судна, надо вовремя приготовить завтрак команде, накормить её обедом из флотского борща, макарон по-флотски и обязательного компота из сухофруктов. Нельзя забывать и собственный интерес -необходимо освоить науку спать стоя с открытыми глазами на вахте у трапа, но услышать любой подозрительный шорох. А ещё лихо забрасывать с 25 саженей на берег или на нос баржи колотушку с линём, называемую выброской. Травить и выбирать вручную "под набежавшую волну" буксирный канат из сизаля толщиною в щиколотку, и при этом боковым зрением видеть и вовремя увернуться от шалого девятого, или Бог весть какого, вала. И многому, многому другому. Само собой научиться делать постирушки, гладить бельё и управляться с иглой и ниткой. И всему этому учил меня дядя Лёня. Моему первому капитан, а ещё учебнику для матроса 1-го и 2-го класса, бестселлеру молодого моряка из нескольких послевоенных поколений, я обязан многим. Автор этого учебника – знаменитый капитан учебного барка "Товарищ"- Лухманов, в предисловии книги привёл английскую пословицу:- EVERY SAILOR IT IS TAILOR - каждый моряк- портной. А я осмелюсь к этому добавить:- каждый моряк он ещё и повар, и неутомимая, и непоседливая домохозяйка.
Большинство из моих однокашников юнг задержалось на поприще рулевого-сигнальщика. Оно и понятно, какой из капитанов, за здорово живешь, станет разбрасываться надёжным рулевым, а к тому же ещё и приличным сигнальщиком! В послевоенные годы на "тюлькином флоте" за редкость была радиотелефонная связь. Между собою и берегом суда общались, как и во времена парусного флота - зрительной связью или через "матюгальник". Береговые посты наблюдения ВМФ и пограничные посты вконец задурили капитанов сигналами прожекторов:- Ты кто? Куда идешь, зачем? Ну-ка, повтори свои позывные! а фамилию капитана?
Обычно посты наблюдения и связи - ПНС располагались на мысах вдали от жилья и цивилизации. Одичавший от скуки и одиночества, сигнальщик с ПНС способен заколебать тебя самыми неожиданными вопросами. Редкие капитаны в совершенстве обладали премудростями световой и флажной сигнализации. Вот тут-то юнги и оказались находкой. Но дядя Лёня был выше капитанской корысти и ради неё не наступил на горло собственной песенке:- Делать из щенка капитана!
Как это ему удалось в разболтанного и непоседливого юнца вложить хозяйственную струнку, любовь к морским обычаям и порядку, я до сих пор диву даюсь. Не прошло и полугода дрессировки по системе Дурова - Чехова – Поддубного, как я уже признанный "авторитет" в палубной команде. Капитан «Казбека» вовсе не блефовал, назначив меня боцманом катера, находясь в уверенности, что я скорее в доску разобьюсь, но не подведу своего капитана. Дела у дяди Лёни спорились намного шустрее, чем у доктора Хиггинса с цветочницей, из фильма по пьесе Пигмалион Б. Шоу, с прекрасной леди в исполнении Одри Хэдборн. Как признание дяди Лёниной задумки, вскоре на улицах города однокашники стали окликать меня не по имени, а по должности, правда, по звучанию очень схожей с собачьей кличкой – «боцман».
Хорошо когда всё в меру. Но на крошечном "Казбеке" не находилось уголка, где возможно было укрыться от ока дядьки капитана или его задушевного приятеля - старшего механика, дяди Коли-итальянца.
- Ну-ка, вьюнош, ответствуй каково численное значение истинного направления на Кыз - Аульские створы? Правильно! А теперь поведай нам всё, что запомнил в прошлый раз о характеристиках огней этих створных знаков?- возникал капитан!
- Скажи-ка Вьюноша, что на сей счёт бает Бархударов, либо Киселёв - (оба авторы учебников для средней школы) старался подловить меня дядя Коля, напоминая о моём решении подготовиться к экзамену в мореходку. При этом оба наставника старались как можно более употребить церковнославянских словечек, будто бы имели дело не с боцманом, а с иноком на монастырском подворье. Их стараниями, судовой распорядок дня оказался для меня ещё жёстче регламентирован, чем установленный кавалерийским полковником в школе. Прежде чем допустить меня на освободившееся место напарника игры в «козла», эти двое, дотошно допросят:- А урок на сегодня выполнил? Не сдержавшись, я было взрывался:- Мучители! Дыхнуть не даетё! Вероятно скоро потребуете дневник школьный завести, или мамочку захотите выдернуть на ковёр?
Пройдёт время и я пойму, что старались они оба для моего же блага. Их опёка затрудняла мои приятельские сношения в «неподходящей компании» со старшиной баржи № 308. Хотя катер и баржа часто пребывали в единой связке толстым буксирным тросом, а в портах катер отстаивался, прижавшись к борту баржи, водиться со шкипером Жорой случалось мне редко. На весь город Жора славился как заводила босоты с южной окраины Керчи под названием «Соляная». Был он лет на пять старше меня, и не понятно было к чему бы это я так понадобился. «Шестерить» я не был приучен, да и шестёрок у Жоры хватало за глаза среди боготворивших его матросов баржи. Думается, привечал меня Жорик в пику дяде Лёне, с которым он не сходился по отдельным пунктам договора морской буксировки и Кодекса Торгового Мореплавания.
В сравнении с нашим катером баржа показалась мне громадиной. Внутри она была ещё просторной. В её утробе размещался рыбный цех и общежитие рыбных обработчиц, оборудованное двух ярусными нарами по типу лагерных. После крохотных каморок "Казбека", хоромы каюты шкипера Жоры просто завораживали. На книжных полках было пусто, зато на стене висела гитара. На столике у дивана закреплён шик той поры – радиоприёмник с проигрывателем и потрясный набор пластинок: Лундстрем, Утёсов, Цвасфман. С обретенных на Одесском Привозе контрабандных целлофановых плёнок во всю Ивановскую лабал «Нью-Орлеанский негритянский» джаз, а хочешь, шептал речитативом Вертинский:- "Где вы теперь, кто вам целует пальцы". Но чаще других востребовался разухабистый "Чубчик" белоэмигранта Петра Лещенко. Послушать плёнки собиралось лишь избранное общество, и парочкам было достаточно места чтобы прошвырнуться в танго под «Брызги шампанского». "На последнюю пятерку, найму я тройку лошадей", выдал я с перебором на шестиструнной балалайке свою коронную. Жора легко подобрал к ней аккомпанемент на гитаре. Однако не соло балалайки интересовало его, а запал Жора на вальс-чечётку, азам которой обучил меня гений степа, мой корешок Юрка. Рок-эн-ролл к тем временам у нас еще ещё не вызрел, а на танцевальных площадках в фавору входила румба. Под зажигательную "Рио - Риту" мог показать я несколько латино-американских коленец. Жора их мгновенно перенял и теперь ему подавай эффектный выход на палубу с коленцем из матросского «Яблочка». Ленточку с на моей бескозырке с вязью «Мореходная школа юнг» Жорик сменил на «Черноморский флот». В ней и застиранном тельнике любил он покрасоваться на палубе баржи с гитарою "под полою" напевая:- Не нужен мне берег Турецкий и Африка мне не нужна… Мой презент-бескозырка, теперь висела на одном гвозде с гитарой в каюте старшины, как бы намекая:- тут я желанный гость.

В середине прошлого века, наука и средства массовой информации пока ещё не распространялись ни о парниковом эффекте, ни о глобальном потеплении, ни о Киотском протоколе. На смену сухого и жаркого лета на юг России приходила холодная, снежная и ветреная зима, да такая, что сковывало льдом Керченский пролив. В связи с суровой ледовой обстановкой в Керченском проливе зиму "Казбек" базировался с баржою на порт Новороссийск. Надо сказать, что Новороссийск зимой это далеко не Рио-де-Жанейро! Особенно наглядно это проявляется во время жёсткого норд-оста, так называемой Боры, да ещё если ты со здоровенной и пузатой баржою на привязи. Бору и её подленький характер здорово описал К. Паустовский в романе "Чёрное море":- Над голым хребтом Варада показываются белые клочья облаков. Они похожи на рваную вату… Первые порывы ветра бьют по палубам кораблей. В море взвиваются смерчи. Ветер быстро набирает полную силу, и через два-три часа жестокий ураган уже хлещет с гор на бухту и город. Он поднимает воду в заливе и несёт её ливнями на дома. Море клокочет, как бы пытаясь взорваться. Ветер швыряет увесистые камни, сбрасывает под откос товарные поезда, свёртывает в тонкие трубки железные крыши, качает стены домов. Бора дует при ясном небе, а зимой всегда сопровождается крепким морозом… Воздух режет кожу как бы осколками льда… Корабли превращаются в глыбы льда. Лёд срывается со снастей, калечит и убивает матросов…
Дядя Лёня прочёл нам целую лекцию о причинах образования Боры, об её сокрушительном коварстве для мореплавателей. От волны, разведённой бешенным северным ветром, спасает только укрытие на Северной стороне Цемесской бухты, а от южного ветра – «Низовки», не уступающей по силе Боре, суда ищут защиту у коварного берега Южной Озерейки. Поэтому надо заранее предугадать направление ветра. Рассказал дядя Лёня и о верных признаках надвигающейся Боры. Отдать должное бдительности вахты «Казбека», вахта ни разу не проспала её проявлений, и Боре ни разу не удалось застать нас врасплох. Два зимних месяца, с неизменной постоянностью Бора сменялась компенсирующим её природным явлением - тёплым ветром противоположного направления. Безусловно, Бора намного противнее низовки, так как сопровождается резким понижением температуры воздуха вплоть до приличного мороза. Густота воздуха в порывах ветра бывала такой, что с угольного причала к нам на палубу наметало слой хорошо проветренного угольного орешка. Поутру вахта сметала с палубы "подарок Боры"- несколько вёдер высококачественного угля для топки камелька в кубрике. Оба этих ветра разгоняли жуткую толчею в бухте, а чтобы укрываться от неё приходилось мотаться волоча на буксире баржу то к Южной Озерейке, а то на к Северной стороне у импортного причала. Тут уж крепко «давал прикурить» матросам буксирный канат, в двести миллиметров толщиной изготовленный из импортного сизаля. Работали с канатом только вручную, так как буксирной лебедки на «Казбеке» не предусмотрено с постройки. Поднятый из воды канат сразу же дубел на морозе и упрямо не желал укладываться в шлаги. Запас брезентовых рукавиц на катере давно был исчерпан, и колючими льдинками трос резал до крови ладони, а наши голые руки выглядели красными гусиными лапками. Стоит прекратить работу, как на ветру у мокрых рук мгновенно крючит пальцы, а сами руки становились бледными как у утопленника. Чтобы не обморозиться, мы скакали в диком рок-н-роле, и накрест колотили ладошками о собственные плечи, а на них росли ледяные бугры, делающие матросские фигурки шире в плечах, и похожими на хоккеистов в доспехах.
Если окончив работу не подержать руки в холодной воде, а сразу сунуть их к камельку, получишь представление об излюбленной гестаповской пытке - вонзанию иголок под ногти. Подобные ощущения, имели даже название:- «холод залез за шпоры». «Старики» старались не допускать дело до крайности, и частенько приходили нам на выручку. Перед этим дядя Лёня, бросал вниз в кубрик популярный на флоте призыв:- «Мужики, поможем кочегарам!-
Почему именно кочегарам? Неизвестно. Кочегаров у нас на дизельном "Казбеке" не существовало. Одеваясь на ходу, наверх срывались старпом, второй механик, радист и прогоняли нас в тёплый кубрик:- греть носы и сушиться. Собственные понятия об опеке и заботе о здоровье у «стариков» частенько расходились с примитивизмами морального кодекса коммунизма:- Пьянству - бой! Разжалобившись «мандражом боцманят», в качестве профилактического средства от простуды, дядя Коля разливая горячительное по гранённым стаканам, приговаривал:- от икоты, ломоты и хреновой работы!
Под его одобрительное кряканье, глотком, как воду осушил я стакан. Вскоре за «геройство» пришлось расплачиваться и ретироваться от камелька в гальюн, где меня и вывернуло. И ещё хуже стало, когда за спиной кто-то сокрушился голосом дяди Коли:- Ой, ой, ой, какой перевод продукта! «Продукта» мне с той поры не предлагали! - Молод ещё!- предостерегал дядя Коля очередную попытку подсунуть мне стакан.
В марте над Новороссийском проглянуло солнышко, да такое, что в пору:- «Скидавать» бушлаты. "Казбек" с баржой на привязи двинулся в Керчь. На переходе в Чёрном море баржу положено тащить двумя 150-сильными буксирными катерами, но наш напарник "Эльбрус" опять словчил, умудрившись вмерзнуть в единственную льдину у причала Керчи. – Накрепко вмёрз Демьян под боком своей капитанской половины - ехидничал дядя Коля. Не дождавшись напарника, воспользовавшись попутным ветром дядя Лёня вывел баржу из Цемесской бухты, чтобы засветло войти в Керченский пролив. Он любил показать класс в работе. А его редкие и чёткие команды на руль я старался схватывать с полуслова.

По приходу в Керчь меня загоняли оба наставника, понукая к сбору необходимых документов для получения первого рабочего диплома судоводителя. Дядя Лёня не поленился заглянуть в дипломную группу при капитане порта, где доказал:- плавание на парусной байде «Моряк» и групповая парусная шлюпочная практика, идут в двойном льготном исчислении плавательного ценза. При таком раскладе ценза оказалось в достатке и в 1950 году мне вручили первый рабочий диплом судоводителя маломерного судна до 200 регистровых тонн вместимостью. Обмывая диплом, мы говорили по душам. Дядя Саша соглашался что засиделся в старпомах и ему давно пора в капитаны. Скорей всего вот-вот его заберут на новый буксир, а ты, боцман, готовься ему на замену. Тут никто возражать не будет, и один лишь, дядя Коля против… Я даже поперхнулся в кружку, и удивлённо посмотрел на итальянца, вовсе не ожидая от него подобного реверанса. – Против потому, что считает:- из пацана может нормальный моряк выйти, а мы мол ему буксирным тросом дорогу захлестнуть хотим:- уточнил ситуацию дядя Лёня. - И нечего ему толкаться на буксирном катеришке, а пора бы постигать морскую науку сполна, да и серьёзный теоретический курс наук закончить бы надобно.
- Так вот,- продолжил дядя Лёня,- появилась вакансия на "Двине". Капитан дизельной шхуны «Двина» согласен взять тебя ревизором, то бишь вторым помощником. Моряк он справный, хотя крутоват и зануда. Против тебя у него только одно сомнение:- «молод, и грузовому делу не обучен». На "Двине" боцманит твой кореш с "Академика Шмидта"- Авдеевич. Он тебя по грузовому делу и будет натаскивать. Его держись, с таким не пропадёшь!
Расстояния между портами Чёрного и Азовского морей коротки, ходового времени мало, а стоянки под грузовыми операциями при трех с половиной сотнях тонн грузоподъёмности "Двины" – до обиды быстротечны. При разносортице перевозимых грузов: от зерновых, картофеля, арбузов, дынь, до солёной, или в ящиках со льдом рыбы, а то и до марочных крымских вин у второго помощника времени только разобраться с грузовыми документами. Не будь Авдеича, я бы с одними манифестами и коносаментами запарился, а с обработкой трюмов после запахов рыбного дюшеса обязательно бы влип не в Гуно, так в Глинку! Причём самым заковыристым грузом оказались Крымские вина в бочках. Причём Авдеич сразу заострил мое внимание на науке ладить с отправителем и получателем груза, но и с необходимостью блюсти интересы экипажа судна, пристрастившегося вместо судового компота к марочным винам. Ты хоть умри, а ведро сухого вина должно висеть на дужке в шахте машинного отделения. Поверьте слову, во всех шкодах на судне обязательно замешаны «маслопупые», так на флоте принято звать членов машинной команды – спаянный, обособленный и сам себе на уме коллектив. Не зря, один из последних и ярких парусных флотоводцев предрекал паровому флоту страшное будущее:- Женщины и механики погубят флот!
После загрузки бочками с вином, трюма закрывались деревянными тяжёлыми лючинами, а поверху застилался трюмный брезент обтянутый и раскрепленный берёзовыми клиньями. Поверху брезента накладывались стальные шины с замком и пломбой отправителя. Винодельческий совхоз "Солнечная долина" всегда направлял с судном своего экспедитора для присмотра за сохранностью груза. Экспедитор поднимался на борт даже при жаркой крымской погоде, с овчинным тулупом, защищающем его от ночной сырости и прохлады. Тулуп стелился на люк трюма, с которого экспедитор слазил лишь по крайней нужде. И, несмотря на чрезвычайные предосторожности, после выгрузки обнаруживалось, что одна или две бочки из верхнего ряда на треть объёма пусты.
- Что за чертовщина,- досадовал экспедитор, не имеющий основания предъявить претензии к перевозчику. Чтобы впредь исключить подобную "усушку и утруску", договорились с грузоотправителем, что экипаж принимает на себя полную ответственность по борьбе с "чертовщиной", а за подобные услуги команда не отказалась бы от презента натурой.
При участии Авдеича, я напрочь заделал лаз из трюма в коффердам, на судовых чертежах представленный как водонепроницаемый отсек, разделяющий трюм и машинное отделение. Таким образом с "чертовщиной" на "Двине" было покончено! "Усушка" вина прекратилась. А благодарный отправитель не забывал вознаграждать наши усилия по защите его интересов. Экипаж не был забыт и обижен, бочонок с презентом совхозного вина закатывалась на площадку юта. Теперь "Сурож" пили в кают-компании не таясь, а второго помощника капитана уважали обе заинтересованные стороны. Капитан только хмыкал в моржовые усы:- Молодой, да ранний!
Всё хорошо, да Авдеич не унимался, бурча:- Тебе хлеба не надо, дурную работу давай! Хватит распыляться и зацикливаться на мелочах. Пора подготовится к замене твоего хиленького диплома судоводителя на диплом штурмана малого плавания, а для этого тебе всего три предмета в Государственной квалификационной комиссии сдать потребуется. И не бойся, ничего страшного. До Октябрьского большевистского переворота все капитаны так учились, поплавает сезон, а осенью в мореходных классах сдаёт экзамен на следующий диплом.
- Авдеевич, а я и сейчас могу по Полярной звезде и меридиональной высоте Солнца широту места определить, да и в космографии разобрался, только вот за один год английский язык не выучить.
– А ты зря не порть воздуха, и заранее не пукай! Погрузимся! Для штурмана малого плавания знания английского заключаются в командах на руль, разговоре с лоцманом, да в чтении адмиралтейской карты. Если зайца бить… - Стой, Авдеевич, дальше я уже не раз слышал…
Обычно так заканчивались вечерние беседы за кружкой Крымского сухого вина, не иначе, как с предопределённым и посланным Провидением очередным моим «дядькой».
Два квартала кряду в году "Двина" занимала первое место в социалистическом соревновании судов по грузоперевозкам в Крымгосрыбтресте. Я уже было свыкся с должностью ревизора, когда Провидение выдало новый зигзаг в моей судьбе.
Начальник Транспортной конторы треста был тёзкой моего бывшего капитана - дяди Лёни, только по фамилии Безручко, а по подпольному прозвищу - «Босс». Так вот, однажды «Босс» высвистал меня в контору, чтобы по-секрету сообщить преинтереснейшию новость:- Со стапелей в ГДР спущен на воду транспортный рефрижератор "Айсберг". Его следует перегнать с Балтики на родное Чёрное море. Тут следует пояснить, из-за повальной занятости Керченских аборигенов в послевоенном восстановлении и стройке порушенного войною домашнего хозяйства, никто из действующего плавсостава не рвался в неизведанные дали. Да и с визами, поди ж ты, хлопот не оберешься, тем более кому пришлось ещё хлебнуть и оккупации, тем, как правило, и на нюх паспорта моряка не видать.
- Молодым везде у нас дорога, а старикам всегда у нас почёт:- тянул кота за хвост дядя Лёня нагоняя туман, нет чтобы высказаться напрямую о возникших у него заморочках по набору заграничных плавкадров.
- У тебя ни дома, ни жены, ни детей, и на руках диплом штурмана малого плавания, а у большинства и такового нет. К тому же ты у нас визированный, как и твои однокашники Лёха и Генка. Посему вам и карты в руки – поезжайте в Калининград с Богом. Перегоните "Айсберг" и если по пути не наделаете в штаны, будете плавать у меня на "Белом лебеде". С подобным напутствием протянул он три фотографии в «анфас», с кормы и «в профиль» «Белого лебедя» и позволил полюбоваться ими. Фотки эти здорово впечатляли. На них белоснежный рефрижератор и взаправду выглядел, как айсберг.
- В Ростове, получишь у капитана порта паспорт моряка, пропишешь его третьим помощником капитана по "Айсбергу" и без промедлений отправляйся в Калининград.
Я на радостях чуть было не проговорился, что благодарен за доверие и, конечно, согласен, но во время сообразил, что торопиться не стоит и с озабоченным видом выдал: - Дядь Лёня, у Вас крепко устаревшие данные на мой счёт. Нынче как раз - два месяца, как я обзавёлся семьёй. Вы правы: ни дома, ни детей у нас пока нет. Говорят, что это дело наживное, и мы за ценой не постоим! Но моя супруга в данное время продолжает учёбу в городе Ейске, что почти по дороге в Ростов. Вот если бы в моём командировочном удостоверении был бы записан ещё как «попутный» город Ейск-…
- Шагай и передай секретарше переписать командировку и продлить в приказе время. Надеюсь, неделю тебе на обустройство семейных дел хватит. И поезжай с Богом.
Получив паспорт моряка с оттиском большого пальца на первой странице (тогда соблюдалась процедура, подобная принятой в МУРЕ к особо опасным рецидивистам) и записью в графе "должность на судне"…Тсёрд мейт – то бишь – третий помощник капитана, я покатил на крайний запад необъятной Родины.
Калининград не вязался с моим представлением о предновогоднем городе. Вместо снега с хмурого неба сыпалась дождевая морось. Ночь, хоть глаз выколи, но на привокзальной площади ни одного огонька. Во тьме мелькают развалины каменных многоэтажных зданий, среди которых проносился трамвай. Грохот трамвая усиливался от приумноженного пустыми коробками домов эха. Лишь ближе к окраине города показались освещенные окна и зажжённые фонари на улицах, застроенных коттеджами. Понятно, союзная авиация не жалела бомб на город, достающийся Советам, но не разбрасывалась ими на коттеджи, где обитали "белые люди"- промышленные и финансовые магнаты, а заодно и бонзы третьего рейха.
Уезжал я с юга России по лёгкому морозцу. Москву увидел запорошенной снегом. А здесь в Европе тепло, хотя и не совсем комфортно от мороси, которую лондонцы заслужено называют на чистом английском, но почти по-русски – дризл. Только при свете дня на каменных руинах заметил я признаки пробивающейся жизни: на вершинах щербатых обломков за пятилетие без войны потянулись молодые поросли берёзок.
Морское агентство по перегону судов отыскалось в живописном не тронутом бомбежками районе «Вагонки» у реки Преголь. В коридоре агентства жалась к окошку очередь. Пристроившись в её конец и осмотревшись, первое, что пришло на ум:- подобные окошки я уже видел в фильмах у дореволюционных фабричных кассиров. Окошко хитро устроено так, что со стороны коридора сидящий внутри закутка оставался невидим для посетителя, и не был хорошо слышан его голос сухой и усталый, и очень лаконичный. После окрика:- "Следующий!", убедившись, что впереди меня больше никого нет, засунул в окошко и я свою кипу бумаг. Чтобы не пропустить направленные ко мне вопросы, пришлось навострить слух, и минут пять стоять с придвинутым к окошку ухом.

Это судно не сделало еще ни одного рейса и только готовилось покинуть берега Родины. Крупнейшему производственному рефрижератору Таллинской базы рефрижераторного флота присвоено имя выдающегося эстонского советского писателя и общественного деятеля Аугуста Якобсона.
17 января гостями экипажа дизель-электрохода стали вдова писателя Ирма Андерсовна Якобсон и дочери Тийна и Анне.
Гости познакомились с членами команды судна. Они побывали на капитанском мостике и в радиорубке, в рыбном цехе и в машинном отделении. Пояснения давал капитан-директор Герой Социалистического Труда Лембит Сонг.
Затем в салоне состоялась встреча с членами экипажа судна.
Ирма Андерсовна сказала, что ей очень понравился корабль. Ей впервые довелось побывать на та- ком большом судне, и она очень довольна своим по- сещением.
— Экипаж у нас подо- брался хороший, — сказал в своем выступлении Лембит Сонг. — Постараемся не уронить честь моряка и будем высоко держать флаг Советского Союза.
От имени экипажа судна семье Аугуста Якобсона вручается подарок: в стремительном беге судно рассекает волну — таким изобразил ленинградский художник С. Вихров дизель-электроход «Аугуст Якобсон».
Капитан-директор Лембит Сонг зачитывает приказ по судну № 10 о зачислении Ирмы Андерсовны Якобсон почетным членом экипажа.
В заключение первый помощник капитана А. Пегов поблагодарил дорогих гостей за прекрасный подарок — библиотеку произведений Аугуста Якобсона и пригласил посетить судно после плавания.

Члены семьи Аугуста Якобсона среди моряков.

Капитан-директор Лембит Сонг рассказывает гостям в штурманской рубке о назначении приборов.

Ирма Якобсон за осмотром рыбного цеха.

Теперь постоянными спутниками моряков в плавании станут книги Аугуста Якобсона. Это — подарок вдовы писателя.

Фото А. Дудченко, Я. Вийги.

Сегодня наша газета знакомит читателей со стихами рыбацкого поэта Анатолия Засыпкина. Прежде чем говорить о его стихах, хочется немного рассказать о нем, как о человеке. Анатолий плавает матросом на БМРТ-396, Старательный труженик моря. С ним знаком давно. Семь лет службы на военном флоте. А теперь — рыболовный. Анатолий учится у жизни. Он всегда там, где нужен труд. Иначе нельзя. Не познав поэзии труда, не почувствовав его, разве можно сказать что-нибудь путное? Не забывает Анатолий и учебу. В этом году он успешно окончил филологический факультет Тартуского Государственного университета. Учеба и рыбацкий труд. И только в перерывах — стихи. Может быть, поэтому они у Анатолия свежие, яркие. В них — запах моря. Они по-настоящему морские. В них живет душа рыбака. Волевая, силь-ная, оптимистическая, а иногда немного грустная. Как и сама жизнь.
В этом их прелесть, их музыкальная поэтичность. Нет, Анатолий в поэзии не новичок. Вместе со своими двумя товарищами он уже выпустил книжку стихов, печатался в республиканских периодических изданиях. Но что отрадно. Новые его стихи — еще один шаг в совершенствовании поэтического мастерства.
А. КВАШНИН.

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО
«Устала ждать. Писать не надо.
Не береди застывших ран...»
Вот так — Две крупных строчки яда
Вы отослали в океан.
Быть может, в эту же минуту,
Когда вы клеили конверт.
Я к мужу заходил в каюту
И все смотрел на ваш портрет.
«Красивая и молодая», —
Такими восхищался Блок.
Пускай прислала бы другая,
Тогда бы я поверить мог.
Когда трудились вы над строчкой,
То мы, матросы на борту,
Все любовались вашей дочкой, —
Малышкой с пальчиком во рту...
Пожалуй, об'яснять не надо:
Где грохот волн и ветра вой, —
Всего одна лишь строчка яда
Подобна пуле разрывной.
Но мы не думаем о смерти,
И не спешим сигналить «SOS».
Хотите верьте иль не верьте —
Мне с вашим мужем довелось
Ей посмотреть в лицо однажды,
И должен прямо говорить:
Ваш муж — герой,
Ведь здесь не каждый
Волну способен заслонить,
Чтоб с палубы не смыло друга,
Чтоб дома не было вдовы...
Ваш муж — герой.
А вы, супруга,
На что способны только вы!
А может, это просто шутка,
Всего лишь маленькая ложь.
Тем более на сердце жутко,
И нас мужей, бросает в дрожь.
Пора на этом ставить точку.
Но, коль решились до конца,
Прошу вас: берегите дочку,
Ей горько будет без отца.

- Враки и выдумки всё это – не сдержался и заговорил моторист. Будучи матерью, царица Елена не могла сбежать в неизведанные дали с первым подвернувшимся под руку поддонком, да ещё и с умудрившимся «отблагодарить» приютившего хозяина воровством его домашних сокровищ. Какой бы любви обильной ни была царица Елена, как мать она не могла бросить своё главное сокровище – дочь.
- Вы высказали сомнения, достойные пера античного историка, географа и путешественника Геродота – как заправский лектор раскланялся я с проницательным слушателем - мотористом Н…, но не прекратил нести смесь из исторических версий с собственным вымыслом.
- Посетив по делам «торговой фирмы» Египет, Геродот с сомнениями, похожими на Ваши – тут я пять раскланялся с Н - обратился к хранителям древностей - египетским жрецам, а тем была известна иная версия.
- Боги прибили корабль вора и беглеца Париса к берегам Египта, и тут портовые власти выяснили, что Елена увезена обманом. Благородный Египетский фараон приютил супругу спартанского царя, и на все десять лет Троянской войны обеспечил Прекрасной Елене достойное для царицы проживание. Парис с позором и без ворованных сокровищ был депортирован из Египта и скрылся у своего папочки за городскими стенами Трои. Геродот считает, что вся эта история была хорошо знакома Гомеру, но тот её не принял во внимание, лишь потому, что она не соответствовала его авторскому и поэтическому замыслу. Все дальнейшие события можно считать ещё более достоверными, так как они почерпнуты египтянами из уст самого царя Менелая. А тот поведал, что повергнув и захватив Трою, эллины перевернули там всё, но нигде не могли найти Прекрасную Елену, причём жители города продолжали твердить грекам, то же, что и десять лет назад: - «нет, и не было у нас никакой Елены, ищите её в Египте».
- Почему же троянцам не поверили осаждающие их эллины? Думаю, что это было уготовано богами, чтобы гибель Трои наглядно показала людям, что за великими преступлениями следуют и великие кары богов – высказался Геродот.
Царь Менелай получил от фараона щедрые дары, свои нетронутые сокровища, красавицу жену и благополучно вернулся с супругой в Спарту, где оба долго прожили в любви и согласии. Согласно древним обычаям к гробнице Елены и её супруга Менелая, чтившие их спартанцы возлагали священные жертвы, даже не как героям, а как богам. В Спарте был широко распространён культ Елены Прекрасной. Матери приносили к её святилищу новорождённых девочек с просьбами наделить их красотой. И желания эти неизменно исполнялись. Среди прекрасных эллинок всегда выделялись физически совершенные спартанские девушки.

Всё имеет начало и конец в подлунном мире. Вместе со «свежей» плавбазой на промысел в Атлантический океан прибыла почта из родного порта. В каюте старшего механика мы потягивали духовитый «Арарат» из посылки, присланной свояком моториста, а сам Н… читал нам его покаянное письмецо. Так и не удалось нам окончательно вникнуть в перипетии взаимоотношений соседей, связанных лишь лестничной клеткой. Невозможно понять, что заставило этих «бдительных ревнителей нравственности» не разобравшись в сути чужих житейских невзгод, делать убийственные и скоропалительные выводы? Ведь ночевал в доме моториста ни кто иной, как его свояк – брат жены. А скандалы в квартире моториста закатывала жена свояка, с которой у того семейная жизнь не складывалось из-за частых сверхурочных и чрезмерных обмываний левых заработков.
- Если невозможно разобраться, в том, что твориться у тебя под носом, то какую же надо иметь смелость писателю-историку, чтобы «с учёным видом знатока» навязывать миру категоричные суждения по вопросам загадочным и не распутанными даже современниками. К такому заключению пришла наша троица, приканчивая бутылочку пятилетней выдержки, а «пан председатель» тут же приговорил наш «кабачок» к закрытию «на переучёт».

А месяц спустя среди букетов цветущей сирени экипаж СРТ-4425 силился разглядеть на причале порта дорогие лица встречающих. За спинами семейства Н… с ухмылкой на плутоватой физиономии толкался свояк моториста. Подмигивая в сторону Н…, свояк то и дело кивал на роскошный букет с припрятанным в нём стеклянным горлышком.
Если сказать честно, самое примечательное из сцены встречи СРТ-4425 произошло на глазах молодёжного экипажа, когда по ещё не закреплённой и шаткой трап - сходне первой из встречающих на борт к нам протиснулась «Лошадка». Встреча Евгения Александровича со «Своей Лошадкой» один к одному оказалась описанной в сочинённой им песне. Так были развенчаны все мистификации судового выдумщика. Как лицо, подписывающее всю исходящую с судна радио корреспонденцию, не стал я распространяться, что «Пан председатель» три раза уточнял радиограммами адресованными «Лошадке» время нашего прихода в порт.

С той поры прошло больше полувека. Давно - предавно минули времена почитания богов и героев. Современных мальчишек не интересуют небылицы, с побасенками о всесилии и мудрости светлоокой Афины Паллады. Нынешним пацанам подавай что-нибудь из "очевидного - невероятного" или ещё чего покруче, заверченное на магии и фантазиях, вроде сказочек о Гарри Потере.
В моих байках нет места кровавым подвигам и нет мифических богов и героев. Описываемые события – реалии недавнего нашего, но, не менее, страшного и героического, чем во времена Гомера времени. В «Байках старого капитана» имена и поступки действующих лиц сохранены такими, или почти такими, какими они остались в моей памяти. Я стараюсь не выдумывать, а говорить «только правду, и одну только правду», и по мере возможностей, обращался не только к своей памяти, но и к воспоминаниям современников, документам и печатным изданиям.

ИЗ ТАБАКЕРКИ, ДОСТАВШЕЙСЯ МНЕ ПО НАСЛЕДСТВУ.
Среди сохранившихся и совсем недавно обретённых мною семейных документов в домашнем столе хранятся копии приказов, копии записей судовых радио переговоров, трудовая книжка с перечнем более десятка судов, на которых довелось мне ходить в капитанах. Сохранились и фронтовые конверты-треугольники со штампами полевой почты и военной цензуры. В папках подшиты ксерокопии судебных дел на моих реабилитированных, но безвинно репрессированных родственников. Есть и коротенькие весточки «из-за бугра» от эмигрировавшего с Добровольческой армией моего дядюшки – белогвардейского офицера. А пачка ксерокопий из архивных документов Варшавского института по генеалогии рода моего деда и рода бабушки, ожидает профессионального перевода и дальнейшего осмысления. И кроме всего этого, из памяти здравствующих двоюродных сестёр и брата и из собственных воспоминаний извлекаются семейные предания. Чую, страшным грехом зачтётся мне, если просто «зарою» всё это в ящике стола, а не пущу «в дело».
Если удастся задуманное, то это может стать чем-то вроде саги о «последних могиканах» из «некогда древнего, большого и разветвленного по всей Западной Руси рода». Кого-то из этих «могикан» я знал и помню, но о большинстве только слышал из семейных преданий.
Я не собираюсь оправдывать или осуждать деяния или пристрастия своих предков. Они неподсудны, так как жили вовсе не по современным меркам морали. Без основательного осмысления исторической эпохи, из которой они вышли, современнику просто их не понять. Чтобы разгадать мотивы поступка пращура, желательно знать основные исторические вехи того времени. Поэтому считаю необходимым постоянно пополнять и освежать знания о сложных исторических взаимоотношениях двух ветвей одного народа, с одной религией, языком и культурой, но только разделённых государственными границами. Не обойтись без такового ещё и потому, что многое из прошлого Руси Западной просто неведомо нам из-за сознательного замалчивания самодержавной, а затем и советской историографией.
Быстротечно время. Пока подбирался и зрел материал «о сгинувшем роде», седым стал свидетель моих «сидений» на дачной террасе верный друг - рыжий пудель. Он стал дряхлеть на глазах. Ветеринар, прописывая курс антибиотиков, не скрывал правды: - Не следует ждать улучшения. А столичный врач-гомеопат, стараясь утешить, дала какие-то крупинки, хотя и призналась:- это средство от опухоли, а от старости лекарства нет.
– Раз нет такого лекарства, как не бывает средства остановить быстротечность времени, то хватит ли и мне отведенного времени, чтобы довести до конца задуманное? На такой вопрос едва ли ответит хоть один гомеопат.
Из-за хвори друга к моим обычным дачным заморочкам добавились хлопоты по соблюдению общеукрепляющего режима в «собачьем санатории». В хлопотах прокатился июнь, завяли «белые ночи» и июльское Солнце уже поторапливается завернуть на вторую половину лета, а в суете - сует напрочь позабыто о празднике, ежегодно отмечаемом во второе воскресенье июля. Сорок два года я поздравлял и выслушивал поздравления друзей и коллег с профессиональным праздником - Днём рыбака. С каждым годом таких поздравлений, как и друзей, становилось всё меньше. «Иных уж нет, а те далече…»- рассеялись и растерялись где-то за пределами новых государственных границ.
Так бы и прошёл праздник не замеченным, если бы не звонок. Поздравлял с Днём рыбака не коллега-рыбак, а бывший капитан Эстонского Морского Пароходства, писатель-маринист и лауреат литературной премии им. Игоря Северянина Лев Михайлович Веселов. Выражаясь «высоким штилем», он - первая «муза» и первый критик моих творческих потуг, благодаря которому и увидели свет «Байки старого капитана».
«Байки» были зачаты во мне давно, ещё в прошлом веке, в крошечной кают-компании среднего рыболовного траулера - СРТ. И так и завяли бы они, не появившись на свет, если бы за дело не взялись два литератора из Союза русских писателей в Эстонии. Забросив свои дела, оба терпеливо, как две опытные повитухи консультировали мою «брюхатость», потом принимали сложные роды с «кесаревым сечением» и занимались выхаживанием передержанной двойни новорожденных, наречённых «Тюлькин флот» и «Колбасный клипер». И только благодаря «рукоприкладству» моих наставников на следующий год родились ещё две байки: «Чиф и Бич» и «Мандариновый Рай». А вот теперь окончательно «причёсаны» и закончены биографические очерки: «В зимних струях Гольфстрима», «Чиф в околонаучных кругах» и «День рыбака». Последний я с благодарностью и посвящаю обоим своим наставникам. Признаюсь, поддавшись на дружеские понукания, трудновато было в первый раз взяться и начать писать, но ещё трудней остановиться, так как естественным кажется желание, не уподобиться собаке на сене: спрятав, зарыв - забыть и, наконец, потерять то, что так нежданно и счастливо приобретено. А что если вдруг и кем-то будет правильно понята моя попытка оставить след и от собственного пройденного пути? Но главное: не дать пропасть тому, что сохранилось в памяти о «последних из могикан» из «древнего, некогда распространённого и влиятельного на Западной Руси рода». Рода воинов и землепашцев, чью жизнь пять веков насильственно подгоняли под европейское сознание и что из этого получилось.
Как бы ни старались некие исторические мужи втемяшить нам иное, гибель первого государственного образования Киевская Русь таилась вовсе не в причине нашествия дикой Степи. Древняя Русь развалилась на удельные городки-княжества ещё за сотню лет до нашествия, а этот распад стал неизбежен из-за ломки народного самосознания под разлагающим национальное единство влиянием собственности и постоянного передела земель Руси. «Это моё, и это моё тож» - твердила непомерно расплодившаяся «администрация» Рюриковичей. Князьям вторила требовавшая всё больших вольностей торговая и воинская элита растущих и соперничающих со стольным Киевом городов. Города - соперники то и дело брали на щит соседей, жгли, грабили, убивали и продавали в рабство на невольничьем рынке Крыма своих же братьев по крови, языку и религии.
Батый завоёвывал не государство Русь, а одно за другим разрозненные и часто враждующие княжества: рязанское, владимирское, тверское, черниговское, киевское, галицкое…
В страхе перед собственными князьями и «поганым тугарином» громадные территории западной части древнерусского государства добровольно ушли под защиту Литвы. Так и только за счет земель Руси Западной разом поднялось княжество литовское. Гедемин стал величаться великим князем литовским – русским, а бывшие русские прозвались теперь литвинами. Поскольку вышедшая из лесов полудикая коренная нация не созрела до собственной письменности, то Гедемин, не мудрствуя, принял за государственный русский язык. Великий князь литовский - русский и его сыновья женились на русских княжнах. В княжеских хоромах висели православные иконы, а колыбельные пелись на русском языке. «Мы старины не рухаем» - с гордостью говорили мудрые сыновья Гедемина. – «Русские живут не хуже, чем жили под властью Киева, и не в пример Москве свободны от ханской дани десятиной».
К несчастью такая спокойная и размеренная жизнь кончилось при внуках Гедемина, приведших великое литовско-русское княжество под власть польской короны. Тогда-то с Кревской унии, началась ломка духа и сознания народа Русь, проводившаяся в желании загнать православный люд под сень католичества и навязать ему чуждый язык и культуру. А привело это к тому, что из-за внутренних национальных и религиозных усобиц, лишь развалилась раскинувшаяся от моря и до моря Великая Литовская Русь.
Отпавшие от Литвы земли тут же отошли к затерянному в дремучих лесах мелкому удельному княжеству. И как в сказке,- не по дням, а по часам, в лесах Московии, вырос, и быстро повзрослел до осознания себя Третьим Римом, могучий великан. Одна за другой военные и дипломатические удачи сопутствуют правлению первого государя на Руси Иоанна Васильевича III. Из уделов, трепетавших перед ханом, а ещё из, стонущей под гнётом чуждого языка, культуры и религии земель Западной Руси, Иоанн III, как из осколков древней керамики, собрал государство, и назвал его Россией.
Спустя три сотни лет, самодержец Пётр 1 с помощью кнута и дубинки возмечтал перестроить православную Россию в протестантскую Голландию, да подорвался и умер, бросив разорённую страну на откуп временщикам.
Пять веков значительная часть Древней Руси - земля Полоцкая жила, борясь за право не зваться «хлопом и быдлом» под гнётом панов и ксендзов. Живучи оказались белорусские роды шляхтичей Плавинских и «лыцаря крлевского» Сидора Левковича, плодясь и разрастаясь, они неизменно ширились по всей Руси Западной. Оба этих рода воинов и землепашцев не привыкли отсиживаться за частоколом собственных вотчин, выжидая, «чья возьмёт», а оставались неизменными творцами истории своей «Отнины». Свидетельство тому в литовских и польских хрониках, в списках сеймов и сеймиков, и, наконец, в судьбах пяти сыновей моего деда.
Минуло ещё три сотни лет после эксперимента Петра I, и за вытравливание русского духа взялись творцы «нового мира». Разрушив народный быт и взорвав православные храмы, достигли устроители «Рая земного» желаемых результатов. Один за другим угасали древние русские роды, а в народе посеяно и разрослось сознание «Иванов, не помнящих родства». В жерновах революции, в лагерях, в горнилах гражданской и Великой Отечественной войны, в неурядицах быта один за другим безвременно сгинуло девять из двенадцати детей моего деда. Молох диктатуры, как Сатурн, пожиравший собственных детей, свёл на нет, «широко разветвленный и влиятельный на западных окраинах Руси древний род». На сегодня не осталось ни одного потенциального продолжателя древнейшей русской фамилии моего деда.
Сагой о сгинувшем роде хотелось было назвать последнюю байку старого капитана, но как быть? В таком случае, по законам стиля, из «саги» выпадет всё виденное и лично пережитое в эпоху «зрелого социализма», ставшую уже сегодня историей. А что ни говори, но это было и останется историей времени, хотя и страшного, но и прекрасного. Не всё в нём было так уж плохо, как пыжатся доказать нам доморощенные переписчики истории. Взять хотя бы песни, с которыми мы выросли. Поколение «идущее впереди нас» распевала красивые слова с красивой мелодией:- Мы наш, мы новый мир построим…
- Широка страна моя родная, много в ней лесов полей и рек…- пело «комсомольское племя», и никого не принуждали, когда мы с энтузиазмом подпевали этим словам при нередких застольях.
На зов:- «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой»…, поднялись, и всем миром сколотили крепкий гроб «отродью человечества».
- …Как молоды мы были, как преданно дружили… как верили в себя… до сих пор крутится мотив в головах у моего крепко поредевшего поколения. А что такое песня, как не душа народа!

Всё больше я склоняюсь к мысли, что к начерно наброшенной последней байке старого капитана подойдёт заголовок:- «О себе, о близких и о сгинувшем роде».
Так уж, видимо, создан человек, что начав рыться в генетической памяти, он непременно выудит аналог с современностью, а в попытках разобраться в давнем и заповедном, память обязательно затянет на лично пережитое.
Память капризная и не всегда послушная штука. В ней пережитое всплывает отрывочными кадрами документального фильма и чаще всего без хронологической упорядоченности. В ней воспоминания перемешаны с осмыслением пережитого и с недавно узнанными и уточнёнными фактами. Поэтому я и не стремлюсь к упорядоченному их изложению во времени. Ожившее, полагаю излагать в таком порядке и виде, как оно вспоминается.
Так, пересекая на нартах ледяное безмолвие, поет свою песню без начала и конца чукча. Единственные его слушатели - ездовые собаки. Они очень выносливы и терпеливы, так же как терпелив был мой единственный и постоянный слушатель, не спускавший с меня преданных и понятливых глаз мой старый рыжий пудель.
Буду только признателен, если кто-то, не очень привередливый сможет дослушать до конца "скрип полозьев моей нарты", скользившей через жизненные завалы и торосы прошедшего века. Пишу, стараясь придерживаться мудрости бывших своих наставников, учивших всегда «Зреть в корень!»
Пишу так, как бы заполнял судовой журнал по окончанию штурманской вахты. Так, как требовали в мореходной школе юнг:
- "Что наблюдаешь, то - пиши. Чего не наблюдаешь - не пиши".
О том, что видел, прочувствовал и осознал, в чём уверился, о том и хочу написать. Написать про то, о чём велит мне высказаться мой внутренний голос кормчего с крошечной ладьи собственной жизни.
Счастливого Вам жизненного плавания и не менее трёх футов под килём!

Не пройдет и полгода, как я возвращусь,
Чтобы снова уйти на полгода…
(Высоцкий. «Корабли постоят, и ложатся на курс»).

БАЙКИ ИЗ КАЮТ-КОМПАНИИ СРТ.

В середине прошлого века рыбаки Прибалтийских республик вышли в Северную Атлантику для освоения океанического лова сельди. Мой первый рейс в зимний океан длился ровно шесть месяцев, из которых на штормовую погоду пришлось не менее трех месяцев. Выходит, значительную часть промыслового времени мы то и дело штормовали носом в разрез волны, удивляясь поразительной верности рыбацкого фольклора:- Рыбу стране, деньги жене, а сам носом на волну.
Кто-то крепко перестарался, назвав рыбацкое судно этой серии Средним Рыболовным Траулером или - СРТ. Явно не заслуженное – «Средний» прилепилось к СРТ, чтобы так зваться, не мешало бы этому малышу «подрасти» хотя бы в разика два.
Рассчитывая остойчивость крохотного океанического сооружения проектанты СРТ явно уповали на эффект игрушки Ванька–встань-ка. Однако же корабелы перестарались, наградив траулер чрезмерной остойчивостью. Резкой и беспорядочной качкой СРТ изматывал тела и души экипажа, но зато обладал способностью выпутываться из любого положения, в каком бы его не застигли водяные валы. Океанские гребни случались и круче американских горок, но и такие - нипочём малышке, и кончики его мачт всегда устремлялись в небо, а никогда не наоборот. Беспорядочная болтанка СРТ вязала команду по рукам и ногам, заставляя пробираться в тесноте судовых коридоров широко расставляя конечности и хватаясь за подвернувшиеся предметы закреплённые к стальным переборкам. Эта привычка настолько укоренялась, что возвратившись на тверди земные, бывалый рыбак не скоро избавлялся от манеры ходить, широко расставляя ноги. По видимому отсюда и пошла гулять по свету поговорка:- Рыбак рыбака видит издалека.
Добравшись до кают-компании и устроившись по диванчикам, не следовало расслабляться. Если ты не расположен таранить лбом стол, а затылком стальные стены переборки, то держи обе руки в постоянной готовности. Самый заурядный и дохленький западный циклон разгонял через безбрежную Атлантику дичайшую волну, учиняющую болтанку судна с амплитудой 25-30 градусов с борта на борт. Коротенький период качки судна в 8 секунд отбирал у экипажа не только возможности, но и желания читать, писать, сгонять партию в шахматы, а тем более в домино. Из всех доступных развлечений для команды оставались кино, а после него - здоровый морской трёп. Если бы в кают-компании траулера, штормующего в дрейфе носом на волну, каким-то чудом оказался сторонний наблюдатель, он сразу бы и не понял, от чего так сотрясаются стопы посуды на полках. Бряцает ли они в унисон с оголившимся на волне и пошедшим вразнос судовым винтом, толи происходит это синхронно с гомерическим ржанием из пары дюжин молодых глоток. После кино, зрители не торопились разбрестись по местам обитания. Переполненная кают-компания теперь крепко смахивала на сборище остряков с любимого миллионами зрителей телешоу «Кабачок тринадцать стульев. Подкорректировать бы рыбацкий юмор, а вместо солёных словечек, проставить купюры, то хоть напрямую в теле эфир запускай трёп из кают-компании.
Так коротались штормовые вечера в первой половине рейса СРТ-4425. Правда, день ото дня настрой в кают-компании заделывался всё серьёзнее, и нам было уже не до высоких раздумий «за жизнь», протекавшую где-то за туманными горизонтами, когда всё чаще разговоры кончались суесловием о женской коварности. Как это не редко случается, повод нашёлся и зацепил за живое не успевшие зачерстветь в житейских бурях сердца молодёжного экипажа. На наших глазах сник, скис и загрустил самый юный и самый восторженный из судовых молодожёнов. А всё из-за письма, в котором супруга сообщала, что её брак оказался дикой ошибкой, и оставаться на полгода в положении «соломенной вдовы» больше нет сил. В заключение юная леди настаивает на срочном выборе:- либо я, либо - море!
Не успела стихнуть полемика «по делу молодожёнов», как полыхнули страсти из-за «информации» от незваных «доброхотов», но уже главе семейства со стажем - мотористу Н…. Соседи по лестничной клетке доносили на мать его троих детей:- «презревшую стыд и устроившую на дому «Содом и Гоморру». Моторист заделался сам не свой, замкнулся и, спрятавшись за слесарными тисками, с маниакальным выражением на физиономии, в ночные вахты мастерил что-то, скрываемое от любопытных глаз.
- К калёному лезвию финки он уже набирает ручку - докладывали старшему механику, те, кому было поручено присматривать за судовым «Отелло», чтобы тот окончательно не свихнулся.

Именно с этих дней на нашем траулере зародились и обрели целенаправленный характер заседания судового «кабачка 2 на 13 стульев». Почему и вдруг 2х13? В кают-компании СРТ наглухо закреплены два обеденных стола по 13 посадочных мест у каждого. За открытие кабачка «2 на 13» взялся старший механик Евгений Александрович Тункевич, самозвано представившись «Паном председателем».

На борту СРТ-4425 Е. А. Тункевич объявился за десяток дней до выхода траулера в рейс и сразу отличился нестандартным поведением. Дважды на день менял он обличие и характер деятельности. Явленная в рабочие часы импозантная внешность старшего механика пуще подошла бы босяку из произведений Горького. Но стоило старшему механику сбросить промасленную робу, деревянные клуни и затасканную кепку букле, как он тут же преобразился в франтоватого карбонария, чем-то напоминавшего героя кинофильма «Овод». Судовая команда величала нового механика по-разному и бесспорно в зависимости от времени суток. В рабочие часы он чаще всего откликался на «товарищ старший механик». Зато в вечерней кают-компании предпочитали звать его по отчеству - «Александрыч».
Возможно, фокусы стармеха с переодеваниями и сменами «грима» воспринимались бы как заурядная театральная показуха, не прояви он качеств трудоголика. После утреннего чаю, во главе с «маслопупой компанией» стармех торопился исчезнуть в машинном отделении. В судовых коридорах он лишь изредка мелькал с очередной папкой, схем, спецификаций и заводскими инструкциями по обслуживанию механизмов. Тем временем в каюте старшего механика его жена Эльвира стрекотала на пишущей машинке, создавая очередную копию рабочей инструкции по обслуживанию механизма или энергоносителя. Хотя из диплома механика-дизелиста III разряда следовало что, будучи практиком, стармех обошёлся без системного теоретического образования и о законах термодинамики только наслышан, но это не помешало ему вызубрить и свято блюсти правила эксплуатации судовых дизелей и систем электроснабжения. Почтение и привязанность к главному двигателю стармех проявлял не меньшую, чем к чарам собственной супруги. Не раз мне случалось быть свидетелем проявления этих чувств. Подобно врачу диагносту или опытному ветеринару прикладывающему ухо к брюху дорогой и породистой лошади, старший механик отслеживал процессы жизнедеятельности, в «крупе» главного двигателя. Сходству с практикующим конским эскулапом не вредили ни отсутствие медицинского халата, ни исполинская отвертка вместо стетоскопа зажатая в правой руке механика, и ветошь в другой. Жестом, схожим на поглаживание он то и дело ветошкой смахивал с чугунных боков дизеля потёки масляного пота. Казалось, что так механик снимает и успокаивает рабочую дрожь двигателя. Как бы в ответ на эту ласку тот откликался синхронным восьми цилиндровым фырканьем.
– Поёт, чисто хор Пятницкого!- с упоением меломана предложил механик и мне насладиться внутри цилиндровой спевкой.
Как шаман с бубном, весь день не расставался старший механик с амбулаторной чистоты салфеткой из мешка с ветошью. Усаживаясь за обеденный стол, стармех жестом аристократа засовывал салфетку за воротник. В часы вечернего досуга он неожиданно преобразился в этакого рубаху парня, поэта, балагура и выдумщика. С такими всегда и везде легко и весело. Опять в его руках промелькнула салфетка, но прежде чем расстелить на коленях, Александрович смахнул ею с клавишей трофейного «Вестминстера» воображаемую пыль.
Судя по прожитым годам Е. А. Тункевичу ещё далековато до «сорокота», но успел он повидать уже таковое, чего и врагу не пожелаешь. Не сразу, но в конце - концов стало известно, что в бою под Кенисбергом чудом удалось ему выбраться из горящего танка. Как память об этом свидетельствуют, едва заметные шрамы на щеке и шее, не безобразящие, а скорее придающие его профилю шарм завзятого дуэлянта. Так уж случилось, что парнишка-водитель танка Т-34 попал в любимчики хирурга из ожогового центра. Как обещал, тот и старался «слепить вьюноше лицо писаного красавца». В перерывах между серией операций по пересадкам кожи, Евгений перечитал всех отечественных классиков, обучился лихо перебирать клавиши трофейного аккордеона и сочинять бардовские песни. Война кончилась, но не скоро вышел из госпиталя Евгений. А когда вышел, был он уже не один. Под ручку с ним по жизни пошла медицинская сестра, выходившая солдата и ставшая женой Евгения. Демобилизовавшись Евгений поступил на курсы судовых механиков, а с морем познакомился и полюбил его на прибрежном лове салаки в Балтике. В Атлантический океан моторист Евгений вышел с первой сельдяной экспедицией. С получением диплома МД-III ходил в Атлантику третьим и вторым механиком на Калининградских сейнерах и средних траулерах.
На борт нашего СРТ-4425 Евгений Тункевич поднялся с «Направлением отдела кадров» в кармане и с красавицей женой под ручку. Вновь назначенный старший механик, вечером представил кают-компании свою супругу. Правда, не совсем в обычной форме, назвав не по имени, отчеству, а «Моей Лошадкой».
Дни и ночи подготовки судна к рейсу, старший механик не расставался «с Лошадкой», и даже в контору ходил с ней под ручку. Смотрелись они несколько необычно. Эльвира – голубоглазая, с румянцем на щеках, с заплетённой в узел льняной косою, высокая и предрасположенная к дородности типичная русская красавица явно верховодила над ни чем в особенности непримечательным мужичком.
В том далёком 1958 году я готовил СРТ-4425 к своему первому самостоятельному рейсу. В недавно организованной и бурно развивающейся рыбопромысловой компании оказался я самым молодым капитаном. Мыслил я тогда с комсомольской категоричностью и мне претили любые «нежности на показ». Не удосужившись вникнуть в биографию «сладкой парочки», тут же зачислил старшего механика в рядовые «подкаблучники». Только что обретший капитанскую самостоятельность, не без оснований я опасался, что партком расстарается «укрепить наш комсомольско-молодёжный экипаж занудной партийной прослойкой». Нетрудно было догадаться, что на роль «дядьки при недоросле», как «недозрелому капитану» постараются подсунуть мне собственного кадра.
Плетью обуха не перешибёшь, а выступать супротив системы себе дороже, поэтому скрыв задетое самолюбие, я заранее предугадывал неизбежные стычки с «партийным ставленником и дамским угодником», да ещё отмеченным дуэльным шрамом.
Но не прошло и недели рейса, как эти опасения уже смешили нас обоих. Все свободные от вахт вечера на переходе к промыслу мы коротали под вздохи и вариации аккордеона и самопальные песенки старшего механика, проявившего талант массовика – затейника. Жаль, что записать слова его песенок я тогда не догадался. А надо было бы. Одна песня из репертуара «Александрыча» зацепила за живое, и без передыху «прокручивались» в мозгах на мотив вальса: «Я тоскую по Родине…» А припев:- хочу, чтобы ты меня встретила, обняла, и без излишних слёз, седины бы моей не заметила и морщинки, что с моря принёс… оказался особливо липучим. Припев этот самопроизвольно и бесконечно воспроизводился, повторяясь где-то в подсознании, как при затупившейся игле с заигранной пластинки патефона. Это можно и понять. О подобной встрече с любимой явно мечтал каждый, пребывавший на борту траулера, не исключая, выглядевшего с каждым днём всё мрачнее моториста.
Всю сложность ситуации, в которую попал этот отец семейства, первым раскусил, оказавшийся ещё и самобытным психологом неш старший механик. Он правильно рассудил, что утешать мужика, усомнившегося в верности своей половины – самое последнее дело. В таких случаях необходимо предпринять нечто иное. И Евгений Александрович специально под замкнувшегося и ушедшего в себя моториста затеял новые байки в кают-компании. На судовой доске объявлений появляется анонс:- Экипаж приглашается на диспут: «О семье и браке». Желающим выступить, просьба записаться у старшего механика.

Со вступительным словом к переполненной кают-компании обратился инициатор диспута. Из замусоленной, смятой тетрадки, предназначенной для записи песен и виршей посвященных «Лошадке», зачитал нам Александрыч самые потаённые мысли, когда-либо высказанные классиками русской литературы о женщине и о браке.
Автор «Анны Карениной» выразился так озорно и жутко, что на минуту стало тихо в кают-компании и замолкло даже дребезжание пустых алюминиевых мисок на полках. «А я про баб скажу правду, когда одной ногой в могиле буду – скажу, и пригну в гроб, крышкой прикроюсь – возьми меня тогда!»…
Насладившись произведённым эффектом, «пан председатель» перевернул страничку и обратился теперь к высказываниям «Буревестника революции»:- Человек переживает землетрясения, эпидемии, ужасы болезней и всякие мучения души, но на все времена для него самой мучительной трагедией была, есть и будет – трагедия спальни…
- Однако всё только что процитированное выглядит ягодками в сравнении с реальностью наблюдений моего самого любимого писателя А. П. Чехова – пугнул примолкнувшую аудиторию Александрыч.
Царская цензура просто не осмелились пропустить в печать «учёную статью «К сведению мужей», тогда ещё мало известного молодого писателя и врача по специальности. Цензура испугалась массового оскорбления чувств обманутых мужей, усмотрев в статье «практическое пособие из пяти довольно циничных и безнравственных способов покорения чужих жён». Почти сотню лет провалявшись в архивах, этот рассказ увидел свет совсем недавно и лишь в академическом издании.
К злободневной во все времена теме супружеской неверности не раз возвращается Чехов в своём творчестве. В коротенькой юмореске «Жизнь прекрасна», увещевая обманутых мужей покушающихся на самоубийство, писатель успокаивает их патриотическим призывом:- Если жена тебе изменила, то радуйся, что она изменила тебе, а не отечеству!
- К сожалению, призыв этот не потерял силу и до настоящих времён:- спрятав в карман тетрадку, и раскрыв на закладке том А. П. Чехова, добавил уже от себя Александрыч.
- Вот здесь, в рассказе «Несчастье», А. П. Чехов с профессиональной анатомической точностью, в предельно сжатой форме и с медицинской и психологической точек зрения разворошил семейную постель. В этой новелле А. П. изобразил всю подноготную внутренней борьбы между супружеским долгом и заурядным дачным увлечением. Автору удалось раскрыть чувственные влечения, и несчастье падения глубоко порядочной замужней женщины и матери, вскрыв при этом всю животную сторону интеллигентного человека. Кажется, самого автора поразила и напугала эта сила животной природы в человеке и бессилие перед ней высоких слов и помыслов о чести, семейных основах, о силе воли и других не менее разумных доводах. Если довериться новелле, читатель может зациклится на мысли, что вся наша жизнь – пустая и глупая шутка в которой нет места ни нравственности, ни логике, а только одна случайность. Как не найдено приёма против лома, так и лучшими умами человечества не найдено ещё способа уберечь семейный покой от происков опытного соблазнителя. Тысячелетиями орудует наглый обольститель по проверенной методике обольщения, в полной уверенности, что достаточно разбудить в чутком женском сердце жалость к своим показным страданиям, как эта жалость тут же отзовется сочувственными колебаниями в женской душе. Колебания он старается постепенно и методично превратить в наваждение сострадания, внушая мысль о себе как о несчастном человеке, больном душой и не находящем себе места. И делает это так что, не замечая расставленных сетей, жертва должна постоянно думать только о нём: «Из простого человеколюбия следует отнестись к нему серьёзнее»… А он продолжает работу над женской душой, как гипнотизёр зомбирует подопытную, затягивая её в пасть соблазна как удав кролика. Кажется, в новелле все развивается по плану соблазнителя, но на крепкий орешек попал решившийся раньше времени на открытый абордаж жены соседа и давнего друга падкий до чужой клубнички антропос. Умная, не успевшая до конца потерять голову женщина, почуяв подвох и опасность, просит мужа уехать: - Если ты со мной не поедешь, то рискуешь потерять меня!- признаётся она.
- Фантазия – в ответ зевнул муж…- и тут же - высказал свой взгляд на семью, на измену, поговорил вяло минут десять и лёг…- спать.
- К сожалению, так обычно отмахиваются от «надуманных бабских проблем» все счастливые, ничему не наученные, самодовольные и обленившиеся мужья,- сетует автор.
- Ты спишь? Я иду пройтись. Хочешь со мной?- Не получив ответа,… и не чувствуя ни ветра, ни темноты она шла, шла… прямо к дому своего соблазнителя. Непреодолимая сила гнала её…
Шла, сгорая от стыда, не ощущая под собой ног, но то, что толкало её вперёд, было сильнее и стыда, и разума, и страха…- Так шла бывшая ещё сегодня с утра порядочной женщина. Шла на встречу с непреодолимым вожделением, хотя ещё несколько часов назад была твёрдо уверена, что скорее убьёт себя, чем станет причиной несчастья для любимого и уважаемого мужа и дочери.

В следующем рассказе на тему о супружеской неверности, меньше письменных строк затратил Чехов, на не заслуживающий добрых слов, тип замужней женщины. Прежде чем подколоть на коллекционную булавку зоологический вид самки – стрекозы, Антон Павлович с пунктуальностью препаратора-натуралиста описывает её психологический портрет в рассказике «Ниночка».
Мямлю и рогоносца мужа, годами дурачат порочная жена с его приятелем - близким другом семьи. Играя на слепой любви и пользуясь добротой супруга, эта парочка для удобства своих интимных встреч, отселяет несчастного рогоносца в дальний угол дома в полутёмный чулан. И поделом ему! Нисколько не сочувствует писатель мужу - подкаблучнику.
Не лучше выглядят и герои классического «треугольника» из поучительного рассказа писателя «Живой товар». Здесь «за счастье обладания» весьма расхожим товаром – миловидной, с кошачьим личиком, но пустым и глупым созданием, влюблённый в неё растяпа - муж жертвует собой и состоянием.

Убедившись, что окончательно завладел вниманием аудитории, Александрович перестал говорить по писаному, а обратился к аудитории с собственными мыслями. - Надеюсь, юноши, вам понятно, что рассказы Чехова это не просто художественный вымысел талантливого писателя, а добросовестное психологическое расследование врачом загадочной женской души. Его анализ наталкивает на неутешительный вывод:- ежели женщину обуяло непреодолимое наваждение «мотнуть хвостиком налево», то ей вовсе без разницы, в отсутствии или под боком у неё спит свой благоверный. И единственно, что я смею рекомендовать молодым мужьям, внимательней относитесь ко всем фантазиям и капризам своей лучшей половины. Ибо…«Крепок дух, но слабо тело человеческое»… сказано в писании. А ещё - «не искушай без нужды» - и посему я большой противник легкого и свободного доступа к семейному очагу так называемых «друзей дома». Тем более не подпускайте к нему «свежих и интересных личностей». Не искушайте добрую, но слабую женскую натуру, чтобы ненароком не разбудить мохнатого, затаившегося в глубине самости казалось бы ангельского создания, чтобы не пришлось пережить происшедшего в новелле «Несчастье» Чехова – голосом ветхозаветного пророка громыхнул «пан председатель».
- Вот вам мой совет холостяки и молодожёны:- Читайте и набирайтесь ума у Чехова! Этот земский врач плохого не посоветует! И ещё один совет для неженатых: брак – это лишь лотерея с надеждой на выигрыш, поэтому так необходим трезвый расчет и предосторожности. «Не зная броду, не суйся в воду», а как разведчик в иноземный стан войди другом в семью невесты и присмотрись к тёще, вот и увидишь, во что превратится твоя жена на склоне лет.
- Женившись, не обольщайтесь призрачной прочностью брачных уз, а помните: обычное и житейское это дело, когда при длительной семейной разлуке случается на стороне физическая связь у одного, либо же и у обоих, даже из благополучной супружеской пары. Такая связь мимолётна, не разглашается, и быстро закончившись, не ведёт к семейным разладам. В буржуазном прошлом, в благородном обществе на «залёты» с красивым названием адюльтер старались не обращать внимания, лишь бы соблюдались внешние приличия. Да и в наши дни в интеллигентных семьях не делают трагедий и «Много шума из ничего».

Отдать должное, наш «Пан председатель» в вопросах о семье и о браке был хорошо подкован. Оперируя не привычными словами «полигамия и моногамия», он быстро доказал, что в определённые эпохи развития брака, многобрачие оказалась единственным средством выживания человечества.
- Кстати, у наших братьев мусульман, так и прижилось многожёнство и это укрепило их семьи, а у вымирающих северных народностей иная методика, у них бывало в обычае предлагать гостю на всю ночку до утра свою супругу.
Культ любви прочно связан с инстинктом продолжения рода человеческого и заложен в нас с сотворения мира. Известно, что в древних месопотамских храмах обожествляли и поклонялись символу плодородия мужскому фаллосу – вещал окрепший голос с председательского места. - А дочери из лучших семейств допотопных Вавилонии и Шумер прямо таки ломились в храмы, чтобы стать там добровольными и бесплатными жрицами любви. Поведав нам о брачных отношениях в Элладе, Древнем Риме и Киевской Руси, «Пан председатель» довёл лекцию по истории семьи и брака и до нашего столетия. Теперь он заострился на попытке внедрения в молодой Советской республике революционной теории «Стакана воды», до которой додумалась известная немецкая революционерка и суфражистка Клара Цеткин. «Теорию» подхватили, две самые яркие и знаменитые русские женщины того времени - комиссары: Евгения Колонтар и Лариса Рейслер. Они бурно пропагандировали на открытых митингах для «раскрепощённых революцией женщин», теорию безбрачных связей, предлагая внедрять её на практике подобно «стакану походя испитой воды».
- Вот бы и жили эти суфражистки в заснеженных ярангах, обучая там самоедок теории «стакана воды»,– взревел моторист Н…
- Все современные разговоры о физической измене, как об обязательной причине разрыва брака, это чистой воды отрыжка от крепостного сознания – продолжал гнуть своё Александрыч, не обращая внимания и не беря в голову раздражённый ропот и реплики с места.
- Современному грамотному и воспитанному человеку нельзя забывать о физиологии, от которой никуда не деться, она неотвратима как гомеостазис, хотим мы или не хотим, а обмен веществ в нормально работающем организме происходит помимо нашей воли. Но, - тут «пан председатель» сделал передышку и поднял вверх указательный палец:- как и с вульгарным голодом не каждому человеку разумному дано стоически справится с излишком или недостатком гормонов в организме. И если быть объективным, то необходимо отметить: во всех грехах и искушениях человека виноват взыгравший в его крови избыток тестостерона. Не зря этот гормон монахи и пустынники изгоняли длительными постами, молитвой и телесными истязаниями в виде самобичевания, ношения вериг, или власяниц. Так уж получается, что по рецепту и методике, священнослужителей изобретших церковную епитимию, как возлагающую половое воздержание на греховодника, и наш родимый Минрыбхоз на нас - грешных - возложил строгое полугодовое испытание. Вот и советский рыбак, находясь в безбрежном океане подобно праведнику в пустыне, непомерными трудами и психическими перегрузками вынужденно изгоняет из телес излишний жирок, а с ним сжигает и тестостерон. Хотя и «трудная это работа, бегемота тащить из болота», надо признать – нам - рыбакам в море всё же легче, чем нашим жёнам, брошенным в мире полном соблазнов. А ещё надо сказать, что гораздо тяжелее, чем в патриархальном сельском быту, терпеть разлуку городской женщине. В городе, как в погожий день у улья, жужжа комплименты, так и кружат и вьются трутнями безответственные прохиндеи, выискивая среди зазевавшихся простушек лёгкую добычу.
– Прошу вас, джентльмены, заострить внимание и зарубить на носу вывод, за тысячелетия выверенный на общественной практике: «что бы ни случилось, но главным в семейной жизни были и всегда остаются доброта, умение прощать и готовность жертвовать собой ради ближнего». Не зря в Евангелие сказано, что нет выше жертвы, чем отдать жизнь «за други своя».
Так, обрядившись в рясу доброго пастыря и в евангельском духе «Пан председатель» проповедовал нам - «молодым язычникам» о всепрощении и смирении перед готовой вот-вот взорваться в негодовании кают-компанией.
Однако Александрыч вовремя сориентировался и понял, что не нашёл ни малейшего отклика в суровых морских душах и поэтому вернулся на землю, пытаясь воздействовать на аудиторию уже с противоположной точки зрения.
- Вот вы молодняк, скрупулёзно ведёте счёт датам рейса, чтобы радиограммой уточнить день и час возвращения домой. А ведь так поступают лишь эгоисты, берегущие свой покой и не доверяющие ни себе, ни собственной половине. Предупредив супругу радиограммой, вам хочется быть уверенным, что дали ей фору: сделать генеральную уборку в квартире и выкинуть пустые бутылки, чтобы не приведи Господь, не застать близкого вам человека врасплох. Я же, никогда так не поступаю. О приходе в порт сообщаю «Лошадке» из телефонной будки за углом дома. Потом мчусь не к парадному, а к чёрному входу. И ни разу не промахнулся. Не было ещё случая, чтобы я не закатал в лоб бегущему по лестнице переполошенному прохиндею, получаю двойное удовольствие: дал этому хлюсту по морде, а потом пью принесённый им коньяк! – заканчивает Александрыч под дружное и одобрительное гоготание, доброй половины кают-компании, разделившей эту концепцию.
- Пошлость! Пожав плечами, скажут добропорядочные жены и мужья. Они может быть и правы. Однако в нашем случае Евгений Александрович добился главного, впервые за месяц в вымученной улыбке расплылось лицо моториста Н... и не только мне одному стала очевидна и понятна причина словоблудия «Пана председателя». Словоблудие оказалось оправданным, так как оно проросло на почве «лжи во благо», лжи ради моральной поддержки ближнего, в отчаянные для того моменты жизни. Окончательное оправдание подобной уловке на благо ближнего испытал я позже во время разговора по душам с мотористом в каюте старшего механика, когда услышал признание Н…, что охотничий нож он давно обещал сделать в подарок свояку, мечтавшему к осени получить лицензию на отстрел лося.

Так или иначе, но альковному направлению баек в кают-компании был дан «зелёный свет», и пошло - поехало. Одна за другой по кругу стали выдаваться одна забавнее другой адюльтерные истории. Редко когда они случались с самим рассказчиком, а всё чаще с другом или соседом по лестничной клетке. Дошла и очередь и до меня. Пришлось извиниться. - Опыт моей семейной жизни слишком мал, а мои соседи коллеги-рыбаки в основном находятся в море и редко когда бывают дома, поэтому с ними мало что приключается. Признав мои доводы уважительными, «Пан председатель» предложил сделать для меня исключение и разрешил заменить байки «по аналогичному случаю» новеллами Боккаччо из Декамерона. Новеллы имели некоторый успех, и когда их запас исчерпался, то мне позволили пересказ из «Одиссеи». В «исторических» байках старался я передать бытовавшую в древнем обществе всю простоту нравов, и поэтому у меня царевны сами ходили с вёдрами по воду, а цари знали счёт своим баранам. Такой мир импонировал моим слушателям, а хитро мудрые проделки находчивого морского бродяги и скитальца Одиссея пришлись кают-компании по вкусу. Когда же настало время поведать о кровавом пире, учинённом рассвирепевшим мужем в родном доме, то дошло до меня, что такое описание окажется вовсе и не к месту. Криминальная сцена расправы разгневанного Одиссея над бесстыдными соперниками, домогавшимися благосклонности от его верной супруги Пенелопы, показалась мне крайне непедагогичной, и её пришлось опустить.
Моим слушателям не терпелось знать, как сложилась дальнейшая судьба морехода, после счастливого возвращения домой, а особенно «после списания на берег» по возрасту и состоянию здоровья. Но об этом в эпической поэме ну, ни одного словечка. Отлично понимая, что традиционный хэппи энд, как в сказках у Шехрезады в стиле: «Одиссей и Пенелопа прожив долго и счастливо, умерли в один и тот же день», ни за что не устроит слушателей, я прибег к смеси из собственного вымысла и читанного из эпизодов о Троянской войне.
Тема Троянской войны оказалась нескончаемой.
Кроме хлама, не пользующегося спросом у столичных читателей, в передвижной судовой библиотечке оказалась книга «Мифы и легенды древней Греции», а среди кучи макулатуры из соц. реализма нашлись обе поэмы: «Илиада» и «Одиссея». К тому же, в журналах «Знание и сила» на тему реалий и вымыслов о Троянской войне была раскопана и вычитана серия статей известных учёных с их историческими версиями. Войдя во вкус, и подделываясь под стиль древнегреческих певцов-сказителей, продолжил гнуть несказанную чушь я из смеси читаного и собственных выдумок. И, в конце концов, добрался до неизбежного - старости нашего героя. Теперь, в завершении моих россказней, Одиссей предстал одиноким старцем, коротавшем вечера, у разведенного костра на берегу родного острова Итаки. Вполне вероятно всё так и было. И если реальный «Одиссей» не нашёл упокоения в очередной стычке с мечом в руке, то закат суматошной жизни старца, немудрено и предугадать. Даже и выдумывать не к чему. За пяток минувших тысяч лет в человеке мало что изменилось. Любого скитальца по белу свету, начиная от допотопного Гильгамеша, всех бродяг на склоне лет непременно ожидала схожая судьба – одиночество и желание выговориться перед случайным встречным. Видимо старческая болтовня Одиссея наскучила его домашним, вот и затянул эпический герой на огонёк костра свеженьких слушателей. За старцем неотлучно следовал дряхлый неопределённой масти пёс. Улегшись у ног хозяина и, положив голову на вытянутые лапы, не мигая, смотрел он в пламя костра. Стайка босоногих эллинских сорванцов, слонявшаяся по пляжу, заинтересовалась парочкой, всякий раз появляющейся на склоне дня, чтобы проводить за горизонт колесницу Геоса.
- Кто ты? Почему грустно и всегда в одиночестве провожаешь ты Геос и терпеливо ждёшь встречу со златокудрой и румяной Эос?- задал вопрос разбитной и любознательный пацан из босоногой ватаги.
- Одиссей,- представился компании старец,- сын Лаэрта и царь некогда славного народа Итаки. А со мной мой верный кормчий Еврилох, чародейкой Цирцеей в пса превращенный, только за то, что сучкой обозвал богиню, наших матросов в свиней волшебством обратившую. Еврилох тут же хвостом дважды вильнул, как бы подтверждая слова Одиссея: – Да, всё так и было!
Погас костер, от моря потянуло теплом и сыростью, ковш Большой Медведицы на небесном своде указывал уже за полночь, но никто не порывался уходить. Много чудесного поведал старец мальчишкам о своих злоключениях в странствиях.
- Разгневанный бог Посейдон мстил мне, десять лет нося по бескрайнему морю, закрывая дорогу к милой сердцу Итаке, сыну и верной жене Пенелопе. Но не понапрасну прозвали меня "хитро мудрым Одиссеем". Благодаря своей находчивости и моей заступнице, светлоокой и мудрой богине Афине, дано мне было непременно найти выход из самого, что ни на есть закрученного положения и счастливо избежать опасности.
Старость, даже в лице мифических героев, всегда болтлива и любит, хотя бы малость, но прихвастнуть. В повествованиях Одиссея реальные герои и исторические события переплетались с чудесными вымыслами о вмешательстве богов. Так и повелось со времён Одиссея, рассказывая байки салажатам, бывалые моряки обязательно раскрасят их небылью и страшилками про вмешательство всякой нечести, и свою находчивость и смекалку, чтобы совладать с нею.
Самый любознательный из эллинской пацанвы не пропустил ни одной посиделки у костра, и жадно впитывал каждое слово старого болтуна. Когда малец окреп и возмужал, то не только на весь белый свет поведал услышанное, но ещё и приукрасил его в своих поэмах. Многое из этого эпоса погибло, а сохранились из устных преданий лишь "Иллиада" и "Одиссея". Высказываются предположения, что сам певец был современником описываемых событий, но сведения эти скудны и ненадёжны и не подтверждены источниками. Видимо только потому, что не был этот народный сказитель ни царём и ни героем, к нему относились не больше, как к затейнику, равному по статусу простому лекарю, прорицателю или плотнику – корабелу, а о простолюдинах тогда мифов и поэм не слагали.
Лишь спустя века средневековый философ и дипломат Макиавелли, догадался и подметил:- Не великие дела увековечивают людей, а прекрасные произведения, в которых эти дела прославляются.
Всё так и случилось. Настали дни, когда названия творений певца стали произноситься чаще имен героев, в которых он их прославлял, а за право признания родиной певца рассорилось семь эллинских городов. Никак не могу припомнить, где вычитал, а возможно просто сам додумался, что босоного и любознательного мальчика подсевшего к костру и впитывавшего каждое слово Одиссея вполне возможно и звали Гомером.

Кадры эти были в основном из практиков, закончивших курсы плавсостава, и редко кому из них удалось окончить мореходку. Да и не к чему она им была, потому как всё, чему там обучали, без употребления забылось бы за давностью лет. Взамен у них был опыт и доскональное знание местных признаков. По кусочку грунта, поднятого лотом со дна, по проплывшему мимо обрывку водоросли, по пролетевшему баклану и черт его знает ещё почему, азовские и черноморские капитаны уверенно находили путь к дому, предсказывали погоду и предвидели развитие событий. Стал и я развивать наблюдательность, обращая внимание на малозаметные проявления в окружающей среде и одновременно прислушиваться к самому себе. Это не мистика. Человека, как и животного, Создатель наградил чувством опасности. Просто со временем растеряли мы из-за комфорта жизни это шестое чувство, но считаю, возможным восстановить его тренировками. Было бы только желание и у тебя проснётся твой внутренний голос.
- Ну, ты и завернул командир! Да у тебя целая теория, хоть диссертацию пиши. За твой внутренний голос!- поднял рюмку комиссар.
- Комиссар, интуиция или внутренний голос мне подсказывает, что ералашный рейс ещё продолжится! Попомни мои слова!

РЕЙС ПРОДОЛЖАЕТСЯ.
Диспетчер по радиотелефону предупредил о торжественной встрече танкера. – Встречать будут - начальник Базы рефрижераторного флота Владимир Владимирович Чернухин и первый заместитель союзного министра Николай Иванович Упоров. И, напомнил:- Не забудь, у трапа отрапортовать надо заместителю министра, а не «шефу», то бишь - начальнику Базы. Думаю, что оба, пожелают подняться на судно.
Тут же заказал я отварить креветок и лангустов, заварить кофе и накрыть столик на три персоны. Только подумалось:- с таким-то закусом и под "Терри-бренди" не стыдно к столу и самого министра приглашать, – как изнутри ехидненьким голоском:- ну, что коллега, ералашный рейс продолжается?
Шеф с порога одобрительно крякнул. Начальство переглянулось и без церемоний направилось прямиком в кресла. - За счастливое окончание рейса,- предложил шеф.
- Таких креветок и в магазинах столицы я не видел - озадачился замминистра.
- Так ведь для себя и друзей готовили креветок кормильцы наши на "Бармалее",- отвечаю я.- Вот за них, за тех, кто сейчас в море, разрешите мне предложить тост.
Под тост шефа: - С приходом!- на столе появились лангусты обложенные дольками Канарских томатов, сдобренные душистыми травками и фаршированными анчоусом оливками.
Так уж получилось, что у замминистра очередь для тоста оказалась напоследок. Он встал, поднялся и шеф, а за ними встал и я. Тост меня обрадовал, но не удивил:- За наш с вами профессиональный праздник – первый "День Рыбака!" Мы выпили до дна стоя, дружно пожелав долгого счастья новорождённому.
- А закусочкой, капитан, вы нас порадовали. В самый раз она пришлась к праздничку. Кстати, скажите, на какой день приходится профессиональный праздник "День Рыбака"?
Шеф под столом загадочно складывал пальцы и странно подмигивал глазами.
- Попробуй-ка, отгадай! Как военной тайной четыре месяца была окутана эта дата. Но надо выкручиваться! - Гореть так с музыкой - мелькнула мысль, и как можно невиннее я выдал:- У рыбака праздник два раза в месяц: – в аванс и получку!
Шеф, молча, уставился на свою порцию.
- Ну, и потешили вы нас, капитан!- платочком вытирал слёзы Н. И.
- Видишь, В. В.- кольнул он шефа,- твоё упущение, что не информировал вовремя флот. Да ничего, видимо, в капитаны ты смышленых ребят подбираешь. А теперь встаём и пошли, и никаких больше "посошков"! По приходу в порт у капитана дел не в проворот, сам говорил, что завтра ему делегацию вьетнамцев принимать, да распорядись, чтобы жену капитана на борт пограничники запустили, хватит ей на причале топтаться.
- Увидимся,- пообещал замминистра прощаясь.
Мы долго стояли с женой, обнявшись. Обоих нас обнимала дочь.
- Ладно, девочки, пора мне пообщаться с властями. Наверно уже пора подписывать бумаги. А вы пока разберитесь в спальне с вашими подарками. Я постараюсь побыстрее.
Когда вернулся, на столе было чисто. В руках ученицы 6-го класса английской спецшколы и, как кажется вовремя, я приметил журнал. Её заинтересовали американизмы Плейбоя. - Па, можно я возьму журнал в школу. Покажу училке и честное пионерское, сразу верну.
- Что за комиссия приятель, быть взрослой дочери отцом - посочувствовал внутренний голос, и добавил - вот, выдернут тебя на педсовет за распространение эротической литературы среди подростков, узнаешь почём фунт лиха! Мало тебе показалось выволочки от классной дамы за сорванный урок, когда половина класса не смогла ртов раскрыть слипшихся от заморской жевательной резинки?
- Смотри на подзаголовок, доченька: "Мужской журнал"- значит это не для леди. Привезу журнал для девочек в следующий раз.
- А мы только мальчикам его покажем. Ну, па...
Из спальни вышла жена, одетая в "цвета спелой вишни" тройку, полученную на сдачу в Гибралтаре. Тройка и правда была ей к лицу. В ней она выглядела, чуть ли не ровесницей дочери.
- Ой, спасибо, папочка, мне так мечталось о тройке. И цвет такой, как виделось. Как это ты догадался?- в кои годы дождался я редкостной похвалы супруги. А белоснежный мохеровый свитер, за который отгрохал больше половины валюты за рейс, я никогда больше не увидел. Жена сказала, что такое уже не носят. С тех пор я больше не берусь приобретать дамские туалеты.

Вьетнамским гостям не хватило сорока посадочных мест за столами танкера. Кроме экипажа, подивиться на «живое» и на ходу судно прилетел весь руководящий состав вьетнамской фирмы, заказавший в Союзе постройку однотипного с "Криптоном" танкера.
Поступило указание, как можно ласковее приветить гостей. Обед гости сдержанно похвалили, зато кофе с терри бренди на десерт восприняли с энтузиазмом. Под бренди захотелось тёплых слов. Говорили теперь все, но никто никого не понимал и поэтому не слушал... Так обед затянулся до ужина.
Зная, что дома меня заждались, всё же удалось благополучно смыться. Дома, конечно, ждали, и дома хотели ясности:- когда всё это закончится?! Рейс завершён, а судно надёжно привязано к причалу.
- Нет, голубушки, рейс закончится после сдачи всей отчётной документации и после подведения итогов на "Разборе рейса". А для капитана рейс кончается лишь после получения экипажем причитающегося за время рейса денежного вознаграждения.
Заждались меня не только дома. Ждали у начальников отделов, где и собирались подписи в "Бегунке на премию". Но «Бегунок» не подписывала судомеханическая служба, ожидая выводов от комиссии по техосмотру судна. А капитан-наставник по военно-морской подготовке, обещал облагодетельствовать своею подписью только после проведения зачётного учения по борьбе за живучесть при поражении судна радиоактивными осадками и Отравляющими Веществами в соответствии с задачей ГС-1 - для гражданских судов.
- Какая комплексная техническая комиссия? Какое общесудовое зачётное учение?!- пытался я достучаться в кабинеты. Танкер больше не принадлежит ни мне, ни команде, его заполонили малорослые, разбитные с раскосыми лукавыми глазками дотошливые незнакомцы. Ими забиты жилые и служебные помещения. В конторе отловил меня Максимыч, взволнованный вестью, вынесенной из недр парткабинета. - Учитывая заслуги экипажа в борьбе за перевыполнение производственных заданий, высокий моральный дух, примерные интернациональные связи и полное соответствие членов экипажа всем десяти заповедям, партком, местком и комитет комсомола решили присвоить экипажу «Криптона» высокое звание "Судно коммунистического труда",- комиссар выдал эту новость на едином выдохе. - Командир, для этого требуется соблюсти лишь маленькую формальность – впервые Максимыч опустился до такого просительного тона.
- От тебя потребуются только выписки из приказов на поощрения и характеристики на каждого из членов экипажа с заключением: "Имярек достоин присвоения звания ударник коммунистического труда". А я уж обеспечу полный сбор экипажа для проведения торжественного общесудового собрания,- пообещал развернуться накачанный в парткоме комиссар.
- Максимыч, а ты сегодня уху ел? На стоянку перед рейсом № 2/14 выделено всего 10 суток, а судно оккупировано пришельцами из неведомого мира. Что срочно надо, так это немедля прекратить это нашествие и азиатское иго. А раздачу наград: всем сестрам по серьгам, и барабанный бой приказываю отложить. Я только что от главного инженера. Знаешь, что мне ответили? - Капитан, нельзя ставить свои узкие судовые интересы выше межгосударственных отношений! Жаль «Шеф» в командировке. Уж он не побоялся бы устроить "Куликовскую битву" супротив этой орды - посетовал я.
- Пойми, Максимыч, надо дать оклематься людям. Потом получить снабжение на предстоящий серьёзный рейс во льды Лабрадора. Привести судно в порядок и подготовить его к предъявлению Морскому Регистру для продления судовых документов. Так и передай моё последнее слово своим партей геноссе.

Перед отбытием, зашли попрощаться пассажиры. Вжившись в наш судовой распорядок, крепко отличающийся от «вечевой демократии» на промысловых судах, перестали они видеть в нас «транспортниках» лишь захребетников. По авральному звонку эта троица в числе первых выскакивала на палубу, и не раз мы засматривались на их ловкую и умную работу со швартовами. "Бывалые" поблагодарили:- за уют, приют и «науку». Хорошо и по-людски расставались мы. - Нормальные ребята, знающие своё дело. Поплавать бы им ещё на транспортах, обтесаться в субординации и дисциплине, да не брать всё и всех «на понял»,- цены таким бы кадрам не было. От имени и поручению экипажа поздравил тружеников моря с профессиональным праздником и презентовал по бутылке из последнего ящика в ванной.

Накануне праздника в Доме офицеров флота состоялось торжественное собрание, посвященное Дню рыбака. С приветственным словом обратился к рыбакам Эстонии первый замминистра. Желая раскрасить речь, Н. И. посетовал на общую болезнь руководства:- за текучкой дел, забывших мудрую русскую поговорку: "Доброе слово и кошке приятно!"
- Стараниями министерства и неустанными заботами родной партии дошла очередь и до вас, тружеников моря. Однако некоторые хозяйственники запамятовали поделиться добрыми вестями с теми, кто за тысячи миль от родины самоотверженным трудом добывают материальные блага на пользу нашего общества - текли с трибуны дежурные фразы. - Спрашиваю у капитана судна, прибывшего из дальнего и длительного рейса,- "когда страна отмечает день рыбака?"- Оказалось, капитана попросту забыли проинформировать о дате праздника. Но, капитаны наши не лыком шиты и могут из затруднительного положения найти выход. Знаете, что мне ответил капитан?- здесь первый зам. сделал коротенькую, но эффектную паузу. - Два раза в месяц отмечают рыбаки свой день. В аванс и получку! вот что ответил мне находчивый капитан!
В перерыве ко мне пробирались приятели, чтобы с хохотком похлопать по плечу:- А ведь ты не загнул! Всё сказанул воистину!
- Теперь не до праздника, заколеблют подначками – сообразил я, спеша ретироваться с людских глаз.

ДЕНЬ РЫБАКА.
За день до праздника вернулся штатный капитан, утвержденный на «Криптоне», и, я сдал ему судно. След в след за капитаном объявился и штатный первый помощник.
- А ведь это нормально, когда капитан и комиссар ходят в одной упряжке. Беда если эти двое меж собою начнут «собачиться». Чтобы не страдало общее дело, следовало бы заранее проверять эту парочку на совместимость, как это делается при комплектовании космического экипажа – подумалось, мне сходя с «Криптона».

Первый «День Рыбака» оказался для меня и первым днём окончания ералашного рейса. В тот воскресный день 11 июля 1969 года страна, от Тихого до Атлантического океана, и от Чёрного до Студёного моря, с размахом отмечала профессиональный праздник: «День рыбака». На судах, стоящих в порту, остались только вахтенная служба и подвахта, а весь рыбацкий люд семьями, двинул на лоно природы. Не подвела рыбаков Балтийская погода, денёк удался солнечным и по настоящему летним. Рядом с бывшим имением графа Бенкендорфа и Волконских в лесочке у пляжа, в полевых кухнях зрела ядрёная уха из семи ценных пород рыб, и жарился шашлык из замаринованной заморской рыбы каранкса. Профсоюз не поскупился и выставил на выбор рислинг и красное каберне, а «для души» и за компанию пригласил артистов театра «Эстония».
Я не поехал. Видимо пока не «прокиснет» моя не очень удачная версия праздника, не стоит появляться на людях. Ещё вчера, в Доме Офицеров, бывший главный капитан, долго тряс мою руку, брякнув на всё фойе:- А ведь ты прав. На Одесском Привозе «День рыбака» отмечают после каждой продажи сворованного у государства улова,- хихикал он, потирая потные ладошки. – На Привозе можно купить всё, что душе угодно, а не только шаланду полную кефали. Не успел я удалиться на расстояние слышимости, как этот пустозвон на всю катушку развил протухшую тему:- хорошенько поскреби уроженца солнечного юга, и отмоешь одессита, с рабочим дипломом, купленным на Привозе. Этого так и несостоявшегося «флотоводца» хлебом не корми, а дай распространиться по поводу диплома инженера-судоводителя, как о не чете «корочкам» недоучек из средних мореходок. При этом его брюшко будет распирать гордость от не пошедшего ему впрок высшего образования. Закругляясь, он заострится на скандальной теме с альковными приключениями своих коллег. Тут уж здорово потянет душком причального сортира, «забоданного» однажды им на бугшприт шхуны и уволоченного из порта Ромасааре. После общения с этим типом обязательно хочется вымыться с мылом и мочалкой.

КАЖДОМУ СВОЁ…
Расставшись с «Криптоном», Максимыч не остался без места и не у дел. Как кадра, «собаку съевшего» на судоремонте, его загребли в механико-судовую службу. А меня после отпуска, и трёх месячного рейса на рефрижераторе «Бора» на поставки мороженой рыбы по Африканским портам, определили инспектором в береговую службу мореплавания. Так мы с Максимычем оказались в незавидном положении приказных дьяков. Наши «приказные избы», располагались рядышком, и как прогуливались мы по танкеру, так и продолжили напару фланировать в столовку, а чаще в курилку административного корпуса. Хотя и нельзя назвать обременительной работу конторского клерка, «рождённому плавать» тягостно высидеть в служебном кресле от звонка и до звонка. Стараясь быстрее разобраться с рутиной бумажных дел, мы стремились сорваться «на объект», т.е. на зашедшее в порт одно из курируемых нами судов, где оба чувствовали себя при деле.

Минула конторская зима. Весенние ветры навеяли Максимычу свеженькую мысль:- командир, как только получишь назначение на первое попавшееся судно, запрошусь с тобою в рейс, не в жилу мне протирать штаны «за приказного дьяка».
– С тобой, Максимыч, готов хоть в разведку, но нужно ждать, пока подвернётся место и случай,- и чтобы не спугнуть удачу, я постучал по дереву.
Однако, как видно не судьба! Его Величество Случай не торопился проявляться, а чего-то выжидал. Десятый год совместно я проживал на одной лестничной клетке рыбацкой пятиэтажке с бывшим коллегой, а теперь новым начальником рыбной мореходки Юрием Васильевичем В. А нынче Случай ухитрился свести нас у подъезда. Редкое событие мы не преминули обмыть. Бывший промысловый капитан после традиционной:- «За тех, кто в море!» посетовал:- среди преподавателей мореходки не обнаружил я ни одного промысловика, а всё «торгаши», да «чёрные полковники». Я намёк понял. Избегая прилагательных и превосходных степеней, тут же изложил биографию Максимыча.
- В 30 лет он уже капитан третьего ранга и командир лучшей на Балтике «керосинки»- экспериментальной подводной лодки. И дослужиться бы ему до адмирала, но нечаянная встреча с вышестоящим самодуром, оказалась судьбоносной и Максимыча уволили с флота без права на пенсию. Мужик он крепкий - не сломался, и на гражданке начал жизнь со слесаря-судосборщика, а вечерами учился на судомеханическом отделении Политехнического института. Вскоре делового бригадира судосборщиков назначают инженером-строителем по корабельному ремонту. И тут же на него положили глаз из райкома партии, и не без скрипа, загребли в промышленный отдел. Убедившись, что он вляпался в «не ту степь», т.к. партийные методы и стиль руководства сильно отличались от заявленного в Программе партии народовластия, а обещание коммунизма к 1980 году - лишь бредовые идеи волюнтариста, Максимыч запросился туда, где видел своё предопределение – в море. Фирма «Океан» испытывала острую нужду в кадрах первых помощников и его направили на «Криптон».
От себя добавил я немногое:- вот если бы все комиссары обладали знаниями, опытом и качествами Семёна Максимовича М…, цены бы им на флоте не было!
Выходит, как ни кинь, а, лишь благодаря Случаю, Максимович нашёл своё место в жизни. «Клепать кадры» для промыслового флота – оказалось его жизненным предназначением. Знания, опыт, эрудиция, и умение работать с молодёжью тут здорово пришлись к месту. Начав с общеобразовательных предметов: теоретической механики, начертательной геометрии, и элементов высшей математики, Максимыч вскоре с блеском проводил занятия по самым сложным морским дисциплинам. Он оказался настолько востребован и перегружен лекциями, что я боялся беспокоить его звонками по пустякам. А Максимыч не жаловался ни на занятость, ни на усталость, а, кажется, был счастлив каждому часу общения с кадетами. Изредка мы перезванивались, иногда встречались за горячим грогом в кафе «Кристина», пока я не связал себя по рукам и ногам строительством дачи и садовым участком.

Так уж случилось, что без согласования с парткомом, меня нежданно-негаданно назначили капитаном-наставником по группе плавбаз и транспортных рефрижераторов. Хотя и выглядело это поощрением, но получается, что так и остался я, - в «безлошадных» капитанах и, очевидно, поэтому шеф отправил меня в необычную командировку. Мне поручалось пристроить на работу три грузовых парохода ходившие в Атлантику как плавбазы, но при ужесточившихся требованиях по перевозке слабосоленой сельди, трюма паровых судов оказались непригодны в тёплый сезон года. Ещё с проекта и постройки эти пароходы были задуманы как самые обычные грузовые транспорты, и не резон им простаивать, бесцельно, дымя у причалов, когда склады торговых портов до подволока затарены генеральными грузами.
Чтобы, не подвергать меня в столичной сутолоке стеснению в средствах, шеф распорядился выдать мне на представительские расходы месячный оклад капитана-директора. По совету знатоков столичных обычаев и полагая, что в таком виде будет легче общаться с дежурными гостиниц и бесстыдными таксистами, нацепил я на себя униформу со значком капитана дальнего плавания, фуражку с "крабом" и прихватил портфель с фирменным напитком «Вана Таллин».
В Москве мне удалось устроиться в гостинице Эстонского Постпредства, а столовался я рядышком на Арбате в ресторане "Прага". Три дня подряд с утра я ломился в приёмную начальника Северо-Западного района Сов. Фрахта, но так и ни разу не застал его на месте. Рабочий день начальника был расписан на неделю вперед. С утра он обычно уже занят приёмами морских делегаций из соц. стран, то в ресторане "Пекин", а то в "Будапеште", но сегодня мне подфартило, тов. Смирнов чествовал чешских гостей в ресторане "Прага".
Метрдотель ресторана, за столиком которого я уже заделался завсегдатаем, был в курсе моих проблем. Он и свёл с меня двумя сопровождающими начальника операторами "Сов Фрахта". В самом лучшем виде разрешилось всё за моим столиком в ресторане за каких-то парочку часов. Оказывается, наш морской тоннаж пользовался хорошим спросом на международном брокерском рынке. Два парохода тут же зафрахтовали под перевозку пиломатериалов из Финляндии на Бельгию и Голландию, а третий с металлом на Кипр. Так деловое сотрудничество базы рефрижераторного флота и двух молодых операторов Сов Фрахта загрузило работой три «тёплых» парохода на весь сезон, до наступления заморозков. В трамповом плавании наши экипажи получили практику заграничных перевозок лесных, насыпных и генеральных грузов, а штурмана совершенствовались в работе с коммерческими и грузовыми документами. От инициативы нашего «Шефа» выиграли все, от государства и до моряка, а мне удалось поработать на грузовых линиях Европы и в качестве капитана, и в роли капитана-наставника. Здесь как раз к месту оказались навыки капитанской самостоятельности, приобретённые в одиночном плавании в «еролашном рейсе».

КРЕДО КАПИТАНА.
Пребывая в Москве, не мог не заглянуть я к Аркадию, чтобы не воспользоваться случаем заполучить обещанные фотоматериалы из его Гибралтарской коллекции. Далеко за полночь затянулся на московской кухне вечер воспоминаний. На вопрос, почему в телефильме о рыбаках упущен красочный "воздушный парад" и наш поход на Столовую гору в Гибралтаре, Аркадий пожаловался, что и сам не видел отснятой пленки, которой очень гордился. – Плёнку сразу же после возвращения домой изъяли не проявленной ребята из серьёзного ведомства, и надо думать, хранится она в архиве Главного Управления Разведки армии - ГРУ. Те, кому она понадобилась, наверняка оценят стратегическое направление твоих мыслей,- слегка запнувшись, Аркадий добавил. - Это я насчёт идейки сыпануть в городское водохранилище мешок пургена или снотворного. Признайся, что не зря же ты отмерял дистанцию от въездных ворот до решётки сбора вод городского водоснабжения – подмигнул Аркадий.
- Ну вот, выходит не без оснований, так удивила Максимыча переадресовка нашего захода вместо Лас-Пальмаса на Гибралтар,- мелькнула запоздавшая догадка, но задавать подобные вопросы не имело смысла.
- Аркашка, давай выпьем за то, чтобы подобного казуса никогда не случилось. В меж национальных и государственных склоках, я разделяю позицию кота Леопольда:- «Ребята, давайте жить дружно!». Зато в профессиональном отношении, рейс № 1/13 оказался для меня уроком. Заделавшись капитаном водолея, освободился я от давно приевшейся погони за его Величеством Планом по выпуску рыбной продукции, а заодно и от управленческих пут экспедиционного руководства промыслом. Впервые находясь в свободном и одиночном плавании, ощутил себя я чуть ли ни флибустьером, вырвавшимся в неизведанные дали. При обстоятельствах не предписанных в рейсовом задании, учился я самостоятельно справляться с неожиданностями и осознанно выбирать наименьшее из возникающих зол. А именно в праве на подобный выбор, и подразумевается вся свобода действий капитана. Диапазон моего выбора оказался широк: от забот о гниющей в трюме картошки и до головной боли, от атомной бомбы, взорванной французами в Сахаре. Не ухмыляйся, реагировать на это событие мирового масштаба пришлось мне в ответ на заверещавшие приборы радиационного наблюдения, указывавшие на зараженность облака пыли, собирающегося накрыть танкер. На сотни миль от Западной Сахары занёс в море эту пыль горячий восточный Хартаман. Буря пустыни задувала микроскопические частицы во все щели судна, механизмы и даже в зубы экипажа, а бортовой прибор КДУ зашкаливало за красную черту. Снимаю шляпу перед строителями танкера за то, что заранее предусмотрев подобный казус, оборудовали они «Криптон» современными средствами защиты. Заработала система воздушных фильтров радиационной защиты, а расцвеченный тремя десятками струй из противоатомного смыва, танкер стал похож толи на показательные выступления пожарного катера, толи на громадный движущийся фонтан.
И как тут не вспомнить доктора Айболита с его предостережением:- Не ходите детки в Африку, Африка прекрасна, но Африка опасна…
Кстати сказать, вспомнить мудрого Айболита доведётся мне ещё разочек, но это уже потом в тюрьме Лагоса, куда я угодил с рефрижератора «Бора» в самый неподходящий момент военного переворота в Нигерии. Крепко же пришлось тогда мне подёргаться не только за себя, экипаж и судно, но и за советского консула, примчавшегося на выручку капитана, но тут же засунутого мятежниками в соседнюю камеру. Пугая крыс, до рассвета перестукивались мы через бетонную стенку, а первое, что услышали на другой день на ковре советского посла:- Интересно, что скажет капитан по поводу инцидента? Что, и как намерен он докладывать своему руководству?
- Без промедлений и с Вашей помощью засяду писать протест на действия местных властей! Сегодня же радирую шифровкой об инциденте, а по возвращению в Союз, письменно подробно изложу обо всём, как было – отрапортовал я.
- А тебе разве не ясно, что в стране полыхнула гражданская война, и разве ты не слышал автоматных очередей в городе и не видел сплавляемых по Нигеру трупов. Всех пассажиров без разбора с Европейского тур - рейса на Уганду без всяких разбирательств засунули в каталажку. Об их судьбе ни слуха, ни духа, и бесполезно ломиться за разъяснениями в министерство иностранных дел Нигерии. Там как воды в рот набрали. Мне с громадным трудом удалось наладить связи с мятежным полковником Оджукву, а ты можешь всё это испортить руками некомпетентных чиновников из МИДа? Да в таком случае легче отстранить тебя от должности, вот и будешь бродить у меня за оградой посольства в капитанских нашивках и с метёлкой в руках – довольно доходчиво разъяснил обстановку чрезвычайный и полномочный посол.
- А ведь он не шутит этот не выспавшийся, не бритый пожилой мужчина – дошло до меня. Крепко же подставил меня г-н СЛУЧАЙ. Стоило мне ещё вчера поутру прослушать новости по Би-Би-Си, а не переться, не продрав глаз, судном в порт, то находился бы я сейчас в полной безопасности под красным государственным флагом на рейде Лагоса и не требовалось бы сегодня срочно искать правильного выбора.
– В таком случае, посоветуйте, как быть?- поспешил исправить я свою оплошность.
- Вот это уже разговор зрелого мужа, а не опрометчивого юнца. Организуй выгрузку рыбной продукции и, кровь из носу, постарайся обойтись без инцидентов. С сытым солдатом всегда легче договариваться. В радиообмене посылай хозяину только сводки о выгруженной продукции. И никаких тебе шифровок.
Прощаясь посол взбодрил себя и обоих бывших зека, обязанных ему освобождением, духовитым «Двином».

Не находишь ли ты, что после подобных встрясок невольно заделаешься либо по задницу деревянным, либо научишься шустро находить подходящий к Случаю безопасный фарватер. Пойми меня правильно, Аркадий, не подкован я в философских умствованиях и продолжаю путать Бабеля с Бебелем, а теперь вообще заплутал между Декартом и Козьмой Прутковым. Ежели ты не прочь, то попробую объясниться.
- Понятие свободы, как осознанной необходимости определено ещё Декартом, и применительно к общественным формациям эту аксиому и в голову никому не придёт оспаривать. Но, как прикажешь быть со свободой выбора капитана при столкновениях со стихиями, непредвиденные встречи с которыми неизбежны в море? Тут уж понятнее высказывания Пруткова, ставшие мне гораздо ближе, когда прослышал, что математики втиснулись в философию с теоремой: «Исходя из любой аксиомы всегда можно найти такое утверждение, что ни само утверждение, ни его отрицание нельзя ни доказать, ни опровергнуть».
Раз возникла такая неопределённость с аксиомами, тут уж моряку лучше довериться авторитетам, чем математикам да философам, тем более, что перечитывая «Путешествие на «Снарке», натолкнулся я на рассуждения, только подтверждающие всю глубину мысли Пруткова. Советую заглянуть в путевой дневник Джека Лондона, чтобы посочувствовать ему уже не как писателю, а как капитану в его нескончаемых мытарствах в схватке с непредвиденными обстоятельствами. Заодно и поразмышляешь над кредо капитана от Джека Лондона:- Отправившись в море, достичь успеха возможно только при удачном приспособлении к среде…, но делать это надо так, чтобы не оказаться рабом обстоятельств! – Не находишь ли ты, что кредо, высказанное Джеком, в один к одному созвучно со знаменитым изречением Козьмы.
Отсюда и мой вывод: Провидение, Случай, Судьба, Стихии или Рука Всевышнего – как тебе удобней, так и назови это проявление, даёт капитану право на Выбор выхода из ситуации, не указывая конкретного рецепта выпутывания из лабиринта решений, а лишь предлагает ему варианты. И всю вину за ошибочный выбор берёт на себя сам, отправившийся в Путь. Здесь нет права на ошибку. Стихии жестоки и не прощают неспособности на правильный выбор, ниспосланный Случаем. Вот и получается, чтобы не стать рабом обстоятельств – надо приспосабливаться к среде и к случаю. И прав старина Прутков:- Судьба играет человеком, а человек лишь подыгрывает ей на трубе!- в таком «музыкальном ключе» и заключается вся свобода выбора и капитана, и человека.

Ликёр «Вана Таллин», да ещё под чашечку кофе приятная, но каверзная смесь, развязывающая язык и толкающая на переливание из пустого в порожнее. В этом свойстве ликёра, вероятно и кроется причина отсутствия свободных столиков в таллинских кафе, всегда забитых болтливыми старушками. Подобно престарелой даме, клюкнувшей кофе с ликёром, меня потянуло на откровения и на воспоминания о чудесных «случайностях» в моей жизни.
- Вся моя прошедшая жизнь сложилась под диктовку ГОСПОДИНА СЛУЧАЯ, а весь жизненный путь станичного огольца оказался размеченным столбами с грозными указателями на трех стороннюю развилку пути. И много поворотов сложилось на этой дороге, прежде чем выпал сегодняшний вечер с размышлениями:- зачем и кому было надобно, чтобы я состоялся таким, какой я есть? Не смейся. Порою мнится, что с младенчества меня кто-то, как слепого котёнка за шкирку, волочёт по жизни в каком-то заданном направлении. Прямо мистика какая-то! Не случись однажды «хулиганство при межнациональных контактах», или «голос с неба», или моё подозрительно благополучное приземление с бизань мачты и т.д и т.п.…, а так же многие другие несуразности, происходившие всякий раз, когда я уже приноравливался остановиться на избранном собственным разумением и желаниям пути, была бы у меня иная жизнь, иная судьба и сам я был бы другим. Но лишь благодаря череде Случайностей, и череде стечения обстоятельств, стал я капитаном, и мы встретились с тобой в море, а сегодня здесь…

Прагматика Аркадия видимо не устраивало подобное мистическое направление мыслей, да ещё на ночь глядя. Казалось, соглашаясь со мною, он только кивал головой, когда нежданно, озадачил.
- Перестань ныть и хлюпать носом, и не забывай про престиж жетона капитана дальнего плавания, что нацепил на лацкан форменного пиджака! И, помолчав, увёл разговор в иную степь, выдав в защиту института капитанов, мысль, давно занимавшую меня, но которую я придерживал при себе.
- Признавая, авторитет и главенство капитана на судне, как знатока своего дела, во всём подлунном мире принято называть его заимствованным из английского флота словом «Мастер». Все оттенки древнего понятия «мастер» в высшем смысле этого слова лишь подчёркивают профессионализм капитана, поднимая его до уровня творчества. Понимая это, англичанин никогда не позволит себе обратиться к капитану без вежливого добавления «Сэр». Зато от нашей привычки, считать всех слуг государевых холопами, не мог отказаться даже гений Петра Великого. В письмах к адмиралу Апраксину «Первый бомбардир» подписывался не иначе как:- «С нижайшим почтением твой недостойный холоп Петрушка Алексеев». Отсюда и повелось, и не искореняется на Руси тыканье, да уничижительная приставка – «ка»:- Петрушка, да Ивашка. Представляешь, при вполне традиционном официозе перед командировкой телевизионщиков в заграничное плавание один из флотских руководителей позволил себе брякнуть что-то несусветное «про своих капиташек». И, ни я, и ни один из деятелей культуры не посмел даже вида подать, что это заметил.
Правда, вы капитаны во многом виноваты сами, частенько отказывая себе в самоуважении, хотя, ссылаясь на вековую морскую традицию, давно пора бы намекнуть об элементарной вежливости.

Конечно, Аркадий прав. Давно пора было и «намекнуть!» И сделать это надобно было вовремя, пока ещё не бабахнуло. Да где уж там. И как это сделать, если «руководящая и направляющая», не терпит голосов снизу. А масса наших капитанов вышла из поколения со школьной скамьи приученного только шепотком на кухне и в кругу проверенных друзей, с осознанной необходимостью свои претензии высказывать.
- Лично я уже поимел опыт подачи голоса снизу, неосторожно процитировав на сборище единомышленников основоположника коммунизма из его известного труда «Государство и революция». Кстати, рекомендую и тебе для общего развития заглянуть в первоисточник. Уверяю, это чтение не окажется неинтересным.
Так вот, стоило процитировать вождя революции о неизбежности перерастания диктатуры пролетариата во Всенародное Государство, как тут же я оказался «скатившимся в гниль и болото оппортунизма», да ещё и в «безлошадных капитанах». А у меня семья, и устал я, как безлошадный чистить чужие стойла. Теперь, набравшись ума - соплю в две дырочки и стараюсь делать дело, но не пру на рожон и, как тот мудрый раввин из анекдота - избегаю давать политические советы. Вот и весь сказ, и моё теперешнее кредо капитана!
И ещё, ты, безусловно, прав Аркадий: - Пора спать. Завтра у нас обоих трудный рабочий день.